Коршунов Евгений. Гроза над лагуной

   Грек бессильно опустился на стул.
   — Я не хотел, чтобы Елена когда-нибудь узнала об этом. Дети презирают побежденных.
   — А вы уверены, что она ничего не знает?
   — Да.
   — Тогда почему же вы хотите, чтобы она видела вас сейчас побежденным — человеком, чьи идеи, чей почти десятилетний труд оказался растоптанным сапогами того фашиста, который, может быть, дрался против вас в Греции?
   — Замолчите! Я требую — замолчите!
   Голос Мангакиса был яростен, руки его дрожали.
   — Я и Елена, мы вне борьбы.
   — Хорошо. Забудем об этом, — неожиданно оборвал разговор Корнев.
   Он молча подошел к радиокомбайну, стоящему в углу, машинально нажал клавиш включения. Приемник был настроен на волну «Радио Габерона».
   Станция работала нормально. Передавали национальную музыку. И вдруг Корнев встрепенулся:
   — Вы говорите… пять минут одиннадцатого? Но тогда должны были передавать последние известия. Странно, почему они изменили программу?
   На веранде загрохотали шаги, Корнев поспешно выключил приемник, и почти сейчас же в холл вошел Хор.
   — Пока вам везет, джентльмены!
   Он сказал это мрачно, почти со злобой.
   — Эти болваны так обработали черномазого, что тот просто не в силах что-нибудь сказать. Да ладно, у меня есть еще кое-что в запасе на этот случай. Кстати, я советовал бы вам хорошенько подумать — ведь ни девушка, ни парень не умрут легкой смертью, если вы мне все-таки пытались солгать.
   Он обернулся к веранде и крикнул в темноту:
   — Тащи-ка его сюда, ребята!
   Двое наемников втащили потерявшего сознание Мануэля Гвено, бросили его на пол.
   Это были уже не Джимо с товарищем: парни служили раньше в полиции Боганы, еще при колонизаторах — в «спешиал бранч», особом отделе. Уж они-то умели вытряхивать из арестованных все, что те знали. В лагере они сотрудничали с агентами тайной португальской полиции — ПИДЭ, и Хор лично включил их в свою группу.
   — Симон, Ашаффа, пока вы свободны, — кивнул Хор палачам. — Идите.
   Подождав, пока наемники не покинули холл, майор обернулся к Мангакису и Корневу.
   — Способные ребята, а?
   Он кивнул в сторону сада.
   — И будет очень жаль, если к ним в лапы попадет… ну, допустим, белая девушка!
   Мангакис встал и, сжав кулаки, молча пошел на Хора. Тот вскинул автомат и упер его ствол в грудь Мангакиса.
   — Но, но! Хоть вы и с американским паспортом…
   Советник стиснул зубы, но остановился. Лицо его побагровело.
   — Вы не посмеете! — яростно выдохнул он. Хор опустил автомат и отошел к камину, плюхнулся в кресло, следя за каждым движением отца Елены.
   — Как знать… — скривился он, — на войне как на войне…
   Мангакис обвел его тяжелым взглядом, потом шагнул к распростертому на полу Гвено.
   — Когда-нибудь вы за это ответите, Хор!
   Сказав это, Корнев тоже шагнул вперед и стал на колени возле тела министра.
   — Вина!
   Он обернулся к Мангакису, и тот дал ему бокал, твердой рукой наполнив его вином. Корнев осторожно влил несколько капель вина в разбитый рот Гвено.
   Мануэль застонал и очнулся. Он увидел склонившегося над ним Корнева и попытался улыбнуться.
   — Ничего, — услышал Корнев его слабый шепот. — Мы… их сильнее… все равно сильнее…
   — Господин секретарь, скажите, где министр? При этих словах Хор мрачно улыбнулся. Мануэль Гвено слабо качнул головой. Его окровавленные губы зашевелились.
   — Скажите… Скажите им, кто я такой… Я… их… не боюсь…
   — Он бредит! — почти выкрикнул Корнев, стараясь заглушить слабый шепот Гвено. — Он потерял рассудок.
   — Это мы сейчас выясним. Симон!
   Один из солдат, втащивших Мануэля Гвено, немедленно появился с веранды, вытянулся.
   — Слушаю, сэр…
   — Позови-ка сюда Аде, да поживей!
   Солдат козырнул, снова щелкнул каблуками и кинулся исполнять приказание.
   Майор проводил его взглядом.
   — Так вот, господа, — обратился он затем к своим пленникам. — Я забыл вам сказать, что Аде знает вашего друга в лицо. Они же из одной деревни, что напротив нас, через лагуну.
   Майор посмотрел на часы.
   — У меня еще есть пятнадцать минут. Через пятнадцать минут мы уйдем, но я обращаюсь к вам, господин Мангакис, как к человеку более благоразумному. Большевики (он кивнул в сторону Корнева) всегда отличались безрассудным упрямством даже тогда, когда игра проиграна…
   — Как, например, под Москвой в сорок первом, под Сталинградом в сорок втором…
   Корнев выпрямился над вновь потерявшим сознание Гвено.
   Судорога исказила лицо Хора, рука его стиснула автомат, и в этот момент вошел Аде.
   — Слушаю, сэр…
   Хор нашел в себе силы сдержаться.
   — Ты знал Гвено, не так ли? — удивительно спокойно спросил он сержанта. — Парни сказали, будто ты говорил им, что вы с Гвено из одной деревни.
   — Так точно, сэр!
   Сержант изо всех сил ел глазами начальство.
   — И ты его узнаешь?
   — Постараюсь, сэр!
   Хор довольно хмыкнул и кивнул в сторону Гвено.
   — Этот?
   Аде подошел к лежащему, посмотрел на него сверху, затем присел на корточки и долго-долго всматривался в разбитое лицо не приходившего в сознание человека.
   — Нет, кажется, это не он, — сказал наконец Аде.

ГЛАВА 6

   Где-то глухо погромыхивало. Отблески далеких вспышек отражались на стеклах окна, выходящего на лестничную площадку второго этажа, где была комната Елены. Но Майк знал, что это еще не голоса тяжелых орудий «Бомбарды» или «Дракона». Был канун сезона дождей, и духота сегодняшнего вечера предвещала грозу.
   — «Мамми Уота» сердится, — ни к кому не обращаясь, сказал Майк. С той самой минуты, когда Хор приказал ему увести Елену и Евгения из холла, это были первые его слова.
   Они молча поднялись на второй этаж, вошли в комнату Елены, и Майк поразился, как мало перемен произошло с тех пор, как он побывал здесь в последний раз.
   На полу лежал все тот же толстый ковер, на котором Елена, Женя и Майк слушали рассказы старой негритянки. В углу японский телевизор. Стена слева от двери увешана африканскими музыкальными инструментами, здесь же низкий и длинный книжный шкаф: на фоне пестрых изданий коллекция маленьких фигурок из легкого белого дерева, которое здесь называлось «бумажным».
   Лишь широкий диван, на котором раньше спала Елена, куда-то вынесли, а вместо него стояли две узкие софы под углом одна к другой. Легкий книжный стол поражал аккуратностью книжных стопок. Новым здесь было и высокое зеркало-трельяж, на стеклянных полках которого поблескивали разноцветные коробочки и флакончики. Девушка не красилась, и Майк подивился, зачем ей был нужен весь это набор для «мейк ап».
   — Садитесь! — Елена по-хозяйски махнула рукой в направлении двух зеленых кресел, стоявших около ее письменного стола.
   Сама она устроилась на кожаном пуфе рядом с трельяжем, выжидательно глядя на Майка. И под внимательным взглядом ее больших серых глаз Майк почувствовал себя неловко.
   Если внизу, в холле, в присутствии Хора, он выступал в роли второстепенного действующего лица, то сейчас, оказавшись наедине с друзьями детства, он должен был сам избрать линию поведения — но какую?
   Евгений, тоже выжидательно глядя на Майка, сел в кресло, а Майк, испытывавший все большее чувство неловкости, прошелся несколько раз по комнате, прежде чем присесть, наконец, на самый край узкого дивана. Автомат он положил на диван, рядом с ним берет с дурацкой эмблемой — череп и кости.
   Елена и Евгений молчали, и Майку почудилась в их молчании холодная насмешка. Они не боялись его и ждали объяснения.
   — А где… мама Иду? — спросил он, почему-то оглядываясь.
   — Она не работает по уикендам.
   Елена смотрела на Майка уже с откровенной насмешкой.
   — Кроме того, она в санитарном отряде народной милиции. И не думаю, чтобы она очень обрадовалась, увидев тебя… с ними.
   Девушка презрительно кивнула на дверь.
   — Особенно если бы увидела, что вы сделали с Гвено! — резко добавил Евгений.
   — Гвено?
   Глаза Майка округлились.
   — Так это Гвено?
   У Евгения перехватило дыхание. Но было уже поздно.
   — Да, Мануэль Гвено! — после секундной заминки вызывающе продолжал он. — Можешь идти и доложить этому недобитому гитлеровцу. В конце концов, тебе за это платят!
   Майк побледнел.
   — Черномазый ограбил моего отца, — тихо, но твердо сказал он.
   — Хорошо, что ты хоть не сказал, что он ограбил тебя, — саркастически заметил Женя. Майк упрямо стиснул зубы.
   — А значит, и меня!
   Елена встала, подошла к Майку, села с ним рядом.
   — Если ты выдашь его…
   Брови ее были нахмурены. Такой Майк помнил ее в детстве — она становилась такой за несколько секунд до того, как броситься в драку, не глядя ни на что, не соразмеряя свои силы с силами какого-нибудь мальчишки из старшего класса, обижавшего ее.
   — Елена! — в голосе Евгения были злость и презрение. — Разве с ним теперь можно говорить по-человечески!
   Майк закусил губу.
   — Ведь мы так долго не виделись. Джин, — сказал он, тяжело дыша. — Неужели у нас не о чем больше говорить, как только обо всем этом?..
   — О чем же ты предлагаешь нам разговаривать? Уж не об учебе ли в школе Святого Спасителя? Там нас этому…
   Евгений кивнул на автомат: —…насколько я помню, не учили.
   — Хорошо!
   Майк вскочил и решительно тряхнул головой.
   — Тебе не нравится, что я здесь, не нравится, для чего я здесь. Что ж!
   В комнате было душно, и на лбу у него блестели капельки пота. Он перевел дыхание.
   — Лучше было бы, если бы все шло по-прежнему, как несколько лет назад. Но меня выгнали отсюда. Или ты, если бы тебя выгнали из твоей страны, не захотел бы вернуться назад. Ну?
   Евгений облизнул пересохшие губы, помедлил. Елена смотрела на него с ожиданием, и он понимал, что должен ответить на вопрос Майка. На ум лезли красивые и громкие фразы — вроде того, что «если бы я служил Родине, она бы меня не выгнала». Но он сказал просто:
   — Да, я вернулся бы.
   — Вот видишь…
   Евгений старался говорить спокойнее.
   — Но не так, как ты. Ведь ты вот вернулся, а что дальше?
   — Дальше?
   Майк пожал плечами:
   — Ну… сменят правительство, и все пойдет по-старому.
   — И твой отец получит назад все его плантации?
   — Земли отняли не у него одного!
   — А что будет с теми африканцами, между которыми эти земли поделены? Ты не знаешь? Нет, знаешь! В деревни будут направлены карательные отряды. Твоих «соотечественников» — ты ведь родился в Богане! — будут убивать тысячами. И все для того, чтобы ты вернулся… на родину!
   — Ты упрощаешь…
   В голосе Майка проскользнула неуверенность.
   — Джин прав. И то, что вы задумали, подло! Елена встала перед Майком, вызывающе глядя ему в лицо:
   — Если бы я знала, что ты станешь таким… Она не договорила. Внизу резко ударили автоматные очереди.
   — Папа! — в ужасе закричала Елена и кинулась к двери. — Они убили папу!
   — Назад!
   Майк схватил девушку за руку, рванул на себя.
   — Оставь ее!
   Женя, нагнув голову, бросился на Майка. Тот, словно в тренировочном зале, сделал корпусом полуоборот — и Евгений оказался отброшенным в угол ударом в челюсть.
   — Идиоты! — заорал Майк. — Вас же всех перебьют!
   Он взял с дивана автомат и, не глядя на Женю, пытавшегося подняться, цепляясь за стену, пошел к двери. Он даже спиной чувствовал, с какой ненавистью смотрит ему вслед Елена. Ну и пусть, думал он. Пусть она возится с этим… проповедником. Она еще вспомнит о нем, когда поймет, что настоящие мужчины не болтают, а действуют, рискуя жизнью во имя…
   Он не додумал, «во имя» чего, да и так ли это было важно сейчас, когда начиналось дело — настоящее, хоть и кровавое.
   Майк вбежал в холл в тот самый момент, когда перед Хором вытянулись Аде и Симон. Гвено без сознания лежал в кресле, передвинутом к столу. Рядом с ним стояли Корнев и Мангакис.
   Аде с неприязнью косился на бывшего полицейского — коротконогого и длиннорукого, с выдвинутой вперед челюстью. Симон поблескивал маленькими глазками, глубоко запавшими под придавленным, скошенным назад лбом.
   — Кто стрелял?
   В голосе Хора была холодная ярость. Аде молча кивнул на Симона, тот переступил с ноги на ногу, его тяжелые руки непроизвольно колыхнулись.
   — Этот недопеченный ублюдок — радист хотел бежать, — голос. Симона был тускл. — Он крался к забору со своим ящиком.
   Майк сразу же понял, о ком идет речь. «Недопеченным» в лагере называли радиста-альбиноса. Симон вместе со своим дружком грозили пристрелить радиста еще в лагере — ведь альбиносы, по поверью, приносят несчастье. Кейта Диеш сам докладывал об этом Майку.
   «Бедный Кейта, — подумал Майк. — Они все-таки расправились с ним. И вовсе не потому, что он хотел бежать…»
   Гром прокатился уже гораздо ближе, чем раньше.
   — Они убили рядового Диеша, потому что идет гроза. «Мамми Уота», дух воды, гневается, — сказал Майк с порога, с отвращением глядя на тупое лицо Симона.
   — А при чем тут Диеш? — круто обернулся к нему Хор.
   — Он был альбиносом…
   Это сказал уже Корнев. Хор скривился:
   — Дикари! И вы хотите, чтобы они… как это по-вашему… строили «новую жизнь»?
   — Такие, как он, не хотят!
   На этот раз уже Корнев кивнул на тупо уставившегося перед собою Симона.
   — Таких устраивает то, к чему зовете их вы!
   Хор досадливо отмахнулся.
   — Вы мне надоели, господин журналист! Он подошел вплотную к Симону.
   — Это правда? Насчет грозы… и прочей чепухи?
   — Да, сэр! — неожиданно отчеканил Симон. — Диеш мог вызвать духов.
   — Идиот! — взорвался Хор и сразу же успокоился. Он потрепал Симона по плечу: — Ладно, иди. Да не вздумай ухлопать еще кого-нибудь. Грозу уже не остановишь, а солдат у меня не так много. И ты… — Майор обернулся к Аде. — И ты, сержант, смотри, чтобы больше такого не было. Бери людей и отзови с берега группу «Эй». Мы выступаем.
   — Слушаюсь, сэр!
   — А вы, капитан Браун, возьмите все машины, которые найдете на вилле. Кстати, и «Волгу» мистера Корнева. Разместите по машинам солдат — и назад. И напомните им, что нам будут помогать люди с зелеными повязками. Это «пятая колонна», по ним не стрелять.
   — Слушаю, сэр!
   Майк вышел, вслед за ним вышли, печатая шаг, Симон и Аде.
   — Моя школа, — довольно улыбнулся Хор и подошел к столу, за которым сидели Корнев и Мангакис, взялся за спинку свободного стула.
   — Итак, господа, я рад, что вы меня не обманули. Если мне пришлось несколько потеребить ваши нервы, то… не взыщите. На войне как на воине.
   Он налил себе виски и заговорщически подмигнул Корневу.
   — В России мы перед атакой всегда пили водку. Куда надежней этой дряни. Ваше здоровье, господа!
   Не дожидаясь ответа, он выпил.
   И сейчас же с веранды вбежал Аде.
   — Господин майор! — выкрикнул он взволнованным голосом. — Лодки!
   — Что «лодки»? — Хор резко обернулся к сержанту. — Ну? Говори!
   — Лодки! — Аде перевел дыхание. — Унесло лодки. Сейчас прилив — их унесло!
   — А часовой? Где был часовой? Расстрелять мерзавца!
   Хор словно взбесился. На губах у него выступила пена. Стиснув кулаки, он подскочил к Аде.
   — Кто охранял лодки?
   Аде испуганно отшатнулся.
   — Ни… никто, господин майор. У нас было так мало людей, едва хватило на посты со стороны города… Я… я… сам проверял… все время, сэр…
   — Ну! — угрожающе выдохнул майор. — Твое счастье, что, кроме тебя, мне некого оставить с капитаном Брауном. А то бы на одного осла на земле стало меньше! Ты понял меня?
   — Да, сэр! — щелкнул каблуками Аде.
   — То-то…
   Покорность сержанта несколько смягчила Хора.
   — Ты остаешься здесь и головой отвечаешь мне за каждого, кто находится на вилле. За каждого!
   Последнюю фразу майор произнес подчеркнуто, по слогам.
   В саду послышались топот тяжелых солдатских ботинок и громкая речь. Десантники группы «Эй» возвращались совсем не так, как уходили прочесывать берег: теперь, когда они обеспечили высадку трех батальонов отлично вооруженных наемников, они были уверены в победе.
   Хор насмешливо поднес руку к берету.
   — А вы, господа, можете продолжать ужин. Впрочем, мы еще встретимся. Во всяком случае, мистера Корнева я обязательно приду проводить на аэродром. Когда его будут высылать.
   Он расхохотался, довольный своим остроумием, легко перемахнул через перила веранды и скрылся в темноте.
   — Вот и все, — глубоко вздохнул Мангакис и вытер взмокший лоб салфеткой.
   — Я в этом далеко не уверен, — задумчиво произнес Корнев.
   — Тогда…
   Мангакис выпрямился, хотел что-то сказать…
   Корнев молча ждал, но советник раздумал.
   — Бедняга Гвено, — словно про себя произнес он. — Они его изувечили.
   Мангакис склонился над Гвено, легонько похлопал его по щеке, сильно подул в ноздри. Тот застонал и открыл глаза.
   — Они… ушли?
   Голос Гвено был хрипл и прерывист.
   — Где… Хор?
   Корнев удивленно вскинул голову:
   — Вы его знаете?
   Гвено с трудом выпрямился в кресле и попытался улыбнуться:
   — Если Хор ушел… жаль.
   — Но он убил бы вас! — вырвалось у Мангакиса.
   Гвено покачал головой:
   — Мы… будем его судить…
   Он с трудом поднес к глазам распухшую руку. Лицо его напряглось, губы чуть шевелились. Он смотрел на свои часы.
   — Не могу, — сказал он в отчаянии. — Я ничего не вижу.
   Корнев бросил взгляд на часы Гвено. Стекло было буквально вмято в циферблат: кто-то из наемников наступил, видимо, на кисть Гвено. Корнев быстро посмотрел на свои часы.
   — Ровно одиннадцать, — сказал он.
   — Значит, сейчас все начнется…
   И при этих словах на вспухшем лице министра впервые получилась не гримаса, а настоящая улыбка.
   — Только… жаль… если уйдет Хор…
   — Он бредит, — помрачнел Мангакис. Но Корнев поспешно склонился к Гвено.
   — Повторите! — взволнованно попросил он. — Если я вас правильно понял…
   Гвено кивнул более уверенно.
   — Никто не предполагал, что они изменят место высадки…
   — Значит…
   — Сегодня мы ликвидировали всю «пятую колонну». Прямо на сборных пунктах их отрядов. Их было легко отличить — они все надели зеленые повязки.
   Силы возвращались к Мануэлю Гвено. Он выпрямился в кресле.
   — Мы знали о ночном десанте. Я приехал от Кэндала, как только кончилось совещание военных, чтобы увезти вас из опасной зоны. И опоздал…
   Он перевел взгляд на стоящий в углу радиокомбайн.
   — Включите…
   Мангакис поспешил выполнить его просьбу. Послышались позывные «Радио Габерона» — удары тамтама. Потом сухо щелкнуло, и в эфир понесся взволнованный голос диктора:
   — К оружию, граждане! К оружию! Два часа назад враги революции высадились на нашей земле. Это отряды наемников, сформированные португальскими колонизаторами, НАТО и международным империализмом. Они хотят отнять у нашего народа его завоевания, вновь отдать нас в рабство. К оружию, граждане!
   Диктор умолк. Загремел военный марш. Его слушали в молчании, не отрывая глаз от комбайна. И снова заговорил диктор. Голос его был хриплым. Он старался говорить как можно спокойнее. Но паузы, чуть более долгие, чем нужно, выдавали его волнение.
   — Передаем сводку военных действий. Противник высадился силами трех батальонов. В гавань вошли португальские суда «Бомбарда», «Монтанте», «Идол», «Ориент», «Кассиопея», «Дракон». Слушайте наши сообщения каждые пятнадцать минут.
   Опять загремел марш, но музыка сразу же оборвалась. Радиостанция прекратила передачи.
   Гвено помрачнел. Мангакис заложил руки за спину и, опустив лицо, принялся шагать по холлу — от стола к веранде, от веранды к столу. Его шаги были размеренны и тверды.
   — Дикость! — вырвалось у Корнева. — Сидеть и ждать сложа руки…
   Гвено, превозмогая боль, решительно встал.
   — Я должен выбраться отсюда!
   — А как?.. — Мангакис кивнул в сторону сада, откуда доносились негромкие голоса мирно беседующих наемников.
   Корнев демонстративно кашлянул.
   — Что вы хотите сказать? — резко обернулся к нему советник.
   Корнев прищурился. Лицо его напряглось. Он подошел к греку.
   — Бэзил, — твердо сказал он, глядя в глаза бывшего партизана. — Вы командовали бригадой…
   Гвено с любопытством посмотрел на своего советника. Грек отвел глаза.
   — Это было… давно… — слабо возразил он. — И потом…
   Корнев положил ему руку на плечо.
   Мангакис настороженно взглянул на Корнева, глубоко вздохнул. Затем взял стул, уселся на него верхом, положил руки на спинку и задумался.
   Корнев и Гвено молчали в ожидании.
   — Сколько людей Хора здесь осталось? — ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес Мангакис.
   — До десятка, не больше, — деловито ответил Корнев. — Тише!
   Он поднял руку и прислушался. Где-то далеко-далеко приглушенно гремели выстрелы. Стреляли из легкого оружия, но часто, упорно.
   — Это в районе военного лагеря, — заметил Мангакис. — Будь я на их месте…
   — Нам известны их планы… господин… Простите, я не знаю вашего воинского звания.
   Это были слова Гвено.
   — В последние дни войны я командовал бригадой, — горько усмехнулся Мангакис. — И нас разбили. Он покосился на Корнева, и голос его окреп.
   — Это было в сорок девятом. Я был полковником ЭЛАС.
   — Армия греческих партизан, — подсказал Корнев министру.
   — Знаю, — кивнул тот. — А теперь, господин советник… как я только что слышал… вы вне игры?
   Гвено говорил задумчиво, осторожно подбирая слова.
   — А жаль… В наших экономических реформах мы продвинулись гораздо дальше, чем в реформах армии. Вы знаете, что от английских военных мы избавились. Только что проведена чистка высшего командования. Но практически… (он развел руками) сейчас мы можем положиться лишь на солдат и младших офицеров.
   — А народная милиция? — вмешался Корнев. — А партизаны Кэндала?
   — Да, мы вооружили народ, но подготовка милиции еще очень слаба. А насчет партизан — это правда. Мы задержали отправку в освобожденные от португальцев районы почти батальон…
   — Короче говоря, — решительно подытожил Мангакис, — мне необходимо срочно попасть в ваш штаб?
   — Да, — глядя ему прямо в глаза, кивнул Гвено.

ГЛАВА 7

   Хор приказал остановить машины в полумиле от радиодома, под прикрытием густой, ровно стриженной стены кустарника.
   Здание было построено недавно — год или полтора назад — на окраине Габерона, почти у самой лагуны. Когда-то здесь было сплошное болото. Тучи комаров летели на город из черных зарослей мангров, малярия была бичом Габерона, и долгое время город считался в Европе «могилой белого человека». Кто-то из габеронцев даже в шутку предложил поставить памятник малярийному комару. Но комары не слишко разбирались в переменах, происходящих в стране, и необходимость борьбы с малярией встала и перед молодым правительством Боганы.
   И вот наступил день, когда на болота пришли бригады «самопомощи». Школьники, клерки, домохозяйки пришли с лопатами и кирками, носилками и корзинами. Дренажные каналы квадратами расчертили топь. Мангры отступили к лагуне. А затем рыбаки принялись запускать в воду каналов черного габеронского карася, большого охотника до комариных личинок. Карась жирел — ловить его здесь было строго запрещено, и габеронцы, обычно не слишком покладистые по отношению к закону, строго соблюдали запрет.
   На осушенной земле появились ровные, тщательно ухоженные лужайки с редкими кустами, широкие ленты асфальта, расчерченные белыми квадратами для стоянки автомашин. Именно здесь вырос радиодом — гордость всей республики. Строил его архитектор-авангардист, и здание из стекла и бетона являло собой беспорядочное скопление кубов и параллелепипедов. Висячие галереи шли вдоль этого сооружения, прорезанные низкими вертикальными щелями, похожими на бойницы дота.
   Внутри тоже царствовал модерн. Картины художников-абстракционистов украшали лабиринты коридоров. Стеклянные полустены позволяли видеть далеко — на несколько «кабинетов» вперед. Но только человек, хорошо знакомый с радиодомом, мог быстро и без труда найти нужную ему комнату.
   Обычно радиодом охранялся лишь престарелыми вахтерами в выгоревшей зеленой униформе, мирно дремавшими на грубых стульях кустарной работы у двух или трех дверей с разных углов здания.
   Они-то и сопровождали новичков по лабиринту радиодома, получая за этот труд небольшую мзду. Ночью у главного входа спал ночной сторож — больше ни в самом здании, ни в его окрестностях обычно никого не бывало.
   Но в последние недели вокруг здания патрулировали вооруженные милиционеры под командой армейских сержантов. Правда, по сообщению агентуры, командование десанта знало, что два-три дня назад патрулирование прекратилось — беспечные жители Габерона не могли заниматься одним и тем же долгое время.
   Операцию по захвату радиодома Хор и его группа репетировали до бесконечности. В лагере был выстроен легкий фанерный лабиринт — точно по плану, полученному из Габерона. Группа захвата делилась на три части. Одна должна была блокировать главный вход, заменить сторожа своим человеком и устроить засаду — арестовывать всех, кто вдруг появится у здания. Вторая группа быстро проникала в ту часть здания, где были установлены передатчики, и обеспечивала их работу. И, наконец, сам Хор во главе третьей группы захватывал студию.
   Речь главы нового правительства, адвоката, известного в прошлом местного политического деятеля, рассчитывавшего на пост премьер-министра еще до ухода англичан, лежала в кармане защитной куртки Хора. Она была записана на магнитофонную ленту, и оставалось только занять аппаратную, чтобы мир узнал о восстановлении в стране старого режима.