Корецкий Данил Аркадьевич. Свой круг

   — Спасибо, — как можно прочувствованнее ответил я, чтобы не огорчать шефа, и отправился к себе, гордо неся на невидимых петлицах штатского пиджака новенькую, только что полученную звездочку.
   Содержимое служебного сейфа почти всегда приводит следователя в уныние. У меня, кроме изрядного количества проверочных материалов, имелось еще семь уголовных дел.
   Несовершеннолетние Акимов и Гоценко — квартирные кражи. Получить характеристики, справки о стоимости вещей и можно заканчивать.
   Тряпицын — покушение на убийство жены. Составить обвинительное заключение — и в суд.
   Факелов — два разбойных нападения и убийство. Это пойдет в остаток: обвиняемый стационирован для психиатрической экспертизы.
   Я раскладывал дела на две стопки: те, которые можно окончить в этом месяце, и остающиеся на следующий. Обычные папки — некоторые в толстых картонных переплетах коричневого цвета, другие — в мягких бумажных обложках, но в каждой — человеческие судьбы, горе, надежды, отчаяние… Впрочем, в данный момент поддаваться эмоциям не стоило: надо было решать производственные вопросы — одним из критериев оценки работы следователя является число выданных «на-гора» дел.
   Рассадина, домоуправ. Взятки за прописку и предоставление служебной жилплощади.
   Это тоже надолго — действовала она не одна, надо искать соучастников, кроме установленного эпизода, будут и другие, так что еще работать и работать.
   Прораб Перов — нарушение правил производства строительных работ. Судьбу дела и самого Перова решает сейчас сложная комплексная экспертиза, заключение поступит со дня на день.
   Васильцов, Игнатюк, Розанов — бывшие директор, главный инженер и главбух молкомбината. Хищения, злоупотребление служебным положением, приписки… Работы — непочатый край, тоже пойдет в остаток…
   Наконец на свет появилась тоненькая пачка скрепленных листов — пока это все материалы об убийстве на даче Золотовых. Шеф был прав — дело из той категории, которые следователю нужно лишь должным образом задокументировать и оформить, закончить его можно довольно быстро.
   Я набросал план расследования и отпечатал необходимые документы: запросы на характеристики всех участников вечеринки, сведения о наличии у них судимостей и постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы. Обычные вопросы: причина и время наступления смерти, характер и локализация телесных повреждений, причинная связь их с наступившими последствиями, наличие алкоголя и ядов в крови. — Можно? — Дверь кабинета приоткрылась. Одновременно зазвонил телефон.
   — Входите. — Я снял трубку.
   — Гражданин Зайцев? — Голос был строгий и официальный. — Вы обвиняетесь в том, что скрываете от широкой общественности факт присвоения очередного классного чина!
   — Ну ты даешь, Саша! Когда успел разузнать?
   — Уголовный розыск знает все! Что вы можете сказать в свое оправдание?
   — Что же мне остается? Только пригласить в гости на завтрашний вечер!
   — Разговаривая, я рассматривал вошедшую в кабинет девушку.
   — Не могу, завтра иду в засаду, — сказал Крылов своим обычным голосом. — Давай послезавтра.
   — А послезавтра я дежурю.
   Блондинка, лет двадцати пяти, короткая стрижка, аккуратно уложенные волосы, красивенькое и какое-то кукольное личико, серый вельветовый сарафан со множеством ремешков, заклепок, карманчиков, волна дорогой парфюмерии. Кто же это у нас? В календаре запись: «12.00 — Марочникова (дело Верш.)». Сейчас двенадцать двадцать, опаздывает…
   — Ну вот и поговорили! — Мы оба знали, что загадывать дальше чем на два дня вперед нельзя, мало ли как сложатся обстоятельства. — Тогда привет супруге. В конце недели созвонимся.
   — Счастливо, — я положил трубку и указал посетительнице на стул. — Присаживайтесь. Вы, как я понимаю, Марочникова?
   Она удивленно подняла брови.
   — Откуда вы знаете?
   — Паспорт с собой?
   — Принесла, в повестке же написано, — девушка положила документы на стол, и я начал переписывать установочные данные в протокол. Марочникова Галина Васильевна, двадцать три года, образование 10 классов, продавец магазина «Фиалка», незамужем, ранее не судима…
   — Допрашиваетесь в качестве свидетеля; должны говорить правду, за дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. Распишитесь, что предупреждены об этом, — я подвинул свидетельнице протокол.
   — Я всегда говорю правду! — Она округлила глаза и, вновь подняв брови, с укором посмотрела на меня.
   Я подождал, пока она распишется.
   — Теперь расскажите, давно ли знаете Золотова, как часто ездили на его дачу, кто еще там бывал, как проводили время, а потом подробно про последнюю вечеринку.
   Марочникова развела руками.
   — Так много вопросов… Давайте я буду рассказывать все подряд, а если чего упущу — вы напомните?
   — Ну что ж, давайте так. — Про себя я отметил, что она уверенно держится в кабинете следователя, пожалуй, слишком уверенно для своего возраста.
   — Валерку все знают, он парень приметный. И я с ним часто сталкивалась: в одних местах бываем, в одних компаниях… Так и познакомились: раз вместе время провели, второй — и пошло. Знакомых много и у него, и у меня, постепенно всякая шушера отсеялась, остался узкий круг. Собирались, отдыхали… Вначале в городе, у кого-нибудь дома, потом на баркентине… Это так дачу Валеркину называли, ну в шутку… У него дедушка был адмирал…
   Свидетельница на мгновение умолкла, выжидающе глянула пустенькими блестящими глазками, ожидая удивления: «Адмирал! Правда? Да что вы говорите! Как интересно!» Но я молча ждал, и она обескураженно хлопнула кукольными ресничками раз и другой.
   — Да, адмирал… И дача чудесная, знаете, такое уютное место, кругом лес, в общем — красота! Мы приезжали на день-два, человек по шесть, отдыхали. Музыка классная, вина хорошего выпьем, там запас марочного, импортного… Танцуем, в баньке паримся… Да, там и финская баня есть!
   — Почему финская? — не выдержал я.
   — А какая же? — Глазки удивленно раскрылись. Ей бы очки — в модной оправе с дымчатыми стеклами… Со временем додумается, не сама — так подскажут…
   — Финская баня, хоть у Валерия спросите…
   — Ну хорошо, продолжайте.
   — Всегда все нормально, ни драк, ни скандалов. Валерка в этом отношении культурный… Да и остальное. Свой круг все же… Если бы Машка этого морячка не притащила, ничего бы и не было!
   — Давайте по порядку.
   Свидетельница поерзала на жестком протертом стуле, но вряд ли ей стало удобней.
   — Одна пара поехать не смогла — у него какие-то дела, я с Валерой, да Машка Вершикова привела этого… морячка. И зачем он ей сдался! Только что плавает…
   Подумаешь, радость! Шмотки и так можно достать… Поужинали, музыку послушали, потанцевали. Все нормально. Я пошла наверх спать, а разбудила меня уже милиция.
   Оказывается — такое дело…
   — Скажите, Марочникова, вы были сильно пьяны в тот вечер?
   — Кто, я?! — Она посмотрела такими изумленными чистыми глазами, что мне должно было стать стыдно за допущенную бестактность. И, может, стало бы, если бы я не читал справку дежурного следователя, в которой черным по белому написано:
   «Опросить Марочникову не представилось возможным ввиду того, что она находится в сильной степени опьянения».
   — Кто, я?! — повторила она. — Да я вообще больше трех рюмок никогда не пью!
   — Значит, это были вместительные рюмки. — Я показал свидетельнице справку, и она мгновенно перестроилась:
   — В этот вечер и правда немного перебрала. Знаете, коньяк на шампанское…
   — А остальные?
   — Да как вам сказать… Валерка выпил прилично, Машка тоже свою норму выбрала. А морячок — тот сачковал, пропускал часто и коньяка почти не пил. Говорил, ему с утра идти куда-то надо…
   — О чем вы разговаривали?
   — Сейчас разве вспомнишь? Обычный треп. Анекдоты, побасенки всякие…
   — Не ссорились?
   — Нет, что вы! Какие там ссоры! Все чинно-благородно.
   — Чинно-благородно! Прямо тишь да гладь! Как же в столь благочинной компании могло произойти убийство?
   — Ну уж убийство! Несчастный случай вышел… Может, баловались по пьянке, он и напоролся случайно?
   — Вы Вершикову хорошо знаете?
   — Да вроде… Подружками были! Развлекались вместе, то да се… Она баба компанейская, веселая. Но с вывертами. Никогда не знаешь, что выкинет. Бывает, сядет ни с того ни с сего в угол — все танцуют, а у нее глаза на мокром месте.
   Что у человека внутри — разве ж узнаешь? Чужая душа — потемки…
   — А Золотова?
   — Валерку знаю неплохо.
   — Какие у вас с ним отношения?
   — Ну ясно какие! Неужели не понятно?
   Мне было понятно, но допрос тем и отличается от обычного разговора, что в протокол вносятся не догадки, умозаключения и намеки, а слова, прямо и недвусмысленно высказанные собеседником. Хотя бывает, что добиваться этих прямых слов несколько неудобно. Но ничего не поделаешь.
   — Признаться, не понятно, — я выжидающе смотрел на Марочникову.
   Она досадливо поморщилась и передернула плечами.
   — Ну, живу я с ним. Что такого — мне не шестнадцать лет. Надеюсь, в протокол вы этого записывать не будете?
   — Придется записать. Как и все, о чем мы говорим. Так что собой представляет Золотов?
   — Нормальный парень. Пофорсить, правда, любит, как же — адмиральский внук! А так — ничего…
   — Ничего? И это все, что вы можете сказать о близком человеке?
   — Я же не тост за него поднимаю! Хватит и этого. Чем меньше говоришь следователю — тем лучше.
   — Вот как? Интересная мысль. Кто вам ее подсказал?
   — Сама не маленькая.
   Марочникова неторопливо прочитала протокол.
   — Правильно записано?
   — Правильно. Только вот стиль, — она неодобрительно покачала головой.
   — Сделайте скидку на то, что это все-таки не роман, — я не нашелся, чтобы ответить более хлестко и сразу поставить ее на место, да и немудрено: впервые свидетель обращает внимание на стиль протокола.
   — Да, это явно не роман, — Марочникова расписалась, стрельнула глазками, странновато улыбнулась. — А жаль.
   Она вышла так стремительно, что я не успел спросить, чего ей, собственно, жаль, и это неуместное сейчас слово осталось висеть в воздухе.
   Дверь снова раскрылась. Оказывается, практиканты терпеливо ждали в коридоре.
   — Почему не зашли?
   — Чего соваться, — пробурчал Валек. — Мало ли о чем у вас разговор. Сунешься — настрой собьешь!
   Молодец, понимает! Валек нравился мне все больше. Учились они одинаково хорошо, но, в отличие от Петра, он много читал, участвовал в рейдах комсомольского оперотряда, схватывался с хулиганами. И ум у него более живой и гибкий.
   Петр выложил на стол несколько бумаг.
   — В общей сложности эти гаврики украли на три с половиной тысячи, обчистили восемь квартир. А вот характеристики: Акимов — сущий ангел, Гоценко тоже, но с приводами за хулиганство! Как же так?
   Я улыбнулся.
   — Обычное дело. Жадность, жестокость, подлость проявляются в преступлениях, в повседневной жизни их скрывают или по крайней мере не афишируют. Вот и читаешь о злостном хулигане: нарушений трудовой дисциплины не допускал, сменные задания выполнял, активно участвовал в общественной жизни. А начинаешь проверять — вранье! Опаздывал, пьяным заявлялся, какая там общественная жизнь — разве что взносы платил с боем! Почему врут? Иначе вопрос: а где вы раньше были, почему не перевоспитывали?
   — Ну хулиган весь на виду, — вмешался Валек. — Он и дома такой, и на работе не особенно маскируется. Птицу видно по полету. А вот вы про директора молкомбината рассказывали. Он-то не пьянствует, не дебоширит, на работу вовремя приходит, в инстанции ездит, прием по личным вопросам ведет. И ворует потихоньку! Что про него в характеристике напишут?
   — Могу показать.
   Я отпер сейф, достал дело Васильцова, нашел характеристику.
   — Ознакомься.
   Валек прочел, скривил губы.
   — Как представление к награде. Псевдос первой ступени…
   — Кто-кто?
   — Еще не прочли мою книжку?
   Я покачал головой.
   — Ну ладно. Но здесь-то характеристика правильная? Без вранья?
   — Пока не знаю, следствие не закончено. Случается, расхититель и взяточник маскируются — комар носа не подточит! Но чаще по-другому бывает: проявляет человечек свою червоточинку. Ведь если он дурак, то как сможет под умного сработать? Если демагог, приспособленец, трус — этого тоже не скроешь, видят и подчиненные, и те, кто вокруг, и кто повыше… Но как-то не принято в характеристиках писать — дурак, бесчестный, лгун. Нет явного криминала или аморалки, значит, хороший!
   Ребята слушали внимательно, я поймал себя на том, что «завелся».
   — Вот и получается, по характеристикам обвиняемый — один человек, по содеянному — совсем другой. Как судить — по словам или делам? То-то!
   Я просмотрел принесенные практикантами документы.
   Справки о размере ущерба, характеристики, все с подписями, печатями, полный ажур. Можно заканчивать дело.
   — Знаете, ребята, у нас много лет выдвигают предложение — ввести технических помощников следователя. Когда приходят практиканты, я чувствую, что это необходимо сделать чем скорее, тем лучше. Вы экономите уйму времени!
   Валек улыбнулся, Петр настороженно ждал продолжения.
   — Сейчас прочтете один документ и переключитесь на новое дело.
   Я дал им план расследования дела Вершиковой и, когда прочитали, спросил:
   — Ясны ваши задачи?
   — Яснее некуда. Отнести запросы, принести характеристики, получить справки, сходить, спросить… Работенка для курьера. — Петр не скрывал разочарования. Вот так всегда.
   — А ты как представлял? — Впрочем, я знаю, как он представлял работу следователя. Обыски, засады, задержания… Романтика!
   — Да уж по-другому. Разве это следствие? Что тут расследовать? Все и так ясно!
   Допросил свидетелей, предъявил обвинение — и в суд. ЭВМ с такой работой легко справится. Разве не так?
   Это он загнул. ЭВМ, наверное, можно было бы применять по очевидным делам, где нужно только придать уже имеющимся материалам процессуальную форму, оценить и проанализировать доказательства, подобрать соответствующую статью кодекса. Все это машина может. Но как быть с житейским опытом, интуитивными предположениями, внутренним убеждением и другими, не поддающимися программированию категориями?
   Иногда непроизвольная улыбка, нервный прищур, подрагивание пальцев, настороженный взгляд и еще десятки незначительных примет, которые не зафиксируешь в протоколе и уж тем более не перенесешь на перфоленту, меняли направление расследования. А неожиданные догадки, необъяснимое озарение, выводящее на верный путь…
   Заканчивая университет, я писал диплом о построении следственных версий, в одном из параграфов как раз и приводились доводы против теории, что следствие может вести соответствующе запрограммированная машина. Но только поработав, пропуская через свой мозг массу информации, из которой едва ли десятая часть попадет на листы дела, а остальная лишь помогает выбрать правильную тактику и определить нужную позицию, выработать то самое внутреннее убеждение, без которого просто не сможешь продраться сквозь чащу препятствий на пути к истине, я понял это до конца. Петр тоже поймет, но поймет, как говорится, «испытав на своей шкуре», словами тут ничего не объяснишь.
   — Не совсем так, Петруша. К тому же ЭВМ пока еще очень дорогие. Так что придется тебе за них отдуваться!
   И я вручил ребятам пачку запросов.
   Золотов Валерий Федорович, 29 лет, образование высшее педагогическое, работает в горкоммунхозе, инженер по озеленению, холост, не судим… Среднего роста, полный, лицо обрюзгшее, морщинистый лоб — выглядит он гораздо старше своих лет.
   В облике что-то бульдожье: нижняя челюсть выдается вперед, оттопыривая толстую губу; большие уши, мягкие, будто отвисшие; круглые коричневые глаза.
   Модная белая сорочка, из-под пристегнутых перламутровыми пуговицами уголков воротничка сбегает бордовый галстук с золотой монограммой — безупречный наряд респектабельного джентльмена, если не знать, что на скрытой столом части тела — джинсы, клетчатые красно-синие носки и ужасно шикарные красные босоножки. Будто верхняя и нижняя части костюма принадлежат разным людям.
   — Вы же сами прекрасно понимаете, что для меня это полная неожиданность!
   Он старается держаться солидно, но не совсем удается — нервничает, а оттого делает много ненужных движений: поминутно вытирает лоб большим клетчатым платком, обмахивается им, смотрит на часы, достает и прячет обратно в пачку сигарету.
   Мы беседуем уже почти час. Он очень внимательно выслушивает вопросы, понимающе кивает головой, с готовностью отвечает, но чрезмерно многословен, часто сбивается с мысли, отвлекается на мелочи, второстепенные детали и выжидающе смотрит на меня, ожидая знака или жеста, поощряющего его к дальнейшему повествованию.
   Несколько раз он, как бы к слову, вспомнил своего дедушку-адмирала, между делом небрежно назвал по имени нескольких известных в городе людей, давая понять, что он с ними на короткой ноге. Через каждые три-четыре фразы совершенно не к месту упоминал горисполком и другие городские организации, подчеркивая, что вхож туда запросто.
   И то, что Золотов таким примитивным способом пытается произвести впечатление на столь искушенного собеседника, как следователь прокуратуры, выдавало в нем человека недалекого. По существу дела он фактически ничего не сообщил.
   — Все шло нормально, послушали музыку — я записал последние диски, еще ни у кого нет… Выпили, у меня хороший бар — «Камю», «Бордо»… Гале стало нехорошо, не надо было коньяк с шампанским мешать, я отвел ее наверх, слышу — Маринка кричит.
   Сбегаю в «кают-компанию», — Золотов испуганно выпучил глаза, — она в истерике, а Федор — на полу! Вначале думал, это он спьяну, гляжу — в сердце кортик…
   Золотов перевел дух и снова вытер вспотевший лоб.
   — Это же надо… В моем доме… Ну скажите, мне это надо? — Он заискивающе посмотрел на меня, ожидая сочувствия и ободрения, мол, конечно, вам это не надо, но не волнуйтесь, вы же не виноваты…
   Сочувствия не последовало, и он, сокрушенно вздохнув, продолжил:
   — Тогда я позвонил в «Скорую помощь», они вызвали милицию — завертелось.
   Конечно, неприятно: допросы, осмотры, понятые, одним словом, скандал…
   — Почему вы заявили, что произошел несчастный случай и Петренко сам напоролся на кортик?
   — Так я ж, когда звонил, так и думал. А потом Маринка рассказала, что это она его…
   — За что же?
   — Да разве ее поймешь? Ревела все время, толком ничего не добился. Полез он к ней, что ли… А вам она разве не объяснила?
   В этот момент мне не понравился его взгляд, настороженный и цепкий, не соответствующий растерянной позе и недоумевающему лицу.
   — Что вы можете сказать о своих гостях? — Я сделал вид, что не обратил внимания на вопрос, и Золотов не переспросил.
   — Люди как люди, — он сделал неопределенный жест.
   — Подробней, пожалуйста.
   — Да я их мало знаю. Разве что Галку… — Я понял, что Марочникова проинформировала своего друга, о чем мы с ней говорили. — Маринка — ее подружка, но встречался я с ней раз пять, и все больше в компаниях. Знаете, толчешься в своем кругу… Перебросимся словами, потанцуем — и все… С Петренко — можно считать, шапочное знакомство. Но, по-моему, по женской части он любитель: смотрел на Маринку, как коршун на цыпленка… А там кто его знает!
   — Как же вы собрались под одной крышей — четыре малознакомых человека?
   — Да так… От скуки. И потом, знаете, как бывает: я — с Галкой, она позвала подругу, а та привела своего парня… Так сказать, четверо в одной лодке… Мне не жалко, дача большая, места всем хватит, думал, компанией будет веселей. — Золотов опять печально улыбнулся, приглашая к ответной понимающей улыбке. — А вышло вон как…
   — А что вы называете «своим кругом»? — Я не удержался от вопроса, который хотел задать еще Марочниковой.
   — Ну, — Золотов задумчиво склонил голову, пощелкал пальцами, подбирая нужные слова. — Это люди с одними интересами, сходными наклонностями, похожими привычками. Которым есть о чем говорить, приятно общаться, проводить время…
   — Друзья, что ли? Но почему тогда вы так мало знаете о своих друзьях?
   Золотов демонстративно поморщился.
   — Ну почему обязательно друзья? Экипаж баркентины «Кейф». Встретились, отошли от надоевшего берега, с его обязанностями, заботами, хлопотами, работами… Видите, даже в рифму — я балуюсь стишатами на досуге… И поплыли по морю развлечений, отдыха и удовольствий. Вот и все!
   Он обрадованно щелкнул пальцами, будто ухватил удачную мысль.
   — Вот у вас уйма знакомых милиционеров, следователей, судей. Но не все же они ваши друзья? И не о всех вы много знаете!
   — Это профессиональная сфера. А что общего между озеленителем Золотовым, продавщицей парфюмерного магазина Марочниковой, маникюршей Вершиковой и моряком торгового флота Петренко?
   — Федун у нас человек случайный.
   Золотов запнулся, мне показалось, что фраза вырвалась непроизвольно и сейчас он об этом жалеет.
   — Хорошо, остаетесь вы, Марочникова, Вершикова. Что вас объединяет? Какие интересы, наклонности, привычки?
   Золотов улыбнулся, на этот раз не печально, а весело и добродушно.
   — Так сразу разве ответишь? Отношения между людьми — материя сложная… Но для меня интересная. Я люблю пофилософствовать, заглянуть в суть вещей. Как-нибудь можем побеседовать, но не в такой строгой обстановке…
   Он улыбнулся еще шире, обнажив сильно выступающие клыки.
   — Когда все эти формальности закончатся, с удовольствием вернусь к нашему разговору. Помню, в институте…
   — Кстати, а почему вы по специальности не работаете? — перебил я его излияния.
   — Вечный вопрос! — Золотов стер с губ улыбку. — А зачем? Деньги те же, сам за себя ответчик, за тридцать оболтусов голова не болит. Показателей глупых с тебя не спрашивают — успеваемость, посещаемость, дисциплина, план по макулатуре. И сам себе хозяин — не привязан к классу целыми днями напролет.
   Подписав протокол, он направился к двери, но внезапно вернулся, будто забыл что-то на моем столе.
   Оказалось — наоборот, хотел оставить.
   — Вы не могли бы передать это Вершиковой?
   На стекло легла яркая пачка сигарет «Мальборо». Такие окурки я изъял с места происшествия.
   — Фирменные, — пояснил Золотов. — Марина их очень любит, а достать почти невозможно.
   — Как же вам удается?
   В тоне вопроса отчетливо проявилась неприязнь к свидетелю. Плохо.
   Непрофессионально.
   Но добродушный рубаха-парень Валерий Золотов ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.
   — Только не подозревайте меня в связях с заграницей, — он шутливо поднял растопыренные ладони. На безымянном пальце левой руки туго сидел массивный перстень. — Просто я знаю людей, через которых можно раздобыть хорошие сигареты… Да и другую мелочь: очки, авторучки, зажигалки…
   — Спекулянтов?
   — Ну что вы! — обиделся оскорбленный в лучших чувствах порядочный человек Валерий Федорович Золотов. — Нельзя же всех под одну гребенку? Есть моряки, летчики, журналисты, выезжающие за рубеж… Да и дипломаты! Мои друзья часто возглавляют делегации, туристские группы. Естественно, привозят сувениры, естественно, их дарят! Разве это противозаконно? Или аморально?
   — Успокойтесь, я не хотел вас обидеть.
   Пришлось сделать усилие над собой, чтобы произнести эту фразу, но она подействовала: не помнящий обид Валерка Золотов мгновенно успокоился и вновь разулыбался.
   — Да ничего, всяко бывает. Отдайте, пожалуйста, Маринке, покурит, расслабится.
   Ей сейчас тяжело… И передайте, если можно, привет. Дескать, спрашивал о здоровье, беспокоился. Девчонке будет приятно. А поддержка ей сейчас нужна, ой как нужна…
   Скорбно склонив голову, Золотев вышел из кабинета. Я потянулся, встал, размялся, похрустел пальцами, затекшими от авторучки. Несколько минут поболтал по телефону с женой. Походил из угла в угол, от сейфа к окну и обратно — шесть шагов в каждую сторону.
   Было тихо, только с улицы доносился детский гомон и стишки, которые я уже давно выучил наизусть: «Гуси, гуси, га-га-га! Есть хотите? Да-да-да! Ну летите. Серый волк под горой не пускает нас домой!»
   Под окном был детский сад, и если чуть подвинуть стул влево, то прямо из-за стола можно увидеть песочницу, грибочки и маленьких, беспокойных и шумливых обитателей этого малышиного царства.
   Работать не хотелось. Я вернулся к столу, выдвинул средний ящик, спрятал в него раскрытую книжку. Белов потерял бы дар речи от столь вопиющего нарушения трудовой дисциплины!
   «… Но восемь блокирующих спутников на стационарных орбитах — беспрецедентная мера, принятая на закрытом заседании Чрезвычайного Совета, — красноречиво сообщали осведомленному человеку, что дело не в радиации, а в более серьезной опасности, представляющей угрозу разумной жизни во всей Галактике, ни больше ни меньше! Горик, подобно многим, в эту опасность не верил и чуть не поплатился — я вытащил его, можно сказать, из-за черты…»
   Я захлопнул ящик. Интересно, но удовольствия от такого чтения — никакого.
   Давая отдых зрению, я закрыл глаза и увидел кукольно-красивую Марочникову, опухшую от слез растрепанную Вершикову, пытающегося произвести впечатление респектабельного человека Валерия Золотова.
   Он мало похож на заботливого друга, еще меньше — на бескорыстного утешителя. А если отбросить чушь про дарящих сувениры дипломатов, то фирменная пачка «Мальборо» стоит у спекулянтов от пяти до семи рублей — в зависимости от насыщенности рынка. Таковы факты.