Козинец Людмила. Пансионат

Козинец Людмила
Пансионат

   Людмила Козинец
   Пансионат
   Кому быть живым и хвалимым,
   Кто должен быть мертв и хулим
   Известно у нас подхалимам
   Влиятельным только одним.
   Б. Пастернак. Четыре отрывка о Блоке
   I
   - Ты твердо решил ехать?
   - Почему бы и нет? Картину я закончил, новую еще не вижу. Так, фрагменты, детали... А медики настоятельно рекомендуют.
   - Ты был у врача?
   - А ты разве нет? Насколько мне известно, зимой все члены Союза Творцов получили приглашения посетить специальную врачебную комиссию. У них это называется плановая диспансеризация.
   - Ну и как?
   - Не вижу повода для иронии. Это не смешно. Всего обстукали, обсмотрели, обо всем расспросили и выписали кучу рекомендаций: диета, витамины и эта ужасная лечебная гимнастика...
   - Подумать только, лечебная гимнастика! - усмехнулся Дан.
   - Я, конечно, ни на что не соглашался, был непоколебим, как скалы Синего Хребта, - продолжал художник Тиль, укладывая второй чемодан. - Но тогда они взяли с меня честное слово, что я поеду отдохнуть в пансионат. И вот вчера вечерней почтой прибыла, так сказать, курортная карта.
   Дан, давний друг художника, поэт и скептик, слушал простую эту историю очень внимательно - несоизмеримо с ничтожным по сути предметом разговора. И от этого преувеличенного внимания Тиль смущался, и становился многословным.
   Наконец Дан поднялся из глубокого кресла, неохотно покидая тепло камина, где за узорчатой металлической решеткой от корявых корней можжевельника струился душистый дымок. Поэт прошелся по кабинету, затем присел на краешек письменного стола.
   Стол резного черного дерева был основательный, как древний собор: массивные колонны тумб, этажи ящичков бюро, витражная инкрустация, полированный камень письменного прибора. Как обычно, стол был завален всяким любопытным хламом. Лежали старые письма, клочки рыхлой бумаги с набросками пером, морские раковины, обкатанные волной камешки и осколки стекла, обломки керамики, зеленый от времени фрагмент медного светильника, книги, изящная дамская перчатка прошлого века, еще хранящая аромат амбры, засохшие розы, смятые тюбики из-под красок, ленты, кисти, альбомы... И еще лежал на столе бланк - путевка на месяц отдыха в пансионате "Лебедь".
   Дан осторожно, за уголок, взял бланк. Приглашение в пансионат "Лебедь" ему явно не понравилось. Поэт и скептик обладал весьма неудобным в обиходе характером, но отказать ему в хорошем вкусе было невозможно при всем желании.
   Он брезгливо держал кончиками пальцев истекающий лазурью, киноварью и золотом кусок плотного материала. В правом верхнем углу бланка был вытиснен лебедь в ненатуральной манерной позе. На голове птицы красовалась корона о шести зубцах, почему-то надетая набекрень, что придавало лебедю залихватский вид. Ниже - номер апартаментов, этаж, корпус, личный шифр. Бланк, видимо, одновременно служил ключом: край его был причудливо вырезан и металлизирован.
   - Н-да...- Поэт повертел в длинных пальцах эту несуразную вещицу. Потом обратился к другу, который как раз мучительно вспоминал, уложил ли он в чемодан зубную щетку:
   - А почему это я никогда раньше не слыхал о таком пансионате?
   - Да, действительно, я тоже удивился. Мне объяснили, что расположен он далеко, в Северных Горах, особой популярностью не пользовался. Но недавно там сделали ремонт, условия теперь - экстра...- Тиль оставил заведомо безнадежные попытки закрыть переполненный чемодан и занялся упаковкой этюдника.
   Дан продолжал расспрашивать:
   - А почему это Медицинский Центр, коль скоро он решил, так сказать, оздоровить своих пациентов, избирает для этой благородной цели какой-то неизвестный приют у черта на куличках, аж в Северных Горах? И отчего это они выставляют тебя туда сейчас, в середине весны? Да и весны такой сырой, промозглой я давно не припомню. Какого дьявола там сейчас делать? Сидеть в шезлонге под пледом и пить горячее молоко?
   - Прелесть какая, Дан, ты только подумай: сидеть в шезлонге на веранде, укутавшись в уютный пушистый плед, вдыхать морозный искрящийся воздух, смотреть на голубые елки, на синие тени в белой долине, слушать перезвон капели на солнечной стороне... И пить горячее молоко! С пенками и клубничным джемом! Не-ет, решено, еду немедленно!
   Дан заявил:
   - Я бы на твоем месте не поехал. Это, наконец, унизительно: наши бравые эскулапы дали команду, а ты, как оловянный солдатик,- всегда готов...
   Тиль перебил:
   - Прости, но я не глава Союза Творцов и даже не вхожу в Совет Десяти. Мне как-то не приходится капризничать. Подлечиться действительно надо, такая вот возможность выпала, а в санаторном управлении, особенно в сезон, сам знаешь, что творится...
   Но Дан не унимался:
   - А это... приглашение? Что это такое? Ты же художник, Творец, мастер светотени и повелитель перспектив! Ты что, не видишь? Фи, пакость, дешевка, дурновкусие...
   Он швырнул пластинку, сверкнувшую алыми искрами. Тиль молча пожал плечами и принялся перебирать кисти, откладывая те, что по неуловимым признакам ему подходили. Так опытный дуэлянт безошибочно выбирает надежный клинок из целой груды вроде бы одинаковых шпаг.
   Дан минуту наблюдал за другом.
   - И наконец... чтоб я поехал куда бы то ни было в компании с Ядроном...
   - А это ты с чего взял?! - с невольным и неподдельным ужасом воскликнул Тиль. Имя чудовищного склочника и легендарного интригана, который имел наглость называть себя романистом, приводило любого посвященного именно в ужас.
   Дан, не отвечая, небрежно указал за окно. Коттедж Ядрона размещался по соседству, и было хорошо видно, как суетились взмыленные домочадцы, грузчики, водители двух машин и секретари. Мелькали чемоданы, баулы, саквояжи, корзины, пакеты, свертки... Сам романист занимался тем единственным, что он умел делать профессионально,- скандалил.
   Несколько секунд художник Тиль молчал, оцепенело уставясь в окно. Наконец вопросил, несмело надеясь:
   - Слушай, а может, он вообще уезжает из нашего города? Как здорово было бы...
   Дан издал злорадный смешок:
   - Дождешься от него, как же! Чтоб он из столицы добровольно уехал... В "Лебедь" направляется.
   Но Тиль не мог так сразу расстаться с мечтой о пушистом пледе и теплом молоке.
   - Не может быть, чтобы мне так не повезло...
   Тогда Дан, сдвинув на столе романтический хлам, уселся поудобнее и взял телефон.
   - Алле-о, приемная? Тысяча извинений, но мне совершенно необходимо встретиться с Творцом Ядроном... О нет, я говорю от лица группы почитателей высокого таланта Творца Ядрона... Мы хотели просить его удостоить беседы... Ах так, так... что ж, бесконечно жаль, тысяча извинений!
   Дан швырнул трубку и насмешливо взглянул на друга:
   - Ну, убедился? Ядрон, видите ли, изволили отбыть для восстановления сил, подорванных непрерывным горением на костре творчества. В Северные Горы! Так что давай, пакуй свое барахло и - счастливого отдыха в компании этого ископаемого монстра!
   Тиль расстроился чуть ли не до слез. Но постепенно свойственный ему оптимизм взял верх: повздыхав, он утешился мыслью, что пансионат большой, и совершенно необязательно им с Ядроном входить в приятельские отношения. Тем .более что жилье Тилю отводилось на пятом этаже, а Ядрон выше второго ни за какие коврижки не поднимается. Даже лифтом.
   Сборы продолжались. Дан по своему усмотрению перепаковал чемодан художника, после чего тот, как ни удивительно, свободно закрылся. В награду за это Дан потребовал кофе: Но в доме, естественно, не нашлось сахару.
   Дан заявил, что Тилю в самом деле пора в пансионат- лечить ранний склероз, а сам сунулся к соседу, модному эссеисту Ронти.
   Нашлись и сахар, и ванильные сухарики - в квартире Ронти обосновалась веселая компания бородачей и лохматых девиц, а вот самого хозяина не оказалось. Метр срочно отбыл в Северные Горы штопать нервную систему, подорванную очередным бурным романом.
   Тиль пил кофе, а Дан терзал телефон, обзванивая Творцов. Чаще всего дома их не заставал, а посему говорил: "Извините" и выразительно смотрел на друга. Тиль вздыхал, сокрушенно качал головой и, наконец, решительно вытащил из чемодана мягкие тапочки:
   - Все. Накрылась веранда. И плед. И молоко. Надо ж: все рванули именно сейчас и именно в этот пансионат. Мудрецы наши медикологи, ничего не скажешь - половина Союза Творцов в одном месте в одно время. Катаклизма! Какой же это отдых? Это уже симпозиум, слет, съезд, конференция, шабаш...
   - И народ какой все интересный,- в унисон другу произнес Дан.- Ядрон, Ронти, Кертис, Тэсси, Роулис...
   - Хватит, хватит! Мне все уже ясно. Отдыха не получится. Такое впечатление, что резиденцию Союза решили перенести в "Лебедь".
   - А что? Сколько у нас тут Творцов? Душ триста? Хороший пансионат и больше может принять. Великое переселение народов! А вот зачем все это понадобилось... и кому...
   - Сдается мне, Дан, что ты уже выдумал какую-то зловещую историю. Ну что тут особенного: Медицинский Центр абонировал отдаленный пансионат для массового оздоровления своих подопечных. Только я туда не поеду - сбил ты мне настроение.
   Дан возился у камина. Перебрал короткие чурочки, уложил колодцем, сунул корье, вздул огонь. Потом медленно, словно взвешивая каждое слово, сказал:
   - Ну нет. Теперь-то мы туда обязательно поедем...
   Тиль привык доверять другу, но в душе считал, что Дан любит преувеличивать и усложнять. Впрочем... уже имел возможность убедиться в том, что обостренная интуиция поэта и скептика безотказно ловит волны тревоги и опасности, почти невидимую тень тайны и беды. К тому же Дан умел делать парадоксальные выводы из тривиальных посылок. Поэтому Тиль смирился с неизбежным: они едут в пансионат "Лебедь" вдвоем. Кстати, в заднем кармане брюк Дана помещается небольшой никелированный пистолет.
   II.
   - Да, - продолжал Коровьев,- удивительных вещей можно
   ожидать в парниках этого дома, объединившего под
   своею кровлей несколько тысяч подвижников, решивших
   отдать беззаветно свою жизнь на служение Мельпомене,
   Полигимнии и Талии. Ты представляешь себе, какой
   поднимется шум, когда кто-нибудь из них для начала
   преподнесет читающей публике "Ревизора" или, на самый
   худой конец, "Евгения Онегина".
   - И очень просто,- опять-таки подтвердил Бегемот.
   М. Булгаков. Мастер и Маргарита
   Пансионат "Лебедь" оказался сравнительно новой постройкой. Архитектор, видимо, полагал, что очень удачно врезал белую ступенчатую пирамиду в скальный массив, ниспадающий к зеркалу бездонного студеного озера. Никто никогда не рисковал купаться в этих сумрачных водах, вбирающих таяние снежников и ледяных панцирей гор. Удивительно, но даже в самую лютую стужу озеро не замерзало. Над его неподвижной поверхностью лениво зависал белесый туман.
   Фасад здания открывался в сторону живописной долины, где зимой торили трассы лыжники, а летом топтали тропы любители цветов и уединения.
   В общем, это было неплохое местечко для отдыха, но отдыха аскетичного, непритязательного. Нет, разумеется, никто из постояльцев не питался тут акридами и диким медом, номера были комфортными, белье - хрустящим. Но в этом пансионате не культивировались новомодные развлечения вроде атлетических игр и залов имитации ощущений, не в обычае были танцевальные марафоны, карнавалы и тому подобное. И всегда ощущался недостаток женского общества. Да и то сказать: какой веселой, хорошенькой женщине придет в голову закопаться в эту глушь, где некому оценить по достоинству особо модный покрой рукава или пикантные прозрачные вставочки на лифе. На свете достаточно куда более привлекательных местечек: Райский Берег, Алмазные Пески, Пальмовый Остров... Так что бывала в "Лебеде" публика либо случайная, либо ищущая подлинной тишины.
   И в этой чистой, звенящей тишине пылали в огромном небе две луны спутницы Теры - Геа и Земьяу отбрасывая на колючий снег резкие двойные тени.
   Посреди озера чернел островок, нагромождение титанических глыб развалины древнего капища. Над развалинами высился каменный идол, злобный взор которого свирепо и неусыпно следил за жизнью пансионата. По ночам глаза идола, сделанные из огромных драгоценных камней, жутко мерцали во мраке красноватым огнем.
   Столь зловещая фигура не могла не породить легенд - и легенды имелись в избытке. Рассказывали, к примеру, что некие молодые люди в гордыне и отваге вознамерились завладеть сверкающими глазами идола. Отправились они на островок среди ясного дня, и больше их, конечно, никто не видел. Через трое суток к берегу прибило лодку, в которой бездыханным лежал один из искателей сокровищ. Легенда утверждает, что глаза дерзкого юноши были вырваны из глазниц.
   Приходится признать несколько странным, что такое романтическое уединенное местечко не пользовалось успехом у Творцов-писателей и художников. Скорее всего дело в том, что тишиной и одиночеством Творцы в полной мере удовлетворялись в четырех стенах кабинетов, студий, мансард. Поэтому отдыхать они предпочитали там же, где и молодые хорошенькие женщины, - на Райском Берегу например. А о том, чтобы здесь работать, и речи быть не могло: кто же работает в отрыве от посещений Дворца, в глухой изоляции от ежедневных слухов, сплетен, событий? Чего доброго, пока ты здесь будешь глядеть в красные глаза идола, там тебя кто-нибудь, в чем-нибудь, как-нибудь да и обскачет. Приезжаешь - здрастье: Ядрон уже в Совете Десяти, двадцатилетней давности занудный роман Тэсси идет миллионным тиражом, Госп выбил себе персональную выставку, а Реджел отхватил выгодный заказ на многометровую статую Морехода в гавани. А тебе - шиш и соболезнования. Так что никто из Творцов не любил надолго отрываться от жизни коллектива.
   И вот теперь, наблюдая суету коллег в административном корпусе пансионата, Тиль не знал, что и подумать. Или мир перевернулся, или в "Лебеде" организован нелегальный фестиваль искусств с раздачей призов точно по количеству участников, или... прав Дан и что-то тут нечисто.
   В прохладном полумраке ресторанного зала одиноко маялся старенький безобидный критик Тук, изнывая без компании. Остальные Творцы уже успели оценить класс обслуживания и обедали в номерах. Ловко увернувшись от жаждущего поговорить критика, друзья перекусили у буфетной стойки и отправились обживать отведенные им комнаты.
   Дану путевку выписали не только без возражений, а прямо-таки с неестественным гостеприимством. Поселили их по-соседству. Тиль принялся раскладывать вещи и беседовать с непривычно официальной горничной. Девушка отвечала неохотно. Дан лишь заглянул в свою комнату, бросил там сумку и вошел к другу. Он попытался разговорить горничную с помощью самой обаятельной из имеющихся в его богатом арсенале улыбок, но девушка окинула поэта холодным профессиональным взглядом и удалилась.
   - Бр-р-р! - поежился Тиль.- Ну и персонал они подобрали, ну и лапушек!
   Дан медленно поднес сложенные в щепоть пальцы к носу и замер, словно прислушиваясь. Глаза его заискрились.
   - Чувствуешь?
   - Нет,- почему-то перепугался Тиль.- А что? Духи хорошие?
   - Ка-кие духи... пахнет от этой "лапушки", как в клинике,асептиками...
   - Ну и что? Они же тут тоже дезинфекцию проводят.
   - Нет, не то. Головой ручаюсь - эта девушка медиколог со стажем. Запашок такой годами приобретается, его никакими духами не вытравишь.
   - А ну тебя, - разозлился Тиль.- Понравилась девушка - так и скажи. Ничего, у тебя еще месяц впереди, успеешь растопить эту ледышку.
   Но Дан почему-то не возрадовался такой перспективе, а только сказал:
   - Ну ты устраивайся, а я пойду погуляю.
   В коридоре Дан едва успел уступить дорогу разъяренному Ядрону, который мчался в дирекцию со строго определенной целью - скандалить. У почтенного метра имелись веские основания для ярости: прибывший на полчаса раньше скульптор Реджел захватил последний "люкс" на солнечной стороне.
   Тиль, наблюдавший эту сцену в открытую дверь, посмотрел вслед Ядрону, досадливо нахмурился и дал себе торжественное обещание не раздражаться, быть всем довольным и изо всех сил отдыхать.
   Он старательно разобрал вещи, принял ванну, с аппетитом пообедал, слегка удивляясь отсутствию Дана. Постоял на веранде, глядя на восход первой луны, послушал глубокую тишину.
   Нет, Тилю здесь решительно нравилось. У него даже не вызвало особых возражений приглашение для беседы с наблюдающим врачом.
   Тиль прихватил в качестве сувенира каталог своей последней выставки и отправился в указанный кабинет.
   Доктор оказался неприлично молодым. Свою униформу - обязательный голубоватый халат, небрежно схваченный на талии пояском, он носил с покорным изяществом. На сильно загорелом лице льдинками светились зеленые глаза. И наготове была ослепительная улыбка. Красивая улыбка, от которой почему-то становилось неуютно.
   Доктор быстро задал Тилю несколько традиционных вопросов, невнимательно выслушал стандартные ответы, назначил укрепляющие процедуры и, оживляясь, предложил вниманию художника устрашающей величины тест пунктов на двести.
   У Тиля хватило чувства юмора не воспринять предложение всерьез. Доктор засмеялся, легко отодвинул в сторону вопросник, разлил по крошечным чашкам кофе и завел светскую беседу. Через полчаса Тиль откланялся, унося в душе приятное впечатление. Умница этот доктор и собеседник легкий. У двери Тиль обернулся, желая на прощание сказать еще одну любезность, и буквально обрезался о холодный острый взгляд. Доктор смотрел в спину уходящему пациенту напряженно и пристально. Так мог бы глядеть хищник, приготовясь к прыжку и в последний момент усомнившись в съедобности намеченной жертвы. Однако...
   Тиль принялся отдыхать. Поставил на веранде шезлонг, взял книгу и, устроившись уютно под пушистым пледом, некоторое время наслаждался тишиной. Потом руки его потянулись к работе. Тиль написал два вполне приличных этюда, радуясь тому, как удачно удалось поймать пересечение двойных полуночных теней на снегу. К тому времени на веранду Тиля повадились прилетать горные птички улинки, и художник не уставал любоваться шумной стайкой. К концу недели он вполне освоился в информтеке, где к его услугам был тут же предоставлен персональный трансформер, точно такой же, как в Союзе Творцов, только без всякой очереди и лимитов времени.
   Дан появлялся - иногда и ненадолго. Был он какой-то встревоженный, усталый. Разговаривал неохотно и с оружием не расставался. Дан явно хворал детективной горячкой.
   Пансионат, надо сказать, жил подозрительно тихо. Не видно было в долинах лыжников, не висели на скалах альпинисты, пустовал музыкальный салон, в безлюдье стыли массажные кабинеты, гимнастические залы и бассейны. Даже в коридорах редко кто появлялся. Никто не ходил друг к другу в гости, не собирались в номерах любители горячительных напитков и азартных игр. Словом, пансионат "Лебедь" все больше походил на монастырь. Что художника Тиля безусловно устраивало. Главное - Ядрона не слышно и не видно!
   III
   Имейте ввиду, доктор, дело будет опасное. Суньте себе
   в карман свой армейский револьвер.
   А. К. Доил.
   Союз рыжих
   Но долгожданному покою пришел конец, когда однажды ночью заявился Дан. Причем возник он совершенно бесшумно - этот человек вообще умел, если нужно, превращаться в привидение.
   Дан повалился в кресло, сплел узлом пальцы и засвистел скорбный марш. Тиль понял, что сейчас придется вставать из теплой постели, влезать в темную одежду, может быть, даже натягивать на лицо эластичный дамский чулок и идти заниматься делами малоприятными и малозаконными. И догадка его подтвердилась. Дан сказал решительно:
   - Объяснять ничего не буду - это долго. Сам увидишь. Я тут времени зря не терял, изучил коммуникации. Ни одна пансионатская кошка не ориентируется так в черных лестницах, чердаках, подвалах и подсобках. Так что давай одевайся и вперед...
   - Ох, Дан, чует мое сердце, влипнем мы с тобой...
   И с этим тяжелым предчувствием Тиль покорно последовал за другом, спотыкаясь на темной винтовой лестнице, протискиваясь в слуховое окно, проползая в пыли и паутине под переплетением кабелей.
   Наконец Дан велел притихнуть и ждать. Тиль осмотрелся. Привыкшие к сумраку глаза различили узкий коридор, дверь, сквозь щели которой пробивался лунный свет. Ждать пришлось довольно долго.
   Тиль даже придремал, удивляясь в душе гримасам судьбы: два солидных, известных человека, члена Союза Творцов, притаившись в каком-то закутке лечебно-санаторного заведения, ждут непонятно чего.
   Дан подобрался. В конце коридора раздались легкие шаги. Человек крался вдоль стены, придерживая шумное дыхание, замирая и прислушиваясь. Дан достал пистолет и осторожно снял с предохранителя...
   В темноту пролился неяркий свет, и стала видна фигура человека, который, стараясь не шуметь, возился у двери. Наконец створка тихо раскрылась. Человек поднял повыше старинный фонарь и трижды качнул ли. Подождал и, видимо, получив ответ, удалился. Дверь осталась распахнутой.
   Дан придвинул губы к самому уху друга и щекотно выдохнул:
   - Ты хоть драться умеешь?
   "Тоже умник - об этом раньше надо было спрашивать",- подумал Тиль.
   Он затруднился ответить. Драться ему никогда в жизни не приходилось. В детстве и ранней юности его попросту не задевали, уважая крупное медвежеватое сложение, а последующее его бытие протекало в кругу людей интеллигентных, где махать кулаками было как-то не принято. Там использовались совсем другие методы... Поэтому он буркнул:
   - Ладно, справимся.
   Снаружи донеслись шорохи. Лунный свет зачеркнули резкие тени. Двое бережно внесли небольшой ящик. Вели они себя не слишком скрытно, но все-таки озирались по сторонам. Почти сразу же из глубины коридора вынырнул еще один человек. Снова замерцал потайной фонарь, дверь закрыли и заперли.
   И тогда поэт Дан решил, что пришел его час. Он гаркнул: "Стоять! К стене! Руки за голову!" и бросился вперед, отрезая злоумышленникам путь к отступлению. Тиль, плохо понимая суть происходящего, сгреб за ворот ближайшего незнакомца, ткнул его носом в стенку и принялся за следующего. Фонарь откатился и погас. Минуты три в темноте раздавалось яростное сопение, придушенные крики, ругательства, и вдруг, перекрыв все звуки, прокатился гром выстрела. Огневая поддержка произвела большое впечатление на неизвестных: они выстроились у стены, послушно опираясь на нее поднятыми руками. Как выяснилось, Дан стрелял вверх, никто не пострадал.
   - А что с ними теперь делать? - растерянно спросил художник, утирая рукавом разбитый нос.
   Но гроза преступного мира - поэт Дан - ответить не успел. Вспыхнул свет и набежали люди, панически вопрошая: кто стрелял, в кого и зачем.
   Толстенький, кругленький директор пансионата в голубой пижаме прижимал ручки к сердцу и кудахтал, как курица. Дан размахивал пистолетом, требовал вызвать охрану порядка и вообще чувствовал себя героем. Женщины из персонала громко восхищались смелостью знаменитого поэта. Только Тиль стоял в сторонке, он недоуменно следил за бурным развитием событий и вытирал нос. И еще один человек не разделял всеобщего подъема - в конце коридора стоял, заложив руки в карманы халата, зеленоглазый медиколог. Он был спокоен.
   Явились представители службы охраны порядка. Злоумышленников обыскали, надели на них наручники. Принялись составлять протокол. Потребовалось вскрыть ящик. Нашелся под рукой ломик, крышку поддели, с усилием оторвали... И ахнули. Ящик оказался набит интереснейшими вещами. На слое золотых монет лежали драгоценные кольца, ожерелья, диадемы, тонкой работы кинжалы, рукояти которых были украшены нешлифованной бирюзой и кораллами...
   Уже под утро поэт Дан с чувством исполненного долга рухнул в постель. К полудню - ранее героя беспокоить не решились - пришел директор, на этот раз в элегантной черной паре, долго восхищался детективными способностями Дана, благодарил, кланялся. Чуть позже принесли корзину алых роз. Среди стеблей обнаружилась пылкая записка в стихах, которые начинались так: "О, мой герой бесстрашный!.." Неудивительно - в этом сезоне "Лебедь" населяли люди творческие. Потом явился офицер из службы охраны порядка. Приложил два пальца к виску и выразил поэту официальную благодарность от их департамента, вручив, на память увесистую чугунную медаль с соответствующей надписью. Офицер согласился выпить бокал прохладительного и в частной беседе осторожно намекнул, что задержанные оказались крупными контрабандистами.
   Словом, поэт Дан прославился и, не мудрствуя лукаво, признался самому себе, что это приятно.
   Тем временем Тиль мирно отсыпался у себя в номере.
   И все покатилось своим чередом. Некоторое время Дан пытался изловить еще каких-то контрабандистов, но вскоре утихомирился. У Тиля состоялась еще одна беседа с наблюдающим врачом, на этот раз менее приятная, потому что закончилась она тоскливым прозаическим обследованием. После всех процедур Тиль и вправду почувствовал себя больным. Он совсем было собрался пожаловаться Дану, но тот опять исчез. Что за привычка, право слово...
   Тиль плохо разбирался в законах детективных сюжетов, но интуиция подсказывала ему, что история будет иметь продолжение. Поэтому, когда наконец объявился его беспокойный друг, художник не дал ему и слова вымолвить:
   - Молчи! Я и так знаю, что произошло. Сообщники пойманных преступников решили тебе жестоко отомстить...
   Дан горько усмехнулся и сел к столу, обхватив голову длинными пальцами.
   - Нет. Нет, мой милый наивный друг, все гораздо хуже.
   - Куда уж хуже-то...