Страница:
Попрощавшись с Мэрион, я проследовал за Фредериком во двор. Толстяк предусмотрительно открыл передо мною ворота конюшни и поднял лампу повыше.
– Лошадка хорошая, Конрад, смирная, но ты все-таки осторожнее – сам понимаешь, тебя ей скинуть ничего не стоит.
– Думаю, мы с ней договоримся. – Я шагнул в теплую, пахнущую сеном конюшню. – Я ведь теперь могу разговаривать с животными. Постараюсь вернуть ее тебе в целости и сохранности, но в дороге что угодно может случиться… Иезус Мария…
– Что такое?.
– Знаешь… эту лошадь я тебе не верну, – медленно приходя в себя, пробормотал я. – Раздобуду денег – сколько скажешь. В крайнем случае – займу у Андрэ, он теперь богат.
– Да ты о чем? Лошадь как лошадь. Хорошая, конечно, явно раньше какому-то благородному принадлежала. Я потому и выкупил ее, что тот крестьянин загубил бы на поле или в телеге.
– Тут ты угадал. Я даже лично знаю дворянина, которому она принадлежала… Эй, Иголка! Подъем!
– Есть, мой капитан! – встрепенулась лошадь. – Капитан?!
– Он самый! – Я обошел Иголку так, чтобы она могла меня видеть, снял шляпу. – Узнаешь?
– Капитан! – растроганно прослезилась Иголка. – А я уж думала, вас в лесу тогда волки сожрали!
– Я то же самое думал про тебя!
– Э-э-э… гм…
– Извини, друг, представляю, как это выглядит со стороны, – усмехнулся я. – Но я действительно понимаю, что она мне говорит!
– Нет, Конрад, ты совершенно не представляешь, какэто выглядит со стороны, – очумело покачал головой бывший клоун. – Кот в человеческой одежде, разговаривающий с лошадью, – это, я тебе скажу, нечто!
Я рассмеялся и одним прыжком оказался в седле.
– Прощай, Фредерик! Счастья тебе и Мэрион. Если у меня все получится – ждите в гости. Впрочем, если не получится – все равно ждите. Ну а если не приеду… что ж, вспоминайте иногда добрым словом капитана Конрада фон Котта!
– Прощай, Конрад. Удачи!
– Ну, Иголка, покажи, на что ты способна!
– Есть, мой капитан!
Иголка спокойной рысью дошла до городских ворот. Меня посетило острое чувство дежавю – стражи у ворот вновь не наблюдалось, а из караульного помещения вновь доносились пьяные вопли и женский смех, словно и не было этих двух безумных месяцев.
– Держитесь крепче, капитан! – Иголка поскакала быстрее, потом перешла на галоп. Я вцепился передними лапами в рогожный валик и мысленно поблагодарил предусмотрительного Фредерика. Впрочем, Иголка смогла удерживать темп всего миль десять-пятнадцать, после чего перешла на спокойную рысцу и, задыхаясь, спросила гордо: – Ну как?
– Молодец, Иголка, вижу, ты все такая же резвая и выносливая. Но больше так не выкладывайся. Нам нужно проехать больше двух тысяч миль, так что рассчитывай силы.
– Легко, капитан! – браво выпалила Иголка. – А это далеко – две тысячи миль?
Мы ехали всю ночь и весь следующий день – Иголка самоуверенно заявила, что при нынешнем моем весе она может скакать без остановки хоть несколько суток подряд. Но к вечеру все же вынуждена была признать, что несколько преувеличила свои силы, да и я устал трястись в седле. К тому же небо вновь затянуло тучами и дорогу стало трудно различать даже мне.
К счастью, вдоль дороги в столицу теснилось множество городов, городков, сел и просто хуторов. А путешествовал я теперь не как в прошлый раз – когда у нас с Булыгой не было и пары медяков за душой – добрая Мэрион убедила меня взять немного денег в дорогу, так что мы с Иголкой вполне могли позволить себе иногда ночевать на постоялых дворах. Единственное, что останавливало меня, – страх перед разоблачением. Как ни хороша была маскировка, всегда оставалась вероятность провала и тогда – опять бегство. А я порядком устал убегать. Но рано или поздно нужно было решиться испытать судьбу. Тут как раз на пути попалось небольшое село, и я решил рискнуть. Мальчишка-конюх, конечно, таращился на меня все то время, что я – не менее пристально – следил, как он устраивает Иголку в конюшне. Да оно и понятно, вряд ли в этой глухомани часто видят путешествующих карликов. Убедившись, что лошадь устроили со всеми удобствами, я бросил мальчишке мелкую монетку и толкнул дверь в трактир. Потом толкнул еще раз.
– Экое чучело, – донеслось до меня отчетливо. Обернувшись, чтобы осадить нахала, я никого не увидел. Мальчишка, правда, продолжал исподтишка наблюдать за мной, но остался сидеть возле конюшни – слишком далеко, чтобы я его мог услышать. Больше во дворе не было ни души, только несколько кур вяло ковырялось в грязи.
– Челове-э-эк, Венец Мирозда-а-ания, Царь Природы! – с презрительной интонацией продолжал мой невидимый хулитель. – Присвоил себе право решать, кому из малых сих жить, а кому умереть. А на деле-то – жалкая душонка, обремененная трупом! А часто и труп у душонки такой же жалкий…
Я наконец понял, кто произносил эту обличительную речь. Сидевший на борту телеги петух нахохлился под моим взглядом и проскрежетал:
– Ну чего уставился? Петуха в первый раз увидел, что ли?
– Цитирующего Эпиктета – в первый, – признался я.
– Ты что, понимаешь меня? – От изумления петух так вытаращился, что стал похож на филина.
– Понимаю, – развел я лапами. – Так уж вышло. Не понимаю, правда, чего ты меня оскорбляешь? Мы разве раньше встречались?
– С тобой – нет. Такого урода я бы запомнил. – Надо признать, петух быстро оправился от потрясения и вернулся к своему желчному тону. – Хотя все вы, люди, одинаковы. Ненавижу!
– И за что же ты нас ненавидишь?
– За что?! А разве не за что? Вот что ты сделаешь первым делом, зайдя в трактир?
– Ну-у-у… спрошу, есть ли свободные комнаты.
– А потом?
– Закажу ужин…
– Вот! А из кого, по-твоему, приготовят ужин? А? Все вы убийцы и каннибалы!
– Насчет каннибалов – не соглашусь. Мы не едим себе подобных – как правило. В чем-то ты, конечно, прав. Но так уж устроен этот мир – травоядные поедают траву, хищники – травоядных…
– И что же, мне на этом основании теперь броситься тебе на шею с объятиями? – ехидно поинтересовался петух.
– Ну тебе-то бояться нечего, – попытался я утешить петуха. – Петухов-то обычно не трогают.
– То есть ты считаешь, меня должно утешать, что мое племя истребляют, когда сам я в безопасности?! У тебя воистину низкая, извращенная душа! К тому же я слишком стар и меня решили заменить молодым петухом. Я это точно знаю – слышал, как это сказал хозяин постоялого двора. Так что иди и закажи курятину. Пусть это произойдет быстрее, я устал ждать свою судьбу! Убирайся с глаз моих! Ступай, набивай брюхо, убийца!
Не найдя, что возразить пернатому философу, я пожал плечами и навалился на чертову дверь всем телом – только тогда она соизволила открыться. Внутри оказалось довольно людно – видать, из-за скверной погоды местные жители собрались в единственном на все село трактире пропустить пару кружек пива или стаканчик-другой чего покрепче. Поначалу на меня внимания не обратили – точнее, просто никто не заметил моего появления. Но пока я шел через зал, разговоры утихали, из-за дальних столов даже кое-кто вскочил и подошел поближе, чтобы лучше меня разглядеть. Надвинув шляпу поглубже, я, стараясь всем своим видом продемонстрировать уверенность, промаршировал к стойке. Одноглазый трактирщик оказался единственным, на кого мое появление не произвело особого впечатления. Свесившись через стойку, он оценивающе оглядел меня с ног до головы и, видимо, сочтя не особо выгодным клиентом, уныло протянул:
– Ну чего надо?
– Комнату на ночь. – Я бросил на прилавок золотой. – Ужин. Лошади – овса. Лишку можешь оставить себе.
– Благодарю, щедрый господин! – немедленно сменил тон трактирщик. – Что будет угодно на ужин? Есть кабаний бок с гречневой кашей, солянка, пирог с птицей…
– Давай пирог, – мстительно решил я. – Пришли в мою комнату.
– Вино? Пиво?
– Молока. – Я забрал ключ и, стараясь сохранить достоинство, вскарабкался по лестнице на второй этаж под прицелом двух десятков глаз. Чуткие уши различили чей-то разговор шепотом: «Экий хорек криволапый!» – «Зато у него, похоже, золотых куры не клюют!» – «Это точно! Комната в этом клоповнике да кусок пирога – это ж и четверти золотого не стоит!». Алчность, прозвучавшая в голосах разговаривающих, мне сильно не понравилась. Похоже, не стоило тут швыряться золотом. Оставалось надеяться, что в таких маленьких селах обычно нет профессиональных воров и грабителей – для них тут просто не найдется достаточно работы. Тут я вспомнил, что село-то маленькое, да ведь расположено прямо на главном тракте Либерхоффе – Куаферштадт, и настроение у меня резко испортилось. Доводилось мне слышать о целых династиях, промышлявших воровством и грабежами именно в таких «придорожных» селах, да о трактирщиках, пускавших одиноких путников под нож ради багажа и лошадей. Пожалуй, выспаться мне сегодня не придется…
Тщательно обнюхав половицы и стены и не обнаружив никаких признаков тайных ходов, я немного успокоился. Дверь в комнату массивная, значит, ночного нападения можно не опасаться.
Я дождался, пока слуга принесет мой ужин, запер дверь и с облегчением разоблачился. Нет, от своих слов не откажусь – Мэрион и впрямь волшебница и костюм она мне ушила прямо в самую пору, но как же в нем тяжело коту! Жарко, тесно, почесаться нормально невозможно… Я усилием воли заставил себя прекратить скрести ухо лапой – как ни слежу за собой, но избавиться от кошачьих привычек не удается. Ладно… теперь ужинать и спать – завтра нужно будет ускользнуть с первыми петухами. Если кто и будет меня поджидать на лесной дороге, то в эти утренние часы, когда в засаде особенно невыносимо хочется спать, у меня больше шансов проскочить.
Я посмотрел на пирог и невольно поежился. Действительно – кто дал нам право убивать тварей бессловесных ради того, чтобы продлить свою жизнь? Почему мы – люди – решили, что все в этом мире существует лишь для нашего удовольствия, а звери и птицы лишены каких-либо прав только потому, что ничего не могут сказать в свою защиту? Бедный пернатый философ… Я вздохнул и с тяжелой душой принялся за пирог – по крайней мере, его гибель не будет бессмысленной.
Покончив с пирогом, я загасил лампу, стянул одеяло в удобную мягкую кучу и устроился в нем, свернувшись калачиком. Завтра служанкам предстоит поломать голову над тем, что за странный постоялец оставил в комнате кучу звериной шерсти. Вот так и рождаются легенды про оборотней…
Я уже привык, что кошачий сон очень чуткий – вроде бы и крепко спишь, видишь сны, но стоит где-нибудь в углу зашуршать мышиному хвосту, как мгновенно просыпаешься. А уж когда в замке противно скрежещет металл – тем более! Конечно, тому, кто орудовал отмычкой, казалось, что он все делает очень тихо, но мне было прекрасно слышно даже его тяжелое сопение и как его напарник нервно переступает с ноги на ногу возле лестницы в конце коридора. Проклятье! Угораздило же меня понадеяться на запертую дверь! А ведь известно – нет такого замка, что устоит перед опытным вором. Ну ничего, если господа грабители надеялись застать сонного путника в постели, то они здорово ошиблись, и их встретит… Черт! Опять забыл, что встретить-то мне их и нечем. Я уже хотел перебороть неуместную в данной ситуации гордость и, закричав, спугнуть воров, но тут замок поддался, и в комнату проскользнула тощая длинная фигура. Отсвет потайной лампы, тускло светившей в левой руке вора, выхватил из темноты длинный тесак в правой, и мне показалось тактически более верным промолчать и незаметно перебраться под кровать.
С нового наблюдательного пункта мне были видны только ноги вора в весьма неплохих башмаках – похоже, профессия приносит ему стабильный доход. Вор подкрался к кровати и, не обнаружив жертву, тихо выругался. Потом вдруг резко наклонился, заглядывая под кровать – прямо передо мной возникло вытянутое небритое лицо с когда-то давно перебитым в двух местах носом. Свет от лампы обжег мне глаза, я инстинктивно зашипел и ударил по физиономии лапой.
– Твою мать! – взвыл вор, резко дернул головой, влип затылком в край кровати и выронил лампу, которая мгновенно погасла.
– Тише! – зашипел из коридора второй вор. – Ты что, сдурел так орать? Что там у тебя?
– Кошка… – простонал его неудачливый напарник. – Всю щеку разодрала, сволочь!
– Откуда там кошка?
– Тебе так интересно?! Иди и спроси ее!.. Вот дрянь! Кровь так и хлещет!
– Заткнись, что ты как девка?! Ой, кошечка меня поцарапала! Ой, кровушка идет! – противно пропищал второй вор. – Ты карлика замочил?
– Да нету его.
– Как это – нету? Сбежал, что ли? Мы же следили весь вечер – он не выходил!
– Вещи я вроде видел.
– Что значит «вроде»?
– Я лампу уронил… Ни хрена не вижу, но когда вошел – сапоги его у кровати точно стояли.
– Боже всемогущий! За что мне такой напарник? Так найди лампу и зажги ее! Ты до утра копаться собираешься?
– Не могу! Закатилась куда-то!
Я тихо-тихо прокрался мимо него, прижимая одной лапой к животу искомую лампу, и поставил ее в самом дальнем углу. Поищи-поищи, сейчас ты еще кое-что найдешь!
– А-а-ай, б…!….!
– Заткнись! Совсем охренел?! – В комнату ворвался второй вор, в отличие от первого – невысокий и толстенький. – Что у тебя тут… Ой, б…! Что это у тебя?
– Кошка, сволочь! Теперь руку!
– ЭТО кошка сделала?! Ох, блин, убери, меня мутит!
– Тебя мутит?! А каково мне?! Помоги перевязать – я так кровью изойду…
– Бу-э-э-э-э! – произнес толстяк, резко согнувшись. Вторая лампа покатилась по полу и погасла.
– Идиот!
– А чего ты мне под нос этот кошмар суешь?
– Ну и что будем делать? – неожиданно спокойно произнес первый вор. – У меня, между прочим, уже голова начинает кружиться. А кошка-то все еще где-то здесь…
– …! – выругался толстяк и бросился к двери. На полпути я оказался под его ногами и с удовольствием услышал тяжелый удар об пол и сдавленную ругань.
– Надо уходить! – сделал наконец правильный вывод из происходящего первый вор. – Сегодня явно не наш день.
– Пошли хоть коня уведем, – вякнул было толстяк, но тут же схлопотал подзатыльник от напарника. – За что?!
– За тупость! Если бы мы карлика порешили, никто ничего и не узнал бы. Кривой Эрвин сказал бы, что тот уехал рано утром – все шито-крыто. Но этот хорек что-то учуял и провел нас. Наверняка он в одной из пустых комнат сейчас прячется… Или уже на улицу выбрался, пока мы тут возились… Главное – нам его не найти. Хочешь, чтобы он завтра явился к старосте и сказал, что у него украли коня – прямо из конюшни постоялого двора? Эр-вин тебе потом сам уши обрежет и заставит съесть. И мне – за компанию.
– Извини, я не подумал…
– Вот именно. Все, уходим.
Воры исчезли, а я стал торопливо одеваться. Спать резко расхотелось. Уже натянув шляпу, я огляделся и понял, что дорожная сумка исчезла. Кто-то из воров в суматохе и темноте все же ухватил ее! Я длинно, от всей души выругался – вместе с сумкой исчезли все деньги, что дала мне в дорогу Мэрион. Первой мыслью было догнать воров, но здравый смысл все же не совсем покинул меня. Во-первых, уже не догоню – пока возился с одеждой, они наверняка до дома добрались. Во-вторых, если догоню, это для них будет прямо подарок судьбы. Прибьют и вернутся за Иголкой… Ладно, делать нечего. Не к старосте же, в самом деле, идти! Будь я даже человеком – как смог бы доказать, что у меня украли деньги? А уж тем более с моей неблагонадежной физиономией соваться к местным властям и вовсе не с руки – вмиг на костер угодишь. Нет, придется смириться и уйти тихо – как и собирался. Дождавшись рассвета, я спустился вниз, растолкал спавшего у двери мальчишку и велел запрячь лошадь. Увидев развязанные седельные сумки, я зашипел сквозь зубы от бессильной злости. Мальчишка густо покраснел и быстро затянул ремешки.
Надеюсь, он остался крайне разочарованным – когда Иголка была оседлана и выведена во двор, я молча запрыгнул в седло и ускакал, не одарив его ни единой монеткой. С одной стороны, у меня их просто больше не было. Ас другой, если подумать, воры как-то вошли и как-то вышли через дверь, перед которой он якобы спал, так что за «работу» пусть требует с подельщиков.
– Что-то случилось, капитан? – осторожно поинтересовалась Иголка, уловив мое мрачное настроение.
– Меня обокрали, – признался я. – Точнее, ограбили, и это особенно унизительно. В человеческом теле я бы расправился с ворами, даже не вспотев. Но это, в общем, ерунда. Хуже то, что мы снова остались без денег.
– Не хочу показаться излишне ехидной, но в этом нет ничего нового.
– Так-то оно так… Ну да ладно, что толку предаваться унынию? Поехали, Иголка, дорога впереди длинная, а время не ждет.
– Вперед, труба зовет, ландскнехты храбрые – в поход!
– Выпустите меня немедленно!
– Кто здесь?! – невольно повторил я любимую фразу Андрэ.
– Я! Здесь я! – затрепыхалась одна из седельных сумок. – Выпустите меня!
Скрежещущий голос показался мне знакомым. Распутав ремень, я заглянул в сумку. Оттуда на меня хмуро смотрел давешний петух.
– Иезус Мария!.. Ты как здесь оказался? Я думал, что тебя зажарили…
– Не надейся! – сварливо ответила птица, выбираясь из сумки и устраиваясь на луке седла. – Я увидел, как воры потрошили твою поклажу и оставили сумки развязанными. Упускать такой случай было бы глупо.
– Замечательная идея, – кисло похвалил я петуха. – Ну а почему же ты не сбежал раньше?
– Ты лишний раз убеждаешь меня, что люди – отсталые существа. Ку-ку-куда бы я пошел? В лес? Я там не выживу. Залезть в багаж других путников? О, да – они очень обрадовались бы этому и съели бы меня по дороге.
– А что помешает тебя съесть мне? – с интересом спросил я петуха.
– Ты не сможешь, – уверенно заявила наглая птица. – Тебе совесть не позволит зажарить и съесть собеседника. И выкинуть меня на произвол судьбы ты тоже не сможешь.
– Иезус Мария! – беспомощно повторил я, – Ладно… Поехали, Иголка… И не смей ржать над капитаном!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
– Лошадка хорошая, Конрад, смирная, но ты все-таки осторожнее – сам понимаешь, тебя ей скинуть ничего не стоит.
– Думаю, мы с ней договоримся. – Я шагнул в теплую, пахнущую сеном конюшню. – Я ведь теперь могу разговаривать с животными. Постараюсь вернуть ее тебе в целости и сохранности, но в дороге что угодно может случиться… Иезус Мария…
– Что такое?.
– Знаешь… эту лошадь я тебе не верну, – медленно приходя в себя, пробормотал я. – Раздобуду денег – сколько скажешь. В крайнем случае – займу у Андрэ, он теперь богат.
– Да ты о чем? Лошадь как лошадь. Хорошая, конечно, явно раньше какому-то благородному принадлежала. Я потому и выкупил ее, что тот крестьянин загубил бы на поле или в телеге.
– Тут ты угадал. Я даже лично знаю дворянина, которому она принадлежала… Эй, Иголка! Подъем!
– Есть, мой капитан! – встрепенулась лошадь. – Капитан?!
– Он самый! – Я обошел Иголку так, чтобы она могла меня видеть, снял шляпу. – Узнаешь?
– Капитан! – растроганно прослезилась Иголка. – А я уж думала, вас в лесу тогда волки сожрали!
– Я то же самое думал про тебя!
– Э-э-э… гм…
– Извини, друг, представляю, как это выглядит со стороны, – усмехнулся я. – Но я действительно понимаю, что она мне говорит!
– Нет, Конрад, ты совершенно не представляешь, какэто выглядит со стороны, – очумело покачал головой бывший клоун. – Кот в человеческой одежде, разговаривающий с лошадью, – это, я тебе скажу, нечто!
Я рассмеялся и одним прыжком оказался в седле.
– Прощай, Фредерик! Счастья тебе и Мэрион. Если у меня все получится – ждите в гости. Впрочем, если не получится – все равно ждите. Ну а если не приеду… что ж, вспоминайте иногда добрым словом капитана Конрада фон Котта!
– Прощай, Конрад. Удачи!
– Ну, Иголка, покажи, на что ты способна!
– Есть, мой капитан!
Иголка спокойной рысью дошла до городских ворот. Меня посетило острое чувство дежавю – стражи у ворот вновь не наблюдалось, а из караульного помещения вновь доносились пьяные вопли и женский смех, словно и не было этих двух безумных месяцев.
– Держитесь крепче, капитан! – Иголка поскакала быстрее, потом перешла на галоп. Я вцепился передними лапами в рогожный валик и мысленно поблагодарил предусмотрительного Фредерика. Впрочем, Иголка смогла удерживать темп всего миль десять-пятнадцать, после чего перешла на спокойную рысцу и, задыхаясь, спросила гордо: – Ну как?
– Молодец, Иголка, вижу, ты все такая же резвая и выносливая. Но больше так не выкладывайся. Нам нужно проехать больше двух тысяч миль, так что рассчитывай силы.
– Легко, капитан! – браво выпалила Иголка. – А это далеко – две тысячи миль?
Мы ехали всю ночь и весь следующий день – Иголка самоуверенно заявила, что при нынешнем моем весе она может скакать без остановки хоть несколько суток подряд. Но к вечеру все же вынуждена была признать, что несколько преувеличила свои силы, да и я устал трястись в седле. К тому же небо вновь затянуло тучами и дорогу стало трудно различать даже мне.
К счастью, вдоль дороги в столицу теснилось множество городов, городков, сел и просто хуторов. А путешествовал я теперь не как в прошлый раз – когда у нас с Булыгой не было и пары медяков за душой – добрая Мэрион убедила меня взять немного денег в дорогу, так что мы с Иголкой вполне могли позволить себе иногда ночевать на постоялых дворах. Единственное, что останавливало меня, – страх перед разоблачением. Как ни хороша была маскировка, всегда оставалась вероятность провала и тогда – опять бегство. А я порядком устал убегать. Но рано или поздно нужно было решиться испытать судьбу. Тут как раз на пути попалось небольшое село, и я решил рискнуть. Мальчишка-конюх, конечно, таращился на меня все то время, что я – не менее пристально – следил, как он устраивает Иголку в конюшне. Да оно и понятно, вряд ли в этой глухомани часто видят путешествующих карликов. Убедившись, что лошадь устроили со всеми удобствами, я бросил мальчишке мелкую монетку и толкнул дверь в трактир. Потом толкнул еще раз.
– Экое чучело, – донеслось до меня отчетливо. Обернувшись, чтобы осадить нахала, я никого не увидел. Мальчишка, правда, продолжал исподтишка наблюдать за мной, но остался сидеть возле конюшни – слишком далеко, чтобы я его мог услышать. Больше во дворе не было ни души, только несколько кур вяло ковырялось в грязи.
– Челове-э-эк, Венец Мирозда-а-ания, Царь Природы! – с презрительной интонацией продолжал мой невидимый хулитель. – Присвоил себе право решать, кому из малых сих жить, а кому умереть. А на деле-то – жалкая душонка, обремененная трупом! А часто и труп у душонки такой же жалкий…
Я наконец понял, кто произносил эту обличительную речь. Сидевший на борту телеги петух нахохлился под моим взглядом и проскрежетал:
– Ну чего уставился? Петуха в первый раз увидел, что ли?
– Цитирующего Эпиктета – в первый, – признался я.
– Ты что, понимаешь меня? – От изумления петух так вытаращился, что стал похож на филина.
– Понимаю, – развел я лапами. – Так уж вышло. Не понимаю, правда, чего ты меня оскорбляешь? Мы разве раньше встречались?
– С тобой – нет. Такого урода я бы запомнил. – Надо признать, петух быстро оправился от потрясения и вернулся к своему желчному тону. – Хотя все вы, люди, одинаковы. Ненавижу!
– И за что же ты нас ненавидишь?
– За что?! А разве не за что? Вот что ты сделаешь первым делом, зайдя в трактир?
– Ну-у-у… спрошу, есть ли свободные комнаты.
– А потом?
– Закажу ужин…
– Вот! А из кого, по-твоему, приготовят ужин? А? Все вы убийцы и каннибалы!
– Насчет каннибалов – не соглашусь. Мы не едим себе подобных – как правило. В чем-то ты, конечно, прав. Но так уж устроен этот мир – травоядные поедают траву, хищники – травоядных…
– И что же, мне на этом основании теперь броситься тебе на шею с объятиями? – ехидно поинтересовался петух.
– Ну тебе-то бояться нечего, – попытался я утешить петуха. – Петухов-то обычно не трогают.
– То есть ты считаешь, меня должно утешать, что мое племя истребляют, когда сам я в безопасности?! У тебя воистину низкая, извращенная душа! К тому же я слишком стар и меня решили заменить молодым петухом. Я это точно знаю – слышал, как это сказал хозяин постоялого двора. Так что иди и закажи курятину. Пусть это произойдет быстрее, я устал ждать свою судьбу! Убирайся с глаз моих! Ступай, набивай брюхо, убийца!
Не найдя, что возразить пернатому философу, я пожал плечами и навалился на чертову дверь всем телом – только тогда она соизволила открыться. Внутри оказалось довольно людно – видать, из-за скверной погоды местные жители собрались в единственном на все село трактире пропустить пару кружек пива или стаканчик-другой чего покрепче. Поначалу на меня внимания не обратили – точнее, просто никто не заметил моего появления. Но пока я шел через зал, разговоры утихали, из-за дальних столов даже кое-кто вскочил и подошел поближе, чтобы лучше меня разглядеть. Надвинув шляпу поглубже, я, стараясь всем своим видом продемонстрировать уверенность, промаршировал к стойке. Одноглазый трактирщик оказался единственным, на кого мое появление не произвело особого впечатления. Свесившись через стойку, он оценивающе оглядел меня с ног до головы и, видимо, сочтя не особо выгодным клиентом, уныло протянул:
– Ну чего надо?
– Комнату на ночь. – Я бросил на прилавок золотой. – Ужин. Лошади – овса. Лишку можешь оставить себе.
– Благодарю, щедрый господин! – немедленно сменил тон трактирщик. – Что будет угодно на ужин? Есть кабаний бок с гречневой кашей, солянка, пирог с птицей…
– Давай пирог, – мстительно решил я. – Пришли в мою комнату.
– Вино? Пиво?
– Молока. – Я забрал ключ и, стараясь сохранить достоинство, вскарабкался по лестнице на второй этаж под прицелом двух десятков глаз. Чуткие уши различили чей-то разговор шепотом: «Экий хорек криволапый!» – «Зато у него, похоже, золотых куры не клюют!» – «Это точно! Комната в этом клоповнике да кусок пирога – это ж и четверти золотого не стоит!». Алчность, прозвучавшая в голосах разговаривающих, мне сильно не понравилась. Похоже, не стоило тут швыряться золотом. Оставалось надеяться, что в таких маленьких селах обычно нет профессиональных воров и грабителей – для них тут просто не найдется достаточно работы. Тут я вспомнил, что село-то маленькое, да ведь расположено прямо на главном тракте Либерхоффе – Куаферштадт, и настроение у меня резко испортилось. Доводилось мне слышать о целых династиях, промышлявших воровством и грабежами именно в таких «придорожных» селах, да о трактирщиках, пускавших одиноких путников под нож ради багажа и лошадей. Пожалуй, выспаться мне сегодня не придется…
Тщательно обнюхав половицы и стены и не обнаружив никаких признаков тайных ходов, я немного успокоился. Дверь в комнату массивная, значит, ночного нападения можно не опасаться.
Я дождался, пока слуга принесет мой ужин, запер дверь и с облегчением разоблачился. Нет, от своих слов не откажусь – Мэрион и впрямь волшебница и костюм она мне ушила прямо в самую пору, но как же в нем тяжело коту! Жарко, тесно, почесаться нормально невозможно… Я усилием воли заставил себя прекратить скрести ухо лапой – как ни слежу за собой, но избавиться от кошачьих привычек не удается. Ладно… теперь ужинать и спать – завтра нужно будет ускользнуть с первыми петухами. Если кто и будет меня поджидать на лесной дороге, то в эти утренние часы, когда в засаде особенно невыносимо хочется спать, у меня больше шансов проскочить.
Я посмотрел на пирог и невольно поежился. Действительно – кто дал нам право убивать тварей бессловесных ради того, чтобы продлить свою жизнь? Почему мы – люди – решили, что все в этом мире существует лишь для нашего удовольствия, а звери и птицы лишены каких-либо прав только потому, что ничего не могут сказать в свою защиту? Бедный пернатый философ… Я вздохнул и с тяжелой душой принялся за пирог – по крайней мере, его гибель не будет бессмысленной.
Покончив с пирогом, я загасил лампу, стянул одеяло в удобную мягкую кучу и устроился в нем, свернувшись калачиком. Завтра служанкам предстоит поломать голову над тем, что за странный постоялец оставил в комнате кучу звериной шерсти. Вот так и рождаются легенды про оборотней…
Я уже привык, что кошачий сон очень чуткий – вроде бы и крепко спишь, видишь сны, но стоит где-нибудь в углу зашуршать мышиному хвосту, как мгновенно просыпаешься. А уж когда в замке противно скрежещет металл – тем более! Конечно, тому, кто орудовал отмычкой, казалось, что он все делает очень тихо, но мне было прекрасно слышно даже его тяжелое сопение и как его напарник нервно переступает с ноги на ногу возле лестницы в конце коридора. Проклятье! Угораздило же меня понадеяться на запертую дверь! А ведь известно – нет такого замка, что устоит перед опытным вором. Ну ничего, если господа грабители надеялись застать сонного путника в постели, то они здорово ошиблись, и их встретит… Черт! Опять забыл, что встретить-то мне их и нечем. Я уже хотел перебороть неуместную в данной ситуации гордость и, закричав, спугнуть воров, но тут замок поддался, и в комнату проскользнула тощая длинная фигура. Отсвет потайной лампы, тускло светившей в левой руке вора, выхватил из темноты длинный тесак в правой, и мне показалось тактически более верным промолчать и незаметно перебраться под кровать.
С нового наблюдательного пункта мне были видны только ноги вора в весьма неплохих башмаках – похоже, профессия приносит ему стабильный доход. Вор подкрался к кровати и, не обнаружив жертву, тихо выругался. Потом вдруг резко наклонился, заглядывая под кровать – прямо передо мной возникло вытянутое небритое лицо с когда-то давно перебитым в двух местах носом. Свет от лампы обжег мне глаза, я инстинктивно зашипел и ударил по физиономии лапой.
– Твою мать! – взвыл вор, резко дернул головой, влип затылком в край кровати и выронил лампу, которая мгновенно погасла.
– Тише! – зашипел из коридора второй вор. – Ты что, сдурел так орать? Что там у тебя?
– Кошка… – простонал его неудачливый напарник. – Всю щеку разодрала, сволочь!
– Откуда там кошка?
– Тебе так интересно?! Иди и спроси ее!.. Вот дрянь! Кровь так и хлещет!
– Заткнись, что ты как девка?! Ой, кошечка меня поцарапала! Ой, кровушка идет! – противно пропищал второй вор. – Ты карлика замочил?
– Да нету его.
– Как это – нету? Сбежал, что ли? Мы же следили весь вечер – он не выходил!
– Вещи я вроде видел.
– Что значит «вроде»?
– Я лампу уронил… Ни хрена не вижу, но когда вошел – сапоги его у кровати точно стояли.
– Боже всемогущий! За что мне такой напарник? Так найди лампу и зажги ее! Ты до утра копаться собираешься?
– Не могу! Закатилась куда-то!
Я тихо-тихо прокрался мимо него, прижимая одной лапой к животу искомую лампу, и поставил ее в самом дальнем углу. Поищи-поищи, сейчас ты еще кое-что найдешь!
– А-а-ай, б…!….!
– Заткнись! Совсем охренел?! – В комнату ворвался второй вор, в отличие от первого – невысокий и толстенький. – Что у тебя тут… Ой, б…! Что это у тебя?
– Кошка, сволочь! Теперь руку!
– ЭТО кошка сделала?! Ох, блин, убери, меня мутит!
– Тебя мутит?! А каково мне?! Помоги перевязать – я так кровью изойду…
– Бу-э-э-э-э! – произнес толстяк, резко согнувшись. Вторая лампа покатилась по полу и погасла.
– Идиот!
– А чего ты мне под нос этот кошмар суешь?
– Ну и что будем делать? – неожиданно спокойно произнес первый вор. – У меня, между прочим, уже голова начинает кружиться. А кошка-то все еще где-то здесь…
– …! – выругался толстяк и бросился к двери. На полпути я оказался под его ногами и с удовольствием услышал тяжелый удар об пол и сдавленную ругань.
– Надо уходить! – сделал наконец правильный вывод из происходящего первый вор. – Сегодня явно не наш день.
– Пошли хоть коня уведем, – вякнул было толстяк, но тут же схлопотал подзатыльник от напарника. – За что?!
– За тупость! Если бы мы карлика порешили, никто ничего и не узнал бы. Кривой Эрвин сказал бы, что тот уехал рано утром – все шито-крыто. Но этот хорек что-то учуял и провел нас. Наверняка он в одной из пустых комнат сейчас прячется… Или уже на улицу выбрался, пока мы тут возились… Главное – нам его не найти. Хочешь, чтобы он завтра явился к старосте и сказал, что у него украли коня – прямо из конюшни постоялого двора? Эр-вин тебе потом сам уши обрежет и заставит съесть. И мне – за компанию.
– Извини, я не подумал…
– Вот именно. Все, уходим.
Воры исчезли, а я стал торопливо одеваться. Спать резко расхотелось. Уже натянув шляпу, я огляделся и понял, что дорожная сумка исчезла. Кто-то из воров в суматохе и темноте все же ухватил ее! Я длинно, от всей души выругался – вместе с сумкой исчезли все деньги, что дала мне в дорогу Мэрион. Первой мыслью было догнать воров, но здравый смысл все же не совсем покинул меня. Во-первых, уже не догоню – пока возился с одеждой, они наверняка до дома добрались. Во-вторых, если догоню, это для них будет прямо подарок судьбы. Прибьют и вернутся за Иголкой… Ладно, делать нечего. Не к старосте же, в самом деле, идти! Будь я даже человеком – как смог бы доказать, что у меня украли деньги? А уж тем более с моей неблагонадежной физиономией соваться к местным властям и вовсе не с руки – вмиг на костер угодишь. Нет, придется смириться и уйти тихо – как и собирался. Дождавшись рассвета, я спустился вниз, растолкал спавшего у двери мальчишку и велел запрячь лошадь. Увидев развязанные седельные сумки, я зашипел сквозь зубы от бессильной злости. Мальчишка густо покраснел и быстро затянул ремешки.
Надеюсь, он остался крайне разочарованным – когда Иголка была оседлана и выведена во двор, я молча запрыгнул в седло и ускакал, не одарив его ни единой монеткой. С одной стороны, у меня их просто больше не было. Ас другой, если подумать, воры как-то вошли и как-то вышли через дверь, перед которой он якобы спал, так что за «работу» пусть требует с подельщиков.
– Что-то случилось, капитан? – осторожно поинтересовалась Иголка, уловив мое мрачное настроение.
– Меня обокрали, – признался я. – Точнее, ограбили, и это особенно унизительно. В человеческом теле я бы расправился с ворами, даже не вспотев. Но это, в общем, ерунда. Хуже то, что мы снова остались без денег.
– Не хочу показаться излишне ехидной, но в этом нет ничего нового.
– Так-то оно так… Ну да ладно, что толку предаваться унынию? Поехали, Иголка, дорога впереди длинная, а время не ждет.
– Вперед, труба зовет, ландскнехты храбрые – в поход!
– Выпустите меня немедленно!
– Кто здесь?! – невольно повторил я любимую фразу Андрэ.
– Я! Здесь я! – затрепыхалась одна из седельных сумок. – Выпустите меня!
Скрежещущий голос показался мне знакомым. Распутав ремень, я заглянул в сумку. Оттуда на меня хмуро смотрел давешний петух.
– Иезус Мария!.. Ты как здесь оказался? Я думал, что тебя зажарили…
– Не надейся! – сварливо ответила птица, выбираясь из сумки и устраиваясь на луке седла. – Я увидел, как воры потрошили твою поклажу и оставили сумки развязанными. Упускать такой случай было бы глупо.
– Замечательная идея, – кисло похвалил я петуха. – Ну а почему же ты не сбежал раньше?
– Ты лишний раз убеждаешь меня, что люди – отсталые существа. Ку-ку-куда бы я пошел? В лес? Я там не выживу. Залезть в багаж других путников? О, да – они очень обрадовались бы этому и съели бы меня по дороге.
– А что помешает тебя съесть мне? – с интересом спросил я петуха.
– Ты не сможешь, – уверенно заявила наглая птица. – Тебе совесть не позволит зажарить и съесть собеседника. И выкинуть меня на произвол судьбы ты тоже не сможешь.
– Иезус Мария! – беспомощно повторил я, – Ладно… Поехали, Иголка… И не смей ржать над капитаном!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
в
которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт нашел выход из тяжелой ситуации и какая неожиданность поджидала жителей Думмкопфа
На восьмой день пути мы выехали на окраину Думмкопфа – городка чуть больше Либерхоффе, но гораздо более цивилизованного. Во всяком случае, ворота у него были на месте. Это обстоятельство вкупе с моими бескомпромиссно пустыми карманами побуждало выбрать объездной путь. Не менее пустое брюхо, напротив, требовало обязательно город посетить и осмотреть местные достопримечательности. В первую очередь – харчевни.
Припасы, что собрала в дорогу Мэрион, давно упокоились в желудках проклятых воров. Время от времени мне удавалось украсть что-то съестное в селах, которые мы проезжали, но везло мне нечасто, так что большую часть дороги я проделал под аккомпанемент жалобно бурчащего желудка.
Иголке тоже приходилось несладко. Трава уже порядком увяла, и есть ее – по собственному выражению лошади – было все равно что жевать старую метлу. Овса купить было не на что, когда мы оказывались вблизи сел, я воровал на сеновалах для Иголки сено, естественно, этого было мало. Лучше всех чувствовал себя петух – насекомые, пока еще не впавшие в спячку, но уже порядком оглушенные ночным холодом, были для него легкой добычей, да и на убранных полях всегда можно было найти достаточно пропущенных колосков. Но дальше так продолжаться не могло – и лошадь, и я нуждались в нормальном отдыхе и нормальной еде. Остановка в городе хотя бы на одну ночь была нам просто необходима.
Единственным препятствием было отсутствие денег. Ни в один постоялый двор нас, разумеется, бесплатно не пустят, да и за въезд в город требовалось заплатить пошлину. И если в Либерхоффе я проник даром за счет представительной внешности, шикарного снаряжения и самоуверенного вида, то теперь ни представительной внешности, ни вообще какого-либо снаряжения у меня не было, да и самоуверенности здорово поубавилось.
– Давай-ка съедем с дороги… ну хотя бы вон к тем кустам. Мне надо обдумать ситуацию.
– Как прикажете, капитан. – В голосе Иголки уже не было той бравады, к которой я привык.
Под прикрытием кустарника я стащил сапоги и с блаженным стоном вытянул лапы. Петух немедленно отправился искать на стерне пропущенные косарями колоски ячменя.
– Разрешите отлучиться. – Лошадка моя здорово исхудала на подножном корму, да и постоянные ночевки под открытым небом не прибавляли ей оптимизма, но речь ее до сих пор оставалась речью дисциплинированного солдата. – С целью самостоятельного решения вопроса с довольствием.
– Разрешаю… – Я посмотрел вслед бредущей по скошенному полю лошади и вздохнул. – Как бы мне решить вопрос с довольствием? На сырой ячмень пока как-то не тянет.
– А чего решать-то? Вон же у тебя под носом обед бродит.
Я вздрогнул – для внутреннего голоса этот был слишком реальный. Впрочем, хозяин голоса немедленно объявился и сам. Из кустов выбрался смутно знакомый пес. Странно, что я его не учуял…
– Ха! Так я в навозе вымазался! – гордо пояснил пес, заметив мое удивление. – Вот – понюхай!
– Спасибо, как-то не хочется. – Я неделикатно отодвинулся от «благоухающего» бродяги.
– Дурень! Ничего вы, кошки, в благородном искусстве охоты не понимаете! – нравоучительно заявил пес. – Чтобы дичь тебя не учуяла и подкрасться позволила, надо свой запах заглушить. Тут лучше навоза ничего нет!
– И много ты дичи подстерег? – с сомнением оглядел я тощую, облезлую тушку собеседника.
– Э-э-э… Ну пока нисколько, – вздохнул пес. – Да и какая тут дичь? Город же рядом. Вот когда я жил в селе…
– Стой! Я тебя вспомнил! – воскликнул я. – Это ты меня из огорода хотел прогнать, а я тебе по морде когтями заехал!
– Угу. Я это, – смущенно проворчал пес. – Ты прав оказался. И месяца не прошло, как хозяин съездил на ярмарку и вернулся со щенком волкодава. Я ничего плохого не скажу – щенок он и есть щенок, на что натаскали – то и делает. Вот только хозяин вздумал его на меня натаскивать. А куда мне против здоровенного волкодава из весеннего помета? У меня уж и клыки-то не все на месте… Пришлось бежать.
– А как ты здесь оказался?
– Да прибился сначала к какому-то бродяге, потом – к паломникам, – вздохнул пес. – Совсем опустился. Бежал за теми, у кого хоть немного еды можно было выпросить. А здесь потерялся… Ну да ничего – рядом город, отбросов пока хватает. Главное – успеть до городских собак найти, а они пронырливые, все помойки знают, мне с ними трудно состязаться.
– А как ты в город пробираешься? – заинтересовался я.
– Как? Да легко – прохожу через ворота.
Вот черт! Я так привык изображать человека, что не сообразил – стоит мне снять одежду, и можно спокойно пройти внутрь города – стражникам ведь наплевать на кошек и собак, снующих туда-сюда.
– Так что насчет обеда? – деловито осведомился пес. – Могу помочь его придушить. Тушку пополам.
– Это не обед, это мой спутник.
– Петух? Ты какой-то странный кот – я сразу заметил. Зачем тебе такой спутник?
– Не знаю. Вернее – не знал до этой минуты. Слушай, ты хочешь есть?
– А то! Что, решился? Задавить его?
– Погоди. В этом петухе мяса – одни слезы. Мне и одному мало будет, а вдвоем вообще только голод растравим. Но у меня есть идея. Если все получится – еды будет больше, чем мы сможем съесть.
– Врешь! Столько еды не бывает! Я знаешь сколько могу съесть?!
– Сам убедишься. – Я стащил плащ, камзол, штаны, свернул все в один узел с сапогами, запрятал все это в кустах. – Только надо сначала немного потренироваться. Иголка! Петух! Идите сюда!
Думаю, если бы у моих слушателей были пальцы, то, выслушав мою идею, все трое одновременно бы покрутили пальцем у виска. Во всяком случае, выражение морд у пса и у лошади было соответствующее, что касается петуха – вы никогда не видели, чтобы у птицы «отвисла челюсть» от удивления? Я видел.
– Но… мой капитан… – первой решилась высказаться Иголка. – Вы как себя чувствуете? Я понимаю, нам всем пришлось тяжело в этом марш-броске, а командиру всегда тяжелее приходится из-за груза ответственности. Может быть, ну его, этот Думмкопф? Мы прекрасно отдохнем и где-нибудь на поляне в лесу. И еду найдем обязательно…
– Да чего ее искать? Вот же этого, с клювом – съесть можно!
– Я бы попросил впредь избавить меня от подобных инсинуаций! Особенно от подобного люмпенизированного существа!
– Ничего я не люмпень… люмпрен… изирован! Я если мяса поем, еще ого-го как могу!
– Где ты только такое чучело подобрал? Впрочем, similia similibus curantur!
– Ты чего обзываешься?! Капитан, чего он обзывается?!
– Вот тупица! С кем я вынужден общаться?!
– Спокойно! Тихо! Он не обзывал тебя, просто сказал на латыни «Подобное излечивается подобным». Видимо, ты хотел сказать trahit, а не curantur?
– Что хотел, то и сказал! – надулся петух.
– Так я не понял – можно его съесть?
– Вообще-то я вижу в идее капитана рациональное зерно! – Петух опасливо перебрался на спину Иголки. – Кое-кто скажет – это безумие! Да, отвечу я, но в этом безумии спасение для нас!
– Эк закудахтал, – сердито проворчал пес. – А я вот все равно считаю, что лучше съесть этого крикуна и идти дальше. Да и не умею я эти трюки выделывать.
– Никто не умеет. Среди нас нет цирковых артистов. – Я не стал упоминать о своем печальном опыте в цирке Сароза. – Но ничего невозможного от нас и не требуется. Несколько самых простых трюков. Вот смотри – я могу делать так… вот так… и вот так…
Припасы, что собрала в дорогу Мэрион, давно упокоились в желудках проклятых воров. Время от времени мне удавалось украсть что-то съестное в селах, которые мы проезжали, но везло мне нечасто, так что большую часть дороги я проделал под аккомпанемент жалобно бурчащего желудка.
Иголке тоже приходилось несладко. Трава уже порядком увяла, и есть ее – по собственному выражению лошади – было все равно что жевать старую метлу. Овса купить было не на что, когда мы оказывались вблизи сел, я воровал на сеновалах для Иголки сено, естественно, этого было мало. Лучше всех чувствовал себя петух – насекомые, пока еще не впавшие в спячку, но уже порядком оглушенные ночным холодом, были для него легкой добычей, да и на убранных полях всегда можно было найти достаточно пропущенных колосков. Но дальше так продолжаться не могло – и лошадь, и я нуждались в нормальном отдыхе и нормальной еде. Остановка в городе хотя бы на одну ночь была нам просто необходима.
Единственным препятствием было отсутствие денег. Ни в один постоялый двор нас, разумеется, бесплатно не пустят, да и за въезд в город требовалось заплатить пошлину. И если в Либерхоффе я проник даром за счет представительной внешности, шикарного снаряжения и самоуверенного вида, то теперь ни представительной внешности, ни вообще какого-либо снаряжения у меня не было, да и самоуверенности здорово поубавилось.
– Давай-ка съедем с дороги… ну хотя бы вон к тем кустам. Мне надо обдумать ситуацию.
– Как прикажете, капитан. – В голосе Иголки уже не было той бравады, к которой я привык.
Под прикрытием кустарника я стащил сапоги и с блаженным стоном вытянул лапы. Петух немедленно отправился искать на стерне пропущенные косарями колоски ячменя.
– Разрешите отлучиться. – Лошадка моя здорово исхудала на подножном корму, да и постоянные ночевки под открытым небом не прибавляли ей оптимизма, но речь ее до сих пор оставалась речью дисциплинированного солдата. – С целью самостоятельного решения вопроса с довольствием.
– Разрешаю… – Я посмотрел вслед бредущей по скошенному полю лошади и вздохнул. – Как бы мне решить вопрос с довольствием? На сырой ячмень пока как-то не тянет.
– А чего решать-то? Вон же у тебя под носом обед бродит.
Я вздрогнул – для внутреннего голоса этот был слишком реальный. Впрочем, хозяин голоса немедленно объявился и сам. Из кустов выбрался смутно знакомый пес. Странно, что я его не учуял…
– Ха! Так я в навозе вымазался! – гордо пояснил пес, заметив мое удивление. – Вот – понюхай!
– Спасибо, как-то не хочется. – Я неделикатно отодвинулся от «благоухающего» бродяги.
– Дурень! Ничего вы, кошки, в благородном искусстве охоты не понимаете! – нравоучительно заявил пес. – Чтобы дичь тебя не учуяла и подкрасться позволила, надо свой запах заглушить. Тут лучше навоза ничего нет!
– И много ты дичи подстерег? – с сомнением оглядел я тощую, облезлую тушку собеседника.
– Э-э-э… Ну пока нисколько, – вздохнул пес. – Да и какая тут дичь? Город же рядом. Вот когда я жил в селе…
– Стой! Я тебя вспомнил! – воскликнул я. – Это ты меня из огорода хотел прогнать, а я тебе по морде когтями заехал!
– Угу. Я это, – смущенно проворчал пес. – Ты прав оказался. И месяца не прошло, как хозяин съездил на ярмарку и вернулся со щенком волкодава. Я ничего плохого не скажу – щенок он и есть щенок, на что натаскали – то и делает. Вот только хозяин вздумал его на меня натаскивать. А куда мне против здоровенного волкодава из весеннего помета? У меня уж и клыки-то не все на месте… Пришлось бежать.
– А как ты здесь оказался?
– Да прибился сначала к какому-то бродяге, потом – к паломникам, – вздохнул пес. – Совсем опустился. Бежал за теми, у кого хоть немного еды можно было выпросить. А здесь потерялся… Ну да ничего – рядом город, отбросов пока хватает. Главное – успеть до городских собак найти, а они пронырливые, все помойки знают, мне с ними трудно состязаться.
– А как ты в город пробираешься? – заинтересовался я.
– Как? Да легко – прохожу через ворота.
Вот черт! Я так привык изображать человека, что не сообразил – стоит мне снять одежду, и можно спокойно пройти внутрь города – стражникам ведь наплевать на кошек и собак, снующих туда-сюда.
– Так что насчет обеда? – деловито осведомился пес. – Могу помочь его придушить. Тушку пополам.
– Это не обед, это мой спутник.
– Петух? Ты какой-то странный кот – я сразу заметил. Зачем тебе такой спутник?
– Не знаю. Вернее – не знал до этой минуты. Слушай, ты хочешь есть?
– А то! Что, решился? Задавить его?
– Погоди. В этом петухе мяса – одни слезы. Мне и одному мало будет, а вдвоем вообще только голод растравим. Но у меня есть идея. Если все получится – еды будет больше, чем мы сможем съесть.
– Врешь! Столько еды не бывает! Я знаешь сколько могу съесть?!
– Сам убедишься. – Я стащил плащ, камзол, штаны, свернул все в один узел с сапогами, запрятал все это в кустах. – Только надо сначала немного потренироваться. Иголка! Петух! Идите сюда!
Думаю, если бы у моих слушателей были пальцы, то, выслушав мою идею, все трое одновременно бы покрутили пальцем у виска. Во всяком случае, выражение морд у пса и у лошади было соответствующее, что касается петуха – вы никогда не видели, чтобы у птицы «отвисла челюсть» от удивления? Я видел.
– Но… мой капитан… – первой решилась высказаться Иголка. – Вы как себя чувствуете? Я понимаю, нам всем пришлось тяжело в этом марш-броске, а командиру всегда тяжелее приходится из-за груза ответственности. Может быть, ну его, этот Думмкопф? Мы прекрасно отдохнем и где-нибудь на поляне в лесу. И еду найдем обязательно…
– Да чего ее искать? Вот же этого, с клювом – съесть можно!
– Я бы попросил впредь избавить меня от подобных инсинуаций! Особенно от подобного люмпенизированного существа!
– Ничего я не люмпень… люмпрен… изирован! Я если мяса поем, еще ого-го как могу!
– Где ты только такое чучело подобрал? Впрочем, similia similibus curantur!
– Ты чего обзываешься?! Капитан, чего он обзывается?!
– Вот тупица! С кем я вынужден общаться?!
– Спокойно! Тихо! Он не обзывал тебя, просто сказал на латыни «Подобное излечивается подобным». Видимо, ты хотел сказать trahit, а не curantur?
– Что хотел, то и сказал! – надулся петух.
– Так я не понял – можно его съесть?
– Вообще-то я вижу в идее капитана рациональное зерно! – Петух опасливо перебрался на спину Иголки. – Кое-кто скажет – это безумие! Да, отвечу я, но в этом безумии спасение для нас!
– Эк закудахтал, – сердито проворчал пес. – А я вот все равно считаю, что лучше съесть этого крикуна и идти дальше. Да и не умею я эти трюки выделывать.
– Никто не умеет. Среди нас нет цирковых артистов. – Я не стал упоминать о своем печальном опыте в цирке Сароза. – Но ничего невозможного от нас и не требуется. Несколько самых простых трюков. Вот смотри – я могу делать так… вот так… и вот так…