Владислав Крапивин
Мушкетер и фея
и другие истории из жизни Джонни Воробьева
Бегство рогатых викингов
Герои наших историй живут в подмосковном городке. На улице, которая называется Крепостная. Дело в том, что в давние времена, когда по полям шастали орды кочевников, здесь стояла крепость. Небольшая, деревянная, с бревенчатыми восьмиугольными башнями. Потом она сгорела и разрушилась. Остался только земляной вал да овраг, который раньше, говорят, был крепостным рвом. Но скорее всего, это просто легенда, потому что овраг далеко от вала. Да еще название улицы напоминает о старине.
Вал густо порос одуванчиками. В овраге растет крапива, булькает ручеек и живут стрекозы и лягушки. На Крепостной улице живут мальчишки.
Конечно, там есть и взрослые, но речь главным образом пойдет о мальчишках.
Улица широкая, но тихая. Машины по ней не ходят, потому что она упирается в овраг. Дорога заросла, и даже сквозь узкий асфальтовый тротуар пробиваются лопухи. Домики прячутся в палисадниках с сиренью.
Сами понимаете, что такая улица – рай для футбола. И для всяких других игр.
Сережка возвращался поздно вечером и на кухне, сдержанно кряхтя, начинал заклеивать пластырем ссадины на ногах.
– Ну и побоища у вас! – сказал я однажды. – Каждый раз с отметинами приходишь.
Сережка, вытянув шею, пытался облизать ссаженный локоть.
– Подумаешь… побоища, – ответил он. – Какие это… побоища… Чушь… Вот в прошлом году…
И, лизнув наконец локоть, поведал эту историю.
В конце июня их осталось пятеро. Почти все «овражники» – ребята с этого конца – разъехались кто куда: в лагерь, к бабушкам, на юг, а один даже в тайгу с отцом-геологом.
А из компании Тольки Самохина никто не разъехался. Или сговорились, или случайно так получилось, но их как было, так и осталось шестнадцать, не считая всякой мелкоты.
У пятиклассника Сережки Волошина и его друзей никогда не было прочного мира с Толькиной компанией. Кто тут виноват, сказать нелегко. Однако все отмечали, что Самохин – человек въедливый и зловредный. Он ко всем придирался и никогда ничего не прощал. Сережке он, видно, не мог простить, что тот не подчиняется. Не считает его, Тольку, командиром в здешних местах, а сам имеет «армию». Правда, Сережкина армия была не такая большая и воинственная, но, пока она была в сборе, могла постоять за себя. И вдруг неприятность – разъехались!
Те, кто остался, жили в одном дворе. В двухэтажном доме – мальчишки, а в маленьком, в глубине двора, – девчонка Виктория. Или попросту Вика. Одноклассница Сергея.
Викины родители были путешественники. Они не поднимались на снежные вершины, не искали рудные залежи и не раскапывали в песках древние города, они просто ездили. Каждый отпуск они проводили с туристскими группами то на Черном море, то в Ленинграде, то на Волге. А воспитывать Вику приглашали папину сестру Нину Валерьевну.
Нина Валерьевна была худая, длинноносая и печальная женщина. То, что она тяжело больна, подразумевалось само собой. Это все знали, когда еще Виктории на свете не было. А если кто-нибудь спохватывался и пытался узнать о ее болезнях подробнее, Нина Валерьевна медленно и выразительно поднимала глаза на невежу. «Как же вам не стыдно? – говорил этот взгляд. – Мучить бедную женщину, жизнь которой висит на паутинке!» И невеже становилось стыдно.
Чтобы окружающие не забывали о ее страданиях, Нина Валерьевна постоянно сообщала: «Ах, как у меня болит голова». Фразу эту она произносила регулярно через каждые четыре с половиной минуты.
То, что ей приходилось воспитывать Вику, Нина Валерьевна считала подвигом. Она так и говорила: «Надеюсь, люди когда-нибудь поймут, какой подвиг я совершаю».
Может быть, Викины родители это понимали, но они были далеко. А Вика не понимала.
– Уик-то-о-риа-а! – на иностранный манер голосила по вечерам Нина Валерьевна. – Пора домой! Слышишь?! Все нормальные дети уже спят! Уик… (Ах, как у меня болит голова!) …ториа. Не заставляй меня снова принимать валокордин!
– Выходит, я ненормальная! – шептала в каком-нибудь укрытии Вика. – Ну и отлично. Тогда мы еще погуляем. Ага, мальчики?
Как все нормальные девчонки, Вика гоняла с ребятами футбол, временами дралась, ныряла с полузатопленной баржи и никогда не забывала, что она девочка. Довольно часто Вика появлялась во дворе в модном сарафане или платье и вопросительно поглядывала на ребят. Мальчишки понимали девчоночью слабость и сдержанно хвалили обнову.
Платья и сарафаны Виктория кроила из прошлогодних туристских нарядов матери и шила на расхлябанной швейной машинке, которая постоянно ломалась. Чинили машинку братья Дорины.
Братья были близнецы, хотя и ничуть не похожие: Стасик белобрысый, а Борька худой и темноволосый. Жили они душа в душу. И увлечения у Дориных были одинаковые. Больше всего они любили книжки про технику и роботов. Дома у них был механический кот для ловли мышей, звали его Меркурий. Правда, ни одной мыши он не поймал, зато бросался под ноги гостям и хватал их за ботинки железными челюстями…
Еще в этой компании был первоклассник Джонни. Вернее, даже не первоклассник. В школу он лишь собирался, а пока ходил в «подготовишку» – самую старшую группу детсада. Но ведь те, кто, например, только перешел в пятый класс, тут же называют себя пятиклассниками, не дожидаясь новой осени. Вот и Джонни не стал ждать.
Имя Джонни было ненастоящее. Вообще-то его звали Женька. Но Женькин язык имел маленькую странность: не умел выговаривать букву «ж». Получалось «дж». Вместо «железо» Женька говорил «джелезо», вместо «жулик» – «джулик». И себя называл Дженькой. Но что за имя – Дженька! Вот и переделали в Джонни.
Детсадовскую жизнь и порядки Джонни холодно презирал. Он отлично умел читать и решать примеры с «иксами», знал, как устроены космические ракеты и электропробки, и терпеть не мог всякие хороводы и «гуси-лебеди». Чахлая программа подготовительной группы была не для него.
В группу Джонни являлся в потрепанных техасских штанах с мордастым ковбоем на заднем кармане и выцветшей футболке. «Техасы» подметали бахромой паркет и пылили, как мотоцикл на деревенской улице. Воспитательницу Веру Сергеевну этот костюм доводил до истерики, но Джонни оставался спокоен. Во-первых, Вера Сергеевна была его двоюродной сестрой, во-вторых, он никогда не унижался до споров с начальством. Если жизнь в группе становилась нестерпимой, он просто брал под мышку «Сказки братьев Гримм» и уходил к малышам. Малыши смотрели на Джонни, как новобранцы на прославленного генерала. А их воспитательница на него чуть не молилась: Джонни избавлял ее от многих забот.
Ребят из младшей и средней группы Джонни любил. Конечно, они были народ необразованный, но это по малолетству, а не по глупости. И носов они не задирали. А как они слушали сказки!
Малыши верили в Джонни и чуть что бежали к нему. И в тот воскресный день, когда «викинги» совершили первое преступление, два пятилетних гонца отыскали Джонни. А Джонни отыскал друзей.
Сережка, Виктория, Стасик и Борька сидели на верхней перекладине забора, которая называлась «насест». Это было их любимое место. Они сидели и бездельничали. Хмурый Джонни влез на «насест» и сообщил:
– Самохин опять пиратничает…
– Что? – напружиненно переспросил Сергей.
– Понаделали всякого оружия и на всех лезут. У Митьки Волкова и Павлика Гаврина плотину сломали. Они ее в овраге на ручье делали, а они растоптали.
– Шакалы! – искренне сказала Вика. – Нашли на кого нападать!
Сережка прищурился и медленно произнес:
– Думают, если Санька уехал, Митьку можно задевать…
Санька был братом пятилетнего Митьки и приятелем Сергея.
– Пошли поговорим с ними, – деловито предложил Борис.
– Их шестнадцать, – сказал Джонни. – И мечи, и щиты, и копья. Вот они скоро здесь проходить будут, увидите.
И правда, через минуту раздался дружный топот и бренчанье. Топала Толькина компания, а бренчали доспехи.
– Укройсь, – велел Сережка. Они прыгнули с забора и прильнули к щелям.
По дороге шло грозное войско.
Необычный был у войска строй. Впереди шел один человек, за ним два – плечом к плечу, потом шеренга из трех, за ней – из четырех. А дальше снова шли три, два и один. Получался остроконечный четырехугольник – ромб.
Каждый воин держал громадный, как цирковая афиша, щит, который закрывал хозяина от щиколоток до плеч. Все щиты смыкались краями и опоясывали строй, как сплошная броня.
Но удивительней всего оказались шлемы. Чего здесь только не было!
Ржавые каски, кастрюли с прорезями для глаз, колпаки от автомобильных фар, алюминиевые тазики. И каждый шлем был с рогами! Рога из железных трубок, из проволоки, из жести – припаянные, приклепанные, прикрученные – торчали грозно и вызывающе.
Самохин шел первым. На нем сверкал никелированный чайник. Из носика чайника получился отличный рог. Второй рог – такой же – был припаян с другой стороны. Крышка, видно, тоже была припаяна. Чайник закрывал лицо до подбородка. На блестящем металле чернели прорези для глаз.
Над щитами, над шлемами гордо подымались копья. Мочальные хвосты и пестрые флажки реяли у наконечников.
– Ну и стадо, – сказала Вика.
– Смех смехом, а не подступиться, – возразил Борька. – Даже из рогаток не прошибешь.
В середине строя, за щитами, дробно стучал металлический барабан.
– Понятно, – зло сказал Сережка. – Начитался Самохин про викингов. Есть такая книжка – «Черный ярл». Слыхали, кто такие викинги? Это морские бродяги были, вроде пиратов. Давно еще. Они в Скандинавии жили, где сейчас Швеция и Норвегия… В пешем строю они всегда таким ромбом ходили. Закроются с четырех сторон щитами, и не подступишься. И шлемы у них рогатые были, чтобы страх нагонять.
– Ну и страх! Потеха одна! – громко заявила Вика. – Что-то вы побледнели, мальчики. Животы в порядке?
– Уикториа-а! – укоризненно протянул Стасик. – Зачем ты так говоришь? Не заставляй нас принимать валерьянку.
– А ярл – это кто? – спросил Борис.
– Это значит вождь, – объяснил Сережка. – Вроде князя.
– Он негр? – поинтересовался Джонни.
– Почему?
– Ну, раз черный!
– Да это прозвище. Тоже для страха.
– А ярда в чайнике мы тоже боимся? – спросила Вика.
– Мы его вечером поймаем, – решил Сережка. – Когда будет без чайника.
…Тольку Самохина друзья повстречали у входа в летний кинотеатр.
Толька хотел попасть на двухсерийный фильм про трех мушкетеров. Он не попал. Его прижали спиной к решетчатой оградке, над которой поднималась трехметровая фанерная афиша. На афише д'Артаньян ловко раскидывал длинной рапирой целый взвод кардинальских гвардейцев, но Тольке от этого было не легче.
– Поговорим? – сказал Сережка.
– Четверо на одного? – сказал Толька.
– А разве много? – язвительно спросила Вика. – Вас-то сколько было, когда плотину у двух малышей раздавили?
– Мы? Раздавили?
– А не давили, да?
– Мы по ней только через ручей прошли! У нас на той стороне тактические занятия были! Мы что, знали, что она сломается?
– Думать надо было, – наставительно сказал Борька.
– Головой, – добавил Стасик.
– А у него не голова, – произнес остроумный Джонни. – У него джестянка с рогами.
– Ты мои рога не тронь, – мрачно сказал предводитель викингов.
– Можно и потрогать, – заметил Сережка.
– Четверо на одного?
– Пятеро!! – взвился уязвленный в самое сердце Джонни. Только сейчас он понял, что Самохин не желает его даже считать. – Вот как вделаю по уху!
– Козявка, – сказал викинг. – Вделай.
Джонни зажмурился и «вделал»…
В общем, Самохин вырвался из окружения помятый и взъерошенный. Наверно, хотелось ему зареветь. Но он не заревел. Он, часто дыша, сказал издали:
– Ну, увидимся еще! Не будет вам жизни теперь ни ночью ни днем.
Друзья озабоченно молчали и не смотрели друг на друга.
– Вот что, люди, – заговорил наконец командир Сережка. – Давайте-ка топать на свою территорию. И поскорее. Полезное это будет дело.
Он оказался прав. Едва укрылись во дворе, как Джонни известил с «насеста»:
– Идут!
Все забрались на перекладину.
Противник двигался в боевом порядке. Мерно колыхались копья и звякало железо.
– Красиво идут, черти, – со вздохом сказал Сережка. Наверное, все-таки завидовал, что нет у него такой могучей армии.
– Ну и красота! Понацепляли утильсырье… – откликнулась Вика.
Викинги приближались. Толька шел впереди. Рогатый чайник его вспыхивал на вечернем солнце. Лучи отскакивали от него, как оранжевые стрелы. Справа и позади командира шагал верный адъютант Вовка Песков по прозвищу Пескарь. Впрочем, знающие люди утверждают, что прозвище это надо писать через «и», потому что оно не от фамилии, а от Вовкиной писклявости. Пескарь (или Пискарь) тоже был в чайнике, только не в блестящем, а в эмалированном. Крышки у чайника не было, и в круглом отверстии торчал белобрысый хохол.
Строй викингов остановился, нацелившись острием на забор.
– Ну, чего расселись, как курицы? – глухо спросил Самохин из-под шлема. – Идите, побеседуем.
– Сено к корове не ходит, – сказал Сережка.
– Трусы, – заявил Толька, презрительно глядя сквозь прорези. – Это вам не пятеро на одного.
Джонни гордо улыбнулся.
– И не шестнадцать на двух малышей, – сказала Вика.
– Пескарь, давай, – приказал Самохин.
Адъютант вышел из строя и приблизился к забору. Тонким голосом он отрапортовал:
– Объявляем вам всем смертельную войну до полной победы, чтоб не было вам нигде проходу!
– Все? – спросил Сережка.
– Все, – сказал Пескарь и нерешительно оглянулся на ярла.
– Объявил и катись отсюда, – хмуро предложил Сережка.
– Сам катись, – ответил Пескарь, потому что приказа отступать не было.
Джонни деловито плюнул, целясь в неприкрытую макушку викинга, но не попал. Оскорбленный Пескарь поднял копье, чтобы отомстить обидчику. Борька и Стасик ухватили копье за наконечник, дернули к себе. Пескарь не ожидал такого фокуса и выпустил оружие. Дорины тупым концом копья трахнули Пескаря по щиту, и посол викингов шлепнулся на асфальт, раскидав худые, как циркуль, ноги.
Викинги склонили копья и ринулись к забору. Пятеро друзей, как парашютисты, посыпались вниз, во двор.
– Минуточку! – крикнула Вика и метнулась к своему крыльцу. Буквально через несколько секунд она примчалась с ведерком. Вода блестящим языком перехлестнула через забор. Послышались яростные крики, и викинги отступили. Вика снова уселась на шатком заборе.
– Эй вы, мелкий рогатый скот! – радовалась она. – Обезьяны в дырявых мисках! Получили? Мы вас всех переловим по одному, рога пообломаем!
– Уикто-ориа-а! – раздался позади возмущенный вопль. – Что ты говоришь! Сию же минуту ступай домой! Ты сведешь меня в могилу!
– Сведешь тебя… – проворчала Вика и шумно упала с забора. – До завтра, мальчики. Сегодня меня весь вечер будут перевоспитывать.
– Держись, – откликнулся Сережка. – Утро вечера мудренее.
Но утро не оказалось мудренее. Оно не принесло ни радостей, ни свежих мыслей, ни особых новостей. Была только одна новость: Джонни оказался именинником. Ему исполнилось семь лет, и он на законных основаниях не пошел в детский сад.
– Уговаривали, – сказал Джонни. – Хотели, чтобы я туда до самой осени таскался. Я сказал, что фиг. Джирно будет.
Не было теперь нужды дразнить своим видом воспитателей. Поэтому Джонни явился к друзьям не в обычном ковбойском костюме, а в октябрятской форме, купленной вчера в магазине «Светлячок».
– Джонни, ты – генерал, – сказала Вика, разглядывая синюю пилотку и голубую рубашку с погончиками. – Тебя, именинника, надо бы за уши потаскать, да я подступиться боюсь.
– Мы ему железного кота подарим, – пообещал Стасик.
Слова о генерале повернули все мысли к военным делам.
– Эти паразиты вчера до ночи маршировали, – сказал Борька.
Сережка вздохнул. Это был вздох полководца без армии. Сережка сказал:
– Набрать бы человек двадцать, поставить бы впереди всех Джонни с барабаном… Дали бы мы этой рогатой банде!
– Может, на них вашего кота напустить? – спросил Джонни у Дориных.
– Мелковат, – сказал Борька.
– А если что-нибудь покрупнее смастерить? – оживилась Вика.
– Пушку? – спросил Борька.
– За пушку влетит, – рассудительно заметил Джонни.
– Броневик бы склепать… – задумчиво произнес Стасик. – И на всем ходу на них: др-р-р-р!
– «Др-р-р!» – передразнил Борька. – На каком ходу? Двигатель где возьмешь?
– А на педалях?
– Много ты наездишь на педалях? – спросил Сережка. – Тебя в этом «броневике» как в мышеловке накроют.
– Мы и так, как в мышеловке, – сказал Стасик. – На улицу не сунешься, чтоб футбол погонять.
– Вот в августе вернутся наши, тогда мы дадим жизни, – мечтательно сказала Вика.
– В августе! – возмутился Джонни. – А сейчас как воевать?
Настроение было неважное, и Вике захотелось поспорить:
– Вам, мальчишкам, только воевать да футбол гонять!
– А что делать? Взаперти сидеть?
– Не обязательно сидеть. Тыщу дел можно придумать, самых интересных!
– Не надо тыщу. Придумай одно, – попросил Сергей.
Ничего не придумывалось, но отступать было нельзя, и с разгона Вика заявила:
– Ну… звено можно организовать! Для шефской работы. Как в зоне пионерского действия. Помогать там кому-нибудь или еще что…
– Бабушкам водичку с колонки носить, – вставил Стасик.
– Ну и что? Рассыплешься?
– Не рассыплемся, – ответил за брата Борька. – Только пока ей воду таскаешь, она будет на рынке земляникой торговать.. Знаю я таких.
– Не все же такие.
– Не все! Есть и другие, которые во двор не пустят. Сунешься, а там кобель здоровенный. Враз штаны оборвет.
Вмешался Сережка и сказал, что затея так себе. Никаких бабушек и стариков, которым помощь нужна, не найдешь. У каждого толпа здоровенных родственников и детей. Это раньше были одинокие старушки, а сейчас…
– Есть одна бабушка, – вдруг сказал Джонни. – Она без никого живет. Ее бабкой Наташей зовут. Да вы же знаете, у нее щенок Родька.
Щенка Родьку знали. Он был веселый и добродушный. А хозяйка…
– Неподходящая бабка, – твердо сказал Сергей. – Ерунду ты выдумал, Джонни. Она ребят просто видеть не может.
– Кричит, что все мы бандиты, – заметила Вика.
– Ну… – нерешительно сказал Джонни. – Мы, наверно, сами виноваты…
– Мы?! – хором возмутились Дорины.
– Ну… то есть, наверно, я… Я в прошлом году нечаянно свой вертолет ей в огород пустил. И полез за ним… И там нечаянно два огурца сорвал…
– А она нечаянно тебе уши надрала, – обрадованно добавил Стасик.
– Нет, не успела. Только я от нее по парникам убегал, по стеклам…
– Понятно, почему она кричит, – задумчиво сказала Вика.
– Я там все ноги изрезал, – огрызнулся Джонни.
– Теперь к ней не сунешься, – сказал Борька.
Сережка молчал. Он обдумывал. И все тоже замолчали, вопросительно глядя на командира.
– А может, попробуем? – спросил Сережка. – Трудно, конечно… А вдруг перевоспитаем бабку? Все-таки польза для человечества.
Решили попробовать.
На разведку пошли Стасик и Борька.
Бабка Наташа жила в угловом домике. Домишко был старый, осевший в землю одним углом. Словно кто-то сверху стукнул его кулаком по краю. Калитка тоже была старая. Она оказалась запертой, но Борька просунул в щель руку и отодвинул засов.
По двору ходили куры и петух Гарька (полное имя Маргарин). Из фанерного ящика выкатился толстопузый Родька, тявкнул и помчался к разведчикам, виляя хвостиком, похожим на указательный палец. В углу двора из ветхого сарайчика появилась бабка Наташа.
Бабка была еще крепкая. Высокая, худая и сутулая. Она колюче глянула на ребят из-под клочкастых бровей, и Стасик торопливо посмотрел назад: открыта ли калитка.
– Здрасьте… – сказал Борька.
– Нету макулатуры! – заговорила бабка голосом, неожиданно чистым и громким. – И железа нету! Ничего нету!
– И не надо, – поспешно сказал Борька. – Мы к вам, бабушка, по другому делу.
– И никаких делов нету! Хулиганство одно, – неприступно отвечала бабка Наташа, зачем-то подбирая с земли хворостину, похожую на гигантский крысиный хвост.
Стасик жалобно сказал:
– Никакого хулиганства. Мы совсем наоборот…
– Ну и шагайте отседова, раз наоборот. И нечего собаку со двора сманивать! Брысь! – Она подняла хворостину, и Родька пушечным ядром влетел в ящик. Стасик и Борька зажмурились, но остались на месте.
– Непонятно вы говорите, – начал Борька, приоткрывая один глаз. – При чем тут хулиганство? Разве можно считать хулиганами всех людей?
– Я про людей и не говорю, – ворчливо ответила бабка. – А вас еще сколько надо палкой учить, пока людями станете.
– Не все же палкой. Можно и по-хорошему, – ввернул Стасик.
– С вами-то?
– С нами, – твердо сказал Борька. – Мы к вам по хорошему делу пришли. Починить что-нибудь, если надо, помочь где-нибудь. У нас пионерское звено для этого создано. Шефская работа.
– И чего это мне помогать… – неуверенно сказала бабка.
– Мало ли чего! – перешел в наступление Борька. – Забор починить или крыльцо… Или вон дверь на сарае! Ну, что за дверь!
– Чихнешь – и отпадет, – сказал Стасик.
Дверь и правда была никудышная. Три кое-как сбитых доски висели на одной петле.
– Мы бы вам такую дверь отгрохали, – мечтательно сказал Стасик.
– «Отгрохали», – опасливо повторила бабка. – Еще стянете чего-нибудь из сарая-то.
Братья Дорины оскорбленно вскинули головы.
– Во-первых, – сказал Борька, – мы не жулики…
– Во-вторых, – сказал Стасик, – было бы что тянуть! Золото, что ли, там спрятано?
– Там у меня коза, – с достоинством ответила бабка Наташа.
Борька вздохнул и устало спросил:
– Бабушка! Ну подумайте, зачем нам коза? В велосипед запрягать?
Бабка смотрела то на ребят, то на дверь. Дорины с обиженным видом ждали. Родька опять вылез из ящика и тявкал на Маргарина.
– А… почем возьмете-то? – поинтересовалась бабка Наташа.
– Да что вы, бабушка! – хором сказали братья.
Дверь делали у себя во дворе. Доски для нее собрали старые, разные, но Борька прошелся по ним фуганком, опилил концы, и они заблестели – одна к одной. Потом их сбили двумя поперечными брусьями. Стасик притащил из своих запасов две тяжелые дверные петли и щеколду. Сережка у себя в чулане оторвал от старого сундука узорную медную ручку. Вика отыскала полбанки оранжевой краски, которой покрывают деревянные полы. Краска осталась от ремонта дома.
Один Джонни бездельничал. В начале работы он треснул молотком по пальцу, и его отправили «на отдых». Сказали, что, во-первых, он именинник, во-вторых, испачкает свою форму, а в-третьих, кто его знает: может быть, в другой раз он стукнет не по своему пальцу, а по чужому. Джонни сидел на Викином крыльце и канючил, что хочет работать.
Потом, когда развернулись главные события, Джонни поэтому и отвоевал себе основную роль. «Хватит заджимать человека, – сказал он. – Тогда не дали работать и сейчас не пускаете?» И его пустили… Но это было после. А пока друзья возились с дверью.
Они унесли готовую дверь в бабкин двор, приладили к сараю и взялись за кисти. Через полчаса дверь снаружи полыхала оранжевым пламенем. Сияла на солнце. Бабка Наташа тоже сияла. Вся ее суровость растаяла, как эскимо на солнцепеке.
– Голубчики, – повторяла она. – Работнички! Я вам конфеточек… – И она заспешила к дому.
– А ну, пошли, ребята, – распорядился Сережка. – А то еще правда начнет конфетки совать.
Они побежали на улицу.
Джонни задержался в калитке. Опустился на колено. Его заторопили.
– Идите! – откликнулся он. – Я догоню! Только сандаль поправлю! Ремешок порвался…
Вся компания, кроме Джонни, устроилась на крыльце у Вики. Вика чинила Борькину рубашку. Борька, сидя на корточках, чистил бензином штаны Стасика. Стасик оглядывался и давал советы. Сережка зачем-то старался укусить свою ладонь.
– У-ик-то-о-ориа-а! – доносилось изредка из дома. – Почему ты не идешь обедать? Я напишу папе и маме!
– Ах, как у меня болит голова, – деревянным голосом сказала Вика.
– Джонни куда-то исчез, – озабоченно заметил Сережка. – А тут еще эта заноза…
– Ты имеешь в виду мою тетю? – спросила Вика.
– Я имею в виду настоящую занозу. В ладони сидит..
– Вот он, Джонни, бежит, – сказал Борька.
Встрепанный Джонни подлетел к друзьям и перевел дух.
– Викинги? – спросил Сергей.
– Братцы, – громким шепотом сказал Джонни. – Липа взбесилась.
Борька приоткрыл рот и вылил на Стасика бензин. Вика воткнула в палец иголку. Сережка лязгнул зубами и проглотил занозу.
Липа взбесилась! Все знали бабкину Липу как пожилую мирную козу. Что случилось?
…Случилось вот что. Хитрый Джонни услыхал от бабки про конфеты и решил не упускать случая. Поэтому и застрял в калитке, а никакой ремешок у него не рвался. Ребята ушли, а Джонни сидел на корточках, теребил у сандалии пряжку и поглядывал на крыльцо.
Появилась бабка Наташа, но без конфет. На Джонни она не взглянула, видно, не заметила. Бабка побрела к сарайчику, полюбовалась дверью, осторожно открыла ее и медовым голосом позвала:
– Иди сюда, голубушка, иди сюда, сладкая…
Появилась «сладкая голубушка» Липа. При свете солнца особенно заметно было, какая она худая и клочкастая. Бабка распутала у нее на рогах веревку.
– Пойдем, матушка, я тебя привяжу, травки пощиплешь.
Липа ничего не имела против. Сонно качая бородой, она побрела за хозяйкой. Но тут нахальный петух Гарька боком начал подбираться к открытой двери. У бабки, видно, были причины, чтобы Гарьку туда не пускать.