Страница:
Ребята, подхватив девчонку под руки, споро потащили ее к крепости, а Мишка, мысленно матеря сам себя за забывчивость, потащился следом.
В крепость он вернулся как раз одновременно с конниками Дмитрия, конвоирующими остатки седьмого десятка и Роську. Дмитрий, увидав Мишку, направил своего коня к нему.
– Минь, ты чего это с голым пузом?
– А, пустяки. Что там с Роськой, по шее не накостыляли?
– Ага, ему накостыляешь! Он святоша, святоша, а когда надо сам, кому хочешь накостыляет! И Нифонт – парень правильный – сумел своих от дури удержать, нам ничего и делать не пришлось.
– Ну и ладно, Мить, завтра дед приезжает. После обеда все занятия отменяй и наводи порядок в крепости.
– Да как его тут наведешь?
Действительно, стройка была в самом разгаре. Плотники уже сложили часть срубов, поверх которых должны были быть насыпаны валы. Другую часть только начали складывать. Повсюду валялись бревна, щепки, полосы древесной коры, тут и там высились груды земли, глины и камней. В общем, привычная картина стройплощадки опоясывала строящуюся крепость по периметру. Относительный порядок был только посередине да возле казарм – одной построенной и второй, только подводящейся под крышу.
– Как получится, так и наведем, Мить, негоже начальство грязью встречать. Передай Демке, чтобы командовал, зря, что ли, его городовым боярином сделали? И ты тоже присмотри, а я к лекарке пошел.
– Чего, заболел?
– Да нет, за рубахой.
«Однако, сэр, в медпункт вам надо бы не только за рубахой. Что за странные выпадения памяти? То забыли, что для Якова специальный десяток разведчиков создать собирались, то про девчонку «глухую»… Может, и еще что-то важное позабыли, в чем дело-то? Хотя, если поразмыслить… Морфологически мозг окончательно формируется только к двадцати пяти годам, вам, в этом теле, еще нет и пятнадцати, а грузите вы мозг по полной. Были же уже проблемы, теперь вот еще и это. Как там, во время бреда в Отишии, Лис выразился: «Береги голову, она пока не может вместить все, что ты в нее пихаешь»? Вот тебе и бред…»
Повидаться с Юлькой одновременно и хотелось и было боязно. За день до посвящения в Перуново воинство Мишка оказался в такой ситуации, которой всегда и сам всячески избегал, и другим советовал – вляпался в девичью разборку.
Сделал все честь по чести: заслал к Нинее предварительно Дударика с объяснением возникшей нужды, в двух словах изложил причину болезни Саввы и то, что Настена лечить его не взялась. Попросил назначить время для приема, чтобы не отрывать светлую боярыню от важных дел. Ответ Дударик принес несколько странный: Алексей с сыном могут приходить прямо сейчас, а Мишка – после отъезда попа.
Помочь Савве Нинея не отказалась, но и сама лечить не взялась. После того как Алексей с сыном просидели у волхвы часа полтора, Савва вышел на улицу, держась не за отца, как было всегда, а за руку Красавы. С тех пор они не расставались целыми днями – Савва таскался за Красавой, как собачонка, а та почти все время что-то ему говорила, что-то показывала, приводила смотреть то на тренировки «курсантов», то на занятия девок со щенками. При всем при этом маленькая волхва как-то умудрилась ни разу не попасться на глаза отцу Михаилу, пока тот находился в крепости. Когда артель Сучка поставила дома для наставников, Красава поселилась в доме Алексея.
Минула переполненная событиями середина лета – бунт, ранение, поход за болото… Мишке было не до пацаненка, потерявшего со страха голос и, видимо, слегка повредившегося в уме, но усилия Красавы, похоже, не пропали втуне. Постепенно с лица Саввы начало сходить выражение испуга, а однажды вечером Мишка услышал, как Алексей говорит матери: «Молодец Красава, истинная волхва растет! Саввушка-то мой улыбнулся сегодня! Бог даст, заговорит скоро».
«М-да, сэр. Вот она, святая православная Русь – лечимся у языческой волхвы и при этом совершенно искренне рассчитываем на Божью помощь! И кто из нас тут сошел с ума?»
Через несколько дней после этого на идущего по крепостному двору Мишку налетел Савва, весь в слезах и бегущий сам не зная куда. До сих пор он позволял Мишке притронуться к себе только в присутствии отца или Мишкиной матери, а тут, едва удержавшись на ногах после столкновения, сам ухватил Мишку за рукав и, продолжая обливаться слезами, потащил куда-то в сторону собачьих вольеров. Спрашивать о чем-либо пребывающего в истерике пацана было совершенно бесполезно, поэтому Мишка покорно направился туда, куда тащил его Савва.
То, что открылось Мишкиному взору возле пустых собачьих клеток – всех щенков увели на занятия, – заставило его на несколько секунд окаменеть от удивления. Рядом замер и замолк вцепившийся в рукав Мишкиной рубахи Савва. В пустом собачьем вольере билась, как птица в ловушке, Красава. Билась отчаянно и, кажется, совершенно не соображая, что с ней происходит. Ее тело ударялось то о стенку клетки, то о решетчатую дверь, она падала, поднималась и снова кидалась вперед с закрытыми глазами. Внучка волхвы, видимо, пребывала в таком ужасе, что даже не могла догадаться просунуть руку сквозь решетку и отодвинуть засов.
Рядом с клеткой, спиной к Мишке и Савве, стояла, уперев руки в бока, Юлька и орала издевательским тоном:
– Ну, что ж ты не ворожишь, волхва? Давай-ка, преврати меня в крысу или в лягушку! Ну, хотя бы молнией ударь! Не можешь?
Такого злого голоса у Юльки Мишка не слышал никогда, хотя характер у юной лекарки был сущий перец. Она даже не обращала внимания на то, что Красава ее не слышит и вообще не воспринимает ничего из окружающей действительности, только бьется о деревянные решетки, падает, поднимается и снова бьется.
– Погремушка ты, а не волхва, и никогда тебе волхвой не быть! Даже из собачьей клетки выбраться не можешь, так и подохнешь в ней, сучка! А я тебя на куски порежу и псам скормлю!
Мишка, выйдя из кратковременного ступора, уже хотел вмешаться, как вдруг в Юлькином монологе мелькнуло его имя, вернее, кличка:
– …сдохнешь, и Лис о тебе даже не вспомнит, не нужны ему дуры сопливые! Он на тебя и не смотрел никогда, это ты крыса Велесова…
Удивиться Мишка не успел, потому что его тут же отвлекло другое, не менее удивительное событие – Савва дергал его за рукав и силился что-то сказать:
– Ы-ы-ы, ы-к-к…
Только тут до Мишки дошло: к Савве вернулся голос! Он еще не мог ничего членораздельно произнести, но голос был! Тихий, сиплый – голосовые связки после долгого молчания нормально работать отказывались, но голос вернулся! И в этот момент Мишку словно что-то толкнуло под руку. Он схватил Савву за плечо, развернул лицом к Юльке и закричал:
– Савва, Красаву твою обижают! Красаве плохо, помоги ей. Слышишь? Красаву спасать надо!
– Кх… К’а-ава! К’а-ава!
Савва сорвался с места и кинулся на Юльку. Та, чуть не упав от внезапного толчка, бешено обернулась и увидела Мишку. Его появление, видимо, оказалось для нее совершенно неожиданным, она даже не сразу стала защищаться от слабых, но частых ударов кулаков Саввы. Что там происходило дальше, Мишка смотреть не стал, а, открыв дверь вольера, принялся ловить мечущуюся Красаву. Поймал только со второго раза, вытащил наружу и прижал к земле бьющееся девчоночье тельце. Оглянулся на Савву с Юлькой, там баталия была в самом разгаре – пацан вцепился обеими руками в Юлькин пояс, на котором висело сразу несколько мешочков с разными лекарскими надобностями, и тащился по земле следом за пятящейся лекаркой, норовя укусить ее за руки, которыми она пыталась попеременно то ударить, то отодрать от себя защитника Нинеиной внучки.
– Юлька! – заорал Мишка. – Ты-то хоть в разум приди! Совсем сдурели все, идиоты!
Бесполезно. Никто его не слышал. Савва, надо полагать, воображал, что бьется насмерть с неким чудовищем, покусившимся на его… черт его знает, кем для пацана стала за это время Красава… Юлька, способная без труда «отключить» и более сильного противника, бестолково отбивалась от вцепившегося, как клещ, слабенького парнишки. Красава перестала биться, словно пойманная птица, но в себя не пришла, ее сотрясала крупная дрожь, зубы были стиснуты, глаза крепко зажмурены.
Весь этот сумасшедший дом надо было как-то прекращать, пока на нечленораздельные вопли Саввы не стал собираться народ. Легче всего, видимо, было привести в себя Юльку, которая просто-напросто растерялась от неожиданного появления Мишки и Саввы. Сидя верхом на лежащей ничком Красаве, Мишка снял с себя пояс с подсумками и запустил его Юльке в ноги. Юная лекарка запнулась, потеряла равновесие и уселась на землю. Савва тут же боднул ее головой в грудь, но Юлька каким-то змеиным движением ухватила его за шею, и парень почти сразу обмяк.
Переключив внимание на Красаву, Мишка не нашел ничего лучшего, чем отвесить ей несколько звонких пощечин. Подействовало. Нинеина внучка резко втянула воздух сквозь сжатые зубы и попыталась сесть. Мишка не стал препятствовать, лишь придержал Красаве руки и заорал ей прямо в ухо:
– Очнись, Красава! Савва заговорил! Ты его вылечила, слышишь, Красава? Ты Савву вылечила, к нему голос вернулся!
Красава коротко простонала и принялась вырываться, Мишка выпустил ее руки, схватил за плечи и как следует встряхнул.
– Глаза-то открой! Все уже, все! Никто тебя больше не обидит, ну-ка, посмотри на меня.
Красава послушалась, открыла глаза, которые тут же начали наполняться слезами.
– Мишаня, она меня… – Продолжение фразы утонуло в рыданиях.
Тут все было в порядке, раз слезы, значит, отпустило. Мишка поднял голову и глянул на Юльку и Савву. Пацан лежал неподвижно, видимо в обмороке, а Юлька, что-то зло шипя сквозь зубы, по одному разгибала пальцы Саввы, сомкнутые на ее поясе.
– Ну что, Перуница[8], великую победу одержала? С детишками справилась!
– И знать не хочу! Перед тобой двое больных лежат. Ты лекарка или коза на выпасе?
– Эта мочалка…
Это было серьезно! Юлька не отреагировала на, казалось бы, неотразимый прием – призыв к исполнению лекарских обязанностей. Хочешь не хочешь, пришлось применять недетские средства:
– Даже и не знал, что ты так хороша, когда сердишься! Прямо глаз не отвести!
– Трепач… – Вне всякого сомнения Юлька слышала подобное в свой адрес впервые в жизни. – И что в тебе девки находят? Морда шпаренная, руки-крюки, язык, что помело…
– Правда твоя, Юленька: неказист… но твоей-то красоты нам на двоих хватит, даже еще и останется!
– Да ну тебя!
– Нет, правда, Юль! Недаром же мне про Перуницу вспомнилось!
– Вот еще… выдумал…
Юлька вырвала руку и чересчур суетливо склонилась над Саввой, приподняла ему голову, оттянула веко.
– В лазарет его! Надо присмотреть, когда в себя приходить начнет, – не глядя на Мишку, сухим деловым тоном распорядилась лекарка. – Голос-то вернулся, но… всякое может быть.
– Сейчас, Юль… только мне двоих не утащить. Ничего, сейчас организуем!
«А вы-то чего засуетились, сэр?»
– Погоди, Юль, а с Красавой что?
– Ничего. Поревет-поревет и успокоится. Впредь наука – с лекарками не вздорить!
Мишка сунул в рот пальцы и вполсилы, чтобы не будоражить весь гарнизон крепости, высвистал сигнал «ко мне». Почти сразу из-за угла вышел наставник Прокопий – не старый еще мужик, бывший ратник, перешедший в обозники после потери правой руки.
– Чего это тут у вас? – недоуменно спросил Прокопий, обводя взглядом «поле битвы». – Михайла, это ты звал?
– Я, дядька Прокоп. Видишь: двое болезных у нас – мне одному не утащить. Возьми Савву, отнеси, куда лекарка покажет.
– Угу. – Прокопий одной рукой подхватил Савву с земли и, осторожно придерживая крюком, заменявшим ему кисть правой руки, взвалил на плечо. – Показывай, девонька, куда нести.
Конечно, хорошо было бы выяснить, что тут произошло, из-за чего сцепились Юлька с Красавой и как Красава оказалась запертой в собачьей клетке, но Мишка, еще из ТОЙ жизни, вынес железное правило: ни при каких обстоятельствах не встревать в женские разборки (неважно, девичьи или бабьи). Столь же неукоснительно он следовал и другому правилу: никогда не обсуждать одну женщину в разговоре с другой. Здесь, правда, были не женщины, а девчонки, но девчонки ох какие непростые. Сработало и третье правило – удивить, значит, победить. Юлька ожидала от него чего угодно, только не комплиментов, да и не знала она, что это такое.
Мишка вдруг почувствовал, что краснеет. Ощущение было такое, словно обманул маленького ребенка. В сущности, Юлька была абсолютно беспомощна против примененного Мишкой метода, и хотя он не сказал ей ни слова неправды, но почувствовал себя исключительно погано – говорил-то он искренне, но, если бы не необходимость, произносить это вслух ему бы и в голову не пришло.
«М-да-с, досточтимый сэр, сколь бы юным ни было нынешнее вместилище вашего сознания, а годы есть годы! Где юношеский трепет, где «обильные страстные речи» и прочие благоглупости, лезущие наружу помимо воли? Где, наконец, позвольте вас спросить, «взгляды, так жадно, так робко ловимые»? Рассудочность, расчет, взгляд стороннего наблюдателя… А Юлька-то вспоминать будет каждое слово, повторять про себя, думать всякое девичье… Стыдно-то как!»
Мишка поднял на руки Красаву, отметив между делом, что левая рука хоть еще и побаливает, но работает нормально, и понес ее к дому Алексея. Плач Красавы постепенно затих, перейдя в редкие всхлипывания. Нинеина внучка обхватила Мишку за шею и неожиданно поведала:
– Мишаня, ты не думай… я с Саввой все время была потому, что бабуля так велела. А Юльку я от тебя все равно отважу… это только сегодня у меня так вышло.
«Так это они из-за меня поцапались? Одной девяти еще нет, другой тринадцати. Блин, совсем девки с ума посходили!»
– Тебе Юльку не одолеть. Она уже сейчас сильна, а через год-полтора с ней даже твоя бабуля справиться не сможет. Не лезь на рожон.
– Но ты же на ней не женишься?
– А ты где-нибудь замужних ведуний видела?
– Нет.
– Вот и я… нет…
Когда с лица сняли повязку, Мишка свистнул у баб полированное серебряное блюдо и, забравшись в уголок, где его никто не мог увидеть, долго рассматривал свое отражение. Увиденное, откровенно говоря, не радовало. На краю левой надбровной дуги красовалась вмятина, как будто не лучиной ткнули, а рубанули топором, кожа на левом краю лба и виске натянутая, тонкая и блестящая, вся в разводах от ожога. Левая бровь заметно короче правой и постоянно вздернута, что придает лицу не то насмешливое, не то издевательское выражение. Волосы еще не отросли, и на виду торчит изуродованное ухо. На левой щеке метка, оставшаяся после того, как Анька-младшая лупила младшего брата граблями. Плюс возрастные «удовольствия»: вся рожа в прыщах, на щеках цыплячий пух, под носом нечто, претендующее на звание усов, а губы еще детские – пухленькие.
Вообще-то растительность на лице полезла рановато, у сверстников ничего подобного еще не наблюдалось, но, кто его знает, может быть, данные о волосяных покровах притащились в составе информационной матрицы из ТОЙ жизни? «Инсталлировались» вместе со всем остальным и «активировались», как только в организме созрела подходящая ситуация. Прорастать-то начало не только на лице, но и в других местах.
Плюс ко всему, дурацкая привычка, разозлившись, морщить и приподнимать верхнюю губу, скалясь, как собака. А еще мозоли на нижней челюсти, натертые подбородочным ремнем из-за постоянного ношения шлема. А еще мозоли, набитые упражнениями на костяшках пальцев. Вечные синяки и царапины, постоянный, несмотря на ежедневные купания, запах пота, въевшийся в войлочный поддоспешник. В общем, экстерьером своим Мишка доволен не был – гадкий утенок, да и только. Битый, жженый, драный, взопревший…
Вокруг вас сотня вооруженных подростков с взбаламученным мировоззрением, бывший бандит намерен жениться на вашей матушке, которая тоже кровушки не страшится, а в соседях обретается спившийся спецназовец, организовавший гибрид колхоза с ГУЛАГом. Крепость вам возводит отмороженный на всю голову бригадир плотников, по уши влюбленный в бабу вдвое массивнее себя и чуть ли не на полметра выше ростом, а любовница деда строит козни в стиле шекспировских злодеек. Ученица Бабы-яги оказывается вдовствующей богемской графиней, мечтающей возродить древлянское княжество, русские девки в XII веке щеголяют в платьях на кринолинах и испанских мантильях, а оркестр народных инструментов разучивает песни Гражданской войны.
И продолжать этот список можно, кажется, до бесконечности. Как говорилось в одном старом фильме: «Мадам Кольцова курит трубку и пьет водку прямо из самовара!» Любой сумасшедший дом обзавидуется!
Не-ет, к Юльке и только к Юльке! Пусть язвит, пусть ругается, да пусть хоть глаза выцарапывает, но только рядом с ней все эти «сапоги всмятку» почему-то перестают давить на мозги».
Идти до лазарета было всего ничего – в Михайловом городке вообще все было близко, но Мишка плелся нога за ногу – одолевали мысли. Положение было, мягко говоря, неудобное. С одной стороны, следовало вести «оглохшую» девчонку к Нинее – надо же и совесть иметь, в конце-то концов, с другой – явиться пред грозные очи боярыни Гредиславы Всеславны, только что угробив двух присланных ею для обучения отроков и подведя под воеводский суд третьего…
Ситуация дополнительно осложнялась еще и тем, что судить урядника Бориса будут за нападение на боярича, но Юлька-то – представитель простонародья – тоже отметелила боярышню – Красаву! А не потребует ли Нинея наказания Юльки? Или между ведуньями другие счеты?
«И как вы намерены выкручиваться, сэр? Можно, конечно, самому наехать на волхву: «Я предупреждал, что земляков в одном десятке держать нельзя!» Можно еще и усомниться в статусе Красавы – она же не внучка, а правнучка Нинеи, и совершенно неизвестно, кто ее родители. Может, она вовсе и не боярышня? Но подействует ли? Баронесса Пивенская непредсказуема, как… помните, сэр, своего бригадира в ленинградском порту?»
Был у Михаила Ратникова в ТОЙ молодости бригадир, который всю методику воспитания личного состава описывал одной фразой: «Пока все нормально, я для вас комбриг, а будете раздолбайствовать, сразу стану бригаденфюрером!»
«М-да, сэр, при желании, вдовствующая графиня Палий любого бригаденфюрера СС за пояс заткнет! Наехать… да она сама так наедет – бульдозер на табачный ларек деликатнее наезжает! Однако же позвольте вам напомнить, сэр Майкл: однажды вам наезд удался. Припоминаете? Именно, именно! Какой бы крутой волхвой и представительницей супердревнего рода мадам Петуховская ни была, а ограниченность своих бабьих прав, по сравнению даже с таким сопляком, как вы, но «мужеска пола», понимает. И не просто понимает, а на уровне безусловных рефлексов – спинным мозгом, как говорится!
Значит, нужна такая же неубиенная позиция! И стоять на этой позиции насмерть! Волхва это сразу просечет! Одна беда – позиция эта должна быть естественной, тоже на уровне безусловных рефлексов, потому что любое притворство Нинея раскусывает на раз. И что у вас, сэр, в вашем наборе масок и поведенческих императивов на этот случай имеется? Ля-ля-ля, трам-пам-пам… А и Б сидели на трубе… ничего в голову не приходит… Вы, сэр, Нинее нужны. Это факт. Она пытается вами манипулировать, а заодно и воспитывает… вот и вздрючит в воспитательных целях по самое некуда! Однако вами манипулирует и Настена. Это тоже факт. Как-то на этом сыграть можно? Да уже сыгралось, блин! Красава с Юлькой сцепились не просто как две девчонки, а как еще и два инструмента воздействия на вас! Ну и что это дает? А ничего, потому что имеется еще целая толпа субъектов влияния: дед с его военно-феодальными замашками, отец Михаил со своим фанатизмом, «полевой командир» Алекс с отцовскими намерениями, Аристарх еще тут нарисовался со своим тайным обществом… Дурдом, одним словом.
Вот, вот, сэр! А вы, несчастное дитя, посреди всего этого кошмара – никто не пожалеет, никто не приголубит! А если наоборот? Вы сами, сэр, кошмар из кошмаров, самый, так сказать, кошмаристый? Манией величия-то гораздо приятнее болеть, чем манией преследования!
Есть контакт! Отморозок прадедушка Агей – прекрасно, дед, заработавший кличку, производную от похоронного обряда, – великолепно, природный Лисовин, время от времени ввергающий вас в бешенство, – блестяще! Ничего и выдумывать не требуется – Нинее и в голову не придет усомниться, все в елку! А теперь, сэр, добавляем к наследственной отмороженности дикое самомнение – Христос вас любит, Велес вас любит, Макошь вас любит и Перун, как выяснилось, тоже! Мечом в четырнадцать лет опоясались, сотником вот-вот станете, город имени себя заложили – круче только яйца страусиные!
Так, а мисс Джулия? А в ту же копилку! Кто еще с ней в лекарском экстазе сливаться способен? Кому вы, сэр, фактически рыцарскую клятву на верность принесли? Близко никому не подходить, во избежание переработки на фарш и заявления, что так оно и было!
Нормальный ход! А почему только сейчас это так явно вылезло? А в боевой поход сходил, настоящей кровушки испробовал и победителем вернулся!
Ну что ж, сэр, теперь есть с чем идти к Нинее – не оправдываться за убитых отроков, и не отмазывать Юльку за то, что Красаве навтыкала, и не напоминать светлой боярыне Гредиславе о том, что предупреждал о неправильном формировании десятков и о том, что рано Красаве волховские умения давать – и то и другое боком выходит.
Просто доложить, что вы, сэр Майкл, весь из себя такой крутой, вынуждены ошибки светлой боярыни исправлять: отроков прессовать, вплоть до высшей меры, девчонок подравшихся растаскивать, да еще и от воеводы Погорынского за все это вздрючки получать. И спасает вас во всех этих разборках только ваша крутизна – Алексей верно заметил, что вы не побоялись остаться в одиночку против семерых, да любовь богов – девчонки ведь могли сгоряча и по вам своими волховскими да ведовскими прибамбасами врезать.
Мадам Петуховскую, конечно, этим всем не удивишь – еще и не таких видала, но нашкодившим мальчишкой выглядеть не будете.
Интересно, а с другими субъектами влияния эта маска сработает? С дедом… сомнительно, он за демонстрацию крутизны так приложит, что все звезды на небе при дневном свете увидите, и любовь богов ему по фигу, потому что для него они такие же управленцы, как он сам, разве что масштаб деятельности у них побольше. Аристарх-Туробой? Темная лошадка, но… после того как вы нехило выступили на обряде посвящения, крутизна его не удивит, а самомнение… самомнения в учениках обычно учителя не терпят, можно и по сопатке получить если не физически, то морально. Значит, с этим делом надо поаккуратнее. Алексей? Ну, для него, сэр, любая чужая крутизна – всего лишь вызов и повод эту самую крутизну обломать… запросто и отлупить может, причем исключительно в учебно-воспитательных целях. Настена? Гм… после «сексотерапии» чего-то там изображать из себя в ее присутствии просто не тянет. Да и не нужно – образ рыцаря мисс Джулии ее вполне устраивает, а для вас, сэр, он вполне естественен, ничего изображать и не требуется.
Мисс Джулия? Юлька, Юленька… ребенок, в сущности, но без всяких понтов и рисовки готовая положить жизнь на алтарь медицины. Единственный тихий и светлый уголок во всем этом дурдоме… ну, положим, не очень-то и тихий, но, несомненно, светлый. И перед ней, как это ни паскудно, придется притворяться. Увы, сэр, как вы тогда совершенно справедливо заметили: «Сколь бы юным ни было нынешнее вместилище вашего сознания, а годы есть годы». Было бы вам действительно четырнадцать, вы бы впервые в жизни ощутили, как это бывает, когда в толпе встречающих вдруг обнаруживаются ждущие только вас глаза, и впервые бы догадались, что нарядный платок надет специально для вас. Ну и, разумеется, не удержали бы это свое открытие в себе, а так или иначе озвучили бы… Но вам-то, сэр, в сумме уже крепко за пятьдесят! И соответствующие вашему возрасту партнерши сами прекрасно понимают и замечают, как вы находите их глазами в толпе, а к словам «краше всех» относятся… как бы это выразиться? Ну, скажем, с пониманием. И насчет платка… им не догадка нужна, что, мол, для меня надела, а что-то вроде «как тебе к лицу это цвет», да и то аккуратно, чтобы не было похоже на напоминание «это я тебе подарил».
В крепость он вернулся как раз одновременно с конниками Дмитрия, конвоирующими остатки седьмого десятка и Роську. Дмитрий, увидав Мишку, направил своего коня к нему.
– Минь, ты чего это с голым пузом?
– А, пустяки. Что там с Роськой, по шее не накостыляли?
– Ага, ему накостыляешь! Он святоша, святоша, а когда надо сам, кому хочешь накостыляет! И Нифонт – парень правильный – сумел своих от дури удержать, нам ничего и делать не пришлось.
– Ну и ладно, Мить, завтра дед приезжает. После обеда все занятия отменяй и наводи порядок в крепости.
– Да как его тут наведешь?
Действительно, стройка была в самом разгаре. Плотники уже сложили часть срубов, поверх которых должны были быть насыпаны валы. Другую часть только начали складывать. Повсюду валялись бревна, щепки, полосы древесной коры, тут и там высились груды земли, глины и камней. В общем, привычная картина стройплощадки опоясывала строящуюся крепость по периметру. Относительный порядок был только посередине да возле казарм – одной построенной и второй, только подводящейся под крышу.
– Как получится, так и наведем, Мить, негоже начальство грязью встречать. Передай Демке, чтобы командовал, зря, что ли, его городовым боярином сделали? И ты тоже присмотри, а я к лекарке пошел.
– Чего, заболел?
– Да нет, за рубахой.
«Однако, сэр, в медпункт вам надо бы не только за рубахой. Что за странные выпадения памяти? То забыли, что для Якова специальный десяток разведчиков создать собирались, то про девчонку «глухую»… Может, и еще что-то важное позабыли, в чем дело-то? Хотя, если поразмыслить… Морфологически мозг окончательно формируется только к двадцати пяти годам, вам, в этом теле, еще нет и пятнадцати, а грузите вы мозг по полной. Были же уже проблемы, теперь вот еще и это. Как там, во время бреда в Отишии, Лис выразился: «Береги голову, она пока не может вместить все, что ты в нее пихаешь»? Вот тебе и бред…»
Повидаться с Юлькой одновременно и хотелось и было боязно. За день до посвящения в Перуново воинство Мишка оказался в такой ситуации, которой всегда и сам всячески избегал, и другим советовал – вляпался в девичью разборку.
* * *
Еще месяц назад, привезя в крепость отца Михаила, Мишка, приставив к священнику Роську в качестве экскурсовода, отправился к Нинее. Другого случая, пока в крепости пребывал монах, могло и не представиться, а Савву надо было показать волхве обязательно.Сделал все честь по чести: заслал к Нинее предварительно Дударика с объяснением возникшей нужды, в двух словах изложил причину болезни Саввы и то, что Настена лечить его не взялась. Попросил назначить время для приема, чтобы не отрывать светлую боярыню от важных дел. Ответ Дударик принес несколько странный: Алексей с сыном могут приходить прямо сейчас, а Мишка – после отъезда попа.
Помочь Савве Нинея не отказалась, но и сама лечить не взялась. После того как Алексей с сыном просидели у волхвы часа полтора, Савва вышел на улицу, держась не за отца, как было всегда, а за руку Красавы. С тех пор они не расставались целыми днями – Савва таскался за Красавой, как собачонка, а та почти все время что-то ему говорила, что-то показывала, приводила смотреть то на тренировки «курсантов», то на занятия девок со щенками. При всем при этом маленькая волхва как-то умудрилась ни разу не попасться на глаза отцу Михаилу, пока тот находился в крепости. Когда артель Сучка поставила дома для наставников, Красава поселилась в доме Алексея.
Минула переполненная событиями середина лета – бунт, ранение, поход за болото… Мишке было не до пацаненка, потерявшего со страха голос и, видимо, слегка повредившегося в уме, но усилия Красавы, похоже, не пропали втуне. Постепенно с лица Саввы начало сходить выражение испуга, а однажды вечером Мишка услышал, как Алексей говорит матери: «Молодец Красава, истинная волхва растет! Саввушка-то мой улыбнулся сегодня! Бог даст, заговорит скоро».
«М-да, сэр. Вот она, святая православная Русь – лечимся у языческой волхвы и при этом совершенно искренне рассчитываем на Божью помощь! И кто из нас тут сошел с ума?»
Через несколько дней после этого на идущего по крепостному двору Мишку налетел Савва, весь в слезах и бегущий сам не зная куда. До сих пор он позволял Мишке притронуться к себе только в присутствии отца или Мишкиной матери, а тут, едва удержавшись на ногах после столкновения, сам ухватил Мишку за рукав и, продолжая обливаться слезами, потащил куда-то в сторону собачьих вольеров. Спрашивать о чем-либо пребывающего в истерике пацана было совершенно бесполезно, поэтому Мишка покорно направился туда, куда тащил его Савва.
То, что открылось Мишкиному взору возле пустых собачьих клеток – всех щенков увели на занятия, – заставило его на несколько секунд окаменеть от удивления. Рядом замер и замолк вцепившийся в рукав Мишкиной рубахи Савва. В пустом собачьем вольере билась, как птица в ловушке, Красава. Билась отчаянно и, кажется, совершенно не соображая, что с ней происходит. Ее тело ударялось то о стенку клетки, то о решетчатую дверь, она падала, поднималась и снова кидалась вперед с закрытыми глазами. Внучка волхвы, видимо, пребывала в таком ужасе, что даже не могла догадаться просунуть руку сквозь решетку и отодвинуть засов.
Рядом с клеткой, спиной к Мишке и Савве, стояла, уперев руки в бока, Юлька и орала издевательским тоном:
– Ну, что ж ты не ворожишь, волхва? Давай-ка, преврати меня в крысу или в лягушку! Ну, хотя бы молнией ударь! Не можешь?
Такого злого голоса у Юльки Мишка не слышал никогда, хотя характер у юной лекарки был сущий перец. Она даже не обращала внимания на то, что Красава ее не слышит и вообще не воспринимает ничего из окружающей действительности, только бьется о деревянные решетки, падает, поднимается и снова бьется.
– Погремушка ты, а не волхва, и никогда тебе волхвой не быть! Даже из собачьей клетки выбраться не можешь, так и подохнешь в ней, сучка! А я тебя на куски порежу и псам скормлю!
Мишка, выйдя из кратковременного ступора, уже хотел вмешаться, как вдруг в Юлькином монологе мелькнуло его имя, вернее, кличка:
– …сдохнешь, и Лис о тебе даже не вспомнит, не нужны ему дуры сопливые! Он на тебя и не смотрел никогда, это ты крыса Велесова…
Удивиться Мишка не успел, потому что его тут же отвлекло другое, не менее удивительное событие – Савва дергал его за рукав и силился что-то сказать:
– Ы-ы-ы, ы-к-к…
Только тут до Мишки дошло: к Савве вернулся голос! Он еще не мог ничего членораздельно произнести, но голос был! Тихий, сиплый – голосовые связки после долгого молчания нормально работать отказывались, но голос вернулся! И в этот момент Мишку словно что-то толкнуло под руку. Он схватил Савву за плечо, развернул лицом к Юльке и закричал:
– Савва, Красаву твою обижают! Красаве плохо, помоги ей. Слышишь? Красаву спасать надо!
– Кх… К’а-ава! К’а-ава!
Савва сорвался с места и кинулся на Юльку. Та, чуть не упав от внезапного толчка, бешено обернулась и увидела Мишку. Его появление, видимо, оказалось для нее совершенно неожиданным, она даже не сразу стала защищаться от слабых, но частых ударов кулаков Саввы. Что там происходило дальше, Мишка смотреть не стал, а, открыв дверь вольера, принялся ловить мечущуюся Красаву. Поймал только со второго раза, вытащил наружу и прижал к земле бьющееся девчоночье тельце. Оглянулся на Савву с Юлькой, там баталия была в самом разгаре – пацан вцепился обеими руками в Юлькин пояс, на котором висело сразу несколько мешочков с разными лекарскими надобностями, и тащился по земле следом за пятящейся лекаркой, норовя укусить ее за руки, которыми она пыталась попеременно то ударить, то отодрать от себя защитника Нинеиной внучки.
– Юлька! – заорал Мишка. – Ты-то хоть в разум приди! Совсем сдурели все, идиоты!
Бесполезно. Никто его не слышал. Савва, надо полагать, воображал, что бьется насмерть с неким чудовищем, покусившимся на его… черт его знает, кем для пацана стала за это время Красава… Юлька, способная без труда «отключить» и более сильного противника, бестолково отбивалась от вцепившегося, как клещ, слабенького парнишки. Красава перестала биться, словно пойманная птица, но в себя не пришла, ее сотрясала крупная дрожь, зубы были стиснуты, глаза крепко зажмурены.
Весь этот сумасшедший дом надо было как-то прекращать, пока на нечленораздельные вопли Саввы не стал собираться народ. Легче всего, видимо, было привести в себя Юльку, которая просто-напросто растерялась от неожиданного появления Мишки и Саввы. Сидя верхом на лежащей ничком Красаве, Мишка снял с себя пояс с подсумками и запустил его Юльке в ноги. Юная лекарка запнулась, потеряла равновесие и уселась на землю. Савва тут же боднул ее головой в грудь, но Юлька каким-то змеиным движением ухватила его за шею, и парень почти сразу обмяк.
Переключив внимание на Красаву, Мишка не нашел ничего лучшего, чем отвесить ей несколько звонких пощечин. Подействовало. Нинеина внучка резко втянула воздух сквозь сжатые зубы и попыталась сесть. Мишка не стал препятствовать, лишь придержал Красаве руки и заорал ей прямо в ухо:
– Очнись, Красава! Савва заговорил! Ты его вылечила, слышишь, Красава? Ты Савву вылечила, к нему голос вернулся!
Красава коротко простонала и принялась вырываться, Мишка выпустил ее руки, схватил за плечи и как следует встряхнул.
– Глаза-то открой! Все уже, все! Никто тебя больше не обидит, ну-ка, посмотри на меня.
Красава послушалась, открыла глаза, которые тут же начали наполняться слезами.
– Мишаня, она меня… – Продолжение фразы утонуло в рыданиях.
Тут все было в порядке, раз слезы, значит, отпустило. Мишка поднял голову и глянул на Юльку и Савву. Пацан лежал неподвижно, видимо в обмороке, а Юлька, что-то зло шипя сквозь зубы, по одному разгибала пальцы Саввы, сомкнутые на ее поясе.
– Ну что, Перуница[8], великую победу одержала? С детишками справилась!
– Трепач! – Юлька зло зыркнула в сторону Мишки и снова опустила глаза к поясу. – Скоморохом тебе быть!
Слава тебе, дева грозная!
Ликом прекрасная, богоподобная,
В прах всех врагов повергающая
Мощной десницей божественной!
Блеск твоих крыльев серебряных,
Взор твоих глаз, что как яхонты,
Смертью грозят недостойному,
В трепет ввергают несмелого…
– Балаболка! – Юлька наконец освободилась и поднялась на ноги.
Но возжигают они
Пламя отваги у воинов,
Но поселяют они
Сладкую муку любовную
В сердце того, кто с достоинством
Имя несет мужа честного…
– Да заткнись же ты, аспид! Ты хоть знаешь, что тут было?
Стоя над телом поверженным,
Славу поешь ты делам его:
Подвигам, битвам, свершениям.
Душу приняв мужа честного,
Ты по пути яснозвездному
В Ирий пресветлый…
– И знать не хочу! Перед тобой двое больных лежат. Ты лекарка или коза на выпасе?
– Эта мочалка…
Это было серьезно! Юлька не отреагировала на, казалось бы, неотразимый прием – призыв к исполнению лекарских обязанностей. Хочешь не хочешь, пришлось применять недетские средства:
– Даже и не знал, что ты так хороша, когда сердишься! Прямо глаз не отвести!
– Трепач… – Вне всякого сомнения Юлька слышала подобное в свой адрес впервые в жизни. – И что в тебе девки находят? Морда шпаренная, руки-крюки, язык, что помело…
– Правда твоя, Юленька: неказист… но твоей-то красоты нам на двоих хватит, даже еще и останется!
– Да ну тебя!
– Нет, правда, Юль! Недаром же мне про Перуницу вспомнилось!
– Вот еще… выдумал…
Юлька вырвала руку и чересчур суетливо склонилась над Саввой, приподняла ему голову, оттянула веко.
– В лазарет его! Надо присмотреть, когда в себя приходить начнет, – не глядя на Мишку, сухим деловым тоном распорядилась лекарка. – Голос-то вернулся, но… всякое может быть.
– Сейчас, Юль… только мне двоих не утащить. Ничего, сейчас организуем!
«А вы-то чего засуетились, сэр?»
– Погоди, Юль, а с Красавой что?
– Ничего. Поревет-поревет и успокоится. Впредь наука – с лекарками не вздорить!
Мишка сунул в рот пальцы и вполсилы, чтобы не будоражить весь гарнизон крепости, высвистал сигнал «ко мне». Почти сразу из-за угла вышел наставник Прокопий – не старый еще мужик, бывший ратник, перешедший в обозники после потери правой руки.
– Чего это тут у вас? – недоуменно спросил Прокопий, обводя взглядом «поле битвы». – Михайла, это ты звал?
– Я, дядька Прокоп. Видишь: двое болезных у нас – мне одному не утащить. Возьми Савву, отнеси, куда лекарка покажет.
– Угу. – Прокопий одной рукой подхватил Савву с земли и, осторожно придерживая крюком, заменявшим ему кисть правой руки, взвалил на плечо. – Показывай, девонька, куда нести.
Конечно, хорошо было бы выяснить, что тут произошло, из-за чего сцепились Юлька с Красавой и как Красава оказалась запертой в собачьей клетке, но Мишка, еще из ТОЙ жизни, вынес железное правило: ни при каких обстоятельствах не встревать в женские разборки (неважно, девичьи или бабьи). Столь же неукоснительно он следовал и другому правилу: никогда не обсуждать одну женщину в разговоре с другой. Здесь, правда, были не женщины, а девчонки, но девчонки ох какие непростые. Сработало и третье правило – удивить, значит, победить. Юлька ожидала от него чего угодно, только не комплиментов, да и не знала она, что это такое.
Мишка вдруг почувствовал, что краснеет. Ощущение было такое, словно обманул маленького ребенка. В сущности, Юлька была абсолютно беспомощна против примененного Мишкой метода, и хотя он не сказал ей ни слова неправды, но почувствовал себя исключительно погано – говорил-то он искренне, но, если бы не необходимость, произносить это вслух ему бы и в голову не пришло.
«М-да-с, досточтимый сэр, сколь бы юным ни было нынешнее вместилище вашего сознания, а годы есть годы! Где юношеский трепет, где «обильные страстные речи» и прочие благоглупости, лезущие наружу помимо воли? Где, наконец, позвольте вас спросить, «взгляды, так жадно, так робко ловимые»? Рассудочность, расчет, взгляд стороннего наблюдателя… А Юлька-то вспоминать будет каждое слово, повторять про себя, думать всякое девичье… Стыдно-то как!»
Мишка поднял на руки Красаву, отметив между делом, что левая рука хоть еще и побаливает, но работает нормально, и понес ее к дому Алексея. Плач Красавы постепенно затих, перейдя в редкие всхлипывания. Нинеина внучка обхватила Мишку за шею и неожиданно поведала:
– Мишаня, ты не думай… я с Саввой все время была потому, что бабуля так велела. А Юльку я от тебя все равно отважу… это только сегодня у меня так вышло.
«Так это они из-за меня поцапались? Одной девяти еще нет, другой тринадцати. Блин, совсем девки с ума посходили!»
– Тебе Юльку не одолеть. Она уже сейчас сильна, а через год-полтора с ней даже твоя бабуля справиться не сможет. Не лезь на рожон.
– Но ты же на ней не женишься?
– А ты где-нибудь замужних ведуний видела?
– Нет.
– Вот и я… нет…
* * *
«Морда шпаренная, руки-крюки, язык, что помело…» С первым и третьим пунктом не поспоришь, а руки-то тут при чем?»Когда с лица сняли повязку, Мишка свистнул у баб полированное серебряное блюдо и, забравшись в уголок, где его никто не мог увидеть, долго рассматривал свое отражение. Увиденное, откровенно говоря, не радовало. На краю левой надбровной дуги красовалась вмятина, как будто не лучиной ткнули, а рубанули топором, кожа на левом краю лба и виске натянутая, тонкая и блестящая, вся в разводах от ожога. Левая бровь заметно короче правой и постоянно вздернута, что придает лицу не то насмешливое, не то издевательское выражение. Волосы еще не отросли, и на виду торчит изуродованное ухо. На левой щеке метка, оставшаяся после того, как Анька-младшая лупила младшего брата граблями. Плюс возрастные «удовольствия»: вся рожа в прыщах, на щеках цыплячий пух, под носом нечто, претендующее на звание усов, а губы еще детские – пухленькие.
Вообще-то растительность на лице полезла рановато, у сверстников ничего подобного еще не наблюдалось, но, кто его знает, может быть, данные о волосяных покровах притащились в составе информационной матрицы из ТОЙ жизни? «Инсталлировались» вместе со всем остальным и «активировались», как только в организме созрела подходящая ситуация. Прорастать-то начало не только на лице, но и в других местах.
Плюс ко всему, дурацкая привычка, разозлившись, морщить и приподнимать верхнюю губу, скалясь, как собака. А еще мозоли на нижней челюсти, натертые подбородочным ремнем из-за постоянного ношения шлема. А еще мозоли, набитые упражнениями на костяшках пальцев. Вечные синяки и царапины, постоянный, несмотря на ежедневные купания, запах пота, въевшийся в войлочный поддоспешник. В общем, экстерьером своим Мишка доволен не был – гадкий утенок, да и только. Битый, жженый, драный, взопревший…
* * *
«Вот так, сэр! Извольте любоваться: морда кирпича просит, мозги набекрень, язычество с христианством замешиваете, не поморщившись, благонравие личному составу внушаете всеми средствами, вплоть до расстрела. При этом две девицы, обладающие, мягко говоря, нестандартными навыками и способностями, из-за вас друг друга убить готовы, а третья, добираясь до вас, прет пешедралом десяток верст и, рискуя утонуть, форсирует водную преграду.Вокруг вас сотня вооруженных подростков с взбаламученным мировоззрением, бывший бандит намерен жениться на вашей матушке, которая тоже кровушки не страшится, а в соседях обретается спившийся спецназовец, организовавший гибрид колхоза с ГУЛАГом. Крепость вам возводит отмороженный на всю голову бригадир плотников, по уши влюбленный в бабу вдвое массивнее себя и чуть ли не на полметра выше ростом, а любовница деда строит козни в стиле шекспировских злодеек. Ученица Бабы-яги оказывается вдовствующей богемской графиней, мечтающей возродить древлянское княжество, русские девки в XII веке щеголяют в платьях на кринолинах и испанских мантильях, а оркестр народных инструментов разучивает песни Гражданской войны.
И продолжать этот список можно, кажется, до бесконечности. Как говорилось в одном старом фильме: «Мадам Кольцова курит трубку и пьет водку прямо из самовара!» Любой сумасшедший дом обзавидуется!
Не-ет, к Юльке и только к Юльке! Пусть язвит, пусть ругается, да пусть хоть глаза выцарапывает, но только рядом с ней все эти «сапоги всмятку» почему-то перестают давить на мозги».
Идти до лазарета было всего ничего – в Михайловом городке вообще все было близко, но Мишка плелся нога за ногу – одолевали мысли. Положение было, мягко говоря, неудобное. С одной стороны, следовало вести «оглохшую» девчонку к Нинее – надо же и совесть иметь, в конце-то концов, с другой – явиться пред грозные очи боярыни Гредиславы Всеславны, только что угробив двух присланных ею для обучения отроков и подведя под воеводский суд третьего…
Ситуация дополнительно осложнялась еще и тем, что судить урядника Бориса будут за нападение на боярича, но Юлька-то – представитель простонародья – тоже отметелила боярышню – Красаву! А не потребует ли Нинея наказания Юльки? Или между ведуньями другие счеты?
«И как вы намерены выкручиваться, сэр? Можно, конечно, самому наехать на волхву: «Я предупреждал, что земляков в одном десятке держать нельзя!» Можно еще и усомниться в статусе Красавы – она же не внучка, а правнучка Нинеи, и совершенно неизвестно, кто ее родители. Может, она вовсе и не боярышня? Но подействует ли? Баронесса Пивенская непредсказуема, как… помните, сэр, своего бригадира в ленинградском порту?»
Был у Михаила Ратникова в ТОЙ молодости бригадир, который всю методику воспитания личного состава описывал одной фразой: «Пока все нормально, я для вас комбриг, а будете раздолбайствовать, сразу стану бригаденфюрером!»
«М-да, сэр, при желании, вдовствующая графиня Палий любого бригаденфюрера СС за пояс заткнет! Наехать… да она сама так наедет – бульдозер на табачный ларек деликатнее наезжает! Однако же позвольте вам напомнить, сэр Майкл: однажды вам наезд удался. Припоминаете? Именно, именно! Какой бы крутой волхвой и представительницей супердревнего рода мадам Петуховская ни была, а ограниченность своих бабьих прав, по сравнению даже с таким сопляком, как вы, но «мужеска пола», понимает. И не просто понимает, а на уровне безусловных рефлексов – спинным мозгом, как говорится!
Значит, нужна такая же неубиенная позиция! И стоять на этой позиции насмерть! Волхва это сразу просечет! Одна беда – позиция эта должна быть естественной, тоже на уровне безусловных рефлексов, потому что любое притворство Нинея раскусывает на раз. И что у вас, сэр, в вашем наборе масок и поведенческих императивов на этот случай имеется? Ля-ля-ля, трам-пам-пам… А и Б сидели на трубе… ничего в голову не приходит… Вы, сэр, Нинее нужны. Это факт. Она пытается вами манипулировать, а заодно и воспитывает… вот и вздрючит в воспитательных целях по самое некуда! Однако вами манипулирует и Настена. Это тоже факт. Как-то на этом сыграть можно? Да уже сыгралось, блин! Красава с Юлькой сцепились не просто как две девчонки, а как еще и два инструмента воздействия на вас! Ну и что это дает? А ничего, потому что имеется еще целая толпа субъектов влияния: дед с его военно-феодальными замашками, отец Михаил со своим фанатизмом, «полевой командир» Алекс с отцовскими намерениями, Аристарх еще тут нарисовался со своим тайным обществом… Дурдом, одним словом.
Вот, вот, сэр! А вы, несчастное дитя, посреди всего этого кошмара – никто не пожалеет, никто не приголубит! А если наоборот? Вы сами, сэр, кошмар из кошмаров, самый, так сказать, кошмаристый? Манией величия-то гораздо приятнее болеть, чем манией преследования!
Есть контакт! Отморозок прадедушка Агей – прекрасно, дед, заработавший кличку, производную от похоронного обряда, – великолепно, природный Лисовин, время от времени ввергающий вас в бешенство, – блестяще! Ничего и выдумывать не требуется – Нинее и в голову не придет усомниться, все в елку! А теперь, сэр, добавляем к наследственной отмороженности дикое самомнение – Христос вас любит, Велес вас любит, Макошь вас любит и Перун, как выяснилось, тоже! Мечом в четырнадцать лет опоясались, сотником вот-вот станете, город имени себя заложили – круче только яйца страусиные!
Так, а мисс Джулия? А в ту же копилку! Кто еще с ней в лекарском экстазе сливаться способен? Кому вы, сэр, фактически рыцарскую клятву на верность принесли? Близко никому не подходить, во избежание переработки на фарш и заявления, что так оно и было!
Нормальный ход! А почему только сейчас это так явно вылезло? А в боевой поход сходил, настоящей кровушки испробовал и победителем вернулся!
Ну что ж, сэр, теперь есть с чем идти к Нинее – не оправдываться за убитых отроков, и не отмазывать Юльку за то, что Красаве навтыкала, и не напоминать светлой боярыне Гредиславе о том, что предупреждал о неправильном формировании десятков и о том, что рано Красаве волховские умения давать – и то и другое боком выходит.
Просто доложить, что вы, сэр Майкл, весь из себя такой крутой, вынуждены ошибки светлой боярыни исправлять: отроков прессовать, вплоть до высшей меры, девчонок подравшихся растаскивать, да еще и от воеводы Погорынского за все это вздрючки получать. И спасает вас во всех этих разборках только ваша крутизна – Алексей верно заметил, что вы не побоялись остаться в одиночку против семерых, да любовь богов – девчонки ведь могли сгоряча и по вам своими волховскими да ведовскими прибамбасами врезать.
Мадам Петуховскую, конечно, этим всем не удивишь – еще и не таких видала, но нашкодившим мальчишкой выглядеть не будете.
Интересно, а с другими субъектами влияния эта маска сработает? С дедом… сомнительно, он за демонстрацию крутизны так приложит, что все звезды на небе при дневном свете увидите, и любовь богов ему по фигу, потому что для него они такие же управленцы, как он сам, разве что масштаб деятельности у них побольше. Аристарх-Туробой? Темная лошадка, но… после того как вы нехило выступили на обряде посвящения, крутизна его не удивит, а самомнение… самомнения в учениках обычно учителя не терпят, можно и по сопатке получить если не физически, то морально. Значит, с этим делом надо поаккуратнее. Алексей? Ну, для него, сэр, любая чужая крутизна – всего лишь вызов и повод эту самую крутизну обломать… запросто и отлупить может, причем исключительно в учебно-воспитательных целях. Настена? Гм… после «сексотерапии» чего-то там изображать из себя в ее присутствии просто не тянет. Да и не нужно – образ рыцаря мисс Джулии ее вполне устраивает, а для вас, сэр, он вполне естественен, ничего изображать и не требуется.
Мисс Джулия? Юлька, Юленька… ребенок, в сущности, но без всяких понтов и рисовки готовая положить жизнь на алтарь медицины. Единственный тихий и светлый уголок во всем этом дурдоме… ну, положим, не очень-то и тихий, но, несомненно, светлый. И перед ней, как это ни паскудно, придется притворяться. Увы, сэр, как вы тогда совершенно справедливо заметили: «Сколь бы юным ни было нынешнее вместилище вашего сознания, а годы есть годы». Было бы вам действительно четырнадцать, вы бы впервые в жизни ощутили, как это бывает, когда в толпе встречающих вдруг обнаруживаются ждущие только вас глаза, и впервые бы догадались, что нарядный платок надет специально для вас. Ну и, разумеется, не удержали бы это свое открытие в себе, а так или иначе озвучили бы… Но вам-то, сэр, в сумме уже крепко за пятьдесят! И соответствующие вашему возрасту партнерши сами прекрасно понимают и замечают, как вы находите их глазами в толпе, а к словам «краше всех» относятся… как бы это выразиться? Ну, скажем, с пониманием. И насчет платка… им не догадка нужна, что, мол, для меня надела, а что-то вроде «как тебе к лицу это цвет», да и то аккуратно, чтобы не было похоже на напоминание «это я тебе подарил».