Абсолютно первое место в мире, включая удельный показатель, мы занимали в 1986 году и по числу больничных коек – 130 единиц на 10 тысяч населения. На втором месте по удельному показателю была Япония, на третьем – ФРГ. Англия занимала десятое место, США – тринадцатое. При этом в капиталистических странах стоимость медицинского обслуживания постоянно росла (в США на 63 % за 1981–1986 гг.).
   Для сравнения – в Российской Федерации обеспеченность больничными койками неуклонно снижается – со 131 единицы на 10 тыс. населения в 1992 году до 109 в 2006 году. В РСФСР процесс был обратным: удельное число больничных коек возросло за период с 1970 до 1986 года со 112,5 до 135,2 койки.
   Если бы РФ сохранила советские темпы прироста, сегодня удельное число коек в РФ должно было бы быть не менее 160. И то же самое можно сказать о любом другом социальном показателе – при сохранении в России Советской власти он был бы раза в полтора больше, чем в капитализированной «Россиянин».
   Так, спрашивается, можно ли говорить об одряхлении Советской России к началу 90-х годов? Скорее можно говорить о полном одряхлении и деградации за прошедшие двадцать лет «Россиянин».
   Приведу ещё данные по численности студентов в первой мировой десятке и этим ограничусь.
   Они даны в таблице 2.
 
   Таблица 2
 
 
   При этом качество советского высшего образования было высоким, а само образование – полностью бесплатным, да ещё и стипендию платили. В ведущих советских технических вузах пятикурсник получал стипендию выше минимума заработной платы, в сегодняшних ценах – около 10 тысяч рублей.
   Упрямые цифры, как видим, доказывают, что в СССР массово, на уровне ведущих стран мира, строилось жильё, и оно было массово доступно. Видно, что в СССР было очень неплохо поставлено дело охраны здоровья и образования. В целом статистический облик СССР тоже выглядел весьма убедительно, начиная с национального дохода и заканчивая социальными расходами.
   И это – дряхлость?
   Нет конечно! В социально-экономическом отношении СССР накануне своей смерти представлял собой вполне жизнеспособный организм.
   Поэтому второй вариант – самоубийство, если иметь в виду всё советское общество и СССР в целом, тоже нельзя рассматривать всерьёз. В здравом уме и ясной памяти, без «тараканов» и «навоза» в голове, никто с собой – ни с того ни с сего – не кончает. Другое дело, что даже здорового человека можно одурманить и довести его, находящегося в невменяемом состоянии, до фатального конца. И вот это уже ближе к правде. Если СССР и совершил самоубийство, то его до него довели!
   Кто? Ну, конечно же, как уже было сказано, «элитная» советская интеллигенция в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Горьком, Одессе, Новосибирске, Омске, Томске, Свердловске, Донецке, Тбилиси и т. д. Она повела себя в конце 80-х и начале 90-х годов как свора взбесившихся собак, которые кусают всё и вся без разбора, но прежде всего – кормящую их руку.
   А бесились они, что называется, «с жиру». Они считали себя «ущемлёнными», «несвободными», хотя по сравнению с западными интеллигентами имели почти неограниченные возможности создавать подлинные культурные ценности, увеличивая в мире не количество какофонических «симфоний» и театров абсурда, а новую прекрасную музыку, песни, фильмы, картины и книги.
   Что, например, снял в СССР лучший друг Ельцина кинорежиссёр Эльдар Рязанов? Он снял три, без преувеличений, мировых шедевра: «Карнавальную ночь», «Гусарскую балладу» и «Берегись автомобиля!», а также – ещё несколько отличных или неплохих лент.
   А что снял тот же Эльдар Рязанов под крылом своего лучшего друга в «Россиянин»?
   То-то!
   Ни один подлинный талант в СССР обойдён вниманием не был – в отличие от РФ. За двадцать антисоветских лет в «Россиянин» почти не было создано ничего примечательного ни в одном виде искусства, не появилось ни одной яркой творческой личности! Нельзя же, в самом деле, считать таковыми ряд дельцов-певцов, дельцов-музыкантов и дельцов-танцоров от классики! Немногочисленные современные мастера культуры обладают незаурядной творческой потенцией в той мере, в какой они продолжают лучшие традиции русского и советского искусства – как, например, акварелист Андрияка.
   Когда имеют в виду высшие слои, то говорят о «сливках общества». Именно «сливками» мнила себя советская «интеллигентная элита». Однако она забывала, что сверху, на поверхности событий, плавает ещё и, пардон, дерьмо. И это определение для советской «элиты» подходило больше – наряду с определением её как своры бешеных собак.
   Но кроме вонючих, загнивших до состояния дерьма интеллигентских «сливок» в советском обществе к середине 80-х годов прочно обосновался и весьма массовый слой полуинтеллигентов, «образованщины», «люмпен-интеллигенции». И вот их-то надо сравнить скорее со стаей взбесившихся мышек-леммингов. Ни с того ни с сего, вдруг обуянные неудержимой тягой к коллективному суициду, эти полярные мышки порой бросаются в хладные воды и тонут, тонут, тонут.
   Крысы, зачарованные звуками из дудочки Гамельнского крысолова, шли к гибели, понуждаемые чужой волей. Что же до наших доморощенных интеллеммингов, то они стремились к гибели худо-бедно кормившей, поившей и давшей им образование Державы без принуждения! Похоже, сумасшедшая мелодия самоуничтожения звучала в самых глубинах их несуразных душ.
   Кто наигрывал на скрытых струнах, для меня по сей день остаётся загадкой. Простейший ответ – ЦРУ и т. д. – верен, но слишком прост. Конечно, та атмосфера, которая царила в стране к лету 1991 года, тщательно подготавливалась не одно десятилетие. И всё же то, что произошло в СССР летом 1991 года, не укладывается ни в какие теории психоанализа, не может быть внятно объяснено никакими школами психиатрии, не укладывается ни в какие логические схемы.
   Хотя один вполне логичный вывод из тогдашней вакханалии социального абсурда сделать надо: любые богемные или, напротив, вождистские поползновения российских «интеллигентов» надо душить на корню. Это хорошо понимал умный, порой желчный, но глубокий (очевидно, поэтому и забытый) советский интеллектуал Михаил Юльевич Девидов, назвавший интеллигенцию в 1924 году иллюзией, которая очень уж дорого обходится народу.
   «Ежовые» (не от наркома НКВД Ежова, а от русской идиомы) «рукавицы» для «мыслителей» просто необходимы. В подтверждение этой мысли я сошлюсь ни на кого иного, как на Пушкина. Того самого, Александра Сергеевича, певца свободы. В своём не очень-то известном произведении «Путешествие из Москвы в Петербург» (конечно же, это был ответ на «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева) Пушкин писал:
 
   «…писатели во всех странах мира суть класс самый малочисленный из всего населения. И очевидно, что аристокрация самая опасная – есть аристокрация людей, которые на целые поколения накладывают свои страсти, свои предрассудки… Никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографского снаряда (теперь – и телеэкрана. – С. К.). Уважайте класс писателей, но не допускайте же его овладеть вами совершенно».
 
   Предупреждение – особенно для русских людей – на века! Жаль, что ему не вняли широкие массы советских людей в 50-е, 60-е, 70-е, 80-е и последующие годы. Ведь скольким неплохим, если вдуматься, людям загадили мозги разного рода самозваные «властители душ», издававшиеся как «Самиздатом» и «Тамиздатом», так и, увы, вполне легальными, государственными советскими издательствами.
   И скольким они загаживают мозги по сей день!
   Массовые витии московских и прочих кухонь никогда не всплывали в СССР до уровня высшего слоя – то есть до уровня густо покрывшего жизнь советского общества «элитного» дерьма. Наоборот, нередко кухонные «витии» опускались на социальное дно. Но и на дне они всё же существовали, а не вымирали.
   После гибели СССР этот слой – как явление – просто самоуничтожился и сегодня если и существует, то лишь как богемное развлечение для нуворишей. А ведь когда-то «витии» претендовали на то, чтобы перевернуть и Россию, и весь мир.
   Перевернули.
   Наконец, третий вариант гибели СССР – заказное предумышленное убийство. Есть ли у нас основания остановиться на нём как на отражающем реальность?
   Безусловно! Он-то её и отражает. Сегодня этого всё чаще не скрывают сами убийцы как из числа деятелей «пятой колонны» в СССР, так и из их зарубежного руководства. Собственно, убийство СССР не могло быть так или иначе не замышлено! И оно было замышлено, и намного раньше, чем это сегодня представляется большинству. Я скажу об этом в главе 5 «Убить до рождения» и главе 6 «Прорабы измены: от Горбачёва к Троцкому…».
   Да, Советский Союз пал жертвой преступления. И не может быть сомнений в том, что это было многократно резервированным предумышленным убийством. Для СССР давно готовился предательский нож в спину со стороны «пятой колонны», то есть – прямых предателей…
   На убийство СССР умело подстрекали неврастеничных, взвинченных, интеллигентствующих полудурков – как монаха Жака Клемана науськивали на французского короля Генриха IV…
   СССР умело десятилетиями отравляли ядами внешней подрывной работы.
   СССР ослабляли, разваливали, чтобы убить.
   И, возможно, убили.
   А возможно, и нет!

Глава 2
Когда я слышу слово «интеллигенция»…

   В конце пролога этой книги я сообщал читателю, что давно имею свой вариант печально знаменитой «крылатой» фразы из пьесы Ганса Йоста «Шлагетер»: «Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к спусковому крючку пистолета».
   Что же до автора этой книги, то вот уже много лет, когда я слышу слово «интеллигенция», моя рука тянется к розге!
   И вот почему…
   Знаменитый русский историк Василий Осипович Ключевский классифицировал интеллигенцию так:
 
   «1) Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных. 2) Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению. 3) Щепки, плывущие по течению, с одними словами и аппетитами».
 
   Понятие «интеллигенция» впервые употребил писатель Пётр Дмитриевич Боборыкин, человек судьбы, надо заметить, не очень обычной: из дворян, родился в 1836 году в Нижнем Новгороде, умер в 1921 году в швейцарском Лугано, но не как белоэмигрант, потому что не жил в России с 1865 года, бывая на родине лишь наездами. Боборыкин запустил в оборот слово в 70-х годах XIX века, а в 90-х годах того же века Ключевский писал:
   «Это слово недавно вошло у нас в употребление. Оно некрасиво, хотя имеет классическое происхождение. Некрасиво оно потому, что неточно, значит не то, что хочет обозначать. Оно означает человека понимающего, а им называют человека, обладающего образованием. Может быть, потребность перезвуковывать образованного русского человека в интеллигентного внушена полусознательным, патологическим процессом, который совершается в русском обществе и образец меткого диагноза которого дан в пословице: «У кого что болит, тот о том и говорит». Не потому ли и подвернулось слово, смешивающее образование с пониманием, что способность понимания у образованного русского человека становится больным местом» (выделение курсивом моё. – С. К.).
 
   Ключевский прослеживал проблему со времен ещё допетровских и заключал словами, удивительно современными, полностью подходящими для оценки как «политиков» на «интеллигентских» кухнях 70 – 80-х годов, так и нынешних «политологов», «социологов», «идеологов» и прочих «мыслителей» в «Россиянин»:
 
   «Гордый русский интеллигент очутился в неловком положении: то, что знал он, оказалось ненужным, а то, что было нужно, того он не знал. Он знал возвышенную легенду о нравственном падении мира и о преображении Москвы в Третий Рим, а нужны были знания артиллерийские, фортификационные, горнозаводские, медицинские, чтобы спасти Третий Рим от павшего мира. Он мог по пальцам пересчитать все ереси римские, люторские или армянские, а вопиющих домашних пороков не знал или притворялся не замечающим… Образованный русский человек знал русскую действительность как она есть, но не догадывался, что ей нужно и что ему делать»…
   Читая это, я невольно и неизбежно вспоминаю многих, увы, очень многих…
   И – всех былых витий времён «застоя» и затем – «катастройки».
   И – витий эпохи загустевшего ельцинизма.
   И большинство нынешних «интеллигентских» участников различных «ток-шоу» на различных каналах российского телевидения.
   Историческое и социальное невежество всех этих клямкиных, урновых, млечиных, сванидз, Жириновских и т. д. и т. п. чаще всего поражает, особенно на фоне заявленных ими непомерных амбиций, поразительного нахальства и самомнения.
   Они упорно считают себя «мозгом нации», в то время как на самом деле они представляют собой, гм… нечто иное.
   Они, эти «прорабы измены» – кто со стажем, а кто и недавно призванный, – претендуют на монополию на истину (естественно, антисоветского образца), однако для нынешних «мыслителей», как и для нынешних властителей, Истина нестерпима также, как нестерпим яркий свет для тараканов.
   Вернёмся, впрочем, к Ключевскому. Означает ли его оценка, что в нашем Отечестве в давно прошедшие, в дореволюционные, времена так уж никогда и не бывало людей со знанием и с пониманием'?
   Конечно же, нет!
   Можно перечислить имена сотен только выдающихся русских и российских людей XVIII, XIX и начала XX века, которые, сидя за рабочим столом в кабинете, или укрывшись от дождя плащ-палаткой, или придерживая сползающую от качки чернильницу, выводили на листе бумаги: «Что делать…» и далее ставили двоеточие, а не знак вопроса, потому что писали не «философские» трактаты, а план конкретной созидательной работы на завтра.
   Когда начинаешь думать о них, вспоминать их – и тех, что на слуху со школьной скамьи, и тех, о ком можно узнать лишь в толстых энциклопедиях, – дух захватывает от этого моря и мира имён!
   Член-корреспондент Петербургской академии наук Пётр Соболевский (1781–1842), которого Гумбольдт называл одним из первых инженеров Европы, – химик, металлург, автор мирового класса работ по аффинажу платины…
   Академик Герман Гесс (1802–1850), всего через шесть лет после восстания декабристов выпустивший в николаевской России учебник «Основания чистой химии», который формировал взгляды русских химиков вплоть до выхода в свет «Основ химии» Менделеева.
   Лишь два имени! А их – подлинных светочей России, подлинных её мозгов – в нашей истории сотни и тысячи!
   Увы, кто из нынешних «интеллигентов» в нынешней «Россиянин» не знает, например, философов Бердяева, Ильина, Солоневича или Соловьёва и кто помнит Петра Соболевского и Германа Гесса?
   И много ли знаем мы о, например, Пржевальском, который исходил планету не менее, а более англичанина Ливингстона?
   Размышляя о них, таких разных, убеждаешься, что чуть ли не с самого начала петровской европеизации существовали и существуют две образованных России: одна читавшая и другая – понявшая. Одна – интеллигентская, а вторая – интеллектуальная. Тот же Василий Ключевский был интеллектуалом, но интеллигентом он не был.
   Как не был им, к слову, Александр Сергеевич Пушкин.
   Думаю, именно в силу этого обстоятельства Александр Пушкин и сумел так точно и безжалостно определить заблуждения Александра Радищева:
 
   «Беспокойное любопытство, более нежели жажда познаний, была отличительная черта ума его. <…> Он есть истинный представитель полупросвещения».
   Как это точно и как, увы, злободневно.
   Российская интеллигенция уверенно считала и считает именно себя носительницей русского самосознания и главной (в некотором роде) национальной ценностью. Она искренне уверена, что только она способна дать российскому обществу национальное видение бытия, национальную идею и…
   И глубочайше в том заблуждалась и заблуждается.
   Носительницей русского самосознания была и будет Россия интеллектуальная, испокон веку занятая делом практического созидания России реальной, а не «соборной». Другое дело, что и эта Россия ошибалась – уже в другую сторону, отдавая общественный процесс на откуп «интеллигенции». Старые российские интеллектуалы самоустранялись от политики, уподобляясь своим западным аналогам, но жили-то они в России, стране действительно особой.
   Это я сообщаю не только ради исторической истины, но и в намёк нынешним российским интеллектуалам от науки, техники, медицины и производства. Они ведь тоже работают, как на Западе, а живут-то в России, и отстраняться им от социальных проблем России негоже – а то этими проблемами так и будут заниматься никудышные, самозваные, вонючие, заср…нные «мозги нации» – с ещё более катастрофическим, чем доселе, результатом.
   Вся история Запада позволяла западным интеллектуалам в наибольшей степени влиять на общественное развитие самим фактом своей нарастающей и успешной профессиональной деятельности. И поэтому западные интеллектуалы вполне могли позволить себе роскошь замыкаться в своих узких рамках без трагических последствий для судеб своих стран.
   Иначе получалось в царской России. Интеллектуальная Россия на общественное развитие влиять решающе не могла – сказывалась антигосударственная и антиинтеллектуальная политика самодержавия, неспособного сознательно и целенаправленно объединять созидательные силы России на своей платформе.
   Задачу объединения здоровых сил России смогли выполнить лишь большевики, а сегодня мы, в совершенно иной исторической ситуации, имеем то же, что и сто с лишним лет назад! Нынешний капитализаторский Кремль тоже не способен объединить и использовать подлинно творческую часть российского общества на благо народов России и мира. Но эта-то часть всё ещё существует! И ей пора задумываться о политическом объединении.
   Вокруг кого?
   Сразу скажу – вокруг обновлённой общими силами Коммунистической партии не зюгановского, а ленинского образца.
   Но это – тема для отдельного разговора.
   Итак, как и сегодня, в царской России на исторической сцене подвизалась Россия интеллигентская, игравшая общественные роли, для всех зримые. До самого 1917 года интеллектуалы от политики, то есть большевики, не играли в общественном самосознании России той ведущей роли, которую российские интеллектуальные круги отдавали интеллигентам от политики – всяким там «земцам», «либералам», «легальным марксистам» и т. п.
   Сегодня история повторяется.
   С одной стороны, нынешние «литературно-газетные» интеллигенты претендуют на некое политическое и духовное лидерство, на некую самостоятельную роль, не имея к тому никаких объективных оснований.
   С другой стороны, современная интеллектуальная Россия всё ещё не сознаёт настоятельной необходимости своего политического объединения в интересах борьбы за Россию, которая может сохраниться и развиваться лишь как новая Советская Россия.
   Сейчас становится всё более понятной концептуальная правота Ленина в его негативной оценке российской интеллигенции. Эта негативная оценка важна для понимания и исправления и современной общественно-политической ситуации.
   До революции российские интеллигенты восторженно призывали революцию и дружно ругали «прогнившее самодержавие», не понимая, что общество загнивает не как мёртвая колода в лесу, а как живой организм! Поэтому реальная революция, да ещё в России, могла быть только такой, какой она оказалась в 1917 году. Организм загнивал по-живому, и в нём накапливался не хладный элемент необратимого распада (как в гнилом пне), а гной заражающего организм гнойника, прорыв которого очищает воспалённый организм, но и неизбежно заливает тело не елеем, а мерзостно пахнущей субстанцией.
   Ведь тогда, в 1917 году, прорвалось то, что веками накапливалось в глубинах несправедливо, незаслуженно страдающего и в то же время неразвитого, невежественного народного большинства.
   Русская интеллигенция в своём «докторо-живаговском» обличье интересы России и народа предала. Причём предала брезгливо.
   Что обязан делать сострадающий образованный человек, оказавшись рядом с исходящим гноем больным, особенно если этот больной является близким ему существом? Правильно: надо вытирать гной, не забывая о санитарии и антисептике; надо готовить чистые бинты и турунды, надо позаботиться об уколах, о снижающем жар питье. Хлопотать, стирать, убирать, иногда – невзирая на несправедливости и капризы горячечного больного, и прочее.
   В ситуации 1917 года и позднее от образованного слоя требовалась спокойная готовность к ежедневной, неприятной и зачастую грязной социальной работе. Русская же интеллигенция к ней оказалась неготовой и неспособной. Она не просто брезгливо отстранилась, но начала в эти гнойные, вскрывшиеся раны Родины кидать грязью и заплёвывать их.
   В результате малочисленному ленинскому, образованному элементу большевизма в союзе со стихийно народным, ковпаковско-чапаевско-будённовским, массовым его элементом пришлось бороться со всем сразу: с развалом мировой войны, с интервенцией, с махновского образца вольницей, с прямым бандитизмом, со свергнутыми (не забудем!) эксплуататорами и в том числе – с российской интеллигенцией.
   Что ж тут удивляться, что дров при этом было наломано в избытке?!
   Напомню, что Ленин не заблуждался насчёт того, что под тончайшим слоем образованного большевизма – тёмная, неуправляемая и зловещая сила народной невежественной и разрушительной страсти.
   Не оппоненты ленинизма, а клеветники на него выпячивают сегодня скромную фигуру «героя» Пастернака – доктора Живаго и изгоняют из памяти ныне живущих поколений намного более значительных героев Алексея Толстого – офицера Рощина, инженера Телегина.
   Сила Ленина была в точной постановке вопросов. Поставим же и мы вопросы точные: «Кто виноват в том, что матросам «Потёмкина» сварили борщ из мяса с червями? Кто строил балерине «Малечке» Кшесинской дворец и наполнял его бриллиантовыми гарнитурами в то самое время, когда крестьянские детишки-малолетки пасли гусей? Кто недовольно морщился, если температура поданного за его стол «Клико» отличалась на пару градусов от предписанной, а при этом спокойно относился к тому, что работникам на Ленском золотом прииске в мясную лавку завезли для продажи бычьи гениталии'?»
   Ответ очевиден – виновен правящий класс России.
   Он был виновен в нищете двух третей народа тогда, он виновен в нищете двух третей народа и теперь. Старый правящий класс вёл политику насилия по отношению к собственному народу не год, не десять, а добрых двести лет! Слишком нагло имущее меньшинство попирало и не признавало прав большинства! А когда народ их востребовал – да, грубо, невежественно, неумело, – вместо того, чтобы склониться перед его волей и правами, имущий класс начал готовить гражданскую войну.
   И развязал её.
   Ленин её не хотел. Ему не нужна была гражданская война, его целью было созидание. В войне нуждалось меньшинство, ибо в условиях кровавой смуты и иностранной интервенции оно могло обрести шанс на сохранение вопиющего социального неравенства!
   Вот это бывшее имущее меньшинство и открыло путь насилию, окрашивая эпоху кровью, ненужной ни народу, ни Ленину.
   Однако, при всём при том, что ответственность за гражданскую войну лежит на бывших имущих слоях населения России, одной из главных виновниц того, что Ленин и большевики были вынуждены с самого начала не развивать новое общество, а с боем отстаивать его от посягательства свергнутого имущего меньшинства, оказалась российская интеллигенция.
   В эпоху тогдашней российской Смуты она оказалась в массе своей не на стороне России и народа. В «эпоху» нынешней «россиянской» Мути картина повторяется – преобладающая часть «элитной интеллигенции» Россию и народ предаёт.
   Противнику Ленина Константину Победоносцеву принадлежит такое её определение:
 
   «Интеллигенция – часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна».
 
   Ленин тоже, наверное, мог бы подписаться под этими словами. Потому что те же приват-доценты, чиновники, журналисты, которые взахлёб ругали «прогнившее самодержавие», так же взахлёб саботировали потом новую рабоче-крестьянскую власть.
   Это они, российские образованные и полуобразованные слои, создавали ту питательную среду, в которой развилась бацилла гражданской войны и интервенции, а потом давились в очередях на пароходы, уходящие в Константинополь.
   Они и сегодня, забыв о своих народных корнях, почти полностью оправдывают давнюю характеристику Победоносцева с той только разницей, что теперь они не разоблачают нынешний, дискредитировавший сам себя Кремль, а пытаются его оправдать.
   Теперь они мгновенно воспринимают всякую идею, всякий факт и особенно всякий слух, направленные к дискредитированию исключительно социалистической государственной власти, и сами же эти слухи распускают. Они клевещут на Советскую власть, оставаясь при этом по-прежнему равнодушными, как и век назад, к подлинным нуждам Отечества.
   Философ Константин Леонтьев – сам далеко не образец деловитости и верного понимания жизни – признавал: