Страница:
Дрожь пробежала по ее телу. Что бы ни представлял собой мистер Остин, кем бы он ни был, но он точно не был «ее» мистером Остином.
Вышло так, что посылать кого бы то ни было в гостиницу «Трейсайд инн» вообще не пришлось. Не прошло и часа, как на пороге Стэндвелл-Холла появился барон Пинноу, а рядом с ним мялся коренастый плосколицый парень. Барона с его спутником провели в залитый ярким солнцем парадный покой, и там Пинноу, принеся извинения с обычной для него многоречивостью, представил коренастого парня леди Маргарет как Стивенсона, того самого, найти которого Рейн Остин требовал с таким пылом. Леди Маргарет скорчила сердитую мину и повела их вверх, к раненому.
— Он очнулся сегодня утром в гнусном расположении духа и бранился так, что чертям тошно стало.
— Полагаю, это совсем не в обыкновении его сиятельства. — Пинноу бросил на старуху многозначительный взгляд. — Мистер Стивенсон, присутствующий тут, уведомил меня, что не так давно его сиятельство стал жертвой дорожного происшествия — его экипаж разбился… и, кажется, он сильно ушиб голову.
Леди Маргарет встала столбом посреди лестницы, так что и судья, и лакей отступили на шаг, чтобы не врезаться в старуху.
— «Его сиятельство»? Этот хулиган что, лорд какой-то?
— Виконт Оксли. — Пинноу приосанился, в который раз мысленно поздравив себя с тем, что принял тогда на дороге правильное решение. Кому и помогать, как не виконтам, у которых полные карманы денег? — Его сиятельство последнее время жил в большом напряжении из-за сложностей в личной жизни, но я совершенно уверен, что как только он оправится достаточно и станет самим собой, то благодарность его будет безгранична. — Сам Пинноу по крайней мере очень на то рассчитывал.
Леди Маргарет прищурилась, затем, громко фыркнув, вновь помчалась вверх по лестнице, а потом еще быстрее по коридору. Войдя в комнату его сиятельства, они застали его за странным занятием: приподнявшись на одной вытянутой руке, он другой отчаянно пытался зацепить что-то у себя на загривке.
— Еще и душат веревками, черт возьми! Что это за дрянь? — Наконец ему удалось ослабить петлю из ниток, веревок и кожаных ремешков, давившую ему шею, и он вытащил целую пригоршню странных предметов, висевших у него на спине, а потом — и из-за пазухи рубахи.
— Милорд! — Стивенсон обогнул старинную кровать с толстыми витыми столбиками и кинулся к хозяину, который, с трудом удерживаясь в полуприподнятом состоянии, злобно рассматривал предметы, оказавшиеся под самым его носом. — Что с вами, милорд?
— Что это за дрянь? — Остин чуть не задохнулся и отчаянно сморщил свой аристократический нос — очевидно, из-за запаха, исходившего от одного сморщенного комочка. — Сначала мне влепили кусок свинца в зад, потом я чуть не истек кровью, а теперь меня удушить вонью желают?! — Он заметил Стивенсона, глаза у которого стали совсем круглыми от изумления, и заорал: — Что встал? Помоги мне снять эту мерзость! — Стивенсон ринулся исполнять приказ, и Остин добавил: — Где ты пропадал все это время?
— Не сметь притрагиваться к амулетам!
Стивенсон замер. Рейн мучительно изогнулся и увидел в изножье кровати старуху в пестром балахоне, которая утром занималась его раной, Рядом с ней стоял высокий бледный джентльмен в модном долгополом сюртуке, кожаных штанах до колен и, кажется, в одном сапоге! Джентльмен опирался на тяжелую трость и не сводил глаз с многострадального зада Рейна.
— Эти амулеты обладают целительной силой, и покуда вы находитесь под крышей этого дома, будьте добры не снимать их! — Старуха шлепнула Стивенсона по рукам и, вклинившись между лакеем и хозяином, принялась снова надевать амулеты Рейну на шею.
— Какие еще целительные силы? Какие могут быть силы в этих объедках, извлеченных из суповой кастрюли, и лягушечьих лапках?! — заорал он, тыча пальцем вверх, где под пологом висели амулеты.
Леди Маргарет набычилась:
— Это вовсе не объедки. — Она чопорно выпрямилась и ухватила пальцами предмет на длинной красной нитке. — Это никакая не суповая кость. А кусочек кости из коровьей ноги, которая сломалась, а затем чудесным образом срослась. А вот, — она подняла какой-то плоский предмет, — частица волчьей лопатки. А это, — в руке ее оказался маленький беловатый камешек, обернутый кожаным ремешком, — извлечено из второго желудка петуха, который дожил до семи лет!
— Из желудка?! — Остин содрогнулся и попытался стянуть с себя амулет, но старуха силком надела ремень ему на шею снова. Тогда раненый принялся лихорадочно дергать и тянуть за сухую лозу, обвивавшую его шею, стараясь не смотреть на потемневший сморщенный комочек, висевший на конце этой лозы.
— Ни под каким видом! — Леди Маргарет приблизилась к нему так, что едва не касалась его носа. — Это стебель портулака… сорванный в полнолуние и выдержанный в течение зимы в банке с чесноком.
— А что, черт возьми, на этом портулаке висит?! — прорычал Рейн, тыча старухе под нос кошмарного вида сморщенный комочек, который он брезгливо держал двумя пальцами. — Рыльце летучей мыши?!
— Это хвост ящерицы! — закричала разъяренная старуха. — Когда ящерица потеряла этот, она отрастила себе новый, и ты должен носить его для того, чтобы и у тебя выросло кое-что новое! — В глазах старухи читалось злобное торжество. А в глазах Остина был ужас: он не мог отделаться от мысли, что его престарелая хозяйка — опасная сумасшедшая.
Остин потерял дар речи. Выходит, на него повесили эту мерзость, чтобы у него вырос новый хвост?! «Боже всемогущий, сделай так, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном». Он был так ошеломлен, что даже не сопротивлялся, когда старуха вновь навесила ему на шею все эти отвратительные предметы.
— Прошу вас, ваше сиятельство, не волнуйтесь, — вылез вперед барон, желая во что бы то ни стало угодить раненому аристократу. — Леди Маргарет Вильерс прославилась как знаток целебных трав. Ее методы могут показаться несколько… необычными… но они тем не менее в высшей степени эффективны.
После этого вмешательства джентльмена в одном сапоге, который говорил все же как вменяемый человек, Рейн несколько пришел в себя.
— А вы кто такой… — Он вовремя проглотил «черт возьми» и, подумав, добавил: — Сэр?
— Барон Пинноу, мировой судья округа Мортхоу, к вашим услугам, милорд, — отчеканил барон важно, но почтительно и поклонился. — Это я нашел вас на дороге той ночью и приказал доставить сюда. Я знал, что здесь вам обеспечат наилучший уход.
— Моя благодарность не знает границ, — просипел Рейн. В голову ему снова начало стрелять, шея болела невыносимо, плечи горели, как в огне. Никогда еще он не был так близок к нервному срыву.
Барон был явно неприятно поражен таким холодным к себе отношением и подверг переоценке как великодушие, проявленное им в свое время по отношению к виконту, так и надежды на вознаграждение. Он выпрямился в полный рост.
— В сущности, я зашел затем, чтобы задать вам несколько вопросов относительно этого выстрела, ваше сиятельство, если вас не слишком затруднит ответить на них. Вы знаете, кто в вас стрелял?
— Понятия не имею, — процедил Рейн сквозь зубы. Рану на заду дергало все сильнее, и все раздражительнее становился его тон. Боль, терзавшая его плечи, распространилась на руки.
— Тогда, быть может, вы можете рассказать мне, что случилось… что вы видели… слышали?
— Я вообще не имею ни малейшего представления о том, что произошло. В меня стреляли, видимо, где-то на дороге, раз вы потом нашли меня там. Ехал я, само собой, в гостиницу… — Рейн вовремя осекся и убедительно изобразил гримасу боли, чтобы замять разговор. Не рассказывать же мировому судье, что стреляли в него, когда он возвращался со свидания с контрабандистами, которых попытался запугать.
— Его сиятельство ездил оценить качество здешних юбок, сэр. — Стивенсон сделал шаг вперед и выразительно подмигнул барону, на лице которого забрезжило понимание. — Его сиятельство интересуется текстилем. Его сиятельство коммерсант, имеет в Лондоне торговую компанию… и приехал в Девоншир, чтобы выяснить, как здесь обстоит дело с производством текстиля.
— И юбок в частности. Понимаю. Сам интересуюсь такого рода текстильным производством. Продолжайте, ваше сиятельство.
— Да что продолжать? — коротко возразил Остин. — Я решительно ничего не помню о самом происшествии. Вероятно, стреляли какие-то подонки, воры какие-то. — Тон его голоса недвусмысленно показывал, что тема закрыта и допрашивающий может удалиться.
— Воры… что ж, это возможно, учитывая, что, когда мы вас нашли, в ваших карманах не оказалось ни документов, ни ценностей, ни денег. — Барон чопорно выпрямился, и черты его длинного лица заострились. — Не сомневаюсь, что впоследствии вы припомните больше.
. Однако вопросы докучливого барона заставили Рейна Остина забыть о своих телесных недугах и призадуматься о других, куда более важных проблемах. Вот чего ему как раз недоставало, так это местного судьи, льстеца и приживалы, который будет совать нос в его, Рейна, дела. Надо выбираться отсюда, и как можно скорее, пока… Паническое чувство, что вот-вот станет поздно, охватило его. Необходимо ехать в Лондон — сейчас же. Там его ждут дела, которыми не грех бы заняться, клиенты, которых придется как-то утихомирить. Тут его как громом поразила ужасная мысль. Пока он здесь прохлаждается с продырявленным задом, светский-то сезон в Лондоне вот-вот закончится! Он обратил к Стивенсону блестевшие от боли глаза.
— Нанять карету немедленно. Я возвращаюсь в Лондон сегодня же…
— Что? — Стивенсон уставился на хозяина с таким выражением, будто уверен был, что тот вовсе лишился рассудка.
— Бестолочь! — завопила, брызжа слюной, леди Маргарет. — Я же только что наложила тебе швы на рану, которая разошлась после твоего утреннего падения. Никуда ты не поедешь.
— Поеду! Я возвращаюсь в Лондон. — Чувствуя на себе изумленные взгляды барона и Стивенсона, Рейн, изнемогавший от унижения, вперил горящий взгляд в старуху. — Я и так в неоплатном долгу у вас, мадам, и обременять вас своим присутствием больше не стану! Карету, Стивенсон! — Голос его дрожал, грозя сорваться на визг.
— Голова садовая! Рана же откроется!
— Может, лучше не надо, милорд?
— Ваше сиятельство, прошу вас, одумайтесь, пока не поздно…
Все говорили одновременно, пытаясь переубедить раненого.
Чарити тихонько вошла в комнату и, никем не замеченная, стояла с другой стороны постели и смотрела на Рейна Остина. Что же он за человек? Последние несколько минут она имела возможность убедиться, что он властный, решительный, даже склонный к самодурству. Очень прямолинейный и напористый. И еще он человек, страдающий от сильной физической боли, — вон костяшки пальцев как побелели. Чарити видела, как дрожат от напряжения его широкие плечи, как бугрятся мышцы спины. Он мрачно сжал челюсти, зажмурил глаза — ей почудилось, что и ее тело пронзила мгновенная боль.
Чарити закусила губу и бочком пошла вокруг кровати. Никто не обратил на нее внимания, кроме Рейна Остина. Для него-то она, едва оказавшись в поле его зрения, сразу переместилась в центр его искаженного болью восприятия, в сердце его порожденного болью гнева, в его путающиеся мысли.
Она была одета в черное платье с высокой талией, без всяких украшений, и потому особо запоминающееся. Густые белокурые волосы спускались мягкими локонами по обе стороны лица, а сзади были уложены в не тугой пучок. Простота как платья, так и прически подчеркивала идеальную гладкость ее кожи, яркость глаз и губ и безупречно классические черты лица. Она сделала еще шаг вперед, мягкие складки платья колыхнулись, обнаружив изгибы тела такой женственной прелести, что взгляд его сам собой устремился вниз, а дыхание перехватило.
— Вам очень больно, мистер Остин? — Она произнесла это совсем тихо, и слова ее были едва слышны за визгливым хором остальных.
Рейн уставился на этого ангела, сошедшего на землю, с милыми светло-карими глазами и нежными шелковистыми губами, который только и догадался о том, что с ним происходит. Да, черт возьми, ему было больно, и еще как! Не было в его теле . ни одного места, которое бы не болело. Но он не в силах был сказать ни одного слова.
Девушка быстро подошла к столику у окна, на котором красовалась целая коллекция бутылок и флаконов. В угрюмом упрямстве, с которым раненый сжимал челюсти, было столько гордости и беззащитности, что она позабыла, как недавно негодовала на его грубые выходки. Его мучила боль, но он не желал признаваться в этом. Она должна помочь ему.
Салливан Пинноу, приметив, куда устремлен взгляд раненого виконта, вздрогнул и поспешил проковылять к столу.
— Мисс Чарити, необходимо убедить его сиятельство, что его сиятельство может перенести дорогу не лучшим образом.
— Его сиятельство? — Многократные употребления бароном именно этой формы обращения возымели наконец свое действие. Чарити вскинула голову, руки ее, отмерявшие дозу какого-то порошка, замерли. Итак, ее интересный гневливый мистер Остин — человек титулованный, виконт. Что-то внутри ее сжалось при этом известии, разочарованно померкло. А, надежда, вот что.
Она нахмурилась. Аристократ. Как же она сразу не догадалась! Вздернув подбородок, она понесла стакан с мутноватой жидкостью к раненому, который успел повалиться на постель, сердито глядя вокруг себя. Она заметила, как ходят мышцы на его побелевшем лице, и мягко сказала:
— Выпейте, вам станет полегче… ваше сиятельство.
Его тяжелые веки приподнялись. Восторг и паника охватили его, едва он вновь стал воспринимать действительность. Это все жар и лихорадка, разумеется; из-за них-то в груди его и возникает это чудовищно нелепое чувство при каждом появлении этой блондинки. Он потянулся за стаканом, и ладонь его легла на руку девушки, державшей стакан, захватила ее и притянула к себе. Он почувствовал невероятное облегчение, убедившись в материальности этой руки. До последнего момента он сомневался, не является ли блондинка плодом его бреда.
— Что это тут намешано? — прошептал он сипло. — Когти летучих мышей и паучьи лапки?
Ее золотисто-карие глаза на мгновение потемнели, затем прояснились.
— Ивовая кора… — Она склонилась к нему, поднесла стакан к его губам. Она чувствовала, как жар его ладони, лежавшей на ее руке, распространяется по предплечью, плечу. — И дикая рябина… — Рука его сильнее сжала стакан и ее руку, он с трудом сглотнул. — И тайны.
— Что за тайны? Твои тайны?
Она не могла отвечать, только склонилась еще ниже, а затем, не в силах сопротивляться порыву, посмотрела ему в глаза. Он поймал ее взгляд. Она склонялась все ниже, пока лица их не оказались совсем рядом.
Она смягчалась на глазах, он же ощутимо напрягся. Его глаза были серые, тревожные, будто в них проплывали грозовые тучи. Ее очи были безмятежные, золотые, как мед…
Долгое искрящееся мгновение миновало, Рейн резко отпрянул, напуганный тревожным прозрением, и обнаружил, что остальные стоят и смотрят на него разинув рты. Когда он так отшатнулся, возникшая было между ними внутренняя связь прервалась, Чарити словно пронзило болью. Она выпустила стакан и отчаянно покраснела, а Рейн поспешил уткнуться носом в стакан и выпил содержимое залпом от одного смущения. Судя по лицам барона и бабушки Чарити, этот обмен взглядами длился неприлично долго, и теперь всем присутствующим у постели раненого его решение немедленно уехать из Стэндвелла виделось совершенно в новом свете.
— Разумеется, нужно с уважением отнестись к желанию его сиятельства решать, где ему следует выздоравливать, — ядовито заметил барон, поглядывая на Чарити, во взгляде которой сиял свет пробуждающейся чувственности.
— Сварю-ка вам на дорогу моего оздоровительно-укрепляющего. — Леди Маргарет ринулась к двери, но вдруг обернулась к Чарити: — А тебе лучше пойти со мной.
Чарити еще пуще залилась румянцем и помедлила, чтобы бросить прощальный взгляд на своего — теперь уже бывшего — пациента. Итак, ей не суждено помочь раненому, ведь он уезжает!
Барон сообщил, что подождет внизу, и вскоре в комнате с Рейном остался один только Стивенсон, который поглядывал на своего хозяина с кривоватой и многозначительной ухмылкой. Девчонка только что предложила его хозяину все, что у нее есть, прямо при всех, а не было еще случая, чтобы Остин упустил подобную возможность.
— Думаю, теперь вам, милорд, карета совсем ни к чему…
Рейн, мучимый болью, унижением и жаром, которым пылало его тело, с трудом приподнялся и вперил в Стивенсона свирепый взгляд:
— Не то думаешь, как всегда. Чем скорей я выберусь из этого сумасшедшего дома, тем лучше!
Глава 6
Вышло так, что посылать кого бы то ни было в гостиницу «Трейсайд инн» вообще не пришлось. Не прошло и часа, как на пороге Стэндвелл-Холла появился барон Пинноу, а рядом с ним мялся коренастый плосколицый парень. Барона с его спутником провели в залитый ярким солнцем парадный покой, и там Пинноу, принеся извинения с обычной для него многоречивостью, представил коренастого парня леди Маргарет как Стивенсона, того самого, найти которого Рейн Остин требовал с таким пылом. Леди Маргарет скорчила сердитую мину и повела их вверх, к раненому.
— Он очнулся сегодня утром в гнусном расположении духа и бранился так, что чертям тошно стало.
— Полагаю, это совсем не в обыкновении его сиятельства. — Пинноу бросил на старуху многозначительный взгляд. — Мистер Стивенсон, присутствующий тут, уведомил меня, что не так давно его сиятельство стал жертвой дорожного происшествия — его экипаж разбился… и, кажется, он сильно ушиб голову.
Леди Маргарет встала столбом посреди лестницы, так что и судья, и лакей отступили на шаг, чтобы не врезаться в старуху.
— «Его сиятельство»? Этот хулиган что, лорд какой-то?
— Виконт Оксли. — Пинноу приосанился, в который раз мысленно поздравив себя с тем, что принял тогда на дороге правильное решение. Кому и помогать, как не виконтам, у которых полные карманы денег? — Его сиятельство последнее время жил в большом напряжении из-за сложностей в личной жизни, но я совершенно уверен, что как только он оправится достаточно и станет самим собой, то благодарность его будет безгранична. — Сам Пинноу по крайней мере очень на то рассчитывал.
Леди Маргарет прищурилась, затем, громко фыркнув, вновь помчалась вверх по лестнице, а потом еще быстрее по коридору. Войдя в комнату его сиятельства, они застали его за странным занятием: приподнявшись на одной вытянутой руке, он другой отчаянно пытался зацепить что-то у себя на загривке.
— Еще и душат веревками, черт возьми! Что это за дрянь? — Наконец ему удалось ослабить петлю из ниток, веревок и кожаных ремешков, давившую ему шею, и он вытащил целую пригоршню странных предметов, висевших у него на спине, а потом — и из-за пазухи рубахи.
— Милорд! — Стивенсон обогнул старинную кровать с толстыми витыми столбиками и кинулся к хозяину, который, с трудом удерживаясь в полуприподнятом состоянии, злобно рассматривал предметы, оказавшиеся под самым его носом. — Что с вами, милорд?
— Что это за дрянь? — Остин чуть не задохнулся и отчаянно сморщил свой аристократический нос — очевидно, из-за запаха, исходившего от одного сморщенного комочка. — Сначала мне влепили кусок свинца в зад, потом я чуть не истек кровью, а теперь меня удушить вонью желают?! — Он заметил Стивенсона, глаза у которого стали совсем круглыми от изумления, и заорал: — Что встал? Помоги мне снять эту мерзость! — Стивенсон ринулся исполнять приказ, и Остин добавил: — Где ты пропадал все это время?
— Не сметь притрагиваться к амулетам!
Стивенсон замер. Рейн мучительно изогнулся и увидел в изножье кровати старуху в пестром балахоне, которая утром занималась его раной, Рядом с ней стоял высокий бледный джентльмен в модном долгополом сюртуке, кожаных штанах до колен и, кажется, в одном сапоге! Джентльмен опирался на тяжелую трость и не сводил глаз с многострадального зада Рейна.
— Эти амулеты обладают целительной силой, и покуда вы находитесь под крышей этого дома, будьте добры не снимать их! — Старуха шлепнула Стивенсона по рукам и, вклинившись между лакеем и хозяином, принялась снова надевать амулеты Рейну на шею.
— Какие еще целительные силы? Какие могут быть силы в этих объедках, извлеченных из суповой кастрюли, и лягушечьих лапках?! — заорал он, тыча пальцем вверх, где под пологом висели амулеты.
Леди Маргарет набычилась:
— Это вовсе не объедки. — Она чопорно выпрямилась и ухватила пальцами предмет на длинной красной нитке. — Это никакая не суповая кость. А кусочек кости из коровьей ноги, которая сломалась, а затем чудесным образом срослась. А вот, — она подняла какой-то плоский предмет, — частица волчьей лопатки. А это, — в руке ее оказался маленький беловатый камешек, обернутый кожаным ремешком, — извлечено из второго желудка петуха, который дожил до семи лет!
— Из желудка?! — Остин содрогнулся и попытался стянуть с себя амулет, но старуха силком надела ремень ему на шею снова. Тогда раненый принялся лихорадочно дергать и тянуть за сухую лозу, обвивавшую его шею, стараясь не смотреть на потемневший сморщенный комочек, висевший на конце этой лозы.
— Ни под каким видом! — Леди Маргарет приблизилась к нему так, что едва не касалась его носа. — Это стебель портулака… сорванный в полнолуние и выдержанный в течение зимы в банке с чесноком.
— А что, черт возьми, на этом портулаке висит?! — прорычал Рейн, тыча старухе под нос кошмарного вида сморщенный комочек, который он брезгливо держал двумя пальцами. — Рыльце летучей мыши?!
— Это хвост ящерицы! — закричала разъяренная старуха. — Когда ящерица потеряла этот, она отрастила себе новый, и ты должен носить его для того, чтобы и у тебя выросло кое-что новое! — В глазах старухи читалось злобное торжество. А в глазах Остина был ужас: он не мог отделаться от мысли, что его престарелая хозяйка — опасная сумасшедшая.
Остин потерял дар речи. Выходит, на него повесили эту мерзость, чтобы у него вырос новый хвост?! «Боже всемогущий, сделай так, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном». Он был так ошеломлен, что даже не сопротивлялся, когда старуха вновь навесила ему на шею все эти отвратительные предметы.
— Прошу вас, ваше сиятельство, не волнуйтесь, — вылез вперед барон, желая во что бы то ни стало угодить раненому аристократу. — Леди Маргарет Вильерс прославилась как знаток целебных трав. Ее методы могут показаться несколько… необычными… но они тем не менее в высшей степени эффективны.
После этого вмешательства джентльмена в одном сапоге, который говорил все же как вменяемый человек, Рейн несколько пришел в себя.
— А вы кто такой… — Он вовремя проглотил «черт возьми» и, подумав, добавил: — Сэр?
— Барон Пинноу, мировой судья округа Мортхоу, к вашим услугам, милорд, — отчеканил барон важно, но почтительно и поклонился. — Это я нашел вас на дороге той ночью и приказал доставить сюда. Я знал, что здесь вам обеспечат наилучший уход.
— Моя благодарность не знает границ, — просипел Рейн. В голову ему снова начало стрелять, шея болела невыносимо, плечи горели, как в огне. Никогда еще он не был так близок к нервному срыву.
Барон был явно неприятно поражен таким холодным к себе отношением и подверг переоценке как великодушие, проявленное им в свое время по отношению к виконту, так и надежды на вознаграждение. Он выпрямился в полный рост.
— В сущности, я зашел затем, чтобы задать вам несколько вопросов относительно этого выстрела, ваше сиятельство, если вас не слишком затруднит ответить на них. Вы знаете, кто в вас стрелял?
— Понятия не имею, — процедил Рейн сквозь зубы. Рану на заду дергало все сильнее, и все раздражительнее становился его тон. Боль, терзавшая его плечи, распространилась на руки.
— Тогда, быть может, вы можете рассказать мне, что случилось… что вы видели… слышали?
— Я вообще не имею ни малейшего представления о том, что произошло. В меня стреляли, видимо, где-то на дороге, раз вы потом нашли меня там. Ехал я, само собой, в гостиницу… — Рейн вовремя осекся и убедительно изобразил гримасу боли, чтобы замять разговор. Не рассказывать же мировому судье, что стреляли в него, когда он возвращался со свидания с контрабандистами, которых попытался запугать.
— Его сиятельство ездил оценить качество здешних юбок, сэр. — Стивенсон сделал шаг вперед и выразительно подмигнул барону, на лице которого забрезжило понимание. — Его сиятельство интересуется текстилем. Его сиятельство коммерсант, имеет в Лондоне торговую компанию… и приехал в Девоншир, чтобы выяснить, как здесь обстоит дело с производством текстиля.
— И юбок в частности. Понимаю. Сам интересуюсь такого рода текстильным производством. Продолжайте, ваше сиятельство.
— Да что продолжать? — коротко возразил Остин. — Я решительно ничего не помню о самом происшествии. Вероятно, стреляли какие-то подонки, воры какие-то. — Тон его голоса недвусмысленно показывал, что тема закрыта и допрашивающий может удалиться.
— Воры… что ж, это возможно, учитывая, что, когда мы вас нашли, в ваших карманах не оказалось ни документов, ни ценностей, ни денег. — Барон чопорно выпрямился, и черты его длинного лица заострились. — Не сомневаюсь, что впоследствии вы припомните больше.
. Однако вопросы докучливого барона заставили Рейна Остина забыть о своих телесных недугах и призадуматься о других, куда более важных проблемах. Вот чего ему как раз недоставало, так это местного судьи, льстеца и приживалы, который будет совать нос в его, Рейна, дела. Надо выбираться отсюда, и как можно скорее, пока… Паническое чувство, что вот-вот станет поздно, охватило его. Необходимо ехать в Лондон — сейчас же. Там его ждут дела, которыми не грех бы заняться, клиенты, которых придется как-то утихомирить. Тут его как громом поразила ужасная мысль. Пока он здесь прохлаждается с продырявленным задом, светский-то сезон в Лондоне вот-вот закончится! Он обратил к Стивенсону блестевшие от боли глаза.
— Нанять карету немедленно. Я возвращаюсь в Лондон сегодня же…
— Что? — Стивенсон уставился на хозяина с таким выражением, будто уверен был, что тот вовсе лишился рассудка.
— Бестолочь! — завопила, брызжа слюной, леди Маргарет. — Я же только что наложила тебе швы на рану, которая разошлась после твоего утреннего падения. Никуда ты не поедешь.
— Поеду! Я возвращаюсь в Лондон. — Чувствуя на себе изумленные взгляды барона и Стивенсона, Рейн, изнемогавший от унижения, вперил горящий взгляд в старуху. — Я и так в неоплатном долгу у вас, мадам, и обременять вас своим присутствием больше не стану! Карету, Стивенсон! — Голос его дрожал, грозя сорваться на визг.
— Голова садовая! Рана же откроется!
— Может, лучше не надо, милорд?
— Ваше сиятельство, прошу вас, одумайтесь, пока не поздно…
Все говорили одновременно, пытаясь переубедить раненого.
Чарити тихонько вошла в комнату и, никем не замеченная, стояла с другой стороны постели и смотрела на Рейна Остина. Что же он за человек? Последние несколько минут она имела возможность убедиться, что он властный, решительный, даже склонный к самодурству. Очень прямолинейный и напористый. И еще он человек, страдающий от сильной физической боли, — вон костяшки пальцев как побелели. Чарити видела, как дрожат от напряжения его широкие плечи, как бугрятся мышцы спины. Он мрачно сжал челюсти, зажмурил глаза — ей почудилось, что и ее тело пронзила мгновенная боль.
Чарити закусила губу и бочком пошла вокруг кровати. Никто не обратил на нее внимания, кроме Рейна Остина. Для него-то она, едва оказавшись в поле его зрения, сразу переместилась в центр его искаженного болью восприятия, в сердце его порожденного болью гнева, в его путающиеся мысли.
Она была одета в черное платье с высокой талией, без всяких украшений, и потому особо запоминающееся. Густые белокурые волосы спускались мягкими локонами по обе стороны лица, а сзади были уложены в не тугой пучок. Простота как платья, так и прически подчеркивала идеальную гладкость ее кожи, яркость глаз и губ и безупречно классические черты лица. Она сделала еще шаг вперед, мягкие складки платья колыхнулись, обнаружив изгибы тела такой женственной прелести, что взгляд его сам собой устремился вниз, а дыхание перехватило.
— Вам очень больно, мистер Остин? — Она произнесла это совсем тихо, и слова ее были едва слышны за визгливым хором остальных.
Рейн уставился на этого ангела, сошедшего на землю, с милыми светло-карими глазами и нежными шелковистыми губами, который только и догадался о том, что с ним происходит. Да, черт возьми, ему было больно, и еще как! Не было в его теле . ни одного места, которое бы не болело. Но он не в силах был сказать ни одного слова.
Девушка быстро подошла к столику у окна, на котором красовалась целая коллекция бутылок и флаконов. В угрюмом упрямстве, с которым раненый сжимал челюсти, было столько гордости и беззащитности, что она позабыла, как недавно негодовала на его грубые выходки. Его мучила боль, но он не желал признаваться в этом. Она должна помочь ему.
Салливан Пинноу, приметив, куда устремлен взгляд раненого виконта, вздрогнул и поспешил проковылять к столу.
— Мисс Чарити, необходимо убедить его сиятельство, что его сиятельство может перенести дорогу не лучшим образом.
— Его сиятельство? — Многократные употребления бароном именно этой формы обращения возымели наконец свое действие. Чарити вскинула голову, руки ее, отмерявшие дозу какого-то порошка, замерли. Итак, ее интересный гневливый мистер Остин — человек титулованный, виконт. Что-то внутри ее сжалось при этом известии, разочарованно померкло. А, надежда, вот что.
Она нахмурилась. Аристократ. Как же она сразу не догадалась! Вздернув подбородок, она понесла стакан с мутноватой жидкостью к раненому, который успел повалиться на постель, сердито глядя вокруг себя. Она заметила, как ходят мышцы на его побелевшем лице, и мягко сказала:
— Выпейте, вам станет полегче… ваше сиятельство.
Его тяжелые веки приподнялись. Восторг и паника охватили его, едва он вновь стал воспринимать действительность. Это все жар и лихорадка, разумеется; из-за них-то в груди его и возникает это чудовищно нелепое чувство при каждом появлении этой блондинки. Он потянулся за стаканом, и ладонь его легла на руку девушки, державшей стакан, захватила ее и притянула к себе. Он почувствовал невероятное облегчение, убедившись в материальности этой руки. До последнего момента он сомневался, не является ли блондинка плодом его бреда.
— Что это тут намешано? — прошептал он сипло. — Когти летучих мышей и паучьи лапки?
Ее золотисто-карие глаза на мгновение потемнели, затем прояснились.
— Ивовая кора… — Она склонилась к нему, поднесла стакан к его губам. Она чувствовала, как жар его ладони, лежавшей на ее руке, распространяется по предплечью, плечу. — И дикая рябина… — Рука его сильнее сжала стакан и ее руку, он с трудом сглотнул. — И тайны.
— Что за тайны? Твои тайны?
Она не могла отвечать, только склонилась еще ниже, а затем, не в силах сопротивляться порыву, посмотрела ему в глаза. Он поймал ее взгляд. Она склонялась все ниже, пока лица их не оказались совсем рядом.
Она смягчалась на глазах, он же ощутимо напрягся. Его глаза были серые, тревожные, будто в них проплывали грозовые тучи. Ее очи были безмятежные, золотые, как мед…
Долгое искрящееся мгновение миновало, Рейн резко отпрянул, напуганный тревожным прозрением, и обнаружил, что остальные стоят и смотрят на него разинув рты. Когда он так отшатнулся, возникшая было между ними внутренняя связь прервалась, Чарити словно пронзило болью. Она выпустила стакан и отчаянно покраснела, а Рейн поспешил уткнуться носом в стакан и выпил содержимое залпом от одного смущения. Судя по лицам барона и бабушки Чарити, этот обмен взглядами длился неприлично долго, и теперь всем присутствующим у постели раненого его решение немедленно уехать из Стэндвелла виделось совершенно в новом свете.
— Разумеется, нужно с уважением отнестись к желанию его сиятельства решать, где ему следует выздоравливать, — ядовито заметил барон, поглядывая на Чарити, во взгляде которой сиял свет пробуждающейся чувственности.
— Сварю-ка вам на дорогу моего оздоровительно-укрепляющего. — Леди Маргарет ринулась к двери, но вдруг обернулась к Чарити: — А тебе лучше пойти со мной.
Чарити еще пуще залилась румянцем и помедлила, чтобы бросить прощальный взгляд на своего — теперь уже бывшего — пациента. Итак, ей не суждено помочь раненому, ведь он уезжает!
Барон сообщил, что подождет внизу, и вскоре в комнате с Рейном остался один только Стивенсон, который поглядывал на своего хозяина с кривоватой и многозначительной ухмылкой. Девчонка только что предложила его хозяину все, что у нее есть, прямо при всех, а не было еще случая, чтобы Остин упустил подобную возможность.
— Думаю, теперь вам, милорд, карета совсем ни к чему…
Рейн, мучимый болью, унижением и жаром, которым пылало его тело, с трудом приподнялся и вперил в Стивенсона свирепый взгляд:
— Не то думаешь, как всегда. Чем скорей я выберусь из этого сумасшедшего дома, тем лучше!
Глава 6
Не прошло и часа, как в ветхую дверь Стэндвелла заколотили с отчаянной силой. Когда старый Мелвин отворил ее, он обнаружил на крыльце барона, запыхавшегося, раскрасневшегося и цеплявшегося за сухие ветки рябины, которыми была увита входная дверь.
— Зови хозяйку, — пропыхтел барон прямо в лицо старому Мелвину. — Этот самый Стивенсон… ногу себе сломал.
Мелвин вздрогнул и рысцой побежал за леди Маргарет.
Та влетела как вихрь, но при виде слуги аристократа, ставшего жертвой такого же дурного «везения», остолбенела. Однако она поспешила вытащить из кармана передника костяной амулет и быстро надела его на шею новой жертвы Чарити.
Сама Чарити прибежала вслед за бабушкой. Когда она увидела, как морщится от боли лицо толстого малого, сердце у нее так и упало. Новая беда. Она наблюдала за тем, как бабушка возится с амулетами, то и дело нервно поглядывая на небо, где высоко-высоко одинокий ястреб лениво чертил круги, и в тысячный раз мучилась мыслью: что же это такое известно ее бабушке, о чем она никогда не говорит?
Они с трудом втащили Стивенсона вверх по лестнице и уложили на постель в следующей комнате для гостей по коридору, такой же пыльной. Чарити и леди Маргарет быстро напоили пострадавшего бренди с настойкой трав и принялись возиться с довольно-таки болезненным переломом. Барон Пинноу между тем тянул бесконечный рассказ о том, как конь Стивенсона попал ногой в яму, упал, придавив ногу всадника, и как он, барон, посадил его на свою лошадь, благо они были всего в нескольких минутах езды от Стэндвелла, и повез обратно к леди Маргарет.
— Примите мои глубочайшие извинения, дорогие дамы, за то, что я ввел вас в такие хлопоты, вынудив взять на себя заботы уже о втором пациенте.
Леди Маргарет, заканчивавшая накладывать шину на сломанную ногу Стивенсона, подняла глаза на барона и скроила сердитую мину. Чарити, от которой не укрылся тайный смысл извинений барона, тоже подняла голову и посмотрела в пронзительные глаза бабушки. Она выпрямилась, и в голове ее промелькнуло то самое соображение, что поспешил высказать и барон:
— Ведь учитывая, что лакей его сиятельства сейчас никак не в состоянии ухаживать за виконтом и тем более отвезти его в Лондон, его сиятельство вынужденно останется на вашем попечении.
Чарити извинилась и вышла из комнаты. Глаза ее сверкали. В коридоре она остановилась и посмотрела на дверь, ведущую в комнату раненого аристократа, не удержалась и светло улыбнулась. Глаза ее потеплели, а лицо засияло вдруг удивительным одушевлением.
Сероглазому Рейну Остину придется остаться. Барон же Пинноу, проводив глазами соблазнительную фигурку Чарити, ощутил сильнейшее чувство тревоги и обратился к пожилой даме:
— Леди Маргарет, вы не можете допустить, чтобы мисс Чарити ухаживала за его сиятельством, когда это предполагает… такой тесный контакт.
— М-м… — ответила на это леди Маргарет, которая думала примерно о том же, но по совершенно иной причине. — Я пошлю за Гэром и Перси. Прямо сейчас.
Чарити с бабушкой сообщили Рейну Остину о несчастье, постигшем его лакея. Виконт воспринял новость тяжело.
— Ногу сломал, дурак! — Он напрягся и высунулся из-под простыни, которую было натянул на себя при их появлении. Он был очень похож в эту минуту на рассерженную черепаху, высунувшую голову из своего панциря. — Поверить не могу! Что за дьявольское невезение! — вырвалось у него, и как только он сообразил, что выбранился при дамах, от смущения немедленно выбранился снова: — Проклятие какое-то! Я отказываюсь терпеть это и дальше!
— Придется потерпеть, молодец, — раздраженно бросила леди Маргарет и фыркнула, покосившись на его забинтованные ягодицы. — Похоже на то, что оба вы застряли у нас надолго.
— Черта с два! Еще одной ночи я не выдержу! — Он приподнялся на руках, повернулся, увидал Чарити, стоявшую в изножье кровати. Опять она. О Боже… нет! Его так и скрючило от нечестивых мыслей.
— Но почему же вы не выдержите? — Чарити приблизилась к нему с хмурым и задумчивым выражением.
Почему? Она еще спрашивает! Рейн напрягся всем телом и стал как кусок гранита. Снова лежать здесь, быть пленником ее нежной заботливости — никогда в жизни он еще не был в столь глупом положении. Он не понимал, что же такое с ним происходит всякий раз, когда эта девушка оказывается в поле его зрения.
Она стояла рядом с ним, так близко, что он мог бы до нее дотронуться, и смотрела на него своими чудными глазами, и ее нежное овальное лицо было как драгоценная слоновая кость, а кожа — как нежнейший шелк. Его пальцы очень хорошо помнили ощущение, которое он испытал, когда дотрагивался до нее, а его губы предвкушали жар, который он испытает, коснувшись ее всей целиком. Боль, терзавшая его тело, меркла, слабела при ней, будто само присутствие этой девушки отменяло боль. Вид ее действовал на него как ни одно из известных человечеству болеутоляющих. И он прекрасно знал, что явится на смену боли. Как только боль исчезнет, соблазнительная женственность вступит в свои права, он почувствует возбуждение при виде ее желанных губ и гибкого тела…
~— Я… я… д-должен в-вернуться в-в Лондон, — пролепетал он заплетающимся языком и ужаснулся, сообразив, что сейчас его жаркий взгляд остановился на ее груди. Лицо его вспыхнуло, и он резко отвернулся. Он отчаянно пытался измыслить какой-то предлог: не объяснять же этой девушке, что ему нужно убежать от нее? — Мое торговое предприятие требует моего присутствия. У меня встречи назначены — важные переговоры… и до конца сезона осталось несколько недель, а я обязательно должен… — Тут он в ужасе прикусил язык.
— Что вы должны? — Она склонилась над ним, вглядываясь в его лицо своими удивительными медовыми глазами, подчиняя его себе.
Челюсти Рейна сжались, чеканное лицо стало темно-бронзовым.
— Я должен вернуться в Лондон, чтобы найти себе жену! — Он вовремя вильнул, уклоняясь от темы, которая могла привести к новым унижениям. — Я просто не могу оставаться здесь.
— Извините за прямоту, ваше сиятельство… — Ее теплый взгляд остановился на его напряженном лице, на сведенных плечах. — Не думаю, чтобы у вас был выбор.
Она была совершенно права, разумеется. Это достойно увенчивало цепь катастроф, постигших его за последние две недели. Он лишился недешевого груза контрабандного бренди, потерял подходящую невесту, которую так долго обхаживал, утратил столь дорогой его сердцу фаэтон, потерял сознание от удара по голове — дважды — и получил пулю в зад от двух хитроумных простаков, с которыми имел несчастье столкнуться. А теперь он оказался пленником в уединенном имении, с полоумной старухой, которая навешивает на него части тела мертвых зверьков… и роскошной ангелоподобной блондинкой, которая проникла в его душу и занимает все его мысли. Конечно, он грубил — что же ему оставалось перед лицом полного и бессмысленного унижения? И стоило ему заглянуть в поразительные глаза этой девушки, как и эта последняя защита оказывалась в опасности.
Чарити смотрела, как он недовольно заползает обратно под простыню, досадуя на то, что придется пасовать перед судьбой. Странное теплое чувство вдруг нахлынуло на нее. У нее сложилось впечатление, что Рейн Остин, виконт Оксли, не имел привычки пасовать… никогда и ни перед чем. Скорее он привык побеждать, настаивать на своем — и со слугами, и с подчиненными, и со всеми, кто попадался ему на пути. Вероятно, для него это было невыносимо — лежать вот так, страдая от боли, в полном одиночестве, будучи совершенно беспомощным; это неожиданное прозрение поразило ее. Что ж удивляться, что он все время раздражается.
Тут в дверях появился Мелвин с сообщением, что Стивенсон в соседней комнате стонет и мечется. Леди Маргарет сердито посмотрела на его сиятельство, затем на внучку, решая сложный вопрос, стоит ли оставлять их наедине. Затем поспешила к другому пациенту.
— Что, Стивенсон плох? — проворчал Рейн, старательно избегая смотреть на девушку.
— Это простой перелом. Сейчас ему очень больно, но он скоро поправится. — Внезапно ее охватило непреодолимое желание успокоить его, дать ему понять, что она и в самом деле желает помочь ему. Если бы он только посмотрел на нее снова…
Она вздохнула тихонько. Она понимала, что он желает дать ей понять, что ей следует уйти, но что-то в ее душе восставало против подобного шага. Она твердо решила, что поможет ему — хочет он того или нет.
— Зови хозяйку, — пропыхтел барон прямо в лицо старому Мелвину. — Этот самый Стивенсон… ногу себе сломал.
Мелвин вздрогнул и рысцой побежал за леди Маргарет.
Та влетела как вихрь, но при виде слуги аристократа, ставшего жертвой такого же дурного «везения», остолбенела. Однако она поспешила вытащить из кармана передника костяной амулет и быстро надела его на шею новой жертвы Чарити.
Сама Чарити прибежала вслед за бабушкой. Когда она увидела, как морщится от боли лицо толстого малого, сердце у нее так и упало. Новая беда. Она наблюдала за тем, как бабушка возится с амулетами, то и дело нервно поглядывая на небо, где высоко-высоко одинокий ястреб лениво чертил круги, и в тысячный раз мучилась мыслью: что же это такое известно ее бабушке, о чем она никогда не говорит?
Они с трудом втащили Стивенсона вверх по лестнице и уложили на постель в следующей комнате для гостей по коридору, такой же пыльной. Чарити и леди Маргарет быстро напоили пострадавшего бренди с настойкой трав и принялись возиться с довольно-таки болезненным переломом. Барон Пинноу между тем тянул бесконечный рассказ о том, как конь Стивенсона попал ногой в яму, упал, придавив ногу всадника, и как он, барон, посадил его на свою лошадь, благо они были всего в нескольких минутах езды от Стэндвелла, и повез обратно к леди Маргарет.
— Примите мои глубочайшие извинения, дорогие дамы, за то, что я ввел вас в такие хлопоты, вынудив взять на себя заботы уже о втором пациенте.
Леди Маргарет, заканчивавшая накладывать шину на сломанную ногу Стивенсона, подняла глаза на барона и скроила сердитую мину. Чарити, от которой не укрылся тайный смысл извинений барона, тоже подняла голову и посмотрела в пронзительные глаза бабушки. Она выпрямилась, и в голове ее промелькнуло то самое соображение, что поспешил высказать и барон:
— Ведь учитывая, что лакей его сиятельства сейчас никак не в состоянии ухаживать за виконтом и тем более отвезти его в Лондон, его сиятельство вынужденно останется на вашем попечении.
Чарити извинилась и вышла из комнаты. Глаза ее сверкали. В коридоре она остановилась и посмотрела на дверь, ведущую в комнату раненого аристократа, не удержалась и светло улыбнулась. Глаза ее потеплели, а лицо засияло вдруг удивительным одушевлением.
Сероглазому Рейну Остину придется остаться. Барон же Пинноу, проводив глазами соблазнительную фигурку Чарити, ощутил сильнейшее чувство тревоги и обратился к пожилой даме:
— Леди Маргарет, вы не можете допустить, чтобы мисс Чарити ухаживала за его сиятельством, когда это предполагает… такой тесный контакт.
— М-м… — ответила на это леди Маргарет, которая думала примерно о том же, но по совершенно иной причине. — Я пошлю за Гэром и Перси. Прямо сейчас.
Чарити с бабушкой сообщили Рейну Остину о несчастье, постигшем его лакея. Виконт воспринял новость тяжело.
— Ногу сломал, дурак! — Он напрягся и высунулся из-под простыни, которую было натянул на себя при их появлении. Он был очень похож в эту минуту на рассерженную черепаху, высунувшую голову из своего панциря. — Поверить не могу! Что за дьявольское невезение! — вырвалось у него, и как только он сообразил, что выбранился при дамах, от смущения немедленно выбранился снова: — Проклятие какое-то! Я отказываюсь терпеть это и дальше!
— Придется потерпеть, молодец, — раздраженно бросила леди Маргарет и фыркнула, покосившись на его забинтованные ягодицы. — Похоже на то, что оба вы застряли у нас надолго.
— Черта с два! Еще одной ночи я не выдержу! — Он приподнялся на руках, повернулся, увидал Чарити, стоявшую в изножье кровати. Опять она. О Боже… нет! Его так и скрючило от нечестивых мыслей.
— Но почему же вы не выдержите? — Чарити приблизилась к нему с хмурым и задумчивым выражением.
Почему? Она еще спрашивает! Рейн напрягся всем телом и стал как кусок гранита. Снова лежать здесь, быть пленником ее нежной заботливости — никогда в жизни он еще не был в столь глупом положении. Он не понимал, что же такое с ним происходит всякий раз, когда эта девушка оказывается в поле его зрения.
Она стояла рядом с ним, так близко, что он мог бы до нее дотронуться, и смотрела на него своими чудными глазами, и ее нежное овальное лицо было как драгоценная слоновая кость, а кожа — как нежнейший шелк. Его пальцы очень хорошо помнили ощущение, которое он испытал, когда дотрагивался до нее, а его губы предвкушали жар, который он испытает, коснувшись ее всей целиком. Боль, терзавшая его тело, меркла, слабела при ней, будто само присутствие этой девушки отменяло боль. Вид ее действовал на него как ни одно из известных человечеству болеутоляющих. И он прекрасно знал, что явится на смену боли. Как только боль исчезнет, соблазнительная женственность вступит в свои права, он почувствует возбуждение при виде ее желанных губ и гибкого тела…
~— Я… я… д-должен в-вернуться в-в Лондон, — пролепетал он заплетающимся языком и ужаснулся, сообразив, что сейчас его жаркий взгляд остановился на ее груди. Лицо его вспыхнуло, и он резко отвернулся. Он отчаянно пытался измыслить какой-то предлог: не объяснять же этой девушке, что ему нужно убежать от нее? — Мое торговое предприятие требует моего присутствия. У меня встречи назначены — важные переговоры… и до конца сезона осталось несколько недель, а я обязательно должен… — Тут он в ужасе прикусил язык.
— Что вы должны? — Она склонилась над ним, вглядываясь в его лицо своими удивительными медовыми глазами, подчиняя его себе.
Челюсти Рейна сжались, чеканное лицо стало темно-бронзовым.
— Я должен вернуться в Лондон, чтобы найти себе жену! — Он вовремя вильнул, уклоняясь от темы, которая могла привести к новым унижениям. — Я просто не могу оставаться здесь.
— Извините за прямоту, ваше сиятельство… — Ее теплый взгляд остановился на его напряженном лице, на сведенных плечах. — Не думаю, чтобы у вас был выбор.
Она была совершенно права, разумеется. Это достойно увенчивало цепь катастроф, постигших его за последние две недели. Он лишился недешевого груза контрабандного бренди, потерял подходящую невесту, которую так долго обхаживал, утратил столь дорогой его сердцу фаэтон, потерял сознание от удара по голове — дважды — и получил пулю в зад от двух хитроумных простаков, с которыми имел несчастье столкнуться. А теперь он оказался пленником в уединенном имении, с полоумной старухой, которая навешивает на него части тела мертвых зверьков… и роскошной ангелоподобной блондинкой, которая проникла в его душу и занимает все его мысли. Конечно, он грубил — что же ему оставалось перед лицом полного и бессмысленного унижения? И стоило ему заглянуть в поразительные глаза этой девушки, как и эта последняя защита оказывалась в опасности.
Чарити смотрела, как он недовольно заползает обратно под простыню, досадуя на то, что придется пасовать перед судьбой. Странное теплое чувство вдруг нахлынуло на нее. У нее сложилось впечатление, что Рейн Остин, виконт Оксли, не имел привычки пасовать… никогда и ни перед чем. Скорее он привык побеждать, настаивать на своем — и со слугами, и с подчиненными, и со всеми, кто попадался ему на пути. Вероятно, для него это было невыносимо — лежать вот так, страдая от боли, в полном одиночестве, будучи совершенно беспомощным; это неожиданное прозрение поразило ее. Что ж удивляться, что он все время раздражается.
Тут в дверях появился Мелвин с сообщением, что Стивенсон в соседней комнате стонет и мечется. Леди Маргарет сердито посмотрела на его сиятельство, затем на внучку, решая сложный вопрос, стоит ли оставлять их наедине. Затем поспешила к другому пациенту.
— Что, Стивенсон плох? — проворчал Рейн, старательно избегая смотреть на девушку.
— Это простой перелом. Сейчас ему очень больно, но он скоро поправится. — Внезапно ее охватило непреодолимое желание успокоить его, дать ему понять, что она и в самом деле желает помочь ему. Если бы он только посмотрел на нее снова…
Она вздохнула тихонько. Она понимала, что он желает дать ей понять, что ей следует уйти, но что-то в ее душе восставало против подобного шага. Она твердо решила, что поможет ему — хочет он того или нет.