Обнорский давно вынашивал идею создания собственного независимого информационного агентства. Хотя говорить в наше время о независимости средств массовой информации — по меньшей мере некорректно. Так или иначе, я приняла предложение Андрея. Судьба на этот раз оказалась ко мне благосклонна: из двух зол она выбрала для меня меньшее — я стала сотрудницей Обнорского, избавившись от незавидной перспективы быть его тещей.
Из прихожей позвал телефон вялым, еле слышным дребезжанием.
— Твой, — удивленно спросил Роман и посмотрел на часы: было уже около часа ночи.
Действительно, это был мой мобильный, зарытый в недрах сумочки. Спеша на его нетерпеливые трели, я успела подумать, что в любом случае это не Северо-Западный GSM предупреждает меня в столь неурочный час о приближении порога отключения.
— Здравствуй, Марина. Извини, если разбудил. Это Аслан, надеюсь, ты меня еще помнишь, — вкрадчиво сказала трубка, прильнув к моему уху.
Я прислонилась к платяному шкафу, предчувствуя, что порог отключения мое сознание может перейти и без предупреждения — под воздействием форс-мажорных обстоятельств.
— Добрый вечер, — бесцветным голосом ответила я.
— Я хочу встретиться, мне нужен твой совет. Как насчет завтрашнего дня?
— Да, — сказала я…
— Кто звонил? — спросил Роман.
— Да Валюшка Горностаева, — я беспечно махнула рукой, — совсем заработалась, на часы не смотрит.
Роман промолчал, хотя наверняка его посетила мысль — почему это Горностаевой вздумалось звонить мне на трубку, если она наизусть знает мой домашний телефон.
— Ну ты, блин, даешь, Агеева!
Валька натура эмоциональная и импульсивная. Мой рассказ о поездке в Турцию она без конца перебивала возмущенными возгласами.
С Горностаевой мы познакомились в агентстве. С тех пор прошли уже два года, невероятно сдруживших нас. Мне всегда нравились рыжие, а Валька прямо огненная, каких я давно не встречала в нашем сером дождливом городе. Глупость ее состоит в том, что яркие краски, которыми ее щедро одарила природа, она старается замаскировать унылыми, бесформенными одеждами. Во рту у нее неизменно дымится сигарета, а на наших коллективных сабантуях, которые частенько устраиваются в холостяцкой квартире Паганеля, она запросто может «перепить» любого мужика. По большому счету, кроме нее нет у меня близких подруг, которым могла бы я поплакаться на последствия случайной связи.
«Плач» мой Вальке довелось выслушать на следующее же утро после звонка Аслана.
— Что же тебя заставило, Агеева, с первым встречным… басурманом? — охала Валька, ревностная поборница православия.
— Не знаю, — кротко отвечала я, смущенная ее бурной реакцией, — наверное, тоска по трансцедентальному.
— Естественно, ты же о нем ни хрена не знала. Может, он наркотой приторговывал или девок в бордели поставлял.
— Ну, насчет девок — это вряд ли. Стал бы он в таком случае с теткой на пятом десятке шашни заводить.
— А может, и его тоже тоска по трансцедентальному замучила, — съязвила Валька.
— Может. Но не в этом суть. Вся штука в том, что сегодня в шесть я встречаюсь с ним на Казанской в ресторане «Европа». Мне нужна твоя помощь.
И я посвятила Горностаеву в подробности моего плана.
— Что, если нам отведать стерлядки? — спросил Аслан, не удостоив вниманием предложенное официантом меню.
— Ну давай… — разочарованно протянула я.
Про стерлядь я знала только то, что это рыба, а в меню ресторана успела разглядеть, на мой взгляд, гораздо более соблазнительные блюда.
— Она вареная? — с тоской спросила я у официанта.
— Очень вкусно, — шепнул он, прогнувшись в почтительном поклоне, — вы не пожалеете, царская рыба.
— Ты пока закусочки нам сообрази, — хозяйским тоном распоряжался Аслан, — всего по чуть-чуть, овощи, грибочки и водки двести пятьдесят для аппетита, да, Марина?
Официант ушел, унося с собой красные папки меню. Других посетителей, кроме нас, в зале не было.
— Ты очень хорошо выглядишь, — сказал Аслан. Фраза неизбежная и дежурная, сопровождающая любую встречу.
— Спасибо, — ответила я, хотя прекрасно знала, что это не так. В моем возрасте бессонные ночи не проходят бесследно.
Чеченец тоже не блистал красотой.
Усталый какой-то, помятый, и глаза смотрят затравленно, как у хищников в зоопарке.
— Ты можешь начинать без предисловий, — ободряюще улыбнулась я ему. — Честно говоря, не думала, что ты когда-нибудь позвонишь.
— Что ты, Марина, — он схватил мою руку и пылко сжал ее смуглыми пальцами. — Как я мог забыть… Такую женщину.
Я отняла руку и кашлянула. К нам приближался официант с закуской и водкой на подносе.
— Почему ты отняла руку? — спросил Аслан, укоряя взглядом.
Я промолчала, решив, что ответ очевиден, и потянулась к маринованным огурцам. Мы выпили «за встречу», несколько минут сосредоточенно жевали.
— Овощи пробуй, грибочки пробуй, — Аслан заботливо подкладывал закуску мне на тарелку.
Отведав всего не по одному разу, он откинулся на спинку стула и закурил.
— Вот какое дело, Марина. Сын моих родственников попал в нехорошую историю, и теперь его разыскивает милиция. Родственники очень просили меня узнать, что ему грозит, если он сдастся сам или его поймают. Ну ты меня понимаешь. Может быть, разумнее ему будет уехать из Питера.
Аслан подцепил на вилку маринованный беленький и отправил его в рот. Я с нетерпением ждала продолжения.
— Может быть, ты могла бы уточнить, по какой конкретно статье его обвиняют, а заодно и фамилию следователя узнать. Мои родственники и я в долгу не останемся.
— А как зовут сына твоих родственников, ты не скажешь? — спросила я.
— Конечно. Его зовут Аслан Алавердыев, — не задумываясь ответил чеченец.
Я не смогла скрыть злорадной усмешки.
— Выходит, он твой полный тезка? И родился с тобой в один день и час, и, судя по фотографии на ориентировке, похож на тебя, как брат-близнец?
Ориентировку на объявленного в федеральный розыск Аслана я в глаза не видела, но ведь он об этом не знал. Выпалив все это, я поняла, какую сделала глупость. Чеченец напрягся и зло посмотрел на меня. Надо было срочно спасать положение.
— Ты можешь прямо сейчас встать и уйти, — сказала я, — если боишься или не доверяешь мне.
— Я никому не доверяю, Мариночка, и никого не боюсь. Я сам себе чеченец. Волк-одиночка. Мне нет нужды с кем-то объединяться, хотя бы и с Джапаром, значит, нет нужды кому-то доверять.
Похоже, он все-таки убедился, что опасности нет, расслабился, даже отпустил узел галстука, на шелковой глади которого желтоглазые волки выли на луну.
— Пробуй стерлядку, Мариночка, пробуй, — приговаривал он, смакуя ароматную мякоть царской рыбы.
— Все, что говорят о тебе — наркотики, вымогательство, похищения, — это правда?
— У каждого из нас своя правда, — ответил он, — я просто навожу порядок там, где его нет. Понимай как хочешь, а лучше вообще не бери в голову.
— Но мне ты бы мог сказать хотя бы часть правды о том, кто ты есть на самом деле…
Он тщательно вытер салфеткой рот, облокотился на стол и долго смотрел перед собой не мигая.
— А почему я должен исповедоваться перед первой встречной русской шлюхой? — холодный презрительный взгляд полоснул меня, как бритва.
Кровь бросилась мне в лицо, дыхание на несколько мгновений перехватило от пережитого унижения.
— У меня таких, как ты, раком до Москвы не переставить, — казалось, он наслаждается звуком собственного голоса — хриплыми плевками оскорблений. — Русские бабы — все шлюхи. Мы отрезаем вашим солдатам яйца, а вы вылизываете наши. Это тоже правда, Марина. Скажешь, нет?
— Если бы я знала, какой ты сукин сын, я бы тебе их откусила…
— Желающих было много, не ты одна, — он оскалился в злобной ухмылке. — Зубами клацали, а дотянуться не смогли.
В какой-то момент я перестала его слышать. Теперь нужно было сосредоточиться и сделать все непринужденно и быстро. Еле сдержалась, чтобы по-бабьи не разреветься, не схватить со стола оставшийся на блюде кусок рыбины и не размазать его по морде этого подонка. Я даже подняла глаза и посмотрела на него, чтобы достовернее представить себе, как будет скользить по его розовой харе и падать в пасти воющим волкам жирное стерляжье мясо. Остановила мысль о том, что я еще успею это сделать, если ничего другого, более эффектного, не произойдет. А он заслужил, чтобы произошло. Он сам подписал себе приговор. Окунув пальцы в фарфоровую пиалу с плавающей в ней лимоном, я тщательно вытерла их накрахмаленной льняной салфеткой и достала из сумочки радиотелефон.
— Я хочу выпить кофе, — тусклым голосом сказала я, надо было что-то говорить, чтобы отвлечь его. — Иначе я не доеду до дома. Голова закружилась от твоих комплиментов.
Я говорила, а пальцы мои тем временем одну за другой нажимали клавиши радиотелефона: «ВХОД В МЕНЮ», «ПОСЛАТЬ СООБЩЕНИЕ»…
— Ты — сукин сын, каких я еще не встречала. Я буду радоваться каждому свежему чеченскому трупу, как если бы это был мой личный враг. В этом виноват ты. И я буду ненавидеть нацию, вскармливающую таких ублюдков, как ты.
«СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО»…
Я подняла голову и смотрела, как темнеют от ярости его серые глаза. Переборщила. Аслан начал приподниматься из-за стола, по-моему, он собирался ударить меня. Ударит и уйдет.
А мне надо было продержаться еще как минимум двадцать минут. Положение спас официант, устремившийся к нашему столику с полотенцем наперевес.
— Что-нибудь еще желаете? Десерт, кофе, чай?
— Два капуччино, — прошипел Аслан.
— А что у вас на десерт? — поинтересовалась я.
Официант принялся перечислять названия пирожных и мороженого.
Ему пришлось сделать это один раз, и другой, и третий. Я путалась, передумывала, сомневалась. Официант помог скоротать мне минут пять. Когда он, приняв наконец заказ, уже готов был скрыться за дверями кухни, я вновь окликнула его.
— Подождите-подождите, я забыла сигареты. — Оказалось, что мне страшно оставаться наедине с чеченцем.
Но Аслан сунул мне под нос свою пачку «Парламента», и официант, затормозивший было на пороге кухни, скрылся с глаз моих.
Мы курили молча. Кофе принесли в бессовестно крохотных чашечках. Его должно было хватить всего на пару минут, тем более что Аслан хлебал кофе, как воду — хлюпая и причмокивая. Меня даже стало подташнивать от этих звуков.
— Счет неси!
Когда он произнес это, махнув рукой выглянувшему из дверей кухни официанту, я решила, что все пропало. Или сообщение не дошло по назначению, или дороги забиты пробками, или… В зал заглянул молодой человек. Я вытянулась на стуле, но молодой человек даже не взглянул в нашу сторону, вышел, как будто его что-то не устроило. Купюры уже шелестели в проворных пальцах официанта. Я не пью кофе как воду, я пью его маленькими глотками и в промежутках пускаю в потолок струйки чеченского «Парламента». Поэтому у меня остается в крохотной чашечке достаточно въедливой коричневой жидкости, способной еще больше очернить чеченца в моих глазах.
«Я не струшу, — говорю я себе, — я смогу». Моя рука описывает дугу, и, парализованная ужасом, я смотрю на мокрое пятно, расплывающееся на белоснежной рубашке Аслана. Он смешно моргает и вдруг соскальзывает со стула и во весь рост растягивается на полу. Над ним возвышаются сразу два гориллоподобных парня, материализовавшихся не иначе как из воздуха. На запястьях поверженного чеченца щелкают наручники.
Ко мне приближается пролетарский кулак, на подступах к кончику носа он раскрывается красным удостоверением.
— Вам придется пройти с нами…
Я поднимаюсь из-за стола и иду к выходу. Сзади что-то гнусавит чеченец. Похоже, ему уже обеспечили проблемы с дикцией. Я не торжествую, я просто ничего не чувствую. Мне плевать, что он оглядывается, шепчет проклятия и обзывает сукой. Обмен любезностями мне тоже уже наскучил.
Нас привезли на Чайковского и развели по разным кабинетам. У меня попросили документы, удостоверились, что я — это действительно я, и отпустили.
В агентство я приехала около полуночи. Валька Горностаева уже порядком поднабралась, дожидаясь меня, — на столе стояла початая бутылка кизлярского коньяка.
— Ну как ты? — дохнула она на меня ароматом дагестанских виноградников.
— У нас с тобой все получилось, — устало сказала я и достала из сумочки бутылку «Смирновской».
Горностаева почему-то насупилась и отошла к окну.
— Что с тобой, Валентина, разливай, — окликнула я ее.
— Получилось не у нас с тобой, — замогильным голосом заговорила Горностаева, — ты меня сейчас убьешь, но я все рассказала Обнорскому. Мы с тобой две наивные дуры. Когда ты уехала, я поняла, что план твой ни к черту не годится.
Наш с Валькой план, и правда, вряд ли мог рассчитывать на место в анналах передовой детективной мысли. Собираясь на свидание с Асланом, я вовсе не собиралась сдавать его милиции. Я наивно полагала, что чеченец раскается, узнав, что покушался на мой семейный бизнес. Я шла на встречу с ним с искренним желанием помочь. Валентине о предстоящем рандеву я рассказала, следуя инструкции Обнорского. Инструкция предписывала журналистам агентства, направляющимся на сомнительную или опасную встречу, ставить о ней в известность доверенное лицо.
Выслушав меня, Горностаева загорелась желанием собственноручно поймать басурмана и заслужить звезду героя. Мы с ней немного поспорили о взаимоотношениях полов и всепобеждающей силе курортного секса. В итоге сошлись на том, что на звезду героя она может рассчитывать, если я пришлю ей на отдельский радиотелефон сигнал тревоги — три «шестерки». Получив его, она должна была звонить в РУОП и сообщить о местонахождении чеченского террориста, объявленного в федеральный розыск.
— Вот и прикинь, — оправдывалась Валентина, — получаю я от тебя это «число зверя», звоню в РУОП. Может быть, там мне и поверили бы после получасовых расспросов, а может быть, и нет. Или телефон был бы занят. На прошлой неделе я в дежурную часть ГУВД два дня не могла пробиться. А я как чувствовала, что ты наберешь эти злосчастные цифры, вот и пошла к Обнорскому…
— Ну и что?
— Ругался, — честно призналась Горностаева. — Минут пять одними матюгами крыл. Потом отобрал у меня радиотелефон, выставил за дверь и стал названивать.
— Лучше бы меня пристрелил чеченский террорист, — мрачно сказала я, свинчивая с бутылки «красную шапочку».
Все последующие дни я, как могла, избегала встреч с Обнорским, ограничиваясь легковесными приветствиями издалека. Неумолимо приближался срок сдачи аналитической справки по охранному бизнесу.
Я струсила, и, сославшись на головную боль, попросила сдать работу и отчитаться по ней Нюсю Соболину.
Анюта недоумевающе посмотрела на меня своими зелеными русалочьими глазами и отправилась на «ковер» к шефу — ей было не чуждо чувство женской солидарности.
Ближе к вечеру Обнорский заглянул в мой кабинет.
Марина Борисовна, я, конечно, понимаю, что отдел ваш работал с диким, просто-таки зверским рвением, но справочка-то далека от совершенства. Зайдите ко мне на пару слов, придется внести кое-какие изменения.
Оттягивать разговор не имело никакого смысла. На мое несчастье шеф был один. Все уже разошлись по домам, и рассчитывать на то, что чье-нибудь внезапное вторжение избавит меня от необходимости оправдываться и объясняться, не приходилось.
— Заходите, Марина Борисовна, присаживайтесь, что у дверей-то топтаться, — радушно пригласил шеф, — расскажите про свои подвиги…
— Если ты имеешь в виду справку…
— Эх, Марина Борисовна, Марина Борисовна, что зарделись-то, как маков цвет? Я же все понимаю, с кем не бывает, дело-то, как говорится, житейское…
Обнорский откинулся на спинку высокого кожаного кресла и закурил, картинно пуская в потолок колечки сизого дыма.
— Вот, помнится, и я как-то раз переспал с арабской террористкой, знойная, скажу я вам, была штучка. А заливала мне, что агент дружественной разведки. Ну а вы впечатлениями не поделитесь?
— Андрей, прекрати, в конце концов, это немилосердно, — чуть не плача сказала я.
— Все, все. Больше не буду. — Обнорский встал из-за стола и слегка приобнял меня за плечи. — Ну, мир, дружба, балалайка?
Я благодарно улыбнулась ему. Что ни говори, но иногда и в нашем начальнике просыпается нечто человеческое.
Прошло почти полгода, и этот печальный факт моей биографии полностью стерся в памяти, не оставив в ней никакого следа.
Как— то уютным домашним вечером я сидела с Сережей на диване и читала ему умную и добрую книжку про короля Матиуша Первого. В гостиной негромко бубнил телевизор.
Я бросила взгляд на экран и увидела его. В торжественной обстановке, в присутствии журналистов и высоких милицейских чинов, заключенного тюрьмы «Кресты» Аслана Алавердыева обменивали на русского солдата, девятнадцатилетнего Алешу Переверзева, шесть месяцев прожившего в чеченском плену. Я подумала, что поступила тогда правильно. Мой Бог меня давно уже простил, а до его Аллаха мне нет никакого дела. И потом этот мальчик, Алеша, был так похож на моего маленького ангела.
Я крепко прижала сына к себе нежно и поцеловала в русую голову.
ДЕЛО О ПРОКУРОРШЕ В ПОСТЕЛИ
Из прихожей позвал телефон вялым, еле слышным дребезжанием.
— Твой, — удивленно спросил Роман и посмотрел на часы: было уже около часа ночи.
Действительно, это был мой мобильный, зарытый в недрах сумочки. Спеша на его нетерпеливые трели, я успела подумать, что в любом случае это не Северо-Западный GSM предупреждает меня в столь неурочный час о приближении порога отключения.
— Здравствуй, Марина. Извини, если разбудил. Это Аслан, надеюсь, ты меня еще помнишь, — вкрадчиво сказала трубка, прильнув к моему уху.
Я прислонилась к платяному шкафу, предчувствуя, что порог отключения мое сознание может перейти и без предупреждения — под воздействием форс-мажорных обстоятельств.
— Добрый вечер, — бесцветным голосом ответила я.
— Я хочу встретиться, мне нужен твой совет. Как насчет завтрашнего дня?
— Да, — сказала я…
— Кто звонил? — спросил Роман.
— Да Валюшка Горностаева, — я беспечно махнула рукой, — совсем заработалась, на часы не смотрит.
Роман промолчал, хотя наверняка его посетила мысль — почему это Горностаевой вздумалось звонить мне на трубку, если она наизусть знает мой домашний телефон.
***
— Ну ты, блин, даешь, Агеева!
Валька натура эмоциональная и импульсивная. Мой рассказ о поездке в Турцию она без конца перебивала возмущенными возгласами.
С Горностаевой мы познакомились в агентстве. С тех пор прошли уже два года, невероятно сдруживших нас. Мне всегда нравились рыжие, а Валька прямо огненная, каких я давно не встречала в нашем сером дождливом городе. Глупость ее состоит в том, что яркие краски, которыми ее щедро одарила природа, она старается замаскировать унылыми, бесформенными одеждами. Во рту у нее неизменно дымится сигарета, а на наших коллективных сабантуях, которые частенько устраиваются в холостяцкой квартире Паганеля, она запросто может «перепить» любого мужика. По большому счету, кроме нее нет у меня близких подруг, которым могла бы я поплакаться на последствия случайной связи.
«Плач» мой Вальке довелось выслушать на следующее же утро после звонка Аслана.
— Что же тебя заставило, Агеева, с первым встречным… басурманом? — охала Валька, ревностная поборница православия.
— Не знаю, — кротко отвечала я, смущенная ее бурной реакцией, — наверное, тоска по трансцедентальному.
— Естественно, ты же о нем ни хрена не знала. Может, он наркотой приторговывал или девок в бордели поставлял.
— Ну, насчет девок — это вряд ли. Стал бы он в таком случае с теткой на пятом десятке шашни заводить.
— А может, и его тоже тоска по трансцедентальному замучила, — съязвила Валька.
— Может. Но не в этом суть. Вся штука в том, что сегодня в шесть я встречаюсь с ним на Казанской в ресторане «Европа». Мне нужна твоя помощь.
И я посвятила Горностаеву в подробности моего плана.
***
— Что, если нам отведать стерлядки? — спросил Аслан, не удостоив вниманием предложенное официантом меню.
— Ну давай… — разочарованно протянула я.
Про стерлядь я знала только то, что это рыба, а в меню ресторана успела разглядеть, на мой взгляд, гораздо более соблазнительные блюда.
— Она вареная? — с тоской спросила я у официанта.
— Очень вкусно, — шепнул он, прогнувшись в почтительном поклоне, — вы не пожалеете, царская рыба.
— Ты пока закусочки нам сообрази, — хозяйским тоном распоряжался Аслан, — всего по чуть-чуть, овощи, грибочки и водки двести пятьдесят для аппетита, да, Марина?
Официант ушел, унося с собой красные папки меню. Других посетителей, кроме нас, в зале не было.
— Ты очень хорошо выглядишь, — сказал Аслан. Фраза неизбежная и дежурная, сопровождающая любую встречу.
— Спасибо, — ответила я, хотя прекрасно знала, что это не так. В моем возрасте бессонные ночи не проходят бесследно.
Чеченец тоже не блистал красотой.
Усталый какой-то, помятый, и глаза смотрят затравленно, как у хищников в зоопарке.
— Ты можешь начинать без предисловий, — ободряюще улыбнулась я ему. — Честно говоря, не думала, что ты когда-нибудь позвонишь.
— Что ты, Марина, — он схватил мою руку и пылко сжал ее смуглыми пальцами. — Как я мог забыть… Такую женщину.
Я отняла руку и кашлянула. К нам приближался официант с закуской и водкой на подносе.
— Почему ты отняла руку? — спросил Аслан, укоряя взглядом.
Я промолчала, решив, что ответ очевиден, и потянулась к маринованным огурцам. Мы выпили «за встречу», несколько минут сосредоточенно жевали.
— Овощи пробуй, грибочки пробуй, — Аслан заботливо подкладывал закуску мне на тарелку.
Отведав всего не по одному разу, он откинулся на спинку стула и закурил.
— Вот какое дело, Марина. Сын моих родственников попал в нехорошую историю, и теперь его разыскивает милиция. Родственники очень просили меня узнать, что ему грозит, если он сдастся сам или его поймают. Ну ты меня понимаешь. Может быть, разумнее ему будет уехать из Питера.
Аслан подцепил на вилку маринованный беленький и отправил его в рот. Я с нетерпением ждала продолжения.
— Может быть, ты могла бы уточнить, по какой конкретно статье его обвиняют, а заодно и фамилию следователя узнать. Мои родственники и я в долгу не останемся.
— А как зовут сына твоих родственников, ты не скажешь? — спросила я.
— Конечно. Его зовут Аслан Алавердыев, — не задумываясь ответил чеченец.
Я не смогла скрыть злорадной усмешки.
— Выходит, он твой полный тезка? И родился с тобой в один день и час, и, судя по фотографии на ориентировке, похож на тебя, как брат-близнец?
Ориентировку на объявленного в федеральный розыск Аслана я в глаза не видела, но ведь он об этом не знал. Выпалив все это, я поняла, какую сделала глупость. Чеченец напрягся и зло посмотрел на меня. Надо было срочно спасать положение.
— Ты можешь прямо сейчас встать и уйти, — сказала я, — если боишься или не доверяешь мне.
— Я никому не доверяю, Мариночка, и никого не боюсь. Я сам себе чеченец. Волк-одиночка. Мне нет нужды с кем-то объединяться, хотя бы и с Джапаром, значит, нет нужды кому-то доверять.
Похоже, он все-таки убедился, что опасности нет, расслабился, даже отпустил узел галстука, на шелковой глади которого желтоглазые волки выли на луну.
— Пробуй стерлядку, Мариночка, пробуй, — приговаривал он, смакуя ароматную мякоть царской рыбы.
— Все, что говорят о тебе — наркотики, вымогательство, похищения, — это правда?
— У каждого из нас своя правда, — ответил он, — я просто навожу порядок там, где его нет. Понимай как хочешь, а лучше вообще не бери в голову.
— Но мне ты бы мог сказать хотя бы часть правды о том, кто ты есть на самом деле…
Он тщательно вытер салфеткой рот, облокотился на стол и долго смотрел перед собой не мигая.
— А почему я должен исповедоваться перед первой встречной русской шлюхой? — холодный презрительный взгляд полоснул меня, как бритва.
Кровь бросилась мне в лицо, дыхание на несколько мгновений перехватило от пережитого унижения.
— У меня таких, как ты, раком до Москвы не переставить, — казалось, он наслаждается звуком собственного голоса — хриплыми плевками оскорблений. — Русские бабы — все шлюхи. Мы отрезаем вашим солдатам яйца, а вы вылизываете наши. Это тоже правда, Марина. Скажешь, нет?
— Если бы я знала, какой ты сукин сын, я бы тебе их откусила…
— Желающих было много, не ты одна, — он оскалился в злобной ухмылке. — Зубами клацали, а дотянуться не смогли.
В какой-то момент я перестала его слышать. Теперь нужно было сосредоточиться и сделать все непринужденно и быстро. Еле сдержалась, чтобы по-бабьи не разреветься, не схватить со стола оставшийся на блюде кусок рыбины и не размазать его по морде этого подонка. Я даже подняла глаза и посмотрела на него, чтобы достовернее представить себе, как будет скользить по его розовой харе и падать в пасти воющим волкам жирное стерляжье мясо. Остановила мысль о том, что я еще успею это сделать, если ничего другого, более эффектного, не произойдет. А он заслужил, чтобы произошло. Он сам подписал себе приговор. Окунув пальцы в фарфоровую пиалу с плавающей в ней лимоном, я тщательно вытерла их накрахмаленной льняной салфеткой и достала из сумочки радиотелефон.
— Я хочу выпить кофе, — тусклым голосом сказала я, надо было что-то говорить, чтобы отвлечь его. — Иначе я не доеду до дома. Голова закружилась от твоих комплиментов.
Я говорила, а пальцы мои тем временем одну за другой нажимали клавиши радиотелефона: «ВХОД В МЕНЮ», «ПОСЛАТЬ СООБЩЕНИЕ»…
— Ты — сукин сын, каких я еще не встречала. Я буду радоваться каждому свежему чеченскому трупу, как если бы это был мой личный враг. В этом виноват ты. И я буду ненавидеть нацию, вскармливающую таких ублюдков, как ты.
«СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО»…
Я подняла голову и смотрела, как темнеют от ярости его серые глаза. Переборщила. Аслан начал приподниматься из-за стола, по-моему, он собирался ударить меня. Ударит и уйдет.
А мне надо было продержаться еще как минимум двадцать минут. Положение спас официант, устремившийся к нашему столику с полотенцем наперевес.
— Что-нибудь еще желаете? Десерт, кофе, чай?
— Два капуччино, — прошипел Аслан.
— А что у вас на десерт? — поинтересовалась я.
Официант принялся перечислять названия пирожных и мороженого.
Ему пришлось сделать это один раз, и другой, и третий. Я путалась, передумывала, сомневалась. Официант помог скоротать мне минут пять. Когда он, приняв наконец заказ, уже готов был скрыться за дверями кухни, я вновь окликнула его.
— Подождите-подождите, я забыла сигареты. — Оказалось, что мне страшно оставаться наедине с чеченцем.
Но Аслан сунул мне под нос свою пачку «Парламента», и официант, затормозивший было на пороге кухни, скрылся с глаз моих.
Мы курили молча. Кофе принесли в бессовестно крохотных чашечках. Его должно было хватить всего на пару минут, тем более что Аслан хлебал кофе, как воду — хлюпая и причмокивая. Меня даже стало подташнивать от этих звуков.
— Счет неси!
Когда он произнес это, махнув рукой выглянувшему из дверей кухни официанту, я решила, что все пропало. Или сообщение не дошло по назначению, или дороги забиты пробками, или… В зал заглянул молодой человек. Я вытянулась на стуле, но молодой человек даже не взглянул в нашу сторону, вышел, как будто его что-то не устроило. Купюры уже шелестели в проворных пальцах официанта. Я не пью кофе как воду, я пью его маленькими глотками и в промежутках пускаю в потолок струйки чеченского «Парламента». Поэтому у меня остается в крохотной чашечке достаточно въедливой коричневой жидкости, способной еще больше очернить чеченца в моих глазах.
«Я не струшу, — говорю я себе, — я смогу». Моя рука описывает дугу, и, парализованная ужасом, я смотрю на мокрое пятно, расплывающееся на белоснежной рубашке Аслана. Он смешно моргает и вдруг соскальзывает со стула и во весь рост растягивается на полу. Над ним возвышаются сразу два гориллоподобных парня, материализовавшихся не иначе как из воздуха. На запястьях поверженного чеченца щелкают наручники.
Ко мне приближается пролетарский кулак, на подступах к кончику носа он раскрывается красным удостоверением.
— Вам придется пройти с нами…
Я поднимаюсь из-за стола и иду к выходу. Сзади что-то гнусавит чеченец. Похоже, ему уже обеспечили проблемы с дикцией. Я не торжествую, я просто ничего не чувствую. Мне плевать, что он оглядывается, шепчет проклятия и обзывает сукой. Обмен любезностями мне тоже уже наскучил.
Нас привезли на Чайковского и развели по разным кабинетам. У меня попросили документы, удостоверились, что я — это действительно я, и отпустили.
***
В агентство я приехала около полуночи. Валька Горностаева уже порядком поднабралась, дожидаясь меня, — на столе стояла початая бутылка кизлярского коньяка.
— Ну как ты? — дохнула она на меня ароматом дагестанских виноградников.
— У нас с тобой все получилось, — устало сказала я и достала из сумочки бутылку «Смирновской».
Горностаева почему-то насупилась и отошла к окну.
— Что с тобой, Валентина, разливай, — окликнула я ее.
— Получилось не у нас с тобой, — замогильным голосом заговорила Горностаева, — ты меня сейчас убьешь, но я все рассказала Обнорскому. Мы с тобой две наивные дуры. Когда ты уехала, я поняла, что план твой ни к черту не годится.
Наш с Валькой план, и правда, вряд ли мог рассчитывать на место в анналах передовой детективной мысли. Собираясь на свидание с Асланом, я вовсе не собиралась сдавать его милиции. Я наивно полагала, что чеченец раскается, узнав, что покушался на мой семейный бизнес. Я шла на встречу с ним с искренним желанием помочь. Валентине о предстоящем рандеву я рассказала, следуя инструкции Обнорского. Инструкция предписывала журналистам агентства, направляющимся на сомнительную или опасную встречу, ставить о ней в известность доверенное лицо.
Выслушав меня, Горностаева загорелась желанием собственноручно поймать басурмана и заслужить звезду героя. Мы с ней немного поспорили о взаимоотношениях полов и всепобеждающей силе курортного секса. В итоге сошлись на том, что на звезду героя она может рассчитывать, если я пришлю ей на отдельский радиотелефон сигнал тревоги — три «шестерки». Получив его, она должна была звонить в РУОП и сообщить о местонахождении чеченского террориста, объявленного в федеральный розыск.
— Вот и прикинь, — оправдывалась Валентина, — получаю я от тебя это «число зверя», звоню в РУОП. Может быть, там мне и поверили бы после получасовых расспросов, а может быть, и нет. Или телефон был бы занят. На прошлой неделе я в дежурную часть ГУВД два дня не могла пробиться. А я как чувствовала, что ты наберешь эти злосчастные цифры, вот и пошла к Обнорскому…
— Ну и что?
— Ругался, — честно призналась Горностаева. — Минут пять одними матюгами крыл. Потом отобрал у меня радиотелефон, выставил за дверь и стал названивать.
— Лучше бы меня пристрелил чеченский террорист, — мрачно сказала я, свинчивая с бутылки «красную шапочку».
***
Все последующие дни я, как могла, избегала встреч с Обнорским, ограничиваясь легковесными приветствиями издалека. Неумолимо приближался срок сдачи аналитической справки по охранному бизнесу.
Я струсила, и, сославшись на головную боль, попросила сдать работу и отчитаться по ней Нюсю Соболину.
Анюта недоумевающе посмотрела на меня своими зелеными русалочьими глазами и отправилась на «ковер» к шефу — ей было не чуждо чувство женской солидарности.
Ближе к вечеру Обнорский заглянул в мой кабинет.
Марина Борисовна, я, конечно, понимаю, что отдел ваш работал с диким, просто-таки зверским рвением, но справочка-то далека от совершенства. Зайдите ко мне на пару слов, придется внести кое-какие изменения.
Оттягивать разговор не имело никакого смысла. На мое несчастье шеф был один. Все уже разошлись по домам, и рассчитывать на то, что чье-нибудь внезапное вторжение избавит меня от необходимости оправдываться и объясняться, не приходилось.
— Заходите, Марина Борисовна, присаживайтесь, что у дверей-то топтаться, — радушно пригласил шеф, — расскажите про свои подвиги…
— Если ты имеешь в виду справку…
— Эх, Марина Борисовна, Марина Борисовна, что зарделись-то, как маков цвет? Я же все понимаю, с кем не бывает, дело-то, как говорится, житейское…
Обнорский откинулся на спинку высокого кожаного кресла и закурил, картинно пуская в потолок колечки сизого дыма.
— Вот, помнится, и я как-то раз переспал с арабской террористкой, знойная, скажу я вам, была штучка. А заливала мне, что агент дружественной разведки. Ну а вы впечатлениями не поделитесь?
— Андрей, прекрати, в конце концов, это немилосердно, — чуть не плача сказала я.
— Все, все. Больше не буду. — Обнорский встал из-за стола и слегка приобнял меня за плечи. — Ну, мир, дружба, балалайка?
Я благодарно улыбнулась ему. Что ни говори, но иногда и в нашем начальнике просыпается нечто человеческое.
***
Прошло почти полгода, и этот печальный факт моей биографии полностью стерся в памяти, не оставив в ней никакого следа.
Как— то уютным домашним вечером я сидела с Сережей на диване и читала ему умную и добрую книжку про короля Матиуша Первого. В гостиной негромко бубнил телевизор.
Я бросила взгляд на экран и увидела его. В торжественной обстановке, в присутствии журналистов и высоких милицейских чинов, заключенного тюрьмы «Кресты» Аслана Алавердыева обменивали на русского солдата, девятнадцатилетнего Алешу Переверзева, шесть месяцев прожившего в чеченском плену. Я подумала, что поступила тогда правильно. Мой Бог меня давно уже простил, а до его Аллаха мне нет никакого дела. И потом этот мальчик, Алеша, был так похож на моего маленького ангела.
Я крепко прижала сына к себе нежно и поцеловала в русую голову.
ДЕЛО О ПРОКУРОРШЕ В ПОСТЕЛИ
Рассказывает Анна Соболина
"Исполнительна, но недостаточно инициативна. Четко выполняет указания руководства, но редко выходит за их рамки.
Бесконфликтна. Во всем ориентируется на мнение мужа — начальника репортерского отдела агентства В. Соболина (который и привел ее в агентство). На летучках высказывается редко…Очень хозяйственна и домовита. Просит не загружать ее работой в нерабочее время, поскольку занята воспитанием двухлетнего сына".
Из служебной характеристики
Проходя в очередной раз мимо зеркала, висящего возле холодильника, замечаю — радость в глазах тает с каждым днем, талия растет без повода, а желания измениться все меньше…
Рабочее утро. «Ах, эти утренние женщины, не то что женщины вечерние, — они добры, они застенчивы, они делами не заверчены» — нет, классик не прав.
Приготовив яичницу с помидорами и сыром, накрываю на стол. Это мое — приготовить, поставить, подать. Как и неизменные пакеты с тушками куриц, свиными котлетами и прочими мясопродуктами, которыми я ежедневно затариваю общественную морозилку.
Существует мнение, что семейную жизнь можно считать конченой, если за завтраком не о чем говорить. Это опять ошибка, потому что уже четыре года изо дня в день с десяти до десяти тридцати повторяется одно и то же: сервировка стола с небогатым выбором, малоразговорчивый и порой не в тему улыбающийся муж, а потом: дите в ясли, руки в ноги, и — вперед, арбайтен.
Но работа, она и обезьяну облагородила, не только замученную бытом тетку. В агентстве собрались приличные люди, главное — умные. Это я о мужиках. Остальные — ну, разные.
Люблю умных, даже благоговею перед ними, могу простить многое. Может, и с Соболиным роман начался только оттого, что с умными парнями давно не общалась.
Тогда, в мои двадцать с хвостиком, уже два года отработав школьной учительницей (добавим к этому вечерний истфак, куда парней заносило только убогих и калек), я отчетливо поняла, что без умного — пропаду. Ну конечно, рисовать картинку с Герасимом, приютившим Муму, не надо, но что-то от этой мелодии в песне моего замужества все-таки есть. Он — коммуникабельный брюнет с набором донжуанских замашек, имеет приличную, мало того — любимую работу. Да, он поздно приходит домой, но «работа того требует», «труба зовет» и так далее.
Я пришла на службу и, включив электронную почту на скачивание информации, налила себе дежурную чашку кофе. Здесь-то, в общественной кухне, и произошел разговор, смысл которого открылся мне несколько позже.
Марина Борисовна, моя начальница (она глава великого отдела под названием архивно-аналитический), решила перекурить со мной, хотя обычно компанию ей составляли шеф или наши «мальчики», не экономившие на комплиментах и анекдотах в присутствии этой стильной дамы бальзаковского возраста.
Странно, ранее наши отношения не были столь доверительными, но в тот день в ответ на банальный вопрос-утверждение: «Ты что-то устало выглядишь» — я рассказала ей все как есть: красавец-муж постоянно занят работой, и не только на меня — даже на любимого сына внимания не обращает.
Вчера пришел в двенадцатом часу, какие-то бабы ему весь вечер названивали (что, в принципе, уже стало привычным). А в прошлые выходные были у знакомых, так он на все расспросы о сыне с честным лицом заявлял, что «нет, наш Антошка так не делал, и спокойный он по ночам». Хотелось ему при всех сказать: «Родной, это тебе спокойно по ночам спалось, потому что я по шесть, по восемь раз к ребенку за ночь вставала. Ты же за два года и пеленки-то ни единой не прополоскал».
Ему ничего не сказала, конечно, а вот Марине Борисовне все взяла и выложила. Та, из сочувствия, наверное, если оно у женщин еще не совсем атрофировалось, и говорит:
— Ой, Анна, мне тебя жаль. Молодая ты, и мужиками крутить не умеешь. Вот мой муж, когда дочка маленькая была, да и сын тоже, он их с рук не спускал, все время занимался с детьми. И домой спешил, и мне помогал, даже по ночам вставать к ребенку плачущему не давал, спи, говорит, а то еще молоко пропадет. И чтоб налево — ни-ни… Ты подумай-ка. А так, рядом работая, и не скажешь, — покачала она головой и затянулась.
— Чего не скажешь? — спросила я растерянно.
— Да ты понимаешь… Конечно, все это вроде бы видят…
Тут мысли мои стали путаться, потому что я почувствовала, что за сбивчивыми репликами начальницы кроется нечто серьезное, о чем она то ли боится, то ли стесняется сказать.
Я посмотрела на нее вызывающе тупым взглядом, но на козе начальницу мою не объедешь, она выкрутилась:
— Он у тебя работает как сумасшедший, а то, что тетки без устали названивают, так среди журналистов две трети — дамы. И сама, милочка, виновата!
Охмурила такого красавца, вот и расхлебывай, — со смехом закончила она.
Разговор этот запал в душу. Легче оттого, что рассказала наболевшее, мне не стало. С испорченным настроением пошла работать. Ничего не ясно, но мутить воду в семейной луже пока тоже вроде бы незачем.
Муж привел меня сюда, в агентство, после декретного отпуска. Поначалу я думала, что рабочее место специально для меня создали, для того чтобы хорошего журналиста (то есть моего мужа) не обидеть. Посадили за компьютер.
Тем более что в компьютерах я была не специалист, да и к журналистике отношение имела косвенное…
Я должна была выуживать из электронных недр все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к криминалу города. Потом появилось внимание сотрудников ко мне как к штатной единице — новости все-таки первая узнаю.
Работа с архивом, опять же, любому может в расследовании пригодиться.
Первым это сообразил замначальника Повзло. Жалко, заходит лишь по необходимости, да и держится на расстоянии. В отличие от Спозаранника, который входит в кабинет с видом неприступного чинуши, а увидев, что кроме меня никого нет, может и за ушком пощекотать. Такое несоответствие между внешним видом и внутренним миром редко встречается. Глядя на него, рука тянется к перу, перо к бумаге.
Не удержусь, опишу полностью: очки в тонкой оправе под золото, деловой пиджак, рубашка (неизменно белая, в полоску), цветастый галстук (пожар в джунглях), брюки черные, само собой, и — да-да, чуть коротковатые. Речь его размеренна и многозначительна, а когда он читает нотации, то раскачивается вперед-назад, приподнимаясь на носках и опускаясь на пятки.
Рабочий день начался с полуделового визита Светы Завгородней, нашей звезды и секс-дивы (впрочем, насколько мне известно, никому из наших на этом полигоне ничего не обломилось).
— Чего такая мрачная? — вместо приветствия услышала я. Она уселась на стол напротив, поправляя прическу.
— Все мужики козлы, — попыталась я замять тему и одновременно объясниться.
— Да ты не страдай, они ведь не трамваи — скоро другой подойдет…
Раскрывать свои жизненные принципы в отношении мужиков я больше не собиралась, но опять кольнуло в сердце — сегодня все со мной говорили с каким-то собачьим пониманием в глазах.
— Тебе что, у меня другой случай был, — продолжала дива, не обращая внимания на мое усердное стучание по клавишам, — я с одним уродом три года встречалась, залетела (он хотел ребенка), а когда ему сказала, так он так разорался, словом, картина маслом. Мало того, когда я на аборт пошла, у меня еще и «букет» нашли — от хламидий до гонореи. Прикинь!
После такой жуткой истории я вынуждена была выразить явное неодобрение по адресу Светочкиного урода.
— Ты знаешь Лерку, она ко мне часто заходит, так вот ей муженек тоже говорил, что с «источником беседовал», а когда я его увидела, я все поняла сразу — от поздних бесед с источниками глаза так не блестят. А она-то, глупая, почти два года в эти басни верила…
— Факир был пьян, и фокус не удался, — словно уже о чем-то другом, сказала Света. — Ладно, ты там ничего про сайентологический центр не встречала?
Получив отрицательный ответ, она удалилась, с явным трудом переставляя ноги. Видно, кому-то сегодня долго не спалось, то ли с сожалением, то ли с завистью усмехнулась я. Про особенности взаимоотношений Светланы с ее многочисленными поклонниками она и сама не раз рассказывала. И тут же пришло в голову вроде бы давно забытое воспоминание о том, как ноет тело после многочасового занятия сексом.
"Исполнительна, но недостаточно инициативна. Четко выполняет указания руководства, но редко выходит за их рамки.
Бесконфликтна. Во всем ориентируется на мнение мужа — начальника репортерского отдела агентства В. Соболина (который и привел ее в агентство). На летучках высказывается редко…Очень хозяйственна и домовита. Просит не загружать ее работой в нерабочее время, поскольку занята воспитанием двухлетнего сына".
Из служебной характеристики
Проходя в очередной раз мимо зеркала, висящего возле холодильника, замечаю — радость в глазах тает с каждым днем, талия растет без повода, а желания измениться все меньше…
Рабочее утро. «Ах, эти утренние женщины, не то что женщины вечерние, — они добры, они застенчивы, они делами не заверчены» — нет, классик не прав.
Приготовив яичницу с помидорами и сыром, накрываю на стол. Это мое — приготовить, поставить, подать. Как и неизменные пакеты с тушками куриц, свиными котлетами и прочими мясопродуктами, которыми я ежедневно затариваю общественную морозилку.
Существует мнение, что семейную жизнь можно считать конченой, если за завтраком не о чем говорить. Это опять ошибка, потому что уже четыре года изо дня в день с десяти до десяти тридцати повторяется одно и то же: сервировка стола с небогатым выбором, малоразговорчивый и порой не в тему улыбающийся муж, а потом: дите в ясли, руки в ноги, и — вперед, арбайтен.
Но работа, она и обезьяну облагородила, не только замученную бытом тетку. В агентстве собрались приличные люди, главное — умные. Это я о мужиках. Остальные — ну, разные.
Люблю умных, даже благоговею перед ними, могу простить многое. Может, и с Соболиным роман начался только оттого, что с умными парнями давно не общалась.
Тогда, в мои двадцать с хвостиком, уже два года отработав школьной учительницей (добавим к этому вечерний истфак, куда парней заносило только убогих и калек), я отчетливо поняла, что без умного — пропаду. Ну конечно, рисовать картинку с Герасимом, приютившим Муму, не надо, но что-то от этой мелодии в песне моего замужества все-таки есть. Он — коммуникабельный брюнет с набором донжуанских замашек, имеет приличную, мало того — любимую работу. Да, он поздно приходит домой, но «работа того требует», «труба зовет» и так далее.
***
Я пришла на службу и, включив электронную почту на скачивание информации, налила себе дежурную чашку кофе. Здесь-то, в общественной кухне, и произошел разговор, смысл которого открылся мне несколько позже.
Марина Борисовна, моя начальница (она глава великого отдела под названием архивно-аналитический), решила перекурить со мной, хотя обычно компанию ей составляли шеф или наши «мальчики», не экономившие на комплиментах и анекдотах в присутствии этой стильной дамы бальзаковского возраста.
Странно, ранее наши отношения не были столь доверительными, но в тот день в ответ на банальный вопрос-утверждение: «Ты что-то устало выглядишь» — я рассказала ей все как есть: красавец-муж постоянно занят работой, и не только на меня — даже на любимого сына внимания не обращает.
Вчера пришел в двенадцатом часу, какие-то бабы ему весь вечер названивали (что, в принципе, уже стало привычным). А в прошлые выходные были у знакомых, так он на все расспросы о сыне с честным лицом заявлял, что «нет, наш Антошка так не делал, и спокойный он по ночам». Хотелось ему при всех сказать: «Родной, это тебе спокойно по ночам спалось, потому что я по шесть, по восемь раз к ребенку за ночь вставала. Ты же за два года и пеленки-то ни единой не прополоскал».
Ему ничего не сказала, конечно, а вот Марине Борисовне все взяла и выложила. Та, из сочувствия, наверное, если оно у женщин еще не совсем атрофировалось, и говорит:
— Ой, Анна, мне тебя жаль. Молодая ты, и мужиками крутить не умеешь. Вот мой муж, когда дочка маленькая была, да и сын тоже, он их с рук не спускал, все время занимался с детьми. И домой спешил, и мне помогал, даже по ночам вставать к ребенку плачущему не давал, спи, говорит, а то еще молоко пропадет. И чтоб налево — ни-ни… Ты подумай-ка. А так, рядом работая, и не скажешь, — покачала она головой и затянулась.
— Чего не скажешь? — спросила я растерянно.
— Да ты понимаешь… Конечно, все это вроде бы видят…
Тут мысли мои стали путаться, потому что я почувствовала, что за сбивчивыми репликами начальницы кроется нечто серьезное, о чем она то ли боится, то ли стесняется сказать.
Я посмотрела на нее вызывающе тупым взглядом, но на козе начальницу мою не объедешь, она выкрутилась:
— Он у тебя работает как сумасшедший, а то, что тетки без устали названивают, так среди журналистов две трети — дамы. И сама, милочка, виновата!
Охмурила такого красавца, вот и расхлебывай, — со смехом закончила она.
***
Разговор этот запал в душу. Легче оттого, что рассказала наболевшее, мне не стало. С испорченным настроением пошла работать. Ничего не ясно, но мутить воду в семейной луже пока тоже вроде бы незачем.
Муж привел меня сюда, в агентство, после декретного отпуска. Поначалу я думала, что рабочее место специально для меня создали, для того чтобы хорошего журналиста (то есть моего мужа) не обидеть. Посадили за компьютер.
Тем более что в компьютерах я была не специалист, да и к журналистике отношение имела косвенное…
Я должна была выуживать из электронных недр все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к криминалу города. Потом появилось внимание сотрудников ко мне как к штатной единице — новости все-таки первая узнаю.
Работа с архивом, опять же, любому может в расследовании пригодиться.
Первым это сообразил замначальника Повзло. Жалко, заходит лишь по необходимости, да и держится на расстоянии. В отличие от Спозаранника, который входит в кабинет с видом неприступного чинуши, а увидев, что кроме меня никого нет, может и за ушком пощекотать. Такое несоответствие между внешним видом и внутренним миром редко встречается. Глядя на него, рука тянется к перу, перо к бумаге.
Не удержусь, опишу полностью: очки в тонкой оправе под золото, деловой пиджак, рубашка (неизменно белая, в полоску), цветастый галстук (пожар в джунглях), брюки черные, само собой, и — да-да, чуть коротковатые. Речь его размеренна и многозначительна, а когда он читает нотации, то раскачивается вперед-назад, приподнимаясь на носках и опускаясь на пятки.
***
Рабочий день начался с полуделового визита Светы Завгородней, нашей звезды и секс-дивы (впрочем, насколько мне известно, никому из наших на этом полигоне ничего не обломилось).
— Чего такая мрачная? — вместо приветствия услышала я. Она уселась на стол напротив, поправляя прическу.
— Все мужики козлы, — попыталась я замять тему и одновременно объясниться.
— Да ты не страдай, они ведь не трамваи — скоро другой подойдет…
Раскрывать свои жизненные принципы в отношении мужиков я больше не собиралась, но опять кольнуло в сердце — сегодня все со мной говорили с каким-то собачьим пониманием в глазах.
— Тебе что, у меня другой случай был, — продолжала дива, не обращая внимания на мое усердное стучание по клавишам, — я с одним уродом три года встречалась, залетела (он хотел ребенка), а когда ему сказала, так он так разорался, словом, картина маслом. Мало того, когда я на аборт пошла, у меня еще и «букет» нашли — от хламидий до гонореи. Прикинь!
После такой жуткой истории я вынуждена была выразить явное неодобрение по адресу Светочкиного урода.
— Ты знаешь Лерку, она ко мне часто заходит, так вот ей муженек тоже говорил, что с «источником беседовал», а когда я его увидела, я все поняла сразу — от поздних бесед с источниками глаза так не блестят. А она-то, глупая, почти два года в эти басни верила…
— Факир был пьян, и фокус не удался, — словно уже о чем-то другом, сказала Света. — Ладно, ты там ничего про сайентологический центр не встречала?
Получив отрицательный ответ, она удалилась, с явным трудом переставляя ноги. Видно, кому-то сегодня долго не спалось, то ли с сожалением, то ли с завистью усмехнулась я. Про особенности взаимоотношений Светланы с ее многочисленными поклонниками она и сама не раз рассказывала. И тут же пришло в голову вроде бы давно забытое воспоминание о том, как ноет тело после многочасового занятия сексом.