Страница:
– Интересно, любит ли миндальное мыло сплетница из конвентижо, – подумал Марио и даже предпринял неуклюже-нахальную попытку произвести обыск в комоде сестры и матушки Селесты. Второе письмо он тоже сжег, а Делии опять-таки не сказал ни слова. Дело было в декабре, жара стояла, как обычно, выше двадцати. Марио теперь после ужина всегда заходил к Делии, и они, беседуя, прогуливались по маленькому саду за ее домом или по кварталу. Конфет в жару они ели меньше; нет, от кулинарных изысков Делия не отказалась, но в гостиную свои творения приносила редко, предпочитая укладывать конфеты в старые коробки, где для каждой была отведена особая ячейка, а сверху, точно тонкий слой дерна, клалась светло-зеленая бумажка. Марио заметил, что Делия все время настороже. Подчас, дойдя до перекрестка, она оборачивалась, а однажды вечером, увидев на углу улиц Медрано и Ривадавиа почтовый ящик, подняла руку, как бы отмахиваясь от него, и Марио понял, что ее тоже терзают какие-то далекие силы. Ничего не говоря друг другу, они с Делией терпели одну и ту же муку.
Марио встретился с папашей Маньяра в кафе «Мунич де Кангажо Пуэйрредон», напоил пивом, угостил жареной картошкой, но так и не смог вывести его из состояния настороженного оцепенения. Папаша, казалось, все время ждал подвоха. Рассмеявшись, Марио заверил его, что не собирается клянчить денег, и без лишних проволочек рассказал про анонимные письма, почтовый ящик на углу улиц Медрано и Ривадавиа и про нервозность Делии.
– Я понимаю, что как только мы поженимся, эти безобразия кончатся. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Пожалуйста, защитите Делию. Подобные вещи ее могут сильно травмировать. Она ведь такая ранимая, такая чувствительная!
– Ты хочешь сказать, что она может свихнуться, верно?
– Ну, зачем же так… Хотя, если она действительно получает такие же письма, и молчит, в душе потихоньку накапливается…
– Ты не знаешь Делию. Все эти анонимное письма ей до… ну, в общем, она не переживает. Она гораздо сильнее, чем тебе кажется.
– Но посмотрите, Делия как будто напугана. Ее гложут всякие мысли, – беспомощно пролепетал Марио.
– Дело совсем в другом, – Маньяра прихлебывал пиво, как бы желая заткнуть им себе рот. – Она и раньше была такой, мне ли не знать?!
– Раньше? Когда раньше?
– Когда они еще не померли, дурачок. Расплатись ты, а то я тороплюсь.
Марио хотел возразить, но папаша Маньяра уже топал к двери. Сделав на прощание какой-то неопределенный жест, он понуро двинулся в сторону улицы Онсе. Марио не посмел отправиться за ним, а всерьез обдумать случившееся тоже не решился. Опять он оказался в одиночестве. Как и в самом начале, все были против: и матушка Селеста, и сплетница из конвентижо, и супруги Маньяра. Даже супруги Маньяра…
Делия явно что-то заподозрила, недаром она так переменилась к следующему приходу Марио, болтала почти без умолку и все о чем-то допытывалась. Может быть, супруги Маньяра рассказали ей о встрече в кафе «Му-нич»? Марио ждал, что она заикнется об этом, тогда бы он помог Делии преодолеть неловкое молчание, однако она упорно наигрывала мотивы из оперетты «Девица Роз-Мари», обрывки мелодий Шумана и ритмичные, решительные танго Пачо… ну, а потом пришли супруги Маньяра, принесли печенье и малагу и включили везде свет. Разговоры вертелись вокруг Полы Негры, преступления в Линьерсе, частичного солнечного затмения и болезни кота. Делия считала, что кот объелся шерсти, и предлагала дать ему касторки. Маньяра не противоречили, но, судя по всему, аргументы Делии их не убедили. Они вспомнили про друга-ветеринара, сказали про какие-то горькие листья. Лучше бы выпустить его в сад, он сам найдет там целебную траву…
– Но кот все равно подохнет, – возразила Делия, – касторка лишь немного продлит ему жизнь.
Услышав выкрики газетчика на углу улицы, Маньяра ринулись покупать «Ультима Ора». Марио с молчаливого согласия Делии погасил в гостиной люстру. Только на столике в закутке осталась гореть лампа, отбрасывающая тускло-желтые пятна света на вышитую скатерть с футуристским орнаментом. Пианино же стояло в полумраке.
Марио поинтересовался, готовит ли Делия свадебный наряд, и спросил: может, им лучше пожениться не в мае, а в марте? Он собирался с духом, чтобы рассказать про анонимные письма, но, боясь совершить ошибку, каждый раз замирал в нерешительности. Делия сидела рядом с ним на темно-зеленом диване, в полутьме слабо вырисовывался голубоватый силуэт ее платья. Марио попытался поцеловать Делию, она съежилась.
– Мама зайдет попрощаться. Погоди, вот они лягут спать…
Через стенку доносились голоса Маньяра, шелест газеты и разговоры, разговоры… Не хотелось им спать в ту ночь, уже была половина двенадцатого, а они все болтали. Делия опять подошла к пианино и словно из упрямства принялась один за другим играть длинные креольские вальсы, гаммы и всякие безвкусные музыкальные виньетки, от которых Марио, однако же, был в восторге. Она не встала из-за инструмента, пока Маньяра не зашли проститься перед сном и попросили не засиживаться, ведь теперь, когда Марио стал членом их семьи, он должен особенно строго присматривать за Делией, не позволять ей полуночничать. Наконец супруги Маньяра удалились – с явной неохотой, но не в силах совладать со сном. Раскаленный воздух с улицы проникал в гостиную через окно и входную дверь. Марио захотелось холодной воды, и он пошел на кухню, пошел, невзирая на то, что Делия порывалась принести ему стакан сама и даже немного обиделась. Вернувшись, он увидел, что Делия стоит у окна и смотрит на пустынную улицу, по которой когда-то, вот такими же вечерами, возвращались домой Роло и Эктор. Пятно лунного света лежало уже на полу возле ног. Делии, а на мельхиоровом подносе, который девушка держала в руках, красовалась еще одна луна, только маленькая. Делия не желала устраивать дегустацию при супругах Маньяра, он должен понять: ей ужасно надоели их попреки, они постоянно твердят, что она злоупотребляет его добротой, когда просит попробовать новые конфеты… Да-да, конечно, хотя, если сказать правду, ему вовсе не хочется… но ведь ей больше некому доверять, Маньяра-то не в состоянии оценить кулинарные нововведения. Делия протягивала конфету каким-то робким, умоляющим жестом, однако Марио почувствовал в ее голосе желание, почувствовал ясно, и ни луна, ни даже сама Делия были тут ни при чем. Поставив стакан на пианино (он не выпил воду в кухне, а принес в гостиную), Марио взял конфету двумя пальцами. Делия замерла рядом в ожидании приговора, она прерывисто дышала, точно от решения Марио зависела ее жизнь, и молча, знаками призывала его поторопиться… глаза ее расширились – или, может, просто казались больше в полумраке гостиной? – а туловище слегка раскачивалось, когда Делия жадно ловила ртом воздух… да-да, она почти задыхалась, когда Марио поднес конфету к губам, намереваясь откусить, а когда опустил руку – застонала, словно в разгар невыразимого блаженства вдруг почувствовала себя жестоко обманутой. Свободной рукой Марио слегка сжал конфету с боков, но смотрел не на нее, а на Делию, и лицо у него было как из гипса, этакий противный Пьеро стоял в темноте. Пальцы его разомкнулись, разламывая конфету. Луна ярко осветила беловатое тельце таракана, выдернутое из хитинового покрова и обрамленное кусочками крылышек, лапок, мятой, марципанами и истолченным в порошок панцирем.
Когда Марио швырнул раздавленную конфету в лицо Делии, она закрыла глаза ладонями и зарыдала, громко всхлипывая, захлебываясь; она рыдала все горше, как в ночь гибели Роло, и пальцы Марио сомкнулись у нее на шее, словно желая оградить от кошмара, рвавшегося из ее груди наружу, от булькающих рыданий и стонов, от хохота, прерываемого корчами и судорогами. Но Марио хотел только одного – чтобы она замолчала, и для этого все сильнее стискивал ее горло; сплетница из конвентижо, наверное, уже с трепетом и восторгом подслушивала под дверью, и нужно было любой ценой заставить Делию замолчать. За спиной Марио, рядом с кухней, где он обнаружил кота – в глаза бедняге были воткнуты гвозди, но кот все еще пытался ползти, чтобы умереть в комнатах – слышалось дыхание супругов Маньяра, которые вскочили с постели и подглядывали из столовой. Марио не сомневался, что Маньяра слышали шум и теперь стоят у дверей, в темноте, стоят и слушают, как он заставляет Делию умолкнуть. Марио разжал пальцы, и Делия упала на диван, она билась в судорогах, вся почернела, но была жива. Маньяра прерывисто дышали, и Марио стало их жаль, жаль по многим причинам: и из-за Делии, и из-за того, что он тоже оставляет ее, причем оставшись в живых. Вслед за Эктором и Роло он уходил и покидал Делию. И уходя, чувствовал огромную жалость к супругам Маньяра, которые, спрятавшись в темноте, ждали, что он – неважно, с какой целью – заткнет Делии рот, прекратит, наконец, ее рыдания.
Марио встретился с папашей Маньяра в кафе «Мунич де Кангажо Пуэйрредон», напоил пивом, угостил жареной картошкой, но так и не смог вывести его из состояния настороженного оцепенения. Папаша, казалось, все время ждал подвоха. Рассмеявшись, Марио заверил его, что не собирается клянчить денег, и без лишних проволочек рассказал про анонимные письма, почтовый ящик на углу улиц Медрано и Ривадавиа и про нервозность Делии.
– Я понимаю, что как только мы поженимся, эти безобразия кончатся. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Пожалуйста, защитите Делию. Подобные вещи ее могут сильно травмировать. Она ведь такая ранимая, такая чувствительная!
– Ты хочешь сказать, что она может свихнуться, верно?
– Ну, зачем же так… Хотя, если она действительно получает такие же письма, и молчит, в душе потихоньку накапливается…
– Ты не знаешь Делию. Все эти анонимное письма ей до… ну, в общем, она не переживает. Она гораздо сильнее, чем тебе кажется.
– Но посмотрите, Делия как будто напугана. Ее гложут всякие мысли, – беспомощно пролепетал Марио.
– Дело совсем в другом, – Маньяра прихлебывал пиво, как бы желая заткнуть им себе рот. – Она и раньше была такой, мне ли не знать?!
– Раньше? Когда раньше?
– Когда они еще не померли, дурачок. Расплатись ты, а то я тороплюсь.
Марио хотел возразить, но папаша Маньяра уже топал к двери. Сделав на прощание какой-то неопределенный жест, он понуро двинулся в сторону улицы Онсе. Марио не посмел отправиться за ним, а всерьез обдумать случившееся тоже не решился. Опять он оказался в одиночестве. Как и в самом начале, все были против: и матушка Селеста, и сплетница из конвентижо, и супруги Маньяра. Даже супруги Маньяра…
Делия явно что-то заподозрила, недаром она так переменилась к следующему приходу Марио, болтала почти без умолку и все о чем-то допытывалась. Может быть, супруги Маньяра рассказали ей о встрече в кафе «Му-нич»? Марио ждал, что она заикнется об этом, тогда бы он помог Делии преодолеть неловкое молчание, однако она упорно наигрывала мотивы из оперетты «Девица Роз-Мари», обрывки мелодий Шумана и ритмичные, решительные танго Пачо… ну, а потом пришли супруги Маньяра, принесли печенье и малагу и включили везде свет. Разговоры вертелись вокруг Полы Негры, преступления в Линьерсе, частичного солнечного затмения и болезни кота. Делия считала, что кот объелся шерсти, и предлагала дать ему касторки. Маньяра не противоречили, но, судя по всему, аргументы Делии их не убедили. Они вспомнили про друга-ветеринара, сказали про какие-то горькие листья. Лучше бы выпустить его в сад, он сам найдет там целебную траву…
– Но кот все равно подохнет, – возразила Делия, – касторка лишь немного продлит ему жизнь.
Услышав выкрики газетчика на углу улицы, Маньяра ринулись покупать «Ультима Ора». Марио с молчаливого согласия Делии погасил в гостиной люстру. Только на столике в закутке осталась гореть лампа, отбрасывающая тускло-желтые пятна света на вышитую скатерть с футуристским орнаментом. Пианино же стояло в полумраке.
Марио поинтересовался, готовит ли Делия свадебный наряд, и спросил: может, им лучше пожениться не в мае, а в марте? Он собирался с духом, чтобы рассказать про анонимные письма, но, боясь совершить ошибку, каждый раз замирал в нерешительности. Делия сидела рядом с ним на темно-зеленом диване, в полутьме слабо вырисовывался голубоватый силуэт ее платья. Марио попытался поцеловать Делию, она съежилась.
– Мама зайдет попрощаться. Погоди, вот они лягут спать…
Через стенку доносились голоса Маньяра, шелест газеты и разговоры, разговоры… Не хотелось им спать в ту ночь, уже была половина двенадцатого, а они все болтали. Делия опять подошла к пианино и словно из упрямства принялась один за другим играть длинные креольские вальсы, гаммы и всякие безвкусные музыкальные виньетки, от которых Марио, однако же, был в восторге. Она не встала из-за инструмента, пока Маньяра не зашли проститься перед сном и попросили не засиживаться, ведь теперь, когда Марио стал членом их семьи, он должен особенно строго присматривать за Делией, не позволять ей полуночничать. Наконец супруги Маньяра удалились – с явной неохотой, но не в силах совладать со сном. Раскаленный воздух с улицы проникал в гостиную через окно и входную дверь. Марио захотелось холодной воды, и он пошел на кухню, пошел, невзирая на то, что Делия порывалась принести ему стакан сама и даже немного обиделась. Вернувшись, он увидел, что Делия стоит у окна и смотрит на пустынную улицу, по которой когда-то, вот такими же вечерами, возвращались домой Роло и Эктор. Пятно лунного света лежало уже на полу возле ног. Делии, а на мельхиоровом подносе, который девушка держала в руках, красовалась еще одна луна, только маленькая. Делия не желала устраивать дегустацию при супругах Маньяра, он должен понять: ей ужасно надоели их попреки, они постоянно твердят, что она злоупотребляет его добротой, когда просит попробовать новые конфеты… Да-да, конечно, хотя, если сказать правду, ему вовсе не хочется… но ведь ей больше некому доверять, Маньяра-то не в состоянии оценить кулинарные нововведения. Делия протягивала конфету каким-то робким, умоляющим жестом, однако Марио почувствовал в ее голосе желание, почувствовал ясно, и ни луна, ни даже сама Делия были тут ни при чем. Поставив стакан на пианино (он не выпил воду в кухне, а принес в гостиную), Марио взял конфету двумя пальцами. Делия замерла рядом в ожидании приговора, она прерывисто дышала, точно от решения Марио зависела ее жизнь, и молча, знаками призывала его поторопиться… глаза ее расширились – или, может, просто казались больше в полумраке гостиной? – а туловище слегка раскачивалось, когда Делия жадно ловила ртом воздух… да-да, она почти задыхалась, когда Марио поднес конфету к губам, намереваясь откусить, а когда опустил руку – застонала, словно в разгар невыразимого блаженства вдруг почувствовала себя жестоко обманутой. Свободной рукой Марио слегка сжал конфету с боков, но смотрел не на нее, а на Делию, и лицо у него было как из гипса, этакий противный Пьеро стоял в темноте. Пальцы его разомкнулись, разламывая конфету. Луна ярко осветила беловатое тельце таракана, выдернутое из хитинового покрова и обрамленное кусочками крылышек, лапок, мятой, марципанами и истолченным в порошок панцирем.
Когда Марио швырнул раздавленную конфету в лицо Делии, она закрыла глаза ладонями и зарыдала, громко всхлипывая, захлебываясь; она рыдала все горше, как в ночь гибели Роло, и пальцы Марио сомкнулись у нее на шее, словно желая оградить от кошмара, рвавшегося из ее груди наружу, от булькающих рыданий и стонов, от хохота, прерываемого корчами и судорогами. Но Марио хотел только одного – чтобы она замолчала, и для этого все сильнее стискивал ее горло; сплетница из конвентижо, наверное, уже с трепетом и восторгом подслушивала под дверью, и нужно было любой ценой заставить Делию замолчать. За спиной Марио, рядом с кухней, где он обнаружил кота – в глаза бедняге были воткнуты гвозди, но кот все еще пытался ползти, чтобы умереть в комнатах – слышалось дыхание супругов Маньяра, которые вскочили с постели и подглядывали из столовой. Марио не сомневался, что Маньяра слышали шум и теперь стоят у дверей, в темноте, стоят и слушают, как он заставляет Делию умолкнуть. Марио разжал пальцы, и Делия упала на диван, она билась в судорогах, вся почернела, но была жива. Маньяра прерывисто дышали, и Марио стало их жаль, жаль по многим причинам: и из-за Делии, и из-за того, что он тоже оставляет ее, причем оставшись в живых. Вслед за Эктором и Роло он уходил и покидал Делию. И уходя, чувствовал огромную жалость к супругам Маньяра, которые, спрятавшись в темноте, ждали, что он – неважно, с какой целью – заткнет Делии рот, прекратит, наконец, ее рыдания.