Корепанов Алексей Яковлевич. На чужом поле

   Минут через десять-двенадцать Лон возникла в дверном проеме с книгой в руке.
   - Привет тебе от грамотея. Посочувствовал мне. Попался, говорит, любитель книжек, а на другое не способен, что ли?
   Я неловко улыбнулся, не сводя глаз с толстого синего тома. Я
   был уверен в том, что коль понял речь устную, пойму и письменную.
   - Спасибо, Лон! Ты не представляешь, как меня выручила.
   - Ладно, - вздохнула Лон. - До завтра.
   - Спокойной ночи, Лон, - ответил я и придвинул книгу.
   - Эй, послушай!
   Я поднял голову. Лон стояла у двери и улыбалась печально и устало.
   - Как хоть зовут-то тебя?
   - Игорь.
   - Господи-и! - Лон всплеснула руками. - И откуда ты такой на мою голову? Имя - и то себе неземное выдумал.
   Теперь уже я чуть не всплеснул руками.
   - Неземное? Значит, это Земля?
   - Земля, милый, Земля. Не небо, там только господь бог, а нам именно здесь страдать суждено. На Земле. И настрадался ты, видно, на Земле. Спокойной ночи... И-горь.
   Она вышла, а я некоторое время сидел, переводя взгляд с городских огней на две небольшие луны в темном небе, вдыхая приторный чужой воздух, потом взял книгу и повернул ее названием к себе. На обложке золотились слова: "Краткая история".
   Сделаю небольшое введение. Этот мир, безусловно, назывался Землей. Вернее, он, конечно, назывался не так, но для меня его название звучало именно как "земля", то есть твердая поверхность того, что внизу, под ногами. На чем стоят. Второе. "Краткая история" была довольно увесистым томом с рисунками, фотографиями, картами, схемами, диаграммами и графиками, статьями по истории науки, искусства, религии и так далее и одолеть мне ее в ту ночь, конечно, не удалось. Я ее просто перелистал, просмотрел по диагонали, чтобы составить хотя бы самое общее представление. Читал же я "Краткую историю" довольно долго, несколько дней, однако пересказать постараюсь сразу и очень схематично. Согласитесь, для того, чтобы пересказать историю, пусть даже кратко, цивилизации, существующей не одно тысячелетие, потребовалось бы слишком много времени. Постараюсь уложиться в минимальный объем. Только основное.
   Итак, начнем с географии. Планета была богата водой и скудна сушей. Точнее, существовал только один довольно обширный материк, вытянутый с севера на юг наподобие клинка, рассекающего океанские воды. Имелись еще десятка три разбросанных в океане островов, самый крупный из которых, величиной примерно с нашу Корсику, прижимался к материку с юга, а почти вся остальная мелочь россыпью окружала материк, словно боясь заблудиться в океане. Полярные области были покрыты льдом. Всю остальную часть планеты занимала вода, мировой океан без каких-либо отмеченных на карте признаков суши.
   История цивилизации начиналась с легендарных правителей, носивших причудливые имена. Развитие шло по привычной схеме - от мелких, постоянно воюющих друг с другом рабовладельческих государств, в течение столетий неоднократно менявших названия и перекраивавших границы, до могучих рабовладельческих империй, расцветающих на континенте и медленно уходящих в глубины времен, чтобы уступить место другим. Империи расширялись и сжимались, и шло проникновение на острова, и острова становились колониями, и бунтовали против метрополий, и обретали независимость, и вновь подчинялись очередным империям. Вихляло пресловутое колесо истории по выбоинам, застревало в лужах, съезжало с дороги, переваливало через завалы, прокручивалось вхолостую в грязи, но непреклонное время катило да катило его все дальше и дальше, как и положено времени катить колесо истории.
   Добралось колесо и до феодальной раздробленности. В глазах моих рябило от перечисления походов и сражений, имен королей и полководцев, названий стран и пересказа деяний всяких мелких князьков. В общем, картина была знакомой: непрерывные войны, дворцовые перевороты, междоусобицы, бесплодные восстания, нашествия варваров, волнения... Потом дело дошло до феодальных монархий, солидных, крепко сколоченных государств, сосредоточивших всю силу аппарата принуждения на нещадной эксплуатации крепостных земледельцев. Практиковались и барщина, и оброк, и право первой брачной ночи, и возникали корпорации ремесленников в городах, и вспыхивали крестьянские бунты, и армии враждующих монархов топтали поля и рубили друг друга во имя господа бога и к вящей славе какого-нибудь Танитры Ровда Второго или Потоля Гронда Муста Кривоносого.
   Еще через полсотни страниц во всем здешнем мире осталась одна единственная могущественная империя, разбившая всех врагов и распространившая власть на континент и большие и малые острова. Началась эра правления династии Корвенсаков Богоугодных, которая и длилась уже четыреста двенадцать лет, три месяца и восемь дней. Империя успешно вступила в капитализм и, если верить "Краткой истории", весьма процветала. Власть в империи передавалась по наследству и все правительственные должности переходили от отца к сыну или к родственникам мужского пола. Двести лет назад династия Корвенсаков Богоугодных была вынуждена пойти на уступки набиравшим силу представителям крупного капитала и допустила в состав правительства буржуазных магнатов. Капиталистическая империя решительно и беспощадно подавила все сепаратистские тенденции и ныне здравствующий монарх Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный главенствовал в государстве, которое называлось Страной, и не было в этом мире ничего, неподвластного императору. Монархической власти способствовал, как водится, монотеизм, провозглашавший всех представителей династии Корвенсаков Богоугодных земными олицетворениями небесного отца. Бог был, безусловно, единым и, тем не менее, двойственным по своей природе, и земной его сущностью являлся, конечно, славный император Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный.
   Не все в империи было спокойно. "Краткая история" скупо упоминала
   о волнениях в разных частях Страны, усмиренных стражами общественного спокойствия, то есть полицейскими силами. Официальное правительственное издание, естественно, ничего не сообщало о причинах и ходе борьбы, но о ее размахе весьма красноречиво говорил такой восьмилетней давности факт: в ходе "волнений" "бунтовщикам" удалось целых двадцать шесть суток удерживать в своих руках остров Дарай у западного побережья континента.
   Самые разнообразные сведения из современной жизни Страны я узнавал в течение довольно длительного времени из книг, газет и разговоров. Для удобства изложу эти сведения в одном месте. Заранее приношу извинения за хаотичность, бессистемность изложения, но ведь не всем же даны литературные способности. Льва Толстого бы на мое место. Или хотя бы сотрудника заводской многотиражки.
   Так вот, Страна являлась развитым индустриально-аграрным государством, вполне соизмеримым по уровню экономики с нашими странами "Общего рынка". Кроме классового разделения общества здесь существовала и ярко выраженная кастовость: были касты рабочих, земледельцев, инженеров, врачей, ученых, управляющих и так далее. Должности передавались по наследству, хотя, в принципе, способный рабочий, например, мог выбиться в инженеры. Система образования находилась в ведении государства, будущие учителя заранее отбирались и соответствующим образом воспитывались. Способные школьники по рекомендации учителей могли со временем пополнить касту ученых.
   Автоматизация производства находилась в эмбриональном состоянии, рабочих рук было сколько угодно, а благодаря проводимой государством демографической политике население Страны последние четыре десятка лет оставалось стабильным. Страна не занималась космическими исследованиями и не стремилась к выходу в космос, поскольку изучать обитель бога, а тем более вторгаться в нее, считалось просто неприличным. Развитие получил только наземный и водный транспорт, авиации не было и в помине, так как воздухоплавание противоречило природе человека, которому бог не дал крыльев. Единственная известная официальной истории попытка была предпринята лет двести назад, когда некий изобретатель на одном из южных островов поднялся в небо на воздушном шаре. Хотя полет проводился ночью и в глубокой тайне, и воздушный шар упал в море, воздухоплавателю даже не дали возможности добраться до суши. Его забили веслами прямо в воде, а оболочку шара доставили на остров и наутро прилюдно сожгли. С произнесением соответствующих речей. Ходили, правда, слухи, что стражи общественного спокойствия располагают летающими машинами, дабы вовремя успеть в любую точку Страны. Слухи основывались на том, что иногда раздавался по ночам непонятный грохот в небе, и что крупные формирования стражей оказывались в эпицентре волнений с немыслимой быстротой. Да и сам император вечером мог выступать перед горожанами на севере, а наутро появиться уже на южном побережье, что, впрочем, могло объясняться его божественной природой. Никаких официальных разъяснений по поводу слухов, конечно, не делалось, а чем занимался секретный научный центр на западном острове Берес было мало кому ведомо в Стране, кроме бога, разумеется, Корвенсака Сория Милонда Богоугодного и других, кому положено было ведать.
   К достижениям медицины можно, безусловно, отнести широкое применение трансплантации внутренних органов, выращиваемых из биомассы буквально в колбах. Чемпион среди долгожителей Страны, ученый
   Хевд Ронис Стриб, прожил уже полтораста лет, поменяв два сердца, три печени и четыре почки. Кстати, Стриб продолжал работать в научном центре на острове Берес и являлся отцом атомной энергетики.
   Почитание единого и вездесущего бога занимало солидное место
   в жизни общества, хотя специальных служителей культа в Стране не было. Каждый (или многие) носил бога в душе и общался с ним без посредников. Между прочим, бог в понимании подданных Корвенсака Сория Милонда Богоугодного хотя и являлся единственным и безраздельным творцом всего сущего, но подчинялся созданным им самим физическим законам и нарушать их не мог. То есть сотворить чудо в нашем понимании бог этого мира был не в состоянии.
   Планета с двумя спутниками являлась единственной соседкой здешнего Солнца, космогонии как таковой не существовало и вся наука об устройстве мироздания сводилась к единственному нехитрому и знакомому тезису: бог создал Солнце, луны и звезды только для того, чтобы днем на планете было светло, а ночью красиво. Метеориты считались звездами, которым бог предписал завершить свой путь.
   Теперь о науке. О достижениях научно-технического прогресса. Электричество, радио и телефон вошли в употребление почти одновременно, с интервалом в два-три года, а вот до телевидения и лазеров Страна еще не добралась. Популярными у стражей общественного спокойствия были артиллерийские орудия и автоматическое стрелковое
   оружие, но особым почетом пользовались некие звукоизлучатели, которые воздействовали на мозг через кости черепа, вызывая длительное каталепсическое состояние. Все оружив находилось на строжайшем учете и незаконное изготовление и хранение его, не говоря уже о применении любым подданным монарха, за исключением стражей, каралось публичной казнью.
   И в завершение своего сумбурного повествования о сегодняшнем дне монархии, несколько слов об источниках энергии. Страна была богата полноводными реками, и многочисленные гидроэлектростанции работали день и ночь, а берега континента окаймлялись цепью приливных электростанций, использовавших даровую службу двух лун. И наконец, как я уже говорил, государство Корвенсака располагало атомной энергетикой, создателем которой являлся долгожитель Стриб. Атомная энергия была открыта пятьдесят лет назад и подземные испытания на полигоне западного острова Карида увенчались успехом. Ничего больше "Краткая история" не сообщала и кое-какие подробности я узнал уже утром.
   Я опустил голову на страницы и почти сразу очутился в гостях у Корвенсака Сория Милонда Богоугодного. Монарх был очень похож на свою фотографию в "Краткой истории" - полноватый мужчина средних лет в темном строгом костюме, с коротко остриженными светлыми волосами, разделенными посредине пробором, с хитровато прищуренными голубыми глазами, мясистым носом и добродушными пухлыми губами, этакий добрый дядюшка, любитель поспать и повозиться с детьми, и посидеть в кресле-качалке с трубкой, набитой душистым табаком. Чем-то он смахивал на кота Леопольда из мультика. Его величество благосклонно кивнул, достал откуда-то синий том "Краткой истории" и начал негромко и монотонно читать мне о жизни и деяниях своих славных феодальных предков.
   4.
   Не знаю, когда и как я перебрался на диван, но проснулся именно на диване. За окном голубело небо, тянулись по нему волокнистые красноватые облака и кружила птица под облаками. За дверью что-то постукивало и слышалось тихое пение. На столе лежала раскрытая книга.
   Случившееся не было сном. Случившееся было настолько же реальным, насколько и я сам. Я, Игорь Губарев, учитель истории и обществоведения, ушедший прогуляться тихим вечерком и со своей прогулки не вернувшийся. На мгновение я представил себе, что т о т Игорь Губарев успешно добрался до дома, поужинал, полистал журнальчик, лег спать, а наутро отправился по магазинам прикупить кое-что в дорогу к российским ягодным и грибным лесам. Представил я себе такую картину и мне стало неуютно. Жутковато мне стало.
   Я сел и обнаружил, что спал прямо в футболке и джинсах. Только кроссовки с неразвязанными шнурками валялись возле дивана. Я слушал тихое пение Лон, а она все стучала и стучала посудой и в комнату не заглядывала.
   Я обулся и встал. Подошел к столу и заглянул в книгу. Да, атомная энергетика. Долгожитель Стриб и подземные испытания на полигоне западного острова Карида.
   Хорошо бы сюда моих ребят. Хорошо бы сюда Лешку Вергиенко. "Вполне возможно, Игорь Сергеич, что от иного мира нас отделяют вовсе не космические расстояния, а всего одна дверь. Проблема лишь в том, как ее открыть." Что ж, может быть, я теперь и оказался именно за такой дверью, всего в двух шагах от хоженой-перехоженой лесопосадки и шумного проспекта...
   - Доброе утро, Лон, - сказал я, входя на кухню.
   Лон вздрогнула и повернулась от стола. Она опять была в длинном красном халате, свежая и немного печальная, и волосы ее так же струились по плечам.
   - Здравствуй, Игорь, - тихо ответила Лон и кивнула на табурет. Садись, позавтракай. Не хотела тебя будить. Начитался?
   - Да, - рассеянно отозвался я, изучая яркий плакат, висевший на стене возле вешалки с полотенцами.
   На плакате были схематично изображены контуры континента, а внутри контуров располагалась цветная фотография довольно красивого многоэтажного здания с большими окнами, плоской крышей и стеклянными дверями фасада. К дверям вела широкая лестница, покрытая разноцветным узорчатым ковром, за стеклами виднелись голубые мундиры. Здание было насыщено воздухом и светом и словно парило над площадью, залитой солнцем. Массивная фигура на крыше, стоявшая, заложив руки за спину и величественно взирая сверху на окружающее, мраморным своим ликом весьма смахивала на Корвенсака Сория Милонда Богоугодного. Без сомнения, на фотографии был запечатлен императорский дворец. Справа и слева от фотографии на фоне континента располагался напечатанный крупными красными буквами текст. Текст гласил: "Что ты выбираешь? Со мной, в славной Стране - ДА или без меня и без славной Страны - НЕТ? Доволен твоим правильным выбором".
   - Что это значит? - спросил я, садясь на табурет.
   Лон поставила передо мной чашку, проследила за моим взглядом
   и нахмурилась. Некоторое время она молча глядела в окно, потом повернула ко мне строгое чуть печальное лицо и тихо произнесла:
   - Я ведь просила: лучше ничего не говори, только не считай меня дурочкой. И-горь... Гор... - Она горько усмехнулась. - Только не притворяйся.
   - Но я действительно ничего не знаю. Честное слово. Я действительно ничего не знаю! Ты можешь представить человека, который ничего не знает, можешь?
   Она молчала.
   - Так вот он перед тобой!
   Лон долго изучала меня прищуренными серыми глазами, потом вздохнула и ссутулилась.
   - Ладно. В конце концов, твое дело... Гор. В конце концов, у каждого свои заботы. И своя линия поведения. Спрашивай о чем хочешь, я расскажу все, что знаю. Наверное, причины у тебя серьезные?
   - Очень серьезные.
   - Ладно, - повторила она. - Каждый живет, как ему удобней. Картинка
   эта, - она кивнула на плакат, - выдается всем бесплатно и в обязательном порядке, и должна висеть на видном месте. Она гораздо важнее куска хлеба в доме и вообще гораздо важнее всего. Потому что если мы согласны мирно уживаться с нашим Богоугодным, мы имеем право на жизнь.
   - А если нет?
   - Тогда не будет больше ни Богоугодного, ни нас, ни Страны. Ничего больше не будет. Одна загробная маета, и ведь еще как кому повезет. Лично мне с моим ремеслом на райские луга никак не попасть.
   - А почему не будет больше ничего?
   Лон взглянула на меня почти с ненавистью.
   - Какой ты все-таки!.. Ох, и нашла же себе на свою голову! Да потому, что под дворцом нашего Богоугодного спят в земле прелестные крошки, да, мы их так и зовем: "прелестные крошки", как он их назвал. Спят себе спокойно и видят всякие там приятные сны. Но если кому-то что-то в нашем Богоугодном не понравится, и захочет кто-то поступить как в старину, когда императоры больше года не держались, то Богоугодному придется разбудить своих крошек. И тогда мы все заснем навеки.
   Именно такого ответа я и ожидал. Именно это я и сообразил, прочитав надпись на картинке.
   - А можно подробнее об этих крошках?
   Лон резко встала, вышла из кухни, почти сразу вернулась и бросила на стол сложенную вдвое разноцветную полоску бумаги, напоминающую наши открытки. И опять ушла.
   Я взял "открытку". На обложке была изображена копия кухонного плаката с тем же мраморным императором на крыше дворца и риторическим вопросом о выборе, а внутри, на развороте, имелся убористый текст. В тексте прославлялся Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный, отмечались заслуги перед обществом величайшего ученого всех времен и народов Хевда Рониса Стриба и сообщалось о том, что атомные детища Стриба покоятся на солидной глубине под императорским дворцом, лежа рядочками в уютных гнездышках и образуя огромный куб со сторонами в два километра. Атомные бомбы назывались именно "прелестными крошками" и находились в полной готовности к употреблению. Читателю ненавязчиво рекомендовалось не искушать судьбу и не затевать ничего против благодетеля Корвенсака Сория Милонда Богоугодного, а в качестве поощрения подобного поведения император от имени правительства и от себя лично обещал не тревожить сон прелестных крошек. В общем, вы мне я вам...
   Я не знал, способны ли восемь кубических километров атомных
   бомб разнести планету на куски, но склонен был полагать, что способны. В таком случае, Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный являлся действительно богоугодным. Другого Стране просто не суждено было иметь. Если эту затею придумал сам император, то он являл собой уникальный экземпляр разумного существа...
   Я вертел в руках ужасную открытку, оглушенный открывшейся истиной, и просто не знал, что мне с этой истиной делать.
   - Я пошла.
   Лон стояла в прихожей в серебристом платье, с этим браслетом
   на шее, и вид у нее был знакомо деловитым и скучающим. Человек шел
   работать. Хотя и имелась в этой работе своя специфика, но человек
   шел работать, и все шли работать; работать, а не бунтовать, и не
   устраивать заговоры, и не поднимать восстание. У всех, у всех были яркие плакаты на стенах и яркие открытки на столах, и все шли работать работать, а не бунтовать, потому что всем, конечно, хотелось жить и радоваться жизни, и никому не хотелось пробуждения прелестных крошек, способных превратить планету в яму без стенок и дна.
   В пустоту. В ничто.
   - Я пошла, - повторила Лон. - Оставайся здесь... Гор. Я скоро.
   Хлопнула дверь. Я вышел в прихожую, заглянул в комнату Лон и увидел у окна низкий столик с прозрачной розовой вазой, в которой стояли лиловые цветы с широкими треугольными лепестками, кресло-качалку, застекленный шкафчик с журналами, безделушками и тремя бутылками изящной формы, узкий диван, покрытый бледно-розовым пушистым пледом, стенной шкаф, еще один столик со швейной машинкой и сложенным куском блестящей узорчатой ткани; над машинкой были прикреплены к розовым обоям цветные вырезки из журналов мод. Напротив двери на стене висело высокое зеркало, в котором отражался я. Лицо у меня было растерянное.
   Я постоял немного, разглядывая себя, вздохнул и вернулся в комнату, в
   которой провел ночь. Подушка и одеяло с дивана были убраны. Раскрытая
   синяя книга по-прежнему лежала на столе. Из окна, с высоты восьмого
   этажа, открывался ряд таких же стандартных десятиэтажных
   параллелепипедов. Дом стоял на холме и улица ныряла в зелень
   деревьев. До самого горизонта, терявшегося в белесой дымке, тянулись
   городские кварталы, разреженные зелеными островками скверов. Слева
   маячили пирамидальные гиганты с плоскими крышами, утреннее солнце отражалось в их окнах и казалось, что за каждым окном полыхает пожар. Правее этих подобий Хеопсовой усыпальницы дымили у горизонта три черных трубы и дым пушистыми кофейными клубами возносился к красноватым волокнистым облакам, застывшим в бледной голубизне. Еще правее над зеленым островом вздымалась ажурная кольцеобразная конструкция, половина видимого над деревьями гигантского колеса, очень похожего на аттракцион "колесо обозрения" в наших парках культуры и отдыха. На таком вот колесе мы катались с Ирой, всплывая высоко-высоко над городом, так что нам открывались поля, окружная дорога с игрушечными разноцветными автомобильчиками, неширокая наша степная речушка, бегущая к Черному морю, и загородные сады. Мы сидели, прижавшись друг к другу, одни только хрупкие перильца отделяли нас от пустоты, и жутко было смотреть вниз, на посыпанные гравием дорожки парка, и нужно было глядеть вдаль, только вдаль, на уплывающую за горизонт сгепь. И хорошо еще было целоваться там, наверху...
   Стоп! Опять начались заносы на скользкой дороге.
   Справа от меня над крышами впечаталось в горизонт знакомое здание, увенчанное мраморной фигурой, спокойно взиравшей на окружающее каменным своим взором и невидимой нитью связанной с атомной смертью под ногами. Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный господствовал над городом и над Страной, господствовал над миром, существовавшим в данный момент истории только потому, что существовал остроумный император.
   Я взял со стола увесистый том, перебрался на диван и погрузился в изучение географии экономики, права и культуры Страны.
   ...Лон вернулась, когда солнце повисло над статуей императора, а неподвижные красноватые облака почти полностью растворились в голубизне. Она серебристой молнией ворвалась в комнату и успокоенно прислонилась к стене, увидев меня.
   - Я боялась... ты уйдешь... Гор. - Она не могла отдышаться. - Очень боялась...
   - Ну что ты, Лон. Разве я мог бы?
   - Дверь открыть нетрудно.
   - Дело же не в двери. Разве я мог так уйти?
   Лон бросила на пол сумочку, села у стола, подперев щеку ладонью.
   - Это правда, Гор?
   Я молча кивнул.
   - И откуда ты такой на мою голову? - задумчиво сказала Лон, машинально накручивая на палец свою темную прядь. - Откуда?
   Ну и что изменилось бы от того, скажи я Лон, откуда здесь взялся?
   Я потрогал пятнышко под правым ухом и спросил:
   - Это от рождения? У всех-всех?
   Ее серые глаза потускнели. Она вздохнула, посмотрела на меня, как на несмышленыша, опустила голову и тихо произнесла:
   - Издеваешься? - И сразу испуганно добавила: - Прости! Да, это у всех. От рождения. Знак человека.
   Она опять вздохнула и поднялась.
   - Пойдем, я договорилась.
   - Куда?
   - К одному типу. - Лон неопределенно мотнула головой. - Есть тут один хороший знакомый. - Она брезгливо скривила губы. - Сказал, что все сделает.
   - Спасибо, Лон!
   Мне было стыдно. Ходила-то она, значит, не на работу. Э-эх, воспитатель молодого поколения!..
   Она подняла с пола сумочку и пошла к двери. Я заправил футболку и последовал за ней.
   Что я, чужак, мог сделать для нее, кроме этого "спасибо"? И была ли ей нужна моя благодарность? Пока я приносил Лон одни убытки. Но дал себе слово, что постараюсь расплатиться. И поймите, дело здесь вовсе не в пресловутом отвратительном принципе "ты мне - я тебе". Думаю, Лон и не собиралась ничего требовать от меня. Просто поступить иначе любой на моем месте был бы не вправе.
   Мы шли рядом по тихим зеленым улочкам, редкие прохожие смотрели
   на нас и понимающе ухмылялись, а Лон брела, опустив голову и упрямо сжав губы, и все больше мрачнела. Я взял ее за руку, но она оттолкнула мою ладонь.
   - Не надо, Гор.
   Я вслед за ней свернул в заваленный пустыми ящиками двор. На веревках сушилось пестрое белье, грелся на солнышке заросший тип неопределенного возраста в подобии пиджака, рваных брюках и с босыми ногами. Тип лениво помахал рукой, но Лон не ответила на приветствие и ускорила шаги. Мы петляли между штабелями ящиков, потом спустились по железным ступенькам в темный коридор, вновь поднялись в глухой дворик с единственной дверью в стене, очутились в подъезде и из него вышли на перекресток. Если Лон хотела, чтобы я перестал ориентироваться на местности, то могла считать свою задачу выполненной. Хотя все наши блуждания были лишними: я и так пока не ориентировался в городе. Впрочем, Лон, конечно, этого не знала.