Корнблат Сирил. Корабль-акула

   Утро было прекрасно. Небо лососевого цвета, сверкающее море, надутые белые паруса кораблей, растянувшихся длинной шестидесятимильной линией по океанской голубизне, все это могло ободрить любого.
   Это было долгожданное утро. Весь улов засолен, водяные цистерны полны, от восхода до заката солнца из тысячи труб испарителей собирается девять галлонов воды, сила ветра обеспечиваетхорошую маневренность судна, надутые паруса прекрасны. Все это было наградой для них. Сто сорок один год назад группа "Гренвилл" вышла из Ньюпорт Ньюс в Виргинии, чтобы ее заслужить.
   Ах этот великолепный праздник отплытия! Мужчины и женщины, все, кто поднялся на палубу, считались героями и укротителями природы, посвятившими себя прославлению СВМ! Но СВМ означало проссто Северо-Восточная Метрополия, единый человеческий муравейник, протянувшийся от Бостона до Ныопорта, вздымающийся ввысь и забирающийся под землю, ползущий на запад, уже захвативший Питтсбург и подбирающийся к Цинциннати.
   Первое морское поколение вздыхало о культуре СВМ, грустило по ней, но утешало себя мыслью о патриотическом характере своей жертвы: любое решение было лучше, чем вообще никакого, а группа "Гренвилл" забрала из этого сборища миллион двести пятьдесят тысяч человек. Они были эмигрантами, отправившимися на море, и, как все эмигранты, тосковали по прежней родине. Потом пришло второе поколение, и, как обычно, у него не было терпения выслушивать рассказы стариков. Море, шторм, канат - только это было реально. А затем родилось третье поколение, и как все третьи поколения, ощутило вдруг ужасную пустоту вокруг и утрату. Что истинно? Кто мы такие? Что такое СВМ, которую мы потеряли? Но к тому времени деды и бабки могли лишь бормотать что-то бессмысленное, культурное наследие пропало, растраченное тремя поколениями, погубленное навсегда. Четвертое же поколение, как обычно, ничто уже не волновало.
   Те, кто входил в совет, заседающий на корме, относились к пятому и шестому поколениям. О жизни они знали все, что следовало знать. Жизнь - это был корпус и мачты, парус и такелаж, сеть и испарители. Ничего больше, но и ничего меньше.
   Без мачт не могло быть жизни, точно так же ее не могло быть и без сети.
   Совет корабля не командовал, предоставляя это капитану и офицерам, а лишь советовал и, в случае необходимости, выносил приговор по уголовным преступлениям. Во время страшной зимы без сбора восемьдесят лет назад Совет предложил эвтаназию для всех, перешагнувших рубеж шестидесяти трех лет, и для каждого двадцатого из всех остальных взрослых членов команды. Совет вынес жестокие приговоры предводителям восстания Пиля: их выбросили за борт, а сам Пиль был повешен на бушприте - морской эквивалент распятия. С тех пор ни один мегаломан * не пробовал внести разнообразие в жизнь своих товарищей. Долгие муки Пиля дали ожидаемый результат.
   * Мегаломан - человек, одержимый манией величия.
   Эти пятьдесят человек представляли каждый отдел корабля и каждую возрастную группу. Если на борту существовал коллективный разум, он сосредоточился именно здесь, на корме.
   Самый старый из собравшихся, парусный мастер на пенсии Ходгинс, с бородой патриарха и до сих пор зычным голосом, был представителем и начал собрание.
   - Коллеги, судьба наша свершилась - мы уже мертвы. Приличия требуют не затягивать агонии, рассудок убеждает, что мы не сможем выжить. Предлагаю общую почетную смерть и передачу запасов нашего корабля для раздела между остальными кораблями группы, по выбору коммодора.
   Солтер не очень-то верил, что предложение старика будет принято. Тут же встала главный инспектор и произнесла всего три слова:
   - Не мои дети!
   Женщины угрюмо закивали головами, мужчины отрешенно вторили им. Приличия, долг и здравый смысл имели значение до тех пор, пока не сталкивались с этой стальной стеной. Не мои дети!
   Молодой интеллигентный капеллан спросил:
   - Кто-нибудь пытался узнать, может ли сбор лишнего такелажа на всех кораблях группы помочь сделать временную сеть?
   Капитан Солтер мог ответить на этот вопрос, но - как убийца двадцати тысяч доверенных ему душ - не смог издать ни звука. Он просто кивнул в сторону своего офицера связи.
   Лейтенант Цвингли немного потянул время, доставая шиферную дощечку с записями и делая вид, что просматривает их, наконец сказал:
   - В 0.35 передан световой сигнал на "Гренвилл" с уведомлением о потере сети. "Гренвилл" ответил следующее: "Ваш корабль отныне не входит в группу. Не могу давать никаких указаний. Примите мои личные соболезнования. Подпись - коммодор".
   Капитан Солтер наконец заговорил:
   - Я послал еще несколько сообщений на "Гренвилл" и к нашим соседям, но они не ответили. И это правильно - мы больше не принадлежим группе. Ошибка сделала нас обузой для группы, и мы не можем рассчитывать ни на чью помощь. Я никого не виню - такова жизнь.
   Капеллан сложил руки и принялся беззвучно молиться. И тут заговорил член Совета, которого капитан Солтер до этого видел в другой роли. Это была Джевел Флит, высокая бледная девушка, два года назад бывшая его любовницей. "Наверное, замещает кого-то ", - подумал он. Солтер не знал даже, чем она занималась, - с тех пор, как они расстались, он избегал ее. Впрочем, она даже не была замужем, не носила кольца. Не было у нее и зачесанных назад волос - неофициального знака полуофициальных любителей одинокой жизни, так называемых "суперпатриотов" (людей или безразличных в сексуальном плане, или не выносящих детей). Это была просто женщина в мундире... Кстати, каком мундире? Ему пришлось сосредоточиться, чтобы увязать изображенные на ее значке ключ и перо с нужным отделом. Она была корабельным архивариусом, подчиняясь начальнику канцелярии, скромной служащей, вытирающей где-то пыль и стоящей очень низко на служебной лестнице. Вероятно, коллеги из канцелярии выбрали ее заместителем, заботясь о ее карьере, зашедшей в тупик.
   - Моя работа, - начала она спокойным, ровным голосом, состоит прежде всего в поисках прецедентов в корабельном журнале, когда возникнут необычные обстоятельства и никто не знает, в какой форме их нужно записать. Это одно из тех раздражающих дел, которые кто-то должен выполнять, но которые не заполняют времени, отведенного для работы. В связи с этим у меня много свободного времени. Кроме того, я не замужем и не интересуюсь спортом и играми. Я говорю об этом, чтобы убедить вас, что за последние два года прочла весь корабельный журнал.
   Послышался ропот. Действительно, это было удивительно бессмысленное занятие! Ветер и состояние погоды, шторма и периоды штиля, сообщения, встречи и выговоры, преступления, процессы и приговоры за сто сорок лет. Какая скука!
   - То, что я сейчас прочту, - продолжала она, - может иметь некоторую параллель с нашей ситуацией. - Она вынула из кармана табличку и начала читать: - Выписка из журнала, датированная тридцатым июня 72 года группы. "В сумерках вернулся на шлюпке отряд Шекспира, Джойса и Мелвилла. Задание не выполнено. Шестеро умерли от ран, но все тела были найдены. Оставшиеся шестеро перенесли психический шок, но смогли ответить на наши вопросы. Они говорили о новой религии, царящей на берегу, и ее влиянии на человечество. Меня убедили, что мы, рожденные на море, не можем более иметь дела с континентами. Тайные экспедиции на сушу необходимо прекратить. Подпись - капитан Сколли".
   Мужчина с фамилией Сколли гордо улыбнулся - его предок! Как и остальные, он гадал, каков смысл этого фрагмента и как остальные, пришел к выводу, что никакого.
   Капитан Солтер хотел выступить и не мог решить, как ему обращаться к девушке. Это была его Джевел, и все об этом знали. Если он скажет "архивариус Флит", то не поставит ли себя в глупое положение? Ну ничего, если уж он настолько глуп, что потерял сеть, нужно быть последовательным и обращаться официально к бывшей любовнице.
   - Архивариус Флит, - сказал он, - какой вывод можно сделать из этого отрывка?
   Она ответила спокойно, обращаясь ко всем:
   - Из этих туманных слов следует, что до 72 года группы постановления Хартии регулярно нарушались с ведома и по прямым указаниям очередных капитанов. Предлагаю нарушить их еще раз - чтобы выжить.
   Хартия. Она была чем-то вроде фундамента их этики. Ее изучали сызмальства, а каждое воскресенье, коща корабль готовился к службе, ей воздавали почести. Текст ее был выгравирован на пластинах фосфорной бронзы, укрепленных на каждом корабле на мачте "Понедельник". И на всех были одни и те же слова:
   В ОБМЕН НА МОРЕ И ЕГО СОКРОВИЩА МЫ ОТ СВОЕГО ИМЕНИ И ОТ ИМЕНИ НАШИХ ПОТОМКОВ ОТКАЗЫВАЕМСЯ ОТ ЗЕМЛИ, С КОТОРОЙ ВЫШЛИ. РАДИ БЛАГА ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ПОДНЯЛИ МЫ ПАРУСА НА ВЕЧНЫЕ ВРЕМЕНА.
   По крайней мере половина собравшихся невольно повторила шепотом эти слова.
   Бывший парусный частер Ходгинс встал, дрожа от негодования.
   - Богохульство! - крикнул он. - Эту женщину нужно повесить на бушприте!
   - Я разбираюсь в богохульствах лучше вас, - задумчиво произнес капеллан, - и поверьте, вы ошибаетесь. Верить, что Хартия - религиозный наказ, обычное суеверие. Она дана нам не от Бога, а является просто договором между людьми.
   - Это откровение! - надрывался Ходгинс. - Откровение! Это самый новейший завет! Перст божий указал нам чистую и трудную жизнь на море, вдали от земли, от грязи, чрезмерного размножения и болезней!
   Таково было всеобщее мнение.
   - А как быть с моими детьми? - спросила главный инспектор. - Неужели Бог хочет, чтобы мы умерли с голоду или... или...
   Она не закончила вопрос, но последние, не произнесенные слова звучали у всех в ушах: были съедены.
   На борту некоторых кораблей, где случайно преобладали старики, и там, где пару поколений назад какая-нибудь сильная личность создавала культ Хартии, идея самоубийства могла рассчитывать на решительное большинство голосов. На других кораблях, где не произошло ничего особенного и жизнь текла без проблем и забот, а умение принимать трудные решения забылось, могли начаться беспорядки, люди могли отказаться от каких-либо действий, скатиться к варварству. На борту же корабля Солтера совет проголосовал за отправку небольшой группы на берег для изучения ситуации. В описании планируемой акции они постарались использовать все возможные эвфемизмы, принимали решение целых шесть часов, а теперь, - скорчившись, сидели на корме, словно ожидая грома с ясного неба.
   В состав десантного отряда вошли: капитан Солтер, архивариус Флит, младший капеллан Пембертон и главный инспектор Гревс.
   Солтер забрался на свой командный пункт на "Пятнице", взглянул на карту, взятую в архиве, и через звуковую трубу отдал приказ рулевым:
   - Смена курса на четыре градуса, красный.
   В тоне повторяющего команду отчетливо звучало недоверие.
   - Выполнять, - сказал Солтер.
   Корабль затрещал, когда восемьдесят человек навалились на румпель, а след за кормой постепенно начал искривляться. Тридцатый корабль соединения правого борта покинул свое место в строю. Сзади доносились боцманские свистки с тридцать первого корабля, на котором, чтобы сомкнуть строй, поднимали дополнительные паруса.
   "Могли бы дать нам какой-нибудь сигнал", - подумал Солтер, опуская бинокль. Но на мачте тридцать первого корабля продолжал развеваться только вымпел капитана.
   Солтер вызвал сигнальных офицеров и указал на собственный вымпел.
   - Снимите его, - сказал он хриплым голосом и спустился в свою каюту.
   Новый курс должен был привести их к месту, которое на карте называлось Нью-Йорк Сити.
   Солтер отдал свои последние, как он думал, приказы лейтенанту Цвингли; шлюпка уже висела на талях, а трое его спутников сидели в ней.
   - Держись этого места, пока сможешь, - посоветовал он. Если мы выживем, то вернемся через пару месяцев. Если не вернемся, это будет серьезный аргумент против попытки пристать к земле и поселиться на континенте. Но это будут уже твои проблемы, а не мои.
   Они отсалютовали друг другу, Солтер прыгнул в шлюпку и дал знак людям, стоявшим у лебедок. Медленно, со скрипом лодка начала опускаться.
   Солтер: капитан; возраст сорок лет; холост ввиду занимаемой должности; родители: Клейтон Солтер, старший консерватор, и Ева Романо, главный диетолог. В возрасте десяти лет выбран из подготовительной школы на курс А; свидетельство окончания парусной школы в возрасте шестнадцати лет; диплом навигатора в возрасте двадцати лет; офицерская школа закончена в возрасте двадцати четырех лет; звание мичмана - в двадцать четыре года, лейтенанта - в тридцать, капитана фрегата - в тридать два, одновременно принимает командование тридцатым кораблем соединения правого борта.
   Флит: архивариус; возраст двадцать пять лет; незамужняя; родители: Джозеф Флит, организатор развлечений, и Джесси Ваггонер, то же самое. Закончила подготовительную школу в возрасте четырнадцати лет; свидетельство окончания курса В; школа канцеляристов в возрасте шестнадцати лет; свидетельство окончания Высшей Канцеляристской Школы в возрасте восемнадцати лет; коэффициент эффективности 3,5.
   Памбертон: капеллан; возраст тридцать лет; женат на Риве Шилдс, медицинской сестре, бездетны по собственному желанию; родители: Уилл Памбертон, старший дистиллятор воды, и Агнес Хант, помощник оператора валяльной машины. Закончил подготовительную школу в возрасте двенадцати лет; свидетельство окончания курса В; Духовная Семинария в возрасте двадцати лет; викарий вахты, затем капеллан.
   Гревс: главный инспектор; возраст тридцать четыре года; замужем; муж: Джордж Омани, кузнец третьего класса, двое детей. Закончила подготовительную школу в возрасте пятнадцати лет; свидетельство окончания Школы Инспекторов в возрасте шестнадцати лет; инспектор третьего класса, второго класса, первого класса; старший инспектор и главный; коэффициент эффективности 4,0; три благодарности.
   Направление: континент Северной Америки.
   Около часа все гребли, а потом поднялся бриз, дующий в сторону суши, и Солтер установил мачту.
   - Весла сложить. - скомандовал он и тут же пожалел, что не может отменить приказ. Теперь у них будет время подумать о том, что они делают.
   Уже сама вода, по которой они плыли, отличалась цветом от знакомых им вод открытого моря. И волновалась она тоже иначе. То, что в ней жило...
   - О Боже! - воскликнула Гревс, указывая в сторону кормы.
   Они увидели большую рыбину, длиной в половину шлюпки, которая лениво вынырнула, а затем так же лениво ушла обратно под воду. Они успели разглядеть только серо-стальную кожу, а не чешую, и огромную щель пасти.
   - Невероятно, - потрясение выдавил Солтер. - Думаю, в прибрежных водах, где не было ловли, сохранились еще несколько крупных экземпляров. И меньшие, которыми они кормятся... И длиной в фут, которых едят меньшие...
   Неужели утверждение, что человек навсегда изменил жизнь моря, было лишь пустой самонадеянной похвальбой?
   Солнце опускалось все ниже, и верхушка "Понедельника" исчезла, скрытая кривизной горизонта. Ветер, наполняя парус, толкал лодку в сторону дымки, закрывающей берег, на который они избегали смотреть слишком внимательно. Затененная фигура размером с мачту с одной поднятой рукой, а за ней какие-то массивные блоки.
   - Вот конец моря, - сказал капитан.
   Гревс ответила так, как привыкла говорить, когда какой-нибудь нерасторопный младший инспектор сообщал о медной зелени на стали.
   - Вздор! - Впрочем, она тут же поправилась: - Простите, капитан, разумеется, вы правы.
   - Но прозвучало это странно, - капеллан Пембертон старался ей помочь. - Интересно, куда все они делись?
   Джевел Флит вставила своим спокойным голосом:
   - Мы уже должны миновать место, где они сливали в море свои сточные воды. Они гнали их по трубам, уложенным по дну моря, и выпускали на расстоянии нескольких миль от берега. Стоки окрашивали воду и воняли. В первые годы смена цвета и запаха воды была для капитанов указанием, что пора делать поворот.
   - Вероятно, с тех пор они улучшили систему очистки, сказал Солтер. - Ведь прошли века.
   Последние его слова словно повисли в воздухе. Капеллан вглядывался в дымку впереди. Нет, он не ошибся, это большая скульптура - их идол. Над заливом в большом городе возвышается идол и к тому же в виде женщины - худший, какого только можно вообразить.
   - Я думал, что они стоят только в святых местах, - недоуменно буркнул он.
   Джевел Флит поняла, что он имеет в виду.
   - Я думаю, это не предмет культа, - сказала она. - Это что-то вроде... такого большого украшения.
   Гревс посмотрела на огромную фигуру и вспомнила корабельный кустарный промысел: спрессованные водоросли разглаживались и соединялись так, что возникали маленькие коробочки для семейных драгоценностей, миниатюрные бюсты детей. Пожалуй, у архивариуса Флит опасно буйная фантазия. Украшение! Размером с мачту!
   Должно же здесь что-то делаться, подумал капитан. Должна вестись какая-нибудь торговля, приплывать и уплывать лодки. Место перед ними явно было островом, к тому же населенным, поэтому людей и продукты должны привозить на него и забирать обратно. Лодки, куттеры, шлюпки должны заполнять залив и две эти реки, а на той узкой полосе воды они должны толпиться, стоя на якоре со свернутыми парусами. Но ничего подобного не было - лишь пара белых птиц, нервно кричащих при виде их лодки. Из легкой дымки появились какие-то громады: красные, как заходящее солнце, кубы, равномерно усеянные черными точками. Они напоминали крупные игральные кости, уложенные друг возле друга, каждая размером с корабль, каждая способна вместить двадцать тысяч человек.
   Но куда же делись все эти люди? Ветер и течение быстро доставили их к проливу, где должны были бы находиться сотни судов.
   - Убрать парус! - скомандовал Солтер. - Весла на воду.
   Под аккомпанемент скрипа уключин, криков белых птиц и плеска волн под носом шлюпки они гребли в тени большой красной кости в сторону дока, одного из сотни зубов, торчащих из берега острова.
   - Левый борт, загребай, - сказал Солтер. - Суши весла. Капеллан, багор.
   Он направил лодку в сторону стальной лесенки, и Гревс зло фыркнула, видя толстый слой ржавчины на ее ступенях. Солтер привязал швартов к изъеденному ржавчиной кованому кольцу.
   - Идем, - произнес он и начал подниматься.
   Когда все четверо уже стояли на выложенном стальными плитами доке, капеллан Пембертон, разумеется, помолился. Гревс прочла молитву, почти не думая о том, что делает: внимание ее было поглощено ужасной грязью, царившей повсюду - куда ни глянь, ржавчина, пыль, мусор, запустение. Спокойное лицо Джевел Флит не выражало ничего, а капитан внимательно изучал черные окна в ста ярдах от борта, то есть от берега! Он ждал и думал.
   Наконец двинулись в сторону зданий. Солтер шел впереди. То, что они чувствовали под ногами, было странным и мертвым, оно терзало ступни и мышцы бедер.
   Могучие красные кости вблизи не казались такими безумными, как издалека. Это были тысячефутовые кубы из кирпича, того материала, которым на кораблях выкладывали печи. Они покоились на зеленой, потрескавшейся поверхности, которую Джевел Флит назвала "цемент" или "бетон" - названия, взятые из какого-то дальнего уголка ее памяти.
   Имелся там и вход, а над ним надпись: ДОМА ГЕРБЕРТА БРОУНЕЛЛА-МЛАДШЕГО. Бронзовая пластинка вызвала у них чувство вины, поскольку напомнила Хартию, но слова, которые они прочли, были совершенно иными. Иными и низкими.
   ВСЕМ НАНИМАТЕЛЯМ
   Жизнь в квартире Пректа является привилегией, а не правом. Дневные Осмотры - основа Проекта. Посещение, по крайней мере, раз в неделю, выбранной церкви или синагоги необходимо для Семей, желающих пользоваться уважением; доказательство посещения должно предъявляться по первому требованию. Обнаружение алкоголя или табака будет рассматриваться как основание для выселения. Чрезмерное потребление воды или энергии, а также расточительность к продуктам будут рассматриваться как основание для выселения. Разговоры на любом языке, кроме американского, особами от шести лет и старше являются основанием для признания их элементами, не поддающимися ассимиляции, но это не должно затруднять отправления религиозных обрядов на иных, нежели американский, языках.
   Ниже находилась вторая пластинка, сделанная из более светлой бронзы и содержащая следующее дополнение: "Ни одно из вышеперечисленных правил не может быть использовано для оправдания действий, имеющих целью растление, проводимое под предлогом отправления каких-либо религиозных обрядов. Вместе с тем, предупреждаем всех нанимателей, что недонесение о подобного типа отправлениях влечет за собой немедленное выселение и сообщение властям".
   Вокруг пластины чья-то рука изобразила толстыми мазками смолы что-то вроде анатомической рамки, на которую все четверо смотрели с удивлением и отвращением. Наконец Пембертон произнес:
   - Это были набожные люди.
   Никто не обратил внимания на прошедшее время, это восприняли совершенно естественно.
   - Очень разумно, - согласилась Гревс. - Они не терпели всяких глупостей.
   Капитан Солтер мысленно не согласился с ними. Корабль, на котором действовал бы такой строгий устав, затонул бы в течение месяца. Неужели люди суши так сильно отличались от них?
   Джевел Флит не сказала ничего, но глаза ее увлажнились. Возможно, ей представились испуганные человечки-крысы, преодолевающие нечеловеческий лабиринт ужасных наказаний и мелких поощрений.
   - В сущности, - заметила Гревс, - это просто жилая палуба с каютами. У нас свои каюты, у них свои. Можно их посмотреть, капитан?
   - Мы же отправились на разведку, - пожал плечами Солтер. Они вошли в замусоренный холл и увидели давно остановившийся лифт - на корабле имелось множество ручных подъемников, поэтому они опознали его без труда.
   Порыв ветра принес под ноги капеллана листок с каким-то текстом, и тот машинально нагнулся, чтобы его поднять. Возмутительно: бумага и без присмотра! Ведь ветер может сдуть ее с палубы, и бесценный листок будет навсегда потерян для хозяйства корабля. Поняв абсурдность своего жеста, священник покраснел.
   - От стольких привычек придется отвыкать, - сказал он и развернул бумагу, чтобы взглянуть на нее.
   Секундой позже он вновь скомкал листок, швырнул как можно дальше от себя и с отвращением вытер руки о куртку. Видно было, что он потрясен.
   Все трое удивленно уставились на него, а Гревс пошла за скомканным листом.
   - Не смотрите на это! - воскликнул капеллан.
   - Пожалуй, лучше сделать это, - ответил Солтер.
   Женщина разгладила бумагу, внимательно изучила ее и сказала:
   - Тут какая-то ерунда, капитан. Вы что-нибудь понимаете?
   Это был большой лист, вырванный из какой-то книги. На нем виднелись простые разноцветные рисунки и несколько стихотворных строк, напоминавшие детские считалки. Солтер едва удержался, чтобы не расхохотаться. Рисунки изображали странно одетых детей, мальчика и девочку, сплетенных в отчаянной рукопашной схватке. "Джек и Джилл забрались наверх, - гласил текст, - наполнить водой ведерко. Джилл его толкнула, свернув ему шею. Это было отличное убийство".
   Джевел Флит вынула лист из его руки и после долгой паузы сказала лишь:
   - Полагаю, они не тратили времени. - Она выпустила листок и тоже вытерла руки.
   - Идемте, - сказал капитан. - Посмотрим лестницу.
   Лестницу покрывала пыль и паутина, лежали кучки крысиного помета и два человеческих скелета. На белеющих костях правых рук болтались смертоносные кастеты. Солтер поднял один из них, но примерить так и не решился.
   - Будьте осторожны, капитан, - предупредила Джевел Флит. - Они могут быть отравлены. Похоже, здесь это было в порядке вещей.
   Солтер замер: о Боже, она права! Осторожно держа ощетинившийся шипами стальной предмет, он поднял его вверх. Да, есть пятна; может, просто так, а может, и яд. Капитан швырнул кастет в грудную клетку одного из скелетов и сказал:
   - Пошли!
   Они шагали по ступеням, ища источник серого, словно пыльного, света, падающего сверху. Свет шел из коридора со множеством дверей. Повсюду виднелись следы огня и борьбы. Поперек коридора тянулась полуразрушенная баррикада из стульев и диванов; за ней они вновь нашли человеческие кости.
   - Они спятили, - сказал капеллан хриплым голосом. - Капитан Солтер, это не место для людей. Нужно возвращаться на корабль, даже если это будет означать почетную смерть для всех. Здесь не место для людей!
   - Спасибо, - ответил Солтер. - Вы высказали свое мнение. Кто-то еще думает так же?
   - Можете убивать своих детей, капитан, - заявила Гревс. Но не моих.
   Джевел Флит сочувственно посмотрела на капеллана и пожала плечами:
   - Я - нет.
   Одна дверь была открыта, замок ее разнесли на куски ударом пожарного топора.
   - Попробуем здесь, - сказал Солтер.
   Они вошли в квартиру обычной семьи почитателей смерти среднего достатка, квартиру, оставленную так век назад, в сто тридцать первом году Виляки Избранника.
   Виляка Избранник, Чужеземец, Сверхчужак, никогда не думал ни о чем подобном. Карьеру свою он начинал розничным торговцем кадрами из фильмов или телепостановок, размером восемь на десять дюймов, которые высылал фэнам. Деньги доставались ему нелегко: приходилось иметь необычайно богатый ассортимент, чтобы удовлетворять требования всех - от ковыляющих стариков и поклонников Май буш до подростков с челками, влюбленных в Рипи Торна. С голой натурой он не работал.