— Начнем с Вологды, — сказал Петрухин, вынимая из кармана трубу. Купцов посмотрел на часы:
— Скоро десять. Может, подождем до утра? Утро вечера мудренее….
— На фиг! — сказал Петрухин. — У меня сегодня прушный день… на фиг.
Он набрал вологодский номер, выдохнул и подмигнул Купцову. Петрухин не мог знать, кто подойдет к телефону в Вологде. Возможно, друг или родственник Трубникова. Возможно, сам Трубников… Предвидеть пол, возраст, реакцию человека на том конце провода было нельзя. Петрухину предстояло работать с колес. И здесь все зависело от умения импровизировать, находить нужные интонации и правильные слова. От артистизма, если хотите. От интуиции. От таланта.
В аппарате звучали длинные гудки, Петрухин сидел с трубкой в руке, собираясь, настраиваясь на работу.
— Але, — сказал детский голос.
— Привет, — сказал Петрухин. — Тебя как зовут?
— Сережа.
— Ты смотри-ка, и меня Сережа. А взрослые-то есть дома?
— Мама ушла к тебе Вере, а папа спит… а вам кого?
День, подумал Петрухин, прушный. Из доверчивого ребенка легко качать информацию… противно, но легко. Петрухин подмигнул Купцову, который сидел напротив и сказал:
— Мне тебя, тезка. Ты что же, меня не помнишь?
— Не-ет, — неуверенно ответил вологодский «тезка», мальчик пяти-шести лет по голосу.
— Ну, здрасьте… А помнишь, мы с тобой играли?
— Во дворе?
— Конечно, во дворе… вспомнил?
— Не-ет…
— Какой ты, тезка, забывчивый. Ну а фамилию-то свою помнишь?
— Помню. Сережа Костиков.
— Костиков, — повторил Петрухин для Купцова. — А как папу зовут?
— А вы разве не знаете? — спросил Сережа удивленно.
— Я-то, брат, знаю. Я тебя проверяю. Может, ты и папу забыл.
— Нет, не забыл. Папу зовут Володя. А маму Инна.
— Вот теперь вижу, что ты, Серега, парень с головой, толковый. А кем папа-то работает, не забыл?
— Мой папа на машине работает, мебель возит.
— Ну молодец, Серега… Что не спроси — все знаешь. А вот скажи-ка: дядя Саша давно у вас был? — спросил Петрухин и несколько напрягся. Нельзя было исключить, что Сережа ответит вдруг: дядя Саша тоже спит. Они с папой водки выпили и спят сейчас.
— Какой дядя Саша? — спросил Сережа. — Который у нас деньги занял и в Ленинград уехал?
Вот как. Деньги занял и в Ленинград уехал… прушный день, прушный. Информация сама текла в руки.
— Да-да, он самый, — сказал Петрухин. — Давно был он у вас?
— Давно… еще зимой.
— Ну, хорошо, Сережа. Спасибо тебе, здорово мы поговорили. Я, пожалуй, завтра позвоню. Вы завтра дома будете? На дачу не уезжаете?
— Нет. У нас нет дачи. Мы в двенадцать часов на митинг пойдем, а потом в гости к тете Вере.
— Вот и хорошо. Я папе утром позвоню. До свидания, тезка.
— До свидания, дядя Сережа. С праздником.
— С праздником, — механически произнес Петрухин и выключил трубу. В Буйнакск в тот вечер звонить не стали.
И тогда останется последняя зацепка — Буйнакск.
В десять приехал Купцов. Он очень хотел присутствовать при разговоре с Вологдой. Попили кофейку, Петрухин убрал звук в телевизоре и набрал номер Костиковых. После шестого гудка трубку снял мужчина. Видимо, Костиков-старший.
— Алло.
— Добрый день, с праздником вас, — сказал Петрухин. — Я могу услышать Владимира Костикова?
— Я слушаю. Вас тоже с праздником.
— Владимир, мы с вами не знакомы. Меня зовут Дмитрий, я звоню из Санкт-Петербурга. Ваш телефон мне дал Саша.
— Саша? — спросил несколько удивленно Костиков. — Какой Саша?
— Ваш знакомый.
— Матвеев, что ли?
— Я не знаю его фамилию. Возможно, Матвеев. Я знаю, что он какое-то время жил в Вологде, а в середине апреля звонил вам.
— Ах, вот какой Саша! Что ж он сам-то не звонит, сучонок такой?
Петрухин подмигнул Купцову: такое начало разговора предполагало интересное продолжение. Если Костиков зол на Сашу Матвеева, то «отмазывать» его он определенно не будет. Главное — правильно построить разговор. Показать Костикову, что они — союзники, а Матвеев-Трубников — их общий враг… Петрухин подмигнул Купцову и сказал:
— Из ваших слов я так понял, что Саша и вам какую-то пакость сделал. Денег, наверно, занял?
— Да уж… а вы кто? Вы зачем мне звоните?
— Меня зовут Дмитрий. У меня этот Саша тоже взял денег, но отдавать не торопится. Вот я и хочу его найти, получить должок и потолковать по душам.
— По душам с этой падлой? Да его порвать мало… бизнесмен хренов!
— Володя, если не секрет: много он у вас занял?
— Для кого-то может и немного. А для меня три тыщи — деньги.
— Отлично вас понимаю. У меня он взял меньше, но все равно противно. Дело, как говорится, принципа. Я вам, Владимир, вот что скажу: если наш общий должник в Питере, то я его обязательно разыщу. У меня кой-какие возможности есть. И тогда мы с вами свои деньги вернем. Но мне нужно, чтобы вы мне немножко помогли.
— Чем же я вам помогу? — спросил вологодский водитель.
— Мне нужно знать про Сашу Матвеева как можно больше. Расскажите, что вы о нем знаете.
— Да что же знаю? Мудила он… вот что я знаю.
— Это точно. А все-таки. Он ваш — вологодский?
— Какое! Он с Дагестана приехал. Город там есть такой… название хитрое какое-то…
— Буйнакск?
— Точно, Буйнакск. Вот он из этого Буйнакска. Мать у него там живет.
— Адреса или телефона матери у вас нет?
— Нет.
— Понятно. А отчество Сашино не знаете?
— Отчество знаю… Как у Пушкина отчество — Сергеич.
— Как вы с ним познакомились?
— Да халтурил он у нас. Грузчиком. Я мебель вожу. Он в феврале у нас появился, поработал с неделю да и слинял. В Питер, говорит, поеду, бизнесом займусь… бизнесом! Был бы я трезвый — хрен бы я ему денег дал. Сто раз потом пожалел, да и жена мне уже всю плешь проела.
— Деньги, я вам обещаю твердо, вернутся. Лишь бы мне его найти. Скажите, Володя, мне вот что: халтурил он у вас без официального оформления?
— Какое, к черту, оформление?
— Понятно. Когда он у вас появился и когда уехал в Питер?
— Точно не скажу, но где-то в середине февраля. А уехал он двадцать шестого. Двадцать пятого у меня бабки занял. День рождения мы его отметили, значит… тридцатничек ему стукнул двадцать пятого. Он, значит, преставился, как положено. Ну, и по пьянке-то у меня сто баксов выудил. Сказал: Вовка, ни ссы, я человек слова. Через месяц все верну, да еще с процентами… бизнесмен! Пушкин, блин, Алексан Сергеич!
— Понятно. Расписку, конечно, не брали?
— Какое, к черту? По пьянке же.
— Я тоже по пьянке ему тыщу рублей занял, — соврал Петрухин. — А что еще вы про него знаете? Может, рассказывал что-то о себе?
— Говорил, что воевал он где-то… в Чечне, что ли? Не помню я толком… Он, вообще-то, молчун. Только по пьянке и разговорился маленько.
— Ясно. А зачем он вам звонил в апреле?
— Звонил-то? Да вот обещал отдать все в конце апреля. Извини, говорит, Вова, что задержался с отдачей. Дела, говорит, сперва не шли. А теперь, мол, поперло. Я тебе до конца апреля все верну. Я-то обрадовался. Ритке сказал: вот, Сашка-то позвонил. Скоро и бабки вернутся… с процентами. Держи карман шире.
— Понятно. А он как собирался отдать деньги: переводом или лично?
— Я тогда не спросил. Обрадовался, как дурак, и не спросил.
— Понятно. Со всяким может случиться. Владимир, вы запишите, пожалуйста, мой телефон, — сказал Петрухин. Костиков крикнул сыну: «Сережка, ручку неси!» — Вы запишите мой телефон и, если наш общий должник появится или позвонит, — сразу же сообщите мне. В любое время суток. Днем, ночью — не важно. Договорились?
— Договорились, — ответил Костиков.
Петрухин продиктовал номер трубы, сказал еще несколько фраз, закрепляющих основную мысль: немедленно сообщить о появлении Матвеева, и попрощался.
После разговора с Вологдой партнеры предположили, что этот номер принадлежит матери Матвеева, и не ошиблись. Однако сообщить что-либо конкретное о сыне Елизавета Мартыновна Матвеева не смогла. Для матери Петрухин представился старым приятелем сына. Последний звонок от Саши, сказала Елизавета Мартыновна, был в апреле. Сашенька живет в Ленинграде. Устроился на хорошую должность в солидную фирму, которая торгует трубами. От кого передавать привет, если Саша позвонит?
— От Алексея Тищенко, — ответил Петрухин. Купцов покачал головой.
Второй звонок Петрухин сделал в справочную Буйнакска и узнал номер телефона уголовного розыска. Третий звонок он совершил в УР.
— Але, — сказал Петрухин, когда в трубке отозвался голос с «кавказским» акцентом. — Але! Здравствуйте. Капитан Андреев из уголовного розыска Санкт-Петербурга. С кем говорю?
— Старший лейтенант Гаджиев.
— Слушай, брат, выручи. У нас тут проблема образовалась. Без твоей помощи никак… Как тебя зовут, старший лейтенант?
— Намик, товарищ капитан.
— Брось ты это, Намик. Зови меня Игорь. Слушай, Намик, нам позарез нужно одного человечка прощупать. Я, конечно, могу тебе послать официальный запрос. Но ты же понимаешь, сколько времени уйдет, пока я получу ответ. Помоги, брат. А я тебе в Питере помогу чем хочешь, если у тебя возникнет потребность.
— А из какого района твой человек, Игорь?
— А черт его знает, из какого он района! Какая разница?
— Э-э, есть разница, дорогой. Если он земляк мой, то — извини — я тебе ничего не скажу. У нас так принято, брат.
— Я понял, Намик. Нет так нет… но если сможешь — я твой должник.
— Диктуй, записываю. Петрухин продиктовал ФИО и дату рождения «Трубникова».
— Хорошо, Игорь, — сказал старший лейтенант Гаджиев. — Перезвони мне через два часа. Постараюсь тебе помочь.
Спустя два часа Петрухин снова взялся за телефон.
— Але, Намик. Это Игорь из Санкт-Петербурга. Пробил?
— Записывай, Игорь: Матвеев Александр Сергеевич родился в Ереване двадцать пятого февраля семидесятого года. Прописан в Буйнакске по адресу… номер и серия паспорта… Не судим.
— Спасибо, брат, — сказал Петрухин. Он действительно был благодарен незнакомому старшему лейтенанту Гаджиеву. — Спасибо, брат. Скажи, что я могу для тебя сделать в Питере?
— Э-э, брат… Скажи, ты Апрашку знаешь?
— Знаю, конечно.
— Вот хорошо. Слушай, Игорь, сходи на Апрашку, найди там Мамуку. Мамука — брат мой. Он на Апрашке торгует. Скажи ему, что брат Намик привет ему передает.
— Хорошо, — ответил обескураженный Петрухин. — Сделаю.
Когда он положил трубку и пересказал просьбу Намика Купцову, тот долго хохотал.
— Как ты искать Мамуку этого будешь? — спросил он, отсмеявшись. — Их же там тысячи. И каждый третий — Мамука.
Петрухин ничего не ответил. Только почесал затылок.
— Может, Анжелке? — спросил сам себя Купцов. Попросил Петрухина проверить. Дмитрий позвонил Анжеле, Анжела пококетничала, попудрила мозги, но в конце концов взяла на себя три звоночка.
— Кавалеры? — спросил, усмехаясь, Петрухин.
— Кобели они, а не кавалеры. Им бы только перепихнуться. А чтобы честной девушке руку, сердце и кошелек предложить, так нету их.
— Не бери в голову, Анжела. Найдешь еще свое счастье, — подбодрил ее Петрухин. — Хочешь, с нормальным парнем познакомлю?
— А что за парень? — заинтересовалась Анжела.
— Нормальный парень. Инженер с Кировского завода.
— Вы за дуру меня держите? — возмутилась охотница за миллионерами и разговор прекратила.
— Ты бы ей лучше Мамуку с Апрашки сосватал, — подсказал с издевкой Купцов.
— Злой ты человек, — сокрушенно покачал головой Петрухин. — Ну что, поехали к Брюнету? Ждет с докладом.
Брюнет оживился, просиял.
— Ай да вы молодцы какие! — сказал он, хлопнув ладонью по папке. — Ай да молодцы. С этой папкой я уже могу идти к прокурорскому следаку: вот, гражданин следователь, извольте — убийца. На блюдечке с голубой каемочкой. Утритесь! Раскрыто дело-то.
— Может, повременишь с прокуратурой? — спросил Петрухин.
— Почему это? — удивился Брюнет.
— Есть одна идея, Виктор Альбертович, — ответил за Петрухина Купцов.
— Что же за идея?
— Идея простая: найти Матвеева.
Брюнет задумался. Полминуты он молчал, потом сказал:
— По большому счету мне это не нужно. Задержат этого Матвеева или нет, мне все равно. Моя цель была проста: показать ментам, что я не причастен к «маленьким шалостям» моего друга детства Игорька. И вы блестяще это сделали, господа сыщики. Зачем вам-то этот мокрушник?
Петрухин щелкнул зажигалкой, прикурил и ответил:
— Как тебе сказать, Виктор? Мы ведь в это дело не ради денег вписались. Вспомни: ты сам мне рассказывал о том, как делались деньги в начале перестройки, когда кооперативное движение началось. Деньги есть, а куражу нет… Понимаешь?
— В общем — да, — кивнул Брюнет. — Я вас понимаю, мужики. Хотите довести дело до конца. Ну что ж, я не против. Но папочку я все равно сегодня же отнесу в прокуратуру. Мне ведь главное, что бы меня не прессовали.
— Твое право, Виктор Альбертыч, — сказал Петрухин. — Но мы с Леонидом Николаевичем хотим довести дело до задержания Матвеева. Он очень опасен… Ты не возражаешь?
— Напротив. Даже помогу, если есть необходимость. Я и сам мокрушников не люблю… А как, коль не секрет, вы собираетесь это делать? Этот Трубников…
— Матвеев, — поправил Купцов.
— Ну, Матвеев… он, может быть, уже из Питера слинял.
— Будем проверять. Если он покинул Питер поездом или самолетом, мы это узнаем.
— Каким образом?
— Ну, это просто… Покупая билет на поезд или самолет, ты предъявляешь паспорт, и твои данные заносят в компьютер. Этот вариант мы проверим быстро. Вот если человек уехал на автомобиле или электричками — тогда, конечно, его след теряется.
— Понял, — кивнул Брюнет. — А если все-таки на автомобиле?
— Пока у нас нет никаких оснований так думать. Проверка ведется, и уже сегодня мы будем знать ответ относительно железнодорожного и авиа вариантов. Это — во-первых. Во-вторых, у нас есть еще одна зацепочка.
— Какая? — поинтересовался Брюнет, но без особого интереса.
— Вот взгляни, — Петрухин положил на стол последнюю распечатку. — Этот телефончик тебе не знаком?
Брюнет надел очки, посмотрел на лист бумаги.
— А черт его знает, — сказал он. — Этих номеров в голове — как мух в привокзальном сортире… вроде бы что-то знакомое.
Брюнет подумал, приспустив очки на кончик носа.
— Нет, мужики… не скажу. — Он нажал кнопку селектора, произнес: — Леночка, золотце, посмотри-ка в своем талмуде такой номерок… Ежели найдешь — шепни мне, кому он принадлежит.
— А что его искать, Виктор Альбертович? — ответил голос секретарши. — Это же Горбача номер.
— Точно! — сказал Голубков. — Точно. Это же Леши Горбача номер. А зачем он вам? Партнеры переглянулись.
— А кто он такой — Леша Горбач? — спросил Петрухин.
— Леша-то? Леша — наш партнер, нормальный мужик… а в чем дело, Борисыч?
Партнеры снова переглянулись. Брюнет глядел на них поверх очков на кончике носа и чем-то неуловимо напоминал одного известного телеобозревателя с НТВ. Петрухин крякнул и сказал:
— Видишь ли, в чем дело, Виктор… Четырнадцатого апреля твой партнер и нормальный мужик Леша Горбач звонил со своей трубы нашему Матвееву.
— Да ты что?
— И разговаривал с ним около минуты.
— Шестьдесят восемь секунд, — уточнил Купцов.
Брюнет снял очки, швырнул их на бумаги. Вид у него был озабоченный.
— Может, ошибка? — спросил он.
Купцов и Петрухин промолчали. Ошибки и совершенно невероятные совпадения бывают. И даже чаще, чем можно предположить… Но никто из троих собравшихся в кабинете мужчин в совпадение не верил. Даже если предположить, что Горбач ошибся номером и из сотен тысяч питерских телефонов совершенно случайно попал на телефон кузнеца Смирнова… Даже если поверить в это, как объяснить более чем минутную продолжительность разговора?
— Сейчас я позвоню Горбачу, — сказал
Голубков.
— Погоди, успеешь, — сказал Петрухин. — Расскажи-ка лучше, что за человек этот Леша. Какие у него отношения были с покойным Тищенко и Строговым?
Брюнет рассказал. По его словам было совершенно непонятно, как Горбач мог быть связан с Матвеевым. Да и с Нокаутом у Леши отношения были на уровне «привет-привет», «как дела?», «все нормально»… Со Строговым? Да вроде выпивали они в общей компании, не более того.
— И тем не менее именно Леша Горбач позвонил Матвееву за день до того, как у Матвеева появились какие-то деньги, — подвел итог Купцов. — И разговаривал с ним больше минуты. Пожалуй, Виктор Альбертович, вы должны познакомить нас с господином Горбачом. Я думаю, что общение Игоря Строгова и Алексея Горбача выходило за рамки совместной выпивки и посещения бани.
Брюнет задумался.
Брюнет с Купцовым уехали в прокуратуру, а я остался в офисе. Я посетил кабинет покойного Тищенко. Его еще не отремонтировали, на стене и на полу остались следы картечи и не очень симпатичные бурые пятна. Брюнет сказал, что никто из сотрудников не хочет въезжать в этот кабинет… Впечатлительные, однако, сотруднички у господина Голубкова.
Я сидел в кабинете, где завалили Нокаута, и пытался понять: что же здесь произошло? Кто стрелял первым — Строгов? Матвеев? Зачем потребовался второй выстрел? Ведь оба были сделаны в голову… если бы первый пришелся в грудь или в живот, то ничего странного во втором выстреле не было бы: добивали. Или сделали «контрольку». Но в Тищенко стреляли почти в упор. С расстояния в один-полтора метра. В голову. В прокуратуре Брюнету показывали фотографии, познакомили даже с заключением экспертизы… Никакой необходимости во втором выстреле не было. Но он прозвучал. Что же это означает?
Я просидел в кабинете Тищенко почти час, но ничего не придумал. Вот если бы я был экстрасенс… О! Если бы я был экстрасенс! Я бы закрыл глаза и, как в голливудских фильмах про маньяков, сразу бы все просек и разоблачил.
Но я не был экстрасенсом. Я запер кабинет с бурыми следами на стене и вернул ключ секретарше Леночке. Я даже потрепался с ней и рассказал, как раскрыл одно жу-у-уткое, ужасное убийство с помощью экстрасенса. Дурочка округляла свои, глазки и верила. Потом я вышел из офиса и покурил на набережной. Нева сверкала, и по ней бойко шел прогулочный теплоходик. Ветер доносил до меня отдельные слова экскурсовода. Но ним я догадался, что экскурсовод рассказывает туристам на теплоходе про «Кресты». Я тоже могу кое-что рассказать про «Кресты». Мой рассказ будет здорово отличаться от того, что знает про СИЗО 45/1 экскурсовод. Но я ничего не рассказал туристам. Теплоход прошел вверх, к Большеохтинскому мосту, а я стоял и думал: что же произошло в офисе «Магистрали» двадцать третьего апреля, когда туда пришли решительный парень с крепким хребтом и мягкотелый заместитель Брюнета?
Решительный парень с крепким хребтом и укороченным помповым ружьем под полой длинного пальто… И мягкотелый интеллигент Игорь Строгов. Сладкая парочка.
Решительный. С ружьем. И опытом какой-то войны.
И — мягкотелый бизнесмен.
Я стоял, курил, щурился на блестящую под майским солнцем Неву.
Не знаю почему, но мне вспомнилась история про другого решительного парня. Дело было лет пять назад в ресторане гостиницы «Пулковская». Гуляла там одна серьезная компания. Я их почти всех знаю. А во главе стола сидел Паша Борщ — авторитет. Гуляли ребята хорошо, с размахом. Что-то они отмечали-обмывали, но что именно, я вспомнить не могу. Да и вообще я эту историю знаю с чужих слов. Агент мой мне ее рассказал. Он-то как раз в «Пуле» был в тот вечер… Так вот, братаны гуляли, а за одним из столиков сидел парень с подругой. И Паша Борщ на его подругу глаз положил. И предложил ей к своей крутой компании присоединиться. Но парнишка вдруг к британскому столу подошел и говорит Борщу: так, мол, и так, брат, девушка со мной, и, мол, ты ведешь себя некрасиво. Борщ ему: «Тебя, бычок, никто не спрашивает. Вали отсюда. У меня одни шнурки дороже стоят, чем твоя тачка…» Пальцы, короче, веером. Парнишка, ни слова не говоря, достал шило и ткнул Пашу в горло. Посреди ресторана! На глазах у полутора десятка братанов! Поднялся шухер. Парень под шумок вместе с подругой исчез, и никто из крутых не посмел его задержать!.. Борща увезли на «скорой», и, надо сразу сказать, ничего с ним не сделалось, остался живой.
Только голос немного у него после ранения изменился. Ну вот, парнишка исчез, Борща увезли. А братаны немного очухались и давай орать: «Порвем! Зароем! В бочку с бетоном посадим!» Кстати сказать — могли бы. Но тут подошел к их столику Татарин и говорит: «Я этого парнишечку знаю. Он из Альметьевска. Характерный парень. И у него, братаны, не только шило, но и ППШ есть». Сказал Татарин такие слова, хлопнул коньяку и от британского стола отошел. А братаны за столом враз притихли, задумались… Чем та история кончилась? А ничем. Никто этого парня искать и ставить на ножи не стал. Хотя найти его труда не составляло. Но не стали. Потому что увидели: характерный парень. Крутой. С крепким хребтом… А ведь Паша Борщ не из слабаков был. Не чета Игорьку Строгову.
Не знаю, почему я эту историю вспомнил. Не знаю. Но факт налицо — вспомнил.
Потом из прокуратуры вернулись Купец с Брюнетом. Брюнет был очень довольный. И Ленька тоже… Что ж? Дело-то, в конце концов, мы красиво сработали. Для Брюнета оно как бы уже сдано в архив.
А для нас с Ленькой нет. Нам нужно встретиться с Сашей Трубниковым-Матвеевым. Но сначала — с Горбачом.
В ожидании Горбача пили пиво, веселый Брюнет травил анекдоты и байки из своей жизни. Мужик он был с чувством юмора и получалось у него хорошо и к месту.
Петрухин тоже задвинул пару баек, а потом к чему-то вспомнил и рассказал историю про ранение Паши Борща в «Пуле». Голубков кивнул, сказал:
— Было такое дело. Я ведь тоже в тот вечер в «Пуле» был. Не в Борщевой компании, но был. Парнишку этого помню. Парнишка — точно — характерный. Это сразу видно. А ты почему, Дима, эту историю-то вспомнил? Их обоих — и Борща, и Татарина — давно уж и в живых нет…
— Не знаю, — ответил Петрухин. — Вспомнил… пересеклось как-то в связи с Трубниковым-Матвеевым.
Купцов, внимательно посмотрев на напарника, промолчал. Кажется, он хотел что-то спросить, но ничего не спросил.
Без пяти восемь приехал Горбач. О его приходе доложил по селектору Черный — в тот день было его дежурство.
— Пусть проходит, — ответил Голубков. — Ждем.
Алексей Горбач оказался классическим отечественным бизнесменом средней руки. По крайней мере — внешне. Он вошел, с порога весело поприветствовал собравшихся, поставил свой «дипломат» у двери и подошел к Брюнету:
— Ну, зачем звал, боярин? Пивком угостить?
— Пивком? Угощу… Вот, кстати, познакомься… — Голубков представил Купцова и Петрухина, не называя их фамилий и не объяснив, с какой целью они здесь находятся. Все сказали: «Очень приятно». Потом Брюнет придвинул Горбачу бутылку пива.
— Да я же за рулем, Виктор… какое пиво?
— Нам больше достанется. Как жизнь, Алексей?
— Все хоккей… а у тебя?
Брюнет повертел высокий пивной бокал, оставляющий мокрый след на столешнице, и ответил:
— Тоже все хоккей. Хотя еще вчера было совсем хулево. Прессовали меня менты. Харламыч в газетках статьи про меня тискал… не читал?
— Скоро десять. Может, подождем до утра? Утро вечера мудренее….
— На фиг! — сказал Петрухин. — У меня сегодня прушный день… на фиг.
Он набрал вологодский номер, выдохнул и подмигнул Купцову. Петрухин не мог знать, кто подойдет к телефону в Вологде. Возможно, друг или родственник Трубникова. Возможно, сам Трубников… Предвидеть пол, возраст, реакцию человека на том конце провода было нельзя. Петрухину предстояло работать с колес. И здесь все зависело от умения импровизировать, находить нужные интонации и правильные слова. От артистизма, если хотите. От интуиции. От таланта.
В аппарате звучали длинные гудки, Петрухин сидел с трубкой в руке, собираясь, настраиваясь на работу.
— Але, — сказал детский голос.
— Привет, — сказал Петрухин. — Тебя как зовут?
— Сережа.
— Ты смотри-ка, и меня Сережа. А взрослые-то есть дома?
— Мама ушла к тебе Вере, а папа спит… а вам кого?
День, подумал Петрухин, прушный. Из доверчивого ребенка легко качать информацию… противно, но легко. Петрухин подмигнул Купцову, который сидел напротив и сказал:
— Мне тебя, тезка. Ты что же, меня не помнишь?
— Не-ет, — неуверенно ответил вологодский «тезка», мальчик пяти-шести лет по голосу.
— Ну, здрасьте… А помнишь, мы с тобой играли?
— Во дворе?
— Конечно, во дворе… вспомнил?
— Не-ет…
— Какой ты, тезка, забывчивый. Ну а фамилию-то свою помнишь?
— Помню. Сережа Костиков.
— Костиков, — повторил Петрухин для Купцова. — А как папу зовут?
— А вы разве не знаете? — спросил Сережа удивленно.
— Я-то, брат, знаю. Я тебя проверяю. Может, ты и папу забыл.
— Нет, не забыл. Папу зовут Володя. А маму Инна.
— Вот теперь вижу, что ты, Серега, парень с головой, толковый. А кем папа-то работает, не забыл?
— Мой папа на машине работает, мебель возит.
— Ну молодец, Серега… Что не спроси — все знаешь. А вот скажи-ка: дядя Саша давно у вас был? — спросил Петрухин и несколько напрягся. Нельзя было исключить, что Сережа ответит вдруг: дядя Саша тоже спит. Они с папой водки выпили и спят сейчас.
— Какой дядя Саша? — спросил Сережа. — Который у нас деньги занял и в Ленинград уехал?
Вот как. Деньги занял и в Ленинград уехал… прушный день, прушный. Информация сама текла в руки.
— Да-да, он самый, — сказал Петрухин. — Давно был он у вас?
— Давно… еще зимой.
— Ну, хорошо, Сережа. Спасибо тебе, здорово мы поговорили. Я, пожалуй, завтра позвоню. Вы завтра дома будете? На дачу не уезжаете?
— Нет. У нас нет дачи. Мы в двенадцать часов на митинг пойдем, а потом в гости к тете Вере.
— Вот и хорошо. Я папе утром позвоню. До свидания, тезка.
— До свидания, дядя Сережа. С праздником.
— С праздником, — механически произнес Петрухин и выключил трубу. В Буйнакск в тот вечер звонить не стали.
* * *
Утром девятого мая Петрухин позвонил Владимиру Костикову. От этого звонка зависело очень много. Вполне возможно, что вологодский водитель не станет с ним разговаривать. Или начнет лгать… Или просто сам ничего толком не знает. Или знает, но боится Трубникова. Или… Этих «или» было очень много.И тогда останется последняя зацепка — Буйнакск.
В десять приехал Купцов. Он очень хотел присутствовать при разговоре с Вологдой. Попили кофейку, Петрухин убрал звук в телевизоре и набрал номер Костиковых. После шестого гудка трубку снял мужчина. Видимо, Костиков-старший.
— Алло.
— Добрый день, с праздником вас, — сказал Петрухин. — Я могу услышать Владимира Костикова?
— Я слушаю. Вас тоже с праздником.
— Владимир, мы с вами не знакомы. Меня зовут Дмитрий, я звоню из Санкт-Петербурга. Ваш телефон мне дал Саша.
— Саша? — спросил несколько удивленно Костиков. — Какой Саша?
— Ваш знакомый.
— Матвеев, что ли?
— Я не знаю его фамилию. Возможно, Матвеев. Я знаю, что он какое-то время жил в Вологде, а в середине апреля звонил вам.
— Ах, вот какой Саша! Что ж он сам-то не звонит, сучонок такой?
Петрухин подмигнул Купцову: такое начало разговора предполагало интересное продолжение. Если Костиков зол на Сашу Матвеева, то «отмазывать» его он определенно не будет. Главное — правильно построить разговор. Показать Костикову, что они — союзники, а Матвеев-Трубников — их общий враг… Петрухин подмигнул Купцову и сказал:
— Из ваших слов я так понял, что Саша и вам какую-то пакость сделал. Денег, наверно, занял?
— Да уж… а вы кто? Вы зачем мне звоните?
— Меня зовут Дмитрий. У меня этот Саша тоже взял денег, но отдавать не торопится. Вот я и хочу его найти, получить должок и потолковать по душам.
— По душам с этой падлой? Да его порвать мало… бизнесмен хренов!
— Володя, если не секрет: много он у вас занял?
— Для кого-то может и немного. А для меня три тыщи — деньги.
— Отлично вас понимаю. У меня он взял меньше, но все равно противно. Дело, как говорится, принципа. Я вам, Владимир, вот что скажу: если наш общий должник в Питере, то я его обязательно разыщу. У меня кой-какие возможности есть. И тогда мы с вами свои деньги вернем. Но мне нужно, чтобы вы мне немножко помогли.
— Чем же я вам помогу? — спросил вологодский водитель.
— Мне нужно знать про Сашу Матвеева как можно больше. Расскажите, что вы о нем знаете.
— Да что же знаю? Мудила он… вот что я знаю.
— Это точно. А все-таки. Он ваш — вологодский?
— Какое! Он с Дагестана приехал. Город там есть такой… название хитрое какое-то…
— Буйнакск?
— Точно, Буйнакск. Вот он из этого Буйнакска. Мать у него там живет.
— Адреса или телефона матери у вас нет?
— Нет.
— Понятно. А отчество Сашино не знаете?
— Отчество знаю… Как у Пушкина отчество — Сергеич.
— Как вы с ним познакомились?
— Да халтурил он у нас. Грузчиком. Я мебель вожу. Он в феврале у нас появился, поработал с неделю да и слинял. В Питер, говорит, поеду, бизнесом займусь… бизнесом! Был бы я трезвый — хрен бы я ему денег дал. Сто раз потом пожалел, да и жена мне уже всю плешь проела.
— Деньги, я вам обещаю твердо, вернутся. Лишь бы мне его найти. Скажите, Володя, мне вот что: халтурил он у вас без официального оформления?
— Какое, к черту, оформление?
— Понятно. Когда он у вас появился и когда уехал в Питер?
— Точно не скажу, но где-то в середине февраля. А уехал он двадцать шестого. Двадцать пятого у меня бабки занял. День рождения мы его отметили, значит… тридцатничек ему стукнул двадцать пятого. Он, значит, преставился, как положено. Ну, и по пьянке-то у меня сто баксов выудил. Сказал: Вовка, ни ссы, я человек слова. Через месяц все верну, да еще с процентами… бизнесмен! Пушкин, блин, Алексан Сергеич!
— Понятно. Расписку, конечно, не брали?
— Какое, к черту? По пьянке же.
— Я тоже по пьянке ему тыщу рублей занял, — соврал Петрухин. — А что еще вы про него знаете? Может, рассказывал что-то о себе?
— Говорил, что воевал он где-то… в Чечне, что ли? Не помню я толком… Он, вообще-то, молчун. Только по пьянке и разговорился маленько.
— Ясно. А зачем он вам звонил в апреле?
— Звонил-то? Да вот обещал отдать все в конце апреля. Извини, говорит, Вова, что задержался с отдачей. Дела, говорит, сперва не шли. А теперь, мол, поперло. Я тебе до конца апреля все верну. Я-то обрадовался. Ритке сказал: вот, Сашка-то позвонил. Скоро и бабки вернутся… с процентами. Держи карман шире.
— Понятно. А он как собирался отдать деньги: переводом или лично?
— Я тогда не спросил. Обрадовался, как дурак, и не спросил.
— Понятно. Со всяким может случиться. Владимир, вы запишите, пожалуйста, мой телефон, — сказал Петрухин. Костиков крикнул сыну: «Сережка, ручку неси!» — Вы запишите мой телефон и, если наш общий должник появится или позвонит, — сразу же сообщите мне. В любое время суток. Днем, ночью — не важно. Договорились?
— Договорились, — ответил Костиков.
Петрухин продиктовал номер трубы, сказал еще несколько фраз, закрепляющих основную мысль: немедленно сообщить о появлении Матвеева, и попрощался.
* * *
В тот же день Петрухин сделал еще четыре звонка. Все — в Буйнакск. Первый раз он позвонил по тому телефону, который ответственному квартиросъемщику Смирнову сообщили в ПТС.После разговора с Вологдой партнеры предположили, что этот номер принадлежит матери Матвеева, и не ошиблись. Однако сообщить что-либо конкретное о сыне Елизавета Мартыновна Матвеева не смогла. Для матери Петрухин представился старым приятелем сына. Последний звонок от Саши, сказала Елизавета Мартыновна, был в апреле. Сашенька живет в Ленинграде. Устроился на хорошую должность в солидную фирму, которая торгует трубами. От кого передавать привет, если Саша позвонит?
— От Алексея Тищенко, — ответил Петрухин. Купцов покачал головой.
Второй звонок Петрухин сделал в справочную Буйнакска и узнал номер телефона уголовного розыска. Третий звонок он совершил в УР.
— Але, — сказал Петрухин, когда в трубке отозвался голос с «кавказским» акцентом. — Але! Здравствуйте. Капитан Андреев из уголовного розыска Санкт-Петербурга. С кем говорю?
— Старший лейтенант Гаджиев.
— Слушай, брат, выручи. У нас тут проблема образовалась. Без твоей помощи никак… Как тебя зовут, старший лейтенант?
— Намик, товарищ капитан.
— Брось ты это, Намик. Зови меня Игорь. Слушай, Намик, нам позарез нужно одного человечка прощупать. Я, конечно, могу тебе послать официальный запрос. Но ты же понимаешь, сколько времени уйдет, пока я получу ответ. Помоги, брат. А я тебе в Питере помогу чем хочешь, если у тебя возникнет потребность.
— А из какого района твой человек, Игорь?
— А черт его знает, из какого он района! Какая разница?
— Э-э, есть разница, дорогой. Если он земляк мой, то — извини — я тебе ничего не скажу. У нас так принято, брат.
— Я понял, Намик. Нет так нет… но если сможешь — я твой должник.
— Диктуй, записываю. Петрухин продиктовал ФИО и дату рождения «Трубникова».
— Хорошо, Игорь, — сказал старший лейтенант Гаджиев. — Перезвони мне через два часа. Постараюсь тебе помочь.
Спустя два часа Петрухин снова взялся за телефон.
— Але, Намик. Это Игорь из Санкт-Петербурга. Пробил?
— Записывай, Игорь: Матвеев Александр Сергеевич родился в Ереване двадцать пятого февраля семидесятого года. Прописан в Буйнакске по адресу… номер и серия паспорта… Не судим.
— Спасибо, брат, — сказал Петрухин. Он действительно был благодарен незнакомому старшему лейтенанту Гаджиеву. — Спасибо, брат. Скажи, что я могу для тебя сделать в Питере?
— Э-э, брат… Скажи, ты Апрашку знаешь?
— Знаю, конечно.
— Вот хорошо. Слушай, Игорь, сходи на Апрашку, найди там Мамуку. Мамука — брат мой. Он на Апрашке торгует. Скажи ему, что брат Намик привет ему передает.
— Хорошо, — ответил обескураженный Петрухин. — Сделаю.
Когда он положил трубку и пересказал просьбу Намика Купцову, тот долго хохотал.
— Как ты искать Мамуку этого будешь? — спросил он, отсмеявшись. — Их же там тысячи. И каждый третий — Мамука.
Петрухин ничего не ответил. Только почесал затылок.
* * *
Десятого числа следователь Гена получил из GSM очередную распечатку. Из распечатки следовало: с двадцать девятого февраля по двадцать третье апреля на телефон в квартире номер тридцать один четырежды звонили с сотовых.— Может, Анжелке? — спросил сам себя Купцов. Попросил Петрухина проверить. Дмитрий позвонил Анжеле, Анжела пококетничала, попудрила мозги, но в конце концов взяла на себя три звоночка.
— Кавалеры? — спросил, усмехаясь, Петрухин.
— Кобели они, а не кавалеры. Им бы только перепихнуться. А чтобы честной девушке руку, сердце и кошелек предложить, так нету их.
— Не бери в голову, Анжела. Найдешь еще свое счастье, — подбодрил ее Петрухин. — Хочешь, с нормальным парнем познакомлю?
— А что за парень? — заинтересовалась Анжела.
— Нормальный парень. Инженер с Кировского завода.
— Вы за дуру меня держите? — возмутилась охотница за миллионерами и разговор прекратила.
— Ты бы ей лучше Мамуку с Апрашки сосватал, — подсказал с издевкой Купцов.
— Злой ты человек, — сокрушенно покачал головой Петрухин. — Ну что, поехали к Брюнету? Ждет с докладом.
* * *
Итак, Саша Трубников из бара «Трибунал» превратился в Александра Сергеевича Матвеева. У Матвеева были все положенные человеку «атрибуты»: дата и место рождения. Адрес, по которому он, к сожалению, не жил. Паспорт с известным номером и серией. У него были даже черты лица и отпечатки пальцев. Были известны некоторые факты его биографии. И все же он продолжал оставаться «виртуальным». Сейчас Трубников-Матвеев «существовал» внутри тоненькой пластиковой папочки, которую Купцов передал Брюнету после доклада о проделанной работе. Доклад занял меньше десяти минут.Брюнет оживился, просиял.
— Ай да вы молодцы какие! — сказал он, хлопнув ладонью по папке. — Ай да молодцы. С этой папкой я уже могу идти к прокурорскому следаку: вот, гражданин следователь, извольте — убийца. На блюдечке с голубой каемочкой. Утритесь! Раскрыто дело-то.
— Может, повременишь с прокуратурой? — спросил Петрухин.
— Почему это? — удивился Брюнет.
— Есть одна идея, Виктор Альбертович, — ответил за Петрухина Купцов.
— Что же за идея?
— Идея простая: найти Матвеева.
Брюнет задумался. Полминуты он молчал, потом сказал:
— По большому счету мне это не нужно. Задержат этого Матвеева или нет, мне все равно. Моя цель была проста: показать ментам, что я не причастен к «маленьким шалостям» моего друга детства Игорька. И вы блестяще это сделали, господа сыщики. Зачем вам-то этот мокрушник?
Петрухин щелкнул зажигалкой, прикурил и ответил:
— Как тебе сказать, Виктор? Мы ведь в это дело не ради денег вписались. Вспомни: ты сам мне рассказывал о том, как делались деньги в начале перестройки, когда кооперативное движение началось. Деньги есть, а куражу нет… Понимаешь?
— В общем — да, — кивнул Брюнет. — Я вас понимаю, мужики. Хотите довести дело до конца. Ну что ж, я не против. Но папочку я все равно сегодня же отнесу в прокуратуру. Мне ведь главное, что бы меня не прессовали.
— Твое право, Виктор Альбертыч, — сказал Петрухин. — Но мы с Леонидом Николаевичем хотим довести дело до задержания Матвеева. Он очень опасен… Ты не возражаешь?
— Напротив. Даже помогу, если есть необходимость. Я и сам мокрушников не люблю… А как, коль не секрет, вы собираетесь это делать? Этот Трубников…
— Матвеев, — поправил Купцов.
— Ну, Матвеев… он, может быть, уже из Питера слинял.
— Будем проверять. Если он покинул Питер поездом или самолетом, мы это узнаем.
— Каким образом?
— Ну, это просто… Покупая билет на поезд или самолет, ты предъявляешь паспорт, и твои данные заносят в компьютер. Этот вариант мы проверим быстро. Вот если человек уехал на автомобиле или электричками — тогда, конечно, его след теряется.
— Понял, — кивнул Брюнет. — А если все-таки на автомобиле?
— Пока у нас нет никаких оснований так думать. Проверка ведется, и уже сегодня мы будем знать ответ относительно железнодорожного и авиа вариантов. Это — во-первых. Во-вторых, у нас есть еще одна зацепочка.
— Какая? — поинтересовался Брюнет, но без особого интереса.
— Вот взгляни, — Петрухин положил на стол последнюю распечатку. — Этот телефончик тебе не знаком?
Брюнет надел очки, посмотрел на лист бумаги.
— А черт его знает, — сказал он. — Этих номеров в голове — как мух в привокзальном сортире… вроде бы что-то знакомое.
Брюнет подумал, приспустив очки на кончик носа.
— Нет, мужики… не скажу. — Он нажал кнопку селектора, произнес: — Леночка, золотце, посмотри-ка в своем талмуде такой номерок… Ежели найдешь — шепни мне, кому он принадлежит.
— А что его искать, Виктор Альбертович? — ответил голос секретарши. — Это же Горбача номер.
— Точно! — сказал Голубков. — Точно. Это же Леши Горбача номер. А зачем он вам? Партнеры переглянулись.
— А кто он такой — Леша Горбач? — спросил Петрухин.
— Леша-то? Леша — наш партнер, нормальный мужик… а в чем дело, Борисыч?
Партнеры снова переглянулись. Брюнет глядел на них поверх очков на кончике носа и чем-то неуловимо напоминал одного известного телеобозревателя с НТВ. Петрухин крякнул и сказал:
— Видишь ли, в чем дело, Виктор… Четырнадцатого апреля твой партнер и нормальный мужик Леша Горбач звонил со своей трубы нашему Матвееву.
— Да ты что?
— И разговаривал с ним около минуты.
— Шестьдесят восемь секунд, — уточнил Купцов.
Брюнет снял очки, швырнул их на бумаги. Вид у него был озабоченный.
— Может, ошибка? — спросил он.
Купцов и Петрухин промолчали. Ошибки и совершенно невероятные совпадения бывают. И даже чаще, чем можно предположить… Но никто из троих собравшихся в кабинете мужчин в совпадение не верил. Даже если предположить, что Горбач ошибся номером и из сотен тысяч питерских телефонов совершенно случайно попал на телефон кузнеца Смирнова… Даже если поверить в это, как объяснить более чем минутную продолжительность разговора?
— Сейчас я позвоню Горбачу, — сказал
Голубков.
— Погоди, успеешь, — сказал Петрухин. — Расскажи-ка лучше, что за человек этот Леша. Какие у него отношения были с покойным Тищенко и Строговым?
Брюнет рассказал. По его словам было совершенно непонятно, как Горбач мог быть связан с Матвеевым. Да и с Нокаутом у Леши отношения были на уровне «привет-привет», «как дела?», «все нормально»… Со Строговым? Да вроде выпивали они в общей компании, не более того.
— И тем не менее именно Леша Горбач позвонил Матвееву за день до того, как у Матвеева появились какие-то деньги, — подвел итог Купцов. — И разговаривал с ним больше минуты. Пожалуй, Виктор Альбертович, вы должны познакомить нас с господином Горбачом. Я думаю, что общение Игоря Строгова и Алексея Горбача выходило за рамки совместной выпивки и посещения бани.
Брюнет задумался.
Петрухин:
Наше знакомство с Алексеем Григорьевичем Горбачем состоялось под вечер. За это время я успел навести о нем справочки. Ничего интересного не обнаружил: тридцать семь лет. Питерский. Прописан вместе с женой и сыном в Пушкине. Один из двух учредителей ООО «Металл-АГ»… не судим… не привлекался. Имеет автомобиль «форд-скорпио» выпуска девяносто пятого года, на котором дважды нарушал ПДЦ. Вот и все. Разумеется, эта информация не отражала ни личность, ни образ жизни бизнесмена Горбача. Ни хрена она не отражала.Брюнет с Купцовым уехали в прокуратуру, а я остался в офисе. Я посетил кабинет покойного Тищенко. Его еще не отремонтировали, на стене и на полу остались следы картечи и не очень симпатичные бурые пятна. Брюнет сказал, что никто из сотрудников не хочет въезжать в этот кабинет… Впечатлительные, однако, сотруднички у господина Голубкова.
Я сидел в кабинете, где завалили Нокаута, и пытался понять: что же здесь произошло? Кто стрелял первым — Строгов? Матвеев? Зачем потребовался второй выстрел? Ведь оба были сделаны в голову… если бы первый пришелся в грудь или в живот, то ничего странного во втором выстреле не было бы: добивали. Или сделали «контрольку». Но в Тищенко стреляли почти в упор. С расстояния в один-полтора метра. В голову. В прокуратуре Брюнету показывали фотографии, познакомили даже с заключением экспертизы… Никакой необходимости во втором выстреле не было. Но он прозвучал. Что же это означает?
Я просидел в кабинете Тищенко почти час, но ничего не придумал. Вот если бы я был экстрасенс… О! Если бы я был экстрасенс! Я бы закрыл глаза и, как в голливудских фильмах про маньяков, сразу бы все просек и разоблачил.
Но я не был экстрасенсом. Я запер кабинет с бурыми следами на стене и вернул ключ секретарше Леночке. Я даже потрепался с ней и рассказал, как раскрыл одно жу-у-уткое, ужасное убийство с помощью экстрасенса. Дурочка округляла свои, глазки и верила. Потом я вышел из офиса и покурил на набережной. Нева сверкала, и по ней бойко шел прогулочный теплоходик. Ветер доносил до меня отдельные слова экскурсовода. Но ним я догадался, что экскурсовод рассказывает туристам на теплоходе про «Кресты». Я тоже могу кое-что рассказать про «Кресты». Мой рассказ будет здорово отличаться от того, что знает про СИЗО 45/1 экскурсовод. Но я ничего не рассказал туристам. Теплоход прошел вверх, к Большеохтинскому мосту, а я стоял и думал: что же произошло в офисе «Магистрали» двадцать третьего апреля, когда туда пришли решительный парень с крепким хребтом и мягкотелый заместитель Брюнета?
Решительный парень с крепким хребтом и укороченным помповым ружьем под полой длинного пальто… И мягкотелый интеллигент Игорь Строгов. Сладкая парочка.
Решительный. С ружьем. И опытом какой-то войны.
И — мягкотелый бизнесмен.
Я стоял, курил, щурился на блестящую под майским солнцем Неву.
Не знаю почему, но мне вспомнилась история про другого решительного парня. Дело было лет пять назад в ресторане гостиницы «Пулковская». Гуляла там одна серьезная компания. Я их почти всех знаю. А во главе стола сидел Паша Борщ — авторитет. Гуляли ребята хорошо, с размахом. Что-то они отмечали-обмывали, но что именно, я вспомнить не могу. Да и вообще я эту историю знаю с чужих слов. Агент мой мне ее рассказал. Он-то как раз в «Пуле» был в тот вечер… Так вот, братаны гуляли, а за одним из столиков сидел парень с подругой. И Паша Борщ на его подругу глаз положил. И предложил ей к своей крутой компании присоединиться. Но парнишка вдруг к британскому столу подошел и говорит Борщу: так, мол, и так, брат, девушка со мной, и, мол, ты ведешь себя некрасиво. Борщ ему: «Тебя, бычок, никто не спрашивает. Вали отсюда. У меня одни шнурки дороже стоят, чем твоя тачка…» Пальцы, короче, веером. Парнишка, ни слова не говоря, достал шило и ткнул Пашу в горло. Посреди ресторана! На глазах у полутора десятка братанов! Поднялся шухер. Парень под шумок вместе с подругой исчез, и никто из крутых не посмел его задержать!.. Борща увезли на «скорой», и, надо сразу сказать, ничего с ним не сделалось, остался живой.
Только голос немного у него после ранения изменился. Ну вот, парнишка исчез, Борща увезли. А братаны немного очухались и давай орать: «Порвем! Зароем! В бочку с бетоном посадим!» Кстати сказать — могли бы. Но тут подошел к их столику Татарин и говорит: «Я этого парнишечку знаю. Он из Альметьевска. Характерный парень. И у него, братаны, не только шило, но и ППШ есть». Сказал Татарин такие слова, хлопнул коньяку и от британского стола отошел. А братаны за столом враз притихли, задумались… Чем та история кончилась? А ничем. Никто этого парня искать и ставить на ножи не стал. Хотя найти его труда не составляло. Но не стали. Потому что увидели: характерный парень. Крутой. С крепким хребтом… А ведь Паша Борщ не из слабаков был. Не чета Игорьку Строгову.
Не знаю, почему я эту историю вспомнил. Не знаю. Но факт налицо — вспомнил.
Потом из прокуратуры вернулись Купец с Брюнетом. Брюнет был очень довольный. И Ленька тоже… Что ж? Дело-то, в конце концов, мы красиво сработали. Для Брюнета оно как бы уже сдано в архив.
А для нас с Ленькой нет. Нам нужно встретиться с Сашей Трубниковым-Матвеевым. Но сначала — с Горбачом.
* * *
Алексей Горбач появился в офисе «Магистрали» под вечер. Персонал уже разошелся, уже ушла секретарша Леночка. Дважды в кабинет Брюнета заглядывал Игорь Строгов, но оба раза, увидев Купцова с Петрухиным, молча выходил. Потом и он ушел. Петрухин видел в окно, как мрачный Игорь Васильевич сел в свой БМВ и отвалил.В ожидании Горбача пили пиво, веселый Брюнет травил анекдоты и байки из своей жизни. Мужик он был с чувством юмора и получалось у него хорошо и к месту.
Петрухин тоже задвинул пару баек, а потом к чему-то вспомнил и рассказал историю про ранение Паши Борща в «Пуле». Голубков кивнул, сказал:
— Было такое дело. Я ведь тоже в тот вечер в «Пуле» был. Не в Борщевой компании, но был. Парнишку этого помню. Парнишка — точно — характерный. Это сразу видно. А ты почему, Дима, эту историю-то вспомнил? Их обоих — и Борща, и Татарина — давно уж и в живых нет…
— Не знаю, — ответил Петрухин. — Вспомнил… пересеклось как-то в связи с Трубниковым-Матвеевым.
Купцов, внимательно посмотрев на напарника, промолчал. Кажется, он хотел что-то спросить, но ничего не спросил.
Без пяти восемь приехал Горбач. О его приходе доложил по селектору Черный — в тот день было его дежурство.
— Пусть проходит, — ответил Голубков. — Ждем.
Алексей Горбач оказался классическим отечественным бизнесменом средней руки. По крайней мере — внешне. Он вошел, с порога весело поприветствовал собравшихся, поставил свой «дипломат» у двери и подошел к Брюнету:
— Ну, зачем звал, боярин? Пивком угостить?
— Пивком? Угощу… Вот, кстати, познакомься… — Голубков представил Купцова и Петрухина, не называя их фамилий и не объяснив, с какой целью они здесь находятся. Все сказали: «Очень приятно». Потом Брюнет придвинул Горбачу бутылку пива.
— Да я же за рулем, Виктор… какое пиво?
— Нам больше достанется. Как жизнь, Алексей?
— Все хоккей… а у тебя?
Брюнет повертел высокий пивной бокал, оставляющий мокрый след на столешнице, и ответил:
— Тоже все хоккей. Хотя еще вчера было совсем хулево. Прессовали меня менты. Харламыч в газетках статьи про меня тискал… не читал?