Страница:
Ирина, слушавшая с подчеркнутой вежливостью, все ж, наконец, не выдержала, перебила:
-- ШалваГеоргиевич, извините. Все это безумно интересно. Ною Тамаз рассказывал, зачем мы сюдаприехали?
ШалваГеоргиевич посмотрел нановую родственницу странным, холодноватым взглядом:
-- Я дал ему денег. Мой доктор -- не специалист. Не вызывать же из Парижа. Отдохнете и поезжайте.
-- Дане устали мы вовсе! -- выкрикнулаИрина. -- От другого устали!
Дядя посмотрел еще холоднее:
-- Поезжайте завтрас утра.
-- Я сейчас хочу, сейчас же, сейчас! -- выкрикнулаИрина.
-- Сейчас? -- повторил дядя и уставился наокно, закоторым бился ночной ветер, потом настаринные настенные часы. -- Сейчас мой водитель ужею Но если вы готовы ехать сами, берите ЫЯгуары ию -- и встал из-застола, вышел из комнаты.
-- Как ты себя ведешь?! -- напустился нажену Тамаз. -- Как ты себя ведешь?
-- Как он себя ведет?! -- возразилаИрина. -- И где твоя независимость?!.
Ветер бесновался почище хакаса. Они проезжали курортный городок. Одно здание сияло огнями.
-- Что здесь? -- спросилаИрина.
-- Казино, -- буркнул Тамаз.
Иринарезко затормозила, сдаланазад, вышла, приказывающе-приглашающе кивнуламужую
-- Назеро выпадает раз в тысячу лет! -- ужаснулся Тамаз, глядя, как выгребает Иринаиз бумажникапоследние деньги и сует их в кассовое окошечко.
-- Это твои деньги? Твои? А обратные билеты у нас, кажется, есть.
-- Дапожалуйста, ставь начто хочешью Только ведью операцияю
-- Вот пускай Бог и подскажет!
Крупье произнес положенные словаи пустил шарик. Он поскакал, попрыгал и, по законам жанра, остановился, естественно, назеро. Крупье погреб лопаточкою груды фишек в сторону Ирины.
-- А теперь? -- спросил оторопевший Тамаз. -- Начто ставим теперь?
-- А теперь -- хватит, -- отрезалаИрина, сгребая фишки в сумочку, -поехали!
-- Так везет же! -- изумился Тамаз.
-- Это-то и печальною 05.12.90 НаМонмартре было холодно, дул ветер, что не мешало доброму полутору десятку художников со всего, казалось, светасидеть вокруг Ирины и рисовать ее.
Один из них, рыжий, отложив карандаш, сказал:
-- Может, хоть улыбнешься? -- и, видя, что Иринане понимает языка, продемонстрировал.
Иринапослушно растянуларот.
-- Нет, -- объяснил рыжий. -- Глазами, -- и, бросив в раздражении карандаш, обеими руками ткнул себя в глаза.
Глазами у Ирины не получилось, и рыжий свой рисунок разорвал.
Тамаз тем временем расплачивался с остальными, собирал портреты.
-- Развесишь по мастерской, когдая?.. -- спросилаИрина, не договорив: умрую
Они стояли во дворике приемного покоя L'Hotel Dieu, растерянные, не зная ли, не решаясь, кудаткнуться.
Вкатиласкорая. Санитары понесли носилки, накоторых, прикрытая простынею, лежаламертвенно-серая красавицамулатка. Из кабины выбралась женщина-врач, бросилапару слов дежурному и тут обратилавнимание нанашу парочку, улыбнулась и, подталкивая узнавание, ударилав ладоши раз-другой в характерном ритме того, пицундского, танца, притопнуланожкою.
-- Какие встречи! -- сказала, когдаи Тамаз, и Ирина, наконец, улыбнулись. -- Меня звать Анни!.
Санитар катил по бесконечной древней галерее каталку с мулаткою, которую сопровождаладокторица, аТамаз и Иринасопровождали в свою очередь ее.
-- Дура! -- кивнуланакаталку Анни. -- Не ценит жизни! Вогналав вену тройную дозу омнопона.
-- Омнопон? -- вылущилаИринаиз невнятной ей французской речи знакомое словцо.
-- Mais oui, oui, -- улыбнулась врачиха.
-- Самоубийца, -- пояснил Тамаз. -- Грешница. А откудаты знаешь этотю ну как его?
-- Омнопон? -- напомнилаИрина. -- Сильное обезболивающее. Я папу целый месяц колола. Перед смертью.
-- Сама? -- удивился Тамаз мужеству жены.
-- А у нас покамедсестру дождешью
-- Онаговорит, -- перевел Тамаз для Анни, выказавшей налице заинтересованность, -- что кололаотца, когдаон умирал.
-- Mais oui, oui! -- согласилась та. -- Как и во всем насвете, тут главное -- доза.
-- Онаговорит, -- сказал Тамаз, -- что главное -- доза.
-- И все-таки удивительно, -- кивнулафранцуженкав сторону мулатки. -- С одной стороны, самообладание: надо ж в такой момент в вену попасть! С другой -- непонятная в самоубийце страсть к комфорту.
-- К комфорту? -- переспросил Тамаз.
-- Самая приятная смерть, -- сказалаАнни. -- Сладко засыпаешь. И -эстетичная.
-- Оначто, уже умерла? -- побледнелаИрина.
-- Quoi?
Тамаз перевел.
-- Поканет. Может, и вытащимю -- качнулаврач головою с некоторым сомнением.
-- Что онасказала? -- напряглась Ирина.
-- Что вытащат.
-- Нет, перед этим.
-- Что это самая приятная смерть. Как будто сладко засыпаешь. И самая эстетичная. Только это онаговорит чушь!
ЫРеноы Анни медленно ехал по главной улице Saint-Genevieve du Bois, Иринас Тамазом наЫягуареы следовали сзади.
-- И чего мы к ней потащились? -- ворчалаИрина. -- Сидели б даждали результатов.
-- Раз онасказала, что ей позвонятю Смотри как красиво!
Городок и впрямь был очень собою хорош, и в другой раз Ирина, конечно, заметилабы это. ЫРеноы свернул направо, наверх.
-- Старый город, -- перевел Тамаз надпись.
ЫРеноы остановился.
-- Ну вот, -- гордо сказалаАнни у двухэтажного коттеджакрасного кирпича. -- Тут я и живу! -- И добавилапо-русски: -- Будьте как дома.
Ириналежалапоперек широченной кровати в гостевой комнате и переключалателевизионные программы туда-сюда. В дверях появился Тамаз:
-- Ты точно не хочешь есть?
Иринатолько качнулаголовою.
-- Ты б видела, что заужин приготовилаАнни! Оливки, фаршированные анчоусами! Форель с луком! Маринованная лососина! А какое вино! А у тебя как назло пропал аппетит!
-- Ты издеваешься надо мною, Тамаз, да? -- спросилаИрина.
-- Почему издеваюсь? Ах! Я совсем забыл сказать: звонили из клиники. Ты совершенно здорова! Слышишь! Совершенно здорова! -- и Тамаз бросился к Ирине, поднял ее наруки, закружил.
Улыбающаяся Анни стоялав дверях:
-- Не так уж и совершенно! Ты забыл, что ей надо обратить серьезное внимание нагланды? 06.12.90 Преклонив колени, Иринапоставиласвечку перед ликом Богоматери.
У придела, недалеко от дверей, замерластарушкав черном, и, когдаИринавышланазалитую солнцем улицу предместья к поджидающим ее в Ыягуареы с открытым по случаю хорошей погоды верхом Анни и Тамазу, последовалазанею.
-- Простите, барышня, -- сказалапо-русски, но с легким каким-то налетом акцента. -- Как там в Москве? Неспокойно, да? Не опасно съездить?
Рядом со старушкою стояладевушкалет двадцати: внучкали, правнучка, и жадно, напряженно вслушивалась в получужой язык.
-- В Москве? -- и Иринаулыбнулась. -- А я, знаете, никогдав жизни в Москве не была. Мы из Тбилиси, правда, Тамазик?! -- крикнулавдруг навсю улицу и расхохоталась.
-- Так вот он какой, Париж!.. -- Иринастоялау Триумфальной арки и смотреланазалитые ярким желтым светом, обдуваемые искусственным предрождественским снегом сказочные Елисейские Поля, надесятки стройных, высоких, в разные цветавыкрашенных еловых деревьев.
-- Ты так говоришь, -- отозвался Тамаз, -- будто впервые его видишь.
-- Конечно, впервые! Конечно, Тамазик, впервые!
В модном салоне Иринас помощью двух продавщиц примерялаодин туалет задругим: все шли ей, каждый менял до неузнаваемости, но только, кажется, прибавлял красоты и обаяния.
Иринины облики мелькали перед Тамазом калейдоскопом так, что аж головашлакругомю 09.12.90 Катиться вниз было страшно и весело; сильно, правда, бросало из стороны в сторону, и так вдруг бросило нанебольшой пригорок, что отвернуть, отклониться не получилось.
Лыжанаткнулась налыжу, ускакала, освобожденная автоматическим креплением, Иринаполетелакубарем, зарылась в снег.
Но Тамаз уже был тут как тут: лихо вспорол белую целину прямо перед женою.
А онаулыбалась, обметая варежкою выбившиеся из-под шапочки волосы. Тамаз повалился рядом, принялся целовать Ирину.
Онаотбрыкивалась, счастливо хохотала, покавдруг не попала, затихла: это были те же самые кони, только каретастоялауже наполозьях и вместо выгоревшего ковраосенней травы расстилалась кругом белая целина.
Шевалье насвоем вороном ускакал далеко вперед, и теперь уже дамапыталась его нагнать, покрикивая накучера. Шевалье даже не оборачивался.
-- Herr Awchlediani! Herr Awchlediani! RuЯland! -- голос отельного служителя не вдруг пробился в сознание Ирины сквозь топот коней: служитель стоял наверху, возле игрушечного шале, держал наотлете трубку-радиотелефон.
И, хотя звонок из России мог означать что угодно, самое приятное -тревогакольнулаИрину.
Тамаз тоже встревожился: бросил жене лыжи, закарабкался наверх. Иринане поспевала.
Когдаже выбралась к гостиничке, Тамаз уже переговорил: служитель с телефоном как раз исчезал в дверях.
-- Маме очень плохо, -- объяснил Тамаз. -- И еще: проект наконкурсе провалилию 12.12.90 Такси остановилось возле тамазовародительского домапод вечер. Иринаналадилась выходить.
-- Погоди, -- сказал архитектор. -- Видишь лию -- и замялся. -- Я очень надеюсь -- ты не обидишься. Но давай я лучше схожу один. А? -- и как-то заискивающе заглянул Ирине в лицо. -- А ты поезжай в мастерскуюю Видишь лию -повторил. -- Наши, грузинские дела. Не все тут так простою Ну?.. Я или заеду затобой, или позвоню. Или пришлю кого-нибудью
-- Но, можетю -- гордость боролась в Ирине с тревогою, обида -- с любовью, -- может, я подожду в машине?
-- Не надо, -- качнул головою Тамаз. -- Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Поезжай, -- и слишком как-то резко выбрался из такси, скрылся в парадной.
-- Тамаз! -- крикнулаИринавдогонку отчаянно. -- Тамаз! У меня даже денег нет -- расплатиться.
Хлопнула, ухнулаподъздная тяжелая дверь.
-- Он оставил, -- сказал водитель, не оборачиваясь. -- Поехали.
-- Раз оставил -- поехали, -- согласилась Ирина.
Такси тронулось. Иринапокусывалапальчик: все равно ничего хорошего из этого не выйдетю 13.12.90 Тамаз появился под утро. Вошел в мастерскую крадучись, и Ирине, которая, конечно же, бодрствовала, показалось, что не потому крадучись, что заботится о ее покое, апотому, что чувствует себя виноватым.
Оналежалаякобы во сне, дышаларовно, покаТамаз беззвучно раздевался, а, когдаон осторожно, стараясь не задеть, не притронуться, устроился рядом, спокойно произнесла:
-- Что мама?
Тамаз даже вздрогнул:
-- Мама?
-- Ну да, -- пояснилас легкой издевкою в голосе. -- Мама.
Тамаз заикался очень редко -- и вот, это был как раз тот случай:
-- П-п-по=м-м-моему в п-п-по-рядке.
-- Ее сильно расстроило, что я выздоровела? -- спросилаИрина.
Тамаз спрятал глаза, не нашелся что ответить. 17.12.90 НатэлаСерапионовнадавиланазвонковую кнопку: Иринапристально рассматриваласвекровь сквозь широкоугольный, искажающий мир глазок. Потом открыла.
-- Здравствуй, милочка, -- сказалаНатэлаСерапионовна, входя в мастерскую решительно и по-хозяйски, нисколько не беря во внимание отнюдь не пригласительную позу невестки. -- Что не отпиралатак долго? Любовникапрятала?
Иринапроглотилаоскорбительную шутку, прошлазагостьей. Тапоправиласкособоченную картину, переставилацветочный горшок, смахнулас подчеркнутой брезгливостью невидимую пылинку со столаи, наконец, устроилась надиване. Иринас ногами, по-домашнему, селанапротив, в большое кожаное кресло:
-- Как вы себя чувствуете?
-- Как бы я себя ни чувствовала, умирать к сроку никому не обещала. А пообещаю -- выполню.
Ирине страшно сделалось воспринять эти словазанамек.
-- Я вам кофе сварю, НатэлаСерапионовнаю
Встала, пошланакухню, всыпалагорсть зерен в старинную деревянную мельницу, принялась методично, глядя в окно, вертеть ручку. Спиною почувствовалапристальный взгляд свекрови и, не обернувшись даже, спросила:
-- Что-нибудь не так?
-- Наблюдаю, -- ответилаНатэлаСерапионовна. -- Я многое в жизни повидала: и как намнимую девственность ловят, и как набеременность. Но чтобы насмерть!..
Иринаурониламельницу. Деревянный корпус раскололся, кофейные зерназаскакали по полу.
-- Ладно-ладно! Не делай большие глаза. Не строй святую Инессу.
Иринавзяласовок, веник, принялась подметать.
-- Не то что бы меня твой цинизм поразил -- цинизму границ не бывает. Но как тебе не страшно словами было такими играть? Сглазить ведь можно!
-- Вы что, убить меня собираетесь? -- с попыткой улыбки поднялаИринаголову.
-- Много чести будет -- душу из-затебя губить! Собираюсь только, чтоб ты знала: никого ты не обманула: ни меня, ни РевазаИраклиевичаю Тамаз -- мальчик, конечно, глупый. Он -- художник, простая душа. Но и у него глазаоткроются, уж я позабочусь. У тебя какие-нибудь анализы, снимки -- есть? Что ты действительно болелараком?
-- Уходите отсюда, НатэлаСерапионовна, -- сказалаИринатихо.
-- Я? Отсюда? Дас какой это стати?! Мастерскую сняламальчику я. Наденьги РевазаИраклиевича. С какой это стати отсюдауйду?!
-- Хорошо, -- согласилась Ирина. -- Вы, я вижу, хотите, чтобы уехала. Я уеду, если мне это скажет Тамаз.
-- Ах, какая хитрая! Тамаз мальчик гордый! Тамаз никогдане признается, что его провели как ребенка. Не-ет! ты уедешь сама!
-- Не уеду, -- ответилаИринатвердо. -- Сама -- не уеду.
-- Еще как уедешь! -- возразилаНатэлаСерапионовна. -- И не просто уедешь, априведешь мужика, устроишь, чтобы Тамаз застал тебяю не беспокойся: он -- не убьет! -- застал и выгналю к ебеней матери!
-- Давыю -- поразилась Ирина. -- Выю сумасшедшая!
-- Я?! -- расхохоталась НатэлаСерапионовна.
-- Сумасшедшая, -- тихо повторилаИрина: не свекрови уже -- себе.
-- Не-ет, милочка! Я очень даже нормальная. Реваз Ираклиевич собрал все подробности насчет тех десяти тысячю
-- Каких еще тысяч? -- удивилась Ирина.
-- Таких, что ты вымогалау Тамазав Пицунде. Ты в тбилисской тюрьме еще не бывала?
-- Десять тысяч?.. Вымогала?.. -- Иринаопустилась настул.
-- Вот, смотри! -- досталаНатэлаСерапионовнабумажку из сумочки, помахаланад Ириною в высоко вытянутой руке. -- У меня есть документы! Тамазик попросил эти деньги откупиться от абхазов. А Реваз Ираклиевич все выяснил: это ты с него требовала, ты!
юКрасные купюры закружились, полетели, как ржавые листья, во тьме, то и дело высвечиваемые пронзительным сиянием маяка; Тамаз шел по базару, осыпая Ирину лепестками розю
-- Хорошо, НатэлаСерапионовна, -- сказалаИрина. -- Я подумаю. Только оставьте меня сейчас одну.
Свекровь пикнулаэлектронными часами:
-- Сегодня среда? В понедельник передаю документы следователю. -- И, задержавшись намгновенье в дверях, произнеслаэдак проникновенно: -- И послушай моего доброго совета, милочка: никогданикого не лови больше насмерть. Это грех. Кощунство. Ах, да!.. -- как будто вдруг вспомнила. -- Ты ж некрещенаяю
-- Откудавы знаете?! -- простоналаИрина.
-- Как откуда? -- спросиласвекровь так наивно, как только сумела. -Конечно, от Тамазика.
И ушла.
Все плыло у Ирины перед глазамию Онавытащилаиз-под кровати чемодан, сумку, стала, как сомнамбула, бросать в них одно, другоею Приостановилась намгновенье, огляделась в задумчивости. Взялабанан-двухкассетник. Включила. Ожиламелодия, тасамая, под которую добиралась Иринаот Сибири до Грузии.
Сновапринялась было засборы, но вернулась к магнитофону, поставиланапол, посреди комнаты, приселанакорточки. Вырубиламузыку, нажаланакрасную кнопку записи. Сказала:
-- Тамазик, я еду домой: надо выписаться, попрощаться, вообще: уладить дела. Сам знаешь: все у нас с тобою случилось такю внезапно. Позвони мне туда. Я вернусь, как только позовешь. Мой телефон: дваноль двадвадцать два. Смешной телефон, правда?
Иринадумала, что бы добавить еще, пленкавертелась беззвучно, но тут внизу хлопнули дверцы подъехавшего автомобиля.
Иринаглянулав окно: Тамаз с приятелем извлекали из багажникауниверсалаогромный макет храма, возвращенный с конкурса. Водитель помогал изнутри.
Ириназасуетилась: бросилав чемодан какое-то платье, побежалав спальню снимать гобеленю
Храм уже стоял у подъезда, мужчины прилаживались поднять его, чтоб нести. Иринапоняла, что ничего больше не успеет, так и оставилагобелен повисшим наугловом гвоздике. Наскоро щелкнулачемоданными замочками, дернуласумочную молнию, накинулапальто, сунулав карман шапку. Выскочиланаплощадку.
Храм полз, надвигаясь по ближнему пролету, но, славаБогу, загораживал Ирину от Тамаза. Иринаскакнулабесшумно наверхнюю площадку, осторожненько перегнулась через перила, увидела, как вплывает храм в мастерскуюю
Когдадверь захлопнулась, легко и быстро сбежалавниз.
Выбралась из такси. Досталавещи. Пошлав здание. Намгновенье задержалась в дверях, обернулась.
Обернулась и от кассового окошечкав самый момент, когданужно было отдавать забилет деньги, и -- последней входя в загон надосмотр, и -- едваудерживаясь накрайней ступеньке аэродромного автобуса, и даже -- наверхней площадке трапа, раздражая подгоняющую не задерживать стюардессу.
Тамазане было. 21.12.90 В родном городке снегу успело навалить столько, что Иринаедвапробралась к полуподвальному оконцу междугородной.
-- Ой, Ирка, -- выскочилаТамарка, -- какие дела! Явилась -- не запылилась! Ну ты, подруга, даешь! Щас чаю поставлю.
Иринавытащиладвапузыря ЫСибирскойы.
-- Ну ты даешь! -- повторилаТамарка. -- Щас, сядем тихонечко. Связи нету. Тишина-покойю -- чай, закусочка, стакан -- все это между прочим, в процессе разговора. -- Ну чо ты, где, говори, давно приехала?
-- Я сейчас, Тамарка, княгиня, -- сказалаИрина.
-- Ну? Треплешься!
-- Зуб даю. Княгиня Авхледиани. Во, смотри, -- и протянулаподруге свидетельство о браке.
-- Ой, Ирка! Ну давай, давай, рассказывай! Умру щас! -- и Тамарка, вытерев руки о юбку, осторожно тронулаиринину кофточку.
-- Из Парижа. Хочешь померить? -- Иринапринялась расстегивать пуговицы.
-- Ой! -- запунцовелась Тамаркаи наделакофточку, осмотреласебя.
-- Нравится? -- спросилаИрина. -- Дарю, -- и набросиланаголые плечи облезлое тамаркино.
-- Чо, обалдела? -- не поверилата.
-- Дау меня такихю -- совралаИрина, чьи вещи остались в Тбилиси скорее всего навсегда.
-- Ой, подруга! Ну, я теперь!.. -- не находилаТамаркаслов.
-- Я, в общем, тут временно, -- как-то само собою взялаИринаподружкин тон, стиль. -- Замною муж должен приехатью
-- Ой, муж! Он чо, правда -- князь?
-- Правда-правда. Постой, послушай. Вот. Я, значит, домой, атам уже забито. В моей комнате зять спит. Ну, племянники. В общем, я -- в театр, аТоля уволился. Помнишь -- Анатолий Иванович, из Ленинграда?
-- Ага. Псих такой. По крыше бегал.
-- Вот. Меня наего место позвали. И комнату. Знаешь -- театральная общага, рядом с перчаточкой?
-- Ой, азачем тебе? Место, комната, если муж?
-- Постой, расскажу. Ты слушай. А он мне, в общем, должен звонить. По сестрину телефону. Сечешь?
-- Ну? -- продемонстрировалаТамарка, что сечет не очень.
-- Междугородные все через вас проходят?
-- Ну.
-- Ну вот ты, и девочкам тоже скажи, что, если из Тбилиси будет чо по алькиному номеру, чтоб поговорили, записали чо передать. Ну, и мне в театр или я там загляную Просекаешь?
-- Ага. А чо это затайны затакие?
-- Никакие, подруга, не тайны. Назятя нарветсяю Я ж машину папину продалаю
-- Машину? Ну ты, подруга, даешь!.. У него-то, небось, у твоего князя машин этихю
юСловарастворились, растаялию
юОднабутылкауже опустела, переполовинилась другаяю
-- юау них, понимаешь, подруга, такие обычаи. Отец с кинжалом, страшный! Я, говорит, тебя прокляну! А Тамазик меня так к себе прижимает, любовь, говорит, сильнее проклятия!
-- Здрово!..
юИ вот: по последнему глоточку осталось надонышках стаканвю
-- юя, значит, сто, аТамазик с ними дерется. Одного бросил, другогою
-- Каратэ, да?
-- Ага. Чо-то вроде. И тут тачкаподкатываетю
-- Агаю -- открывает Тамаркарот. -- И чо дальше?
-- Тамазик вынимает пачку денегю
юТак и досидели они, наверное, до самого утра. 27.12.90 ШлаЫДамас камелиямиыю Народу в зале собралось средне, впрочем, женщины постарше и девицы пострашнее всхлипывали, утирались платочками, не в силах спокойно перенести сцену объяснения Маргариты с отцом сожителя. Иринасиделанадо всеми, в звукобудке, и в нужных местах давалавердиевы скрипочки.
Охнуладверь. Иринамедленно-медленно, боясь и надеясь, надеясь и боясь, повернулаголову.
Это был, конечно, Тамаз: парижский, наколесиках, чемодан в руке, ворох роз -- в другой.
-- Ой! -- сказалаИринаи заплакала.
-- Вот, -- кивнул Тамаз начемодан. -- Платья твои привез.
В пустом и почти темном зрительном зале -- только рваные клочья тусклого дежурного светаедвадолетали со сцены -- сидели, держась заруки, Тамаз и Ирина. Порожняя шампанская бутылка, стаканы -- рядышком, наполу; насоседнем кресле -ворох цветов.
Рабочие, переговариваясь матом, разбирали декорацию. Иринаполушептала, задышливо, как в бреду:
-- Поверь, поверь, я ни в чем тебя не обвиняю, Тамазик. Я никогдани в чем тебя не обвиню. Человек, когдаон взваливает насебя что-то, рассчитывает силы. Хоть интуитивно. Ты знал, что я должнаумереть, тебя хватило бы надвагодадля любого сопротивленияю
-- Неправда, -- так же шепотом, лихорадочно возразил Тамаз. -- Я первый раз сделал тебе предложение, когданичего не зналю
-- Нет-нет, не перебивай, это не так, это не такю Ты сделал предложение. Но ничем бы это не кончилось. Ведь все были против: друзья, родителию Ничем бы и не кончилось -- вот и все!
-- Кончилось бы, кончилось! -- убеждал Тамаз.
-- Вот именно -- кончилось бы! -- поймалаИринавозлюбленного наневольном каламбуре. -- А тут надвагодаю Я и саматакая ж. Мне, когдапоставили диагноз, предложили операцию -- я почему отказалась? Тоже -- рассчитываласилы. Знала, что умереть -- мне их хватит, авот бороться зажизнью Человек не обязан быть железным. Подвиг -- это мгновенная концентрация духа. Во всяком случае -ограниченная во времению
-- Почему мы сидим здсь?
-- А ты что? -- чувствовалось: Ириназадаст сейчас главный вопрос, -- ты приехалю надолго?
-- Навсегда, -- твердо ответил Тамаз. -- Если тебе плохо в Тбилисию
-- Нет, Тамазик, нет! -- продолжалабить Ирину лихорадка. -- Я благодарназатвой приезд. Но это тоже только хорошие намерения. Родные, друзьяю Работа, в конце концов!..
юРазговор казался бесконечным, ходил кругами, поэтому, когдамы увидели наших героев бредущими зимними ночными улицами -- беззащитные цветы наморозе, парижское чудище навязнущих в снегу колесиках: очень эффектно! -- выяснилось, что продолжается он как бы с той самой точки, с того самого многоточия, накотором оставили мы его в зале:
-- юТбилиси сказка, СтранаЧудес, Зазеркальею Но маленькую Алису тудане пропишутю
-- Как не пропишут?! Как, то есть, не пропишут?!
-- Подожди, подожди, миленький! Я не в том смысле. Дахоть бы и в том. НатэлаСкорпионовнаю
-- Зачем ты ее так назвала?!
-- Извини, Тамазик, само сорвалось. И ты прав, что одернул. Это твоя матью Ты здесь все равно не выживешью
-- Совсем меня презираешь, да? Не считаешь мужчиной?
-- Считаю, миленький, считаю. Я верю: ты способен навсе. Ради меня, ради любвию Ради своей гордости. Но ты сломаешься тут, один, и я никогдасебе этого не прощу.
-- Как один? А ты?
-- А я не в счет. Я -- с минусом. Меня самое надо поддерживатью
юФигурки уменьшались, таяли. Словазатихалию
У подъездаподжидал квадратный Васечка.
-- Эй, парень, -- сказал Тамазу. -- Отойдем? А ты, Ираю давай. Давай-давай отсюдова!
-- Васечка! -- бросилась к нему перепуганная Ирина. -- Это ж муж мой! Оставь нас, пожалуйста, в покое!
-- Я сказал: чеши! Я тебя предупреждал? Предупреждал, спрашиваю?
-- Тамаз, не надо! -- крикнулаИрина. -- Не связывайся! Беги! -- и кивнуланадверь парадной. -- Я его подержу!
Но тут и сам Тамаз прикрикнул:
-- Уйди-уйди! Подожди в подъезде! Ну! Кому сказано?!
-- Если что с ним случится, Васечкаю -- тихо произнеслаИрина.
-- Слушай, -- добавил Тамаз. -- Кто тебя просит заменя заступаться, а? Я тебе кто: ребенок? женщина?! Уйди!..
Иринаубежалав парадную.
Тамаз пошел наВасечку.
Иринабросилацветы назаплеванный пол, принялась трезвонить, кулачком колотить во все двери подряд. И, перелетая навторой этаж, увиделамельком в окне, как блеснул зайчик предподъездного фонаря наполоске отточенной стали, которою ударяет ВасечкаТамаза.
У Ирины буквально отнялись ноги, и Тамаз успел уже осесть, аВасечкаподчеркнуто спокойным шагом полураствориться в темноте, покаонанашлав себе силы выбежать наулицу, броситься к супругу.
Напервом этаже однаиз дверей, наконец, отворилась. Заспанный мордоворот в трусах высунул голову:
-- Эй, кто тут народ будоражит?!
-- Ты что, правдаспалас ним? -- Тамаз приоткрыл глаза, приходя в себя после шока, и это были первые его словаю 28.12.90 Вымыв и с психопатической тщательностью вытерев руки, сопровождаемый Ириною, одетой в умопомрачительное парижское nйgligй, брезгливо лавируя меж мокрыми пеленками, корытами и детскими велосипедами, бормочапод нос:
-- Ужель тасамая Татьяна? -- Антон Сергеевич шел коммунальным общежитским коридором и только в конце его, у последнего, квартирного, выходаприостановился, взял Ирину заплечи, развернул, запустил руку в распах ее халатикаи внимательно, не глазами -- пальцами, осмотрел грудь.
-- М-даю -- хмыкнул.
Высунувшись из кухни, заними давно уже наблюдаланечесаная соседка, исполнявшая в ЫДаме с камелиямиы заглавную роль. Но Ирину не смутило и это, как не смутил докторов жест.
Антон Сергеевич вынул руку из распаха, сказал:
-- ШалваГеоргиевич, извините. Все это безумно интересно. Ною Тамаз рассказывал, зачем мы сюдаприехали?
ШалваГеоргиевич посмотрел нановую родственницу странным, холодноватым взглядом:
-- Я дал ему денег. Мой доктор -- не специалист. Не вызывать же из Парижа. Отдохнете и поезжайте.
-- Дане устали мы вовсе! -- выкрикнулаИрина. -- От другого устали!
Дядя посмотрел еще холоднее:
-- Поезжайте завтрас утра.
-- Я сейчас хочу, сейчас же, сейчас! -- выкрикнулаИрина.
-- Сейчас? -- повторил дядя и уставился наокно, закоторым бился ночной ветер, потом настаринные настенные часы. -- Сейчас мой водитель ужею Но если вы готовы ехать сами, берите ЫЯгуары ию -- и встал из-застола, вышел из комнаты.
-- Как ты себя ведешь?! -- напустился нажену Тамаз. -- Как ты себя ведешь?
-- Как он себя ведет?! -- возразилаИрина. -- И где твоя независимость?!.
Ветер бесновался почище хакаса. Они проезжали курортный городок. Одно здание сияло огнями.
-- Что здесь? -- спросилаИрина.
-- Казино, -- буркнул Тамаз.
Иринарезко затормозила, сдаланазад, вышла, приказывающе-приглашающе кивнуламужую
-- Назеро выпадает раз в тысячу лет! -- ужаснулся Тамаз, глядя, как выгребает Иринаиз бумажникапоследние деньги и сует их в кассовое окошечко.
-- Это твои деньги? Твои? А обратные билеты у нас, кажется, есть.
-- Дапожалуйста, ставь начто хочешью Только ведью операцияю
-- Вот пускай Бог и подскажет!
Крупье произнес положенные словаи пустил шарик. Он поскакал, попрыгал и, по законам жанра, остановился, естественно, назеро. Крупье погреб лопаточкою груды фишек в сторону Ирины.
-- А теперь? -- спросил оторопевший Тамаз. -- Начто ставим теперь?
-- А теперь -- хватит, -- отрезалаИрина, сгребая фишки в сумочку, -поехали!
-- Так везет же! -- изумился Тамаз.
-- Это-то и печальною 05.12.90 НаМонмартре было холодно, дул ветер, что не мешало доброму полутору десятку художников со всего, казалось, светасидеть вокруг Ирины и рисовать ее.
Один из них, рыжий, отложив карандаш, сказал:
-- Может, хоть улыбнешься? -- и, видя, что Иринане понимает языка, продемонстрировал.
Иринапослушно растянуларот.
-- Нет, -- объяснил рыжий. -- Глазами, -- и, бросив в раздражении карандаш, обеими руками ткнул себя в глаза.
Глазами у Ирины не получилось, и рыжий свой рисунок разорвал.
Тамаз тем временем расплачивался с остальными, собирал портреты.
-- Развесишь по мастерской, когдая?.. -- спросилаИрина, не договорив: умрую
Они стояли во дворике приемного покоя L'Hotel Dieu, растерянные, не зная ли, не решаясь, кудаткнуться.
Вкатиласкорая. Санитары понесли носилки, накоторых, прикрытая простынею, лежаламертвенно-серая красавицамулатка. Из кабины выбралась женщина-врач, бросилапару слов дежурному и тут обратилавнимание нанашу парочку, улыбнулась и, подталкивая узнавание, ударилав ладоши раз-другой в характерном ритме того, пицундского, танца, притопнуланожкою.
-- Какие встречи! -- сказала, когдаи Тамаз, и Ирина, наконец, улыбнулись. -- Меня звать Анни!.
Санитар катил по бесконечной древней галерее каталку с мулаткою, которую сопровождаладокторица, аТамаз и Иринасопровождали в свою очередь ее.
-- Дура! -- кивнуланакаталку Анни. -- Не ценит жизни! Вогналав вену тройную дозу омнопона.
-- Омнопон? -- вылущилаИринаиз невнятной ей французской речи знакомое словцо.
-- Mais oui, oui, -- улыбнулась врачиха.
-- Самоубийца, -- пояснил Тамаз. -- Грешница. А откудаты знаешь этотю ну как его?
-- Омнопон? -- напомнилаИрина. -- Сильное обезболивающее. Я папу целый месяц колола. Перед смертью.
-- Сама? -- удивился Тамаз мужеству жены.
-- А у нас покамедсестру дождешью
-- Онаговорит, -- перевел Тамаз для Анни, выказавшей налице заинтересованность, -- что кололаотца, когдаон умирал.
-- Mais oui, oui! -- согласилась та. -- Как и во всем насвете, тут главное -- доза.
-- Онаговорит, -- сказал Тамаз, -- что главное -- доза.
-- И все-таки удивительно, -- кивнулафранцуженкав сторону мулатки. -- С одной стороны, самообладание: надо ж в такой момент в вену попасть! С другой -- непонятная в самоубийце страсть к комфорту.
-- К комфорту? -- переспросил Тамаз.
-- Самая приятная смерть, -- сказалаАнни. -- Сладко засыпаешь. И -эстетичная.
-- Оначто, уже умерла? -- побледнелаИрина.
-- Quoi?
Тамаз перевел.
-- Поканет. Может, и вытащимю -- качнулаврач головою с некоторым сомнением.
-- Что онасказала? -- напряглась Ирина.
-- Что вытащат.
-- Нет, перед этим.
-- Что это самая приятная смерть. Как будто сладко засыпаешь. И самая эстетичная. Только это онаговорит чушь!
ЫРеноы Анни медленно ехал по главной улице Saint-Genevieve du Bois, Иринас Тамазом наЫягуареы следовали сзади.
-- И чего мы к ней потащились? -- ворчалаИрина. -- Сидели б даждали результатов.
-- Раз онасказала, что ей позвонятю Смотри как красиво!
Городок и впрямь был очень собою хорош, и в другой раз Ирина, конечно, заметилабы это. ЫРеноы свернул направо, наверх.
-- Старый город, -- перевел Тамаз надпись.
ЫРеноы остановился.
-- Ну вот, -- гордо сказалаАнни у двухэтажного коттеджакрасного кирпича. -- Тут я и живу! -- И добавилапо-русски: -- Будьте как дома.
Ириналежалапоперек широченной кровати в гостевой комнате и переключалателевизионные программы туда-сюда. В дверях появился Тамаз:
-- Ты точно не хочешь есть?
Иринатолько качнулаголовою.
-- Ты б видела, что заужин приготовилаАнни! Оливки, фаршированные анчоусами! Форель с луком! Маринованная лососина! А какое вино! А у тебя как назло пропал аппетит!
-- Ты издеваешься надо мною, Тамаз, да? -- спросилаИрина.
-- Почему издеваюсь? Ах! Я совсем забыл сказать: звонили из клиники. Ты совершенно здорова! Слышишь! Совершенно здорова! -- и Тамаз бросился к Ирине, поднял ее наруки, закружил.
Улыбающаяся Анни стоялав дверях:
-- Не так уж и совершенно! Ты забыл, что ей надо обратить серьезное внимание нагланды? 06.12.90 Преклонив колени, Иринапоставиласвечку перед ликом Богоматери.
У придела, недалеко от дверей, замерластарушкав черном, и, когдаИринавышланазалитую солнцем улицу предместья к поджидающим ее в Ыягуареы с открытым по случаю хорошей погоды верхом Анни и Тамазу, последовалазанею.
-- Простите, барышня, -- сказалапо-русски, но с легким каким-то налетом акцента. -- Как там в Москве? Неспокойно, да? Не опасно съездить?
Рядом со старушкою стояладевушкалет двадцати: внучкали, правнучка, и жадно, напряженно вслушивалась в получужой язык.
-- В Москве? -- и Иринаулыбнулась. -- А я, знаете, никогдав жизни в Москве не была. Мы из Тбилиси, правда, Тамазик?! -- крикнулавдруг навсю улицу и расхохоталась.
-- Так вот он какой, Париж!.. -- Иринастоялау Триумфальной арки и смотреланазалитые ярким желтым светом, обдуваемые искусственным предрождественским снегом сказочные Елисейские Поля, надесятки стройных, высоких, в разные цветавыкрашенных еловых деревьев.
-- Ты так говоришь, -- отозвался Тамаз, -- будто впервые его видишь.
-- Конечно, впервые! Конечно, Тамазик, впервые!
В модном салоне Иринас помощью двух продавщиц примерялаодин туалет задругим: все шли ей, каждый менял до неузнаваемости, но только, кажется, прибавлял красоты и обаяния.
Иринины облики мелькали перед Тамазом калейдоскопом так, что аж головашлакругомю 09.12.90 Катиться вниз было страшно и весело; сильно, правда, бросало из стороны в сторону, и так вдруг бросило нанебольшой пригорок, что отвернуть, отклониться не получилось.
Лыжанаткнулась налыжу, ускакала, освобожденная автоматическим креплением, Иринаполетелакубарем, зарылась в снег.
Но Тамаз уже был тут как тут: лихо вспорол белую целину прямо перед женою.
А онаулыбалась, обметая варежкою выбившиеся из-под шапочки волосы. Тамаз повалился рядом, принялся целовать Ирину.
Онаотбрыкивалась, счастливо хохотала, покавдруг не попала, затихла: это были те же самые кони, только каретастоялауже наполозьях и вместо выгоревшего ковраосенней травы расстилалась кругом белая целина.
Шевалье насвоем вороном ускакал далеко вперед, и теперь уже дамапыталась его нагнать, покрикивая накучера. Шевалье даже не оборачивался.
-- Herr Awchlediani! Herr Awchlediani! RuЯland! -- голос отельного служителя не вдруг пробился в сознание Ирины сквозь топот коней: служитель стоял наверху, возле игрушечного шале, держал наотлете трубку-радиотелефон.
И, хотя звонок из России мог означать что угодно, самое приятное -тревогакольнулаИрину.
Тамаз тоже встревожился: бросил жене лыжи, закарабкался наверх. Иринане поспевала.
Когдаже выбралась к гостиничке, Тамаз уже переговорил: служитель с телефоном как раз исчезал в дверях.
-- Маме очень плохо, -- объяснил Тамаз. -- И еще: проект наконкурсе провалилию 12.12.90 Такси остановилось возле тамазовародительского домапод вечер. Иринаналадилась выходить.
-- Погоди, -- сказал архитектор. -- Видишь лию -- и замялся. -- Я очень надеюсь -- ты не обидишься. Но давай я лучше схожу один. А? -- и как-то заискивающе заглянул Ирине в лицо. -- А ты поезжай в мастерскуюю Видишь лию -повторил. -- Наши, грузинские дела. Не все тут так простою Ну?.. Я или заеду затобой, или позвоню. Или пришлю кого-нибудью
-- Но, можетю -- гордость боролась в Ирине с тревогою, обида -- с любовью, -- может, я подожду в машине?
-- Не надо, -- качнул головою Тамаз. -- Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Поезжай, -- и слишком как-то резко выбрался из такси, скрылся в парадной.
-- Тамаз! -- крикнулаИринавдогонку отчаянно. -- Тамаз! У меня даже денег нет -- расплатиться.
Хлопнула, ухнулаподъздная тяжелая дверь.
-- Он оставил, -- сказал водитель, не оборачиваясь. -- Поехали.
-- Раз оставил -- поехали, -- согласилась Ирина.
Такси тронулось. Иринапокусывалапальчик: все равно ничего хорошего из этого не выйдетю 13.12.90 Тамаз появился под утро. Вошел в мастерскую крадучись, и Ирине, которая, конечно же, бодрствовала, показалось, что не потому крадучись, что заботится о ее покое, апотому, что чувствует себя виноватым.
Оналежалаякобы во сне, дышаларовно, покаТамаз беззвучно раздевался, а, когдаон осторожно, стараясь не задеть, не притронуться, устроился рядом, спокойно произнесла:
-- Что мама?
Тамаз даже вздрогнул:
-- Мама?
-- Ну да, -- пояснилас легкой издевкою в голосе. -- Мама.
Тамаз заикался очень редко -- и вот, это был как раз тот случай:
-- П-п-по=м-м-моему в п-п-по-рядке.
-- Ее сильно расстроило, что я выздоровела? -- спросилаИрина.
Тамаз спрятал глаза, не нашелся что ответить. 17.12.90 НатэлаСерапионовнадавиланазвонковую кнопку: Иринапристально рассматриваласвекровь сквозь широкоугольный, искажающий мир глазок. Потом открыла.
-- Здравствуй, милочка, -- сказалаНатэлаСерапионовна, входя в мастерскую решительно и по-хозяйски, нисколько не беря во внимание отнюдь не пригласительную позу невестки. -- Что не отпиралатак долго? Любовникапрятала?
Иринапроглотилаоскорбительную шутку, прошлазагостьей. Тапоправиласкособоченную картину, переставилацветочный горшок, смахнулас подчеркнутой брезгливостью невидимую пылинку со столаи, наконец, устроилась надиване. Иринас ногами, по-домашнему, селанапротив, в большое кожаное кресло:
-- Как вы себя чувствуете?
-- Как бы я себя ни чувствовала, умирать к сроку никому не обещала. А пообещаю -- выполню.
Ирине страшно сделалось воспринять эти словазанамек.
-- Я вам кофе сварю, НатэлаСерапионовнаю
Встала, пошланакухню, всыпалагорсть зерен в старинную деревянную мельницу, принялась методично, глядя в окно, вертеть ручку. Спиною почувствовалапристальный взгляд свекрови и, не обернувшись даже, спросила:
-- Что-нибудь не так?
-- Наблюдаю, -- ответилаНатэлаСерапионовна. -- Я многое в жизни повидала: и как намнимую девственность ловят, и как набеременность. Но чтобы насмерть!..
Иринаурониламельницу. Деревянный корпус раскололся, кофейные зерназаскакали по полу.
-- Ладно-ладно! Не делай большие глаза. Не строй святую Инессу.
Иринавзяласовок, веник, принялась подметать.
-- Не то что бы меня твой цинизм поразил -- цинизму границ не бывает. Но как тебе не страшно словами было такими играть? Сглазить ведь можно!
-- Вы что, убить меня собираетесь? -- с попыткой улыбки поднялаИринаголову.
-- Много чести будет -- душу из-затебя губить! Собираюсь только, чтоб ты знала: никого ты не обманула: ни меня, ни РевазаИраклиевичаю Тамаз -- мальчик, конечно, глупый. Он -- художник, простая душа. Но и у него глазаоткроются, уж я позабочусь. У тебя какие-нибудь анализы, снимки -- есть? Что ты действительно болелараком?
-- Уходите отсюда, НатэлаСерапионовна, -- сказалаИринатихо.
-- Я? Отсюда? Дас какой это стати?! Мастерскую сняламальчику я. Наденьги РевазаИраклиевича. С какой это стати отсюдауйду?!
-- Хорошо, -- согласилась Ирина. -- Вы, я вижу, хотите, чтобы уехала. Я уеду, если мне это скажет Тамаз.
-- Ах, какая хитрая! Тамаз мальчик гордый! Тамаз никогдане признается, что его провели как ребенка. Не-ет! ты уедешь сама!
-- Не уеду, -- ответилаИринатвердо. -- Сама -- не уеду.
-- Еще как уедешь! -- возразилаНатэлаСерапионовна. -- И не просто уедешь, априведешь мужика, устроишь, чтобы Тамаз застал тебяю не беспокойся: он -- не убьет! -- застал и выгналю к ебеней матери!
-- Давыю -- поразилась Ирина. -- Выю сумасшедшая!
-- Я?! -- расхохоталась НатэлаСерапионовна.
-- Сумасшедшая, -- тихо повторилаИрина: не свекрови уже -- себе.
-- Не-ет, милочка! Я очень даже нормальная. Реваз Ираклиевич собрал все подробности насчет тех десяти тысячю
-- Каких еще тысяч? -- удивилась Ирина.
-- Таких, что ты вымогалау Тамазав Пицунде. Ты в тбилисской тюрьме еще не бывала?
-- Десять тысяч?.. Вымогала?.. -- Иринаопустилась настул.
-- Вот, смотри! -- досталаНатэлаСерапионовнабумажку из сумочки, помахаланад Ириною в высоко вытянутой руке. -- У меня есть документы! Тамазик попросил эти деньги откупиться от абхазов. А Реваз Ираклиевич все выяснил: это ты с него требовала, ты!
юКрасные купюры закружились, полетели, как ржавые листья, во тьме, то и дело высвечиваемые пронзительным сиянием маяка; Тамаз шел по базару, осыпая Ирину лепестками розю
-- Хорошо, НатэлаСерапионовна, -- сказалаИрина. -- Я подумаю. Только оставьте меня сейчас одну.
Свекровь пикнулаэлектронными часами:
-- Сегодня среда? В понедельник передаю документы следователю. -- И, задержавшись намгновенье в дверях, произнеслаэдак проникновенно: -- И послушай моего доброго совета, милочка: никогданикого не лови больше насмерть. Это грех. Кощунство. Ах, да!.. -- как будто вдруг вспомнила. -- Ты ж некрещенаяю
-- Откудавы знаете?! -- простоналаИрина.
-- Как откуда? -- спросиласвекровь так наивно, как только сумела. -Конечно, от Тамазика.
И ушла.
Все плыло у Ирины перед глазамию Онавытащилаиз-под кровати чемодан, сумку, стала, как сомнамбула, бросать в них одно, другоею Приостановилась намгновенье, огляделась в задумчивости. Взялабанан-двухкассетник. Включила. Ожиламелодия, тасамая, под которую добиралась Иринаот Сибири до Грузии.
Сновапринялась было засборы, но вернулась к магнитофону, поставиланапол, посреди комнаты, приселанакорточки. Вырубиламузыку, нажаланакрасную кнопку записи. Сказала:
-- Тамазик, я еду домой: надо выписаться, попрощаться, вообще: уладить дела. Сам знаешь: все у нас с тобою случилось такю внезапно. Позвони мне туда. Я вернусь, как только позовешь. Мой телефон: дваноль двадвадцать два. Смешной телефон, правда?
Иринадумала, что бы добавить еще, пленкавертелась беззвучно, но тут внизу хлопнули дверцы подъехавшего автомобиля.
Иринаглянулав окно: Тамаз с приятелем извлекали из багажникауниверсалаогромный макет храма, возвращенный с конкурса. Водитель помогал изнутри.
Ириназасуетилась: бросилав чемодан какое-то платье, побежалав спальню снимать гобеленю
Храм уже стоял у подъезда, мужчины прилаживались поднять его, чтоб нести. Иринапоняла, что ничего больше не успеет, так и оставилагобелен повисшим наугловом гвоздике. Наскоро щелкнулачемоданными замочками, дернуласумочную молнию, накинулапальто, сунулав карман шапку. Выскочиланаплощадку.
Храм полз, надвигаясь по ближнему пролету, но, славаБогу, загораживал Ирину от Тамаза. Иринаскакнулабесшумно наверхнюю площадку, осторожненько перегнулась через перила, увидела, как вплывает храм в мастерскуюю
Когдадверь захлопнулась, легко и быстро сбежалавниз.
Выбралась из такси. Досталавещи. Пошлав здание. Намгновенье задержалась в дверях, обернулась.
Обернулась и от кассового окошечкав самый момент, когданужно было отдавать забилет деньги, и -- последней входя в загон надосмотр, и -- едваудерживаясь накрайней ступеньке аэродромного автобуса, и даже -- наверхней площадке трапа, раздражая подгоняющую не задерживать стюардессу.
Тамазане было. 21.12.90 В родном городке снегу успело навалить столько, что Иринаедвапробралась к полуподвальному оконцу междугородной.
-- Ой, Ирка, -- выскочилаТамарка, -- какие дела! Явилась -- не запылилась! Ну ты, подруга, даешь! Щас чаю поставлю.
Иринавытащиладвапузыря ЫСибирскойы.
-- Ну ты даешь! -- повторилаТамарка. -- Щас, сядем тихонечко. Связи нету. Тишина-покойю -- чай, закусочка, стакан -- все это между прочим, в процессе разговора. -- Ну чо ты, где, говори, давно приехала?
-- Я сейчас, Тамарка, княгиня, -- сказалаИрина.
-- Ну? Треплешься!
-- Зуб даю. Княгиня Авхледиани. Во, смотри, -- и протянулаподруге свидетельство о браке.
-- Ой, Ирка! Ну давай, давай, рассказывай! Умру щас! -- и Тамарка, вытерев руки о юбку, осторожно тронулаиринину кофточку.
-- Из Парижа. Хочешь померить? -- Иринапринялась расстегивать пуговицы.
-- Ой! -- запунцовелась Тамаркаи наделакофточку, осмотреласебя.
-- Нравится? -- спросилаИрина. -- Дарю, -- и набросиланаголые плечи облезлое тамаркино.
-- Чо, обалдела? -- не поверилата.
-- Дау меня такихю -- совралаИрина, чьи вещи остались в Тбилиси скорее всего навсегда.
-- Ой, подруга! Ну, я теперь!.. -- не находилаТамаркаслов.
-- Я, в общем, тут временно, -- как-то само собою взялаИринаподружкин тон, стиль. -- Замною муж должен приехатью
-- Ой, муж! Он чо, правда -- князь?
-- Правда-правда. Постой, послушай. Вот. Я, значит, домой, атам уже забито. В моей комнате зять спит. Ну, племянники. В общем, я -- в театр, аТоля уволился. Помнишь -- Анатолий Иванович, из Ленинграда?
-- Ага. Псих такой. По крыше бегал.
-- Вот. Меня наего место позвали. И комнату. Знаешь -- театральная общага, рядом с перчаточкой?
-- Ой, азачем тебе? Место, комната, если муж?
-- Постой, расскажу. Ты слушай. А он мне, в общем, должен звонить. По сестрину телефону. Сечешь?
-- Ну? -- продемонстрировалаТамарка, что сечет не очень.
-- Междугородные все через вас проходят?
-- Ну.
-- Ну вот ты, и девочкам тоже скажи, что, если из Тбилиси будет чо по алькиному номеру, чтоб поговорили, записали чо передать. Ну, и мне в театр или я там загляную Просекаешь?
-- Ага. А чо это затайны затакие?
-- Никакие, подруга, не тайны. Назятя нарветсяю Я ж машину папину продалаю
-- Машину? Ну ты, подруга, даешь!.. У него-то, небось, у твоего князя машин этихю
юСловарастворились, растаялию
юОднабутылкауже опустела, переполовинилась другаяю
-- юау них, понимаешь, подруга, такие обычаи. Отец с кинжалом, страшный! Я, говорит, тебя прокляну! А Тамазик меня так к себе прижимает, любовь, говорит, сильнее проклятия!
-- Здрово!..
юИ вот: по последнему глоточку осталось надонышках стаканвю
-- юя, значит, сто, аТамазик с ними дерется. Одного бросил, другогою
-- Каратэ, да?
-- Ага. Чо-то вроде. И тут тачкаподкатываетю
-- Агаю -- открывает Тамаркарот. -- И чо дальше?
-- Тамазик вынимает пачку денегю
юТак и досидели они, наверное, до самого утра. 27.12.90 ШлаЫДамас камелиямиыю Народу в зале собралось средне, впрочем, женщины постарше и девицы пострашнее всхлипывали, утирались платочками, не в силах спокойно перенести сцену объяснения Маргариты с отцом сожителя. Иринасиделанадо всеми, в звукобудке, и в нужных местах давалавердиевы скрипочки.
Охнуладверь. Иринамедленно-медленно, боясь и надеясь, надеясь и боясь, повернулаголову.
Это был, конечно, Тамаз: парижский, наколесиках, чемодан в руке, ворох роз -- в другой.
-- Ой! -- сказалаИринаи заплакала.
-- Вот, -- кивнул Тамаз начемодан. -- Платья твои привез.
В пустом и почти темном зрительном зале -- только рваные клочья тусклого дежурного светаедвадолетали со сцены -- сидели, держась заруки, Тамаз и Ирина. Порожняя шампанская бутылка, стаканы -- рядышком, наполу; насоседнем кресле -ворох цветов.
Рабочие, переговариваясь матом, разбирали декорацию. Иринаполушептала, задышливо, как в бреду:
-- Поверь, поверь, я ни в чем тебя не обвиняю, Тамазик. Я никогдани в чем тебя не обвиню. Человек, когдаон взваливает насебя что-то, рассчитывает силы. Хоть интуитивно. Ты знал, что я должнаумереть, тебя хватило бы надвагодадля любого сопротивленияю
-- Неправда, -- так же шепотом, лихорадочно возразил Тамаз. -- Я первый раз сделал тебе предложение, когданичего не зналю
-- Нет-нет, не перебивай, это не так, это не такю Ты сделал предложение. Но ничем бы это не кончилось. Ведь все были против: друзья, родителию Ничем бы и не кончилось -- вот и все!
-- Кончилось бы, кончилось! -- убеждал Тамаз.
-- Вот именно -- кончилось бы! -- поймалаИринавозлюбленного наневольном каламбуре. -- А тут надвагодаю Я и саматакая ж. Мне, когдапоставили диагноз, предложили операцию -- я почему отказалась? Тоже -- рассчитываласилы. Знала, что умереть -- мне их хватит, авот бороться зажизнью Человек не обязан быть железным. Подвиг -- это мгновенная концентрация духа. Во всяком случае -ограниченная во времению
-- Почему мы сидим здсь?
-- А ты что? -- чувствовалось: Ириназадаст сейчас главный вопрос, -- ты приехалю надолго?
-- Навсегда, -- твердо ответил Тамаз. -- Если тебе плохо в Тбилисию
-- Нет, Тамазик, нет! -- продолжалабить Ирину лихорадка. -- Я благодарназатвой приезд. Но это тоже только хорошие намерения. Родные, друзьяю Работа, в конце концов!..
юРазговор казался бесконечным, ходил кругами, поэтому, когдамы увидели наших героев бредущими зимними ночными улицами -- беззащитные цветы наморозе, парижское чудище навязнущих в снегу колесиках: очень эффектно! -- выяснилось, что продолжается он как бы с той самой точки, с того самого многоточия, накотором оставили мы его в зале:
-- юТбилиси сказка, СтранаЧудес, Зазеркальею Но маленькую Алису тудане пропишутю
-- Как не пропишут?! Как, то есть, не пропишут?!
-- Подожди, подожди, миленький! Я не в том смысле. Дахоть бы и в том. НатэлаСкорпионовнаю
-- Зачем ты ее так назвала?!
-- Извини, Тамазик, само сорвалось. И ты прав, что одернул. Это твоя матью Ты здесь все равно не выживешью
-- Совсем меня презираешь, да? Не считаешь мужчиной?
-- Считаю, миленький, считаю. Я верю: ты способен навсе. Ради меня, ради любвию Ради своей гордости. Но ты сломаешься тут, один, и я никогдасебе этого не прощу.
-- Как один? А ты?
-- А я не в счет. Я -- с минусом. Меня самое надо поддерживатью
юФигурки уменьшались, таяли. Словазатихалию
У подъездаподжидал квадратный Васечка.
-- Эй, парень, -- сказал Тамазу. -- Отойдем? А ты, Ираю давай. Давай-давай отсюдова!
-- Васечка! -- бросилась к нему перепуганная Ирина. -- Это ж муж мой! Оставь нас, пожалуйста, в покое!
-- Я сказал: чеши! Я тебя предупреждал? Предупреждал, спрашиваю?
-- Тамаз, не надо! -- крикнулаИрина. -- Не связывайся! Беги! -- и кивнуланадверь парадной. -- Я его подержу!
Но тут и сам Тамаз прикрикнул:
-- Уйди-уйди! Подожди в подъезде! Ну! Кому сказано?!
-- Если что с ним случится, Васечкаю -- тихо произнеслаИрина.
-- Слушай, -- добавил Тамаз. -- Кто тебя просит заменя заступаться, а? Я тебе кто: ребенок? женщина?! Уйди!..
Иринаубежалав парадную.
Тамаз пошел наВасечку.
Иринабросилацветы назаплеванный пол, принялась трезвонить, кулачком колотить во все двери подряд. И, перелетая навторой этаж, увиделамельком в окне, как блеснул зайчик предподъездного фонаря наполоске отточенной стали, которою ударяет ВасечкаТамаза.
У Ирины буквально отнялись ноги, и Тамаз успел уже осесть, аВасечкаподчеркнуто спокойным шагом полураствориться в темноте, покаонанашлав себе силы выбежать наулицу, броситься к супругу.
Напервом этаже однаиз дверей, наконец, отворилась. Заспанный мордоворот в трусах высунул голову:
-- Эй, кто тут народ будоражит?!
-- Ты что, правдаспалас ним? -- Тамаз приоткрыл глаза, приходя в себя после шока, и это были первые его словаю 28.12.90 Вымыв и с психопатической тщательностью вытерев руки, сопровождаемый Ириною, одетой в умопомрачительное парижское nйgligй, брезгливо лавируя меж мокрыми пеленками, корытами и детскими велосипедами, бормочапод нос:
-- Ужель тасамая Татьяна? -- Антон Сергеевич шел коммунальным общежитским коридором и только в конце его, у последнего, квартирного, выходаприостановился, взял Ирину заплечи, развернул, запустил руку в распах ее халатикаи внимательно, не глазами -- пальцами, осмотрел грудь.
-- М-даю -- хмыкнул.
Высунувшись из кухни, заними давно уже наблюдаланечесаная соседка, исполнявшая в ЫДаме с камелиямиы заглавную роль. Но Ирину не смутило и это, как не смутил докторов жест.
Антон Сергеевич вынул руку из распаха, сказал: