Костейн Томас. Гунны

   Оба пленника решили, что император гуннов может общаться с ними только через толмача, поэтому немало изумились, когда он заговорил на латыни.
   — Мои рисовальщики карт лучшие в мире, — Аттила указал на карту на стене и обратился к Николану. — Ты, который так заинтересовался ею, что ты о ней думаешь?
   К своему удивлению, Николан не испытывал ни малейшего страха перед великим завоевателем.
   — Лучше этой мне видеть не доводилось. Она прекрасно вычерчена. Выдержан и масштаб. Но, о могущественный император, должен отметить, что она неточна.
   Аттила громко рассмеялся, но в смехе его не было веселья.
   — Этот молодой петушок не боится махать крылышками и кукарекать, — уголки его рта опустились. — Значит, моя карта неточна! Откуда сбежавший раб знает, как рисовать военные карты?
   Николан почувствовал сгущающееся напряжение. Он посмел покритиковать то, что понравилось Аттиле. По сощурившимся глазам императора и суровым лицам гуннов он понял, что должен привести веские аргументы, подтверждающие его точку зрения или готовиться к самому худшему.
   — Возможно, я высказался слишком резко, о великий император. Но правда и то, что от Рима до границы мы шли только по ночам. И ни разу не сбились с пути. Мы всегда знали, куда сворачивать на развилке. Нам не пришлось спрашивать, по той ли дороге мы идем.
   — Ты проходил этот путь много раз? — спросил Аттила.
   — Нет, господин мой. Ранее лишь однажды. Мы шли по карте, которую я тогда нарисовал.
   В глазах Аттилы мелькнуло удивление.
   — И сколько тебе было лет, когда ты нарисовал ту карту?
   — Пятнадцать.
   — И твоя карта точнее той, что нарисовали мои мастера? — он оглядел кабинет и улыбнулся своим военачальникам. — Да в тебе больше нахальства, чем в римском ученом, утверждающим, что он знает все. И где же эта на удивление точная карта?
   Николан достал из кошелька на поясе потрепанную полоску пергамента. По знаку Аттилы пересек кабинет и положил свою карту на стол. Император несколько мгновений пристально смотрел на нее.
   — Онегезий, приведи сюда моих рисовальщиков, — распорядился он. — Нет, сделаем по-другому. Приведи моих разведчиков, что ходили по дорогам к Риму. Посмотрим, что они скажут.
   Кабинет очистили от посторонних. Вывели даже офицера, который возглавлял отряд, приведший пленника. Наконец, появились разведчики. Долго водили пальцами по карте на стене и по полоске пергамента, затем еще дольше шептались, пока, с видимой неохотой, не пришли к решению.
   — Это правда, о великий Танджо, что карта, которая висит перед тобой, кое в чем не точна. Дороги, изображенные на ней, отличаются от тех, по которым мы прошли. Мы говорим так лишь потому, что ты всегда требуешь от нас правдивой информации. У нас нет намерения выискивать недостатки в работе твоих рисовальщиков.
   — Неточности серьезные? В ярды или в мили?
   — В некоторых местах ошибка исчисляется во многих милях.
   — Есть ли ошибки в этой карте? — не скрывая раздражения, Аттила указал на полоску пергамента.
   Разведчик замялся.
   — Она такая миниатюрная, о великий Танджо, что нам трудно судить об этом. Но с первого взгляда мы не можем найти в ней каких-либо неточностей.
   У Николана отлегло от сердца. Гроза миновала, гнев Аттилы не обрушился на него. Он посмотрел на императора. Слова разведчика не поразили Аттилу, наоборот, вызвали у него много вопросов.
   — Похоже, мне придется серьезно разобраться с моими рисовальщиками, — наконец, молвил он и повернулся к Николану. — Твоя самоуверенность обусловлена, скорее всего, юным возрастом. Во всяком случае, я на это надеюсь. И мне представляется, что твое умение рисовать карты, подтвержденное моими специалистами, может оказаться полезным для меня.
   — Мой друг и я прибыли в твою столицу, о великий император, в надежде поступить к тебе на службу.
   Аттила глянул на Ивара.
   — Думаю, я найду, как использовать этого здоровяка. И хотя сейчас он более всего напоминает мешок костей, я склонен думать, что он выходец с острова Черных Певцов.
   Ивар лишь поклонился, подтверждая точность догадки Аттилы. А последний вновь обратился к Николану.
   — И твой народ мне знаком. Он отличается завидным упрямством. Вы разводите лошадей, но по характеру больше похожи на мулов. Мне уже доводилось проявить по отношению в твоему народу надлежащую суровость. Ты будешь столь же упрямым или готов делать то, что я скажу?
   Николан решил, что другая возможность для откровенного разговора если и представится, то нескоро.
   — Я назову плату за свои услуги, о великий император, — Ивар бросил на него предостерегающий взгляд, но Николан продолжил. — Ванний, действовавший от твоего имени, убил моего отца и конфисковал наши земли. Он продал меня и мою мать в рабство. Я прошу восстановить справедливость и вернуть мне земли моего отца.
   Аттила, надо отметить, не привык возвращать то, что попало к нему в руки.
   — Обстоятельства этого дела мне незнакомы, — пробурчал он. — Ванний мертв. Он был лгуном и вором. Когда я узнал, что он отдает мне лишь малую толику денег, выкачиваемых из твоей страны, я велел отрубить ему голову. И до сих пор сожалею, что позволил этому предателю так легко расстаться с жизнью, — он всмотрелся в Николана. — Твое нахальство переходит все границы, но я чувствую, что требования твои не лишены основания. Порешим на следующем: когда ты докажешь, что действительно нужен мне, мы вернемся к вопросу о твоем вознаграждении. Но только не думай, юный петушок, что я тебе что-то пообещал. Свои обещания я выполняю всегда. Пока же я свободен от каких-либо обязательств перед тобой, — Аттила повернулся к Онегезию. — А теперь можешь привести константинопольского посла. Но сначала пусть уберут эту карту. Я не хочу ее видеть, пока не будут исправлены все ошибки.
 
   На том воспоминания оборвались. Солнечное тепло взяло вверх. Николан заснул, и его ритмичное дыхание заставило Ивара подняться из-за стола. Он подложил овечью шкуру Николану под голову, другой укрыл его. И хотя стул не казался удобным ложем после ночной работы, во время долгого бегства из Рима им приходилось спать куда в худших условиях.

9

   Несколько недель спустя, когда солнце только показалось из-за горизонта, Николан и его верный друг достигли излучины легендарной реки, которую столетиями позже назовут Голубой Дунай, хотя, если исходить из цвета воды, Дунай следовало назвать темно-зеленым, коричневым или даже черным. В этом уголке страны Бакони, среди густых лесов, маленьких озер и пологих холмов, Николан просто ожил. Он то и дело пускал лошадь в галоп, дышал полной грудью, глаза его сияли. Внезапно он остановил жеребца и указал на прогалину, посреди которой стоял длинный деревянный дом. Из одной из труб поднимался дымок. Дом окружал частокол из заостренных бревен. Настроение Николана разом изменилось.
   — Вот мой дом! — у него перехватило дыхание. — Мой отец умер у ворот, когда в них ворвался Ванний. Я был на том лугу, когда это случилось, — он помолчал. — Что мне их оскорбления, угрозы, злобные взгляды, отказы в ответах? Я готов на все, ради того, чтобы в конце концов придти туда, где родился.
   Недели, проведенные в стране Бакони, ушедшие на то, чтобы подсчитать число воинов, и, более важное, лошадей, которые могли быть призваны под знамена Аттилы, дались им нелегко. Николана везде встречали с откровенной враждебностью. Его полагали предателем своего народа. И ему самому приходилось прибегать к угрозам, чтобы получить нужные сведения от своих каменнолицых соотечественников. Поскольку он-то намеревался выторговать для них самые выгодные условия, такое отношение казалось ему вдвойне несправедливым. Но о своих чувствах он предпочитал не говорить.
   — Это наша последняя остановка? — спросил Ивар.
   Бритонец не приученный с детства к верховой езде, в отличие от Николана, пользовался седлом. Николан же, по обычаям своего народа, обходился без всякой упряжи. Долгая поездка верхом утомила Ивара, и он мечтал о том, чтобы встать на твердую землю.
   Николан покачал головой.
   — Мы не будем здесь останавливаться. Вчера Ранно Финнинальдер предоставил мне всю необходимую информацию, — он помолчал. — Я не ступлю на земли Ильдербурфов, пока они вновь не станут моими! Да приблизят боги этот день!
   Он огляделся и глубоко вздохнул. Рощи ольхи, ивы, акации, густая зеленая трава, ковер желтых и красных луговых цветов, голубизна неба, а вдалеке иззубренные пики гор.
   — Нам осталось повидать только Мацио Роймарка. Я специально составил наш маршрут так, чтобы мы приехали к нему сегодня и смогли присутствовать на скачках. Я хочу увидеть знаменитого Хартагера в деле.
   Николан вытащил меч и ковырнул им дерн.
   — Посмотри! Самая плодородная земля в мире! И когда-нибудь она будет моей. Но я смогу получить ее лишь одним способом: служа Аттиле. Если он будет разбит римлянами, легионы двинутся на север и эта страна будет поделена вновь. Землю здесь получит какой-нибудь солдат или ее купит у него богатый купец. С другой стороны, если каким-то чудом моя страна обретет независимость, эти земли останутся у Финнинальдеров. Во-первых, эта семья становится все более влиятельной. А во-вторых, у меня не осталось родственников, которые могли бы поддержать меня в моих притязаниях на эти земли. Так что Аттила — моя единственная надежда, — он повернулся к Ивару. — Ты все спрашивал меня, друг мой, почему я взял сторону гуннов. Я называл тебе много причин, и все достаточно веские. Но эта — главная, пусть и замешанная на эгоизме. Я не вижу иной возможности вернуть мое наследство.
   Бритонец кивнул.
   — Это причина, понятная для любого человека. Даже я, носивший рабское ярмо с колыбели, сочувствую тебе.
 
   Полчаса спустя они поднялись на вершину холма. Под ними, на огромном лугу, в окружении деревьев, стоял дом под красной черепичной крышей.
   — Земли Роймарков, — пояснил Николан. — Мы соседствовали много поколений, и я думаю, что мои родственники всегда завидовали им. Они были богаты и влиятельны. Но для меня все изменилось с рождением младшей дочери Мацио.
   И в это мгновение его внимание привлек всадник, появившийся из-за дома. Солнце поднялось уже высоко и он, приложив ладонь к глазам, разглядел, что всадник — юная девушка с золотой короной волос.
   Он пустил своего жеребца галопом наперерез наезднице на черном, как полночь, коне. На лице его играла улыбка: он вспомнил, как одно присутствие младшей дочери Мацио лишало его дара речи. Влюбленный по уши, он не мог высказать своих чувств.
   Девушка не показывала виду, что знает о его присутствии, и лишь когда он оказался совсем рядом одарила его взглядом прекрасных глаз, от которого у Николана перехватило дыхание. С главной дороги она свернула на узкую тропу к холмам на западе. Ему ничего не оставалось, как следовать сзади. Так они проехали с милю, пока на вершине холма тропа не расширилась и Николан не смог поравняться с девушкой. Все его внимание было сосредоточено на ней, но он не мог не отметить красоты и силы ее жеребца. «Само совершенство!» — подумал он.
   Они поскакали дальше, черные глаза Николана не покидали лица девушки, она же смотрела прямо перед собой, словно не желая его видеть. Наконец, подчиняясь неуловимому движению ее колен, Хартагер сбавил ход, а она повернулась к Николану. Впервые их взгляды встретились.
   — Мы могли бы оторваться от тебя. Безо всякого труда. Я придерживаю Хартагера, потому что сегодня ему участвовать в скачках, и незачем утомлять его, — она продолжала смотреть на него. — Я тебя знаю.
   — Ты Ильдико из рода Роймарков. Вот тебя-то узнать легко. А если ты знаешь, кто я, то у тебя отличная память.
   — Я думаю, что ты Николан Ильдербурф. Мальчик, которого увезли в Рим, — и с вызовом добавила: — Тот самый, что потом продался гуннам.
   Николан же продолжал вглядываться в ее лицо: высокий лоб, аккуратный носик, чуть раздвоенный подбородок, свидетельствующий о силе характера. Ее красота захватывала дух и в то же время пугала его. «Все ясно, как божий день, — подумал он. — Именно такую жену ищет Аттила. Он это поймет с первого взгляда». И Николан тут же задумался о том, как скрыть Ильдико от глаз Аттилы. «Ее следует увезти отсюда», — решил он.
   Тут Николан заметил ее высоко вскинутый подбородок и неодобрительный взгляд.
   — Я знаю, что обо мне здесь не слишком высокого мнения.
   — Мой брат Рорик единственный, кто заступается за тебя.
   Николан покраснел от удовольствия.
   — В детстве он был моим лучшим другом. Как приятно узнать, что в наших отношениях ничего не изменилось.
   — Не очень-то рассчитывай на это. Мой отец настроен против тебя.
   Николан внимательно следил за ее мимикой, за тем, как она закрывала глаза, когда улыбалась, жестикулировала при разговоре. Одна из древнейших поговорок пришла ему на ум.
   — Человек может подняться на самый высокий пик, но все равно ослепнет, если посмотрит на солнце.
   — Так лучше и не смотреть, — резонно заметила Ильдико.
   — Иной раз один взгляд стоит долгой жизни в слепоте. Я пробуду здесь очень мало времени, так что должен воспользоваться теми редкими возможностями, что предоставятся мне.
   — Возможно, отец смягчится и позволит мне поговорить с тобой на скачках. Ты там будешь?
   И тут он понял, что ее мнение для него куда важнее, чем то, что думали о нем все остальные. А потому он попытался обосновать свою позицию.
   — Те, кто ненавидят меня, остаются дома и разводят лошадей, вместо того, чтобы мчаться на них в бой. Но я… я участвую в этом гигантской пьесе, сценой которой является весь мир. Ты меня понимаешь, Ильдико? Аттила покорит мир. Разве можно в такое время сидеть на лавке да разгребать навоз?
   — Но разве можно сражаться на стороне угнетателя собственного народа? — укорила его Ильдико.
   — До прихода гуннов нас угнетали римляне, — напомнил Николан. — У нас есть лишь одни выбор — выбор хозяина. Я знаю, что многие мои соотечественники отдают предпочтение Риму. Я — нет. Я был там рабом и знаю, что это такое. И я буду рядом с Аттилой, когда он двинет свои армии на равнины Ломбардии. Я надеюсь увидеть падение Вечного города. И победа Аттилы позволит мне вернуть земли, отнятые у моего отца.
   Ильдико вглядывалась в его лицо.
   — Ты не прав и слеп. Но, даже если ты слеп, я думаю, что ты честен, — внезапно она заулыбалась. — Как ты изменился. Ты был таким тихоней.
   Николан же обратил свой взор на черного жеребца.
   — Так вот он какой, великий Хартагер, о котором я так много слышал. По-моему не принято выгуливать лошадь в день скачек.
   Ильдико покачало головой.
   — Он хотел размяться. Отец и Рорик будут сердиться на меня, потому что думают, что ему это ни к чему. Старый Бринно придет в ярость. Но я лучше всех знаю, что ему нужно. Ты веришь, что лошади всегда знают, когда им предстоит участвовать в скачках?
   — Конечно. Они понимают если не слова людей, но их мысли. И, полагаю, они разговаривают между собой.
   — Это точно, — кивнула девушка. — Я их слышала.
   — И они знают, когда идти в бой. Более того, лошадь знает, что ей предстоит умереть. Она такая спокойная, не ест, а хвост висит, как сломанная виноградная плеть.
   — О, бедняжки! — воскликнула Ильдико. — Я жалею их больше, чем гибнущих в сражении людей. Ведь люди затевают войны, не лошади!
   — Так ты уверена, что Хартагер знает о сегодняшних скачках?
   — Абсолютно уверена.
   Хартагер мог бы сбросить миниатюрную наездницу одним движением задних ног. Он недовольно всхрапывал, словно жалуясь на то, что его заставляют стоять.
   — В это утро он хотел, чтобы я вывела его на прогулку. Видишь ли, мы понимаем друг друга. Разговариваем. Он может многое рассказать мне. Когда он хочет поразмяться, он стучит в дверцу стойла копытом. Сегодня он стучал все утро: тап, тап, тап, тап! Он не мог дождаться, пока его выведут из конюшни. Он сказал мне, что кипит от переполняющей его энергии и ему надо стравить пар. Он сказал мне: «Давай поскачем на холмы. Потом я отдохну, и на скачках понесусь как ветер». Так оно и будет. Я уверена, что его ждет легкая победа.
   — Надеюсь это увидеть.
   Девушка бросила на него тревожный взгляд.
   — Если ты придешь, я встречу тебя так же, как и любого другого гостя. Потом отец будет зол на меня. Его глаза станут мрачными, как грозовая туча. Боюсь, мне крепко достанется. Но я не намерена обращать на это внимания, Николан. Я так рада, что ты здесь.
 
   Николан приехал на условленное место встречи с Иваром, но, к своему удивлению, не застал там бритонца. Тот появился лишь через несколько минут. И указал за спину.
   — Она приехала. Женщина с рыжими волосами.
   У Николана широко раскрылись глаза.
   — Ты говоришь про вдову Тергесте?
   Ивар кивнул.
   — Видишь шатры за той рощицей? Там она и расположилась. Я видел, как они приехали. Двенадцать всадников и полдюжины вьючных лошадей. Она путешествует с размахом. Я наблюдал за ними из укрытия. Она ехала на белой лошади и командовала ими, словно надсмотрщик.
   — Она, должно быть, сошла с ума, если забралась так далеко от границы. Думаю, Ивар, нам нужно еще раз повидаться с очаровательной вдовой и дать ей дельный совет. Как по-твоему, она нас вспомнит?
   Пять шатров из шелка разных оттенков красного и желтого уже стояли на траве. Слуги поили лошадей, нося воду из близкого ручья.
   Меднокожий раб застыл у полога самого большого шатра. Он ничего не сказал незнакомцам, но дал понять знаками, что вход воспрещен.
   — Мы хотим видеть госпожу Евгению, — объяснил Николан причину своего появления в маленьком лагере.
   Раб поклонился и исчез внутри. Несколько секунд спустя из палатки появился другой раб, с бронзовой кожей.
   — Кто вы такие?
   — Мы служим великому Танджо, Аттиле, правителю земли и императору небес.
   Исчез и этот мужчина. А появившись, пригласил войти слуг великого хана.
   Внутри шатер напоминал римскую виллу. Роскошные ковры, мягкие кушетки, высокое зеркало из полированного металла. Хозяйка, в зеленом с золотом платье, сидела на одной из кушеток и третий раб завивал ей волосы.
   Едва ли кто взялся бы определять возраст вдовы Тергесте. Выглядела она лет на двадцать с небольшим, и лишь большие карие глаза показывали, что их обладательница прошла куда больший жизненный путь. И естественность рыжих волос вызывала подозрения. Однако и самый внимательный наблюдатель не мог не отметить высокого качества краски, которой пользовалась вдова.
   Она оценивающе оглядела Николана, а затем взмахом руки удалила рабов.
   — Я тебя знаю. Ты — тот маленький, голодный крысенок, что постучался в дверь моей виллы на холмах у Аквилии. Вас было двое, беглых рабов. И вы так жалобно просили накормить вас.
   — Да, моя госпожа. Мы бежали, чтобы обрести свободу. Ты нас приютила. И теперь мы живы лишь благодаря тебе.
   Вдова поднялась с кушетки, направилась к ним, шурша юбками. Всмотрелась в Ивара, что застыл у полога.
   — Этот здоровяк-молчун был с тобой и тогда?
   — Да, это Ивар.
   — Он превратился в Геркулеса, не так ли? — она предложила бретонцу подойти поближе. — Какой ты симпатичный. Просто красавец. При первой нашей встрече я и подумать такого не могла. Ты походил на мешок костей. О, Аполлон, как я люблю крупных мужчин! — она повернулась к Николану. — Что привело вас сюда? Судя по вашему виду, вы ни в чем не нуждаетесь. Как я понимаю, вы на службе у Бича Божьего. Стоило ли убегать от одного хозяина, чтобы попасть в лапы к другому?
   — Нет, моя госпожа, мы свободные люди. Но ты права. Мы служим Аттиле. А здесь мы потому, что приехали на встречу с Мацио Роймарком. Но увидели твои шатры и решили, во-первых, засвидетельствовать свое почтение, а во-вторых, ознакомить со здешней ситуацией.
   При упоминании Мацио вдова оживилась.
   — Я тоже приехала к нему. Моих ушей достигли слухи о его великолепном черном жеребце. Ты уже видел Хартагера?
   — Да, не более чем полчаса тому назад.
   — Скажи мне, он действительно так быстр, как о нем говорят?
   — Госпожа моя, он быстрее ветра. И силен, как те кони, на которых Аполлон каждое утро въезжает на небо.
   Глаза вдовы сверкнули.
   — Тогда он должен принадлежать мне. Я предложу этому человеку цену, от которой он не сможет отказаться. Где мне найти этого Мацио?
   — Ты разбила шатры на его земле. Его дом в долине к востоку отсюда.
   — Тогда я должна незамедлительно повидаться с ним. Но, сначала, что ты хотел мне сказать?
   — Я советую тебе уехать немедленно. Сюда направляется Аттила. Он будет здесь через несколько часов.
   Вдова беззаботно махнула рукой.
   — Что мне Аттила. Я его не боюсь. Все, даже этот ужасный гунн, знают вдову Тергесте. Я путешествую, где мне заблагорассудится.
   — Личности для него ничто, — настаивал Николан. Возможно, ты этого не знаешь, но мы в состоянии войны с Римом. Он без малейшего колебания уничтожит тебя. Не посмотрит на то, что ты знаменитая женщина. Еще подумает, что ты шпионка, а то схватит тебя, чтобы получить выкуп. Мой совет — собраться и немедленно уехать.
   — Никуда я не уеду, пока не повидаюсь с Мацио и не куплю несравненного Хартагера. Я должна убедить этих твердолобых римлян, что людям мало цирковых развлечений, которыми их теперь потчуют. Они стали христианами, а потому отказались от гладиаторских забав. Так теперь им предлагают гонки колесниц, да клоунов, перепрыгивающих с лошади на лошадь. И они никак не поймут, что настоящие скачки, с наездником на каждой лошади, самое захватывающее зрелище в мире. Скачки проводятся везде, но не в Риме. Даже в Греции. Римляне ужасно консервативны. Сатпий в Эпире устраивает скачки каждый год, так туда стекаются лошадники со всего света. В прошлом году я выставила там жеребца, на которого очень рассчитывала. И проиграла целое состояние. Сто тысяч сестерций! Это большая сумма, даже для вдовы Тергесте. Поэтому я должна купить черного жеребца Мацио, чтобы вернуться в Эпир и взять реванш. Я хочу увидеть физиономию Сатпия, когда Хартагер первым пересечет линию финиша. Поэтому я здесь и никто не убедит меня уехать до того, как жеребец будет мой.
   — Аттила наверняка заберет Хартагера себе, — внезапно осенило Николана. Он задумался, а затем продолжил. — Госпожа моя, кажется у меня есть план. Я уверен, что никакая сила на земле не заставит старика продать Хартагера, но, возможно, он одолжит жеребца. Полагаю, он сочтет за благо укрыть его от чужих глаз. Но тебе придется поклясться, что после войны ты вернешь коня. И договариваться об этом надо быстро. Дорога каждая минута.
   Вдова оживилась.
   — Ты думаешь, он согласится?
   — Не знаю. Но склоняюсь к тому, что да. Он не хочет, чтобы этот великолепный жеребец сгинул на войне. Разумеется, он настоит на том, чтобы послать с тобой своего человека, чье слово будет решающим во всем, что касается благополучия Хартагера, — тут он хлопнул в ладоши. — Я знаю, что надо сделать. — Он сможет послать с тобой одну из своих дочерей или обоих. При условии, что ты увезешь их в течение часа, и прямиком отправишься на территории, контролируемые Римом.
   Вдова понимающе кивнула.
   — Здесь не место молоденьким девушкам.
   — Все отцы незамужних дочерей в панике. Особенно, если дочери красивы.
   — Как я понимаю, от обоих дочерей Мацио не оторвать глаз, — улыбнулась Евгения.
   — Я видел только одну, младшую, Ильдико. Она прекрасна, как богиня солнца, — он задумался. — Я думаю, она может справиться с жеребцом. Утром я видел, как она скакала на нем.
   — Я согласна на любые условия! — воскликнула вдова. — Готова на все, лишь бы выставить Хартагера на скачки в Эпире. Скорее, юноша, отвези меня к этому Мацио Роймарку и изложи ему свой план.
   — Вот это я поручу тебе, госпожа Евгения. И не стоит упоминать моего имени. Я, в конце концов, человек Аттилы. Боюсь, Мацио сразу заподозрит, что это ловушка, поскольку Аттила особенно неравнодушен к девушкам с золотистыми волосами. Один взгляд на Ильдико, и его охватит страсть. Поезжай к старику и изложи ему свой план, — Николан огляделся. — И прикажи слугам свертывать лагерь. Если Мацио согласится, счет действительно пойдет на минуты. У Аттилы есть привычка приезжать раньше назначенного времени.
   — Ну и умная же у тебя голова, юноша, — вдова повернулась к молчаливому Ивару. — А почему эта гора мышц не скажет ни слова? Он только и смотрит на меня да молчит.
   — Таким образом он показывает, что восхищен тобой.
   — Что ж, — вдова поправила пышные волосы, — я могла бы научить его другим способам выказывать свое восхищение. Вот о чем я подумала. Если уж я беру с собой жеребца и девушку, почему бы мне не взять и его? Я найду, чем его занять. И буду платить ему лучше, чем Аттила.
   — Для меня это большая честь, госпожа, — наконец, подал голос Ивар. — Но я служу Аттиле. На носу война. И сейчас я не могу уйти от него.
   — Не думай, что на моей службе тебе будет легко. Сил у тебя будет уходить не меньше, чем в жарком сражении. Но я хорошо плачу. Твои карманы будут набиты так же, как и желудок. Подумай об этом. Ты не пожалеешь о такой хозяйке как я.
 
   Укрывшись в тени деревьев, друзья наблюдали, как караван вдовы двинулся в путь. Ей не потребовалось много времени, чтобы убедить Мацио принять план, дающий возможность спасти золотоволосую дочь и черного жеребца от загребущих рук гуннов. Когда же Николан появился у Мацио, последний ни словом не упомянул о визите вдовы, хотя чувствовалось, что с плеч его свалилась тяжелая ноша. Представителя Аттилы он удостоил лишь несколькими фразами.