Страница:
Роман Злотников, Антон Краснов
Леннар. Псевдоним бога
Пролог
СВЯЩЕННЫЕ ЗНАКИ
Ближе к финалу описываемых событий
1
Голова слетела с плеч, мгновенно облепившись тонкой сеточкой брызг, и подкатилась к ступенькам помоста, застеленного толстой ворсистой тканью. В тот момент, когда окровавленный лоб коснулся ткани, на еще живом лице все более ширилась счастливая и нежная улыбка. Дрогнули уголки губ, и улыбка, замерев, осталась навсегда. Разнесся ритуальный возглас, исполненный высоким женским голосом:— Он нашел! Будь славен путь Ищущих Его и освобождения!
Многоустый Акил, тот, кто шествует рядом с пророком, предводитель славных сардонаров, поднял взор к священной тверди небес и радостно вскинул руки.
В этот восход начался прекрасный праздник Священного червя, или Гареггойо, и день обещал стать очень насыщенным зрелищами, красочными и кровавыми обрядами и низведением жертвенных песнопений к столпу Символа веры. По случаю наступления празднества Акил с самого утра находился в прекрасном расположении духа и смеялся, запрокидывая голову и показывая тесно посаженные белые зубы. А чего бы ему не смеяться. Ведь Он явно благоволит тем, кто на протяжении сотен и сотен лет был верен и непоколебим. Ибо как иначе можно объяснить, что те, кто давно считался мелкой и ничего не значащей сектой, как возглашали эти погрязшие в ереси и высокомерии святоши, «вошью на теле мира и Храма», ныне встали практически вровень с ними. И, Акил был совершенно уверен, что это вровень только пока…
Впрочем, сейчас было время не рассуждать, а праздновать. Акил опустил руки и повернул голову. Перед ним стоял молоденький воин в узких кожаных штанах, шнурованных на щиколотках и левом бедре, и с приятной улыбкой пропускал острейшее лезвие через собственную руку. Проверив таким образом клинок на собственной плоти, он легко и умело подхватил отрубленную голову на кончик сабли и бросил ее в котел, из которого, словно танцующие завороженные змеи, тянулись, извиваясь и распадаясь на кольца, несколько струек металлически поблескивающего дыма. Акил неспешно выговорил:
— Ну, Илам, каков он, мир без боли?
Юноша, рассматривающий свою изуродованную ритуальным проколом руку, тонкую, мускулистую, с по-детски гладкой и нежной кожей, ответил со смешком:
— Как всегда, мудрый Акил, — светел, как имя Леннара, жаждущего Избавления!
При упоминании этого имени Акил оскалил зубы и, чуть привстав на своем месте, заговорил с тем отстраненным выражением и нараспев, что безошибочно свидетельствовало — сейчас он говорит не от своего имени, а от имени своего божества:
— «Те, кто внимает мне тайно или явно! Сколь долго должен я изнывать в темнице тела, избранного теми, кто ищет унизить меня? Темница бога — разрушь ее. Убей бога — освободи бога!»
В этот момент в толпе, начинающейся у края помоста, послышалось недовольное ворчание, а затем кто-то торжественно возвестил:
— К тебе гонец с донесением, многоустый Акил, подлинный победитель лже-Храма, заклинатель слов, шествующий рядом с пророком!
Акил нахмурился. То, что вождя сардонаров назвали не только по имени, но и с приложением всех действующих сакральных эпитетов, говорило о важности принесенного гонцом сообщения. Несколько десятков человек, присутствующих в одном зале с Акилом, одновременно обратили свои взгляды к темному арочному проему в ребристой стене. Оттуда и должен был войти объявленный гонец. Пещеры Пустоты издревле служили убежищем многим поколениям беглецов, но сейчас они почти официально стали столицей сардонаров. Впрочем, Акил знал, что пока больше из-за того, что Храм был слишком занят борьбой с Ним, но это только пока…
Акил жестом приказал впустить того, кто принес столь важные вести. В сводчатый зал, в котором восседал Акил, один из двух соправителей сардонаров, скачущей походкой вошел человек в длинной мокрой накидке, рябой, с длинным шрамом, тянущимся через все лицо. Его так и звали… Впрочем, мудрому Акилу совершенно недосуг интересоваться этим именем. И, как показали последующие стремительные события, он был полностью прав.
— Мне, — дрожащим голосом начал гонец, и подпрыгнула предательская дряблая нотка, — стало мне известно, многоустый Акил, что Обращенные готовятся уйти через шлюз в Великую пустоту. Мне известно время, когда Леннар будет в шлюзе во главе горстки своих людей. Ведомо, что Обращенных будет не больше сотни, а то и меньше. Правда, среди них ожидается около трети свирепых наку, личной охраны великого Леннара… Но уверен, и четырежды уверен я, что твои гареггины, о Акил, совладают с ним, как совладали они с лучшими из Ревнителей Горна!
— Откуда эти вести? — спросил Акил, не глядя на гонца. — Верен ли твой источник?
— Верен, мудрый! И вот еще что… — Из приглушенных хрипловатых ноток голоса гонца выткался шепот: — В твоем воинстве засел лазутчик. Он гораздо ближе к тебе, чем ты думаешь.
— Кто он?
— Я назову тебе и его. Я также поведаю тебе о времени и о месте, где великий Леннар с ближними… — Он понизил голос и склонился ближе к Акилу. А тот сделал знак своим соратникам отойти дальше и в свою очередь наклонил голову к пришедшему…
Когда тот закончил, Акил удовлетворенно кивнул, поднялся со своего места и, спустившись по красиво забрызганным кровью ступеням, по мягкой ворсистой ткани ковра направился к вестнику, ожидавшему невиданной награды. Все знали, что сардонары не жалели ни золота, ни иных богатств. На широких плечах вздрагивали складки плаща… Обе руки Акила были под этими складками. Гонец, моргая, смотрел на приближающегося вождя сардонаров.
— Хорошо, — уже на ходу мягко вытянул Акил, — хорошо, — повторил он, останавливаясь возле гонца, выпрастывая из-под плаща правую руку и кладя ее на голову склонившегося к нему воина, который сейчас же шепнул ему несколько слов на ухо, — я доволен. Значит, теперь я буду знать, где и когда следует мне искать Леннара. Я давно хотел воздать нашему божеству высшие почести, но еще не был вытянут счастливый жребий, а теперь он явился, и я доволен. Благодарю тебя, гонец. Ты выдал мне нашего бога головой. Благодарю! Благодарю тебя.
И Акил выбросил из-под складок плаща вторую руку с маленьким кинжалом и вонзил его в глаз гонца. Без единого звука гонец повалился к ногам Акила и, сведя в агонии руки, словно попытался обнять колени могущественного сардонара. Акил остался на месте. Спокойно и величественно он дождался, пока перестанет вздрагивать еще теплое тело, а потом — почти неуловимым для глаза движением — вскинул перед собой скрещенные руки в священном жесте сардонаров и, поднеся к своему лицу стиснутые кулаки, произнес:
— Что я должен был сделать с человеком, который предал нашего бога? Предал, чтобы мы освободили Леннара из темницы его тела? Гонец, принесший весть такую страшную и такую прекрасную… Убийца! Предатель! Убийца!
Акил выкрикивал это, почти полностью закрыв глаза, его веки вздрагивали, открывая узенькие полоски глазных яблок, а губы блестели, словно их жирно смазали маслом; те, кто находился ближе к Акилу, придвинулись к нему, словно хотели согреться от того огня, от того бушующего пламени, что сжигало тело их вождя экстазом завораживающих слов, дерганых, изломанных жестов и возмездия, возмездия неминуемого. Акил еще не закончил свою речь, как по всему огромному дворцу, по всем переходам, коридорам и галереям зашелестело, забилось и зашипело — одно и то же известие, одни и те же быстрые слова:
— Леннар! Акилу стало известно, где искать Леннара! Убей бога, освободи бога!..
2
Абу-Керим отряхнул с колен приставшую к ним пыль и крошки и вопросительно взглянул на стоявшего перед ним человека. Такие люди давно не появлялись в скромном убежище Абу-Керима. Гладко выбритый, в строгих брюках и скромной серой рубашке, он до боли походил на среднеевропейского обывателя, сытого, равнодушного, — такого, каким Абу-Карим желал бы видеть его мертвым у своих ног.— Аллах велик! Приветствую тебя.
— И тебе здравствовать, — спокойно ответил Абу-Керим, встав к гостю вполоборота. — Зачем пришел?
— Я принес тебе интересные вести.
— Ну говори, раз дал себе труд приехать ко мне. Хочешь опиума? Я нынешние модные не употребляю… Вот немного старого доброго мескалина есть. Правда, слабенький он…
Посетитель не поддержал наркотическую тему. Он сказал:
— У меня есть для тебя заказ.
Абу-Керим, не поворачиваясь, ответил:
— Я больше не работаю. Я распустил свою группу. Я даже не знаю, где они сейчас.
— Зато я знаю. Не спеши с отказом. Это интересная работа. Это очень интересная работа, такой еще не было. Быть может, шанс получить именно такую работу никогда не появится ни у тебя, ни у кого бы то ни было из живущих. И это не просто красивые фразы.
— Ты слишком многословен.
— На предмет нашего разговора может не хватить никаких слов. Впрочем, возможно, ты и прав, уважаемый Абу-Керим. Или лучше называть тебя…
— Лучше называй меня моим нынешним именем. Ведь я не называю же тебя вообще никаким.
— Хорошо. Судя по твоей двери и еще некоторым признакам, ты не выходишь из дома вот уже около двух месяцев, не так ли? Я датирую время твоего своеобразного отшельничества шестью с половиной — семью неделями — приблизительно со Святого вечера благословения Аль-Бараа, когда Аллах принимает решение о судьбе каждого человека с учетом его благочестия и высказанных в молитвах просьб. У тебя вырваны телефонные провода и телевизионный кабель. И потому ты можешь оказаться одним из немногих, кто ничего не знает о том, что сейчас больше всего волнует весь мир.
— Меня не волнует весь мир. И еще больше меня не волнует то, что волнует этот мир. Я ясно изложил?
Гость медлил с ответом. Быстрым взглядом он окинул примечательное жилище Абу-Керима. Зрелище было в самом деле впечатляющим. Единственная комната имела вид совершенно чудовищный. Стены, обклеенные древними, лохматыми обоями, напоминающими чешую снулой рыбы, ощетинились усиками оборванных в нескольких местах телефонных проводов. Дополнительную эстетичность обоям придавали приколотые к ним портреты известных политических деятелей вперемешку с пучеглазыми неграми в чалмах и без, усатыми арабами в клетчатых платках, гологрудыми девицами всех мастей, а также издевательскими открытками на нескольких языках мира. Открытки были перемазаны кетчупом, что затрудняло восприятие, но усиливало визуальный эффект. Там и сям в стенах торчали дротики и метательные ножи, на которых непринужденно висели полотенца, нижнее белье, пара алюминиевых кружек и даже чудовищного вида огромный обшарпанный черный противогаз, похожий на звезду НБА Шакила О'Нила. Мебель, помимо длинного низенького, в нескольких местах провалившегося дивана, отсутствовала. Из длинной и опасной темной щели, обозначающей вход в кухню, несло гарью. Но даже эта гарь не могла скрыть того факта, что на кухне что-то разлагается. За диваном виднелась массивная крышка люка, сколоченного из грубых тесаных досок. По полу тянуло сквозняком. У стен сквозняк был таким сильным, что перекатывал по грязному драному линолеуму несколько мутных ампул с отколотым горлышком. На валике дивана висел разложенный ноутбук, брошенный экраном вниз. На корпусе ноутбука стояла банка с мутной желтоватой жидкостью, издававшей едкий запах. В жидкости этой плавало что-то похожее на размокшую желтую бумагу, подпаленную с краев.
— Да, куда уж яснее, — сказал гость, и это был то ли ответ на уже изрядно подзабытый вопрос уважаемого Абу-Керима, то ли впечатление от увиденного. — Что ж…
— Я вижу, тебе не нравится мой дом, — сказал Абу-Керим, — конечно, я мог бы купить себе особняк в квартале Дефанс. Или виллу на Лазурном. Но зачем? Роскошь — ненужный довесок к быту, а быт и без того утомителен. Выйдем на улицу. Ко мне не любят ходить в гости. В предпоследний раз у меня в гостях был один негр. Я подарил ему свой телевизор. В последний раз был он же, тогда я проломил ему башку. В третий раз он не приходил. Наверное, умер или поумнел. Вот, пришел ты.
С этими словами Абу-Керим снял со стены противогаз, похожий на О'Нила, и надел его. Довольно внушительная борода нисколько не помешала этому эксцентричному поступку.
— Он нисколько не мешает мне слушать, — прозвучал приглушенный голос хозяина дома. — Я всегда хожу в нем на улицу. Хочешь мескалина? Еще есть квалюдес. Да, и опиум. А в Аравии, помню, мы делали отличную вещь на основе вытяжки из человеческой поджелудочной железы. Или из надпочечников — забыл вот… Но сейчас, извини, ничего такого нет.
— Нет, спасибо, — вежливо отказался человек в серой рубашке, нисколько не смущаясь поведением и предложениями Абу-Керима. — Пойдем поговорим. Ты ведь говорил, что заставить тебя вернуться к работе может только чрезвычайно интересное, яркое. Вроде официального заказа МОССАДА или гласа с неба.
— Что, из МОССАДА?..
— Нет, с неба, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил гость. — Речь пойдет о СВЯЩЕННОМ ЗНАКЕ. Это мы с тобой можем толковать происходящее сколь угодно вольно. Но те, кто верит безоговорочно и неистово… Болваны! Словом, пройдемся.
Они гуляли по заполняющемуся сумерками опасному иммигрантскому кварталу около получаса. На противогаз никто из редких прохожих не обращал внимания. На содержание разговора тоже: говорили по-русски. Только дважды прерывали беседу двух мужчин. Жертв почти не было…
Во время этого разговора гость Абу-Керима несколько раз показывал пальцем в нездоровое темно-серое небо, туда, где висел кривой тощий рог убывающей луны.
Наконец вернулись в дом. Тут в руках гостя Абу-Керима невесть откуда возник невзрачный черный чемоданчик, который он положил к ногам хозяина дома и пояснил:
— Тут все, что потребуется. Деньги на расходы, документы, визы. Контакты. Необходимая информация. Все.
— Я понял.
Человек в серой рубашке уже совсем было вознамерился уходить, как вдруг Абу-Керим, догнав его на выходе из дома, придержал рукой за плечо и, почти насильно развернув к себе, размеренно произнес:
— Вот что. Я сначала полагал, что мне необязательно знать сейчас, заказ есть заказ, и дополнительные сведения ни к чему. Я уверен, что ответ на мой вопрос легко узнать не только из содержимого этого чемоданчика, но все же… Я не дикий бербер из пустынь Алжира и не обезьяна, которая только что спрыгнула с африканской пальмы, перебралась в Марсель или Париж по французской иммиграционной визе и приняла ислам. Все-таки я учился в Москве и в Нью-Хейвене… Что там такое на самом деле?
— Я больше удивлялся, отчего ты до сих пор не задавал этого вопроса. Там, на орбите Луны, — огромный корабль пришельцев. То, что мы условно называем звездой — по-моему, элемент освещения корпуса или фрагмент силового защитного поля, что у них уж там в ходу? Сейчас близится новолуние, а вот еще несколько дней назад этот корабль можно было видеть невооруженным глазом. Такая маленькая тень на фоне освещенной поверхности Луны, маленькая тень, настоящие размеры которой страшно представить…
Абу-Керим давно ничему не удивлялся, а если и проклевывалось в нем это редкое для него чувство, то ни единым жестом или мимическим движением не отражалось на нем. Вот и сейчас он кивнул головой и поднял глаза к небу, туда, где рядом с серпиком тающей луны едва заметно мерцала тщедушная зеленовато-бледная звездочка.
— Грядут интересные времена, — наконец сказал он, возвращаясь к дивану и пинком отправляя ноутбук в угол, а потом склоняясь головой к диванному валику.
— О, не сомневаюсь, уважаемый, — немедленно ответил его гость.
Глава первая
ГОРЬКИЙ ОПЫТ
ИЗ ХРОНИК КОРОЛЕВЫ
<…>Еще недавно они не знали, где живут. Еще недавно они с разной долей смирения или гнева считали свой мир совсем другим. Тем не менее они чувствовали себя дома. Теперь же, с появлением Леннара, Академии, Обращенных — все переменилось, все смешалось, как переменилась и, быть может, замутилась и моя собственная сущность. Нет, я не сетую и не жалуюсь. Я сама сознательно пошла по этому пути. Я узнала о моем мире много, быть может — слишком много. По сути, он не изменился, этот мир, лишь был узнан нами с другой стороны… До появления Леннара мы считали, что наш мир — это огромный орех, разделенный пресветлым Ааааму на несколько частей, одна над другой — Верхние и Нижние земли. Стены Мирового Ореха отделяют наш, обитаемый, мир от Великой пустоты. Мы считали, что наш мир явлен нашим предкам милостью светлого Ааааму, того, чье истинное Имя неназываемо. Но что же?.. Что изменилось в устройстве нашего мира после того, как мы узнали: это — огромный звездолет, плывущий в Мировой пустоте Корабль, сработанный пятнадцать веков тому назад соплеменниками Леннара, при участии его самого? Просто изменились понятия, наименования: вместо Мирового Ореха — Корабль, вместо древних богов-демиургов — строители из плоти и крови, однако же заслуживающие стать богами за свой подвиг великого строительства. И, вот ирония, он действительно был детищем пресветлого Ааааму…
<…>Я совершенно уверена, что Храму было известно истинное положение дел. Пусть эта истина была не столь ясной и незамутненной, как та ее ипостась, что вложена в уста Леннара. Иначе как смогли бы иерархи Храма управлять нашим миром долгие века, не знай они хотя бы части его секретов, его потаенных ядер? Конечно, такая тайна не может быть соблюдена совершенно, и что-то просачивалось… И в народе достаточно умных людей. Некоторые из этих людей осмеливались проникать в запретные места — Язвы Илдыза, которые являются очагами древних техногенных катастроф, ранами на теле нашей земли. Некоторые даже рисковали шагнуть в самую пасть древним дьяволам — попросту оказаться в зоне действия разрушенных много веков назад транспортных порталов Корабля… Те, кто выживал и выносил из Язв запретное знание, немедленно объявлялись Храмом еретиками и умертвлялись…
И что же теперь? Мир разорван надвое. Он охвачен смятением. Я видела… Не забыть, как под ногами разверзлась Бездна, разорвавшая надвое мою столицу, мой любимый Ланкарнак… И кому объяснить, что это всего-навсего отошла гигантская платформа, скрывающая под собой головной реактор двигательных систем. В чьей безумной голове уложилось бы все это еще совсем, совсем недавно? Порой я сама ловлю себя на мыслях о былом, о том, как спокойно и предсказуемо текла жалкая жизнь моего народа. Я ловлю себя на том, что иногда, редко-редко, но сожалею о прошлом, и ругаю себя, и кляну за малодушие, и вспоминаю Леннара и тех, кто вышел вместе с ним из умопомрачительных бездн прошлого… Они пролежали в своих охранных саркофагах полтора тысячелетия и лишь несколько лет назад встали, но сейчас они больше похожи на живых людей, чем многие из нас, рожденных в обозримом и недавнем прошлом…
<…>Люди, люди! Земляки… Мои милые и трогательные подданные. Их жизненный уклад был неспешен, прост и даже убог. Да и что я знала о жизни простых людей? Узнала только теперь, когда все завертелось. Многие из этих людей сейчас выглядят как безумные. Крестьяне, воины, торговцы, ремесленники, сборщики железа, даже сословная знать… Быть может, кто-то из них является безумным на самом деле. Отчего нет? Отчего не сойти с ума, если мир вокруг тебя и даже та его часть, что заключена в тебе самом, вдруг оказывается совершенно иным? Другим. Страшно другим. И недавно казалось, что утвердившийся миропорядок вечен, и пусть живут в нем несправедливость и жестокость, но это НАШИ несправедливость и жестокость, те, с которыми ты давно свыкся. Потому что убедился в незыблемости столпов своего мира. И вот столпы эти: Храм, олицетворяющий собой власть и силу мира, отправляющий тысячелетний культ Благолепия; орден Ревнителей, силой насаждающий указания Храма там, где не сразу действует слово; чиновники и управители, великие и малые, кормящиеся с руки сильных мира сего. Сейчас же я слышу:
— Где найти защиту? К кому обратиться? Вот говорят, что Леннар истинен и благ, что у него сила и правда, но разве нам понять его правду и то, в чем его сила? Отдайте нам нашу прежнюю жизнь!
Стоит в ушах голос одной из Обращенных: «Кто вернет ему разум? Быть может, Леннар? Ха-ха!» Эта женщина встретилась в одном из городов Арламдора со своим отцом. Старик еще недавно был бодр, полон сил, успешно торговал. Теперь же он сошел с ума и одряхлел, молча бродил по улицам и улыбался. Он беспрестанно что-то жевал… Самое печальное состоит в том, что криннский Зен-Дал, где состоялась встреча отца и дочери, — вовсе не разрушенный и выбитый войной город, а один из тех, что прочно взят под крыло Обращенными. Старик отец повредился рассудком, потому что утратил смысл существования: его маленькая бакалейная лавочка разорилась, не выдержав конкуренции с мощным продовольственным комплексом, налаженным в городе Обращенными.
Зато безумец сыт…
«Кто вернет ему разум? Быть может, Леннар?» Ну что же, глупо винить его в такой мелочи. Хотя — человеческая жизнь мелочь? Примерно так же рассуждает и Храм…
<…>У Леннара сейчас другие заботы. Он готовится выйти в Великую пустоту.
геостационарная орбита Луны
На выразительном лице Леннара определенно рисовалось недовольство. Он в упор смотрел на застывшего перед ним Ингера, даже чуть покачивающегося в этой жесткой фронтальной стойке и время от времени заводившего правую руку за спину. Словно готовясь извлечь оттуда, из-за спины, что-то необычное, способное решить накопившиеся сомнения и снять эту маску раздражения и недовольства с лица Леннара.
— Я все-таки не понимаю, — проговорил глава Обращенных, наконец-то перекидывая взгляд от лица Ингера на полусферические экраны Центрального поста, — нет, я упорно не могу понять, отчего корабль-сателлит еще не подготовлен к вылету. Кажется, я дал исчерпывающие указания и сам отработал на отладке двигательных систем и излучателей силового защитного поля несколько дней. Или я должен бросить все и ринуться в ремонтный док, взяв в руки дефектоскоп или инсталлятор? В чем дело, Ингер?
Ингер, высокий и мощный, едва заметно шевельнул плечами, здоровенными плечами потомственного кожевенника. По лицу его пробежала череда тектонических кожных складок, в которых, верно, могло бы застрять и погибнуть довольно крупное насекомое. Он ответил почти бодро, стараясь не допускать в свой тон ни малейшего оттенка оправдания (уж кто-кто, а он знал, как Леннар не любит тех, кто оправдывается):
— Корабль практически подготовлен. Там возникли иные затруднения — с транспортным шлюзом.
— Кто отвечает за подготовку шлюза?
— Караал.
Леннар сложил перед собой ладони и, бросив очередной взгляд на экраны, воскликнул:
— Так почему же его до сих пор ЗДЕСЬ нет?!
— Собственно, мы можем запросить по порталу связи и перекинуть сигнал на сам шлюз… Караал как раз там… — с некоторой оторопью в голосе заговорил Ингер и пошевелил мощными плечами, — однако, да простит меня пресветлый Ааааму…
— Пресветлый… — Леннар скривился: как же они его достали…
— То есть, конечно… Леннар, — поспешно поправился Ингер.
Всем было известно, насколько Леннар не любит этого обращения, но, переговорив между своими, Ингер, Кван О, Инара и остальные Первообращенные решили, что для пользы дела вовне лучше именовать Леннара именно так. Тем более что это было истинной правдой.
Между тем Леннар раздраженно насупился:
— Так Не надо никаких порталов связи. Я должен видеть Караала лично. Или — Элькана, если угодно! У этого человека так много имен, но ни по одному из них его не дозовешься! Ингер, поторопись!
— Сорок пять витков до полной остановки двигателей. Сейчас висим над освещенной поверхностью осевого тела на геостационарной орбите, — тотчас же после ухода Ингера доложил круглолицый оператор Эдер, проводя пальцем по сенсорной панели пульта и выводя на выделенный фрагмент экрана длинную вереницу цифр, а затем, мгновение поколебавшись, обратился уже не по уставному: — Но почему, сьор Леннар, мы не можем направить к планете сам Корабль, а совершаем оборот за оборотом вокруг спутника? Ведь согласно расчетам мы могли бы войти в атмосферу планеты уже через двое с половиной суток. Мы находимся фактически в перигее орбиты спутника… и…
Он не договорил. Из-под его руки вынырнула мышка и, дергая хвостом, пробежала сначала по руке, а потом по плечу Эдера. Мышку звали Лайбо. Точно так же, как одного из Первообращенных. Сам сьор Лайбо, хотя и являлся общепризнанным весельчаком и острословом, никогда не был в восторге от того, что его именем назвали маленькую серую тварь, склонную грызть аппаратуру, совать свой нос во все дыры и попадаться на глаза женщинам в самые неподходящие моменты. То есть всячески «способствовать» работе Академии и Центрального поста. Сунув мышку Лайбо обратно в рукав, оператор Эдер продолжил:
— Оказавшись на орбите планеты, мы могли бы начать прямую высадку на континенты, а не опосредованную — с помощью бота-сателлита.
Леннар не ответил. Он бросил рассеянный взгляд на экраны, на которых вот уже который день выплывало одно и то же внушительное, однообразное зрелище: серая поверхность спутника, изрытая кратерами, собранная в морщины, вызывающая неуловимые ассоциации с пылью, прибитой к земле первыми каплями дождя… И — далее — там, за громадой спутника, в облепленном желтыми сгустками звезд черном пространстве, висит голубой шарик, обведенный еле заметной нежно-голубоватой дымкой. Левая половина шарика, освещенная звездой, словно пылает изнутри ровным чистым светом, а правая, теневая, куда менее однородная по цветовой гамме, облеплена белыми и серыми пятнами, слагающимися в сложную вихревую комбинацию. Белые участки подтоплены фрагментами поверхности глубокого темно-синего тона. Никаких сомнений, что это океаны… Леннар отвернулся от экранов и взглянул на висящую в воздухе за его спиной огромную голографическую проекцию его НЫНЕШНЕГО МИРА. Мира, в котором он отгородился от невозвратного прошлого целыми безднами времени. Мира, который ожидает великая или страшная судьба, а — быть может, — и то и другое в едином клубке грядущих событий. Это была модель огромного звездолета… Даже в масштабе 1:7777 точная копия «Арламдора» представляла собой внушительный голографической объект длиной около 50 анниев.[1] Модель была окружена несколькими десятками мачт с ходящими по ним вверх-вниз площадками-марсами, позволяющими оказаться в любой точке макета звездолета и получить самое подробное представление о том, что и как разворачивается в соответствующих реальных координатах пространства Корабля.
<…>Еще недавно они не знали, где живут. Еще недавно они с разной долей смирения или гнева считали свой мир совсем другим. Тем не менее они чувствовали себя дома. Теперь же, с появлением Леннара, Академии, Обращенных — все переменилось, все смешалось, как переменилась и, быть может, замутилась и моя собственная сущность. Нет, я не сетую и не жалуюсь. Я сама сознательно пошла по этому пути. Я узнала о моем мире много, быть может — слишком много. По сути, он не изменился, этот мир, лишь был узнан нами с другой стороны… До появления Леннара мы считали, что наш мир — это огромный орех, разделенный пресветлым Ааааму на несколько частей, одна над другой — Верхние и Нижние земли. Стены Мирового Ореха отделяют наш, обитаемый, мир от Великой пустоты. Мы считали, что наш мир явлен нашим предкам милостью светлого Ааааму, того, чье истинное Имя неназываемо. Но что же?.. Что изменилось в устройстве нашего мира после того, как мы узнали: это — огромный звездолет, плывущий в Мировой пустоте Корабль, сработанный пятнадцать веков тому назад соплеменниками Леннара, при участии его самого? Просто изменились понятия, наименования: вместо Мирового Ореха — Корабль, вместо древних богов-демиургов — строители из плоти и крови, однако же заслуживающие стать богами за свой подвиг великого строительства. И, вот ирония, он действительно был детищем пресветлого Ааааму…
<…>Я совершенно уверена, что Храму было известно истинное положение дел. Пусть эта истина была не столь ясной и незамутненной, как та ее ипостась, что вложена в уста Леннара. Иначе как смогли бы иерархи Храма управлять нашим миром долгие века, не знай они хотя бы части его секретов, его потаенных ядер? Конечно, такая тайна не может быть соблюдена совершенно, и что-то просачивалось… И в народе достаточно умных людей. Некоторые из этих людей осмеливались проникать в запретные места — Язвы Илдыза, которые являются очагами древних техногенных катастроф, ранами на теле нашей земли. Некоторые даже рисковали шагнуть в самую пасть древним дьяволам — попросту оказаться в зоне действия разрушенных много веков назад транспортных порталов Корабля… Те, кто выживал и выносил из Язв запретное знание, немедленно объявлялись Храмом еретиками и умертвлялись…
И что же теперь? Мир разорван надвое. Он охвачен смятением. Я видела… Не забыть, как под ногами разверзлась Бездна, разорвавшая надвое мою столицу, мой любимый Ланкарнак… И кому объяснить, что это всего-навсего отошла гигантская платформа, скрывающая под собой головной реактор двигательных систем. В чьей безумной голове уложилось бы все это еще совсем, совсем недавно? Порой я сама ловлю себя на мыслях о былом, о том, как спокойно и предсказуемо текла жалкая жизнь моего народа. Я ловлю себя на том, что иногда, редко-редко, но сожалею о прошлом, и ругаю себя, и кляну за малодушие, и вспоминаю Леннара и тех, кто вышел вместе с ним из умопомрачительных бездн прошлого… Они пролежали в своих охранных саркофагах полтора тысячелетия и лишь несколько лет назад встали, но сейчас они больше похожи на живых людей, чем многие из нас, рожденных в обозримом и недавнем прошлом…
<…>Люди, люди! Земляки… Мои милые и трогательные подданные. Их жизненный уклад был неспешен, прост и даже убог. Да и что я знала о жизни простых людей? Узнала только теперь, когда все завертелось. Многие из этих людей сейчас выглядят как безумные. Крестьяне, воины, торговцы, ремесленники, сборщики железа, даже сословная знать… Быть может, кто-то из них является безумным на самом деле. Отчего нет? Отчего не сойти с ума, если мир вокруг тебя и даже та его часть, что заключена в тебе самом, вдруг оказывается совершенно иным? Другим. Страшно другим. И недавно казалось, что утвердившийся миропорядок вечен, и пусть живут в нем несправедливость и жестокость, но это НАШИ несправедливость и жестокость, те, с которыми ты давно свыкся. Потому что убедился в незыблемости столпов своего мира. И вот столпы эти: Храм, олицетворяющий собой власть и силу мира, отправляющий тысячелетний культ Благолепия; орден Ревнителей, силой насаждающий указания Храма там, где не сразу действует слово; чиновники и управители, великие и малые, кормящиеся с руки сильных мира сего. Сейчас же я слышу:
— Где найти защиту? К кому обратиться? Вот говорят, что Леннар истинен и благ, что у него сила и правда, но разве нам понять его правду и то, в чем его сила? Отдайте нам нашу прежнюю жизнь!
Стоит в ушах голос одной из Обращенных: «Кто вернет ему разум? Быть может, Леннар? Ха-ха!» Эта женщина встретилась в одном из городов Арламдора со своим отцом. Старик еще недавно был бодр, полон сил, успешно торговал. Теперь же он сошел с ума и одряхлел, молча бродил по улицам и улыбался. Он беспрестанно что-то жевал… Самое печальное состоит в том, что криннский Зен-Дал, где состоялась встреча отца и дочери, — вовсе не разрушенный и выбитый войной город, а один из тех, что прочно взят под крыло Обращенными. Старик отец повредился рассудком, потому что утратил смысл существования: его маленькая бакалейная лавочка разорилась, не выдержав конкуренции с мощным продовольственным комплексом, налаженным в городе Обращенными.
Зато безумец сыт…
«Кто вернет ему разум? Быть может, Леннар?» Ну что же, глупо винить его в такой мелочи. Хотя — человеческая жизнь мелочь? Примерно так же рассуждает и Храм…
<…>У Леннара сейчас другие заботы. Он готовится выйти в Великую пустоту.
1
Арламдор, Центральный пост Корабля,геостационарная орбита Луны
На выразительном лице Леннара определенно рисовалось недовольство. Он в упор смотрел на застывшего перед ним Ингера, даже чуть покачивающегося в этой жесткой фронтальной стойке и время от времени заводившего правую руку за спину. Словно готовясь извлечь оттуда, из-за спины, что-то необычное, способное решить накопившиеся сомнения и снять эту маску раздражения и недовольства с лица Леннара.
— Я все-таки не понимаю, — проговорил глава Обращенных, наконец-то перекидывая взгляд от лица Ингера на полусферические экраны Центрального поста, — нет, я упорно не могу понять, отчего корабль-сателлит еще не подготовлен к вылету. Кажется, я дал исчерпывающие указания и сам отработал на отладке двигательных систем и излучателей силового защитного поля несколько дней. Или я должен бросить все и ринуться в ремонтный док, взяв в руки дефектоскоп или инсталлятор? В чем дело, Ингер?
Ингер, высокий и мощный, едва заметно шевельнул плечами, здоровенными плечами потомственного кожевенника. По лицу его пробежала череда тектонических кожных складок, в которых, верно, могло бы застрять и погибнуть довольно крупное насекомое. Он ответил почти бодро, стараясь не допускать в свой тон ни малейшего оттенка оправдания (уж кто-кто, а он знал, как Леннар не любит тех, кто оправдывается):
— Корабль практически подготовлен. Там возникли иные затруднения — с транспортным шлюзом.
— Кто отвечает за подготовку шлюза?
— Караал.
Леннар сложил перед собой ладони и, бросив очередной взгляд на экраны, воскликнул:
— Так почему же его до сих пор ЗДЕСЬ нет?!
— Собственно, мы можем запросить по порталу связи и перекинуть сигнал на сам шлюз… Караал как раз там… — с некоторой оторопью в голосе заговорил Ингер и пошевелил мощными плечами, — однако, да простит меня пресветлый Ааааму…
— Пресветлый… — Леннар скривился: как же они его достали…
— То есть, конечно… Леннар, — поспешно поправился Ингер.
Всем было известно, насколько Леннар не любит этого обращения, но, переговорив между своими, Ингер, Кван О, Инара и остальные Первообращенные решили, что для пользы дела вовне лучше именовать Леннара именно так. Тем более что это было истинной правдой.
Между тем Леннар раздраженно насупился:
— Так Не надо никаких порталов связи. Я должен видеть Караала лично. Или — Элькана, если угодно! У этого человека так много имен, но ни по одному из них его не дозовешься! Ингер, поторопись!
— Сорок пять витков до полной остановки двигателей. Сейчас висим над освещенной поверхностью осевого тела на геостационарной орбите, — тотчас же после ухода Ингера доложил круглолицый оператор Эдер, проводя пальцем по сенсорной панели пульта и выводя на выделенный фрагмент экрана длинную вереницу цифр, а затем, мгновение поколебавшись, обратился уже не по уставному: — Но почему, сьор Леннар, мы не можем направить к планете сам Корабль, а совершаем оборот за оборотом вокруг спутника? Ведь согласно расчетам мы могли бы войти в атмосферу планеты уже через двое с половиной суток. Мы находимся фактически в перигее орбиты спутника… и…
Он не договорил. Из-под его руки вынырнула мышка и, дергая хвостом, пробежала сначала по руке, а потом по плечу Эдера. Мышку звали Лайбо. Точно так же, как одного из Первообращенных. Сам сьор Лайбо, хотя и являлся общепризнанным весельчаком и острословом, никогда не был в восторге от того, что его именем назвали маленькую серую тварь, склонную грызть аппаратуру, совать свой нос во все дыры и попадаться на глаза женщинам в самые неподходящие моменты. То есть всячески «способствовать» работе Академии и Центрального поста. Сунув мышку Лайбо обратно в рукав, оператор Эдер продолжил:
— Оказавшись на орбите планеты, мы могли бы начать прямую высадку на континенты, а не опосредованную — с помощью бота-сателлита.
Леннар не ответил. Он бросил рассеянный взгляд на экраны, на которых вот уже который день выплывало одно и то же внушительное, однообразное зрелище: серая поверхность спутника, изрытая кратерами, собранная в морщины, вызывающая неуловимые ассоциации с пылью, прибитой к земле первыми каплями дождя… И — далее — там, за громадой спутника, в облепленном желтыми сгустками звезд черном пространстве, висит голубой шарик, обведенный еле заметной нежно-голубоватой дымкой. Левая половина шарика, освещенная звездой, словно пылает изнутри ровным чистым светом, а правая, теневая, куда менее однородная по цветовой гамме, облеплена белыми и серыми пятнами, слагающимися в сложную вихревую комбинацию. Белые участки подтоплены фрагментами поверхности глубокого темно-синего тона. Никаких сомнений, что это океаны… Леннар отвернулся от экранов и взглянул на висящую в воздухе за его спиной огромную голографическую проекцию его НЫНЕШНЕГО МИРА. Мира, в котором он отгородился от невозвратного прошлого целыми безднами времени. Мира, который ожидает великая или страшная судьба, а — быть может, — и то и другое в едином клубке грядущих событий. Это была модель огромного звездолета… Даже в масштабе 1:7777 точная копия «Арламдора» представляла собой внушительный голографической объект длиной около 50 анниев.[1] Модель была окружена несколькими десятками мачт с ходящими по ним вверх-вниз площадками-марсами, позволяющими оказаться в любой точке макета звездолета и получить самое подробное представление о том, что и как разворачивается в соответствующих реальных координатах пространства Корабля.