Крес Феликс. Убитый

   Но воспоминание о давнем своем представлении о Нем я нашел в пустом, тихом, холодном костеле Святой Анны. Его я не видел, только Он там был. Впрочем, он присутствовал во всем городе, пустом городе, отданном только мне. Может быть, только лишь затем, чтобы я нашел Бога? В конце концов, для меня построили чистилище на одну душу, так или нет?
   Я чувствовал Бога и не верил в Бога, впрочем, точно так же, как и при жизни. Шизофреническое раздвоение... но, может, вовсе и не шизофреническое.
   Я вышел из костела и направился в свою подворотню. Приличный шмат дороги. Но прогулки я любил всегда.
   Она тоже их любила. Прогулки.
   Мы любили ходить вместе и болтать.
   И на каждом шагу в мой фильм врезались отдельные кадры - из како-то операционной. Что это, черт подери, могло значить? Асептическая белизна, теплая зелень одноразовых халатов и хирургических масок, какая-то охуительная лампа... Я готов был молиться, чтобы иметь нормальную, столь чертовски нормальную смерть на операционном столе. Чтобы наконец-то был конец, и мое небытие, черная дыра, беспамятство. А, все это не стоит и сломанной копейки... Мне хотелось помолиться Богу, чтобы Его не было.
   Никогда до сих пор я не был убитым. А может - может именно так оно и выглядело? Ни бога, ни пустоты, а только какие-то безлюдные города, брошенные машины и жилища...
   Ясный перец, было понятно, как хотелось мне отбросить копыта под ножом хирурга. Чтобы, наконец-то, погас этот чертов свет, чтобы фильмы уже не мешались.
   Я мучился, как непрощенный грешник. Как некто, кто уже никогда не вернется домой.
   Потому-то я и вернулся в свою подворотню. Вернулся, потому что кто-то меня ждал.
   Даже если там никого и не было.
   * * *
   Урчание автомобильного двигателя выманило меня наружу. Я же знал каждую треснувшую плиту на тротуаре возле своего дома.
   - А вы чудесно выглядите, - сказал я. - Честное слово, ваш сотрудник не врал. Вы и вправду совершенно не инфантильны.
   "Вольво" (только не новейшая модель, а та, что была чуточку раньше) содержался весьма даже пристойно. Но без фанатизма - на дверце со стороны водителя можно было видеть небольшую царапину, да еще пригодились бы новые шины. Хозяин машины - седоватый, с бородкой, такой вроде бы Шон Коннери носил неплохой даже костюмчик, но (на мой глаз), сшитый не по мерке. Его купили хорошем, дорогом магазине, но и все. Возможно, что сигара была несколько экстравагантной - как-то мне никогда не приходило в голову, будто бы Бог может любить сигары. Но почему бы и нет? Неужто он мог умереть от нее, получив раковую опухоль? Вредить себе, это грех - вот только что могло повредить Ему?
   Он был старше, так что я не поперся, протянув лапу - подождал жеста с его стороны. Нормальное, мужское рукопожатие, никакая там не вялая лапка, но и не тиски. Я представился, хотя и предчувствовал, что это лишнее.
   - Такая привычка, извините, - сказал я. - Ведь я же знаю, что вы знаете... что вам мое имя известно.
   - Откуда это уважение? - спросил тот. - Для особы неверующей я ведь, наверное, никто и ничто? Стою столько же, сколько и старый, облупанный священный баобаб дикарей?
   - Неправда, - сказал я. - Кстати, если бы ко мне пришел этот упомянутый вами баобаб... я бы его тоже оскорблять не стал.
   Он слегка усмехнулся. Я тоже.
   - Ты хочешь сидеть здесь без конца? - спросил он потом, уже серьезно.
   Я тут же мотнул головой.
   - Знаю, тебя об этом уже спрашивали.
   Какое-то время мы помолчали.
   - И ты не уверуешь в меня? Ни за какие в свете сокровища?
   - А я что, получу какие-то сокровища света? Ведь до сих пор мне обещали только номер в вашей гостинице, - сказал я. - Это я предпочитаю держаться версии, что получил дубиной по голове и теперь брежу в горячке. Или же, что поделать, съехал с катушек.
   - Разве это логично? - спросил он. - Ты в любом случае желаешь быть рационалистом, а дискутируешь с бредней? И даже с ней вежлив.
   - Вы не сердитесь, - сказал я, - но это глупый вопрос, так? Ведь от кого вы желаете этот рационализм взыскать? От типа, горячечно бредящего в операционной? Мне можно все. Все, что угодно.
   - Ну как тебя убедить? Ты сидишь в пустом голоде, в темной подворотне. Я хочу забрать тебя к себе. И не в гостиницу. Домой.
   - Я хотел вернуться домой. Мы возвращались домой. А теперь мой дом здесь, - ответил я. - Так что с этими сокровищами света?
   - Это всего лишь выражение, ничего более. Я способен дать тебе много, но лишь тогда, когда ты уверуешь. А вот наоборот я не могу. Не могу покупать твоей веры и твоего доверия. Верой мы называем это потому, что все должно обойтись без доказательств.
   - Вы, наверное, идите, - сказал я. - Жалко вашего времени. Да и моего тоже.
   - И что ты хочешь делать с этим временем?
   - Это мое время. Я получил его вопреки своей воле, или, точнее, невольно, потому что меня не спросили, хочу я его или нет. Вы хотите его у меня отобрать? Но ведь ни о чем ином я и не прошу.
   Он покачал головой.
   - Ты всегда можешь прийти ко мне. Я утешу тебя. И не буду иметь никакого гаденького удовлетворения, будто взял тебя "на содержание". Приди ко мне, когда посчитаешь, что уже ничто тебя здесь не удерживает.
   - Но ведь здесь... ведь здесь всегда будет то, что меня держит, сказал я, и такой была правда. - А вы ведь не можете "покупать" моей веры. Чтобы уйти, вначале я должен был бы кое-что отсюда забрать. И вы знаете, что я имею в виду.
   Дальше я уже не очень-то мог говорить, поэтому вернулся в свою подворотню. Несколько стыдно, взять вот так и расклеиться. Даже перед Господом Богом.
   - И все-таки я буду ждать, - сказал он у меня за спиной, и мне показалось, что и он тоже несколько... ну, я знаю, тронут.
   И беспомощен.
   Бог и человек - оба беспомощны. Один боялся поверить без доказательств, второй же не мог дать доказательств без веры.
   Урчания двигателя я уже не слышал, но знал, что Он уехал. На что я рассчитывал? Что меня заберут отсюда силой?
   Когда-то я видел репортаж о монастыре и монахах. В старой орденской часовне колени монахов сделали углубления в каменном полу.
   Я уселся в своей подворотне под стенкой, где и всегда. У меня там было свое небольшое углубление, куда было удобно пристроить голову. В штукатурке имелась глубокая и неровная щель, дающая занятие пальцам - я мог отщипывать старый раствор.
   Я подумал о Боге - что, может, все-таки... прежде чем уехать на своем "вольво"... он нашел способ исполнить мою просьбу... Только одну, даже не высказанную просьбу человека, у которого он отобрал жизнь, а потом еще и небытие.
   Я наклонился, но без веры. Протянул руку - и еще раз попытался взять маленькую, смятую бумажку.
   Феликс В. Крес
   май-июнь 1998 г.