Страница:
Собственно то, что в описываемый период репрессии никогда не ограничивались одними партийцами, знает любой, кто "сидел" при Сталине. Осенью 1948 года одним этапом со мной прибыли в ссылку человек 30-40, в основном "набора 1937 года", - отсидевшие свои "десятки". потом немного сверх того "до особого распоряжения", а теперь отправленные "навечно" в ссылку. Среди них человека три были раньше низовыми функционерами, которые свое "высокое" прошлое отнюдь не выпячивали, ибо среди остальных - самого разного, в основном простого люда - оно не котировалось. Потом прибыло еще этапов восемь, соотношение если и менялось, то не в пользу партийцев. Среди всех был только один "верующий коммунист", бывший полковой комиссар. Конечно, часть партийцев в лагерях и тюрьмах была расстреляна, но никак не большинство. Это не совсем соответствует псевдопатриотической схеме сталинских репрессий, но для нас, послесталинских "реабилитантов", тут ничего нового нет.
Прочитав о том, что уголовники здесь связаны с "бывшими кулаками", посвященный читатель горько улыбнется. Дескать, власть проговорилась. "Кадры" уголовников тогда в значительной мере составляли дети раскулаченных. В детстве потеряв дом и семью (а заодно веру в закон и справедливость), они были подхвачены "шпаной" - блатным товариществом. Но вдохновитель "операции" объединил их не поэтому. Вечная забота его была о том, чтобы спутать в умах людей - в том числе и в умах уже и без того порядком обезумевших "энкаведистов" - все представления о реальности. В данном случае, чтоб содействовать - соответствием общей какофонии - стиранию всяких различий между политическими уголовными. Действовало обычное сталинское "остроумие". Дескать, какие же они политические, если все, кто не с нами, - диверсанты, убийцы, вредители и их пособники. К ним надо относиться, как к бандитам. А с другой стороны, и уголовных можно было при случае не признать таковыми. Ибо всякий, кто нарушает социалистический порядок, - вредит делу социализма, а значит - враг. Следовательно, с ним и следует быть беспощадными, как с врагом. В лагерях в это время специальные комиссии в общем списке с бандитами-рецидивистами расстреливали оппозиционеров. Объявлялось: за бандитизм, за антисоветскую деятельность и т.п. - в том же перечне. А что удивительного? Под обвинение, не имевшее юридического смысла, можно подвести что угодно и даже ничего не подводить - им можно действовать, как жупелом.
Но вдумаемся снова в логический смысл этого приказа. Забудем на минуту смысл конкретный, забудем, что "кулаки" - это лучшие крестьяне, которых неизвестно за что выгнали с семьями из их изб и выслали неизвестно куда - в основном, мучиться и погибать. Забудем, что бежали они, чтобы жить и работать - правда, в основном, не в деревнях, а на стройках и в промышленности, где тоже показали себя ценными работниками. Поверим, что бежать из такой ссыпки и "осесть" - преступно и безнравственно (хотя преступники не они, а государство). Но спросим себя просто - что значит "ранее репрессированные"? Или "скрывшиеся от репрессий"? Ведь это не от суда, не от обвинения, а неизвестно от чего - под репрессию вообще можно подогнать любого, а уж под несостоявшуюся!.. Но дальше, уже в I части, эти "скрывшиеся от репрессий" дополняются еще одним "контингентом" "скрывшимися от раскулачивания". С тем же дополнением - "которые ведут (а не "продолжают вести". - Н.К.) антисоветскую деятельность". Впрочем, такое в различных модификациях говорится почти обо всех. В другом месте (той же I части приказа) сказано еще наглей, что репрессированию подлежат все бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания. Вот так. Правда, для порядка тут тоже добавлено: и продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность. Вполне логично для врагов: вели раньше, потом за это были наказаны, теперь вернулись и продолжают. Но это ведь крестьяне! - откуда у них такая массовая политическая завзятость? Ничего этого, кроме наказания, конечно не было. А если бы было, не было бы ни Ежова, ни Сталина, ни порядка вещей, их допустившего.
Но даже если не соотносить с реальностью и поверить в "деятельность", то как забыть, что она должна была состоять в уголовно наказуемых деяниях, за которые отдают под суд? Тем более при "учетных данных" - чего же было дожидаться указанной "операции"? Не получается. Но камуфляж, на первое время, неплохой - дескать, репрессируем не всех вернувшихся, а только "продолжающих".
Но вдумайтесь в язык этого приказа. Смотрите, как при всей своей глухоте и часто косноязычии эта власть обращается с языком, как превращает в нечто зловеще-сакраментальное обыкновенный глагол - "осесть". Словно так уже это криминально и злоумышленно - осесть, начать вить гнездо, работать. Вроде все эти гады не поселились, как люди (что не возможно, поскольку они из списка людей нелюдями исключены), а каким-то подлым образом - "осели". С одной стороны, это слово тут звучит брезгливо - оседает грязь. С другой, грозно - оно приобретает смысл, похожий на "засело", "окопалось". Засели, и вот-вот откроют огонь, надо упредить. Механизм травли был разработан задолго до этого.
Однако имели наглость "осесть" (и это тоже "установлено") не только "бывшие кулаки".
Осело много в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений Остались почти нетронутыми в деревне значительные кадры антисоветских политических партий (эсеров, грузмеков, дашнаков, мусаватистов, иттихадистов и др.), а также кадры бывших участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов и т.п.
Всё перемешано, и все одинаковы - священники и каратели, белые и дашнаки, повстанцы и репатрианты, сектанты и эсеры. Почему-то из русских партий в деревне "осели" они одни, эсдекам России (в отличие от Грузии, где они "грузмеки"), по-видимому, полагалось "оседать" только в городах. При помощи привычных до этого в политическом обиходе слов, в которых заглушается их смысл, на наших глазах убивается сама память об этом обиходе. Во всех. Даже в ближайших исполнителях.
Так удивляться ли тому, что здесь возникают некоторые загадки? Какая, например, разница между "антисоветским вооруженным выступлением" и "бандитскими восстаниями"? Ведь слово "бандитское" в применении к восстанию - не определение, а ругательство, и как раз по поводу "антисоветских вооруженных выступлений". Бандиты, как известно, восстаниями не занимаются. Видимо, это просто риторическое излишество для еще большего раскочегаривания низовых работников. Кстати, если имеется в виду именно этот контингент (или бывшие белые), то ведь потому они и смогли "осесть", что сдались советской власти на честное слово - кто мог знать наперед, что такого слова у этой власти нет и никогда не будет. Ну а что касается священников, то они по логике приказа виноваты по определению - про них даже не говорится, что они "продолжающие". Репрессировать их предлагается просто за то, что они, отбыв наказание, не подохли, а "осели". Особенно любопытна тревога по поводу осевших (таинственно, что ли?) репатриантов. Между тем, они вернулись домой с разрешения власти, ни в чем дурном замечены не были (а то б их без репрессий замели), и вдруг оказалось, что они живут по недосмотру. Его-то вроде теперь и приказывалось компенсировать репрессиями. Но преамбула на этом не кончается. Следует немаловажная оговорка:
Часть перечисленных выше элементов, уйдя из деревни в города, проникли на предприятия промышленности, транспорта и на строительства.
Часть эта объявляется вдруг как бы в развитие предшествующей мысли. Но для тех, кому был адресован приказ, это было весьма важным дополнением. Оно позволяло находить упомянутых врагов не только в деревне, но и в городе. Иначе бы им не заполнить контрольных цифр, а это бы означало пособничество. И то, что эти "элементы" не только оседают в деревне, но и "проникают" в города, для них спасение. Не потому ли потом в I части в список "подлежащих" вклинивается и новая группа - бывшие чиновники? Круг широкий - хватай и не печалься. НКВД нужен фронт работ. Конечно, и деревню не оставили в покое. Среди людей "набора 37-го", прибывших в ссылку одним со мной этапом, о котором я уже тут упоминал, были и простые мужики, арестованные в деревне. И было их немало.
Помню я и своего тамошнего соседа, вовсе не ссыльного, а местного жителя, сибиряка. Человек вполне достойный, профессиональный охотник, но и политически, и всяко малограмотный, он был в 37-м арестован как бывший колчаковский офицер. "Догадались", что это нелепость, лишь когда при смене Ежова Берией начался показной "реабилитанс" - к счастью, мужик этот тогда еще не был осужден, и его отпустили. Но в целом к репрессиям в деревне наркомвнудел был хуже подготовлен. Раскулачивание было явлением иного порядка и иного времени - оно было открытым, чуть ли не военным нападением государства на крестьян, и его акты почти не требовали даже подобия юридического оформления. Теперь это подобие требовалось. В том и отличие репрессий от, допустим, акций "красного террора", что судьбы людей решались хоть и "ускоренно-упрощенно", но обязательно с имитацией юридического оформления. Между тем, все, кого по существу или с далеким приближением можно было бы отнести к перечисленным элементам, "оседали" отнюдь не в деревне. Так что без "помощи" города было не обойтись.
Следующий абзац приказа напоминает о том, что уже было в названии:
В деревне и в городе до сих пор еще гнездятся значительные кадры уголовных преступников - скотоконокрадов, воров-рецидивистов, грабителей и др. отбывавших наказание, бежавших из мест заключения и скрывающихся от репрессий.
Тут уж волей-неволей пришлось отмечать, что "и в городе". Эсера или колчаковца найти или "создать" в деревне с грехом пополам еще можно, а представить вора-рецидивиста, "гнездящегося" в деревне, наверно, и тогда было невозможно. А без воров-рецидивистов - не та декорация!
После сообщения обо всех этих "установленных" и - с непонятной точки зрения - "прискорбных" фактах (что осели и гнездятся) объясняется, почему они прискорбны.
Как установлено (это тоже "установлено". - Н.К.), все эти антисоветские элементы являются главными зачинщиками антисоветских и диверсионных выступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности.
Обычно таким способом валили на "врагов" вину за реальные неудачи "социалистического строительства", но тут и этого нет. Эти несчастные "элементы" - зачинщики того, чего никогда не было (и за что бы, если б такое случилось, их бы без всяких репрессий судили и расстреляли).
I часть, в основном, "уточняет" (значит расширяет) заданное преамбулой. Контингентом, подлежащим репрессированию, кроме снова всуе упомянутых бывших кулаков, оказываются еще по тем же соображениям
...и социально-опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях (и, конечно, опять же без различия. - Н.К.), отбывшие наказание, скрывшиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения...
"Бывшие кулаки" здесь для красоты слога и разгона. А вот упоминание о "социально-опасных элементах" - требует внимания. Это гениальное изобретение советской юстиции не должно быть забыто. В те времена эта статья была "буквенной" (СОЭ), в мое - она называлась "7-35". Что это значило? Это сплав из двух статей, относящихся к "Общей части" УК РСФСР, то есть к его предисловию. Статья 7 декларирует, что преследуемы могут быть и "лица, не совершившие преступления". Да, если по своим связям, прошлой деятельности и каким-либо другим (следовательно, любым) причинам они могут представлять опасность для социалистического государства. А статья 35 была просто перечислением всех санкций, применяемых Уголовным Кодексом. Это означало, что к любому из "обвиненных" по статье 7 может быть применена любая из санкций, перечисленных в статье 35, то есть вообще любая санкция. В сущности, эта сборная статья была формулой репрессий как таковых, хотя чаще всего репрессии обходились без нее. А в мое время замена этой статьей знаменитой статьи 58-й даже означала смягчение - замену ГУЛАГа ссылкой. Но во времена этого приказа "банальную" лагерную десятку она обеспечивала легко, а теоретически по ней не исключен был и расстрел (но таких случаев я не знаю)...
Впрочем, остальное тут не лучше. Откуда вдруг в СССР лица, состоявшие в фашистских формированиях, если самих таких формирований никогда не было? Из Италии, что ли, подоспели как раз к репрессиям? Для их удобства? Что значит террористические формирования? Но смысл слов здесь не очень важен. Важна их окраска. Она создает общий неблагоприятный фон, якобы требующий срочных ответных мер. Без него такой приказ существовать не может.
Относится к подлежащему репрессии и следующий контингент:
Изобличенные следствием и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций.
Об этом в общих чертах уже было. Перед нами какая-то мутная тавтология с вариантами. Господи, какие казачье-белогвардейские повстанцы в 1937 году? Но нет сомнения, что раз о них зашла речь, то они будут. Правда, их будут не ликвидировать, а наоборот, создавать - под пытками на допросах в лубянских и сходных кабинетах. Но они - будут. Ибо есть решение пошерстить и казаков очередной раз. Но тут ничего удивительного - мало ли что там создавали таким способом и до, и после этого. Но следует обратить внимание на саму словесность. Лица, "изобличенные следствием и проверенными агентурными материалами", да к тому же еще "ликвидируемые сейчас", тоже отнесены к контингенту, подлежащему репрессированию, а не суду, - и это никого не удивляет: ни автора приказа, ни адресатов. Не удивило бы тогда и многих других, к делу непричастных, но читавших газеты и слушавших радио. Многие находились во власти такой декламации.
Но вернемся к репрессиям. Репрессированию, согласно различным пунктам приказа, подлежат, оказывается, и "элементы этих контингентов, находящиеся в данный момент под следствием или в ожидании суда в тюрьмах, а также уже отбывающие наказание в лагерях". Можно было бы воскликнуть, как Твардовский: "что про что?", но мы уже знаем, что в лагерях это значило расстрел. Дальше голос наркома обретает металл.
Перед органами государственной безопасности стоит задача - самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства.
Как видно из следующего абзаца, "именно в связи с этим (видимо, с тем, что "установлено") и произносится "ПРИКАЗЫВАЮ". И приказывается в сроки, которые мы уже упоминали, начать означенную "операцию".
Важен для нас (и для автора) не этот абзац, а тот, что перед этим "ПРИКАЗЫВАЮ". Не зря же каждая строка в нем подчеркнута - в нем ставится задача.
Интересен в этом месте сам язык приказа. Обо всем говорится так, словно враг у ворот и готовится к штурму осажденной крепости. Он требует проявлять осторожность, организовывать специальные группы захвата, словно атака готовится не на мирные дома и квартиры, а на боевые партизанские караулы. Такую атмосферу создает и поддерживает этот приказ. Вместе с газетами и радио тех дней он подменяет в сознании людей реальность, в которой они живут, фантастическим бредом. И реальные, даже дикие и жестокие действия власти могут восприниматься (и часто воспринимаются) людьми в каком-то фантастическом свете, не вызывая должной реакции. Буйство бедного, болезненно-самолюбивого уязвленного сознания, лежащее в основе этих деяний и событий, начинает выглядеть таинственно, интересно и даже грандиозно.
И вместе - более локально - в этом языке как бы оживала уже становившаяся анахронизмом романтическая чекистская легенда. Изначально ложная, она всё же в сознании многих, да и самих чекистов, существовала. На нее как бы равнялись. На ней даже играли - вот традиции, которым мы следуем, а вы... И этот стиль - стиль, выкованный в якобы тяжелых схватках с контрреволюцией, - вполне может почудиться за этими словами. А ведь пишет их один перепуганный насмерть человек другим не менее перепуганным. И всем им, хоть многие этого не сознают, а только чувствуют, сейчас не до легенд - им бы шкуру уберечь.
Смысл слов опять ничего не значит. Все эти случайные "элементы" (значит, не имеющие представления друг о друге люди) гением Сталина и под пером Ежова превратились в единую банду, от чьих происков и необходимо защитить народ и "основы советского государства" Но потом они опять перечисляются раздельно. Детская игра. Но только в нее играть и принимать ее всерьез обязаны все. А для десятков тысяч ничего не подозревающих людей она обернется неисчислимыми муками и гибелью. И всё же забавно (сегодня!), что эти перепуганные вурдалаки, оказывается, еще и защитники чего-то от кого-то или кого-то от чего-то.
Многие абзацы этого приказа, как уже отмечалось, похожи на абзацы из газет того времени. Тогда массовые коммуникации тоже не лимитировались логической связностью и обходились выкликаниями и заклинаниями. В сущности, то же делает и формальный приказ. А кто вдумывается в слова заклинаний и выкликаний? Исполнителям же этого приказа эти заклинания говорили только о "накале борьбы", значит о том, что в случае если они уступят человечности, здравому смыслу и самоуважению, им не следует ждать для себя ничего хорошего.
Сами исполнители, разумеется, своей судьбы еще не знают. Тогда, к июлю 1937-го, смена энкаведистских "поколений", видимо, еще не завершилась. Старые кадры еще не вовсе исчезли, новые - в условиях патологической вакханалии - еще себя не осознали и не вовсе освоились. И, кроме того, есть все основания полагать, что и новы эти новые были еще не окончательно, что Сталин и ими собирался пожертвовать (как что-то узнавшими), и они это предчувствовали. Поэтому, ко всем, кто создавал и кому адресован приказ 30 июля 1937 года, можно отнести определение "обезумевшие". И всё это стоит за его формулами.
И понятно, из-за чего по его поводу не стоит спрашивать: "Зачем?" Смысла в приказе нет никакого, а последствия его - сколь угодно велики. Люди, которые потом, в годы войны, позволяли натаскивать себя на солдат и офицеров, убежавших из плена, которые преследовали их, подозревая во всех смертных грехах за то, что те остались живы, тоже прямо или опосредованно сформированы такими приказами.
Но это потом. А пока еще никто не знает своей судьбы. Даже самые главные. Вот 1-й пункт VII части этого приказа:
1. Общее руководство проведением операций возлагаю на моего заместителя - начальника главного управления государственной безопасности комкора тов. ФРИНОВСКОГО. (ГБ-ГУГБ считалось тогда только главком в НКВД. Н.К.)
Неужто ничего не чувствовали? Например, тот же комкор Фриновский к 30 июля 1937 года уже должен был понимать, что он среди чекистов долгожитель и что к этому времени успел проводить большинство своих коллег и товарищей в лучший мир и в дальние лагеря. То, что, повернись иначе, любой из товарищей проделал бы то же самое с ним самим (одна школа!) - другая тема. Но что и его "долгожительству" может прийти конец, понимать он должен был. То же можно сказать и об авторе приказа 00447, его начальнике, наркоме тов. Ежове. Но что-то они чувствовали. В глубине их душ кошки наверняка скреблись. Что ж!.. Тем больше рвения они проявляли, стремясь избежать неясной угрозы, висевшей в воздухе. Боялись. О чем сам Ежов сказал на заседании ЦК. Правда, Сталин ответил: "Ежов боялся!.. Смышно". Однако "смышно" не было. Любой из участников заседания мог оказаться (и некоторые потом оказались) в таком же "смышном" положении. Но сейчас эти двое вершат судьбы и по воле Вождя легко, хоть и секретно, в Массовом порядке подводили под монастырь сотни тысяч людей, и это отвлекало, казалось могуществом. Но Вождь не любил быть благодарным и не любил свидетелей - через несколько месяцев им обоим предстояло быть арестованными и расстрелянными. Причем, Ежова перед этим еще хоть маленько секретно поразоблачали (на упомянутом чуть выше Пленуме ЦК), а комкор, надо полагать, исчез и без такой публичности. Но пока всё звучно "Возлагаю". "Приказываю".
Я не сочувствую этим двум нисколько - уж кто-кто, а эти точно свою судьбу заслужили. Но всё равно такое их падение - ни об их устранении, ни об их вине никому ничего не сообщили - было не освобождением, а еще большим сгущением непонятной, запутанной и безвыходной фантасмагории. Таких случаев внезапного и необъяснимого вознесения на Олимп и такого же падения с него в небытие было тогда много. И все к этому привыкали. Привыкали к непонятному, привыкали не понимать. И удовольствоваться непониманием. И это было страшно. И это только утвердилось с приходом Берии в 1938 году, когда было разыграно очередное "Головокружение от успехов" - часть заключенных, в основном еще не осужденных и сидевших в тюрьмах, была реабилитирована и выпущена. Большинство репрессированных при этом продолжали сидеть, и ряды сидевших продолжали пополняться (например, аппаратом Наркомата иностранных дел), но, тем не менее, было блестяще продемонстрировано, что у нас "зря не сажают", "разбираются" и "невиноватых выпускают". И само собой выходило (особенно поначалу), что уж посаженных после этого "выпуска" замели не зря.
Вакханалия не кончалась, но приобретала "спокойные" стабильные формы, а это еще больше усиливало фантасмагорию. Это тоже прививало прострацию сталинщины.
Сталинщина не имела лица, но зато у нее было много личин. Она очень хорошо умеет обходить, разрушать, подменять и заглушать логику и даже впечатления бытия, личный опыт... Надо учиться ее распознавать и ей сопротивляться. Серьезный анализ приказа Народного Комиссара Внутренних Дел СССР № 00447 от 30 июля 1937 года может способствовать этому. Этот год 1937-й - БЫЛ! Он оставил глубокий след в нашем сознании и истории. Иной, чем всё, что было раньше. Ибо он уже был не просто преступным безумием идеологии, как "красный террор", и не имитацией этого буйства, как коллективизация, а сознательным насаждением безумия в чистом виде.
Но тут мы уже вышли за рамки подробного рассмотрения приказа № 00447, которому посвящена эта работа.
Прочитав о том, что уголовники здесь связаны с "бывшими кулаками", посвященный читатель горько улыбнется. Дескать, власть проговорилась. "Кадры" уголовников тогда в значительной мере составляли дети раскулаченных. В детстве потеряв дом и семью (а заодно веру в закон и справедливость), они были подхвачены "шпаной" - блатным товариществом. Но вдохновитель "операции" объединил их не поэтому. Вечная забота его была о том, чтобы спутать в умах людей - в том числе и в умах уже и без того порядком обезумевших "энкаведистов" - все представления о реальности. В данном случае, чтоб содействовать - соответствием общей какофонии - стиранию всяких различий между политическими уголовными. Действовало обычное сталинское "остроумие". Дескать, какие же они политические, если все, кто не с нами, - диверсанты, убийцы, вредители и их пособники. К ним надо относиться, как к бандитам. А с другой стороны, и уголовных можно было при случае не признать таковыми. Ибо всякий, кто нарушает социалистический порядок, - вредит делу социализма, а значит - враг. Следовательно, с ним и следует быть беспощадными, как с врагом. В лагерях в это время специальные комиссии в общем списке с бандитами-рецидивистами расстреливали оппозиционеров. Объявлялось: за бандитизм, за антисоветскую деятельность и т.п. - в том же перечне. А что удивительного? Под обвинение, не имевшее юридического смысла, можно подвести что угодно и даже ничего не подводить - им можно действовать, как жупелом.
Но вдумаемся снова в логический смысл этого приказа. Забудем на минуту смысл конкретный, забудем, что "кулаки" - это лучшие крестьяне, которых неизвестно за что выгнали с семьями из их изб и выслали неизвестно куда - в основном, мучиться и погибать. Забудем, что бежали они, чтобы жить и работать - правда, в основном, не в деревнях, а на стройках и в промышленности, где тоже показали себя ценными работниками. Поверим, что бежать из такой ссыпки и "осесть" - преступно и безнравственно (хотя преступники не они, а государство). Но спросим себя просто - что значит "ранее репрессированные"? Или "скрывшиеся от репрессий"? Ведь это не от суда, не от обвинения, а неизвестно от чего - под репрессию вообще можно подогнать любого, а уж под несостоявшуюся!.. Но дальше, уже в I части, эти "скрывшиеся от репрессий" дополняются еще одним "контингентом" "скрывшимися от раскулачивания". С тем же дополнением - "которые ведут (а не "продолжают вести". - Н.К.) антисоветскую деятельность". Впрочем, такое в различных модификациях говорится почти обо всех. В другом месте (той же I части приказа) сказано еще наглей, что репрессированию подлежат все бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания. Вот так. Правда, для порядка тут тоже добавлено: и продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность. Вполне логично для врагов: вели раньше, потом за это были наказаны, теперь вернулись и продолжают. Но это ведь крестьяне! - откуда у них такая массовая политическая завзятость? Ничего этого, кроме наказания, конечно не было. А если бы было, не было бы ни Ежова, ни Сталина, ни порядка вещей, их допустившего.
Но даже если не соотносить с реальностью и поверить в "деятельность", то как забыть, что она должна была состоять в уголовно наказуемых деяниях, за которые отдают под суд? Тем более при "учетных данных" - чего же было дожидаться указанной "операции"? Не получается. Но камуфляж, на первое время, неплохой - дескать, репрессируем не всех вернувшихся, а только "продолжающих".
Но вдумайтесь в язык этого приказа. Смотрите, как при всей своей глухоте и часто косноязычии эта власть обращается с языком, как превращает в нечто зловеще-сакраментальное обыкновенный глагол - "осесть". Словно так уже это криминально и злоумышленно - осесть, начать вить гнездо, работать. Вроде все эти гады не поселились, как люди (что не возможно, поскольку они из списка людей нелюдями исключены), а каким-то подлым образом - "осели". С одной стороны, это слово тут звучит брезгливо - оседает грязь. С другой, грозно - оно приобретает смысл, похожий на "засело", "окопалось". Засели, и вот-вот откроют огонь, надо упредить. Механизм травли был разработан задолго до этого.
Однако имели наглость "осесть" (и это тоже "установлено") не только "бывшие кулаки".
Осело много в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений Остались почти нетронутыми в деревне значительные кадры антисоветских политических партий (эсеров, грузмеков, дашнаков, мусаватистов, иттихадистов и др.), а также кадры бывших участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов и т.п.
Всё перемешано, и все одинаковы - священники и каратели, белые и дашнаки, повстанцы и репатрианты, сектанты и эсеры. Почему-то из русских партий в деревне "осели" они одни, эсдекам России (в отличие от Грузии, где они "грузмеки"), по-видимому, полагалось "оседать" только в городах. При помощи привычных до этого в политическом обиходе слов, в которых заглушается их смысл, на наших глазах убивается сама память об этом обиходе. Во всех. Даже в ближайших исполнителях.
Так удивляться ли тому, что здесь возникают некоторые загадки? Какая, например, разница между "антисоветским вооруженным выступлением" и "бандитскими восстаниями"? Ведь слово "бандитское" в применении к восстанию - не определение, а ругательство, и как раз по поводу "антисоветских вооруженных выступлений". Бандиты, как известно, восстаниями не занимаются. Видимо, это просто риторическое излишество для еще большего раскочегаривания низовых работников. Кстати, если имеется в виду именно этот контингент (или бывшие белые), то ведь потому они и смогли "осесть", что сдались советской власти на честное слово - кто мог знать наперед, что такого слова у этой власти нет и никогда не будет. Ну а что касается священников, то они по логике приказа виноваты по определению - про них даже не говорится, что они "продолжающие". Репрессировать их предлагается просто за то, что они, отбыв наказание, не подохли, а "осели". Особенно любопытна тревога по поводу осевших (таинственно, что ли?) репатриантов. Между тем, они вернулись домой с разрешения власти, ни в чем дурном замечены не были (а то б их без репрессий замели), и вдруг оказалось, что они живут по недосмотру. Его-то вроде теперь и приказывалось компенсировать репрессиями. Но преамбула на этом не кончается. Следует немаловажная оговорка:
Часть перечисленных выше элементов, уйдя из деревни в города, проникли на предприятия промышленности, транспорта и на строительства.
Часть эта объявляется вдруг как бы в развитие предшествующей мысли. Но для тех, кому был адресован приказ, это было весьма важным дополнением. Оно позволяло находить упомянутых врагов не только в деревне, но и в городе. Иначе бы им не заполнить контрольных цифр, а это бы означало пособничество. И то, что эти "элементы" не только оседают в деревне, но и "проникают" в города, для них спасение. Не потому ли потом в I части в список "подлежащих" вклинивается и новая группа - бывшие чиновники? Круг широкий - хватай и не печалься. НКВД нужен фронт работ. Конечно, и деревню не оставили в покое. Среди людей "набора 37-го", прибывших в ссылку одним со мной этапом, о котором я уже тут упоминал, были и простые мужики, арестованные в деревне. И было их немало.
Помню я и своего тамошнего соседа, вовсе не ссыльного, а местного жителя, сибиряка. Человек вполне достойный, профессиональный охотник, но и политически, и всяко малограмотный, он был в 37-м арестован как бывший колчаковский офицер. "Догадались", что это нелепость, лишь когда при смене Ежова Берией начался показной "реабилитанс" - к счастью, мужик этот тогда еще не был осужден, и его отпустили. Но в целом к репрессиям в деревне наркомвнудел был хуже подготовлен. Раскулачивание было явлением иного порядка и иного времени - оно было открытым, чуть ли не военным нападением государства на крестьян, и его акты почти не требовали даже подобия юридического оформления. Теперь это подобие требовалось. В том и отличие репрессий от, допустим, акций "красного террора", что судьбы людей решались хоть и "ускоренно-упрощенно", но обязательно с имитацией юридического оформления. Между тем, все, кого по существу или с далеким приближением можно было бы отнести к перечисленным элементам, "оседали" отнюдь не в деревне. Так что без "помощи" города было не обойтись.
Следующий абзац приказа напоминает о том, что уже было в названии:
В деревне и в городе до сих пор еще гнездятся значительные кадры уголовных преступников - скотоконокрадов, воров-рецидивистов, грабителей и др. отбывавших наказание, бежавших из мест заключения и скрывающихся от репрессий.
Тут уж волей-неволей пришлось отмечать, что "и в городе". Эсера или колчаковца найти или "создать" в деревне с грехом пополам еще можно, а представить вора-рецидивиста, "гнездящегося" в деревне, наверно, и тогда было невозможно. А без воров-рецидивистов - не та декорация!
После сообщения обо всех этих "установленных" и - с непонятной точки зрения - "прискорбных" фактах (что осели и гнездятся) объясняется, почему они прискорбны.
Как установлено (это тоже "установлено". - Н.К.), все эти антисоветские элементы являются главными зачинщиками антисоветских и диверсионных выступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности.
Обычно таким способом валили на "врагов" вину за реальные неудачи "социалистического строительства", но тут и этого нет. Эти несчастные "элементы" - зачинщики того, чего никогда не было (и за что бы, если б такое случилось, их бы без всяких репрессий судили и расстреляли).
I часть, в основном, "уточняет" (значит расширяет) заданное преамбулой. Контингентом, подлежащим репрессированию, кроме снова всуе упомянутых бывших кулаков, оказываются еще по тем же соображениям
...и социально-опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях (и, конечно, опять же без различия. - Н.К.), отбывшие наказание, скрывшиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения...
"Бывшие кулаки" здесь для красоты слога и разгона. А вот упоминание о "социально-опасных элементах" - требует внимания. Это гениальное изобретение советской юстиции не должно быть забыто. В те времена эта статья была "буквенной" (СОЭ), в мое - она называлась "7-35". Что это значило? Это сплав из двух статей, относящихся к "Общей части" УК РСФСР, то есть к его предисловию. Статья 7 декларирует, что преследуемы могут быть и "лица, не совершившие преступления". Да, если по своим связям, прошлой деятельности и каким-либо другим (следовательно, любым) причинам они могут представлять опасность для социалистического государства. А статья 35 была просто перечислением всех санкций, применяемых Уголовным Кодексом. Это означало, что к любому из "обвиненных" по статье 7 может быть применена любая из санкций, перечисленных в статье 35, то есть вообще любая санкция. В сущности, эта сборная статья была формулой репрессий как таковых, хотя чаще всего репрессии обходились без нее. А в мое время замена этой статьей знаменитой статьи 58-й даже означала смягчение - замену ГУЛАГа ссылкой. Но во времена этого приказа "банальную" лагерную десятку она обеспечивала легко, а теоретически по ней не исключен был и расстрел (но таких случаев я не знаю)...
Впрочем, остальное тут не лучше. Откуда вдруг в СССР лица, состоявшие в фашистских формированиях, если самих таких формирований никогда не было? Из Италии, что ли, подоспели как раз к репрессиям? Для их удобства? Что значит террористические формирования? Но смысл слов здесь не очень важен. Важна их окраска. Она создает общий неблагоприятный фон, якобы требующий срочных ответных мер. Без него такой приказ существовать не может.
Относится к подлежащему репрессии и следующий контингент:
Изобличенные следствием и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций.
Об этом в общих чертах уже было. Перед нами какая-то мутная тавтология с вариантами. Господи, какие казачье-белогвардейские повстанцы в 1937 году? Но нет сомнения, что раз о них зашла речь, то они будут. Правда, их будут не ликвидировать, а наоборот, создавать - под пытками на допросах в лубянских и сходных кабинетах. Но они - будут. Ибо есть решение пошерстить и казаков очередной раз. Но тут ничего удивительного - мало ли что там создавали таким способом и до, и после этого. Но следует обратить внимание на саму словесность. Лица, "изобличенные следствием и проверенными агентурными материалами", да к тому же еще "ликвидируемые сейчас", тоже отнесены к контингенту, подлежащему репрессированию, а не суду, - и это никого не удивляет: ни автора приказа, ни адресатов. Не удивило бы тогда и многих других, к делу непричастных, но читавших газеты и слушавших радио. Многие находились во власти такой декламации.
Но вернемся к репрессиям. Репрессированию, согласно различным пунктам приказа, подлежат, оказывается, и "элементы этих контингентов, находящиеся в данный момент под следствием или в ожидании суда в тюрьмах, а также уже отбывающие наказание в лагерях". Можно было бы воскликнуть, как Твардовский: "что про что?", но мы уже знаем, что в лагерях это значило расстрел. Дальше голос наркома обретает металл.
Перед органами государственной безопасности стоит задача - самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства.
Как видно из следующего абзаца, "именно в связи с этим (видимо, с тем, что "установлено") и произносится "ПРИКАЗЫВАЮ". И приказывается в сроки, которые мы уже упоминали, начать означенную "операцию".
Важен для нас (и для автора) не этот абзац, а тот, что перед этим "ПРИКАЗЫВАЮ". Не зря же каждая строка в нем подчеркнута - в нем ставится задача.
Интересен в этом месте сам язык приказа. Обо всем говорится так, словно враг у ворот и готовится к штурму осажденной крепости. Он требует проявлять осторожность, организовывать специальные группы захвата, словно атака готовится не на мирные дома и квартиры, а на боевые партизанские караулы. Такую атмосферу создает и поддерживает этот приказ. Вместе с газетами и радио тех дней он подменяет в сознании людей реальность, в которой они живут, фантастическим бредом. И реальные, даже дикие и жестокие действия власти могут восприниматься (и часто воспринимаются) людьми в каком-то фантастическом свете, не вызывая должной реакции. Буйство бедного, болезненно-самолюбивого уязвленного сознания, лежащее в основе этих деяний и событий, начинает выглядеть таинственно, интересно и даже грандиозно.
И вместе - более локально - в этом языке как бы оживала уже становившаяся анахронизмом романтическая чекистская легенда. Изначально ложная, она всё же в сознании многих, да и самих чекистов, существовала. На нее как бы равнялись. На ней даже играли - вот традиции, которым мы следуем, а вы... И этот стиль - стиль, выкованный в якобы тяжелых схватках с контрреволюцией, - вполне может почудиться за этими словами. А ведь пишет их один перепуганный насмерть человек другим не менее перепуганным. И всем им, хоть многие этого не сознают, а только чувствуют, сейчас не до легенд - им бы шкуру уберечь.
Смысл слов опять ничего не значит. Все эти случайные "элементы" (значит, не имеющие представления друг о друге люди) гением Сталина и под пером Ежова превратились в единую банду, от чьих происков и необходимо защитить народ и "основы советского государства" Но потом они опять перечисляются раздельно. Детская игра. Но только в нее играть и принимать ее всерьез обязаны все. А для десятков тысяч ничего не подозревающих людей она обернется неисчислимыми муками и гибелью. И всё же забавно (сегодня!), что эти перепуганные вурдалаки, оказывается, еще и защитники чего-то от кого-то или кого-то от чего-то.
Многие абзацы этого приказа, как уже отмечалось, похожи на абзацы из газет того времени. Тогда массовые коммуникации тоже не лимитировались логической связностью и обходились выкликаниями и заклинаниями. В сущности, то же делает и формальный приказ. А кто вдумывается в слова заклинаний и выкликаний? Исполнителям же этого приказа эти заклинания говорили только о "накале борьбы", значит о том, что в случае если они уступят человечности, здравому смыслу и самоуважению, им не следует ждать для себя ничего хорошего.
Сами исполнители, разумеется, своей судьбы еще не знают. Тогда, к июлю 1937-го, смена энкаведистских "поколений", видимо, еще не завершилась. Старые кадры еще не вовсе исчезли, новые - в условиях патологической вакханалии - еще себя не осознали и не вовсе освоились. И, кроме того, есть все основания полагать, что и новы эти новые были еще не окончательно, что Сталин и ими собирался пожертвовать (как что-то узнавшими), и они это предчувствовали. Поэтому, ко всем, кто создавал и кому адресован приказ 30 июля 1937 года, можно отнести определение "обезумевшие". И всё это стоит за его формулами.
И понятно, из-за чего по его поводу не стоит спрашивать: "Зачем?" Смысла в приказе нет никакого, а последствия его - сколь угодно велики. Люди, которые потом, в годы войны, позволяли натаскивать себя на солдат и офицеров, убежавших из плена, которые преследовали их, подозревая во всех смертных грехах за то, что те остались живы, тоже прямо или опосредованно сформированы такими приказами.
Но это потом. А пока еще никто не знает своей судьбы. Даже самые главные. Вот 1-й пункт VII части этого приказа:
1. Общее руководство проведением операций возлагаю на моего заместителя - начальника главного управления государственной безопасности комкора тов. ФРИНОВСКОГО. (ГБ-ГУГБ считалось тогда только главком в НКВД. Н.К.)
Неужто ничего не чувствовали? Например, тот же комкор Фриновский к 30 июля 1937 года уже должен был понимать, что он среди чекистов долгожитель и что к этому времени успел проводить большинство своих коллег и товарищей в лучший мир и в дальние лагеря. То, что, повернись иначе, любой из товарищей проделал бы то же самое с ним самим (одна школа!) - другая тема. Но что и его "долгожительству" может прийти конец, понимать он должен был. То же можно сказать и об авторе приказа 00447, его начальнике, наркоме тов. Ежове. Но что-то они чувствовали. В глубине их душ кошки наверняка скреблись. Что ж!.. Тем больше рвения они проявляли, стремясь избежать неясной угрозы, висевшей в воздухе. Боялись. О чем сам Ежов сказал на заседании ЦК. Правда, Сталин ответил: "Ежов боялся!.. Смышно". Однако "смышно" не было. Любой из участников заседания мог оказаться (и некоторые потом оказались) в таком же "смышном" положении. Но сейчас эти двое вершат судьбы и по воле Вождя легко, хоть и секретно, в Массовом порядке подводили под монастырь сотни тысяч людей, и это отвлекало, казалось могуществом. Но Вождь не любил быть благодарным и не любил свидетелей - через несколько месяцев им обоим предстояло быть арестованными и расстрелянными. Причем, Ежова перед этим еще хоть маленько секретно поразоблачали (на упомянутом чуть выше Пленуме ЦК), а комкор, надо полагать, исчез и без такой публичности. Но пока всё звучно "Возлагаю". "Приказываю".
Я не сочувствую этим двум нисколько - уж кто-кто, а эти точно свою судьбу заслужили. Но всё равно такое их падение - ни об их устранении, ни об их вине никому ничего не сообщили - было не освобождением, а еще большим сгущением непонятной, запутанной и безвыходной фантасмагории. Таких случаев внезапного и необъяснимого вознесения на Олимп и такого же падения с него в небытие было тогда много. И все к этому привыкали. Привыкали к непонятному, привыкали не понимать. И удовольствоваться непониманием. И это было страшно. И это только утвердилось с приходом Берии в 1938 году, когда было разыграно очередное "Головокружение от успехов" - часть заключенных, в основном еще не осужденных и сидевших в тюрьмах, была реабилитирована и выпущена. Большинство репрессированных при этом продолжали сидеть, и ряды сидевших продолжали пополняться (например, аппаратом Наркомата иностранных дел), но, тем не менее, было блестяще продемонстрировано, что у нас "зря не сажают", "разбираются" и "невиноватых выпускают". И само собой выходило (особенно поначалу), что уж посаженных после этого "выпуска" замели не зря.
Вакханалия не кончалась, но приобретала "спокойные" стабильные формы, а это еще больше усиливало фантасмагорию. Это тоже прививало прострацию сталинщины.
Сталинщина не имела лица, но зато у нее было много личин. Она очень хорошо умеет обходить, разрушать, подменять и заглушать логику и даже впечатления бытия, личный опыт... Надо учиться ее распознавать и ей сопротивляться. Серьезный анализ приказа Народного Комиссара Внутренних Дел СССР № 00447 от 30 июля 1937 года может способствовать этому. Этот год 1937-й - БЫЛ! Он оставил глубокий след в нашем сознании и истории. Иной, чем всё, что было раньше. Ибо он уже был не просто преступным безумием идеологии, как "красный террор", и не имитацией этого буйства, как коллективизация, а сознательным насаждением безумия в чистом виде.
Но тут мы уже вышли за рамки подробного рассмотрения приказа № 00447, которому посвящена эта работа.