Но Ковальчук проявил упорство, рассказал девушке, что милицию обманывать нехорошо, показал ей табельное оружие, пересказал несколько статей уголовного и уголовно-процессуального кодекса. Наконец испуганная секретарша сказала, что вчера вечером все отправились на дачу друга шефа под Выборгом.
Дачу искали довольно долго. Коттеджей со смотровыми вышками и шестиметровыми заборами было много, и на нужный дом наткнулись почти случайно. Штурмовать краснокирпичное сооружение не потребовалось.
Обитатели дачи сами открыли Ковальчуку и его ребятам ворота.
На следующий день Ковальчук зашел ко мне домой (я еще лежал у себя на Колокольной и отходил от приключений) и стал рассказывать мне о том, что они нашли на даче друга Сухарева, кроме меня.
— Я уверен, именно в этом домике Сухарев и снимал свои порнофильмы. Мы обнаружили там кучу всякой аппаратуры — и для съемки, и профессиональные видеомагнитофоны. Изъяли кое-какую продукцию. Теперь будем проводить экспертизы, доказывать, что порнуха изготавливалась именно на этой аппаратуре и ко всему этому имел отношение твой друг Сухарев. Ну и, конечно, дело завели по незаконному лишению тебя свободы.
— А Сухарева задержали?
— Нет, его и на даче в тот момент не было. Но не беспокойся, найдем, предъявим, когда момент настанет.
— Слушай, а что, я там так без штанов и лежал? — спросил я Ковальчука о том, что меня особенно смущало.
— Ну, натурально, без штанов. Мы тебя в одеяло завернули и увезли от греха подальше.
— А штаны мои где?
— Да так и не нашли.
Ковальчук встал. Уже пошел к двери, но потом вернулся и передал мне какой-то сверток.
— Это я подарок для тебя на той дачке прихватил. На — посмотри. Ты не думай, я это к делу не приобщал и вообще проверил — это было только в одном экземпляре…
Дверь за Ковальчуком закрылась.
Я распаковал сверток. Внутри была маленькая кассета для видеокамеры.
Она подходила и к той модели, что имелась у меня. Я с некоторым трудом подключил все проводки как надо — с техникой у меня всегда сложности, — наконец экран телевизора засветился.
Это была черновая, не монтированная еще запись будущего порно.
В общем, ничего интересного, кроме одного обстоятельства — одним из участников происходящего на экране был я. Правда, я был таким пассивным участником. То есть все время лежал. А на меня то и дело заползали какие-то девицы — одна очень даже симпатичная, потом была сцена, в которой, кроме меня, участвовал незнакомый мне обнаженный юноша.
В общем, ничего интересного.
Я позвонил Ковальчуку на работу — он уже добрался до места.
— Слушай, Ковальчук, — сказал я, — вот ты меня старше на три месяца и, наверное, на столько же умнее. Объясни мне, зачем Сухарев все это сделал? Зачем меня увозил? Зачем снимал? Он что — идиот? Это же статья.
— Ну, статья — не статья, это еще доказать надо. И тут все будет, я думаю, непросто. А зачем увозил, расскажу.
Я как раз над этим размышлял на досуге. Думаю, во-первых, понравился ты ему. У Сухарева же известно какая ориентация. И — по моим представлениям — такие, как ты, должны нравиться таким, как он. Во-вторых, он же был под кайфом. Ну, захотелось тебя увезти, — сказал, — тебя и увезли. А что дальше будет, он и не думал. А потом, наверное, решил, что для того, чтобы ты молчал, нужно поиметь какой-нибудь компромат на тебя. Вот и попытался сделать тебя порногероем. К тому же иметь журналиста на крючке — это же полезно, это, так сказать, вложение в движимое имущество…
На следующий день я, полностью приведенный в чувство, появился в агентстве.
На стене в приемной шефа висел приказ из трех пунктов. Два пункта касались меня, и оба были неприятными.
1. М. Модестову, корреспонденту отдела расследований, объявить выговор за нарушение трудовой дисциплины (несдача в срок материала о видеопиратстве для «Старой газеты»).
2. М. Модестова, корреспондента отдела расследований, оштрафовать за нарушение Инструкции «О порядке перемещения сотрудников-агентства по служебным надобностям»
(здесь, видимо, имелось в виду то, что я не сказал Спозараннику, что пошел на встречу с Сухаревым). Направить удержанную с М. Модестова сумму на премирование дружественных агентству сотрудников милиции (здесь, подумал я, наверное, имеется в виду Ковальчук).
3. Поставить на вид Г. Спозараннику, заведующему отделом расследований, необходимость точного следования Инструкции «О порядке перемещения сотрудников агентства по служебным надобностям».
Тут ко мне подошел наш главный репортер Володя Соболин.
— Пошли, — сказал он. — Тебя шеф зовет.
Обнорский с ходу спросил у Соболина:
— Ты ему уже рассказал?
— Нет, — ответил Володя.
— Ну, тогда слушай, — сказал шеф, обращаясь ко мне. — Вчера вечером на Выборгском шоссе в ДТП погиб Сухарев Андрей Викторович.
— Что, — глупо спросил я, — обычная авария?
Обнорский продолжил, не отвечая:
— Михаил, отработай материал о гибели Сухарева как можно скорее. И с максимальными подробностями. «Старая газета» оставила для тебя полосу…
ДЕЛО О ЧЕЧЕНСКОМ ЛЮБОВНИКЕ
Дачу искали довольно долго. Коттеджей со смотровыми вышками и шестиметровыми заборами было много, и на нужный дом наткнулись почти случайно. Штурмовать краснокирпичное сооружение не потребовалось.
Обитатели дачи сами открыли Ковальчуку и его ребятам ворота.
***
На следующий день Ковальчук зашел ко мне домой (я еще лежал у себя на Колокольной и отходил от приключений) и стал рассказывать мне о том, что они нашли на даче друга Сухарева, кроме меня.
— Я уверен, именно в этом домике Сухарев и снимал свои порнофильмы. Мы обнаружили там кучу всякой аппаратуры — и для съемки, и профессиональные видеомагнитофоны. Изъяли кое-какую продукцию. Теперь будем проводить экспертизы, доказывать, что порнуха изготавливалась именно на этой аппаратуре и ко всему этому имел отношение твой друг Сухарев. Ну и, конечно, дело завели по незаконному лишению тебя свободы.
— А Сухарева задержали?
— Нет, его и на даче в тот момент не было. Но не беспокойся, найдем, предъявим, когда момент настанет.
— Слушай, а что, я там так без штанов и лежал? — спросил я Ковальчука о том, что меня особенно смущало.
— Ну, натурально, без штанов. Мы тебя в одеяло завернули и увезли от греха подальше.
— А штаны мои где?
— Да так и не нашли.
Ковальчук встал. Уже пошел к двери, но потом вернулся и передал мне какой-то сверток.
— Это я подарок для тебя на той дачке прихватил. На — посмотри. Ты не думай, я это к делу не приобщал и вообще проверил — это было только в одном экземпляре…
***
Дверь за Ковальчуком закрылась.
Я распаковал сверток. Внутри была маленькая кассета для видеокамеры.
Она подходила и к той модели, что имелась у меня. Я с некоторым трудом подключил все проводки как надо — с техникой у меня всегда сложности, — наконец экран телевизора засветился.
Это была черновая, не монтированная еще запись будущего порно.
В общем, ничего интересного, кроме одного обстоятельства — одним из участников происходящего на экране был я. Правда, я был таким пассивным участником. То есть все время лежал. А на меня то и дело заползали какие-то девицы — одна очень даже симпатичная, потом была сцена, в которой, кроме меня, участвовал незнакомый мне обнаженный юноша.
В общем, ничего интересного.
Я позвонил Ковальчуку на работу — он уже добрался до места.
— Слушай, Ковальчук, — сказал я, — вот ты меня старше на три месяца и, наверное, на столько же умнее. Объясни мне, зачем Сухарев все это сделал? Зачем меня увозил? Зачем снимал? Он что — идиот? Это же статья.
— Ну, статья — не статья, это еще доказать надо. И тут все будет, я думаю, непросто. А зачем увозил, расскажу.
Я как раз над этим размышлял на досуге. Думаю, во-первых, понравился ты ему. У Сухарева же известно какая ориентация. И — по моим представлениям — такие, как ты, должны нравиться таким, как он. Во-вторых, он же был под кайфом. Ну, захотелось тебя увезти, — сказал, — тебя и увезли. А что дальше будет, он и не думал. А потом, наверное, решил, что для того, чтобы ты молчал, нужно поиметь какой-нибудь компромат на тебя. Вот и попытался сделать тебя порногероем. К тому же иметь журналиста на крючке — это же полезно, это, так сказать, вложение в движимое имущество…
***
На следующий день я, полностью приведенный в чувство, появился в агентстве.
На стене в приемной шефа висел приказ из трех пунктов. Два пункта касались меня, и оба были неприятными.
1. М. Модестову, корреспонденту отдела расследований, объявить выговор за нарушение трудовой дисциплины (несдача в срок материала о видеопиратстве для «Старой газеты»).
2. М. Модестова, корреспондента отдела расследований, оштрафовать за нарушение Инструкции «О порядке перемещения сотрудников-агентства по служебным надобностям»
(здесь, видимо, имелось в виду то, что я не сказал Спозараннику, что пошел на встречу с Сухаревым). Направить удержанную с М. Модестова сумму на премирование дружественных агентству сотрудников милиции (здесь, подумал я, наверное, имеется в виду Ковальчук).
3. Поставить на вид Г. Спозараннику, заведующему отделом расследований, необходимость точного следования Инструкции «О порядке перемещения сотрудников агентства по служебным надобностям».
Тут ко мне подошел наш главный репортер Володя Соболин.
— Пошли, — сказал он. — Тебя шеф зовет.
Обнорский с ходу спросил у Соболина:
— Ты ему уже рассказал?
— Нет, — ответил Володя.
— Ну, тогда слушай, — сказал шеф, обращаясь ко мне. — Вчера вечером на Выборгском шоссе в ДТП погиб Сухарев Андрей Викторович.
— Что, — глупо спросил я, — обычная авария?
Обнорский продолжил, не отвечая:
— Михаил, отработай материал о гибели Сухарева как можно скорее. И с максимальными подробностями. «Старая газета» оставила для тебя полосу…
ДЕЛО О ЧЕЧЕНСКОМ ЛЮБОВНИКЕ
Рассказывает Марина Агеева
«Агеева Марина Борисовна, зав. информационно-аналитическим отделом. Достаточно обеспечена благодаря мужу, имеет двух детей, часто ездит в загранпоездки. Квалифицированный специалист по сбору и обработке информации. Работа для нее — скорее развлечение, но трудится она с полной отдачей и видимым удовольствием. В коллективе к ней в основном относятся с симпатией…»
Из служебной характеристики
Они зажимали его с двух сторон узкой улицы на Петроградской.
Впереди — черная «восьмерка» с тонированными стеклами, сзади подпирал выскочивший из проулка темно-синий «форд». Из парадных один за другим выскакивали запыхавшиеся опера, на ходу отстегивая табельные «пээмы».
«Шестисотый» несся по улице, словно по взлетной полосе, как будто собирался взмыть в небо. Но этого не случилось. Он просто со всего маху врезал хлипкой «Ладе» в поджарый задок, не медля ни секунды, дал задний ход, протаранив висящий на хвосте «форд», потом вальяжно, как будто и не торопясь, принял вправо, протиснулся в образовавшийся просвет и, взвизгнув покрышками, покатил к перекрестку под салютующие вдогонку выстрелы «пээмов».
Отборный, многоголосый мат на несколько секунд повис в воздухе.
— А ведь ушел, падла! — выдохнул кто-то уже в полной тишине.
Начало дня не предвещало ничего хорошего. Я не очень-то верю в приметы, но так бывало всегда, когда Обнорский надевал этот отвратительный клетчатый пиджак а ля Коровьев.
И сегодняшний день не стал исключением.
— Марина Борисовна, зайдите к Обнорскому, — на ходу бросил Глеб Спозаранник, пробегая мимо моих дверей в свой кабинет. При этом, как мне показалось, Глеб был мало похож на ангела, который несет благую весть.
Вот черт, как всегда не вовремя!
Придется сворачивать базу данных — в мои обязанности, помимо всего прочего, входит захоронение свежих «заказных» жмуриков в электронных архивах. Вечная компьютерная память героям наших дней! Приостановив процесс на перечислении несомненных достоинств и ответственных постов, которые занимал до встречи со своим киллером расстрелянный в темном подъезде бизнесмен, я закрыла файл, но мысленно пообещала безвременно почившему эксгумировать его в ближайшие полчаса. Подавив тяжелый вздох, я направилась в кабинет к шефу.
Обнорский сидел набычившись.
Выставленное на столе содержимое походной аптечки свидетельствовало как минимум о трех поразивших его недугах — мигрени, расстройстве желудочно-кишечного тракта и депрессивном состоянии нервной системы.
Едва удостоив меня тяжелым недобрым взглядом, Обнорский порылся в разложенных на столе бумагах и протянул мне черно-белую фотографию.
— Вот, Марина Борисовна, вклейте в альбом этого субчика. Как-никак заслужил… Объявлен в федеральный розыск.
— Фамилия, имя, кличка, группировка? — стараясь придать голосу как можно большую заинтересованность, спросила я.
— Справку по нему к вечеру подготовит отдел Спозаранника. Будет вам и кличка, и группировка…
Обнорский потянулся к скляночкам с пилюлями. Судя по всему, аудиенция была закончена и следовало приступить к выполнению поручения.
Лики и личины представителей криминального мира хранятся у нас в шикарном магнитном альбоме — последнем достижении корейской полиграфии. Уголовники конца двадцатого века, в отличие от своих предшественников, совершенно не вписывались в теорию доктора Ламброзо о преступном человеке. Светские и благообразные, они запечатлевали себя в роскошных интерьерах загородных вилл, за рулем престижных иномарок, в объятиях холеных женщин, в компаниях таких же, как они, — благополучных и преуспевающих.
Чтобы разглядеть новый «экспонат» моего альбома, пришлось достать из сумочки очки. Как говорит моя мама, после сорока в жизни женщины появляется много плюсов. Один из них, в виде двух с половиной диоптрий, я смело могу записать себе в актив. Качество фотографии оставляло желать лучшего. Я ближе придвинула к себе настольную лампу. Серо-черные линии на снимке сложились в более или менее четкое изображение.
Глянцевый прямоугольник прогнулся в задрожавших пальцах. О Господи!
Этого человека трудно было с кем-то перепутать… Не может быть… Неужели все-таки он?
Поехать на отдых в Турцию еще зимой собиралась чуть ли не половина нашего агентства. Но к лету наметившаяся было дружная компания неожиданно распалась. Соболины выгодно сняли домик на турбазе под Лугой, Светка Завгородняя предпочла на время отпуска общество немолодого, но пылкого, а главное состоятельного поклонника… В результате под ласковым солнцем Анталии оказалась я одна.
Познакомились мы на пляже. Сосредоточенность моя на брошюре с кроссвордами была в мгновение ока вытеснена его довольно нахальным вторжением. Но по-восточному витиеватые комплименты, которые достались всем без исключения частям моего тела, возлежащего на махровом полотенце «Адидас», вполне укладывались в рамки приличий, и повода остановить вторжение и восстановить сосредоточенность у меня не нашлось.
Скорее всего, я просто не захотела его искать. Особенно после того, как узнала, что он бизнесмен, часто бывает наездами в Петербурге, где под его началом действуют несколько успешных коммерческих структур, что имеет он в этой жизни, казалось бы, все что угодно, а вот человека, вернее, женщины, с которой хотелось бы провести вместе отпуск, у него нет.
Серые глаза пляжного знакомца смотрели на меня с неподдельной тоской и робкой надеждой. Мое двадцатилетие праздновалось слишком давно, и наивно было бы предполагать, что с тех пор я не научилась делить на десять мужское восхищение, отрезвлять робкие надежды и определять поддельность «неподдельной тоски». Я пыталась преподать эту науку своей беспутной Машке, но ей, видимо, больше нравилось заблуждаться. Иногда, вспоминая о своих заблуждениях, я думаю, что моя дочь не так уж и не права.
Так или иначе, но в день знакомства с Асланом я повела себя ничуть не умнее своей девятнадцатилетней дочери. Вечером мы уже целовались, тесно прижавшись друг к другу, под сенью мандариновых деревьев. Ближе к ночи я оттолкнула от себя его руки, одернула подол сарафана и упорхнула ночевать в свой отель. Уж не знаю, как это выглядело со стороны, но я очень старалась порхать, несмотря на некоторый избыток веса и стертую новыми босоножками пятку.
Уже на следующий день целомудрие и благопристойность были утоплены в теплых волнах Средиземного моря, коварно подтолкнувших меня на его атлетическую грудь. Сомнения и страхи вытеснили веселые пузырьки «Дон Периньона», заказанного Асланом в ночном ресторане Камера, а осознать сказочное блаженство происходящего помогли тонкие самокрутки с анашой, после недолгого перешептывания с официантом доставленные им к нашему столику в пачке «Кэмела». Ночь мы провели в номере его пятизвездочного отеля «Жемчужина Востока»…
Свет настольной лампы над моим рабочим столом рассеял воспоминания о сумерках турецкой ночи. Я поправила на носу очки, клейменные славным именем Джордже Армани, и снова принялась разглядывать фотографию. Чем дольше длился этот процесс, тем меньше оставалось сомнений, и все заметнее становилась противная дрожь во всем теле.
Кому как не мне не знать, что шеф нашего агентства Андрей Обнорский всеведущ и вездесущ. Его начальственная голова функционирует в недоступном простым смертным режиме, перерабатывая и анализируя необъятное количество самой разной информации — от подробностей интимной жизни его многочисленных жен и пассий до кадровых перестановок в правительстве. Оперативность, достоверность и эксклюзивность получаемых Обнорским сведений свидетельствуют о его непростом прошлом, солидном настоящем и многообещающем будущем. Осведомленность шефа о самых потаенных сторонах жизни окружающих по достоинству оценена коллективом агентства — за глаза его называют «Великим и Ужасным».
При мысли о том, что Андрей Викторович может быть в курсе курортного романа своей сотрудницы с чеченским бандитом, щеки мои восстановили утраченную с годами способность и окрасились стыдливым девичьим румянцем.
Пятиминутное погружение в воспоминания о наших с Асланом беседах «по душам» повергло меня в еще большее уныние. Я о любовнике не узнала почти ничего, ему же выболтала о себе слишком много. И местом работы похвасталась и должностью — ну, как же, начальник архивно-аналитического отдела агентства журналистских расследований! Ублажая интеллектуальной беседой, вплела в свои россказни полковников РУБОПа и зампрокурора, пару вице-губернаторов и беспринципных, но дружественных агентству депутатов Законодательного собрания. Короче, устроила возлюбленному Аслану тысячу и одну ночь, за что теперь рискую не сносить головы.
Мою болтовню Обнорский с полным правом может квалифицировать как должностное преступление и указать мне на дверь. При приеме на работу и в дальнейшем он постоянно напоминает своим подчиненным о необходимости «держать язык за зубами» и без особой надобности не трепать первым встречным и поперечным о характере нашей деятельности. И надо же, чтобы прокололась именно я…
На столе зазвонил телефон, запараллеленный с репортерским отделом.
Я рассеянно поднесла трубку к уху и услышала предназначенное явно не мне приветствие:
— Мышка-мышка, моя мышка! — елей и патока сочились сквозь мембрану.
Вот черт, опять этот Соболин воркует со своей следачкой. Если Нюська в ближайшее время не сменит турецкую кофточку на что-нибудь поприличнее — плохи ее дела.
Я вновь обратилась к воспоминаниям о беседах «по душам», которые вела с Асланом.
— Чечены, Марина, они там, где деньги. Ты уж извини, но в твоем городе этих денег очень мало. Вот в Москве — другое дело, — он лежал рядом со мной на раскаленном пляже и просеивал сквозь смуглые пальцы желтые песчинки. — Или в той же Чечне. У нас по дорогам ездят одни «шестисотые», особняки стоимостью в сотни тысяч долларов как грибы растут, — он вдруг рассмеялся.
Я удивленно посмотрела на него поверх солнечных очков. Неожиданный приступ веселья Аслан объяснил пришедшим на память воспоминанием.
— Родных последний раз приезжал навестить в Грозный, смотрю — в соседнем дворе танк стоит, а на стволе объявление болтается: «Меняю на ВАЗ-2109 или на три тысячи долларов». Истинная правда, Аллахом клянусь, — заверил он, прочитав в моих глазах смешливое недоверие.
— Что же ты покинул свою сказочно богатую Родину или не осел в Москве? ехидным прокурорским тоном поинтересовалась я.
Аслан оказался пацифистом.
— Я не хочу воевать и не буду, — заявил он и отполз в кружевную тень соломенного зонта. — А семью содержать надо. И не одну. Каждый чеченский бизнесмен, который живет вне родины, содержит две-три семьи.
— А на что тратят эти семьи твою помощь, ты знаешь? Может быть, на вооружение боевиков? — Сам Спозаранник мог бы позавидовать моей атакующей способности.
— На что они потратят эти деньги — на хлеб детям или на оружие, — меня не касается, — ответил Аслан, сосредоточенно вытряхивая из густой шерстяной поросли, покрывающей его грудь, застрявшие песчинки. — Я несу ответственность за поведение и процветание родственников нашего тейпа. Наш тейп был в оппозиции правительству Дудаева — он вынужден был посылать своих сыновей за пределы Чечни, — сказал он и насупился.
— Бедняжка, — вздохнула я, скрывая за темными стеклами обидную для всякого горца иронию.
«Прямо-таки чеченский диссидент» — это я сказала уже про себя, как оказалось, очень предусмотрительно, потому что дальше речь пошла о чеченской воинственности и обычае кровной мести, соблюдать который предписывает Адат. Но прежде чем погрузиться в спор относительно безобидности пребывания чеченцев в городе Петербурге, мы, помнится, погрузились в ласковые волны Средиземного моря.
И хотя это к делу не относится, забывать подробности этого погружения мне не хочется.
За время отпуска на побережье Анталии к моей убежденности в том, что чечены — хорошие воины, добавилась еще и уверенность в том, что они хорошие любовники. Хотя вполне возможно, 'что мне просто повезло — попался исключительный экземпляр.
В Турции я с легкостью избавилась от колючей проволоки условностей, которой положено оплетать себя перед подобными поездками в полном одиночестве. Пугающе быстро я лишилась и всех признаков здравомыслия. В свое время я сознательно его в себе культивировала, а потом оказалось, что оно прижилось, окрепло и подмяло меня под себя. Но желания чеченца меня до такой степени опьяняли, что я с трудом себя узнавала. Мне кажется, я даже не вспоминала о своем семилетнем сыне Сереже — маленьком Зайчике, Солнышке и единственной безусловной Радости жизни.
К шести часам вечера отдел Спозаранника, как и обещал, подготовил досье на Алавердыева Аслана Амирановича, по кличке «Койот», 1960 года рождения, чеченца, генерального директора акционерного общества «Султан», объявленного в федеральный розыск по подозрению в совершении тяжких преступлений.
Пробежав глазами биографию Аслана, я, не скрою, испытала некоторое облегчение оттого, что судьба связала меня не с простым уголовником, а с личностью незаурядной и даже романтической.
Выходец из известной чеченской семьи, выпускник престижной школы, лауреат детских и юношеских музыкальных конкурсов, обладатель черного пояса по каратэ…
Следующий абзац перечислял криминальные заслуги моего возлюбленного. Один из основоположников чеченской организованной преступной группы, заслуженный работник торговли наркотиками, ветеран-вымогатель, дважды герой принудительного труда в колониях особого режима…
Въедливый Спозаранник постарался на славу и проявил такую осведомленность о прегрешениях моего возлюбленного, как будто лично его исповедывал.
— Что-то вы, Марина Борисовна, сегодня заработались, домой не торопитесь? — в дверях моего кабинета, прислонившись к косяку, стоял Обнорский. — Занимательное чтиво?
Я отбросила от себя листы досье, как будто это был крамольный Солженицын, за чтением которого меня много лет назад застал стукач из «девятки».
— Что-то я не припомню, Андрей Викторович, чтобы вас когда-либо удивлял трудовой энтузиазм ваших подчиненных. Обычно вы воспринимаете его как должное, — от смущения и неожиданности я начала дерзить.
Обнорский ухмыльнулся и вышел. Он почел за благо не связываться со мной, наверное, просто хотел проверить меня, а я так бездарно выдала себя глупой растерянностью…
Муж вернулся домой за полночь. Не снимая плаща, он прошел в спальню и уставился на меня безумным взглядом.
— По какому вопросу? — поинтересовалась я.
Наши отношения уже давно не отличались порывистостью, которую Роман демонстрировал в этот вечер. Широкие плечи, властный голос, манера держать голову внушали трепет и почтение кому угодно, но только не мне. Чем успешнее складывалась его карьера в бизнесе, тем прохладнее становились наши отношения. Пять лег назад Роман выкупил контрольный пакет акций завода, на котором когда-то начинал простым инженером. Он модернизировал производство и вошел в число лелеемых властью промышленников местного масштаба. Все поддавалось Роминой хозяйской хватке, кроме собственной жены и детей. Я вышла из подчинения, возможно, из чувства протеста против его разрастающегося эгоизма и властолюбия.
— Сегодня меня заставили выбросить на ветер десять тысяч долларов…
— Ни одна женщина, кроме меня, не способна на такой поступок, — уверенно заявила я.
— Женщины тут ни при чем, — довольно злобно буркнул Роман.
Ну конечно, только проблемы и неприятности могли заставить его переступить порог моей спальни. Не станет же он делиться ими со своей тупой толстозадой секретаршей, удовлетворяющей нечастые и скудные позывы его мужской плоти. Роман тяжело опустился на плюшевый пуфик, подмяв под себя белоснежный французский лифчик.
— Вчера похитили Эдика — моего охранника. Похитители потребовали десять тысяч долларов. Жена Эдика обратилась в РУОП. Якобы для гарантированного успеха операции по задержанию вымогателей, так сказать, для создания «правды жизни», этим идиотам понадобились настоящие «живые» деньги. Обратились ко мне, и я отсчитал. А что я мог сделать?
— Операция провалилась? — догадалась я.
— С треском. С бездарной погоней и беспорядочной стрельбой. Они переполошили всю Петроградскую, небо в решето превратили. В квартире Эдика было установлено прослушивающее устройство. Похититель звонил несколько раз, но место «стрелки» не назначал, как будто время тянул. В очередной раз позвонил с мобильного и велел жене Эдика в течение пяти секунд выкинуть деньги в окно. Она, дура, и выкинула, а он тут как тут. Подобрал пакет и был таков. Пока эти менты безмозглые с седьмого этажа вниз мчались, он успел протаранить обе их машины и смылся. С моими денежками. Слушай…
Роман вдруг вскочил с пуфика и, засунув руки в карманы плаща, забегал взад-вперед.
— Ну конечно, как же я сразу не догадался, — он звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — Это же наверняка все подстроено. И чеченец этот с руоповцами в доле, и Эдик, возможно, тоже…
— Чеченец?… Какой чеченец? — спросила я сдавленным шепотом.
— Какой? — Роман недоуменно пожал плечами. — Бандит. Кличка «Койот». Он мне еще в 94-м… — Роман запнулся, поняв, что сболтнул лишнее.
— Ты знал его раньше?! — Мне показалось, что в комнате стало нестерпимо душно, видимо, количество сделанных мною сегодня открытий достигло критической отметки.
— Нет, то есть… это было давно. Я платил ему. Он был начинающим рэкетиром, я — начинающим бизнесменом. Потом он уехал в Чечню, может быть, еще куда-нибудь, я не знаю. Недавно он вернулся, явился ко мне в кабинет, как к себе домой, и похвалил за достигнутые успехи. И что ты думаешь?! Он возомнил себя творцом этих успехов и, как в старые времена, захотел получать процент!
— Ты отказался, и они похитили Эдика?
— Да. События развивались именно в такой последовательности.
— Но зачем ему твой охранник?
— Разве он не добился своего? На деньги-то в результате попал я. И это еще не все… — Роман поежился и виновато исподлобья посмотрел на меня. — Сегодня вечером мне позвонили и сказали, что, несмотря на то что этот Аслан ибн Койот временно в отъезде, недостатка в деловых партнерах у меня не будет. А срыв деловых соглашений чреват неприятными последствиями для моих близких — для тебя и детей. Они так и сказали.
— Извини…
Я выбралась из-под одеяла, краем глаза успев заметить в зеркале, что в этот эпохальный вечер я удивительно похожу на собственную бабушку с фотографии на ее пенсионном удостоверении.
— И что мы теперь будем делать? — спросила я Рому, с помощью местоимения «мы» добровольно возложив на себя часть ответственности за происходящее.
— Вот я и хотел с тобой посоветоваться. Руоповцам я больше не доверяю…
— Зря, — компетентно заявила я. — Вот им радость из-за твоих десяти тысячи баксов свои машины уродовать.
Роман пожал широкими плечами — его, похоже, мой аргумент не убедил.
— Я прошу тебя помочь, — он перевел дыхание. — Горы макулатуры уже исписала своими криминальными новостями, а семье помочь не в состоянии…
Просьба Романа закономерно переросла в упрек, еще бы, обращение за помощью к жене и так, наверное, потребовало от него героического усилия.
— А что, по-твоему, я могу сделать?
— Ну не знаю, переговори со своим любимчиком… Спозасранником, или как его там, с Обнорским, наконец.
— С Обнорским ты и сам можешь переговорить, а я, как тебе известно, с личными просьбами к нему не обращаюсь.
Дело в том, что как-то по весне случился у Обнорского роман с нашей Машкой. Роман был бурным, но непродолжительным. Обнорский быстро смекнул, что Машка — девка гонористая, отвязанная и хлопот с ней не оберешься. А вот ее перебесившаяся мамаша, имеющая к тому же за плечами многолетний опыт работы в сфере информации, вполне может сгодиться ему в его новом начинании.
«Агеева Марина Борисовна, зав. информационно-аналитическим отделом. Достаточно обеспечена благодаря мужу, имеет двух детей, часто ездит в загранпоездки. Квалифицированный специалист по сбору и обработке информации. Работа для нее — скорее развлечение, но трудится она с полной отдачей и видимым удовольствием. В коллективе к ней в основном относятся с симпатией…»
Из служебной характеристики
Они зажимали его с двух сторон узкой улицы на Петроградской.
Впереди — черная «восьмерка» с тонированными стеклами, сзади подпирал выскочивший из проулка темно-синий «форд». Из парадных один за другим выскакивали запыхавшиеся опера, на ходу отстегивая табельные «пээмы».
«Шестисотый» несся по улице, словно по взлетной полосе, как будто собирался взмыть в небо. Но этого не случилось. Он просто со всего маху врезал хлипкой «Ладе» в поджарый задок, не медля ни секунды, дал задний ход, протаранив висящий на хвосте «форд», потом вальяжно, как будто и не торопясь, принял вправо, протиснулся в образовавшийся просвет и, взвизгнув покрышками, покатил к перекрестку под салютующие вдогонку выстрелы «пээмов».
Отборный, многоголосый мат на несколько секунд повис в воздухе.
— А ведь ушел, падла! — выдохнул кто-то уже в полной тишине.
***
Начало дня не предвещало ничего хорошего. Я не очень-то верю в приметы, но так бывало всегда, когда Обнорский надевал этот отвратительный клетчатый пиджак а ля Коровьев.
И сегодняшний день не стал исключением.
— Марина Борисовна, зайдите к Обнорскому, — на ходу бросил Глеб Спозаранник, пробегая мимо моих дверей в свой кабинет. При этом, как мне показалось, Глеб был мало похож на ангела, который несет благую весть.
Вот черт, как всегда не вовремя!
Придется сворачивать базу данных — в мои обязанности, помимо всего прочего, входит захоронение свежих «заказных» жмуриков в электронных архивах. Вечная компьютерная память героям наших дней! Приостановив процесс на перечислении несомненных достоинств и ответственных постов, которые занимал до встречи со своим киллером расстрелянный в темном подъезде бизнесмен, я закрыла файл, но мысленно пообещала безвременно почившему эксгумировать его в ближайшие полчаса. Подавив тяжелый вздох, я направилась в кабинет к шефу.
Обнорский сидел набычившись.
Выставленное на столе содержимое походной аптечки свидетельствовало как минимум о трех поразивших его недугах — мигрени, расстройстве желудочно-кишечного тракта и депрессивном состоянии нервной системы.
Едва удостоив меня тяжелым недобрым взглядом, Обнорский порылся в разложенных на столе бумагах и протянул мне черно-белую фотографию.
— Вот, Марина Борисовна, вклейте в альбом этого субчика. Как-никак заслужил… Объявлен в федеральный розыск.
— Фамилия, имя, кличка, группировка? — стараясь придать голосу как можно большую заинтересованность, спросила я.
— Справку по нему к вечеру подготовит отдел Спозаранника. Будет вам и кличка, и группировка…
Обнорский потянулся к скляночкам с пилюлями. Судя по всему, аудиенция была закончена и следовало приступить к выполнению поручения.
Лики и личины представителей криминального мира хранятся у нас в шикарном магнитном альбоме — последнем достижении корейской полиграфии. Уголовники конца двадцатого века, в отличие от своих предшественников, совершенно не вписывались в теорию доктора Ламброзо о преступном человеке. Светские и благообразные, они запечатлевали себя в роскошных интерьерах загородных вилл, за рулем престижных иномарок, в объятиях холеных женщин, в компаниях таких же, как они, — благополучных и преуспевающих.
Чтобы разглядеть новый «экспонат» моего альбома, пришлось достать из сумочки очки. Как говорит моя мама, после сорока в жизни женщины появляется много плюсов. Один из них, в виде двух с половиной диоптрий, я смело могу записать себе в актив. Качество фотографии оставляло желать лучшего. Я ближе придвинула к себе настольную лампу. Серо-черные линии на снимке сложились в более или менее четкое изображение.
Глянцевый прямоугольник прогнулся в задрожавших пальцах. О Господи!
Этого человека трудно было с кем-то перепутать… Не может быть… Неужели все-таки он?
***
Поехать на отдых в Турцию еще зимой собиралась чуть ли не половина нашего агентства. Но к лету наметившаяся было дружная компания неожиданно распалась. Соболины выгодно сняли домик на турбазе под Лугой, Светка Завгородняя предпочла на время отпуска общество немолодого, но пылкого, а главное состоятельного поклонника… В результате под ласковым солнцем Анталии оказалась я одна.
Познакомились мы на пляже. Сосредоточенность моя на брошюре с кроссвордами была в мгновение ока вытеснена его довольно нахальным вторжением. Но по-восточному витиеватые комплименты, которые достались всем без исключения частям моего тела, возлежащего на махровом полотенце «Адидас», вполне укладывались в рамки приличий, и повода остановить вторжение и восстановить сосредоточенность у меня не нашлось.
Скорее всего, я просто не захотела его искать. Особенно после того, как узнала, что он бизнесмен, часто бывает наездами в Петербурге, где под его началом действуют несколько успешных коммерческих структур, что имеет он в этой жизни, казалось бы, все что угодно, а вот человека, вернее, женщины, с которой хотелось бы провести вместе отпуск, у него нет.
Серые глаза пляжного знакомца смотрели на меня с неподдельной тоской и робкой надеждой. Мое двадцатилетие праздновалось слишком давно, и наивно было бы предполагать, что с тех пор я не научилась делить на десять мужское восхищение, отрезвлять робкие надежды и определять поддельность «неподдельной тоски». Я пыталась преподать эту науку своей беспутной Машке, но ей, видимо, больше нравилось заблуждаться. Иногда, вспоминая о своих заблуждениях, я думаю, что моя дочь не так уж и не права.
Так или иначе, но в день знакомства с Асланом я повела себя ничуть не умнее своей девятнадцатилетней дочери. Вечером мы уже целовались, тесно прижавшись друг к другу, под сенью мандариновых деревьев. Ближе к ночи я оттолкнула от себя его руки, одернула подол сарафана и упорхнула ночевать в свой отель. Уж не знаю, как это выглядело со стороны, но я очень старалась порхать, несмотря на некоторый избыток веса и стертую новыми босоножками пятку.
Уже на следующий день целомудрие и благопристойность были утоплены в теплых волнах Средиземного моря, коварно подтолкнувших меня на его атлетическую грудь. Сомнения и страхи вытеснили веселые пузырьки «Дон Периньона», заказанного Асланом в ночном ресторане Камера, а осознать сказочное блаженство происходящего помогли тонкие самокрутки с анашой, после недолгого перешептывания с официантом доставленные им к нашему столику в пачке «Кэмела». Ночь мы провели в номере его пятизвездочного отеля «Жемчужина Востока»…
***
Свет настольной лампы над моим рабочим столом рассеял воспоминания о сумерках турецкой ночи. Я поправила на носу очки, клейменные славным именем Джордже Армани, и снова принялась разглядывать фотографию. Чем дольше длился этот процесс, тем меньше оставалось сомнений, и все заметнее становилась противная дрожь во всем теле.
Кому как не мне не знать, что шеф нашего агентства Андрей Обнорский всеведущ и вездесущ. Его начальственная голова функционирует в недоступном простым смертным режиме, перерабатывая и анализируя необъятное количество самой разной информации — от подробностей интимной жизни его многочисленных жен и пассий до кадровых перестановок в правительстве. Оперативность, достоверность и эксклюзивность получаемых Обнорским сведений свидетельствуют о его непростом прошлом, солидном настоящем и многообещающем будущем. Осведомленность шефа о самых потаенных сторонах жизни окружающих по достоинству оценена коллективом агентства — за глаза его называют «Великим и Ужасным».
При мысли о том, что Андрей Викторович может быть в курсе курортного романа своей сотрудницы с чеченским бандитом, щеки мои восстановили утраченную с годами способность и окрасились стыдливым девичьим румянцем.
Пятиминутное погружение в воспоминания о наших с Асланом беседах «по душам» повергло меня в еще большее уныние. Я о любовнике не узнала почти ничего, ему же выболтала о себе слишком много. И местом работы похвасталась и должностью — ну, как же, начальник архивно-аналитического отдела агентства журналистских расследований! Ублажая интеллектуальной беседой, вплела в свои россказни полковников РУБОПа и зампрокурора, пару вице-губернаторов и беспринципных, но дружественных агентству депутатов Законодательного собрания. Короче, устроила возлюбленному Аслану тысячу и одну ночь, за что теперь рискую не сносить головы.
Мою болтовню Обнорский с полным правом может квалифицировать как должностное преступление и указать мне на дверь. При приеме на работу и в дальнейшем он постоянно напоминает своим подчиненным о необходимости «держать язык за зубами» и без особой надобности не трепать первым встречным и поперечным о характере нашей деятельности. И надо же, чтобы прокололась именно я…
На столе зазвонил телефон, запараллеленный с репортерским отделом.
Я рассеянно поднесла трубку к уху и услышала предназначенное явно не мне приветствие:
— Мышка-мышка, моя мышка! — елей и патока сочились сквозь мембрану.
Вот черт, опять этот Соболин воркует со своей следачкой. Если Нюська в ближайшее время не сменит турецкую кофточку на что-нибудь поприличнее — плохи ее дела.
Я вновь обратилась к воспоминаниям о беседах «по душам», которые вела с Асланом.
— Чечены, Марина, они там, где деньги. Ты уж извини, но в твоем городе этих денег очень мало. Вот в Москве — другое дело, — он лежал рядом со мной на раскаленном пляже и просеивал сквозь смуглые пальцы желтые песчинки. — Или в той же Чечне. У нас по дорогам ездят одни «шестисотые», особняки стоимостью в сотни тысяч долларов как грибы растут, — он вдруг рассмеялся.
Я удивленно посмотрела на него поверх солнечных очков. Неожиданный приступ веселья Аслан объяснил пришедшим на память воспоминанием.
— Родных последний раз приезжал навестить в Грозный, смотрю — в соседнем дворе танк стоит, а на стволе объявление болтается: «Меняю на ВАЗ-2109 или на три тысячи долларов». Истинная правда, Аллахом клянусь, — заверил он, прочитав в моих глазах смешливое недоверие.
— Что же ты покинул свою сказочно богатую Родину или не осел в Москве? ехидным прокурорским тоном поинтересовалась я.
Аслан оказался пацифистом.
— Я не хочу воевать и не буду, — заявил он и отполз в кружевную тень соломенного зонта. — А семью содержать надо. И не одну. Каждый чеченский бизнесмен, который живет вне родины, содержит две-три семьи.
— А на что тратят эти семьи твою помощь, ты знаешь? Может быть, на вооружение боевиков? — Сам Спозаранник мог бы позавидовать моей атакующей способности.
— На что они потратят эти деньги — на хлеб детям или на оружие, — меня не касается, — ответил Аслан, сосредоточенно вытряхивая из густой шерстяной поросли, покрывающей его грудь, застрявшие песчинки. — Я несу ответственность за поведение и процветание родственников нашего тейпа. Наш тейп был в оппозиции правительству Дудаева — он вынужден был посылать своих сыновей за пределы Чечни, — сказал он и насупился.
— Бедняжка, — вздохнула я, скрывая за темными стеклами обидную для всякого горца иронию.
«Прямо-таки чеченский диссидент» — это я сказала уже про себя, как оказалось, очень предусмотрительно, потому что дальше речь пошла о чеченской воинственности и обычае кровной мести, соблюдать который предписывает Адат. Но прежде чем погрузиться в спор относительно безобидности пребывания чеченцев в городе Петербурге, мы, помнится, погрузились в ласковые волны Средиземного моря.
И хотя это к делу не относится, забывать подробности этого погружения мне не хочется.
За время отпуска на побережье Анталии к моей убежденности в том, что чечены — хорошие воины, добавилась еще и уверенность в том, что они хорошие любовники. Хотя вполне возможно, 'что мне просто повезло — попался исключительный экземпляр.
В Турции я с легкостью избавилась от колючей проволоки условностей, которой положено оплетать себя перед подобными поездками в полном одиночестве. Пугающе быстро я лишилась и всех признаков здравомыслия. В свое время я сознательно его в себе культивировала, а потом оказалось, что оно прижилось, окрепло и подмяло меня под себя. Но желания чеченца меня до такой степени опьяняли, что я с трудом себя узнавала. Мне кажется, я даже не вспоминала о своем семилетнем сыне Сереже — маленьком Зайчике, Солнышке и единственной безусловной Радости жизни.
***
К шести часам вечера отдел Спозаранника, как и обещал, подготовил досье на Алавердыева Аслана Амирановича, по кличке «Койот», 1960 года рождения, чеченца, генерального директора акционерного общества «Султан», объявленного в федеральный розыск по подозрению в совершении тяжких преступлений.
Пробежав глазами биографию Аслана, я, не скрою, испытала некоторое облегчение оттого, что судьба связала меня не с простым уголовником, а с личностью незаурядной и даже романтической.
Выходец из известной чеченской семьи, выпускник престижной школы, лауреат детских и юношеских музыкальных конкурсов, обладатель черного пояса по каратэ…
Следующий абзац перечислял криминальные заслуги моего возлюбленного. Один из основоположников чеченской организованной преступной группы, заслуженный работник торговли наркотиками, ветеран-вымогатель, дважды герой принудительного труда в колониях особого режима…
Въедливый Спозаранник постарался на славу и проявил такую осведомленность о прегрешениях моего возлюбленного, как будто лично его исповедывал.
— Что-то вы, Марина Борисовна, сегодня заработались, домой не торопитесь? — в дверях моего кабинета, прислонившись к косяку, стоял Обнорский. — Занимательное чтиво?
Я отбросила от себя листы досье, как будто это был крамольный Солженицын, за чтением которого меня много лет назад застал стукач из «девятки».
— Что-то я не припомню, Андрей Викторович, чтобы вас когда-либо удивлял трудовой энтузиазм ваших подчиненных. Обычно вы воспринимаете его как должное, — от смущения и неожиданности я начала дерзить.
Обнорский ухмыльнулся и вышел. Он почел за благо не связываться со мной, наверное, просто хотел проверить меня, а я так бездарно выдала себя глупой растерянностью…
***
Муж вернулся домой за полночь. Не снимая плаща, он прошел в спальню и уставился на меня безумным взглядом.
— По какому вопросу? — поинтересовалась я.
Наши отношения уже давно не отличались порывистостью, которую Роман демонстрировал в этот вечер. Широкие плечи, властный голос, манера держать голову внушали трепет и почтение кому угодно, но только не мне. Чем успешнее складывалась его карьера в бизнесе, тем прохладнее становились наши отношения. Пять лег назад Роман выкупил контрольный пакет акций завода, на котором когда-то начинал простым инженером. Он модернизировал производство и вошел в число лелеемых властью промышленников местного масштаба. Все поддавалось Роминой хозяйской хватке, кроме собственной жены и детей. Я вышла из подчинения, возможно, из чувства протеста против его разрастающегося эгоизма и властолюбия.
— Сегодня меня заставили выбросить на ветер десять тысяч долларов…
— Ни одна женщина, кроме меня, не способна на такой поступок, — уверенно заявила я.
— Женщины тут ни при чем, — довольно злобно буркнул Роман.
Ну конечно, только проблемы и неприятности могли заставить его переступить порог моей спальни. Не станет же он делиться ими со своей тупой толстозадой секретаршей, удовлетворяющей нечастые и скудные позывы его мужской плоти. Роман тяжело опустился на плюшевый пуфик, подмяв под себя белоснежный французский лифчик.
— Вчера похитили Эдика — моего охранника. Похитители потребовали десять тысяч долларов. Жена Эдика обратилась в РУОП. Якобы для гарантированного успеха операции по задержанию вымогателей, так сказать, для создания «правды жизни», этим идиотам понадобились настоящие «живые» деньги. Обратились ко мне, и я отсчитал. А что я мог сделать?
— Операция провалилась? — догадалась я.
— С треском. С бездарной погоней и беспорядочной стрельбой. Они переполошили всю Петроградскую, небо в решето превратили. В квартире Эдика было установлено прослушивающее устройство. Похититель звонил несколько раз, но место «стрелки» не назначал, как будто время тянул. В очередной раз позвонил с мобильного и велел жене Эдика в течение пяти секунд выкинуть деньги в окно. Она, дура, и выкинула, а он тут как тут. Подобрал пакет и был таков. Пока эти менты безмозглые с седьмого этажа вниз мчались, он успел протаранить обе их машины и смылся. С моими денежками. Слушай…
Роман вдруг вскочил с пуфика и, засунув руки в карманы плаща, забегал взад-вперед.
— Ну конечно, как же я сразу не догадался, — он звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — Это же наверняка все подстроено. И чеченец этот с руоповцами в доле, и Эдик, возможно, тоже…
— Чеченец?… Какой чеченец? — спросила я сдавленным шепотом.
— Какой? — Роман недоуменно пожал плечами. — Бандит. Кличка «Койот». Он мне еще в 94-м… — Роман запнулся, поняв, что сболтнул лишнее.
— Ты знал его раньше?! — Мне показалось, что в комнате стало нестерпимо душно, видимо, количество сделанных мною сегодня открытий достигло критической отметки.
— Нет, то есть… это было давно. Я платил ему. Он был начинающим рэкетиром, я — начинающим бизнесменом. Потом он уехал в Чечню, может быть, еще куда-нибудь, я не знаю. Недавно он вернулся, явился ко мне в кабинет, как к себе домой, и похвалил за достигнутые успехи. И что ты думаешь?! Он возомнил себя творцом этих успехов и, как в старые времена, захотел получать процент!
— Ты отказался, и они похитили Эдика?
— Да. События развивались именно в такой последовательности.
— Но зачем ему твой охранник?
— Разве он не добился своего? На деньги-то в результате попал я. И это еще не все… — Роман поежился и виновато исподлобья посмотрел на меня. — Сегодня вечером мне позвонили и сказали, что, несмотря на то что этот Аслан ибн Койот временно в отъезде, недостатка в деловых партнерах у меня не будет. А срыв деловых соглашений чреват неприятными последствиями для моих близких — для тебя и детей. Они так и сказали.
— Извини…
Я выбралась из-под одеяла, краем глаза успев заметить в зеркале, что в этот эпохальный вечер я удивительно похожу на собственную бабушку с фотографии на ее пенсионном удостоверении.
— И что мы теперь будем делать? — спросила я Рому, с помощью местоимения «мы» добровольно возложив на себя часть ответственности за происходящее.
— Вот я и хотел с тобой посоветоваться. Руоповцам я больше не доверяю…
— Зря, — компетентно заявила я. — Вот им радость из-за твоих десяти тысячи баксов свои машины уродовать.
Роман пожал широкими плечами — его, похоже, мой аргумент не убедил.
— Я прошу тебя помочь, — он перевел дыхание. — Горы макулатуры уже исписала своими криминальными новостями, а семье помочь не в состоянии…
Просьба Романа закономерно переросла в упрек, еще бы, обращение за помощью к жене и так, наверное, потребовало от него героического усилия.
— А что, по-твоему, я могу сделать?
— Ну не знаю, переговори со своим любимчиком… Спозасранником, или как его там, с Обнорским, наконец.
— С Обнорским ты и сам можешь переговорить, а я, как тебе известно, с личными просьбами к нему не обращаюсь.
Дело в том, что как-то по весне случился у Обнорского роман с нашей Машкой. Роман был бурным, но непродолжительным. Обнорский быстро смекнул, что Машка — девка гонористая, отвязанная и хлопот с ней не оберешься. А вот ее перебесившаяся мамаша, имеющая к тому же за плечами многолетний опыт работы в сфере информации, вполне может сгодиться ему в его новом начинании.