Ковтун Андрей. Баранова балка

Ковтун Андрей
Баранова балка

   Андрей Ковтун
   БАРАНОВА БАЛКА
   Повесть
   Андрей Ковтун пока не член Союза писателей. Но разве принадлежность к авторитетной организации литераторов гарантировала кому-нибудь признание и читательский успех? Каждая книга - первая она или двадцатая - это дебют, ей приходится наново, как весеннему ручейку, пробивать дорогу к человеческим сердцам и душам и уже через них - в безбрежное литературное море.
   Андрей Ковтун дебютировал в журнале "Пионерия" в 1985 году повестью "Баранова балка" - произведением о судьбе трудного подростка-старшеклассника. Хорошее знание современной школы, ее проблем (автор в недавнем прошлом - учитель) помогло ему создать глубоко реалистичное произведение с умело закрученным, почти детективным сюжетом.
   Литератора отличает уверенность почерка, доброта и доверие к своим героям, смелость в выборе темы - для начала, согласитесь, немало. Но пусть вас убеждает в этом сам автор, ему слово.
   Вовку Калашника из седьмого "А" вызывали к директору.
   Грехов за ним водилось великое множество, и он не сразу сообразил, о чем будет речь. Но когда в кабинете Степана Петровича увидел Половкина, понял все.
   "Вот куркульская морда! Еще и жаловаться пришел"- зло подумал он и приготовился огрызаться.
   Кроме Половкина, у директора сидели еще двое: их классный руководитель Юрий Михайлович и лейтенант из детской комнаты милиции Галина Степановна. Взглянув на нее, Вовка затосковал. Он по опыту знал, что сейчас начнется тягучий и нудный разговор. Она задаст ему тысячу вопросов, а в конце станет угрожать спецшколой. Так было уже не раз, так будет, наверное, и сегодня.
   - Ну что, Калашник? - начала Галина Степановна. - Опять фокусничаешь?
   Вовка переступил с ноги на ногу и уставился в окно.
   - Нет, ты не отворачивайся, Калашник. Ты отвечай.
   Вовка по-прежнему молчал, но Галина Степановна была терпелива. Она знала, что главное в разговоре с подростками - это выдержка.
   - Напрасно ты молчишь, напрасно. Только себе хуже делаешь.
   - Так, а что отвечать? - отозвался наконец Вовка.
   - Отвечай, как ты докатился до такой жизни. Дерешься, бродяжничаешь, а теперь вот людям окна бить начал.
   - Во! - подхватил Половкин. - Пусть про окна расскажет.
   Вовка скривился и даже фыркнул немного, чтобы показать полное свое неуважение к этому типу.
   Галина Степановна, увидев это, сокрушенно покачала головой:
   - Значит, еще и фыркаешь? Нанес человеку материальный ущерб и еще фыркаешь?
   Вовка по-прежнему продолжал смотреть в окно, но лицо его уже начало медленно покрываться белыми пятнами, будто лишаями.
   "Кого она защищает? Ведь это же самый настоящий куркуль", - думал Вовка, и от этой очевидной несправедливости в нем поднималось желание и говорить, и делать все наоборот.
   - Нет, вы только посмотрите на его вид, - обратилась к присутствующим Галина Степановна. - Он ведь совсем не чувствует своей вины.
   - Не чувствую! - с вызовом ответил Вовка.
   - То есть, ты хочешь сказать, что завтра или послезавтра ты можешь совершить то же самое? Я правильно тебя поняла?
   Вовка молчал.
   - Ну что ж, - внятно, будто диктуя, произнесла Галина Степановна. - Тогда мы серьезно подумаем о направлении тебя в спецшколу. Очень серьезно подумаем.
   - Ты вот что, Владимир, - вмешался Степан Петрович. - Ты расскажи все-таки, за что побил окна товарищу Половкину.
   - Да. За что? - повторил Половкин. Он сидел весь красный от напряжения, и усы его время от времени дергались.
   На Половкина Вовка даже не взглянул, а директору ответил:
   - Он сам знает.
   - Не знаю! - Половкин поворачивался то к директору, то к Галине Степановне. - Не знаю! А если он имеет в виду, что я свою собаку в луже искупал...
   - В луже? - вскричал Вовка. - И он это называет лужей? Да я ему и остальные окна побью!
   Половкин вскочил со стула:
   - Вот! Теперь вы сами слышали. Будете свидетелями, если что случится.
   - А ничего не случится, - торжественно, как приговор, объявила Галина Степановна. - Ничего не случится, потому что завтра же он будет отправлен в спецшколу. Мы и так долго терпели, учитывая его семейное положение.
   Нет, лучше бы она не говорила о его семейном положении. Не любил Вовка никаких напоминаний о том, что он сирота и живет только с дедом. Мать его умерла пять лет назад, а отец куда-то исчез еще до Вовкиного рождения. Поэтому всякие разговоры о родителях причиняли ему боль и вызывали в душе ожесточение. Та злость, которую он только что испытывал к Половкину, перенеслась вдруг на Галину Степановну, и уже ей он крикнул дерзко и с вызовом:
   - Ну и ладно! Ну и отправляйте! Там тоже люди живут!
   Степан Петрович нервно заходил по кабинету. Он почувствовал бестактность Галины Степановны, но не знал, как ее исправить. В конце концов он подошел к Вовке и спросил:
   - Так что там за лужа такая, из-за которой весь сыр-бор загорелся?
   Вовка стоял сейчас в каком-то оцепенении, внезапно почувствовав полное безразличие и к тому, что здесь происходит, и к своей судьбе. Пусть отправляют куда хотят, хоть в десять спецшкол, лишь бы скорее закончили этот разговор и выпустили из этой комнаты А может, самому уйти?
   Юрий Михайлович, все время сидевший молча, вдруг повернулся к нему и быстро спросил:
   - Послушай, а это не та ли криница, о которой вы с Харланом мне рассказывали?
   Взглянув на него блестевшими от слез глазами, Вовка ответил:
   - Та. А он в ней собаку купал.
   И, видимо, уже не в силах ни объяснить, ни доказывать что-либо этим взрослым людям - даже Юрию Михайловичу, которого он уважал больше других, - Вовка круто повернулся к двери и, ни у кого не спрашиваясь, выбежал.
   - Подожди! - хотел его вернуть Юрий Михайлович, но Вовка уже ничего не слышал. Он быстро миновал коридор, вышел на улицу и, не оглядываясь, зашагал прочь от школы. По мере того, как он удалялся, шаги становились ровнее, спокойнее - как у человека, который знает, что и как ему надо делать.
   - Ладно, - шептал он, криво усмехаясь. - Пусть отправляют в спецшколу. Но сначала пусть меня найдут...
   * * *
   А началась эта история так. Рядом с поселком, где жил Вовка Калашник, лежала знаменитая Баранова балка. Крутые обрывы и размытые дождевыми потоками пещеры, а также посадки, растущие по обе стороны балки, были излюбленным местом всей поселковой детворы. Однажды, сооружая там курень, Вовка и его друг Санька Харлан наткнулись на еле заметный в траве ручеек. Попробовали воду - превкусная. В других ручьях она отдавала известкой, а эта - нет. Мягкая такая была, вроде бы даже сладковатая. И решили тогда хлопцы раскопать это место, чтоб криница была. Приходили с лопатами раза три и сделали все честь честью. Вода устоялась, и скоро ее можно было черпать даже ведрами такая просторная получилась криница. Хлопцы были довольны и даже Юрию Михайловичу как-то рассказали о ней.
   И вот однажды, наведавшись к своей кринице, они увидели, что вода в ней взбаламучена, глинистые берега обвалены и вокруг полно мокрых следов.
   - Дикий кабан, - высказал предположение Санька. Кабаны действительно забредали сюда из соседнего лесничества.
   - Сам ты кабан, - возразил Вовка. - На следы посмотри.
   Следы и правда были не кабаньи. Тогда, посоветовавшись, хлопцы решили устроить засаду, - чтоб все выяснить, а заодно и попугать злоумышленника. Место, чтобы здесь спрятаться, было подходящее, и они незаметно улеглись за кустами. Пролежали до темноты, но, к сожалению, никого не дождались. Расстроились, конечно, но Вовка был упрям:
   - Я, Саха, и завтра с утра покараулю. В школу не пойду. Будут спрашивать - скажешь: зуб заболел.
   - Про зуб не поверят. Зуб в прошлый раз болел.
   - Ну, а это другой. Их вон сколько во рту. В общем, придумай что-нибудь.
   На второй день, тайком от деда запасшись харчами, Вовка отправился в засаду. Сидел долго, даже спина начала ныть, но - дождался-таки! Где-то около полудня на тропинке, ведущей из поселка, показался Половкин. Был это всем известный скупердяй и ненавистник. Он огородил свой сад высоченным забором и за пару сорванных яблок мог на любого овчарку спустить. И вот сейчас Половкин с этой своей овчаркой направляется, видимо, сюда. Да, так и есть. Не доходя с десяток метров до криницы, Половкин отвязал поводок, и собака сразу же побежала к уже знакомому ей водоему. Потоптавшись несколько секунд, прыгнула в воду и, выгибаясь да фыркая, начала купаться.
   - Что вы делаете? - закричал Вовка, выбегая из укрытия. - Это же криница!
   - О, а ты откуда взялся? - удивленно остановился Половкин. Из-под земли, что ли?
   - Это же криница! Зачем вы туда собаку пускаете?
   - А тебе какое дело? Жарко, пусть искупается.
   - Так ведь люди отсюда пьют!
   - Какие люди? Ты, что ли?
   - А хотя бы и я.
   - Ну, ты и так попьешь. Собака у меня чистая.
   Довольный своей шуткой, Половкин загоготал, а Вовка даже задрожал весь от обиды и негодования:
   - Вы... вы хоть и взрослый, а... куркуль вы, вот кто!
   - Что-о? - прекратил смеяться Половкин. - Ах ты, шпана бесхвостая! Куда драпать будешь, если собаку натравлю?
   Вовка отбежал на всякий случай подальше, но совсем уходить не собирался. Стискивая кулаки, он досмотрел это злодейское купание до конца и твердо решил отомстить Половкину.
   А вечером рассказал обо всем Саньке. Тот, долго не раздумывая, предложил:
   - Надо отравить криницу. Собака попьет и сдохнет.
   - Как отравить?
   - А хлорофосом. У нас дома есть - для колорадских жуков покупали.
   - Нет, это не подойдет. А вдруг кто-нибудь еще попить захочет?
   - Да, и то правда, - согласился Харлан.
   Они долго советовались, но не придумали ничего другого, как побить Половкину окна. Тот сразу же догадался, чьих это рук дело, и на второй день явился в школу.
   * * *
   Когда Вовка выскочил из директорского кабинета, Юрий Михайлович хотел было остановить его, но Степан Петрович сказал:
   - Не надо. Сейчас он все равно ничего не поймет. Пусть успокоится, потом и поговорите.
   Вечером, отчитав уроки и поделав еще кое-какие срочные дела, классный руководитель отправился к Калашникам домой. Не застав там никого, решил посоветоваться с Харланом, который жил неподалеку,
   - Где они могут быть?
   - Не знаю. Дед, наверное, пошел к Семеновичу - друг у него такой есть, - а может, и в город поехал.
   - А Вовка?
   - Не знаю...
   Санька отвел взгляд в сторону, и Юрий Михайлович понял, что тот, конечно, темнит. Знает он все, да выдавать друга не хочет.
   - Понимаешь, какое тут дело? - негромко произнес учитель. - Из школы Вовка ушел в таком состоянии, что мне надо обязательно с ним поговорить. Так что ты уж помоги, пожалуйста.
   - А в спецшколу Вовку не отправят?
   - Отправят, если я его не найду и не поговорю.
   - Та поискать, конечно, можно, - все еще раздумывая, ответил Санька. - Может, в балке где-нибудь...
   - Ну вот давай и пойдем туда.
   Санька потоптался еще немного, потом решительно махнул рукой:
   - Ладно. Пойдемте.
   Никого другого Санька бы не повел в балку, где, опасаясь Галины Степановны с ее спецшколой, прятался в курене Вовка Калашник. Однако Юрию Михайловичу хлопцы доверяли. Был он учитель молодой и веселый, нотаций читать не любил, а главное - он понимал ребячью натуру и ему всегда можно было что-нибудь доказать.
   Когда миновали дубки и вошли в акации, Санька немного замедлил шаги, а потом и вовсе остановился.
   - Юрий Михайлович, вы, наверное, здесь посидите, а дальше я уже сам...
   - Понятно, - улыбнулся учитель и, примостившись на поваленном дереве, начал ждать.
   Солнце уже почти ушло за горизонт и с низов потянуло сыростью. Неизвестно откуда появилась запоздалая ворона и, грузно махнув крыльями, опустилась на соседней акации. Со стороны совхозных стогов профурчала стайка куропаток, и снова стало тихо.
   Минут через десять послышались голоса, и на тропинке показались хлопцы. Калашник шел, опустив голову и засунув руки в карманы, а Харлан что-то рассказывал ему жестикулируя. Когда подошли, Вовка спросил:
   - Звали?
   - Звал. Садись. Разговор будет долгий.
   Вовка сел и молча начал ковырять землю перочинным ножичком.
   - Ну, а я побегу, - заторопился Санька. - Батя там уже стоит "на воротях в червоных чоботях".
   Санькина фигура, удаляясь, замелькала между стволов акаций, а Юрий Михайлович повернулся к Вовке и негромко, как-то по-домашнему проговорил:
   - А теперь, Володя, расскажи-ка ты мне все с самого начала, как оно было и с той криницей, и с теми окнами.
   Вовка какое-то время не отвечал - то ли собираясь с духом, то ли соображая, стоит ли вообще затевать этот разговор, - потом сложил перочинный ножик и начал рассказывать.
   * * *
   Шло время, и дело с Половкиным начало уже забываться. Страсти, поднявшие в Вовкиной душе такую бурю, постепенно оседали, как ил в кринице. Галина Степановна после того случая еще два раза приезжала в школу, но о чем они там разговаривали с директором и Юрием Михайловичем, неизвестно, потому что Вовку туда больше не вызывали. Зато дед, узнав о побитых окнах, рассердился и даже ремнем несколько раз потянул, но нельзя сказать, что он очень при этом усердствовал. Он вообще редко дрался - во-первых, потому, что уже стар, а во-вторых, был добрым и Вовку любил. Как-никак, вдвоем они остались, других родственников у них нет.
   Будучи фактически без присмотра, Вовка учился через пятое на десятое - то есть выбирал только то, что ему нравилось - и поэтому за первую четверть у него намечались две двойки. Исправлять их было уже почти некогда, да это не очень и волновало Вовку: двойки так двойки. Они не могли затмить для него главных прелестей жизни: с ранней весны и до поздней осени лазить по Барановой балке, выискивая следы всевозможной дикой живности или просто, радуясь предоставленной ему свободе, до одури гонять футбол с поселковыми пацанами, а по вечерам зачитываться приключенческими книгами.
   А теперь ко всем этим занятиям добавилось еще одно, и, кажется, оно обещает быть интересным. Позавчера ему подбросили письмо какое-то странное, непонятное.
   Случилось это так. Прибежав из балки, когда уже стемнело, Вовка пошел в свою комнату, чтобы сделать хоть кое-какие уроки. Начал с физики - Юрий Михайлович вроде и свой человек, а на уроках спуску не дает. Прочитав пару абзацев, Вовка хотел закрыть форточку, потому что на свет летела всякая мошкара. И только приподнялся, как вдруг увидел голубоватый конверт, лежавший на подоконнике.
   Сначала не придал этому значения. "Наверно, дед забыл, - подумал он. - Рылся тут у меня, бумагу, видно, искал для письма да так и оставил". Взял конверт, чтобы отнести деду, и чисто автоматически, без всякого интереса взглянул на адрес. Взглянул - и остановился. Там, где обычно пишется адрес, стояло всего три слова: "Владимиру Калашнику. Лично".
   "Да, дед тут ни при чем", - удивленно подумал Вовка и разорвал конверт. Вынув оттуда небольшое письмо, прочитал: "Если ты настоящий парень, а не макуха, ты можешь нам пригодиться. В воскресенье в 16.00 стой возле входа в поселковый клуб. Никому об этом не говори, даже друзьям. Письмо сожги".
   Подписи не было. Вовка ошарашенно вертел письмо в руках и ничего не понимал.
   - Во дают! - только и мог он сказать. Никогда никаких писем он не получал, и вдруг - такое. Но кто же это мог сделать? Неужели друзья разыгрывают?
   Вовка взял письмо и снова все прочитал. Нет, не похоже, чтобы разыгрывали. По-деловому вроде написано, без дурачества. Вот только слово "макуха" какое-то несерьезное.
   - А ну-ка навались, у кого деньги завелись! - позвал дед к столу.
   Над картошкой вился вкусный сытный запах, и в другой раз Вовка расправился бы с ней в два счета, но сейчас ел медленно, думая о своем. В клуб он, конечно, пойдет. Он ничего не теряет, даже если это розыгрыш. В случае чего скажет, что пришел в кино и ждет сеанса. Никакого письма он не получал, а то, что пришел на 16.00 - просто совпадение. Убедительно? Ну, и привет!
   * * *
   В воскресенье в клубе было полно народу. Вовка пришел пораньше, купил билет и начал околачиваться у входа. Тот, кто подкинул письмо, будет, очевидно, наблюдать за ним и этим себя выдаст. Что ж, такая контригра нравилась Вовке. "Посмотрим еще, кто из нас макуха", - думал он, приглядываясь то к одному, то к другому посетителю.
   Сначала подозрение вызвал Колобок - так в классе называли Олега Павлюченко за его чрезмерную полноту. Тот стоял возле афиши, время от времени поглядывая на Вовку, а потом и вообще подошел к нему.
   - Слышь, Калач, - начал он, - там Запара вчера приставал.
   - К тебе? И чё он говорил?
   - Двадцать копеек забрал. Сказал: "Тебе все равно на диету переходить надо".
   - Ладно, - улыбнулся Вовка. - С Запарой я потолкую. Но ты ему в другой раз вот так сделай. - Он ткнул Колобка в дыхало, и тот, ойкнув, согнулся.
   Потом его внимание привлекла Ирка Владыкина, тоже ученица из их класса. В кино она пришла не одна, а со своей подругой, восьмиклассницей. Девчата обе смотрели на Вовку, и когда он встретился с ними взглядом, улыбнулись. Смысл этих улыбок показался Вовке понятным. Ага, значит, написали письмо и радуются, что водят Калача за нос? Ну что ж, сейчас посмотрим, кто кого водит. Сейчас он подойдет к ним и скажет... А что он скажет? Надо что-то убедительное, чтоб наповал. Ну, например, такое: "Не за свое дело беретесь, девоньки... " Нет, это не годится: слишком просто. Лучше так: "Макуха - она женского рода, к вашему сведению". Да, именно так он и скажет: "Макуха - она женского рода". Это то, что надо.
   Вовка уже сделал было шаг в их сторону, но девчата первые направились к нему. Подошли, по-прежнему улыбаясь.
   - В кино пришел? - спросила Ирка.
   - Ага. А вы тоже пришли?
   - Ира, мы тоже пришли или мы еще сидим дома? - проговорила подруга, немного кокетничая и иронизируя.
   Ирка засмеялась, но смех у нее был какой-то поспешный и, пожалуй, слишком громкий.
   "Это от волнения. От вполне понятного волнения", - догадался Вовка. Ну что ж, теперь можно начинать атаку.
   Он окинул их насмешливым взглядом и сказал:
   - Так вот, девоньки. Макуха, к вашему сведению, женского рода.
   - Что? - переспросила подруга.
   - Я говорю, макуха - она женского рода.
   - Ну естественно. А дальше что?
   - А дальше сами соображайте.
   Подруга посмотрела на Ирку, которая все время молчала, потом на Вовку и, не меняя первоначального тона, воскликнула:
   - Кажется, уже сообразила. Товарищ даже в кинотеатре штудирует грамматику. Ира, у вас в классе все такие старательные?
   - Все, - ответил Вовка. - Но никому об этом не говорите. Даже друзьям. А записку сожгите.
   Подруга заметно поскучнела и уже ничего не ответила, а лишь с недоумением посмотрела на Ирку. "Ну и знакомые у тебя!" - говорил ее взгляд. Ирка тоже, видимо, ничего не понимала и стояла, растерянно приподняв плечи. Потом обе медленно повернулись и пошли в зал. Вовка, озадаченно глядел им вслед. Он ничего не понимал. Или же девчата хорошо владеют собой, или же они тут не при чем. А это значит, что его соображения были ошибочны.
   - Мальчик, тебя зовут Вова? - услышал он рядом детский голос.
   Вовка оглянулся. Перед ним стояла маленькая девочка из второго класса. Он ее раньше в школе видел.
   - Ну допустим. А дальше что?
   - Возьми. Это тебе.
   Она протянула ему небольшую книгу зеленоватого цвета и вприпрыжку побежала к скверику, где играла кучка малышей. Вовка повертел книгу в руках, потом прочитал заглавие: "Застава в ущелье". Ничего не понимая, он начал ее листать и вдруг между страниц увидел конверт. На нем ничего не было написано, но был он такой же голубоватый, как и тот первый, что лежал на подоконнике. Внезапная догадка обожгла Вовку. Он быстро разорвал конверт и вынул оттуда лист бумаги. Увы! Вместо букв там были сплошные точки-тире.
   "Азбука Морзе!" - понял Вовка и пожалел, что не знает ее. Если бы не воскресенье, он побежал бы в школьную библиотеку - там эта азбука есть. А так... Но сначала надо догнать девочку.
   Бегать за ней никуда не пришлось, потому что она играла там же, в скверике, и никуда не собиралась скрываться. Вовка подозвал ее и спросил:
   - Эй, киса, кто дал тебе эту книгу?
   - Один дяденька.
   - Какой дяденька? Где?
   - Он на машине приезжал.
   - И что?
   - Подошел ко мне и говорит: "Вон видишь, возле дверей клуба стоит мальчик в белой рубашке? Его зовут Вова. Подойди и отдай ему эту книгу. А то я спешу". Я и отдала.
   - А куда он уехал?
   - Туда, - показала девочка.
   Вовка выбежал на дорогу, но никакой машины там уже не было.
   Чуть не плача от досады, он поплелся домой, совсем забыв, что у него в кармане лежит билет в кино.
   * * *
   Раньше, чем завтра, письма он не прочтет, думал Вовка, а обмозговать кое-что можно уже сегодня. И лучше всего сделать это в балке, где никто не будет ему мешать.
   Он миновал совхозные свинарники, обогнул потемневшие скирды прошлогодней соломы и скоро вышел на тропинку, ведущую вниз. Баранова балка была вторым домом для Вовки, выросшего здесь, и он любил ее, но - подсознательно, не задумываясь об этом, как любят обычно только дети. Вот и сейчас он, полон нахлынувших мыслей, медленно шел по сухой траве и по сторонам почти не глядел.
   Дело с письмом приобрело совсем неожиданный поворот. Он уже не считал, что его разыгрывает кто-то из друзей. Мужчина в машине был тому доказательством. Взрослый мужчина, а не какой-нибудь шкет. И до чего же ловко он придумал с книгой и девочкой! Такое только в фильмах о разведчиках показывают. Стоп! А что, если?..
   И тут Вовке пришла в голову такая невероятная мысль, от которой он даже вздрогнул и остановился. Постоял, поразмыслил и пошел дальше. Нет, глупая это мысль, совершенно глупая. Зачем такие пацаны, как он, нужны в разведке? Что у них там - взрослых людей нет, что ли?
   А с другой стороны, продолжал он рассуждать дальше, если разобраться по-настоящему, то разведчиков надо готовить с детства. Ведь они всё на свете должны знать и уметь: и стрелять, и всякие машины водить, и под водой через камышину дышать. А потом еще шифры, донесения, азбука Морзе...
   Если предположить, что тот мужчина как-то связан с военным делом и что там действительно нужны настоящие парни (в письме ведь так и написано. "Если ты настоящий парень... "), то ничего невероятного здесь нет. Тогда концы с концами сходятся и все объясняется очень просто. Наши военные командиры решили взять какого-нибудь пацана и вырастить из него разведчика высшего класса И вот теперь они такого пацана ищут.
   На все свои вопросы Вовка надеялся найти ответ в письме, которое было сейчас с ним, но это выйдет не раньше, чем завтра. Никогда еще за все годы учебы он не желал быть в школе так страстно, как сейчас. Наверное, это было первое воскресенье, которому он не радовался.
   Разгоряченный своими мыслями, Вовка не сразу почуял, что пахнет дымом. Оглянувшись, увидел, что дым тянется из-за кустарника, сбегавшего вниз по склону.
   "Балка горит!" - быстро сообразил он и, свернув с тропинки, пустился что было силы прямо через кустарник Проскочив его, увидел жуткую картину: огонь, гонимый ветром, пожирал сухую траву, укрывшую склоны балки. Трава была высокая, почти до колен, и пламя, с треском подминая ее под себя, быстро катилось в гору.
   Забыв обо всем на свете, Вовка принялся топтать огонь ботинками. Он метался из конца в конец и топтал, топтал, топтал, но это почти ничего не давало. Не успевал он затушить пламя в одном месте и перейти на другое, как сзади все снова оживало. Тогда он схватил подвернувшуюся под руки палку и начал бить ею по траве. Однако огонь шел так широко, что один человек уже ничего не мог сделать.
   Вовка выбросил свою палку и бессильно опустил руки. Все! Остается только ждать, пока огонь дойдет до кустарника и там угомонится. Но после него останется черное, выжженное пятно земли, да и края кустарника тоже на следующий год не зазеленеют.
   Дым разъедал глаза, и Вовка, вытирая кулаком слезы, решил отойти подальше - туда, где между акациями трава была не тронута огнем. И вдруг оттуда он услышал смех. Подняв голову и присмотревшись, увидел Запару и Дытюка из седьмого "Б", а с ними еще одного, незнакомого. Был тот высокий и худой, как антена, и, видно, из города, потому что поселковых пацанов Вовка знал всех.
   - Эй, Калач! - крикнул Запара. - Ты что, в пожарники записался? Мы тут смотрели, как ты палкой орудовал, - ну словно Илья Муромец!
   Все трое с охотой засмеялись.
   Вовка подошел ближе и устало произнес:
   - Чего ржете? Помогать надо было, а не глазеть. А теперь видите, что осталось?
   Он оглянулся. Огонь, дошедший до кустарника, затухал, и обгоревший склон уже только дымился. Вовка перевел взгляд на Запару и вдруг нехорошая догадка пришла в голову.
   - А не вы ли сами подожгли траву?
   - А чё ей станется? - сказал тот, городской. - Весной опять нарастет.
   - Дурак ты, хоть и длинный, - с презрением вымолвил Вовка. Значит, все-таки вы подожгли?
   - У нас за дураков морду бьют, - окрысился длинный.
   - Ладно, не заводись, - попросил его Запара. - Мы с Калачом когда-то корешами были.
   И повернувшись к Вовке, он продолжал:
   - Ты, Калач, что-то нервный стал, я вижу. Он тебе нужен, этот сухой бурьян?
   - Нужен. И ты, Запара, ванькой не прикидывайся. Ведь сам понимаешь, что пакость сделал.
   - Да пошел ты... Лектор еще нашелся.
   Похоже, что в присутствии своего городского приятеля он не хотел ударить лицом в грязь.
   - Между прочим, - снова отозвался городской, - запорожские казаки тоже степь жгли, когда татары наступали.
   Вовка уже злился вовсю:
   - Слушай ты, громоотвод! Тебя в детстве током не ударило? При чем тут татары?
   - У нас и за громоотводы морду бьют, - с угрозой произнес длинный и начал надвигаться на Вовку. Тот увернулся и ткнул его кулаком в живот. Длинный согнулся на какое-то мгновение, и этого было достаточно, чтобы получить второй удар - в скулу. Он отскочил, и Вовка снова кинулся к нему, но Запара подставил ногу. Обычно он побаивался Калача и один на один никогда бы не полез, но сейчас они были втроем. Дытюк хоть и не ахти какая сила, а все же внимание отвлекает.