Коултер Кэтрин. Песня огня

   Но ведь Жан, его сын, тоже был де Лорис, однако он умер. Он был таким юным, таким невинным и беспомощным.
   Морис снова сел на стул, не сводя глаз с измученного личика дочери. Он праздно размышлял, поможет ли ей отпущение грехов, данное священником, когда и вправду придет ее смертный час.
   — Дурак, — выбранил он себя. — Твой мозг превращается в корм для скота.
   Он подумал о Грэлэме де Моретоне и почувствовал, как тело его содрогнулось будто от озноба. Ему не следовало думать о Грэлэме сейчас, не следовало думать и о том, какие мысли придут в голову этому гордому воину, а также о том, что он сделает, когда узнает, что его жена жива.
   — Папа?
   — Да, мой цветочек.
   — Дождь идет. Какой чудесный звук.
   Морис нежно поцеловал ее. Взгляд дочери снова искрился, а лицо больше не было серым и изможденным.
   — Ты выглядишь усталым, — сказала Кассия. Ее прищуренные глаза пытливо изучали лицо отца.
   — Ты должна думать о себе. Кассия, и оставить в покое старика. Клянусь всеми святыми, дитя, я молился, стоя на коленях, пока колени не окоченели и не покрылись шишками.
   Он сжал ее тонкие пальцы и нежно погладил руку. Внезапно Мориса охватило такое ощущение счастья, что ему показалось, будто он сейчас лопнет от радости. Конечно, на пальцах ее не было кольца. Он спрятал кольцо Грэлэма в кожаный мешочек в своей комнате.
   — Мне снятся странные сны, папа, — сказала Кассия. — Я вспоминаю твой голос, но там был кто-то еще. Голос, который я не узнаю. И говорил он так нежно.
   — Возможно, это был голос одной из служанок, — сказал Морис.
   — Нет, то был мужской голос, низкий и глубокий.
   — Сон, — ответил Морис.
   «Она еще слишком слаба, — уговаривал он себя, — чтобы узнать правду». Морис не мог поверить, что дочь запомнила Грэлэма.
   — Да, — согласилась Кассия, и ее ресницы затрепетали, — да, это был всего лишь сон.
 
   Текли дни. Кассия спала, просыпалась, обменивалась краткими репликами с Иттой и отцом, ела и снова засыпала. К концу недели она настолько набралась сил, что смогла уже поднять руку, чтобы пригладить волосы. Пальцы ее нащупали простой льняной платок, забрались под него и прикоснулись к коротким жестким волосам.
   Морис, войдя в комнату, увидел, как по лицу дочери струятся слезы.
   Он бросился к ней, но тут же догадался о причине ее печали, заметив на кровати снятый ею платок.
   — Но, Кассия, — сказал он, — это ведь только волосы. Я и не знал, что ты так тщеславна.
   Девушка перестала плакать и шмыгнула носом.
   — Через месяц у тебя будут мягкие кудряшки и ты будешь похожа на хорошенького мальчика-хориста. Внезапно Кассия улыбнулась.
   — Может быть, ты прямо сейчас пригласишь Жоффрея полюбоваться на меня, и тогда у него наконец отпадет охота жениться.
   — Видишь ли, — Морис смутился, — в каждой вещи есть две стороны. Что же касается Жоффрея, этот ублюдок не осмеливается показаться здесь. А теперь, Кассия, я принес тебе кубок славного сладкого вина из Аквитании.
   — Думаю, я выпила уже бочонок, папа! Если я буду продолжать хлестать вино, у меня будет красный нос с прожилками!
   Она пила мелкими глотками вино, наслаждаясь его сладостью, теплотой и мягким вкусом.
   — Папа, — сказала она, — мне нужно принять ванну. Я не могу вечно терпеть эту грязь. А потом я хочу полежать в саду и почувствовать тепло солнечного света на лице.
   Морис улыбнулся ей, чувствуя, как радость наполняет его сердце.
   — Ты получишь все, что пожелаешь, мой цветочек. И, конечно, ты права насчет ванны. Это будет первое, что мы сделаем.
 
   В Корнуолле наступил золотистый день. Жарко сверкало солнце. Оно стояло высоко над головой и было ослепительно ярким, а ветер с моря приносил аромат полевых цветов, которыми пестрели соседние холмы.
   Остановив своего Демона у самого края утеса и глядя вниз на покрытые белыми барашками волны, разбивавшиеся о выступающий, как палец, край суши, Грэлэм ощущал безотчетную радость. С мыса Сент-Эгнис он мог обозревать побережье, уходящее на север, не меньше чем на тридцать миль. Суровые утесы придавали этой земле столь дикий и заброшенный вид, что покалеченные и искореженные бурями деревья казались неживыми. За мысом Сент-Эгнис располагалась маленькая рыбацкая деревушка, носившая то же имя, и она казалась такой же пустынной и заброшенной, такой же суровой, не имеющей возраста, как крутые уступы утесов, которые обступали ее.
   Грэлэм отлично помнил свои прогулки по извилистой тропинке мыса Сент-Эгнис. Тогда он был еще мальчиком и изучал пещеры и бухты, изрезавшие морской берег. Именно в то время почувствовал, как дикая красота Корнуолла проникла в самую его душу и воспламенила ее любовью к этому краю. Рыцарь повернулся в седле. Подальше от берега, за зубчатыми скалами, он увидел ряды покатых холмов, где паслись овцы и крупный скот, а ниже фермеры возделывали землю.
   Это была его земля. Его дом. Его народ.
   За спиной Грэлэма, как грубо вытесанный монолит, вздымался Вулфтон, бывший крепостью де Моретонов со времен Вильгельма Завоевателя, пожаловавшего эти земли Альберу де Моретону после битвы при Гастингсе^[1] более двухсот лет назад. Альбер снес с лица земли деревянную саксонскую крепость и воздвиг каменный замок, чтобы оборонять северное побережье Корнуолла от мародеров-датчан и алчных французов. В штормовые ночи зажигались фонари на двух башнях, обращенных к морю, упреждая моряков, чтобы те не налетели на усеянное смертоносными скалами побережье.
   Издали рыцарь видел каменщиков, приводивших в порядок обветшавшую обращенную к морю стену замка, немало претерпевшую от ярости морских штормов, обрушивавшихся на нее уже в течение двух веков. Сокровища, вывезенные им из Святой Земли, были проданы за приличную цену, что дало возможность восстановить стены Вулфтона, починить надворные постройки, казармы, где размещались его солдаты, и купить овец и коров, а также с полдюжины лошадей. Что же касалось большого зала и верхних комнат, то их вид не особенно изменился со времен Альбера. Прежде это особенно не беспокоило Грэлэма, но по возвращении в Вулфтон с месяц назад он стал подумывать о том, чтобы обставить замок получше. Высокие стены большого зала под закопченными балками стали казаться ему убогими и голыми. Грубо вытесанные и покрытые столь же грубой резьбой столы на козлах и деревянные стулья, включая и его более пышно отделанный стул, казались теперь вызывающе бедными. Камыш, нарезанный и разбросанный по каменному полу, не издавал столь свежего и сладкого запаха, как в Бельтер, и здесь не было ни одного ковра, который бы заглушал звук шагов, производимых ногами, обутыми в тяжелые сапоги. Комфорта и уюта, грустно думал хозяин замка, нет даже в его огромной спальне. Давно усопшая первая жена Грэлэма Мари, кажется, не придавала этому особого значения, как и ее сестра Бланш де Кормон. Но, может быть он просто размяк и изнежился, раз хочет такой роскоши, к какой привык в экзотической восточной стране?
   Его доверенный управляющий Рольф, поддерживавший порядок в Вулфтоне, пока Грэлэм воевал в Святой Земле, был безупречен, но ему пришлось столкнуться с серьезными вопросами, ожидавшими возвращения хозяина и порожденными его отсутствием. Грэлэму предстояло вынести суждение в некоторых спорных случаях, примирить вступивших в распри подданных, вышколить отвыкших от настоящей работы слуг. Дворецкий Блаунт хорошо справлялся со своими обязанностями, но даже он не мог заставить работников производить больше ткани или приструнить прислуживавших в замке бабенок, чтобы они содержали дом в большем порядке. Однако заботы позволили Грэлэму окунуться в приятное для него дело — управление своим замком и землями. Большинство людей, живших в замке Вулфтон, зависели от него и только от него.
   Грэлэм снова вспомнил о Бланш де Кормон. Он вернулся в Корнуолл и нашел ее проливающей обильные слезы. Это было месяц назад. Он сперва даже не узнал эту женщину, пока она не напомнила ему, что приходится единокровной сестрой его покойной жены Мари. Да, это была та самая робкая, тихая Бланш, теперь овдовевшая и не имевшая в мире ни одной близкой души, кроме него. Она приехала в Вулфтон за три месяца до него. Блаунт не знал, как с ней поступить, и потому она осталась в замке до возвращения Грэлэма. Бланш была еще не стара, лет двадцати восьми, но тонкие линии, порожденные скорбью, уже пролегли у нее вокруг рта и карих глаз, взиравших теперь на Грэлэма с благодарностью. Двое ее детей, девочка и мальчик, рассказывала она — и при этом ее нежные губы дрожали, — находились в Нормандии, у ее кузена Робера, который принял их на воспитание. Саму Бланш там не привечали, потому что молодая жена Робера Элиза была очень ревнивой и не поощряла его сторонних привязанностей.
   Ладно, решил Грэлэм, ему не будет вреда от ее пребывания в Вулфтоне. Она ухаживала за ним, сама подавала обед, чинила его одежду. Странно, думал рыцарь, почему слуги, живущие в замке, ее не любят. Хотелось бы ему знать причину — ведь женщина держалась так скромно и ненавязчиво.
   Мыслями Грэлэм снова вернулся к предстоящему визиту в его замок герцога Корнуоллского. Дядя короля Эдуарда был ему все равно что второй отец и даже, пожалуй, заботился о нем больше, чем первый. Но несмотря на то что их связывали глубокие и нежные узы привязанности, Грэлэм ревностно молился, чтобы герцог не потребовал от него каких-либо услуг. Года жизни, проведенного в Святой Земле в непрестанных битвах с сарацинами, было, он считал, вполне достаточно для любого воина.
   С этими мыслями Грэлэм повернул своего Демона от края утеса и поскакал по дороге на север, к замку Вулфтон.
 
   Заслышав звук копыт приближающегося коня, Бланш де Кормон отдернула кожаную занавеску на окне своей комнаты и теперь наблюдала за Грэлэмом, галопом проскакавшим во внутренний двор замка. Она в который раз отметила грациозную посадку его мощного тела, и ее охватило возбуждение. Пальцы Бланш изогнулись — она представила, как проводит ими по его густым черным волосам. Как похож он был на ее мужа и как в то же время отличался от него! Черт бы побрал ее Рауля и его низкое сердце! Она надеялась, что он наконец истлел и теперь пребывает в преисподней. Грэлэм, как и Рауль, считал само собой разумеющимся, что она прислуживала ему, как любая служанка, но в отличие от Рауля Грэлэм был красивым и мужественным, и женщина знала, что любая служанка в Вулфтоне с радостью и охотой разделила бы его ложе. И уж конечно, Грэлэм ни разу не поднял на нее руку. Но, цинично подумала Бланш, она ведь еще не жена ему. А жена, как ей было известно по собственному горькому опыту, — такое же достояние мужа, как и все остальные его владения, подданные и имущество. Пока она знала свое место и ублажала мужа, он обращался с ней не хуже, чем с охотничьей собакой или боевым конем.
   Бланш прикусила губу, размышляя о том, сколько ей еще предстоит притворяться скромной и застенчивой, сколько еще придется играть роль бедной робкой вдовицы, которую она инстинктивно приняла, когда Грэлэм вернулся в Вулфтон. В свое время Рауль преподал ей хороший урок, показав, что ее гордость, ее язвительный язычок и живость — вовсе не те качества, которые мужчина может приветствовать в жене. То же относилось и к ее упорству. Но она полагала, что должна проявить упорство, если это касается Грэлэма. Бланш желала его заполучить и знала, что получит. Вдова и бедная родственница не могла рассчитывать на приличное место в жизни. Ни у нее, ни у ее детей не было настоящего дома и будущего. Возможно, думала молодая женщина, сейчас как раз время поощрить Грэлэма, может быть, даже прокрасться однажды ночью в его постель, если та окажется никем не занятой.
   Она выйдет замуж за Грэлэма, а потом заберет в Корнуолл своих детей. Бланш скучала по ним, особенно по сыну Эвиану, умному пареньку восьми лет. Ее решение отправиться в Корнуолл было принято прежде всего ради него. Он станет наследником Грэлэма, потому что Бланш приняла решение не рожать больше детей. До сих пор воспоминание о боли, которую она испытала, когда разрешалась от бремени дочерью, заставляло ее стискивать зубы. По крайней мере деторождение не убило ее, как Мари.
   Бланш прервала воспоминания и отвернулась от окна. Она решила, что встретит Грэлэма в большом зале, отошлет служанок, как бы они ни хмурились, и сама подаст рыцарю эля. В последний раз оглядев себя в полированное серебряное зеркало и накрутив на палец выбившийся из прически локон черных волос, чтобы выглядеть привлекательнее, молодая женщина несколько раз повторила про себя: «Я должна ему понравиться, должна».
   К ее разочарованию, оказалось, что Грэлэма сопровождал его рыцарь Гай де Блазис. Бланш не доверяла Гаю, несмотря на его красивую внешность и учтивые манеры, потому что чувствовала — он догадывается о ее планах и не одобряет их. Тем не менее она заставила себя улыбнуться приветливой улыбкой, которую будто приклеила к губам, и грациозной походкой двинулась вперед. Ее мягкое шерстяное платье шурша подметало покрытый тростником пол.
   — Добрый день, милорд, — приветствовала она Грэлама, улыбаясь при этом загадочной, лукавой улыбкой.
   Рыцарь прекратил разговор с Гаем и переключил внимание на нее.
   — У меня есть новости для тебя, Бланш. На следующей неделе нам нанесет визит герцог Корнуоллский. Я не знаю численности его свиты, но догадываюсь, что он приведет с собой пол-армии. Таков его обычай. По крайней мере, — продолжал де Моретон, обращаясь уже к Гаю, — к этому времени казармы будут закончены, поэтому его людям будет где спать. До их приезда нам следует еще раз поехать на охоту. Будем молить Бога, чтобы попалось что-нибудь покрупнее кролика.
   — Хотя бы олень, милорд, — отозвался Гай. — Мы разделим наших людей на три охотничьих отряда.
   — Не угодно ли эля, милорд? — подала голос Бланш. — И вам тоже, Гай?
   Грэлэм рассеянно кивнул; мысли его блуждали где-то далеко.
   — Да, подай и Гаю, Бланш.
   Бланш заметила, как Гай улыбается ей, и нахмурилась, но все же вышла из зала, оставив при себе свое замешательство. Гай выждал, пока Бланш не скрылась из виду.
   — Есть ли вести из Франции, милорд? От Мориса де Лориса?
   — Нет. А что бы я мог от него узнать? Что Жоффрей опять пытается отобрать у него Бельтер? Я молю Бога, чтобы де Лэси держал в ножнах свой предательский меч, по крайней мере до тех пор, пока я не покончу с ремонтными работами в Вулфтоне.
   — Сомневаюсь, что он решится на открытое выступление, — сухо заметил Гай. — Думаю, ему больше свойственно действовать исподтишка. Скорее он наймет людей, чтобы они выполнили за него всю грязную работу.
   На мгновение рыцарь замолчал, потом тяжело вздохнул.
   — Эта бедная девушка, — сказал он. — Я так и не видел ее, милорд, но слуги много рассказывали мне о ней, как и люди ее отца. Они считали ее прелестным и добрым существом, нежным и веселым. Какая жалость, что она умерла такой молодой.
   Грэлэм снова представил безжизненные пальчики Кассии в своей руке, когда священник бубнил слова свадебной службы. Он был так погружен в воспоминания, что, когда вновь появилась Бланш с подносом, на котором стояли два кубка, наполненные пенистым элем, только кивнул.
   — Благодарю, Бланш.
   По тону, каким это было произнесено, женщина почувствовала, что хозяин замка хочет, чтобы она удалилась. Бланш заметила, как Гай бросил на нее презрительный взгляд, и, подняв бровь, ответила испепеляющим блеском глаз. Черт бы его побрал, подумала она, он обо всем догадался, прочел ее мысли!
   — Не стоит благодарности, милорд, — сказала Бланш нежно. — Но, может быть, вы, Грэлэм, когда закончите свою беседу с Гаем, уделите мне несколько минут? Я хочу обсудить прием герцога.
   Грэлэм. Впервые она назвала его так неделю назад, и, кажется, он не заметил ее фамильярности. Возможно, ей удалось добиться некоторого успеха в отношениях с ним.
   — Нынче вечером, леди. — Де Моретон отер с верхней губы пену от эля. — Сейчас мне надо посмотреть новую кобылу.
   Гай громко расхохотался, не отрывая глаз от лица Бланш.
   — Кого вы имеете в виду, милорд: эту прекрасную маленькую арабскую лошадку или молодую двуногую кобылку по имени Нэн?
   — Думаю, обеих, — ответил Грэлэм, поднимаясь с места. — Так ты говоришь, ее зовут Нэн?
   — Да. Она, конечно, не девица, но прекрасна, как роза, на лепестках которой сверкают капли утренней росы. И она такая молодая, милорд, — продолжал Гай, понимая, что Бланш прислушивается к их разговору.
   Дело не в том, что ему не нравится Бланш, думал он, наблюдая из зала за Грэлэмом, спускавшимся по старинной дубовой лестнице. Она, пожалуй, даже прелестна. Его тело отзывалось на ее красоту, но, замечая ее игры с Грэлэмом, Гай понимал, что она вовсе не то покорное, нежное существо, каким старалась предстать перед владельцем Вулфтона. Он помнил, как однажды ему на глаза попалась одна из служанок с лиловым синяком на щеке от затрещины, которую отвесила ей леди Бланш. Девушка была в слезах. Гай рассказал об этом Грэлэму, но его господин, допросив Бланш, решил, что девчонка заслужила наказание, потому что оскорбила его свояченицу.
   Странно, думал Гай, следуя за де Моретоном во внутренний двор, что он умеет ублажать женщин в постели, доводя их до экстаза, но совершенно не разбирается в них вне спальни. Он знал, что для его господина все женщины были не более, чем мягкой плотью, все, кроме одной — Чандры де Эвенилл, которую Грэлэм пытался похитить два года назад, чтобы жениться на ней. Но даже это прелестное создание, хоть и заинтриговавшее его своим боевым характером, было для Грэлэма все той же соблазнительной плотью. Впрочем, в этом случае для него важно было еще и то, что Чандра бросила ему вызов — он видел в ней неприрученную молодую кобылку, еще ни разу не покрытую жеребцом. Гай подозревал, что мрачная ярость, обуявшая Грэлэма после неудачи с Чандрой, проистекала от уязвленной гордости, а не от оскорбления чувств. Когда Чандра де Эвенилл стала Чандрой де Вернон, Грэлэм примирился и с ней, и с ее мужем в Святой Земле. Теперь, думал Гай, она для него не более чем тень из прошлого.
   А эта бабенка Нэн, рассуждал тем временем Грэлэм, оглядывая ее, не слишком-то чистоплотна. В эту минуту Нэн вытягивала из колодца ведро с водой. Ее длинные и густые темно-каштановые волосы были бы красивы, если бы не свисали унылыми и тусклыми прядями, так как давно нуждались в мытье. Но молодое лицо было совершенной овальной формы, и оно завлекательно и задорно улыбалось ему.
   — Если бы она помылась, — сказал Грэлэм Гаю, — я бы не прогнал ее из своей постели.
   — Я тоже, — ответил Гай со смехом. — Сколько же мужчин пользовались ее благосклонностью?
   — Немного, милорд. Она вышла замуж совсем молодой, когда ей было всего четырнадцать, за молодого человека, который работал у оружейника. Каких-нибудь два месяца назад он умер от чахотки. И, насколько мне известно, она держала свои ножки сомкнутыми в ожидании вашего возвращения.
   Де Моретон улыбнулся девушке долгой медлительной улыбкой, потом отвернулся от нее, чтобы оглядеть только что восстановленные и приведенные в порядок конюшни.
   — А теперь, Гай, — сказал он, — пора взглянуть на четырехногую кобылку.
 
   К вечеру поднялся сильный ветер, так что в спальне громко застучали ставни, сотрясаемые его порывами. Последние два часа Грэлэм провел, обучая Гая игре в шахматы и при этом нещадно обыгрывая, и выпил за этим занятием эля гораздо больше, чем было в его обычае. Он не очень удивился, когда в своей постели обнаружил Нэн. У нее и впрямь красивые волосы, подумал Грэлэм. Теперь они были чистыми и блестели — сколько же времени она провела в ванне, чтобы подготовиться к встрече с ним! Подойдя к краю постели, Грэлэм улыбнулся ей и принялся раздеваться. Он заметил, как расширились глаза молодой женщины, когда взгляд ее упал на его разбухшее от желания мужское украшение.
   — Вы просто громадина, милорд, — пробормотала она задыхаясь.
   — Да, — согласился Грэлэм, — и теперь тебе стоит познакомиться с моими достоинствами.
   Рыцарь сорвал с нее одеяло и принялся разглядывать ее пухлое белокожее тело.
   Потом он ласкал и целовал ее, приятно удивленный, что дыхание женщины пахло свежестью. Ее нежная плоть таяла под его пальцами и губами. Когда Грелем почувствовал, что Нэн готова и вся трепещет от желания, он совершил вторжение в ее тело, погрузив свою плоть между ее разверстыми ногами.
   Она обволокла его всего, обвила его ногами, заставляя окунуться в себя еще глубже, и де Моретон вяло подумал, что она так же опытна, как завзятая шлюха; но эта мысль его почему-то не огорчила. Он отпрянул от нее, снова глубоко погрузил в нее свою плоть и почувствовал, что тело ее ответило взрывом. Рыцарь откатился от девушки и лег на спину, размышляя о том, были ли ее негромкие крики восторга признаком подлинного наслаждения или всего лишь притворством.
   — Милорд?
   — Да? — откликнулся он, поворачиваясь к ней.
   — Могу я остаться с вами на всю ночь? Холод и буря страшат меня.
   — Да, можешь остаться.
   Грэлэм почувствовал, как ее ловкие пальцы пробежали по его груди, поросшей густыми волосами.
   — Не думай, что я оставлю тебя в покое. Возможно, тебе не удастся уснуть этой ночью. Мой аппетит задремал ненадолго.
   Нэн хихикнула и, вытянувшись, легла с ним рядом, обвивая его руками. «Я угодила ему, — думала она. — Теперь счастье мне не изменит». В темноте молодая женщина улыбалась, представляя, какие кислые взгляды будет бросать на нее леди Бланш. Старая сука не посмеет больше и прикоснуться к ней.
 
   — Ну, Грэлэм, — герцог Корнуоллский поднес ко рту кубок с вином, — я углядел здесь несколько брюхатых бабенок.
   — Вы хотите знать, мое ли семя прорастает у них в животах?
   Герцог пожал плечами.
   — Это не имеет значения. Значение имеет только одно — чтобы у тебя остались законные наследники, а не бастарды.
   — Ах, — сказал Грэлэм, кисло улыбаясь, — я все ждал, когда же вы мне сообщите о подлинной причине вашего визита в Вулфтон. Это, конечно, вовсе не значит, что я не рад приветствовать вас здесь.
   На мгновение герцог умолк. Они остались одни в большом зале и теперь сидели перед умирающим огнем друг против друга. С огромных столов на козлах уже убрали остатки пищи, которая прежде была навалена горами. Жонглеры, нанятые Грэлэмом, мирно почивали, как и все люди Грэлэма и герцога.
   — Я получил известия от Эдуарда, — сказал герцог. — Он и Элинор все еще в Сицилии. Я несу ответственность за его детей, пока они в отлучке, а Англия расплачивается за его, любовь к приключениям, расплачивается звонкой монетой.
   — Я ведь уже внес свою долю, верно?
   — Да, сынок.
   — Все это потому, мой герцог, что король полагается на вашу силу и чувство чести. Эдуарду нет нужды возвращаться в Англию и сражаться за свой трон. Бароны довольны. Англия живет в мире. Он узнал горечь разочарования в Святой Земле, и если ему хочется путешествовать, чтобы ублаготворить себя и собраться с силами, пусть путешествует.
   Герцог вздохнул и поднял руку, испещренную старческими пигментными пятнами.
   — Все так, — согласился он, — Эдуард вырос и стал прекрасным и достойным мужем. Люди следуют за ним, доверяют ему. Когда-то я опасался, что он останется слабым и нерешительным, как его бедный отец.
   Грэлэм спокойно ответил:
   — Как вы ни ненавидели Саймона де Монфора, но ведь от него Эдуард научился искусству управлять страной. Потому-то мы и не дрогнули в Святой Земле. Теперь уже ни у кого нет сомнений в том, что Эдуард может быть королем и ему можно доверять и подчиняться. К тому же он отважный воин.
   — Знаю.
   Герцог покачал седой головой.
   — Я состарился, Грэлэм, и меня очень утомила ответственность.
   — А я все еще утомляю вас разговорами, хотя уже глубокая ночь. Может быть, милорд, — предложил Грэлэм, блестя темными глазами, — прежде чем вы отправитесь на покой, вы мне скажете, какова причина вашего визита.
   — Я нашел тебе жену, — произнес герцог, испытующе глядя рыцарю в глаза.
   Грэлэма не удивили эти слова. За последние пять лет герцог Корнуоллский несколько раз предлагал ему в жены богатых наследниц. Он склонил голову, глядя на герцога, и ничего не ответил.
   — Ее зовут Джоанна де Морлэ, она дочь графа Лестера. Молода, миловидна, богата, но что важнее всего, кажется, сможет быть хорошей матерью и даст тебе потомство. На этот раз ты женишься, Грэлэм де Моретон, и породишь детей, которые унаследуют Вулфтон.
   Грэлэм продолжал безмолвствовать, глядя на пепел в камине.
   — Ты все еще думаешь о дочери сэра Ричарда де Эвенилла, а?
   — Нет, — ответил рыцарь. — Разве вы забыли, милорд, что леди Чандра вышла замуж за сэра Джервэла де Вернона? Он не такой, как я, сумел ее укротить. И, к моему величайшему облегчению, мы расстались друзьями.
   — Я об этом слышал, — сухо ответил герцог. — Вернемся к разговору о леди Джоанне. Не будешь же ты отрицать, что тебе нужны наследники?
   — Нет, — не спеша согласился Грэлэм, думая о своей второй жене, умершей через несколько часов после свадьбы.
   — Или есть еще какая-нибудь леди, привлекшая твое внимание?
   Де Моретон улыбнулся, уловив нетерпение в голосе герцога.
   — Нет, — признался он, пожимая плечами. — Но жена — это бремя, милорд герцог, такое бремя, что при мысли о нем у меня все холодеет внутри.