Крамер Марина. Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут

Марина Крамер
Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут

Дневник.

   «Если мне вдруг приходит в голову оглянуться назад, то я всегда почему-то думаю: это не я, а два разных человека живут по одному паспорту. Все у них одинаковое – данные, фотография, а сами они разные. Разве кто-то признал бы в длинноволосой блондинке в красном халате, курящей сигарету и восседающей в кресле на втором этаже загородного особняка, девочку в белой больничной робе? Да ни за что. Но это одна и та же женщина, уж поверьте мне, я-то это знаю, как никто…»

   …Ей двадцать три года. Высокая худощавая блондинка с ярко-зелеными глазами, эффектная и видная, она в очередной раз бросила институт и работает сестрой в больнице, в самом грязном и тяжелом отделении – в хирургии. Бомжи, алкаши, пьяные, трезвые, резаные, колотые – все это их контингент. Когда видишь это постоянно, создается ощущение, что нормальных мужчин просто не существует – только это быдло. И что интереснее всего, едва отлежавшись, они начинают лезть под юбку, страшно оскорбляясь, когда им отказывают. Алена так и делает, причем в грубой форме – иначе не доходит. В конце концов, она у себя одна, а кроме того, ревнивый муж прибил бы ее на месте, если бы в чем-то заподозрил. А это с ним происходит регулярно – он ревнует ее к любому, кто попросит передать деньги кондуктору, не говоря уже ни о чем большем.
   Как ее угораздило выйти замуж за вспыльчивого, ревнивого и неуравновешенного Вадима – сама до сих пор не понимает, хотя мается уже третий год.
   Возможно, этого брака и не было бы, если бы не мать и Алик…
   Отчим, молодой, здоровый кобель, начал приставать к двадцатилетней тогда еще Алене через неделю после появления в их с матерью двушке. Огромная горилла с накачанными бицепсами и полным отсутствием серого вещества – Алена всегда удивлялась, что мать вообще в нем нашла? Он прохода девушке не давал, стараясь ухватить то за грудь, то за зад, а однажды просто вырвал задвижку на двери в ванную и, притиснув к стиральной машине, порвал Аленины нехитрые шмотки вместе с бельем.
   – Ну, куда ж ты, дурочка? – хрипло шептал Алик, пытаясь преодолеть сопротивление. – Я ж тебя не обижу…
   Если бы не стаж работы в отделении, где приходилось иной раз самим утихомиривать буйных больных, ей вряд ли удалось бы вырваться от излишне любвеобильного «папика». Ударив его в пах коленом, а потом добавив по темени большой железной кружкой, в которой крахмалился колпак, Алена подперла дверь ящиком для обуви, наскоро оделась и выбежала из квартиры.
   Прослонявшись по городу до позднего вечера, позвонила Вадиму, с которым встречалась около года.
   – Вадик, у меня проблема.
   – Что? – обеспокоенно спросил тот.
   – Ночевать негде, – честно призналась Алена.
   – Опять поцапались?
   – Хуже, – со вздохом проговорила она, прислонившись спиной к стеклу телефонной будки. – Я ему голову разбила.
   – Приставал? – грозно спросил Вадька, не раз и не два слышавший от нее истории на эту тему.
   – А ты как думаешь? Неужели я от скуки ему по репе двинула?
   – Ты где сейчас?
   – Стою в центре, у кинотеатра «Русь».
   – Деньги есть?
   – Рублей десять.
   – Так, не дергайся, сейчас приеду, – пообещал он, кладя трубку.
   Алена села на скамейку, натянув на замерзшие руки рукава старенькой джинсовки. «Ну что за жизнь? Молодая, говорят, красивая, фигура хорошая, и мозги вроде тоже при мне, в институте училась, а живу… теперь вот даже ночевать негде».

Дневник.

   «Маман, разумеется, поверит своему Алику, вечно я у нее во всем виновата – и что жизнь ей испортила, и что денег мало приношу, и что мужики ее на меня вечно облизываются. А зачем было рожать в четырнадцать лет? Просила я ее, что ли? И теперь ситуация: дочери двадцать, а матери тридцать четыре! Было бы куда уйти – даже не задумалась бы, но общагу ни в институте, ни в больнице не дают, потому что городская».

   Вадим бежал, оглядываясь по сторонам, искал свое сокровище, которое уже совсем примерзло к мраморной скамье. Был он высок, в меру худощав, хотя и совсем не спортивен, очень следил за собой. Как обычно, принес шоколадку, поцеловал Алену, обнял:
   – Ну, поехали?
   – Куда?
   – Ко мне. Я с предками переговорил, хватит нам уже по друзьям шататься, давай жить, как все люди.
   – Это что – предложение? – удивилась Алена, зная, что его родители не одобряют их отношений, более того – мать категорически против.
   – А ты не согласна? Или выбор есть?
   Вот она, ключевая фраза, – нет у Алены выбора.
   Семейная жизнь началась с этого высказывания об отсутствии выбора и продолжалась в том же ключе все три года, вплоть до вчерашнего вечера, когда подвыпивший муж прилично поддал Алене за отказ разделить с ним супружеское ложе, то есть диван.
   Глядя утром в зеркало, она едва не ревела от злости – фингал во весь правый глаз, губы опухли, на руках – кровоподтеки. Порезвился Вадик… Сейчас на работу придется идти в солнечных очках. И это в декабре-то! Ладно, была бы дорого одета, сошла бы за модную, но в китайском пуховике и старых сапогах…
   – Вот же сволочь, а? – разглядывая приобретенное «украшение» в зеркале, пробормотала Алена и вышла на кухню, налила себе кофе под пристальным взглядом свекрови, вынула сигарету.
   – Опять?! – вздернула та тщательно выщипанные брови. – Алена, я же просила! Это неприлично!
   – Да? – усмехнулась Алена. – А на работу идти в таком виде – прилично?
   Сняв очки, она продемонстрировала свекрови синяк, кое-как замазанный тональным кремом.
   Свекровь отставила на блюдце фарфоровую чашечку с кофе, зачем-то дотронулась кончиками пальцев до кружевного жабо голубой блузки, поправила убранные в строгую прическу волосы.
   – Что это? – спросила она, стараясь не смотреть на посиневшую скулу и заплывший глаз невестки.
   – Да бросьте вы, Регина Аркадьевна! – с досадой ответила Алена, возвращая на прежнее место очки. – Вы прекрасно знаете – что. Можно подумать, ваш сын первый раз меня бьет!
   – Значит, ты этого заслуживаешь, Аленушка! – отрезала свекровь, моментально приготовившись отражать нападение, если оно вдруг последует. – Мой муж никогда не позволяет себе поднять на меня руку.
   – Тогда где же Вадим этому научился? – поинтересовалась Алена, отставив чашку с кофе и в упор глядя на свекровь поверх неуместных солнечных очков. – И что значит – заслуживаю, интересно? Чем? Тем, что горбачусь в больнице и прихожу ночевать домой два раза в неделю, в то время как он лежит на диване и спускает все, что я зарабатываю?
   – Он ищет работу, ты ведь знаешь.
   – Все два года? Он окончил институт и рад возможности ничего не делать. А я опять бросила учиться, потому что жить нам не на что, а брать у вас я не могу. И после всего этого он еще и лупит меня – не слишком ли?
   – А ты подумай, где оказалась бы, если бы Вадим не привел тебя к нам в дом! – немедленно предложила свекровь, никогда не упускавшая возможности напомнить невестке о своем благодеянии.
   Разговаривать бесполезно: свекровь, такая идеальная, ухоженная и правильная, никогда не понимала и не желала понимать Алену, которую терпела, зажав нос. Как помойную кошку, что принесло в дом любимое чадо ради озорства.
   Алена вымыла кружку и пошла в коридор. Из комнаты вынырнул лохматый и похмельный Вадим.
   – Денег оставь! – велел он, протирая заспанные глаза.
   – Пошел ты! – процедила она, пытаясь справиться с заевшей молнией на пуховике. – У мамы возьмешь! – Захлопнув дверь перед самым его носом, она, не дожидаясь лифта, побежала по лестнице вниз.
 
   Зима никак не желала становиться нормальной сибирской зимой, постоянно удивляла то резкой оттепелью, то снегопадом и заморозком. Сегодня под ногами чавкало и хлюпало, посыпанный специальной смесью снег растаял и напоминал грязно-серую кашу. В такую погоду и люди выглядели какими-то серыми, съежившимися. На остановке находилась толпа, автобусы ходили редко. «Да что ж такое-то, – с досадой подумала девушка, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда должно было подойти маршрутное такси. – И так денег нет, теперь еще и за маршрутку рассчитываться». Но вот показался «пазик», и Алена вместе с толпой двинулась к нему. Пробравшись на заднюю площадку, она забилась на сиденье в самый угол, подняла воротник пуховика и отвернулась к окну, чтобы хоть как-то оградить себя от любопытных взглядов соседей.
 
   Переодеваясь в персоналке в костюм, Алена поймала на себе взгляд напарницы Таньки. Веселая, миловидная брюнетка чуть постарше самой Алены, Танька была, пожалуй, единственной ее приятельницей.
   – Опять? – с сочувствием спросила она.
   – Ой, Тань, давай не будем! Свекровь меня все утро полоскала, и ты еще!
   – Слушай, ну наберись ты смелости и вали от него! Дураку ясно, что дальше будет только хуже. – Танька красила перед зеркалом свои пухлые губы, тщательно накладывая помаду кисточкой. – Посмотри, на кого ты похожа, ведь ужас! Красивая, стройная, интересная – а выглядишь дешевкой, ей-богу, да еще и постоянно в синяках! Ты вокруг-то оглянись, на тебя ведь вся ординаторская облизывается, и не только наша, между прочим!
   – И что? Начать соглашаться на каждое предложение? Проблем-то не убавится, скорее наоборот, меня тогда Вадька точно пришибет. Помнишь, на прошлый Новый год чем дело кончилось, когда меня заведующий танцевать пригласил в кафе? Этот дурак мне три пальца сломал.
   – А ведь я тебе говорила, не бери его с собой. Вечно ты в Тулу со своим самоваром! Любовь, блин! – фыркнула Танька, убирая помаду в косметичку.
   – Господи, да какая там любовь! Мне идти некуда, ты ведь знаешь! Любовь! – Алена возмущенно передернула плечами. – Пойду я накрываться, а ты старшей шепни, что я на планерку не выйду – куда с такой мордой?
   – Хорошо. Ты дежуришь сегодня?
   – Да, полторушка.
   Танька убежала на планерку, а Алена побрела в свою перевязочную, извлекла там из бикса хирургическую маску, которая закрывает всю голову и лицо, оставляя только глаза, нацепила ее, спрятав волосы. Фингал, конечно, все равно виден, но поменьше все-таки. Да и не впервой – все отделение в курсе ее бурной личной жизни, очень уж она наглядная, жизнь-то.
   Сейчас уже никто из докторов не изощряется в остротах по этому поводу, а вот раньше! Алена постоянно плакала от стыда и обиды, пока, наконец, сам заведующий не запретил комментировать ее синяки и ссадины, которыми очень часто оказывались украшены Аленины лицо и руки. Никто не мог понять, почему она позволяет своему мужу вытворять такое, но что – каждому лично объяснять?
   – Ох, горе ты, Аленка, горе! – делая пункцию больному, говорил пожилой Андрей Сергеевич. – Такая видная девка, а живешь с идиотом. Дала бы сдачи разок, он бы в другой раз думал.
   – Ага! – усмехнувшись невесело, проговорила Алена. – Мечтаете лицезреть меня в собственном отделении на койке, а не в перевязочной?
   – Нет, подозреваю, что у него сразу же пропала бы охота тебя трогать.
   – Не думаю, Андрей Сергеевич, – она начала собирать инструменты. – Человек, однажды ударивший женщину, уже не остановится.
   – Ну, ведь умница, сама все прекрасно понимаешь, а делаешь глупости.
   Подобные разговоры он заводил с ней постоянно, жалел, относился по-отечески, но безрезультатно – уйти от мужа Алена не могла, оставалось терпеть.
   …После обеда, часа в четыре, когда дневная смена начала собираться домой, она прилегла на кушетку в персоналке и задремала. Девчонки ее не трогали, знали, что спит она чутко и сразу вскочит, если будет надо. Но сегодня ничего не происходило, поступлений не было, и Алена спокойно проспала до шести вечера, когда нужно было делать уколы и капельницы.
   Она уже почти закончила, когда прибежала Милочка, дежурившая на посту. Она работала два месяца, всего боялась и, чуть что, впадала в панику. Если что-то случалось, ее удлиненное личико выражало испуг и растерянность, Милочка начинала бестолково метаться по коридору, совершенно теряя голову. Вот и сейчас она влетела в процедурный кабинет и, округлив глаза, зачастила:
   – Алена, позвонил ответственный врач, велел готовить спецпалату, сейчас какого-то крутого поднимут! Говорит, даже с охраной!
   – Ну иди, готовь, – пожала Алена плечами.
   – А заведующий завтра что скажет, а? Ведь без его ведома…
   – Милка, не дури мне голову – ответственный распорядился, значит, все! Наше дело маленькое.
   Милочка убежала, а Алена села вместо нее на пост. Буквально через двадцать минут на площадке щелкнули двери лифта и послышался резвый топот и скрип каталки. Увидев перед собой шестерых бритых крепких парней в кожанках, Алена слегка струхнула. Один, навалившись грудью на барьер поста, рявкнул ей прямо в лицо:
   – Чего расселась, кукла? Где нам тут палату обещали?
   – Где история болезни? – взяв себя в руки, спросила девушка.
   Тонкая папка шлепнулась на стол.
   – А теперь оторви зад и проводи! – приказал браток.
   – В конец коридора, там направо, сами не заблудитесь, – ответила Алена, записывая данные в журнал, и в тот же миг сильные руки подняли ее за костюмную рубашку и перекинули через пост, уронив на пол. Она упала на четвереньки прямо рядом с каталкой, та же рука взяла ее за шиворот и поставила на ноги.
   – Я не понял – ты сильно грамотная? – лениво произнес браток. – Сейчас под второй глаз фару нарисую.
   – Не надо, – попросила Алена, пытаясь стоять ровно и не трястись. – Идемте.
   На всякий случай она даже не взглянула на больного, лежащего на каталке, вообще боялась оглянуться или сделать лишнее движение, памятуя о перелете через пост. В палате все было готово – постель расправлена, свет горит…
   – Перекладывайте на постель, – сказала Алена парням, вошедшим за ней, и убрала одеяло.
   Они легко подняли лежащего на каталке и бережно опустили на кровать. Девушка приблизилась, чтобы накрыть его одеялом, и замерла.
   «Господи, я подобного и не видела никогда», – пронеслось в Алениной голове. Перед ней лежал такой мужчина, что у нее заныло внутри от желания хотя бы просто прикоснуться. Поспешно накинув одеяло на это великолепное тело, Алена, вспыхнув, выскочила из палаты. За ней вышел тот самый браток, что так небрежно заставил ее показать им дорогу.
   – Слышь, кукла, ты за старшую тут? – взяв Алену за локоть, спросил он.
   – Сейчас – да.
   – Короче, подруга, сделай все, как папе родному бы сделала.
   – У меня нет папы.
   – Твои подробности. Главное, чтобы все было правильно, и в обиде не будешь, – с этими словами он сунул ей в нагрудный карман зеленую бумажку, не забыв при этом пройтись пальцем по груди. Алена отпрянула, вытащила деньги и запихнула их ему за воротник футболки.
   – Я зарплату получаю.
   – Ну, как знаешь.
   Алена взяла историю и побрела в процедурный кабинет заряжать капельницу. Судя по титульному листу карты, пациенту было тридцать лет, звали его Григорием Валерьевичем Грачевым. В графе «профессия» стояла расплывчатая запись «частный предприниматель». Ну конечно! С каких пор частные предприниматели гуляют с такой охраной? Имелись у гражданина два огнестрельных ранения в левое плечо и левое подреберье, его прооперировали, удалив селезенку.
   «Чует мое сердце, побегаю я сегодня, а мне ведь еще и завтра до пяти работать. Черт возьми, почему так не везет? И не наше отделение сегодня принимает, а этого к нам закинули, видимо, и правда не так прост».
   Алена взяла жгут и стойку с капельницей и пошла к больному. Охрана его уже вполне освоилась в больнице, сняв куртки и расположившись во второй комнате на диване. Двое сидели с больным – один в изголовье, другой в ногах. При Аленином появлении оба вскочили, вынув пистолеты. У нее от страха затряслись руки.
   – А, это ты! – протянул один, пряча оружие. – Заходи, чего встала?
   Он посторонился, насмешливо оглядывая побелевшую от страха медсестру, и, так как она не шевелилась, подстегнул:
   – Ну? Сквозняк будем разводить, или ты уже войдешь все-таки?
   Алена вошла, опустив стойку возле кровати и касаясь руки больного окоченевшими вмиг пальцами. Он вздрогнул и открыл глаза – холодные синие льдины уставились ей в лицо.
   – Григорий Валерьевич, вы, может, пить хотите? – тихо спросил один из охранников.
   – Нет. Ты кто? – спросил он у девушки чуть хрипловатым голосом.
   – Алена.
   – Где я?
   – В больнице, у вас плечо прострелено и левый бок. Дайте мне руку, пожалуйста, я поставлю капельницу, – попросила она, теряясь под его взглядом.
   Он вытянул руку и сжал кулак, вена надулась в палец толщиной, но руки у Алены ходили ходуном, она боялась даже притронуться.
   – Кто девчонку напугал? – негромко спросил он, глянув в сторону охраны. – Ты, Кочан? Кочерыжку вырву.
   – Да я ничего, – пожал плечами Аленин знакомец.
   – Вышли все! – велел Грачев, и вмиг никого не стало. – Коли, не бойся, – сказал он, закрывая глаза.
   Алена собрала нервы в кулак и быстро вколола в вену, укрепила иглу пластырем.
   – Посиди со мной, Алена, – попросил Грачев, не открывая глаз.
   – Мне нужно работать…
   – Немного, пять минут, прошу тебя…
   Она присела на табуретку возле кровати. Здоровой рукой он взял ее пальцы, и от неожиданности Алена вздрогнула.
   – Ты меня боишься? – удивился Грачев. – Не надо, не обижу. Откуда синяк такой?
   – Было дело, – уклонилась она от ответа.
   Его пальцы нащупали тонкое обручальное кольцо на правой руке.
   – Ты замужем?
   – Да, – вздохнула Алена, вспомнив о своем драгоценном супруге, который сейчас наверняка сидит в каком-нибудь баре со своими дружками и пьет пиво.
   – И давно?
   – Три года.
   – И дети есть?
   – Нет, – «к счастью», добавила она уже про себя.
   – Сколько же тебе лет? – продолжал допрос Грачев, не выпуская ее руку.
   – Двадцать три, – она поднялась, собираясь уходить, но он удержал:
   – Побудь еще немного.
   – У меня очень много работы, правда. Я ведь приду к вам убирать капельницу… Пожалуйста, если это возможно, попросите свою охрану не вынимать оружие, это очень пугает, я могу сделать что-то не то.
   – Хорошо. Но ты точно зайдешь? – недоверчиво спросил он, не выпуская ее пальцев.
   – Куда же я денусь! Я еще и завтра приду перевязки делать.
   – Разве ты утром не сменишься? – удивился Грачев.
   – Нет, я до пяти работаю.
   – Кошмар.
   – Я привыкла.
   Аккуратно высвободив пальцы, Алена вышла из палаты, Кочан, стоявший за дверью вместе с остальными, увязался за ней следом.
   – Слышь, а нельзя поменять местами кровать и диван? А то он лежит как на ладони, чуть что – сразу грохнут.
   – Кто? – удивилась она.
   – Желающих полно, – усмехнулся Кочан. – Так можно?
   – Меняйте, мне-то что?
   – Отлично. Слушай, а ты ничего, красивая, да и не борзая вроде, я таких люблю! – подмигнул он. – Может, поладим?
   – Нет.
   – А что так?
   – Я замужем.
   – Да ладно! – не поверил он, и Алена продемонстрировала обручальное кольцо. – Так я тебе не замуж предлагаю, а пообщаться немного в неформальной обстановке.
   – Мне некогда.
   – Ну, как знаешь!
   И он удалился в палату к Грачеву, а Алена пошла в курилку, чтобы немного привести себя в чувство, села на подоконник и задумалась, прикуривая. Денег до получки не хватит, это ясно, сапоги вот-вот развалятся, на новые денег, увы, нет и не будет. Большую часть зарплаты она отдавала свекрови, чтобы не выслушивать ее причитания по поводу нахлебников и захребетников, относящиеся скорее к ее сыну, чем к Алене, но ему она этого не говорила, высказывала только невестке.
   – Аленка, вот ты где! – вырвал ее из тягостных раздумий голос Милки. – Мы тебя ужинать ждем.
   – Да, иду, – Алена спрыгнула с подоконника и пошла в персоналку, где пахло жаренной на сале картошкой.
   – Ну, где ты блуждаешь опять, Алимова? – накинулась на Алену Людмила Олеговна, самая пожилая медсестра в отделении, одинокая тетка лет сорока пяти, воспитывающая без мужа двух девочек. – Остывает все!
   – Не бухти, Олеговна! – отмахнулась Алена, садясь на диван и подтягивая к себе тарелку с умопомрачительно пахнущей картошкой.
   – Девчонки, а я сегодня та-ак струхнула, – вступила в разговор санитарка Надюшка, работавшая в перевязочной вместе с Аленой. – Пошла полы мыть в сорок шестой палате, толкаю дверь – а на меня жлоб выскакивает! Ты кто, говорит? А я обалдела и отвечаю: Надя из перевязочной… – Тут все дружно захохотали, представив выражение круглого Надюшкиного лица, и Надежда немного обиделась: – Да ладно вам, дальше слушайте! А он – что делать собираешься? Полы, говорю, мыть буду… Так он даже в ведро заглянул, ей-богу! Что же это за фрукт там лежит, что они даже воду в ведре проверяют?
   – Нам не скажут, – заверила Людмила Олеговна, подкладывая картошку в Аленину тарелку. – Завтра докторам и заведующему заплатят, а с нас потом требовать будут, мол, деньги уплачены – шевелитесь. И ведь никто не спросит, а дошли до нас-то деньги эти или нет.
   – Вы, Людмила Олеговна, только о деньгах и думаете, – вполголоса высказалась Милочка.
   – Да?! – взвилась женщина, вскочив и уперев руки в бока. – Ты-то, сопля, что об этом понимаешь?! Или ты растишь двоих детей без отца, а? Крутишься на двух работах, чтобы им на завтрак кусок колбасы купить? Нет, ты с папой-мамой живешь, на всем готовом, и работа эта тебе только как побочный заработок, чтобы на автобус у мамы не просить! И в институт метишь на тот год? Потому и работаешь как попало, препараты до сих пор путаешь, ни доз не знаешь, ничего! А мы с Аленкой должны вкалывать, как каторжные, потому что нам семьи кормить надо, потому что у меня дети, а у нее мужик-захребетник!
   – А это ваши проблемы, между прочим! – вдруг бросила Милочка, с вызовом глядя на покрасневшую от гнева Людмилу Олеговну. – Надо правильно выходить замуж и потом так себя вести, чтобы мужик не сбегал и не оставлял с двумя детьми, вот!
   Людмила Олеговна от гнева не могла сказать ни слова, хватала ртом воздух, а Алена спокойно взяла ее за руку и сказала, не глядя ни на кого:
   – Олеговна, расслабься. Зачем доказывать глупому ребенку, что он глуп? Поживет, пообломается немного, убедится, насколько все в жизни сложно и нерадужно. Садись, чайку попьем, – усадив напарницу обратно на диван, она взяла кружку и, налив крепкого чая, протянула немного успокоившейся Олеговне.
   Милочка повернулась к Алене и хотела что-то сказать, но та предостерегающе глянула и сказала:
   – Лучше оставь свое мнение при себе, иначе завтра же вылетишь из нашей смены. А больше с тобой никто возиться не станет – нахальных и бестолковых дур нигде не любят. И мы-то тебя терпим только потому, что больше ни одна смена тебя не захотела, а мы пожалели. Так что закрой рот и молчи.
   Милочка обиженно поджала губы и села на краешек дивана. В словах Алены не было ни слова выдумки – Милка не понравилась девчонкам в отделении сразу, как только устроилась на работу. Она с первого дня поглядывала на всех свысока, кичилась тем, что готовится поступать в институт, и общалась в основном с Аленой, так как услышала, что та тоже учится. И именно Алена и Людмила Олеговна согласились взять ее в свою смену, так как больше никто не захотел учить новую сестру с таким характером и отношением к коллегам.
   Медсестры уже заканчивали ужин, когда к ним вошел один из грачевских охранников:
   – Девки, там у нашего температура, кажется, посмотрите кто-нибудь!
   Алена побежала в палату, за ней – Милка, успевшая прихватить с поста тонометр и градусник.
   Грачев метался по постели, от него просто веяло жаром, даже градусник можно было не ставить – сорок, не меньше.
   – Может, врача? – предложила перепуганная мордами охраны Милка, опасливо оглядываясь.
   – Не надо, я сама. Неси лед и чистую простыню, я пока «литичку» сделаю.
   Обернув горевшее тело Грачева холодной мокрой простыней, Алена обложила его еще и пузырями со льдом, сделала два укола.
   – Иди спать, – велела она Милке. – Я посижу.
   – Может, лучше я? – нерешительно предложила она. – Тебе ведь еще завтра весь день…
   – Ты не справишься. Олеговне скажи, что ее будить не буду, санитарки тоже пусть ложатся, только записку мне на пост киньте, кого во сколько утром поднять.
   Обычно они дежурили ночью по очереди, выходило по два часа, иногда санитарки предлагали свою помощь, если не успевали или не хотели мыть с вечера длиннющий коридор. Но сегодня поднимать кого-либо на дежурство Алена не стала.
   Она осталась одна в компании шестерых мужиков с явно уголовным прошлым и настоящим. Они зыркали в ее сторону, но Алена не обращала внимания, все мысли были заняты только тем, как бы сбить температуру. К пяти утра ей это удалось, жар у Грачева спал, он перестал метаться и стонать, задышал спокойнее, засыпая. Алена тихо встала и вышла на пост. Ложиться смысла уже не было – через час подавать сводку о больных в приемное отделение. Она вынула сигарету и пошла в курилку, где обнаружила Кочана.
   – Ты что, следишь за мной? – спросила девушка, доставая зажигалку.
   – А может, это ты за мной следишь? – улыбнулся он. – Слушай, а правда, кто тебе в глаз дал?
   – Что это вам всем мой глаз покоя не дает? В темноте на дверь наткнулась.
   – Ну да! А дверь эта на кулак походила почему-то. Что я – по морде никого не бил? Кому ты лечишь?
   – Отстань, а? – попросила она. – И вообще – тебе не пора к объекту?
   – Нет. Сейчас не мое время.
   – О, у вас прямо как у нас! – усмехнулась Алена. – Все по часам! Ладно, мне пора уколы делать, к твоему тоже зайду.
   – Буду ждать с нетерпением!
 
   Весь день глаза у нее слипались, она еле шевелила руками, то и дело путая инструменты и раздражая врачей своей медлительностью.