Корчевский Юрий. СМЕРШ времени. «Чистильщик» из будущего

   Я лихорадочно начал вспоминать, говорил ли я кому-нибудь о поездке в Ярославль. Нет, в батальоне – никому. От сердца отлегло. Но все равно неувязочка остается. Лукерья в военкомат ходила, в собес. Могли записи в документах остаться. По ярославским бумагам я погиб в 1941 году, а я – в Москве, живой, и с документами погибшего. Если я муж, то почему жена меня не узнала? Почему в Ярославль поехал, если я не родственник тем Колесниковым, и еще – почему Лукерье Сергеем назвался? Если копнут – я пропал. В сказку о переносе во времени никто не поверит. Я уже достаточно прослужил в системе НКВД, чтобы не знать их методов работы.
   – Ты чего здесь стоишь? – удивился писарь из штаба. – Туда иду – стоишь, обратно иду – стоишь, и все на одном и том же месте.
   – Да это я так, думаю.
   Писарь недоуменно пожал плечами и пошел дальше.
   Как в бреду я дошел до казармы и улегся на койку. Прикидывал разные варианты, но так ничего и не решил. В итоге плюнул на все – пусть идет, как идет. В конце концов, у меня уже есть небольшой авторитет, да и на предателя я не похож. Хотя Блюхер, Тухачевский и Якир предателями тоже не были.
   Последние сводки Совинформбюро радовали. Уверенным голосом Левитан сообщил, что наши войска разбили под Сталинградом армию Паулюса, а самого фельдмаршала взяли в плен. Угрозы взятия Москвы уже не было, Советский Союз, выдержав первый, самый сильный удар, смог мобилизоваться. С каждым днем на фронт поступало все больше и больше техники, боеприпасов, а главное – командиры набрались опыта, в войсках выветрился дух шапкозакидательства и нерешительности при принятии решений. Армия приобрела боевой опыт.
   Но и немцы, даже получив серьезные поражения под Москвой и Сталинградом, были еще очень сильны, хребет фашизму не был сломлен. Солдаты и офицеры рейха продолжали верить в победу, у них в достатке было техники – танков, пушек, самолетов. Это только после Курской битвы, когда немцы понесут огромные, невосполнимые потери в людях и технике, их вера в победу будет утрачена, и в войне наступит перелом.
   На основе расформированного Донского фронта был создан Центральный фронт под командованием Константина Рокоссовского – произошло это 15 февраля 1943 года. С этим фронтом в дальнейшем будет связана моя военная судьба.
   После зимней стужи ворвалась долгожданная весна с неизбежной распутицей. Снег бурно таял, дороги развезло. В России и так с дорогами с твердым покрытием плохо, а после того, как по ним прошли танки и гусеничные бронетранспортеры, после того, как их бомбила немецкая авиация, они стали просто непроезжими. В грязи вязла гусеничная техника – что уж говорить о машинах. А на них лежала вся тяжесть переброски войск, подвоза питания и боеприпасов.
   На время весенней распутицы фронты замерли. Хуже всего приходилось разведчикам. Подтаявший днем снег ночью покрывался коркой и предательски хрустел при каждом движении.
   В конце апреля – после двадцатого – нас построили во дворе. Стояли строем долго, ожидая начальства. Наконец из штаба вышла группа командиров.
   – Судоплатов, сам Судоплатов, – пронеслось по строю.
   Нам зачитали постановление Совета Народных Комиссаров об образовании подразделения с устрашающей аббревиатурой СМЕРШ, сокращенно – от «Смерть шпионам». Управление Особых отделов выводилось из состава НКВД и передавалось в Комиссариат обороны. Руководителем СМЕРШа был назначен 35-летний Виктор Абакумов. Задачами СМЕРШа были: борьба со шпионами, диверсантами, разведчиками, обеспечение непроницаемости линии фронта для немецкой разведки и предотвращение предательства и измены Родине в частях и учреждениях Красной Армии.
   Затем кратко выступил заместитель Абакумова – генерал-майор Селивановский.
   Генералы вскоре ушли, остались наши командиры. Вперед вышел подполковник Сучков.
   – Я назначен командиром оперативной группы контрразведки СМЕРШ одного из участков Центрального фронта. Командир управления – полковник Ширманов Виктор Тимофеевич. Те, кого я сейчас назову, переходят в мое подчинение.
   Сучков зачитал список, и в числе других я услышал свою фамилию. Я сделал шаг вперед. Всего нас набралось двадцать человек.
   – Служебные удостоверения сдать в штаб и собрать личные вещи. Сбор на плацу в семнадцать часов.
   Началась беготня. Сдавали документы – ведь мы уже не числились в НКВД, сдавали личное оружие. Вещей, кроме бритв, расчесок да белья, ни у кого из нас и не было. Все поместилось на дне вещмешка.
   Были подогнаны два крытых грузовика, мы погрузились и выехали из Москвы. Закончился этап моей службы в Особом батальоне НКВД, начиналась служба в отделе контрразведки СМЕРШ.
   Нас привезли под Елец – немного восточнее его. Недалеко – километрах в десяти – располагался штаб командующего фронтом К. Рокоссовского.
   Первые несколько дней были суматошными – мы получали личное оружие, новые служебные удостоверения. Сам СМЕРШ только организовывали, много чего не хватало, да и штаты были укомплектованы не полностью.
   Вскоре я получил первую боевую задачу: в составе офицерского КПП проверять и фильтровать военных на дороге Елец – Воронеж, у села Казинка.
   Наша опергруппа состояла из трех офицеров. Старшим группы Сучков назначил капитана Николая Свиридова. Под его началом были старлей Андрей Никонов и я.
   Мы проверяли документы у пеших, досматривали машины. Работа была рутинной и потому казалась скучноватой.
   Останавливая для проверки очередную машину или группу военных, мы замечали, как вытягивались их лица при виде нашей формы, а еще пуще – заслышав зловещее название службы контрразведки.
   – Здравия желаю. СМЕРШ. Предъявите документы.
   Многие не знали еще, что это за СМЕРШ такой.
   А затем следовали обычные вопросы: Фамилия? Откуда и куда следуете? Что в вещмешке?
   С непривычки я уставал, в глазах рябило от множества лиц и обилия документов – красноармейских книжек, служебных удостоверений, справок, командировочных предписаний, аттестатов.
   Я был разочарован. Не такой представлялась мне эта работа. Ведь я – боевой офицер, нахожусь на должности оперуполномоченного контрразведки СМЕРШ. Я ожидал активной работы, погонь и перестрелок, риска, а тут – «предъявите ваши документы». Как постовой на улице. И другие офицеры СМЕРШа чувствовали себя не лучше.
   Вечером, после ужина, мы сидели за столом в комнате.
   – Если так будет и дальше, подам рапорт о переводе на фронт, – уныло сказал старлей Никонов.
   – Не трави душу – сам об этом думаю. Документы проверять может любой сержант, тут наши навыки не нужны, – поддержал его старший нашей группы капитан Свиридов.
   К нам подошел подполковник Сучков:
   – Что приуныли, хлопцы? Глядите веселее – служба только началась.
   Он уселся за стол и выложил на него пачку документов.
   – Прошу внимания, товарищи офицеры. Ознакомьтесь с образцами документов. Вот командировочное удостоверение. В типографии специально не напечатана точка – вот здесь. – Подполковник показал, где именно. – Такие бланки будут в ходу три месяца, потом их сменят на другие, с иным секретным знаком. Теперь – красноармейская книжка. Даю два образца. Попробуйте определить, где подлинный.
   Мы так и сяк крутили, вертели и внимательно разглядывали обе книжки. На мой взгляд – так же, как и на взгляд моих товарищей, они ничем не отличались.
   Видя наше замешательство, подполковник пояснил:
   – Одно из удостоверений – немецкая фальшивка. Изъято у заброшенного к нам немецкого диверсанта не далее, как три дня назад. Посмотрите внимательно на скрепки – на настоящем удостоверении они тронуты ржавчиной. На немецком они блестят, потому что сделаны из нержавеющей проволоки.
   Все пристыженно молчали. Раньше нам фальшивок никто не показывал. Мы и смотрели-то в основном на записи и печати, да на фото – когда они были. Ведь фотографировали в основном на удостоверения личности офицеров.
   Мы изучили особенности и других документов – особенно продовольственные аттестаты. Ведь когда агент заброшен на длительный срок, без этого документа ему не обойтись. Если обмундирование и вооружение своему агенту немцы выдавали наше, ими захваченное, то без еды долго не проживешь, а с собой ящики с продовольствием таскать не будешь. Аттестаты были и другие – денежного довольствия, вещевые, но они не играли такой роли.
   Долго длилась наша беседа о тонкостях оперативной работы.
   – Ваше дело, товарищи офицеры, заниматься военными. Для проверки гражданских лиц есть НКВД, милиция, – наставлял Сучков. – Сейчас наша забота – обезопасить тыл Второй танковой армии под командованием А. Г. Родина. Мы не должны давать возможности действовать ни одному агенту или диверсанту. Ни одна шпионская рация не должна выходить в эфир. Каждая их радиопередача – это удар по нашей армии. Помните об этом всегда. Вопросы?
   Еще с полчаса начальник отдела отвечал на наши вопросы. Мы бы задавали их ему еще – в работе было полно неизвестного, и опыт прежней работы сейчас пригодиться нам никак не мог, да Сучков сослался на нехватку времени и ушел.
   Спать мы ложились с уже приподнятым настроением. Теперь хоть знаем, как смотреть документы, на что обращать внимание.
   И следующим же утром ознакомление с особенностями подделок документов, преподанное Сучковым, дало результаты.
   Около полудня к нашему КПП подошел младший лейтенант. Вел он себя спокойно, однако при проверке я не нашел на бланках его документов тайных знаков. Стараясь не выдать возникшие у меня подозрения, я предложил:
   – Предъявите для осмотра вещмешок.
   Рука моя невольно дернулась к кобуре. От внимания Прокопенко – такой была фамилия проверяемого лейтенанта – это не укрылось. Он лениво стянул с плеча вещмешок и неожиданно резко ударил меня им по лицу. Сам же бросился бежать. Стоявший недалеко старший лейтенант Никонов, видя убегающего, выхватил из кобуры пистолет. «Бах, бах», – прозвучало два выстрела, и убегающий упал. Мы подбежали к нему. Готов – из раны на затылке вытекала кровь.
   – Товарищ капитан, у него документы поддельные, я вещмешок к досмотру потребовал, и вот… – сообщил я Свиридову.
   – Ты чего на поражение стрелял? – обозлился старший группы капитан Свиридов. – Надо было по ногам, чтобы не ушел, а потом допросить – кто такой, почему убегал и откуда липовые документы.
   – Чего же тогда сам не стрелял? – окрысился Никонов. – Если он враг, его уничтожить надо.
   После звонка Сучкову за убитым пришла полуторка. Из кабины ее выпрыгнул мрачный подполковник.
   – Ну что, парни? Сплоховали? Живым брать надо было! Кого теперь допрашивать – холодный труп? Непрофессионально сработали, облажались. Делайте выводы! Впредь – только живыми брать. Можете его помять при задержании, ранить в ноги или руки, но чтобы он говорить мог. Делаю вам всем, товарищи офицеры, замечание за упущения в службе. Труп – в машину!
   Грузовичок с Сучковым уехал.
   Вечером подполковник снова заявился к нам – причем в хорошем настроении, чего мы никак не ожидали.
   – Жалко конечно, что агента убили, но он и мертвый нам полезным оказался. При нем нашли шифровальный блокнот и пачку чистых бланков различных документов. И вот что занятно – сам бы он воспользоваться всем этим и за год не успел. Отсюда напрашивается вывод: агент был явно не один, группе нес документы. Где они, какова их численность, какие задачи перед ними стоят – неизвестно. Будем над этим работать. Против нас действует целая сеть немецких – и не только – разведслужб, и в первую очередь – «Абвер», «Цепеллин», «Ваффен СС Ягдфербанд», румынская ССИ. Но мы должны их перехитрить, оказаться умнее. Не буду скрывать – немцы готовят наступление в районе Курска, их разведка сейчас активизируется и постарается нашпиговать наши тылы своими разведчиками и диверсантами. Выловить их всех и уничтожить – наша первостепенная задача! Наши бойцы и командиры не должны опасаться подлого, исподтишка, удара в спину. Посему – бдительность, осторожность, наблюдательность.
   Подполковник пожелал нам удачи и ушел. Что-то раньше не слышал я от него таких длинных тирад.
   День шел за днем, я и офицеры нашей группы освоились с работой. Промахов досадных, вроде убитого агента, не допускали, но и нарушений мы пока не обнаружили.
   Из тыла подходили свежие части. Я с удовольствием отмечал насыщенность армии новой боевой техникой, и особенно – авиацией. Так нагло, как в 1941-м, немцы уже не хозяйничали в нашем небе. Как только появлялись немецкие бомбардировщики, навстречу им на перехват вылетали наши истребители. И не устаревшие «ишачки» И-16 и «Чайки» И-15, а современные «яки» и «лавочкины». На немецкой передовой доты и дзоты уничтожали «летающие танки» – штурмовики Ил-2, тылы бомбили пикирующие бомбардировщики Пе-2. К удивлению своему, довелось увидеть в танковых частях ленд-лизовские танки «Валентайн», «Матильду», «Шерман». Танки были высокие, неуклюжие, но тем не менее танкистам они нравились.
   Служба наша продолжалась день за днем без существенных происшествий – ни одного выявленного «вражеского элемента». Жизнь она ведь как зебра – полоса черная, полоса белая. В то, что немецкая сторона ослабила напор диверсионно-террористической работы, конечно, не верилось. Значит, готовят силы, и надо быть все время настороже. И нам наконец-то улыбнулась Госпожа Удача.
   Мы заступили на очередное дежурство на КПП. Утро выдалось солнечным. Мы с Никоновым наблюдали с обочины за пустынной в это время дорогой, Свиридов находился в помещении. Я повернулся бедром к потоку тепла – рана еще напоминала о себе тянущей болью.
   Со стороны Москвы показалась полуторка. Подскакивая на ухабах и натужно урча, она приближалась к КПП. Привычным жестом мы остановили машину для досмотра.
   В кузове сидели трое военных и несколько гражданских. Один из военных – в очках и фуражке, держал на руках маленькую, лет пяти, белокурую девчушку. Когда мы попросили мужчин выйти для проверки документов, очкарик передал девочку матери и довольно ловко перемахнул через борт. За ним последовали остальные.
   Подошел Свиридов.
   Наша группа начала досмотр и проверку. У одного из военных на груди болтался фотоаппарат – трофейная «лейка». Они представились военными корреспондентами газеты «Красная Звезда». Документы их не вызвали подозрений, и потому старший нашей группы капитан Свиридов, возвращая проверяемым документы, козырнул:
   – Можете продолжать следование.
   Я посмотрел на Свиридова, едва заметно качнув головой. Меня насторожило вот что. Я проверял «очкарика», как его сразу окрестил. Обычно люди в очках, да если еще и в шляпе, вызывают некоторое уважение – наверняка умный, книжки читает, но и некоторую снисходительность – «ботаник», гвоздя забить не умеет. Так вот, с какими бы слабыми диоптриями ни были очки, они слегка искажают предметы, если те не в фокусе. При повороте головы «очкарика» мне удалось заметить, что стекла его очков не искажали предметов. Стекла в очках есть, поблескивают, но не увеличивают! А с чего бы ему носить очки с простыми стеклами? «Хамелеонов» тогда еще не знали. А военкоры уже рассовывали свои документы по карманам гимнастерок.
   – Момент! – решился я. – Предъявите личные вещи для досмотра.
   – Пожалуйста, – не удивился корреспондент в очках.
   Моя настойчивость уже насторожила Свиридова и Никонова. Они, как бы невзначай, сделали пару шагов в сторону, чтобы я не закрывал им сектор обстрела.
   Один из корреспондентов залез в кузов, подал мне три вещмешка и ловко спрыгнул вниз, встав рядом. Развязав узлы, я растянул верх мешков и проверил содержимое мешков – одного за другим. Ничего! Ничего необычного. Пачки папирос, пачки бумаги, носки, бритва в футляре и помазок – обычный набор вещей командированных. Неужели прокол?
   – Это все вещи? – выпрямившись, спросил я.
   – Все, – спокойно ответил военкор в очках.
   – Ой, товарищ начальник, – уж простите, не знаю вашего звания, тут еще ихний мешок есть, – подала голос из кузова женщина, мать маленькой девчушки.
   Это уже интересно. Почему они не предъявили его к осмотру? Я не поленился и залез в кузов. Женщина сидела на мешке военного, прикрывая его длинной юбкой. Со стороны – так даже и не видно.
   Я взялся за мешок – опа! В нем явно прощупывалось что-то жесткое и квадратное, обложенное по периметру тряпьем. И только я взялся за горловину мешка, как на дороге прогремел выстрел.
   Выхватив из кобуры пистолет, я рванулся к борту. Свиридов и Никонов стояли с пистолетами в руках, а напротив, схватившись за предплечье, корчился от боли один из «корреспондентов» – на рукаве его гимнастерки расплывалось кровавое пятно.
   – Личное оружие – на землю! – твердо сказал Свиридов.
   Троица нехотя подчинилась. Расстегнув кобуры, они медленно достали пистолеты и бросили их на землю.
   – Никонов, обыщи! Колесников, страхуешь.
   Оружия у «корреспондентов» больше не оказалось. Их связали.
   – Вы ответите за самоуправство! – заявил «очкарик».
   – Даже извинюсь, если ошибся, – ответил капитан. – Что там у тебя?
   Вопрос был ко мне.
   – Не успел еще досмотреть, товарищ капитан.
   Я развязал горловину вещмешка и обнажил его содержимое. Рация! В сером металлическом корпусе, немецкий «Телефункен»!
   – Да здесь рация! – воскликнул я, посмотрев на корреспондентов.
   – Никонов, ну-ка – давай ее сюда! – распорядился Свиридов.
   Я прихватил вещмешок, сунул в него рацию, передал ее Никонову и спрыгнул на землю.
   Свиридов подошел к водителю грузовика:
   – Ты их знаешь?
   – Нет! – испуганно замотал он головой. – Полчаса назад подобрал, подбросить просили.
   – Проверим. Записываю твои данные. Если обманул – будешь отвечать как пособник врага. Можешь ехать, – махнул рукой Свиридов водителю.
   – Девоньки, осторожнее с попутчиками! А то такие вот – на ящик с минами посадят, а вы и знать не будете. Про бдительность помните! – крикнул я вдогонку.
   – Ну, товарищи «корреспонденты», рацию в вещмешке вы как объясните?
   – Это не наш вещмешок, – спокойно ответил «очкарик».
   – Я что, по-твоему, сам его в кузов подбросил? – начал выходить из себя Свиридов.
   Мы вызвали оперативную машину. Усадив в нее задержанных и уложив вещи, отконвоировали в штаб, к Сучкову.
   Наскоро объяснили ситуацию. Запоздало, но я снял очки с задержанного, надел на нос и поднес к лицу газету. Они ничуть не увеличивали буквы, и стекло на ощупь было ровным.
   – Верните мне очки, я без них плохо вижу, – заявил «очкарик».
   – Не хуже меня, – отрезал я.
   Подполковник решил подыграть мне:
   – Зачем вам теперь очки? По законам военного времени вражеских агентов положено расстреливать. Разве у вас не так?
   – А доказательства вины?
   – А рация? Военно-полевой суд сочтет рацию «Телефункен» довольно веским доказательством. А очки без диоптрий? Объясните, зачем они вам? Объясните, зачем корреспондентам уважаемой газеты рация? Не слышу ответа!
   Задержанные угрюмо молчали.
   – Увести задержанных в камеры, каждого держать по отдельности.
   Бойцы из комендантского взвода увели задержанных.
   – Хвалю за наблюдательность, товарищи офицеры! Похоже, на этот раз к нам попала крупная рыбка. Никонов, бери «Лейку» этого «корреспондента» и – быстро проявить фотопленку. Чего там они наснимали? Свиридов – звони в Москву – в редакцию. Надо узнать, есть ли у них такие сотрудники. Если есть, когда и куда их направляли в командировку?
   Через час проявили фотопленку. На еще мокрой пленке были видны танки, разгружаемые с платформ на какой-то станции. Расчет был, видимо, на то, что при проверке документов с проявлением пленки никто связываться не станет.
   Дозвонился Свиридов и до редакции. Оказалось, что сотрудники такие в «Красной Звезде» были, но их описание никак не соответствовало нашим задержанным – ни по возрасту, ни по особым приметам. Похоже, агенты где-то познакомились с настоящими корреспондентами и, воспользовавшись их документами и личными вещами, наверняка их убили. Не дождется редакция своих сотрудников из командировки.
   Когда Свиридов закончил доклад, повисла тишина.
   Сучков затянулся папиросой:
   – И что вы по этому поводу думаете, товарищи офицеры?
   Я начал сопоставлять в уме факты. Мне, например, было понятно почти все: зачем изъяли у настоящих корреспондентов документы – агентам ведь нужны были подлинные, и для чего радиостанция. Неясно только – зачем нужно было фотографировать? По рации фотоснимки не передать, это не сотовый телефон XXI века. Меня внезапно озарило.
   – Товарищ подполковник! Эта группа самолета будет ждать.
   – Ну-ка, ну-ка, с чего ты взял, Колесников?
   – Если они фотографировали танки и другую военную технику, то зачем? Не иначе – пленку хозяевам своим передать хотели, в подтверждение своей деятельности и подтягивания наших резервов. А как они это могут быстро сделать? Да только самолетом! А заодно их группу эвакуировать, или новых прислать на подмогу. Да и местность здесь подходящая – равнинная, самолет посадить есть куда, рация для передачи координат тоже есть.
   – Интересный вывод, попробуем использовать при отработке версии.
   Для допроса привели первого задержанного – того самого «очкарика». Глядя на него, я еще раз убедился – никакой он не «очкарик». Обычно такие люди без очков выглядят как-то беззащитно, щурятся. Ничего подобного на лице задержанного я не увидел.
   Начали его допрашивать, но «очкарик» упрямо стоял на своем:
   – Мы корреспонденты, про рацию знать ничего не знаем.
   Тогда Сучков упомянул о проявленной фотопленке.
   – Чего тут странного? – воскликнул «очкарик». – Мы же должны дать в газету снимок, показать мощь нашей армии.
   – Я полагаю, что вы немецкий агент и ищете посадочную площадку для аэродрома, – надавил подполковник.
   Но агент упрямо все отрицал.
   – Ну, раз вы продолжаете упорствовать, вы мне больше не нужны. Мне придется вас расстрелять! – заявил Сучков.
   – Не имеете права! Без суда это незаконно.
   – Законно! По законам военного времени врага, взятого с оружием, можно расстреливать. И это не противоречит Женевской конвенции.
   – Я хочу написать жалобу.
   – Пожалуйста, вот вам бумага. Но казни она не остановит.
   Подполковник подмигнул мне, пока задержанный карябал бумагу.
   – Вот, возьмите, – «корреспондент» протянул бумагу Сучкову.
   – Колесников, те двое поразговорчивее, потому этого – в расход. Выводи!
   – Так точно, товарищ командир.
   Я вытащил из кобуры пистолет.
   – Выходи, руки за спину.
   Задержанный, оглядываясь, медленно пошел вперед. За дверью стоял боец с винтовкой.
   – Пошли со мной.
   Мы вышли из здания.
   – Стоять!
   Я обратился к бойцу:
   – Жалко пули на гада тратить. Принеси мне топор.
   Боец побледнел, глянул растерянно.
   – Где же я его возьму?
   – Сбегай в хозвзвод, только мухой: одна нога здесь, другая – там.
   Боец убежал.
   Только сейчас до агента начал доходить весь трагизм его положения. Люди вообще боятся топоров. Понятно, что и нож и пистолет убьют одинаково. Но топор кажется чем-то запредельно жестоким, наверное – гены сказываются, еще со средневековых времен, когда казнили отрубанием головы или четвертованием.
   – Вы что хотите делать топором? – настороженно спросил задержанный.
   – Голову тебе отрубить и в самолет погрузить, которого ты ждешь! – нарочито грубо бросил я. А чего церемониться с человеком, которого через пять минут все равно убьют?
   В глазах агента метнулся животный страх. Гляди-ка, проняло!
   – Я наслышан о зверствах в сталинских застенках. Но дайте мне умереть достойно – как солдату!
   – Какой ты солдат? Ты шпион! Собаке – собачья смерть!
   Конечно, в наши планы не входило убить «очкарика», но необходимо было сломить его волю и добиться показаний. Причем – быстро!
   Вернулся боец с топором. Собственно, это был даже не топор, а колун. Узкое лезвие на длинной рукоятке выглядело угрожающе. Я демонстративно попробовал пальцем его остроту.
   – Туповат, да ладно – на один раз сгодится. Пошли.
   Боец взял винтовку на изготовку. Задержанный, увидев, что мы не шутим, упал на колени и заплакал. Это оказалось неожиданным для нас.
   – Пощадите! Я все расскажу, только сохраните мне жизнь!
   – Вставай, сука! Живи пока! Но, если ты врешь и на допросе будешь продолжать молчать или нести ахинею о работе в редакции – прямо в кабинете, как чурку, остругаю, – нагнетал я страсти.
   Мы повернули назад – в штаб. Впереди шел боец, за ним – агент, потом – я. В правой руке я держал пистолет, в левой нес колун.
   Мы зашли в кабинет Сучкова. Я демонстративно поставил у входа колун. Подполковник от удивления округлил глаза.
   – Вот, товарищ командир. Не выполнил я ваш приказ. Задержанный одумался, хочет покаяться и все чистосердечно рассказать – в обмен на жизнь.