Страница:
В наше время, для того чтобы женщина могла быть спокойна за благополучный исход родов, она должна быть все время под наблюдением специалиста-акушера, или по крайней мере такого врача, у которого всегда есть в запасе акушер. А что мы имеем в Америке?
Мы имеем такое положение, когда эта важнейшая отрасль медицины занимает в медицинских колледжах одно из последних мест. Потому и получается, что из этих колледжей выходят доктора, умеющие, может быть, мило беседовать с больными, но в роли акушеров они представляют пустое место.
Положение сейчас таково, что дело родовспоможения остается пока еще в руках бабок-повитух и плохо подготовленных акушерок. А много ли выше их стоят наши молодые, неоперившиеся врачи, которые, приняв одного-единственного младенца, получают уже право на практику? Или тысячи домашних врачей, принимающих основную массу американских младенцев? Есть ли у них время и средства совершенствоваться в суровой науке об опасностях деторождения?
Женщины теперь стали цивилизованными. Большинство из них уже потеряло свою близость к природе. Нужно ли удивляться, что так много родов протекает ненормально?
III
Найдутся, конечно, циники, отрицатели жизни, которые скажут, что борьба за жизнь вообще пустая затея. Им покажется смешным утверждение де Ли, что наука о родовспоможении должна занять высокое и почетное место среди других медицинских наук. А что вообще нормально в деле деторождения? Разве не доказано длинной историей развития живых существ, что родители, после того как произвели потомство, больше не нужны? У насекомых самка, как правило, умирает после акта воспроизведения потомства. Пчелы убивают трутня, выполнившего отцовскую функцию. У коров, овец, лошадей часто весьма тяжело протекает благословенный процесс воспроизведения новой жизни.
Этим скептикам де Ли отвечает.
Если что-нибудь отличает людей от клопов, букашек и иных живых тварей, то это то, что с помощью мышления они могут уклоняться от жестоких, неумолимых законов природы, тяготеющих над всеми другими живыми созданиями.
Этот факт лежит в основе всей борьбы за жизнь. Де Ли глубоко убежден, что все человеческие страдания и невзгоды - это противоестественное явление, с которым никоим образом нельзя мириться. В этом новая религия человечества, вставшего на борьбу за свою жизнь.
Тонкий знаток человеческой биологии, де Ли понимает, что боль, страдания и смерть происходят оттого, что мы слишком быстро ушли от нашей животной природы, которая так же стара, как сама жизнь. Мы извращены и ослаблены нездоровыми условиями жизни, порожденными так называемой цивилизацией.
Много лет уже де Ли ведет войну против псевдонауки, обещающей сделать роды легкими и быстрыми у женщин, которые теперь рожают тяжело и с осложнениями. Встречаются, конечно, и теперь женщины, рожающие легко. Есть много матерей, у которых быстрое и благополучное появление ребенка скоро вытесняет воспоминание о перенесенных муках. Де Ли много размышлял над этой научной загадкой. Некоторый намек на ее объяснение он нашел в малоизвестных трудах английского врача Грэнтли Дик Рида.
Чтобы помочь цивилизованным женщинам, доктор Рид отправился к диким племенам поучиться искусству родовспоможения. Он считает, что у высококультурных женщин, на десять тысяч лет ушедших от эпохи варварства, можно сделать роды - без применения обезболивающих средств! - более легкими и безопасными, чем они есть теперь. Для многих английских женщин, говорит Рид, ему удалось уже превратить родовой акт в радостное переживание, серьезное, правда, но лишенное невыносимых болей. Он привез это новое знание от женщин Океании, Японии и Китая.
Доктор Рид рассказывает, как он был свидетелем родового акта у молодой туземки в субтропиках. Почувствовав, что настало время рожать, женщина направилась одна в кустарник на краю деревни. Рид последовал за нею. Это было дозволено, это не было нарушением этикета и племенных обычаев, потому что жители деревни знали, что Рид - доктор. Он сел около нее, закурил трубку и, не говоря ни слова, стал наблюдать.
Лицо роженицы не выражало ни страха, ни боли. Вид у нее был серьезный, выжидательный. И вот, спустя короткий промежуток времени, ребенок уже дрыгал ножками и орал вовсю. Пуповина, соединявшая его с матерью, быстро стала белой, обескровленной; тогда женщина разорвала ее пальцами. Сняв с плеч платок, она завернула в него ребенка. Потом посмотрела на доктора Рида и засмеялась.
Это наблюдение и легло в основу "страхопобеждающей" теории Рида. Он подумал о том ужасе и болях, которыми сопровождаются обычно роды у цивилизованных женщин, об истекающих кровью матерях и синих младенцах, не желающих дышать. Он вспомнил о паническом страхе, который он так часто наблюдал у рожениц. Это было такое же чувство ужаса, какое он видел на войне у английских солдат во время артиллерийского обстрела. Он снова бросил взгляд на роженицу. Никогда еще он не видел такой радости, такой нежной гордости, какая появилась на ее лице при первом крике ребенка.
В чем же тут дело? Почему родовой акт в этом случае протекал не так тяжело, как у наших женщин? Только отсутствие страха - так по крайней мере думает Рид - превращает для туземки роды в серьезный, правда, но совершенно безболезненный процесс. Она уже с раннего детства приучается терпеть голод, переносить всякого рода лишения и боль. Она растет в условиях, где жизнь человеческая стоит дешево и где над человеком всегда висит угроза смерти. Для большинства же цивилизованных женщин первые роды являются первым тяжелым и серьезным испытанием, которое они не могут свалить на других и от которого никуда не могут спастись. Их собственные маменька и подружки запугивают их своим сочувствием: "Ах ты, бедняжка, бедняжка!" Когда наши женщины приближаются к моменту воспроизведения новой жизни, их мозг уже отравлен мыслями о неминуемом ужасе.
А это, естественно, приводит к тому, что в момент наступления родов женщину охватывает один из сильнейших человеческих инстинктов - страх. Это чувство страха, вспыхнувшее в мозговых клеточках, посылает мощные нервные толчки к нервам маточной мускулатуры. Мускулы матки не подчиняются человеческой воле, а работают непроизвольно. Вот эти-то мускулы и останавливают, задерживают работу матки, необходимую для выталкивания плода. Это, по мнению Рида, и лежит в основе родовых болей. Поэтому он применяет метод психологического воздействия на женщин. С самого начала беременности он начинает воздвигать в их сознании барьеры против чувства страха. А когда начинается родовая деятельность, он еще больше старается поддержать в них бодрость. Он парализует рефлексы страха, внушая роженице, что скоро она, в награду за свой труд, услышит первый крик ребенка.
Этот метод, говорит Грэнтли Дик Рид, эффективнее всякого наркоза и более безопасен. Не подлежит сомнению, что открытие английского акушера подтверждается учением великого русского ученого И. П. Павлова. Этот "Пастер в области изучения человеческого ума и сердца" уже на склоне лет открыл, что страх является глубочайшим из инстинктов человека, что он является основным его рефлексом. Павлов показал также, как можно видоизменять этот рефлекс у людей и животных, как можно побеждать страх.
Но пока еще, по мнению де Ли, этот многообещающий метод надо считать делом будущего. На сегодняшний день Грэнтли Дик Рид является только одиноким проповедником теории, что сознание женщины играет при родах не менее важную роль, чем ее физический организм. Де Ли сам иногда применял этот метод, и небезуспешно. Автор имел немало случаев лично видеть его действие, когда наблюдал работу молодых учеников де Ли, принимающих роды у бедных женщин в грязных трущобах Чикаго.
Однако это учение еще очень ново, и небезынтересно было бы узнать мнение о нем крупных американских акушеров; они, пожалуй, и не слышали об английском враче, и уж, конечно, никогда сами не применяли этого простейшего из наркозов. Де Ли ставит вопрос: внушается ли женщинам этот страх только заботливыми мамашами и кумушками? Может быть, он сделался уже органическим свойством мозга цивилизованной женщины? И не придется ли переждать еще несколько поколений, пока новые формы жизни, новый вид "цивилизованного варварства", если можно так выразиться, исправит этот дефект, который существует с библейских времен?
IV
Де Ли не хочет ждать осуществления утопии о бесстрашных матерях. Он роется в арсенале современной науки о начале жизни, чтобы найти и испробовать всякое пригодное оружие против проклятия родовых мук. Нужно просто поражаться, как поздно доктора приступили к попыткам борьбы с этим вековечным ужасом. "В муках будешь рожать детей твоих", - так говорится в библии, таково ее жестокое учение. И действительно, страшно подумать о тех неисчислимых миллионах матерей, которые испытали на себе эту беспримерную жестокость мужчины в отношении женщины. Трудно представить себе, что во всей истории человечества не было ни одной попытки облегчить эти страдания вплоть до 1847 года.
Неужели же еще сто лет назад человечество было так жестокосердно, что даже лучшим представителям медицины доставляло удовольствие смотреть на эту женскую пытку? Нет, причина не в этом. Есть более простое объяснение тому, почему люди науки так поздно занялись этим вопросом. До конца средних веков мужчинам-врачам не дозволялось присутствовать при родах. Докторов приглашали в качестве крайнего средства, когда родовая деятельность протекала слишком тяжело, когда мать уже почти умирала от болей и истощения. Тогда все мероприятия врачей, вся их акушерская наука, если угодно так ее назвать, сводилась к применению длинных острых крючков, с помощью которых извлекали изуродованного младенца из чрева матери, после чего последняя почти всегда умирала. А религия прямо требовала, чтобы матери отводилось второстепенное место по сравнению с рождающимся младенцем.
Если родовая деятельность была слишком вялой, женщину привязывали к постели, а потом начинали по ней прыгать, чтобы вытрясти из нее ребенка. Иногда, чтобы ускорить роды, поднимали кровать с роженицей вверх и швыряли ее изо всех сил об пол. Потом изобрели акушерские щипцы, после чего родовспоможение стало постепенно превращаться в почтенное занятие, в своего рода хирургическое искусство. Наконец 19 января 1847 года, в десятом часу вечера, шотландский врач Джемс Симпсон - его лицо сияло полной луной из забавной круглой бороды - впервые дал понюхать эфир женщине в момент ее ужасных, невыносимых страданий.
Это была несчастная женщина с уродливым узким тазом. Когда ее первому ребенку нужно было явиться на свет, пришлось ему раздробить голову, чтобы извлечь из чрева матери. Не послушав совета врача, она рискнула носить второго ребенка. Теперь повторялась та же картина. Плод не выходил. Муки были невыносимы. Тогда наш лунообразный шотландец осмелился приложить к ее лицу смоченный эфиром платок в момент наиболее отчаянных приступов родовых болей.
Последовал глубокий вдох - что за чудесный, радостный звук! - затем наступило забвение. Это было новое, небывалое еще состояние нирваны. Тогда Симпсон быстро повернул тело ребенка и извлек его наружу; ребенок был жив и жадно хватал воздух. "Она вскоре очнулась, с удивлением и благодарностью говорила о своем благополучном разрешении и о том, что она не чувствовала никакой боли", - писал Джемс Симпсон.
Перед тем как решиться на этот опыт, Симпсон провел не одну ночь в сомнениях и тревоге. Это болеутоляющее свойство эфира, его чудесное усыпительное действие, не может ли оно скверно отразиться на работе маточной мускулатуры? Симпсон начинает пробовать эфирный наркоз на новых и новых страдалицах. Он работает с упоением. Наконец, отбросив последние сомненья, он обнародовал свое открытие, заявив категорически: "Физическая боль убивается, но мышечные сокращения не ослабевают". Так он по крайней мере думал. Он провел сто пятьдесят случаев эфирного наркоза без какого-либо вреда для матери или ребенка!
Тут поднялись крики, шум и улюлюканье. Первыми выступили на сцену высокие духовные особы. Им самим, конечно, не приходилось рожать, поэтому им трудно было понять страдания матерей. А как же будет с библией? Куда вы денете первородное проклятие: "В муках будешь ты рожать детей твоих"? Но Джемс Симпсон недаром был шотландец. Хотя по профессии и врач, он, как большинство шотландцев, был великий мастак в теологических тонкостях. Прежде всего он заявил, что слово "муки" - это неверный перевод, в еврейском подлиннике сказано иначе. Он огорошил святых отцов рассуждениями о том, что если грешно прекращать родовые муки, тогда и всю медицину надо отбросить. Разве в "проклятии Адама" человек не осужден на верную смерть? К чему же тогда медицина? После этого он швырнул в преподобных отцов свою последнюю бомбу: "Не странно ли думать, с христианской точки зрения, что милостивый господь может желать и даже получать удовольствие от диких криков страдающей женщины?"
Еще прежде, чем церковные изуверы оказались разбитыми и обращенными в бегство, группа старых врачей, - которые опять-таки, как мужчины, не переживали родовых мук, - выступила с попыткой убить это новое, смелое открытие. Они стали доказывать, что боли при родах являются "благотворным проявлением жизненной силы". На эту псевдонауку Симпсон ответил еще более сомнительным аргументом. Он указал на то, что сам господь применил наркоз по отношению к Адаму, погрузив этого первобытного джентльмена в глубокий сон, перед тем как выдрать у него ребро для создания очаровательной праматери Евы. Но окончательно доконал их Симпсон примерами из их собственной практики. Он напомнил им о временах не столь отдаленных, когда больным отпиливали ноги без наркоза, а для того, чтобы избежать смертельного кровотечения, концы ампутированных ног прижигали раскаленными ножами или погружали в кипящую смолу.
Родовые муки, уверял Симпсон, можно вполне сравнить с этими болями. Найдется ли хоть один хирург, спрашивал этот рыцарь страдающей женщины, который станет возражать против применения эфира при ампутациях?
Однако лучшими защитниками Симпсона были сами матери. "У меня не было ни одной пациентки, которая впоследствии не выразила бы свою искреннюю благодарность за его применение", - писал Симпсон об эфирном наркозе. Симпсон мог теперь втихомолку посмеиваться. Пусть-ка попробуют доктора не применять его. Пройдет ли у них этот номер, если каждая из его пациенток стала "ревностным миссионером, убеждавшим подруг и знакомых испытать чудесное действие этого средства во время родовых мук"?
Но увы, как это случается со многими открытиями, дело обстояло не так уж просто. Как и все первоклассные исследователи, Симпсон страдал одним недостатком: он был человеком. А человеческие глаза, уши, органы осязания и обоняния и человеческий мозг в момент совершения открытия способны, очевидно, видеть, слышать, ощущать, обонять и понимать только чисто положительное или чисто отрицательное. Всякое открытие кажется или черным, или белым. Оно никогда не бывает серым. Поэтому и случается, что изобретения, кажущиеся абсолютно верными, часто обращаются против самих изобретателей. Иногда эти новые открытия собирают жертвенную дань даже среди тех, кого исследователи изо всех сил стараются спасти. И Симпсону пришлось бить отбой. Ему пришлось выступить и предупредить врачей, что новое болеутоляющее средство не может применяться как попало.
Эфирный наркоз оказывался весьма сложной штукой, требовавшей большой тонкости. Это было хождением по канату, потому что, с одной стороны, надо было убить у матери болевую чувствительность, а с другой - не доводить наркоз до той глубины, когда прекращаются маточные сокращения. Симпсон пытался заменить эфир другим наркотическим средством. Одно время ему казалось, что он нашел его в хлороформе; но вскоре от хлороформа совсем пришлось отказаться, потому что много матерей от него умерло.
Все это происходило сто лет тому назад. И вот теперь, после длинного ряда остроумнейших опытов, после долгих упорных исканий целой армии химиков и акушеров, мы должны все-таки признать, что совершенного средства для обезболивания родов у нас еще нет. Де Ли много занимался и занимается этим вопросом; он широко применяет различные виды наркоза, беспристрастно проверяя их действие. И де Ли говорит, что в настоящее время нет еще средства, которое не заключало бы в себе той или иной угрозы для матери или ребенка. Он указывает на опасности, кроющиеся в самых невинных обезболивающих средствах. Он, конечно, пользуется ими, но всегда делает следующую оговорку: все обезболивающие средства требуют опытного акушерского глаза, чтобы вовремя предупредить могущую возникнуть опасность.
Но ведь это же бредни, утопия, глупое фантазерство. У нас имеется во сто раз меньше опытных акушеров, нежели требуется для того, чтобы принять или хотя бы помочь принять два миллиона ежегодно рождающихся в Америке младенцев. Но почему же не подготовить опытных специалистов? Глупый вопрос! На что же будут жить эти врачи, если начнут специализироваться по акушерству? Надо прежде всего не забывать, что при нашем общественном строе на первом плане стоит не охрана здоровья матерей и детей, а нажива для доктора.
Поэтому и получилось, что Нью-Йоркская медицинская академия, изучая причины высокой смертности нью-йоркских матерей, пришла к такому выводу: "По мнению многих обследователей, одним из факторов неуменьшающейся смертности матерей является применение обезболивающих средств".
То есть, попросту говоря, эти средства, убивающие боль, заодно убивают и матерей.
Виноваты, конечно, и сами матери. Они торопят и нервируют врачей. Матери требуют скорейшего облегчения своих мук. Но они не учитывают того, что прекращение болей дает возможность докторам свободнее залезать руками и инструментами в израненный родовой канал, чтобы ускорить появление ребенка. Матери, к сожалению, не понимают, что это очень часто дает возможность докторам вносить заражение и смерть.
V
Худшим врагом рожениц является не боль, а заражение, грозящее смертью или пожизненной инвалидностью. Как странно совпало, что в том же году, когда Симпсон научился убивать боль, было сделано крупное открытие, направленное на борьбу с самым страшным осложнением при родах - родильной горячкой. Не парадокс ли, что эти два открытия оказались антагонистами? Ибо обезболивание родов больше чем что-либо другое задержало победу над родильной горячкой.
В то время как Симпсон в Эдинбурге впервые услышал затихающие под смоченным в эфире платком крики роженицы, Игнац Земмельвейс все больше и больше раздражал своих товарищей-врачей новой навязчивой идеей: он отчаянно скреб щеткой руки, тщательно чистил ногти, старался смыть самый дух смерти со своих рук и для пущей верности мочил их еще в крепком хлорном растворе и только после этого прикасался к родящей женщине.
Этим простым приемом Земмельвейс разрешил загадку массовой гибели матерей в родильном отделении Центральной венской больницы. В продолжение многих лет, по соображениям медицинской этики, скрывался непонятный факт, что в родильном отделении, обслуживаемом акушерками, было в пять раз меньше заболеваний родильной горячкой, чем в отделениях знаменитых профессоров, чем в отделении, где работал Земмельвейс со своими студентами.
Из всего профессорского состава, казалось, одного лишь Земмельвейса серьезно тревожило это обстоятельство, а разобравшись внимательно, он понял следующее: из анатомического покоя, где вскрывали трупы погибших от родильной горячки, и от всяких заразных гнойных больных он сам переносил инфекцию здоровым роженицам.
Он заражал их собственными загрязненными руками и инструментами.
Разоблачив себя публично как преступного убийцу матерей, неистовый венгерец уже в следующем, 1848 году снизил цифру смертности от родильной горячки в десять раз.
Он добился этого только тем, что скреб свои руки и инструменты и обрабатывал их хлором.
Вы спросите, какой же врач с сердцем и совестью мог после этого не последовать его примеру для спасения жизни матерей?
Вышло совсем иначе.
Болеутолитель Симпсон получил дворянство от королевы Виктории за то, что помог ей лично рожать детей легко и без боли, а Земмельвейс в это время умирал, всеми осмеянный, в венской психиатрической больнице. Он был подлинным зачинателем антимикробной борьбы, которая сделала не только акушерство, но и всю хирургию безопасным оружием в руках врачей, следовавших его простому и строгому учению. Однако же его методы борьбы с родильной горячкой прививались очень туго.
Не потому ли, что в его время людям трудно было поверить, что можно смыть с рук какую-то неведомую заразу? Может быть, и потому. Затем был открыт возбудитель этой заразы. Пастер, представитель следующего за Земмельвейсом поколения, доказал, что честный венгерец смывал со своих рук не что иное, как стрептококка - заклятого врага матерей.
И все же теперь, через шестьдесят лет после открытия Пастера, в Америке родильная горячка хотя и встречается гораздо реже, все еще является главным убийцей матерей, несущих миру новую жизнь. Таким образом, нашим искусным и честным акушерам приходится бороться против зла, которое было побеждено еще сто лет назад!
Смертельная зараза может попасть к женщине везде, где бы она ни рожала, дома или в больнице - безразлично. Но есть одно проклятое место, где угроза особенно страшна. Здесь имеется целая цепь обстоятельств, как выяснил де Ли, и все это так ясно, просто, бесспорно и... ужасно.
Обезболивание сделало родовспоможение более легким и быстрым делом для врачей. Женщины охотно шли на хирургическое вмешательство потому, что это сокращало их страдания. По мере того как роды делались объектом хирургии, все больше и больше женщин стало рожать в общих больницах. А что представляют собой эти больницы? - спрашивает де Ли. Это место сборища всякого рода больных, зараженных, насыщенных микробами людей. Если больницы не содержатся в такой чистоте, какая обязательна для бактериологической лаборатории, то они, как правило, являются рассадниками инфекций.
При участии доктора Гейнца Зидентопфа де Ли разоблачил это скандальное положение в блестяще написанной статье на страницах "Вестника американской медицинской ассоциации".
Доктор Зидентопф - талантливый немецкий акушер. Де Ли привлек его к своей работе потому, что он, как человек без предвзятых мнений, был больше чем объективен в этом вопросе. Когда Зидентопф начал работать, он искренне считал, что родильная горячка уже не является серьезной угрозой. То, что он обнаружил, повергло его в ужас.
Изучение этого вопроса показало, что во всем мире больше и больше женщин стало рожать в больницах, в родильных палатах при общих больницах. Пошло ли это на пользу матери и ребенку? Привело ли это к меньшей потере жизней?
Одного взгляда на статистические данные, полученные с разных концов света, достаточно, чтобы убедиться в обратном, пишет немецкий акушер. За последние годы цифра смертности среди матерей в целом ряде стран неуклонно повышается, если исключить даже смертность от абортов, на которую доктора так любят ссылаться при объяснении причин материнской смертности. Зидентопф пришел к выводу, что в наше время профессия матери опаснее всякой мужской профессии. В некоторых странах цифра смертности матерей была ужасающе высока.
Шотландские врачи Кинлох, Смит и Стивен проанализировали двести пятьдесят случаев смерти матерей в городе Эбердине. Женщин, рожавших с помощью врача, умерло вдвое больше, чем рожавших с акушерками. Среди женщин, рожавших в больницах, смертность была в пять раз больше, чем среди обслуженных акушерками на дому. Шотландские исследователи установили, что причина этого заключалась вовсе не в том, что в больницы попадали более тяжелые случаи. Главным убийцей была родильная горячка. И это верно не только для Шотландии. В Нью-Йорке совсем недавно установлено, что для женщин, рожающих с помощью хирургического вмешательства, опасность заражения в пять раз больше, чем для женщин, рожающих без помощи хирурга.
Найдутся, конечно, философы, которые станут винить в этом матерей. Позвольте, скажут они, если операции так опасны, кто же их просит идти рожать в больницу? Зидентопф на примере Германии разъясняет, что причина этого кроется вовсе не в глупости матерей. Эти матери - жертвы нашего экономического строя. Женщина из бедного класса идет рожать в городскую больницу, ибо это ей ровно ничего не стоит, тогда как домашние роды сопряжены с хлопотами и расходами. То же самое в Америке. В связи с растущим обнищанием масс сотням тысяч женщин приходится отказываться от услуг частных врачей и обращаться в бесплатные больницы для бедных.
Это и есть, несомненно, одна из причин, почему шесть тысяч женщин в среднем ежегодно умирают в Америке от родильной горячки - и умирают напрасно.
Де Ли и Зидентопф просто и смело высказываются по этому вопросу. Почему женщинам опасно рожать во многих наших больницах? Угроза заключается в той инфекции, которая распространяется из терапевтических, хирургических, гинекологических и детских палат, из трупных покоев, насквозь пропитанных микробами, а может быть, также из лабораторий. Многие из наших врачей - это надо признать - стали слишком небрежны, слишком уверены в силе своей асептики, чтобы бороться по-настоящему с невидимым нашествием смертоносных микробов. Недостаточно еще изучены природа опасных бактерий и те тайные пути, по которым они пробираются от больного человека к здоровому, и особенно к женщине, израненной и истерзанной родами.
Мы имеем такое положение, когда эта важнейшая отрасль медицины занимает в медицинских колледжах одно из последних мест. Потому и получается, что из этих колледжей выходят доктора, умеющие, может быть, мило беседовать с больными, но в роли акушеров они представляют пустое место.
Положение сейчас таково, что дело родовспоможения остается пока еще в руках бабок-повитух и плохо подготовленных акушерок. А много ли выше их стоят наши молодые, неоперившиеся врачи, которые, приняв одного-единственного младенца, получают уже право на практику? Или тысячи домашних врачей, принимающих основную массу американских младенцев? Есть ли у них время и средства совершенствоваться в суровой науке об опасностях деторождения?
Женщины теперь стали цивилизованными. Большинство из них уже потеряло свою близость к природе. Нужно ли удивляться, что так много родов протекает ненормально?
III
Найдутся, конечно, циники, отрицатели жизни, которые скажут, что борьба за жизнь вообще пустая затея. Им покажется смешным утверждение де Ли, что наука о родовспоможении должна занять высокое и почетное место среди других медицинских наук. А что вообще нормально в деле деторождения? Разве не доказано длинной историей развития живых существ, что родители, после того как произвели потомство, больше не нужны? У насекомых самка, как правило, умирает после акта воспроизведения потомства. Пчелы убивают трутня, выполнившего отцовскую функцию. У коров, овец, лошадей часто весьма тяжело протекает благословенный процесс воспроизведения новой жизни.
Этим скептикам де Ли отвечает.
Если что-нибудь отличает людей от клопов, букашек и иных живых тварей, то это то, что с помощью мышления они могут уклоняться от жестоких, неумолимых законов природы, тяготеющих над всеми другими живыми созданиями.
Этот факт лежит в основе всей борьбы за жизнь. Де Ли глубоко убежден, что все человеческие страдания и невзгоды - это противоестественное явление, с которым никоим образом нельзя мириться. В этом новая религия человечества, вставшего на борьбу за свою жизнь.
Тонкий знаток человеческой биологии, де Ли понимает, что боль, страдания и смерть происходят оттого, что мы слишком быстро ушли от нашей животной природы, которая так же стара, как сама жизнь. Мы извращены и ослаблены нездоровыми условиями жизни, порожденными так называемой цивилизацией.
Много лет уже де Ли ведет войну против псевдонауки, обещающей сделать роды легкими и быстрыми у женщин, которые теперь рожают тяжело и с осложнениями. Встречаются, конечно, и теперь женщины, рожающие легко. Есть много матерей, у которых быстрое и благополучное появление ребенка скоро вытесняет воспоминание о перенесенных муках. Де Ли много размышлял над этой научной загадкой. Некоторый намек на ее объяснение он нашел в малоизвестных трудах английского врача Грэнтли Дик Рида.
Чтобы помочь цивилизованным женщинам, доктор Рид отправился к диким племенам поучиться искусству родовспоможения. Он считает, что у высококультурных женщин, на десять тысяч лет ушедших от эпохи варварства, можно сделать роды - без применения обезболивающих средств! - более легкими и безопасными, чем они есть теперь. Для многих английских женщин, говорит Рид, ему удалось уже превратить родовой акт в радостное переживание, серьезное, правда, но лишенное невыносимых болей. Он привез это новое знание от женщин Океании, Японии и Китая.
Доктор Рид рассказывает, как он был свидетелем родового акта у молодой туземки в субтропиках. Почувствовав, что настало время рожать, женщина направилась одна в кустарник на краю деревни. Рид последовал за нею. Это было дозволено, это не было нарушением этикета и племенных обычаев, потому что жители деревни знали, что Рид - доктор. Он сел около нее, закурил трубку и, не говоря ни слова, стал наблюдать.
Лицо роженицы не выражало ни страха, ни боли. Вид у нее был серьезный, выжидательный. И вот, спустя короткий промежуток времени, ребенок уже дрыгал ножками и орал вовсю. Пуповина, соединявшая его с матерью, быстро стала белой, обескровленной; тогда женщина разорвала ее пальцами. Сняв с плеч платок, она завернула в него ребенка. Потом посмотрела на доктора Рида и засмеялась.
Это наблюдение и легло в основу "страхопобеждающей" теории Рида. Он подумал о том ужасе и болях, которыми сопровождаются обычно роды у цивилизованных женщин, об истекающих кровью матерях и синих младенцах, не желающих дышать. Он вспомнил о паническом страхе, который он так часто наблюдал у рожениц. Это было такое же чувство ужаса, какое он видел на войне у английских солдат во время артиллерийского обстрела. Он снова бросил взгляд на роженицу. Никогда еще он не видел такой радости, такой нежной гордости, какая появилась на ее лице при первом крике ребенка.
В чем же тут дело? Почему родовой акт в этом случае протекал не так тяжело, как у наших женщин? Только отсутствие страха - так по крайней мере думает Рид - превращает для туземки роды в серьезный, правда, но совершенно безболезненный процесс. Она уже с раннего детства приучается терпеть голод, переносить всякого рода лишения и боль. Она растет в условиях, где жизнь человеческая стоит дешево и где над человеком всегда висит угроза смерти. Для большинства же цивилизованных женщин первые роды являются первым тяжелым и серьезным испытанием, которое они не могут свалить на других и от которого никуда не могут спастись. Их собственные маменька и подружки запугивают их своим сочувствием: "Ах ты, бедняжка, бедняжка!" Когда наши женщины приближаются к моменту воспроизведения новой жизни, их мозг уже отравлен мыслями о неминуемом ужасе.
А это, естественно, приводит к тому, что в момент наступления родов женщину охватывает один из сильнейших человеческих инстинктов - страх. Это чувство страха, вспыхнувшее в мозговых клеточках, посылает мощные нервные толчки к нервам маточной мускулатуры. Мускулы матки не подчиняются человеческой воле, а работают непроизвольно. Вот эти-то мускулы и останавливают, задерживают работу матки, необходимую для выталкивания плода. Это, по мнению Рида, и лежит в основе родовых болей. Поэтому он применяет метод психологического воздействия на женщин. С самого начала беременности он начинает воздвигать в их сознании барьеры против чувства страха. А когда начинается родовая деятельность, он еще больше старается поддержать в них бодрость. Он парализует рефлексы страха, внушая роженице, что скоро она, в награду за свой труд, услышит первый крик ребенка.
Этот метод, говорит Грэнтли Дик Рид, эффективнее всякого наркоза и более безопасен. Не подлежит сомнению, что открытие английского акушера подтверждается учением великого русского ученого И. П. Павлова. Этот "Пастер в области изучения человеческого ума и сердца" уже на склоне лет открыл, что страх является глубочайшим из инстинктов человека, что он является основным его рефлексом. Павлов показал также, как можно видоизменять этот рефлекс у людей и животных, как можно побеждать страх.
Но пока еще, по мнению де Ли, этот многообещающий метод надо считать делом будущего. На сегодняшний день Грэнтли Дик Рид является только одиноким проповедником теории, что сознание женщины играет при родах не менее важную роль, чем ее физический организм. Де Ли сам иногда применял этот метод, и небезуспешно. Автор имел немало случаев лично видеть его действие, когда наблюдал работу молодых учеников де Ли, принимающих роды у бедных женщин в грязных трущобах Чикаго.
Однако это учение еще очень ново, и небезынтересно было бы узнать мнение о нем крупных американских акушеров; они, пожалуй, и не слышали об английском враче, и уж, конечно, никогда сами не применяли этого простейшего из наркозов. Де Ли ставит вопрос: внушается ли женщинам этот страх только заботливыми мамашами и кумушками? Может быть, он сделался уже органическим свойством мозга цивилизованной женщины? И не придется ли переждать еще несколько поколений, пока новые формы жизни, новый вид "цивилизованного варварства", если можно так выразиться, исправит этот дефект, который существует с библейских времен?
IV
Де Ли не хочет ждать осуществления утопии о бесстрашных матерях. Он роется в арсенале современной науки о начале жизни, чтобы найти и испробовать всякое пригодное оружие против проклятия родовых мук. Нужно просто поражаться, как поздно доктора приступили к попыткам борьбы с этим вековечным ужасом. "В муках будешь рожать детей твоих", - так говорится в библии, таково ее жестокое учение. И действительно, страшно подумать о тех неисчислимых миллионах матерей, которые испытали на себе эту беспримерную жестокость мужчины в отношении женщины. Трудно представить себе, что во всей истории человечества не было ни одной попытки облегчить эти страдания вплоть до 1847 года.
Неужели же еще сто лет назад человечество было так жестокосердно, что даже лучшим представителям медицины доставляло удовольствие смотреть на эту женскую пытку? Нет, причина не в этом. Есть более простое объяснение тому, почему люди науки так поздно занялись этим вопросом. До конца средних веков мужчинам-врачам не дозволялось присутствовать при родах. Докторов приглашали в качестве крайнего средства, когда родовая деятельность протекала слишком тяжело, когда мать уже почти умирала от болей и истощения. Тогда все мероприятия врачей, вся их акушерская наука, если угодно так ее назвать, сводилась к применению длинных острых крючков, с помощью которых извлекали изуродованного младенца из чрева матери, после чего последняя почти всегда умирала. А религия прямо требовала, чтобы матери отводилось второстепенное место по сравнению с рождающимся младенцем.
Если родовая деятельность была слишком вялой, женщину привязывали к постели, а потом начинали по ней прыгать, чтобы вытрясти из нее ребенка. Иногда, чтобы ускорить роды, поднимали кровать с роженицей вверх и швыряли ее изо всех сил об пол. Потом изобрели акушерские щипцы, после чего родовспоможение стало постепенно превращаться в почтенное занятие, в своего рода хирургическое искусство. Наконец 19 января 1847 года, в десятом часу вечера, шотландский врач Джемс Симпсон - его лицо сияло полной луной из забавной круглой бороды - впервые дал понюхать эфир женщине в момент ее ужасных, невыносимых страданий.
Это была несчастная женщина с уродливым узким тазом. Когда ее первому ребенку нужно было явиться на свет, пришлось ему раздробить голову, чтобы извлечь из чрева матери. Не послушав совета врача, она рискнула носить второго ребенка. Теперь повторялась та же картина. Плод не выходил. Муки были невыносимы. Тогда наш лунообразный шотландец осмелился приложить к ее лицу смоченный эфиром платок в момент наиболее отчаянных приступов родовых болей.
Последовал глубокий вдох - что за чудесный, радостный звук! - затем наступило забвение. Это было новое, небывалое еще состояние нирваны. Тогда Симпсон быстро повернул тело ребенка и извлек его наружу; ребенок был жив и жадно хватал воздух. "Она вскоре очнулась, с удивлением и благодарностью говорила о своем благополучном разрешении и о том, что она не чувствовала никакой боли", - писал Джемс Симпсон.
Перед тем как решиться на этот опыт, Симпсон провел не одну ночь в сомнениях и тревоге. Это болеутоляющее свойство эфира, его чудесное усыпительное действие, не может ли оно скверно отразиться на работе маточной мускулатуры? Симпсон начинает пробовать эфирный наркоз на новых и новых страдалицах. Он работает с упоением. Наконец, отбросив последние сомненья, он обнародовал свое открытие, заявив категорически: "Физическая боль убивается, но мышечные сокращения не ослабевают". Так он по крайней мере думал. Он провел сто пятьдесят случаев эфирного наркоза без какого-либо вреда для матери или ребенка!
Тут поднялись крики, шум и улюлюканье. Первыми выступили на сцену высокие духовные особы. Им самим, конечно, не приходилось рожать, поэтому им трудно было понять страдания матерей. А как же будет с библией? Куда вы денете первородное проклятие: "В муках будешь ты рожать детей твоих"? Но Джемс Симпсон недаром был шотландец. Хотя по профессии и врач, он, как большинство шотландцев, был великий мастак в теологических тонкостях. Прежде всего он заявил, что слово "муки" - это неверный перевод, в еврейском подлиннике сказано иначе. Он огорошил святых отцов рассуждениями о том, что если грешно прекращать родовые муки, тогда и всю медицину надо отбросить. Разве в "проклятии Адама" человек не осужден на верную смерть? К чему же тогда медицина? После этого он швырнул в преподобных отцов свою последнюю бомбу: "Не странно ли думать, с христианской точки зрения, что милостивый господь может желать и даже получать удовольствие от диких криков страдающей женщины?"
Еще прежде, чем церковные изуверы оказались разбитыми и обращенными в бегство, группа старых врачей, - которые опять-таки, как мужчины, не переживали родовых мук, - выступила с попыткой убить это новое, смелое открытие. Они стали доказывать, что боли при родах являются "благотворным проявлением жизненной силы". На эту псевдонауку Симпсон ответил еще более сомнительным аргументом. Он указал на то, что сам господь применил наркоз по отношению к Адаму, погрузив этого первобытного джентльмена в глубокий сон, перед тем как выдрать у него ребро для создания очаровательной праматери Евы. Но окончательно доконал их Симпсон примерами из их собственной практики. Он напомнил им о временах не столь отдаленных, когда больным отпиливали ноги без наркоза, а для того, чтобы избежать смертельного кровотечения, концы ампутированных ног прижигали раскаленными ножами или погружали в кипящую смолу.
Родовые муки, уверял Симпсон, можно вполне сравнить с этими болями. Найдется ли хоть один хирург, спрашивал этот рыцарь страдающей женщины, который станет возражать против применения эфира при ампутациях?
Однако лучшими защитниками Симпсона были сами матери. "У меня не было ни одной пациентки, которая впоследствии не выразила бы свою искреннюю благодарность за его применение", - писал Симпсон об эфирном наркозе. Симпсон мог теперь втихомолку посмеиваться. Пусть-ка попробуют доктора не применять его. Пройдет ли у них этот номер, если каждая из его пациенток стала "ревностным миссионером, убеждавшим подруг и знакомых испытать чудесное действие этого средства во время родовых мук"?
Но увы, как это случается со многими открытиями, дело обстояло не так уж просто. Как и все первоклассные исследователи, Симпсон страдал одним недостатком: он был человеком. А человеческие глаза, уши, органы осязания и обоняния и человеческий мозг в момент совершения открытия способны, очевидно, видеть, слышать, ощущать, обонять и понимать только чисто положительное или чисто отрицательное. Всякое открытие кажется или черным, или белым. Оно никогда не бывает серым. Поэтому и случается, что изобретения, кажущиеся абсолютно верными, часто обращаются против самих изобретателей. Иногда эти новые открытия собирают жертвенную дань даже среди тех, кого исследователи изо всех сил стараются спасти. И Симпсону пришлось бить отбой. Ему пришлось выступить и предупредить врачей, что новое болеутоляющее средство не может применяться как попало.
Эфирный наркоз оказывался весьма сложной штукой, требовавшей большой тонкости. Это было хождением по канату, потому что, с одной стороны, надо было убить у матери болевую чувствительность, а с другой - не доводить наркоз до той глубины, когда прекращаются маточные сокращения. Симпсон пытался заменить эфир другим наркотическим средством. Одно время ему казалось, что он нашел его в хлороформе; но вскоре от хлороформа совсем пришлось отказаться, потому что много матерей от него умерло.
Все это происходило сто лет тому назад. И вот теперь, после длинного ряда остроумнейших опытов, после долгих упорных исканий целой армии химиков и акушеров, мы должны все-таки признать, что совершенного средства для обезболивания родов у нас еще нет. Де Ли много занимался и занимается этим вопросом; он широко применяет различные виды наркоза, беспристрастно проверяя их действие. И де Ли говорит, что в настоящее время нет еще средства, которое не заключало бы в себе той или иной угрозы для матери или ребенка. Он указывает на опасности, кроющиеся в самых невинных обезболивающих средствах. Он, конечно, пользуется ими, но всегда делает следующую оговорку: все обезболивающие средства требуют опытного акушерского глаза, чтобы вовремя предупредить могущую возникнуть опасность.
Но ведь это же бредни, утопия, глупое фантазерство. У нас имеется во сто раз меньше опытных акушеров, нежели требуется для того, чтобы принять или хотя бы помочь принять два миллиона ежегодно рождающихся в Америке младенцев. Но почему же не подготовить опытных специалистов? Глупый вопрос! На что же будут жить эти врачи, если начнут специализироваться по акушерству? Надо прежде всего не забывать, что при нашем общественном строе на первом плане стоит не охрана здоровья матерей и детей, а нажива для доктора.
Поэтому и получилось, что Нью-Йоркская медицинская академия, изучая причины высокой смертности нью-йоркских матерей, пришла к такому выводу: "По мнению многих обследователей, одним из факторов неуменьшающейся смертности матерей является применение обезболивающих средств".
То есть, попросту говоря, эти средства, убивающие боль, заодно убивают и матерей.
Виноваты, конечно, и сами матери. Они торопят и нервируют врачей. Матери требуют скорейшего облегчения своих мук. Но они не учитывают того, что прекращение болей дает возможность докторам свободнее залезать руками и инструментами в израненный родовой канал, чтобы ускорить появление ребенка. Матери, к сожалению, не понимают, что это очень часто дает возможность докторам вносить заражение и смерть.
V
Худшим врагом рожениц является не боль, а заражение, грозящее смертью или пожизненной инвалидностью. Как странно совпало, что в том же году, когда Симпсон научился убивать боль, было сделано крупное открытие, направленное на борьбу с самым страшным осложнением при родах - родильной горячкой. Не парадокс ли, что эти два открытия оказались антагонистами? Ибо обезболивание родов больше чем что-либо другое задержало победу над родильной горячкой.
В то время как Симпсон в Эдинбурге впервые услышал затихающие под смоченным в эфире платком крики роженицы, Игнац Земмельвейс все больше и больше раздражал своих товарищей-врачей новой навязчивой идеей: он отчаянно скреб щеткой руки, тщательно чистил ногти, старался смыть самый дух смерти со своих рук и для пущей верности мочил их еще в крепком хлорном растворе и только после этого прикасался к родящей женщине.
Этим простым приемом Земмельвейс разрешил загадку массовой гибели матерей в родильном отделении Центральной венской больницы. В продолжение многих лет, по соображениям медицинской этики, скрывался непонятный факт, что в родильном отделении, обслуживаемом акушерками, было в пять раз меньше заболеваний родильной горячкой, чем в отделениях знаменитых профессоров, чем в отделении, где работал Земмельвейс со своими студентами.
Из всего профессорского состава, казалось, одного лишь Земмельвейса серьезно тревожило это обстоятельство, а разобравшись внимательно, он понял следующее: из анатомического покоя, где вскрывали трупы погибших от родильной горячки, и от всяких заразных гнойных больных он сам переносил инфекцию здоровым роженицам.
Он заражал их собственными загрязненными руками и инструментами.
Разоблачив себя публично как преступного убийцу матерей, неистовый венгерец уже в следующем, 1848 году снизил цифру смертности от родильной горячки в десять раз.
Он добился этого только тем, что скреб свои руки и инструменты и обрабатывал их хлором.
Вы спросите, какой же врач с сердцем и совестью мог после этого не последовать его примеру для спасения жизни матерей?
Вышло совсем иначе.
Болеутолитель Симпсон получил дворянство от королевы Виктории за то, что помог ей лично рожать детей легко и без боли, а Земмельвейс в это время умирал, всеми осмеянный, в венской психиатрической больнице. Он был подлинным зачинателем антимикробной борьбы, которая сделала не только акушерство, но и всю хирургию безопасным оружием в руках врачей, следовавших его простому и строгому учению. Однако же его методы борьбы с родильной горячкой прививались очень туго.
Не потому ли, что в его время людям трудно было поверить, что можно смыть с рук какую-то неведомую заразу? Может быть, и потому. Затем был открыт возбудитель этой заразы. Пастер, представитель следующего за Земмельвейсом поколения, доказал, что честный венгерец смывал со своих рук не что иное, как стрептококка - заклятого врага матерей.
И все же теперь, через шестьдесят лет после открытия Пастера, в Америке родильная горячка хотя и встречается гораздо реже, все еще является главным убийцей матерей, несущих миру новую жизнь. Таким образом, нашим искусным и честным акушерам приходится бороться против зла, которое было побеждено еще сто лет назад!
Смертельная зараза может попасть к женщине везде, где бы она ни рожала, дома или в больнице - безразлично. Но есть одно проклятое место, где угроза особенно страшна. Здесь имеется целая цепь обстоятельств, как выяснил де Ли, и все это так ясно, просто, бесспорно и... ужасно.
Обезболивание сделало родовспоможение более легким и быстрым делом для врачей. Женщины охотно шли на хирургическое вмешательство потому, что это сокращало их страдания. По мере того как роды делались объектом хирургии, все больше и больше женщин стало рожать в общих больницах. А что представляют собой эти больницы? - спрашивает де Ли. Это место сборища всякого рода больных, зараженных, насыщенных микробами людей. Если больницы не содержатся в такой чистоте, какая обязательна для бактериологической лаборатории, то они, как правило, являются рассадниками инфекций.
При участии доктора Гейнца Зидентопфа де Ли разоблачил это скандальное положение в блестяще написанной статье на страницах "Вестника американской медицинской ассоциации".
Доктор Зидентопф - талантливый немецкий акушер. Де Ли привлек его к своей работе потому, что он, как человек без предвзятых мнений, был больше чем объективен в этом вопросе. Когда Зидентопф начал работать, он искренне считал, что родильная горячка уже не является серьезной угрозой. То, что он обнаружил, повергло его в ужас.
Изучение этого вопроса показало, что во всем мире больше и больше женщин стало рожать в больницах, в родильных палатах при общих больницах. Пошло ли это на пользу матери и ребенку? Привело ли это к меньшей потере жизней?
Одного взгляда на статистические данные, полученные с разных концов света, достаточно, чтобы убедиться в обратном, пишет немецкий акушер. За последние годы цифра смертности среди матерей в целом ряде стран неуклонно повышается, если исключить даже смертность от абортов, на которую доктора так любят ссылаться при объяснении причин материнской смертности. Зидентопф пришел к выводу, что в наше время профессия матери опаснее всякой мужской профессии. В некоторых странах цифра смертности матерей была ужасающе высока.
Шотландские врачи Кинлох, Смит и Стивен проанализировали двести пятьдесят случаев смерти матерей в городе Эбердине. Женщин, рожавших с помощью врача, умерло вдвое больше, чем рожавших с акушерками. Среди женщин, рожавших в больницах, смертность была в пять раз больше, чем среди обслуженных акушерками на дому. Шотландские исследователи установили, что причина этого заключалась вовсе не в том, что в больницы попадали более тяжелые случаи. Главным убийцей была родильная горячка. И это верно не только для Шотландии. В Нью-Йорке совсем недавно установлено, что для женщин, рожающих с помощью хирургического вмешательства, опасность заражения в пять раз больше, чем для женщин, рожающих без помощи хирурга.
Найдутся, конечно, философы, которые станут винить в этом матерей. Позвольте, скажут они, если операции так опасны, кто же их просит идти рожать в больницу? Зидентопф на примере Германии разъясняет, что причина этого кроется вовсе не в глупости матерей. Эти матери - жертвы нашего экономического строя. Женщина из бедного класса идет рожать в городскую больницу, ибо это ей ровно ничего не стоит, тогда как домашние роды сопряжены с хлопотами и расходами. То же самое в Америке. В связи с растущим обнищанием масс сотням тысяч женщин приходится отказываться от услуг частных врачей и обращаться в бесплатные больницы для бедных.
Это и есть, несомненно, одна из причин, почему шесть тысяч женщин в среднем ежегодно умирают в Америке от родильной горячки - и умирают напрасно.
Де Ли и Зидентопф просто и смело высказываются по этому вопросу. Почему женщинам опасно рожать во многих наших больницах? Угроза заключается в той инфекции, которая распространяется из терапевтических, хирургических, гинекологических и детских палат, из трупных покоев, насквозь пропитанных микробами, а может быть, также из лабораторий. Многие из наших врачей - это надо признать - стали слишком небрежны, слишком уверены в силе своей асептики, чтобы бороться по-настоящему с невидимым нашествием смертоносных микробов. Недостаточно еще изучены природа опасных бактерий и те тайные пути, по которым они пробираются от больного человека к здоровому, и особенно к женщине, израненной и истерзанной родами.