* * *
   Вернувшись с поля и отперев ключом дверь, супруги вошли в дом. В комнате было тихо, и это сразу насторожило родителей. Где их неугомонный веселый Ванятка? Почему не выбегает навстречу? Не теребит мать за подол в надеже получить гостинец… Наскоро осмотрев спальню, комнаты, кухоньку родители совсем было ополоумели от страха и остановились в растерянности, как вдруг услышали какой-то звук, не то плач, не то скулеж, едва различимо доносившийся со стороны большой русской печи. Рывком отодвинув занавеску, Николай увидел сынишку, забившегося в самый дальний угол лежанки. Мальчик сжался в комок, подобрал колени и уткнулся в них лицом. Вытащив Ваню из укрытия, испуганный отец передал сына матери, сразу же покрывшей все его заплаканное лицо поцелуями и запричитавшей:
   – Ну, что ты? Что случилось? Ох, и напугал ты нас с отцом!
   С трудом успокоив мальчика, взрослые вернулись к своим делам, а сынишка все время крутился рядом, стараясь находиться возле матери. Ближе к вечеру, перед сном, укладываясь в кровать, он жалобно попросил:
   – Мама, не оставляйте больше меня одного! Анна в недоумении уставилась на него.
   – Не оставляйте! – просительно повторил мальчик, заглянув ей в лицо ясными голубыми глазами и пояснил, – а то она меня съест.
   Отец и мать подавленно переглянулись, не зная, как реагировать, что ответить малышу.
   – Кто? Ты что-то видел? – настойчиво попытался выяснить Николай, но Ваня уже замкнулся в себе и отвечать не хотел.
   Едва дождавшись, когда ребенок уснет, Анна сразу же вернулась к беспокоившей их теме:
   – Кто его мог напугать? Может, он тоже слышал эти странные крики?
   – Не знаю… – в раздумье протянул Николай. – Может, мультиков насмотрелся, а сейчас мерещится всякая ерунда, монстры…
   – Может быть, – неуверенно согласилась с ним жена. – Надо завтра ему побольше игрушек оставить, сладостей, чтобы не пугался.
   На этом и порешили.
* * *
   На рассвете следующего дня, отправляясь на сенокос, мать подтолкнула маленькое ватное одеяло с боков, натянула его на детские плечи сына – пусть дольше поспит и, неслышно ступая, вышла из спальни. Закрыв замок уличной двери, чтобы Ваня не выбежал во двор, полный опасностей для трехлетнего ребенка – один колодец чего стоит, супруги направились к калитке, открывавшей путь в лес, к полю. Анна обернулась назад: что-то тревожно саднило в груди и звало ее вернуться обратно, к Ване, но переборов минутный неосознанный приступ страха за сына, жена догнала ушедшего вперед супруга и присоединилась к нему.
   Дом Чаплыгиных стоял на краю деревни. Широкая тропа вела от дома к лесной речушке, превращавшейся летом в неширокий ручей, впадающий в небольшое заболоченное озерцо. Дальше тропинка петляла среди деревьев и кустарника вытянутой в длину рощицы и минут через десять неспешной ходьбы выводила на широкое поле. Эти поля, когда-то совхозные, сейчас были заброшены и, никем не обрабатываемые, заросли высоким сочным разнотравьем – лучшим кормом для домашней скотины.
   Хорошо поработав и утолив голод, так же как и накануне, супруги стали собираться домой, как вдруг… снова раздался громкий жалостливый детский плач, а через минуту – пронзительный, душераздирающий крик. Охваченные ужасом, предчувствуя недоброе, они схватили свой скарб и побежали к дому. Пока бежали через рощицу, детский плач и всхлипывания прекратились. Открыв замок уличной двери, вломились внутрь, и… снова их встретила гнетущая тишина. Но, наученные горьким опытом, родители быстро обнаружили сына там же, где и вчера – на лежанке печи, в самом дольнем углу.
   Мальчик выглядел зареванным и напуганным пуще, чем раньше. На настойчивые расспросы не на шутку встревоженных родителей отвечал лишь:
   – Она снова плиходила… хотела меня сожлать, но я залез на печку, и она меня не достала. Не оставляйте меня одного, она меня сожлет!
   – Да кто «она»? Ваня, кто? – безуспешно допытывались супруги, добившись лишь обратного – сын закрыл лицо руками и уткнулся головой в грудь матери.
   Вечером, уложив кое-как успокоившегося ребенка спать, муж и жена в смятении пытались найти объяснение происходящему. Однако как не пытались, ничего, что могло бы хоть как-то пролить свет на эту загадку, они не придумали. Угадывалась какая-то зловещая связь между воплями на болоте и сильным испугом мальчик, но какая?
   – Один день осталось, один день! Завтра все сено вывезем с поля, и уже не надо будет уходить надолго из дома, – как заклинание повторял Николай.
   Ранним утром на следующий день, поцеловав в лобик спящего сынишку, Анна прошептала еле слышно:
   – Сынок, потерпи, пожалуйста… всего полдня, к обеду вернемся…
* * *
   Работа спорилась: погрузчик быстро грузил стогованное сено в большую тракторную телегу. Николай вилами помогал, поддерживал сползающие пласты с высокого борта, перекидывал обратно в кузов выпавшее сено; Анна граблями быстро подбирала то, что не мог взять погрузчик и прибирала остатки сена за мужем. Работать надо было быстро – каждый час аренды погрузчика стоил дорого. Наконец, закончив, и едва вытерев с лица пот, супруги без передышки, покидав инструмент в телегу, не дожидаясь, когда трактор развернется в сторону деревни, зашагали домой.
   Напряженный труд отогнал вчерашние страхи и ночные кошмары, беспокойство за ребенка притупилось. Более того, обеспечив свое хозяйство сеном на весь следующий год, супруги почувствовали неимоверное облегчение от свалившегося с их плеч груза и радостно строили планы на будущее.
   Они быстро пересекли рощицу и миновали заросшее тиной и камышом с кувшинками озерко, как внезапно остановились от… отчетливого детского плача за спиной. Что за зверь или птица могли издавать такие звуки?! Николай решительно развернулся в сторону болотца и собирался раз и навсегда прояснить природу этих пугающих воплей, но жена, крепко схватив его за руку, отчаянно потащила в противоположную сторону. В это время плач сменился на леденящий кровь хохот:
   – Э-х-х-хе-хе, эх-хе-хе! О-о-о-х-хо-хо! О-о-о-х-хо-хо! И больше не мешкая, люди побежали к своему дому.
* * *
   Мертвая тишина пустых комнат встретила их и на этот раз. С бухающим, готовым не то остановиться, не то, наоборот, выпрыгнуть из груди через горло сердцем, Николай осматривал одну из них за другой – сына нигде не было видно. Анна, закусив кулак и из последних сил сдерживая рыдания, следовала его примеру, проверяя другие помещения. К печи они кинулись первой, но на этот раз их ждало парализующее волю разочарование – лежанка была пуста.
   Обессилено усевшись на стулья, супруги решили перевести дух:
   – Так, думаем хорошо. Думаем. Где он может быть…
   – Дверь была закрыта снаружи, ты сам ее открывал. Окна закрыты, стекла на месте – значит он в доме, – лихорадочно соображала Анна.
   – Посмотри еще раз на печи, может, там игрушка какая его осталась или вещица… сообразим, что он делал. Надо восстановить хронологию событий. А я – в подпол. Не мог он, конечно, люк открыть, слишком тяжелый, но мало ли что…
   Николай потянул за металлическое кольцо и с рывком оторвал квадратную крышку люка от пола. Из подполья пахнуло затхлостью, сыростью и… чем-то неживым. Так пахнет провалившаяся после весеннего паводка свежая могила. Всматриваясь в темноту в поисках лесенки: куда поставить ногу, Николай низко склонил лицо над проемом. Ему показалось, что чернота внизу как будто бы сгустилась, и он, оперевшись руками о края проема, еще ниже опустил голову в мрачный провал. Мужчина отчетливо ощущал волны опасности, какой-то враждебной всему живому субстанции, явно побывавшей здесь, а может, до сих пор притаившейся в темноте подполья, и изо всех сил таращился подслеповатыми в мрачном сумраке глазами… как вдруг… услышал пронзительный крик жены:
   – Ой! Ой! Коль, Коль, иди сюда, скорей!
   Мужчина быстро выпрямился и кинулся к жене. Анна, держась рукой за колено, ошеломленно всматривалась во что-то внизу, у основания печи, указывая пальцем:
   – Смотри!
   К задней части печи, для того чтобы забираться на лежанку, была приставлена небольшая деревянная лесенка.
   – Я собиралась подняться по ней, но нога неожиданно провалилась в пол, вон, всю коленку разодрала, – возбужденно объясняла женщина.
   И, действительно, там, куда указывала Анна, Николай увидел… большое, сантиметров тридцать-сорок в диаметре с неровными краями отверстие в полу. Мужчина присвистнул и, сев на корточки, опасливо провел пальцем по его краю: толстые, не менее семи сантиметров толщиной половые доски были очень грубо чем-то пропилены.
   Истерзанное дерево имело многочисленные резаные следы, на спиле всюду виднелись волокна и крупные опилки, небольшие щепки. Взяв одну из них – покрупнее, мужчина поднес ее к глазам и внимательно рассмотрел. Его тело била мелкая дрожь. Потом поднял лицо к жене и убитым голосом произнес:
   – Если бы я верил в чудовищ, то сказал бы, что такие следы могли оставить только их зубы. Я не знаю, каким инструментом можно так изуродовать крепкую древесину. Впечатление, будто бы доски не выпилили, а… прогрызли…
   Эти слова стали последней каплей в чаще истерзанных за последние три дня нервов молодой женщины и она, больше не сдерживаясь, разрыдалась.
* * *
   Весть о том, что у Чаплыгиных пропал малолетний сын, быстро облетела деревню, и к их дому тут же потянулись сочувствующие и любопытствующие односельчане. Некоторым из них вначале даже удалось проникнуть внутрь и потом, вернувшись обратно к причитающим старухам, строящим догадки мужикам, ревущим бабам, рассказать о зловещих подробностях, главной из которых являлась пугающая дыра в полу. Вместе с мужиками Николай тщательно обследовал подпол, и вскоре сельчане ужаснулись еще от одного открытия: в грунте, ниже фундамента дома кем-то или чем-то был вырыт ход, округлая дыра от которого обнаружилась в дальней, самой темной части подвала. Но больше всего людей напугала другая находка: на земляном полу и внутри самого отверстия насколько позволял заглянуть внутрь хода луч электрического фонаря, виднелись… крупные, отчетливые следы какого-то существа. Николай с товарищами долго всматривался в незнакомые отпечатки, строя догадки: что могло их оставить, пока один из мужиков осторожно не предположил:
   – Похожи на лягушачьи, только очень большие.
   Действительно, следы имели по четыре отчетливых углубления каждое, как от пальцев лягушачьей лапы, разделенных друг от друга перепонками. Мужики не знали, что и думать. Но еще больше их озадачил другой след – тонкая полоска в грунте, тянувшаяся за неизвестным существом.
   Анна, выпив изрядную порцию успокоительного, сейчас в окружении соседок лежала на кровати, отказываясь верить в страшную правду, а хозяин дома с горящими глазами схватил двустволку и в сопровождении нескольких мужиков выбежал на крыльцо.
   Летний вечер стремительно закатывался. Солнце вот-вот собиралось спрятаться за линию горизонта. Охваченные неудержимым порывом, группа сельчан, во главе с Николаем пошла в сторону болота, откуда несколько дней раздавались зловещие звуки: плач, всхлипывания, хохот. Оказалось, что не только Чаплыгины слышали их, но и еще несколько человек. Толпа становилась все многочисленнее, и увлекаемая азартом охоты, а может быть, из сострадания, тоже двинулась вслед за обезумевшим от горя отцом.
   Быстро достигнув заболоченного озерца, люди рассредоточились по его берегу в надежде что-то отыскать, и их усилия не оказались напрасными. Почти сразу на невысоком обрыве, в полуметровой толщине светло-коричневой глины, кто-то обнаружил… такое же отверстие, как и в подвале дома Чаплыгиных.
   Одна, противоположная часть берега была недоступна людям, так как представляла собой сплошную топь, заросшую густым камышом. В темноте зарослей угадывались очертания большой коряги – полусгнившего ствола тополя, давным-давно вырванного с корнем и упавшего в воду. В это время красный диск солнца, показавшись из-за небольшого облачка, прощальным лучом осветил болото и торчавшую у берега корягу. Через минуту солнце окончательно скрылось за горизонтом, и окрестности погрузились в быстро сгущающиеся сумерки, но этого времени оказалось достаточным, чтобы кто-то из деревенских заметил на коряге нечто необычное и криком:
   – Смотрите, смотрите! – привлек внимание остальных.
   В лучах солнца перед десятками пар человеческих глаз предстало… какое-то, никем из них ранее не виданное, размером с дворнягу, существо. Оно сидело к ним боком, почти спиной, и на крик повернуло голову. Все без исключения от приступа ледяной волны первобытного ужаса потеряли дар речи и оцепенели. Чудище имело лягушачье тело, покрытое темно-зеленой грязной, лишенной шерсти или чешуи кожей. Туловище покоилось на четырех лапах, две из которых – задние, были мощными и явно приспособлены для прыжков. Лапы были увенчаны длинными пальцами с перепонками, на концах которых виднелись загнутые коричневые когти. Туловище дополнял длинный, не менее метра хвост как у ящерицы. Шеи у чудовища практически не было – голова как-будто вросла в покатые плечи. Когда существо медленно повернуло в сторону людей голову, то многие из них отшатнулись, настолько необычным и отвратительным было увиденное: голова чудища была… человеческой! Ее лицо было, несомненно, женским, скорее даже молодой девушки или совсем девочки. Люди разглядели спутанные, темные волосы до плеч, не скрывавшие треугольных, остроконечных ушей. Рот был непропорционально большим для этого лица и в свирепом оскале обнажил два ряда длинных острых зубов:
   – Э-х-х-хе-хе, эх-хе-хе! О-о-о-х-хо-хо! О-о-о-х-хо-хо!
   Казалось, что еще мгновение, и монстр в два-три длинных, по высокой дуге прыжка преодолеет разделявшее его от людей расстояние и вонзит когтистые лапы в грудь ближайшего из них, остервенело разрывая горло несчастного острыми клиновидным зубами.
   Неожиданный мерзкий хохот вывел людей из оцепенения и, растолкав сельчан, Николай вскинул двустволку. Раздались один за другим два выстрела, но за секунду до этого неизвестное существо спрыгнуло с коряги в густые заросли камыша, и с шумом раздвигая высокие стебли, ушло в темную воду.
   – Кикимора! Это кикимора! – прошелестело среди толпы, и чья-то догадка разом охватила сельчан. – Это кикимора украла Ванятку, кикимора!
   Древнее языческое слово хлестануло сознание Николая. На ум пришли позабытые детские воспоминания о душах неродившихся детей, воплощавшихся в болотных чудищ. «Неужели, неужели все это правда?», – ошеломленно думал он, едва передвигая непослушные ноги по пути к дому.
 
   20.01.2014 г.

Мечты сбываются

* * *
   Хозяйка кабинета, элегантно одетая женщина средних лет, едва глянув на лежащий перед собой документ, размашисто поставила подпись. Затем торопливо выдвинув верхний ящик стола и, взглянув на небольшую икону Божьей Матери, устроившуюся поверх слегка потрепанного телефонного справочника, пробормотала: «Господи, прости меня грешную!», – после чего выдохнула и, уже неспеша, вернула ящик стола на место.
   – Лена… пусть поставят печать, и позвони Михаилу Васильевичу, чтобы приехал акт забрал… – властным тоном начала наставлять вошедшую на вызов секретаршу, совсем еще девчушку, старающуюся не встречаться взглядом с грозной владелицей роскошного кабинета.
   – Да, Елизавета Андреевна, хорошо. Еще что-нибудь?..
   Не дождавшись ответа от сосредоточенно набирающей номер мобильного телефона начальницы, закончила:
   – Ну, тогда хорошего вам отдыха и поскорее возвращайтесь!
   – Спасибо, Леночка! – бросила та, уже диктуя кому-то в телефон: «Да, да, сегодня, в двадцать пятьдесят, да…»
   Вечером этого же дня, уютно устроившись в удобном кресле «лайнера мечты», новейшего Boeing 787 Dreamliner китайской авиакомпании AIR CHINA, утолив голод сочным лососем и вернув миловидной стюардессе поднос с ужином, Елизавета Андреевна подняла пластиковую шторку иллюминатора. Рассмотреть что-нибудь с высоты одиннадцати тысяч метров в кромешной темноте за бортом самолета было невозможно, зато в толстом стекле пассажирка отчетливо увидела свое отражение – правильный овал лица с волевым подбородком, широко расставленными выразительными глазами, высокую прическу – этакая Валентина Терешкова в пору ее легендарного теперь уже полета в космос. Чуть вздернутый небольшой нос, чувственные губы и идеальный платиновый цвет волос выдавали в строгой государственной даме привлекательную, еще не поставившую на себе крест, женщину.
   Не сумев отвлечься пейзажами из иллюминатора самолета от назойливо сосущей где-то в груди тревоги, чиновница постаралась переключиться на более радужные мысли.
   «Все, хватит хандрить! Впереди две недели отпуска! Целых полмесяца отдыха и удовольствий! Каждый живет, как может…», – откинувшись на спинку кресла, приказала себе Елизавета Андреевна, и, привычно прошептав: «Господи! Прости меня, грешную! – завернулась в шерстяной плед, – утром проснусь уже на Гавайях…».
* * *
   Из окна типичного американского пятизвездочного отеля открывался вид на прилегающую территорию, а за ней – на широкую светло-желтую полосу пляжа и темно-синие волны океана. Первый день отдыха пролетел незаметно и оказался заполнен хлопотами с приездом, размещением и знакомством с местом, где ей предстояло прожить почти две недели. Туристка даже успела искупаться в теплых водах Тихого океана и, осматривая причудливой формы галерею бассейнов, тропический сад, открытую эстраду ресторана, конечно же, отдыхающих, коих здесь было в изобилии, поужинать на террасе своего номера.
   К своим сорока шести годам, не сумев обзавестись семьей и построить личное счастье, чиновница, а Елизавета Андреевна занимала ба-а-альшую государственную должность, махнула рукой на свою, когда-то романтичную и чистую натуру, и конвертировала всю неуемную энергию и богатейший опыт в твердую валюту и родные российские рубли. Конечно же, она не стала законченной мерзавкой. Более того, почти всегда стыдилась своего мздоимства, обращалась к богу в надежде замолить грехи и испытывала хоть и слабые, но отчетливые угрызения совести, как те, что мучили ее весь многочасовой перелет сюда. Справедливости ради следует отметить, что ее нравственные терзания не ограничивались только «внутренними» душевными метаниями, а как у любой деятельной натуры, какой, несомненно, Елизавета Андреевна являлась, требовали выхода «наружу» и воплощались в многолетней и весьма ощутимой помощи кризисному центру для женщин. Телефона и адреса этого учреждения нельзя было найти ни в одном справочнике – только так можно было обеспечить полную анонимность молоденьким девушкам и женщинам постарше, многим с детьми – жертвам домашнего насилия – сбежавшим в приют, спасаясь от своих мужей-тиранов, алкоголиков, садистов.
   Для чего ей нужны были деньги, Елизавета Андреевна знала всегда: в молодости – как у всех, чтобы элементарно выжить и наладить быт, в зрелом возрасте они стали эквивалентом ее успеха, сейчас же они нужны были главным образом как средство для устройства личного счастья, которое никак не складывалось, но которое она во чтобы то ни стало надеялась обрести. Женщина тщательно следила за собой, посещая модные спа-салоны и фитнесс центры, и одевалась в дорогих магазинах. Ее нередко можно было встретить в самых разнообразных местах Москвы: на презентациях, выставках, модных показах, скачках, автошоу – везде, где была вероятность встретить достойного ее мужчину. Курорты в этой системе глобального поиска по праву занимали важнейшее место, и, едва отдохнув от утомительного перелета и осмотревшись, Елизавета Андреевна вышла «на охоту».
   С высоты третьего этажа, быстро оценив обстановку, она решила, что наиболее выгодным положением для наблюдения будет широкий проход между дальней оконечностью бассейна, примыкавшим к ним ротондам с горячей радоновой водой, и густой стеной сочно-зеленого кустарника, начинающегося тропического сада.
   Устроившись на бамбуковом шезлонге в тени пальмы, туристка устремила свой взгляд поверх предусмотрительно прихваченной с собой «читалки» в сторону разношерстной многоликой толпы, шумно оккупировавшей плавно спускающиеся в воду бассейна ступени эстрады. В этой группе туристов Елизавета Андреевна заметила интересных мужчин и жестом подозвала официанта. По роду основной деятельности она ежедневно шла на компромиссы, поэтому оставаясь наедине с собой, решительно отметала все полутона и условности: «Темный Bacardi!».
   Заказав любимый ром, женщина, не спеша, встала с шезлонга и, плавно покачивая округлыми бедрами, мягко прошла по нагретым солнцем овальным камням к ближайшей, изящной древнегреческой архитектуры, ротонде. Большая, метра четыре в диаметре, мраморная ванна была пустой. Вернее – в ней не было людей, зато она была полным-полна маленьких, не больше указательного пальца в длину, темно-коричневых рыбок. «Peel. $15 – 0,5h» гласила надпись на витиеватой стойке тут же. «Ну, а что? Пилингтак пилинг, почему бы и нет?! А радон, видимо, дальше, в других – завтра залезу…», – Елизавета Андреевна обрадовалась возможности попробовать экзотическую процедуру.
   Спустя еще минуту, оплатив за целый час: «Кашу маслом не испортишь!», – небрежно бросив электронную книгу рядом на махровое полотенце и одев ажурные наушнички МРЗ плеера, она, опираясь на руку боя-мулата, аккуратно, боясь поскользнуться, ступая по ступенькам и охая не то от новых ощущений, не то от страха наступить на хаотично заметавшихся рыбок, погрузилась в прохладную воду. Вдоль борта ванны по всему периметру на разной высоте шли три ступеньки: так можно было выбирать глубину погружения. Усевшись на самой высокой, и тем самым позволив воде подняться только до талии, туристка с любопытством привыкала к новым ощущениям. Стая рыбок тут же плотно облепила ноги, бедра и ягодицы женщины.
   «Какие голодные!», – промелькнуло в голове, когда она рассмотрела, как жадно юркие пигалицы тычутся своими маленькими ротиками в ее кожу-броню. Понаблюдав за ними минуту-другую, женщина определила, что среди них есть и второй вид рыбок: они были еще меньше размером – с полпальца и имели слегка приплюснутую голову. Окончательно успокоившись, Елизавета Андреевна осмелела настолько, что опустилась еще на одну ступеньку – теперь вода достигла ее полной груди.
   К этому времени интересующая ее группа веселых шумных мужчин и женщин переместилась за столики открытого, продуваемого океанским бризом ресторана, и почти выпала из зоны видимости, оставив ее наедине с собой.
   «Ну и хорошо… отдохну. Через час они от меня тоже никуда не денутся!», – нисколько не расстроилась россиянка. Вместо этого она быстро, но не жадно, мелкими глотками опустошила принесенный официантом бокал сладкого и одновременно обжигающего рома, опустила светло-кремового цвета пляжную шляпу пониже на глаза и, включив плеер, закрыла глаза.
* * *
 
«Без тебя, без тебя
Все ненужным стало сразу без тебя,
От заката до рассвета – без тебя,
Так нужна ты мне – любимая моя.
Без тебя, без тебя…»
 
   негромко лился из наушников голос любимого певца. Ром приятно согрел, и волна тепла мягко покатилась дальше – к ногам. Тем временем, гарра руфа – специально завезенные с Востока рыбки, уже безбоязненно облепили тело женщины и неистово счищали с ее кожи омертвевшие чешуйки, открывали поры, массировали мириады нервных окончаний. Ощущения были восхитительными, очень похожими на щекотание или легкие поцелуи! Елизавета Андреевна сначала хихикала от щекотки, потом постанывала от удовольствия, а затем, чему немало способствовали приглушенные лучи солнца и выпитый ром, полностью расслабилась и погрузилась в дрему.
   «Да и черте ними, этими фальсифицированными медикаментами… Некачественное мясо… запредельно дорогое оборудование для школьных столовых… ничего страшного, о себе сам не позаботишься, а о тебе тем более никто…», – словно огромные валуны мысли тяжело перекатывались в ее сознании.
   А потом, она и вовсе… заснула. Расслабленное тело медленно, не встречая на своем пути сопротивления, сползло еще на одну ступеньку ниже – теперь не закрытым водой оставалось только лицо женщины. МРЗ плеер, висевший на шнурке на груди, сразу же замкнул и перестал работать, голос певца в наушниках смолк, а шляпа в воде всплыла и закрыла лицо Елизаветы Андреевны. Тропическое солнце неслось к горизонту, уступая небо быстро надвигающейся южной ночи, но чиновница ничего этого не видела и не чувствовала – измотанная от непосильных служебных дел, она безмятежно спала глубоким сном.
   Если бы сейчас женщина пробудилась от целительного сна, то увидела бы, что одна из рыбок, тех – другого вида, что в два раза меньше гарра руфа, подплыла сбоку к ее бедру и остановилась в воде на одном месте, словно что-то рассматривая. Этим «что-то» была маленькая, почти черного цвета родинка, отчетливо оттопыривавшаяся на фоне белоснежной гладкой кожи.
   Рыбка тоже была не простой. Это был гавайский бычок, примечательный тем, что вынужден периодически мигрировать из морской воды в пресную и обратно, преодолевая по суше и скалам расстояние до тридцати метров. Для этой цели природа наградила его мощным ртом-присоской и второй присоской на брюшке – для лазания по вертикальным поверхностям. Ну, и, конечно же, эта удивительная рыбка, могла продолжительное время находиться на воздухе.
   Предприимчивые гавайцы для усиления пилингового эффекта усовершенствовали древнюю, уходящую тысячелетними корнями к традициям Индокитая и Малой Азии технологию, и стали помимо гарра руфа использовать своих бычков, благо те были доступны и проживали повсеместно. Один гавайский бычок по скорости удаления омертвевших и ороговевших чешуек кожи с лихвой заменял несколько дорогих и прихотливых гарра руфа. Выгода была очевидна!