Резинка тянулась над землей неудобно для Белки. Перешагивать – высоко, нагибаться неловко как-то. Она остановилась.

– Можно, я приподниму резину?

Ребята разом глянули на нее. «Чебурек» выпрямился, подошел, вздернул тугую полоску выше головы.

– Проходи, пожалуйста.

Голос был чистый и высокий. И это "проходи, пожалуйста", сказанное с готовностью, без намека на мальчишечью ершистость, было для Белки неожиданностью. Белка даже почувствовала себя слега виноватой: помешала людям. Быстро проскочила под резинкой, потом оглянулась.

– А вы что это делаете? Игра такая, да?

– Ну да! Аэропланчики запускаем, – отозвался мальчик с якорями (тоже охотно и звонко). – Вот… – Он мотнул разлетевшимися локонами. Неподалеку лежали на булыжниках три модели самолетиков. Сантиметров пятнадцать длиною. Белка подошла, присела. Сделаны самолетики были очень просто: в расщепленные бамбуковые лучинки вставлены крылья и стабилизаторы из тонкого прозрачного пластика. На носу грузик – видимо из смолы. В него вделан крючок из канцелярской скрепки.

Белка поправила очки.

– И что, хорошо летают? – спросила она.

– Еще как… – скромно похвастался мальчик с якорями. Потом удивился: – Ты разве никогда не видела?

– Никогда… – Белка опять ощутила виноватость.

Чебурек подскочил, схватил самолетик.

– Тогда смотри! – Эхо от звонкого вскрика промчалось по кирпичной тесноте. А мальчик выскочил на середину прохода. Зацепил аэропланчик за резинку крючком, сделал несколько шагов назад, оттягивая самолетик на себя. Замер…

– Раз, два, три! – Эхо опять толкнулось в проходе. Чебурек выпустил самолетик. Резинка рванула маленькую модель вперед, та помчалась, набирая высоту.

Белка сжалась, думая, что самолетик врежется в кирпичи. Ведь узкий проход в пяти шагах изгибался! Но самолетик, следуя изгибу, сделал поворот и скрылся за кирпичным выступом.

Казалось бы, мальчишки должны были с криком ура кинуться следом. Но нет. Сперва мальчик с якорями тоже запустил самолетик, и потом оба приятеля уже помчались по проходу. На полпути оглянулись на Белку, словно приглашая. И она побежала за ними, навстречу теплому ветру. Наверно, не очень-то солидно было ей, почти семикласснице, безоглядно встревать в такую вот малышовую игру, но мысль об этом мелькнула, как мгновенная усмешка. Главное – что там впереди! ("Дзынь!" – сказал звонкий металл пространства.)

Метров через десять проход вывел… куда вывел? Это было опять неожиданно и непонятно. Не то двор, не то маленькая площадь. Ее снова обступали кирпичные дома, но обступали уже не длинными стенами, а узкими торцами и закругленными углами, похожими на высокие крепостные бастионы. Поэтому у площади (или двора?) была форма неправильного многоугольника. Под ногами – уже не булыжники, а неровные гранитные плиты, среди которых цвела аптечная ромашка… Но Белка все это увидела мельком. Она сразу зацепила глазами два самолетика. Их крылышки искрились, как у стрекоз. Самолетики на большой высоте, под очень синим небом с одиноким пушистым облаком шли друг за дружкой по кругу. Постепенно снижались. И наконец мальчишки на лету взяли их в руки. Опять оглянулись на Белку.

– Ну, просто чудо, – сказала она. – Я и не думала, что они могут так.

– Потому что здесь особые воздушные потоки, сказал мальчик с якорями. Эти потоки и правда с пушистой теплотой уходили вверх от нагретых солнцем плит.

– Можно я подержу аэропланчик, – попросила Белка.

– Подержи, – Чебурек протянул ей модель-малютку, а сам вдруг зачем-то побежал назад. Его дружок, не удивился, не окликнул. Белка покачала почти невесомый самолетик на ладони и спросила у мальчика с якорями.

– А как это все называется? – И махнула вокруг себя рукой. – Улица, площадь… Я здесь никогда не была…

– Это все называется "Институтские дворы", – обстоятельно объяснил мальчик. – Потому что сейчас здесь Институт альтернативной физики и математики. Вон там философский факультет, а там библиотека. – Взрослые слова он выговорил отчетливо, без запинки, и даже как-то по-хозяйски.

Послышался мягкий топот, это прибежал босой Чебурек. С третьим самолетиком. Протянул его Белке.

– Возьми, если хочешь.

Белка… поняла, что она да, хочет. Даже очень. Казалось бы, зачем? Но… ("Дзын-нь…)

Она глянула на мальчика с якорями: "Можно?"

– Конечно, – сказал он. Белка очень осторожно опустила самолетик-стрекозу в сумку.

– Но имей в виду: в других местах он так хорошо летать не будет. Только здесь, – предупредил Чебурек своим звонким голоском. Это "имей ввиду" опять же не вязалось с внешностью беспризорника, и Белка улыбнулась. Про себя. И спросила:

– А Институтская улица… она где? Ведь недалеко где-то, да?

Мальчики переглянулись. Чебурек даже слегка пожал плечами. Но тот, что с якорями, вытянул руку.

– Кажется, надо идти туда. Под арку с фонарем…

– Спасибо, – сказала Белка за все сразу: и за самолетик, и за встречу, и за совет. И подумала, что надо бы сказать что-то еще. Может быть, что она будет приходить сюда, чтобы пускать самолетик. Но увидела, что ребята уже уходят. Они уходили к проходу, из которого недавно вышли. И не оглядывались. Шли рядышком – совершенно разные и… в чем-то очень похожие. И скрылись в тени кирпичного коридора. Белка вздохнула и пошла искать арку с фонарем.

Узкую арку среди вертикальных кирпичных выступов она разглядела почти сразу. Над ней висел старинный кованый фонарь. Но Белка не пошла под арку сразу. Слева от себя, низко от каменных плит она увидела два сводчатых окна, в которых мерцали за темными стеклами еле различимые лампочки. Любопытство потянуло Белку к окну, словно за уши. Почудилось, будто там, внутри, что-то необычное. Еще необычнее, чем здесь, вокруг. Белка оглянулась – никого. Она раздвинула коленями жесткую траву и прижалась носом к прохладному стеклу (которое, кажется прогнулось, как лист звонкого пространства).

За стеклом было полутемное обширное помещение со сводчатым потолком. Желтые лампочки слабо освещали могучие книжные стеллажи (видать, и вправду библиотека). Между стеллажами тянулся очень длинный, отражающий лампочки стол. На концах стола возвышались два громадных глобуса в поблескивающих медных кольцах. Конечно же, старинные! Конечно же, такие, как там!..

То, что до этой минуты вспоминалось смутно, намеками и запахами, теперь подошло вплотную, стало отчетливым. Белка вспомнила Вильнюс. Как она с папиным знакомым дядей Владисом ходила по средневековым университетским дворам и в высоте плыли между облаков башни соборов. Было пустынно и таинственно среди дышавших стариной стен, под арками и сводами, на стертых ступенях лестниц. Большущие глобусы поблескивали в полумраке читального зала, куда на минуту дядя Владис привел Белку. Росли между плит редкие мелкие цветы, темнели древние железные фонари. И на всем лежала спокойная загадочность удивительного города. Лежала ощутимыми пластами, через которые Белка шла, как сквозь плотный, загустевший воздух.

И так же, как сейчас, пахло скошенной подсыхающей травой. Так же казалось это странным, потому что нигде такой травы не замечалось…

Нет, здешние кирпичные громады не были похожи на здания и храма Вильнюса. Но ощущение было тем же самым.

Белка постояла у окна, озадаченно трогая очки и улыбаясь. Оказывается, вон сколько всего скрывалось на этой вроде бы небольшой территории бывших госпиталей. Непонятно, немного тревожно почему-то и… хорошо.

Белка зашагала под арку. Надо все-таки заниматься делами, а сюда она еще вернется. Лишь бы не пропала та странность, которая окружала ее сейчас.


За аркой в самом деле оказалась улица. Но не Институтская. На табличке крайнего дома Белка прочитала: "Ул. Дальнополянская". Сроду она не слыхала о такой! Белка постояла опять, удивляясь тому, что не очень удивляется. Теперь было ясно: такое, которого она ждала, случилось. Или начало случаться.

Белка огляделась. Дома здесь были в основном двухэтажные, деревянные. Обычные. Но… не совсем. Вместе они будто создавали заповедник деревянного зодчества. Столько было на них резных наличников, карнизов, балкончиков, накладных узоров на воротах, мезонинов с хитрыми окошками. Особенно удивительным показался Белке карниз под крутой крышей, состоявший из вытянувшихся в ряд деревянных масок. Все маски были разные: смеющиеся и плачущие, клоунские и пиратские, добродушные и злодейские. Были даже звериные… Когда взгляд скользил по карнизу, казалось, что вырезанные из дерева лица перемигиваются, шевелят губами, переговариваются беззвучно. Словно разыгрывался загадочный, непонятный для посторонних спектакль. Чтобы не поддаться колдовству, Белка отвела глаза…

Среди «заповедных» домов попадались и совсем простые, одноэтажные, с сиренью в палисадниках. Вдоль одного такого домика бежал ручей и сворачивал под мостик на дороге.

Девочка лет восьми с белобрысыми хвостиками волос, в сером платьице с рисунком из васильков, пускала по ручью красный мячик. Убегала вверх по течению, бросала мячик в воду, потом обгоняла его и выхватывала из струй – блестящий, будто лаковый.

Один раз она не поймала. Мячик выскользнул из пальцев и запрыгал в воде, явно вознамерившись улизнуть под мост. Оказался рядом с Белкой. Белка, лихо изогнувшись над ручьем, хлопнула беглеца ладонью, поймала в воздухе. И засмеялась: на мячике белой краской была нарисована веселая рожица.

Девочка подбежала.

– Ой, спасибочки. А то чуть не удрал, бессовестный…

Белка помнила мальчиков с самолетиками и была полна благодарности ко всем представителям такого (или "околотакого") возраста. И сказала девочке:

– Смотри, чтобы лиса его не проглотила. Он ведь как Колобок…

Девочка глянула серьезными серыми глазами.

– Это вовсе не Колобок. Он Пома…

– Тоже хорошо… А может вы с Помой знаете, как пройти на Институтскую улицу? Я тут слегка заплутала.

Девочка кивнула, вздохнула по-взрослому:

– Ох, да многие плутают, после как Госпиталяотсюда переехали. Вы идете во-он за тот дом, где крылечко со столбиками. А потом направо…

(Надо же! Ей, Белке, сказали "вы"!) Она поморгала от неожиданности и поправилась:

– Вообще-то мне надо на улицу Строителей. Это далеко?

– Ой, да это совсем рядышком! Вон в тот проулок между тополями…

– Ага, в проулок! Там все крапивой заросло.

– Ну так и что? – удивилась девочка. – Она же здесь не кусачая. Если вы, конечно, ни в чем не виноватые…

– Ни в чем не виноватых людей не бывает, – строго сообщила Белка.

– Ну, не сильно виноватые…

Белка усмехнулась и… поверила девочке. Жгучая на вид трава и вправду оказалась безобидной. Лишь один раз, на полпути, слегка куснула, как бы напоминая, что она, Белка, не без грехов на душе (и это было справедливо). Нужная улица оказалась не «сразу», а еще через два квартала – таких же странных и незнакомых, как Дальнополянская. Но наконец Белка сообразила, что она в знакомом Корнеевском переулке, который упирался в Строителей. Было жарко и пусто, ни людей, ни машин, лишь трещали в заросших сорняками газонах кузнечики. Белка перешла узкую дорогу и оказалась как раз у магазина.

Купленную книгу Белка осторожно, чтобы не повредить самолетик, опустила в сумку, вышла на солнцепек. Собралась опять пересечь мостовую и прежним путем (да, теми самыми удивительными кварталами!) двинуться к дому. И в этот миг полную кузнечиков тишину резанул голос:

– Девочка, иди сюда! Помоги мне! Скорее!

Чужая боль

Голос был мальчишечий, но не привычно-вредный, не насмешливый, когда окликают примерно так: "Эй, гёрла, греби сюда, дело есть!" В голосе звенела беда. Белка метнулась взглядом по улице и увидела, кто крикнул. Наискосок от магазина, через дорогу, торчала из-за сорняков газона светловолосая голова и острые плечи с лямками полосатой, как у десантников, майки.

И глаза, и приоткрытый рот…

Белка метнулась через мостовую к этим полным тревоги глазам. Посреди дороги в щиколотке у нее что-то щелкнуло, «ёкнуло». Белка охнула. Присела на миг, но тут же рванулась опять. Проломилась сквозь сорняки. Крапива здесь была не та, что на Дальнополянской и злорадно отомстила Белке за все провинности. Белка помянула леших и ведьм и, путаясь в стеблях, вывалилась через штакетник на тротуар, прямо к мальчику.

К мальчикам. Их было двое.

Тот, что в тельняшке, сидел на корточках, а второй вытянуто и плоско лежал перед ним навзничь. Белые волосы разлетелись вокруг откинутой головы, нижняя губа была прикушена, закрытые синеватые веки казались полупрозрачными, как папиросная бумага. Красная трикотажная одежонка сбилась, незагорелые, похожие на макароны руки и ноги раскинулись на пыльном асфальте тротуара.

– Что с ним? – быстро сказала Белка и опустилась рядом (а нога ныла).

– Приступ… – мальчик в тельняшке втянул сквозь зубы воздух, словно от боли (получилось "ф-приступ"). Он был по возрасту, как Белка, а лежавший – вроде ребят с самолетиками или чуть постарше. Жалость тряхнула Белку, как озноб.

– Надо скорую. Сейчас… – Она зашарила в складках юбки, отыскивая "Нокию".

– Я уже позвонил, приедут… – Мальчик под мышки подтянул к себе упавшего, положил его затылком себе на кроссовки. Задрал на нем красную футболку, опустил ладони на узкую ребристую грудь, прижал. Оглянулся на Белку:

– Встань за мной… пожалуйста. Положи мне руки на плечи. И если я похолодею, ты надави, чтобы мне… свое тепло… хоть чуть-чуть…

– Да, я знаю!

Белка сразу поняла: старший хочет вытянуть из младшего его боль. Она слышала о таких приемах, ими владеют экстрасенсы. Значит, мальчишка умеет, боится только, что не хватит сил. А она умеет? У нее хватит? Ладно, не до рассуждений!

Она (опять охнув из-за «ёкнувшей» ноги) встала у мальчика за спиной, цепко взяла его за плечи, ощутила кончиками пальцев дрожащие жилки под ключицами. Жилки вдруг забились, как прижатые кузнечики. Плечи стали наливаться холодом, уже готовая к этому Белка отчаянно представила, что у нее внутри жар (прямо атомный реактор!) и она этот жар через ладони передает мальчишке. Никогда она не занималась никаким гипнозом, никакими внушениями, но сейчас напрягла нервы и душу так, что руки и правда оставались теплыми. И мальчик наверняка впитывал спасительное тепло… И Белка стискивала, стискивала пальцы, а мысли при этом дергались и прыгали.

"И ни одного прохожего… Тоже мне "миллионный город"… Так вот помрешь на улице, и никто не заметит… А может и хорошо, что никого… А то появятся какие-нибудь дураки, только одна помеха… А где же скорая…"

Плечи мальчика потеплели, стали влажными, он часто задышал. Тонкие длинные пальцы его на ребрах младшего мальчишки ослабли. А тот шевельнулся, веки дрогнули, поднялись. Он глянул вверх, назад синевато-серыми виноватыми глазами.

– Что?.. Опять, да?

– Потому что растяпа ты, Сёга, – измученно сказал старший. – Наверно, забыл свою лошадку…

– Я не забыл… – Белоголовый Сёга слабо зашевелил коленями, локтями, пальцами, дотянулся до трикотажного кармашка на бедре. – Ой, да… Когда переодевался, не положил…

Старший поднял, подхватил Сёгу за плечи и под коленки, поднял.

– Ну-ка, поехали на травку.

– Я сам…

– Не дрыгайся, – ласково сказал старший.

Сёга, однако, слегка подрыгался – слабо, но дурашливо. И Белка с облегчением поняла, что малыш оживает (хотя какой «малыш», лет девять, наверно, а то и больше). Старший отнес его (видать, совсем не тяжелого) к забору, где густо росла жесткая "пастушья сумка" и подорожники. Посадил, прислонил к забору. По дороге с ноги у Сёги слетел потертый желтый полуботинок. Белка подобрала его, села на корточки и принялась натягивать на Сёгину ступню в красном носочке с дыркой на пальце.

– Расшнуруй сперва, – слабо, но деловито сказал Сёга. Белка расшнуровала, надела, опять завязала шнурок. Выпрямилась. И они со старшим мальчиком оказались друг против друга. Глаза в глаза.

Мальчишкины глаза были серые с желтоватыми прожилками. В окружении похожих на гребешки ресниц. И немножко разные (Белка сразу это заметила): один глаз чуть более узкого разреза, чем другой и потемнее. И это делало взгляд мальчика слегка необычным. А если бы не глаза, то лицо – ну самое обыкновенное. Щеки – не круглые, но и не впалые, нос – не совсем картошкой, но уж и не «классический», уши – не оттопыренные, но и не прижатые. Волосы были прямые, но на концах загибались внутрь и как бы охватывали голову шапкой из льняных прядей. Белка вдруг решила, что мальчика зовут Ваней.

Ванины губы (не пухлые, но и не тонкие, в мелких трещинках) шевельнулись в усталой полуулыбке:

– Спасибо тебе. Ты так помогла… прямо профессионал…

– Я старалась, – вздохнула Белка, а улыбнуться не решилась.

– Тили-тили-тесто… – вдруг выговорил у забора Сёга. Это было ни капельки не обидно, просто забавно. И они засмеялись, и Сёга тоже хихикнул. Но Ваня, посмеявшись, все же сказал:

– Был бы ты не кислый и хворый, я бы тебе дал "тили"…

– Я не хворый, – Сега постарался подняться.

– Не дрыгайся, – опять велел Ваня.

Сёга больше и не «дрыгался», снова ослаб. Но улыбался. Белка торопливо сказала:

– Я побуду тут на всякий случай, пока не приедут врачи…

– Ага, побудь… – Ваня, кажется, был доволен. А Сёга заспорил с остатками строптивости:

– Какие врачи, не хочу я…

– Не вякай, папа приедет… Да вот, уже… – Ваня оглянулся. За газоном шумно тормознула у обочины светлая «Волга» с красными крестами. Распахнулась дверца, возникла женщина в белом халате и решительно, прямо как Белка, ломанулась через сорняки.

– Мама… – тихо возликовал на траве Сёга.

И Ваня обрадовался:

– Мама!.. А почему ты? Я папе звонил.

– А он мне. У них там ни одной свободной машины и какие-то проблемы в придачу… – Она согнулась над Сёгой. – Ты что это, голубчик, опять вздумал фокусы выкидывать?

Сёга забавно сморщил переносицу:

– Я больше не буду.

– Горюшко мое… – мама-врач распахнула саквояж, достала блестящую коробку, протянула подскочившему Ване, вздернула на Сёге до отказа коротенькую штанину. Ваня тоже действовал быстро и ловко: ватка со спиртом, шприц… Сёга следил за ними безбоязненно: видимо, все это было привычно. Даже не ойкнул…

Сделав укол, мама хотела подхватить Сёгу на руки:

– Поехали, дружок…

– Мама, дай я отнесу его…

Но в этот момент через газон с шумом прошагал крепкий дядя в форменный фуражке. Водитель "Волги".

– Полина Глебовна, дайте-ка я… Ты чего это, друг любезный, опять надумал маму пугать? – Вскинул Сёгу и понес через примятый бурьян и крапиву к машине. Остальные поспешили за ним. Башмак снова сорвался с Сёгиной ноги, и Белка подхватила его.

Сёгу положили на заднее сиденье, Полина Глебовна села у его головы. Ваня взял у Белки полуботинок и ворчливо сказал Сёге:

– Подбери ходули, а то где я сяду…

– А тебе и не надо, – вмешалась мама. – Я ведь не домой его, а к себе в поликлинику. Отлежится на диванчике, почитает «Незнайку», он его забыл там в прошлый раз…

– Мама, а как же… – Ваня был явно встревожен.

– Успокойся, – сказала Полина Глебовна. – Все теперь будет в порядке. Он же со мной… А вы погуляйте, каникулы ведь… – И она посмотрела на Белку. Наверно, думала, что девочка и сын знакомы давно.

Прежде, чем захлопнуть дверцу, Ваня показал Сёге кулак: не вздумай, мол, опять. Сёга в ответ прищурил один глаз и высунул язык: все в порядке…

Машина пыхнула дымком и укатила. Ваня посмотрел ей вслед, потом вдруг захлопал по карманам, вытащил, похожий на пудреницу мобильник, повертел зачем-то.

– Какой маленький, – сказала Белка, чтобы что-нибудь сказать. – Не то, что моя пудовая "Нокия".

– Это мамин был… Плохо, что маленький, все время теряю по карманам, их вон сколько… – Ваня опять похлопал по штанам.

Штаны самой привычной у нынешних ребят «конструкции» – широкие, длиной повыше лодыжек, со всякими хлястиками, брелками и с многочисленными карманами на разных местах. В школе, где училась Белка, такие штаны назывались "военно-патриотические". Из-за учителя физкультуры, который весной поспорил при ребятах с завучем Адой Михайловной. Та, бедная, просто заходилась в истерике, когда видела мальчишек в таких брюках: "Опять! Опять эта идиотская американская мода! Вы в школе или где?! Отправляйтесь в Оклахому и там щеголяйте в этих соединенно-штатовских портках, а здесь наша родная Россия!"

Физрук Юрочка Максимыч – всегда спокойно-вежливый и рассудительный – сказал:

– Да что вы, Ада Михайловна, взгляните педагогически. Это же военно-патриотические брюки. Они из камуфляжа, как десантная форма. Защитники растут с малых лет, юные допризывники…

Не все штаны были из камуфляжной ткани, но Юрочкин довод на завуча произвел удивительное впечатление: она хлопнула губами и больше не придиралась.

А Ванины многокарманные бриджи были как раз из камуфляжа. И вполне сочетались с бело-синей тельняшкой. Будто Ваня этакий воспитанник десантной бригады (только вместо кирзовых голенищ исцарапанные щиколотки). Белка вдруг поняла, что скользит по Ване глазами с головы до ног и обратно, отчаянно застеснялась и начала суетливо шарить в сумке: не поломался ли самолетик? Очень хотелось еще почесать ужаленное колено и потрогать ногу, где «ёкнуло», но она не решалась.

Ваня, кажется, не заметил ее смущения. Поскреб мобильником подбородок и ворчливо сказал:

– Велено гулять… Тебе в какую сторону?

– На Дальнополянскую, потом через Институтские дворы под башню, на Рылеева.

– Пойдем тогда вместе… если хочешь.

Белка хотела. Она почему-то даже очень хотела, но в ответ лишь сдержанно кивнула. Впрочем, не очень сдержанно. По крайней мере, едва не слетели очки.


С улицы Строителей Белка и ее спутник свернули в Корнеевский переулок. Шагали рядышком и неловко молчали. Через два квартала оказались в заросшем проходе, который вел на Дальнополянскую.

– Не бойся, здесь крапива не жгучая, просто как лебеда, – сказала Белка, довольная, что есть о чем сказать.

– Да знаю я! – обрадованно отозвался мальчик Ваня. – Мне здесь все хитрости известны… Ну, не все, а многие…

– А я ничего не знала. Я сегодня в этих местах первый раз оказалась. А раньше думала, что здесь все еще запретная зона…

– Ее осенью убрали… А зимой здесь даже елку ставили. Не такую большую, как на главной площади, но тоже хорошую. Даже лучше, чем там, потому что все горки и карусели были бесплатные. Это институт устроил…

– Который сюда вернулся, да? Институт альтернативной физики и математики? – вставила Белка, довольная, что и она хоть что-то знает.

– Ну да! А еще музейные работники помогали. И монахи…

– Какие монахи?

– Да ведь там, где собор и дом с башней, сейчас мужской монастырь снова сделали. Крестовоздвиженский называется. Получилось-то как! С одной стороны – монастырское хозяйство, с другой – Институт, а с третьей – музейная территория. А треугольная площадь, где солнечные часы, – она посередине. Как бы общая. Ну и вот…

Пока разговаривали, снова оказались на тесной, окруженной кирпичными домами-утесами площади. Белка машинально вскинула глаза: нет ли в небе самолетиков? Не было. Но где-то слышались ребячьи голоса и по-прежнему пахло скошенной травой. И ощущение таинственного города снова окутало Белку. ("Дзын-нь…".) И Белка хотела прошептать: "Как здесь все удивительно…" Но вместо этого ойкнула: боль в ноге толкнулась холодным твердым шариком.

– Что? – сразу напружинился мальчик Ваня.

– Да ничего, так… нога. Кажется, подвернула чуть-чуть, когда прыгала там…

Рядом как, про заказу, лежал отесанный каменный блок.

– Ну-ка сядь, – безоговорочно потребовал Ваня. И Белка, даже не попытавшись заспорить, опустилась на теплый зернистый гранит.

– Которая нога? Вытяни… Ну-ка… – Мальчик Ваня решительно стянул до самой сандалетки Белкин длинный носок. Прохладные пальцы его аккуратными нажимами прошлись по мышцам. – Больно?

– Нет… Ой…

– Все-таки больно?

– Нет, щекотно только…

– Это ничего… Сейчас… Я ведь медик по наследству, ты не бойся… – Может быть, он хотел сказать "не стесняйся". Белка все же стеснялась немного, но было и приятно. Она прикусила губу, чтобы не заулыбаться. Ваня, сидя на корточках, глянул вопросительно.

– Нет, ни чуточки не больно уже, – сказала Белка.

– Наверно, маленькое растяжение. Надо приложить что-нибудь холодное. Платок есть?

Белка закивала, зашарила в клетчатых складках, отыскивая карман. Вытащила слежавшийся платочек.

– Сейчас намочу. В соседнем дворе есть фонтанчик, – Ваня выпрямился.

– Подожди, я с тобой! – Белка вдруг испугалась, что он уйдет и не вернется. Это было ужасно глупо, но… – Я могу, я ведь не хромаю!

Мальчик не спорил.

– Тогда держись за меня…

И Белка положила руку на его плечо. Снова кончиками пальцев ощутила под ключицей жилку-кузнечика. И они пошли, стараясь ступать в ногу, к арке в кирпичной стене – но не к той, что под фонарем, а левее, за округлым «бастионным» выступом.

За аркой оказался не двор, а еще одна площадь, даже пошире прежней. Половину ее ограждали все те же кирпичные торцы и углы, а другую половину замыкало подковой двухэтажное здание. Оно сложено было из желтоватого камня. Темнели очень узкие окна, и похоже было на внутреннее пространство крепости. Посреди площади располагался восьмиугольный бассейн с низкой гранитной оградой и витыми чугунными раковинами на углах. Посреди бассейна поднималась каменная горка – наверно, раньше на ней красовалась скульптура (Нептун или нимфа какая-нибудь). Бассейн был сух.