Страница:
После того как я добралась до Кейптауна, я провела три недели в путешествии по Южной Африке с Джуд и еще двумя подругами – Эйлин и Луэнн. Оттуда я улетела в Окленд, вновь открыла для себя пешеходный туризм и встретила одного из мужчин моей жизни – Стива. К сожалению, мы недолго были вместе, но успели за это время сделать многое.
Проведя два месяца в Новой Зеландии, я полетела в Сидней. У меня была рабочая виза, и я планировала на некоторое время поселиться там. Предварительно запланированные четыре месяца в итоге и переросли в одиннадцать. Я обосновалась в трехкомнатной квартире в Бонди вместе с еще одиннадцатью «квартирантами», включая моего кузена Тима и нашего общего друга Иена, более известного как Изи. Наверное, подобный образ жизни не располагал к продолжению карьеры юриста, но я все же смогла устроиться на работу в юридическую фирму Sydney, Heidtmanand Co. в качестве секретаря и помощника юриста. Моим начальником была замечательная женщина по имени Пенни Кейбл. Она была утонченной и очаровательной, всегда безупречно одетой. Мы сразу сошлись характерами, но, хотя мне и нравилось работать под ее началом, я начинала сомневаться в том, что карьера юриста – это для меня. Я написала письмо в Lovells и попросила отложить мой контракт о сотрудничестве и обучении в Ноттингеме на год. Они согласились. У меня появилось время, чтобы наслаждаться жизнью в Сиднее, и возможность отсрочить принятие столь важного для меня решения.
Я осознала, что одна из причин, почему я выбрала юриспруденцию, заключалась в том, чтобы говорить людям, что я – юрист. Таким образом, я превращала свои академические достижения в профессию. Все усилия, которые я прилагала в школе и университете, оправдывались высокооплачиваемой работой, которая делала бы из меня человека.
Сейчас же я осознавала проблемы подобных рассуждений. «Мне необходимо поработать с некоторыми своими недостатками, – писала я в дневнике. – Один из них – стремление завоевать уважение и одобрение окружающих. Думаю, что это связано с недостатком внутренней уверенности – мне постоянно требуется поддержка. Странно, ведь я уверена, что люди воспринимают меня иначе».
Спустя год после окончания университета я начала испытывать недостаток в чувстве удовлетворенности, которое возникает, когда ты упорно работаешь. Я скучала по творчеству и обучению, по умственной работе. Примерно в это время мой 93-летний дедушка Генри опубликовал свои мемуары «Конец есть начало». Захотела бы я написать мемуары, если бы потратила всю жизнь на одобрения других людей? «На смертном одре, – писала я, – никто не мечтает провести больше времени за компьютером».
Я спросила совета у друзей – Пенни, Джуд, Джона Сэдлера. Джуд прислала мне письмо из ЮАР со словами: «Ты меняешься и перестаешь быть тем человеком, который уезжал из дома. Думаю, тебе нужно продолжить путешествовать, пока ты не поймешь, что́ тебя волнует. Не беспокойся о времени, которое ты тратишь сейчас: оно необходимо для того, чтобы вырасти как личность и узнать себя с разных сторон. Есть столько возможностей! Реши, куда хочешь отправиться, и сделай это».
Она подписалась «С любовью, мама», как делала всегда и до сих пор продолжает делать.
Я задумалась, не стоит ли мне совсем бросить юриспруденцию. Победа чувств над разумом (что тем не менее подразумевало, что мне нужно подтвердить свою квалификацию и не лишать себя имевшихся возможностей) была основной причиной этих сомнений, но я не отрицаю, что жизнь в Сиднее не склоняла меня к консервативному решению.
Эти 11 месяцев были для меня особенным временем. Я настроилась на активную общественную жизнь. Мне очень нравилась альтернативная музыка, в частности панк-рок, я ходила на бесконечные концерты и фестивали на открытом воздухе. И ела и пила больше, чем когда-либо в жизни.
Я набирала вес, но в отличие от того, что было в Африке, меня это беспокоило. В первые пару месяцев Стивен путешествовал. Пока его не было, я решила перестать есть всякую дрянь, сбросить вес и хорошо выглядеть ко времени его возвращения – июню. Когда он приехал, мы отправились вдоль восточного побережья в старенькой машинке, которую называли «Балларат» в честь одного австралийского города. В конце июля Стив уехал из Сиднея. Мы расстались, я пребывала в расстроенных чувствах. Чтобы отвлечься, я начала бегать.
В Бонди много красивых людей. Все они худые и подтянутые. Вскоре я начала испытывать знакомое беспокойство относительно своего тела. Но и тяга к пляжам и океану была не меньше. В итоге я вновь открыла для себя любовь к спорту. Если ты любишь спорт, Австралия – отличное место.
В августе, поддавшись минутной прихоти, я записалась на City2Surf, 14-километровый забег. «Решение самоубийцы! – писала я в дневнике. – Уверена, что не смогу пробежать, но все равно попробую!»
Сколько шуму я подняла! Теперь это кажется смешным. Сам забег подарил мне душевный подъем. Меня смела атмосфера соревнования и 50 тысяч его участников. Потрясающий опыт. «В конце я ни о чем не беспокоилась, – писала я. – Забег прошел отлично, лучше, чем я могла надеяться. Я поймала ритм и следовала ему». Вдохновленная этим, я начала бегать вдоль пляжей и утесов, хотя в то время даже получасовая пробежка казалась мне долгой.
Я научилась кататься на серфе, несмотря на то что мне потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться просто стоять на доске. Я не сдавалась, упражнялась каждый день, невзирая на боль и унижение, причиняемые океанской стихией. Я была рада болтаться на волнах. Также я вернулась к плаванию и приняла участие в двухкилометровом заплыве. Он дался мне куда легче, чем я думала. Я пришла четвертой или пятой в группе. Тогда я решила, что, возможно, стоит тренироваться чуть интенсивнее.
Сидней был полон энергетикой нового тысячелетия. Я чувствовала, что перемены происходят и внутри меня. Я записала в дневнике свои мечты на 2000 год: «Быть довольной собой и приносить радость другим. Быть уверенной в самой себе и придавать уверенности в себе другим. Улыбаться, серфить, смеяться и заставлять смеяться других. Больше читать. Стараться быть терпимее к своим слабостям и слабостям других, не быть такой требовательной к себе. Думаю, что главное – делать людей счастливыми. И перестать грызть ногти».
Остальные пункты больше отражают направление, в котором движется моя жизнь, особенно те, что касаются счастья других. Есть большая разница между этим стремлением и другим, связанным с желанием добиться одобрения от других. Я столько всего получила от людей и всегда хотела в ответ сделать их счастливыми. Тогда это было моей мантрой, остается ею и сейчас. Едва ли не в большей степени, чем все остальное. Это и побудило меня заняться юриспруденцией. Я могла быть не согласна с интересами компаний, их правилами или с тем, что за стремление сделать людей счастливыми следует брать 200–300 фунтов в час.
Неожиданно я поняла, что мне следует получить степень магистра в области международных отношений. Я была почти уверена, что хочу заниматься вопросами, связанными с помощью другим людям, а это был один из общепринятых способов. Мысли об этом приводили меня в радостное возбуждение. Мне было интересно, я чувствовала, что могу добиться успеха. 17 января 2000 года, послушав Джона Сэдлера, я решила этим заняться. Из Сиднея я отправила заявку в Англию и была принята в Манчестерский университет. Основной проблемой было отсутствие у меня денег, но я умудрилась получить стипендию в 10 тысяч фунтов от Economic and Social Research Council.
Я уехала из Сиднея в марте и полгода в одиночку путешествовала по Азии. Это было прекрасным временем, я встретила огромное количество замечательных людей. Я стремилась выполнить один из пунктов своей программы – быть более толерантной по отношению к другим. Когда ты растешь, твои друзья очень похожи на тебя, особенно в Норфолке. Но чем шире становился мой взгляд на мир, тем больше я замечала самых разных людей. Они носили другую одежду и верили в другие ценности. Возможно, я не была во всем согласна с ними, но я научилась принимать их как должное. Сейчас я горжусь тем, что круг моих друзей очень разнообразен. Признаться, я все еще не слишком терпима к курильщикам, но работаю над этим.
В Азии я путешествовала по Индонезии (стране, по которой я написала дипломную работу, настолько влюбилась в нее), Малайзии, Таиланду, Лаосу, Бирме и Индии. В Лаосе я стала вегетарианкой. Визг свиней, когда их забивали прямо перед нами и тут же жарили, был последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Но еще до этого здоровое питание стало иметь для меня большее значение, чем в Австралии. Дело было не в весе, а в том, что можно извлечь из еды. Свежие фрукты и овощи, приготовленные в воке, здесь были в изобилии – они и стали основой моего рациона.
Я вернулась из Азии за 11 дней до начала занятий – образец добродетели здорового питания, радуясь возвращению к студенческой жизни. В начале сентября 2000 года папа отвез меня в Манчестер.
Но теперь идея здорового питания превратила меня в свою игрушку. Все началось с постоянного чтения этикеток. После возвращения на Запад мне пришлось быть осторожной, чтобы следовать здоровому образу жизни, который я вела в Азии. Я уже поняла, что мне нравится быть стройной, и не собиралась возвращаться к декадентскому образу жизни, который я вела в Австралии. Я не хотела, чтобы кто-нибудь говорил мне даже безобидное «Ты неплохо выглядишь». Ведь все мы знаем, что скрывается за этим эвфемизмом. Я с энтузиазмом продолжила заниматься фитнесом и вдобавок к этому начала бегать. Я была одержима бегом – по ранним утрам носилась сквозь туман в Виктория-парке в старых кроссовках и поношенной спортивной форме. Не стоит и говорить, что вес продолжал снижаться.
Я вернулась к своему режиму неослабевающего давления, но на этот раз он пожирал меня еще быстрее. Моей лучшей подругой на курсе была Наоми Хамфриз, обладательница диплома Оксфорда с отличными оценками по философии, политике и экономике. Тогда я этого еще не знала, но она говорит, что ее ужасно веселило, когда я состязалась с ней в выполнении каждого задания. Мы были лучшими студентками курса, но Наоми от природы была умнее меня. В лице Наоми я впервые поняла, что такое соперничество. Она была моей конкуренткой. Это подстегивало меня еще сильнее. Я хотела победить ее, и закипала каждый раз, когда это мне не удавалось. Наоми тоже постоянно трудилась, но для нее это была работа над собой; я же стремилась к победе.
Наоми прекрасно готовила. Она знала, что я мало ем, но специально добавляла в пищу жиры. Однажды она приготовила картофельно-гороховый суп, добавив в него втайне от меня сливки и оливковое масло. При этом она поклялась, что он постный. Она говорила, что в моем шоколадном напитке лишь ложечка обезжиренного питьевого шоколада, в то время как добавляла в него высококалорийный.
Никто не хотел говорить со мной об особенностях моего питания, а когда кто-то все же решался, я отвечала, что моя худоба – результат экзотической болезни, которую я подцепила в Азии. Я видела, что мое окружение обеспокоено, но необходимость контролировать то, что я ем, была важнее. Я начала плавать, а потом занялась водным поло. Это было отвратительно – я не могла бросать мяч, не могла его ловить, и в бассейне невозможно было утаить мой недостаток веса – меня легко сносило волной. Вдобавок в воде я ужасно мерзла. Я играла, потому что это позволяло мне без остановки плавать, да и было с кем общаться. Я употребляла сравнительно немного алкоголя, но постоянно ходила в паб знакомиться с людьми. В остальное время я до самой ночи корпела над своей магистерской диссертацией, а затем вставала на рассвете и шла на пробежку.
Я вела нездоровый образ жизни, но не могла остановиться. Работа без остановок – это зависимость, анорексия – тоже зависимость. Все началось с простого – беспокойства за свое тело. Но когда ты одержим, это превращается в состязание с самим собой. Каждый день я старалась есть меньше, чем в предыдущий, и радовалась, когда добивалась успеха. Если мне это не удавалось, значит я поддавалась искушению. Это было проявлением слабости. Иногда на вечеринках я набрасывалась на чипсы и картошку-фри и потом ругала себя за это. А значит, далее следовало наказание.
Но оно наступало и само собой. Мое тело чувствовало напряжение. Иногда я просыпалась посреди ночи от боли в челюстях – скрипела зубами. Таким образом сказывалось отчасти перенапряжение в учебе, отчасти влияние анорексии на сон. Я и сейчас на ночь надеваю капу.
Мои волосы сначала стали сухими, затем начали выпадать. Я поливала их кондиционером. Тем временем на теле вырос пушок. Прекратились месячные. Я знала, что уже слишком худа, но не могла остановиться. Я хотела избавиться от этой удавки, ведь она опустошала меня. Меньше есть может быть средством к достижению цели, но в случае с анорексией это становится самой целью. Перспектива теряется. Да, я осознавала, что слишком худа, но не понимала, насколько плохо выгляжу. Ты не видишь в зеркале то, что видят другие. Обеспокоенные друзья говорят, что ты выглядишь похудевшей, но это именно то, что анорексик хочет услышать. Когда люди мне это говорили, я думала: «Отлично!»
В конце концов, мне помогла моя семья. И еще фотография.
Родители знали, что мои пищевые привычки изменились и я стала вегетарианкой (в стремлении угодить всем мама запекла для меня на Рождество орехи). Впрочем, летом 2001 года им стало понятно, что у меня проблемы. Как-то они приехали ко мне в гости на выходные и мы отправились погулять. Я видела, что они смотрят на меня с беспокойством, и что-то во мне щелкнуло. Спустя пару дней я напечатала несколько фотографий с прогулки. Я была в шоке, когда увидела себя на фото. Для меня, привыкшей к своему отражению в зеркале, стало откровением, какая же я на самом деле худая и болезненная. Я выглядела ужасно.
Позвонив родителям, все им рассказала и разрыдалась.
«Я приеду и заберу тебя», – сказал папа.
Он действительно приехал в Манчестер и забрал меня в Норфолк. Занятия к тому времени закончились, я работала над дипломом, который нужно было сдавать в октябре. Папа отпросился с работы, и я жила дома примерно неделю.
«Не нужно ничего говорить, – сказал он. – Я просто хочу побыть с тобой».
Я объяснила ему все, как могла. Всего он, конечно же, не понял, но на протяжении этих дней очень поддерживал меня. Для него все, что происходило со мной, было чем-то диковинным. Он не знал, как с этим разобраться. Неспособность помочь была для него невыносимой.
«Крисси, у тебя же столько всего есть, – говорил он. – Ты красивая, умная, с прекрасным телом. Я не могу понять, зачем ты делаешь это с собой».
Он был в растерянности, но для меня было достаточно того, что мы вместе и я могла с ним поговорить.
Мы пошли погулять и зашли в кофейню. Он заказал торт и попытался уговорить меня съесть кусочек.
«Папа, я не могу, – сказала я. – Я не могу».
«Крисси, я не знаю, что для тебя сделать. Не знаю, как помочь». И он заплакал.
Я никогда не видела, чтобы отец плакал. Это разрывало мне сердце. Мне было не по себе от осознания того, сколько неприятностей я доставила ему и маме.
Но окончательно добил меня брат. Я поехала к нему в гости в Гринвич, где он учился. Мы много говорили о моей проблеме, он всегда сочувствовал мне и оказывал поддержку, но на этот раз брат был со мной так тверд, как только мог. Именно это мне и было нужно.
«Ты такая эгоистка, – сказал он. – Посмотри, что ты наделала. Ты разбиваешь отцу сердце. И маме тоже. Думаешь, твои проблемы – только твои? А вот и нет. Это проблемы всей семьи. Тебе наплевать, что происходит из-за тебя со всеми остальными».
Он атаковал меня со всех фронтов. Это случалось не впервые, но в этот раз я даже не подумала защищаться. Я промолчала, потому что знала, что он прав. Мэтти помог мне сильнее, чем мог подумать. Он открыл мне глаза на то, что происходит со мной. Возможно, тогда я не подала виду, но моя благодарность ему за то, что он сделал, по сей день бесконечна.
Возможно, именно время, проведенное с братом, помогло (да и продолжает помогать) мне понимать, как научиться ценить свое тело. Я – плоть и кровь своих родителей. Если я ненавижу свое отражение в зеркале, это означает, что косвенно я критикую их. А критиковать их – самое абсурдное, что может быть, ведь они те, кого я люблю и уважаю больше всех на свете. С другой стороны, если я так сильно люблю своих родителей, что само собой разу меется, следовательно, я должна любить или хотя бы ценить собственное тело, себя.
А это возвращает нас к моему новогоднему списку, к пункту, с которым я не справилась: быть терпимой к своим слабостям. Мне все еще нужно учиться быть добрее к себе. То время в конце учебы стало для меня переломным моментом в этом отношении, как и во многих других. Но я так и не смогла избавиться от склонности к самокритике. То есть мне не столько нужно принимать свои слабости, сколько понимать: то, за что я наказываю себя, вовсе не слабость. У меня неправильное представление о ней. Если я проигрываю в гонке – это слабость. Если тренировка прошла плохо – это слабость. Для меня все, что не дотягивает до идеала, – это слабость.
По крайней мере сейчас я понимаю проблему. Важнейшим этапом для меня стало научиться воспринимать свое тело не как объект для манипуляций, а как неотъемлемую часть меня самой. Говоря простыми словами, я вдруг увидела, сколько вреда причиняю своему телу, не питаясь нормально. Я не уверена, что можно окончательно излечиться от нарушений пищевого поведения, но ключевым для меня было научиться правильно относиться к своему телу. То, что я воспринимала раньше как нечто в упаковке из кожи, стало для меня цельной системой.
Переход на более здоровое питание дался мне с большим трудом. В июне семестр закончился. На время до защиты диплома в конце сентября (моя тема была «Меняющееся государство Индонезия») мы вместе с моим другом Ричем переехали в новую квартиру. Он был вегетарианцем и к тому же настоящим профи на кухне. Благодаря пище, которую он готовил, я обрела внутреннее равновесие.
Но от чего я не отказывалась, так это от работы. Рич, тоже получавший магистерскую степень, удивлялся тому, как много и напряженно я работаю. Но это была энергия, направленная в позитивное русло: я окончила университет с отличием. Наоми тоже. Я не знаю, у кого из нас был выше балл. Это уже не имело особого значения, что само по себе было признаком прогресса.
Глава 4
Проведя два месяца в Новой Зеландии, я полетела в Сидней. У меня была рабочая виза, и я планировала на некоторое время поселиться там. Предварительно запланированные четыре месяца в итоге и переросли в одиннадцать. Я обосновалась в трехкомнатной квартире в Бонди вместе с еще одиннадцатью «квартирантами», включая моего кузена Тима и нашего общего друга Иена, более известного как Изи. Наверное, подобный образ жизни не располагал к продолжению карьеры юриста, но я все же смогла устроиться на работу в юридическую фирму Sydney, Heidtmanand Co. в качестве секретаря и помощника юриста. Моим начальником была замечательная женщина по имени Пенни Кейбл. Она была утонченной и очаровательной, всегда безупречно одетой. Мы сразу сошлись характерами, но, хотя мне и нравилось работать под ее началом, я начинала сомневаться в том, что карьера юриста – это для меня. Я написала письмо в Lovells и попросила отложить мой контракт о сотрудничестве и обучении в Ноттингеме на год. Они согласились. У меня появилось время, чтобы наслаждаться жизнью в Сиднее, и возможность отсрочить принятие столь важного для меня решения.
Я осознала, что одна из причин, почему я выбрала юриспруденцию, заключалась в том, чтобы говорить людям, что я – юрист. Таким образом, я превращала свои академические достижения в профессию. Все усилия, которые я прилагала в школе и университете, оправдывались высокооплачиваемой работой, которая делала бы из меня человека.
Сейчас же я осознавала проблемы подобных рассуждений. «Мне необходимо поработать с некоторыми своими недостатками, – писала я в дневнике. – Один из них – стремление завоевать уважение и одобрение окружающих. Думаю, что это связано с недостатком внутренней уверенности – мне постоянно требуется поддержка. Странно, ведь я уверена, что люди воспринимают меня иначе».
Спустя год после окончания университета я начала испытывать недостаток в чувстве удовлетворенности, которое возникает, когда ты упорно работаешь. Я скучала по творчеству и обучению, по умственной работе. Примерно в это время мой 93-летний дедушка Генри опубликовал свои мемуары «Конец есть начало». Захотела бы я написать мемуары, если бы потратила всю жизнь на одобрения других людей? «На смертном одре, – писала я, – никто не мечтает провести больше времени за компьютером».
Я спросила совета у друзей – Пенни, Джуд, Джона Сэдлера. Джуд прислала мне письмо из ЮАР со словами: «Ты меняешься и перестаешь быть тем человеком, который уезжал из дома. Думаю, тебе нужно продолжить путешествовать, пока ты не поймешь, что́ тебя волнует. Не беспокойся о времени, которое ты тратишь сейчас: оно необходимо для того, чтобы вырасти как личность и узнать себя с разных сторон. Есть столько возможностей! Реши, куда хочешь отправиться, и сделай это».
Она подписалась «С любовью, мама», как делала всегда и до сих пор продолжает делать.
Я задумалась, не стоит ли мне совсем бросить юриспруденцию. Победа чувств над разумом (что тем не менее подразумевало, что мне нужно подтвердить свою квалификацию и не лишать себя имевшихся возможностей) была основной причиной этих сомнений, но я не отрицаю, что жизнь в Сиднее не склоняла меня к консервативному решению.
Эти 11 месяцев были для меня особенным временем. Я настроилась на активную общественную жизнь. Мне очень нравилась альтернативная музыка, в частности панк-рок, я ходила на бесконечные концерты и фестивали на открытом воздухе. И ела и пила больше, чем когда-либо в жизни.
Я набирала вес, но в отличие от того, что было в Африке, меня это беспокоило. В первые пару месяцев Стивен путешествовал. Пока его не было, я решила перестать есть всякую дрянь, сбросить вес и хорошо выглядеть ко времени его возвращения – июню. Когда он приехал, мы отправились вдоль восточного побережья в старенькой машинке, которую называли «Балларат» в честь одного австралийского города. В конце июля Стив уехал из Сиднея. Мы расстались, я пребывала в расстроенных чувствах. Чтобы отвлечься, я начала бегать.
В Бонди много красивых людей. Все они худые и подтянутые. Вскоре я начала испытывать знакомое беспокойство относительно своего тела. Но и тяга к пляжам и океану была не меньше. В итоге я вновь открыла для себя любовь к спорту. Если ты любишь спорт, Австралия – отличное место.
В августе, поддавшись минутной прихоти, я записалась на City2Surf, 14-километровый забег. «Решение самоубийцы! – писала я в дневнике. – Уверена, что не смогу пробежать, но все равно попробую!»
Сколько шуму я подняла! Теперь это кажется смешным. Сам забег подарил мне душевный подъем. Меня смела атмосфера соревнования и 50 тысяч его участников. Потрясающий опыт. «В конце я ни о чем не беспокоилась, – писала я. – Забег прошел отлично, лучше, чем я могла надеяться. Я поймала ритм и следовала ему». Вдохновленная этим, я начала бегать вдоль пляжей и утесов, хотя в то время даже получасовая пробежка казалась мне долгой.
Я научилась кататься на серфе, несмотря на то что мне потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться просто стоять на доске. Я не сдавалась, упражнялась каждый день, невзирая на боль и унижение, причиняемые океанской стихией. Я была рада болтаться на волнах. Также я вернулась к плаванию и приняла участие в двухкилометровом заплыве. Он дался мне куда легче, чем я думала. Я пришла четвертой или пятой в группе. Тогда я решила, что, возможно, стоит тренироваться чуть интенсивнее.
Сидней был полон энергетикой нового тысячелетия. Я чувствовала, что перемены происходят и внутри меня. Я записала в дневнике свои мечты на 2000 год: «Быть довольной собой и приносить радость другим. Быть уверенной в самой себе и придавать уверенности в себе другим. Улыбаться, серфить, смеяться и заставлять смеяться других. Больше читать. Стараться быть терпимее к своим слабостям и слабостям других, не быть такой требовательной к себе. Думаю, что главное – делать людей счастливыми. И перестать грызть ногти».
Остальные пункты больше отражают направление, в котором движется моя жизнь, особенно те, что касаются счастья других. Есть большая разница между этим стремлением и другим, связанным с желанием добиться одобрения от других. Я столько всего получила от людей и всегда хотела в ответ сделать их счастливыми. Тогда это было моей мантрой, остается ею и сейчас. Едва ли не в большей степени, чем все остальное. Это и побудило меня заняться юриспруденцией. Я могла быть не согласна с интересами компаний, их правилами или с тем, что за стремление сделать людей счастливыми следует брать 200–300 фунтов в час.
Неожиданно я поняла, что мне следует получить степень магистра в области международных отношений. Я была почти уверена, что хочу заниматься вопросами, связанными с помощью другим людям, а это был один из общепринятых способов. Мысли об этом приводили меня в радостное возбуждение. Мне было интересно, я чувствовала, что могу добиться успеха. 17 января 2000 года, послушав Джона Сэдлера, я решила этим заняться. Из Сиднея я отправила заявку в Англию и была принята в Манчестерский университет. Основной проблемой было отсутствие у меня денег, но я умудрилась получить стипендию в 10 тысяч фунтов от Economic and Social Research Council.
Я уехала из Сиднея в марте и полгода в одиночку путешествовала по Азии. Это было прекрасным временем, я встретила огромное количество замечательных людей. Я стремилась выполнить один из пунктов своей программы – быть более толерантной по отношению к другим. Когда ты растешь, твои друзья очень похожи на тебя, особенно в Норфолке. Но чем шире становился мой взгляд на мир, тем больше я замечала самых разных людей. Они носили другую одежду и верили в другие ценности. Возможно, я не была во всем согласна с ними, но я научилась принимать их как должное. Сейчас я горжусь тем, что круг моих друзей очень разнообразен. Признаться, я все еще не слишком терпима к курильщикам, но работаю над этим.
В Азии я путешествовала по Индонезии (стране, по которой я написала дипломную работу, настолько влюбилась в нее), Малайзии, Таиланду, Лаосу, Бирме и Индии. В Лаосе я стала вегетарианкой. Визг свиней, когда их забивали прямо перед нами и тут же жарили, был последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Но еще до этого здоровое питание стало иметь для меня большее значение, чем в Австралии. Дело было не в весе, а в том, что можно извлечь из еды. Свежие фрукты и овощи, приготовленные в воке, здесь были в изобилии – они и стали основой моего рациона.
Я вернулась из Азии за 11 дней до начала занятий – образец добродетели здорового питания, радуясь возвращению к студенческой жизни. В начале сентября 2000 года папа отвез меня в Манчестер.
Но теперь идея здорового питания превратила меня в свою игрушку. Все началось с постоянного чтения этикеток. После возвращения на Запад мне пришлось быть осторожной, чтобы следовать здоровому образу жизни, который я вела в Азии. Я уже поняла, что мне нравится быть стройной, и не собиралась возвращаться к декадентскому образу жизни, который я вела в Австралии. Я не хотела, чтобы кто-нибудь говорил мне даже безобидное «Ты неплохо выглядишь». Ведь все мы знаем, что скрывается за этим эвфемизмом. Я с энтузиазмом продолжила заниматься фитнесом и вдобавок к этому начала бегать. Я была одержима бегом – по ранним утрам носилась сквозь туман в Виктория-парке в старых кроссовках и поношенной спортивной форме. Не стоит и говорить, что вес продолжал снижаться.
Я вернулась к своему режиму неослабевающего давления, но на этот раз он пожирал меня еще быстрее. Моей лучшей подругой на курсе была Наоми Хамфриз, обладательница диплома Оксфорда с отличными оценками по философии, политике и экономике. Тогда я этого еще не знала, но она говорит, что ее ужасно веселило, когда я состязалась с ней в выполнении каждого задания. Мы были лучшими студентками курса, но Наоми от природы была умнее меня. В лице Наоми я впервые поняла, что такое соперничество. Она была моей конкуренткой. Это подстегивало меня еще сильнее. Я хотела победить ее, и закипала каждый раз, когда это мне не удавалось. Наоми тоже постоянно трудилась, но для нее это была работа над собой; я же стремилась к победе.
Наоми прекрасно готовила. Она знала, что я мало ем, но специально добавляла в пищу жиры. Однажды она приготовила картофельно-гороховый суп, добавив в него втайне от меня сливки и оливковое масло. При этом она поклялась, что он постный. Она говорила, что в моем шоколадном напитке лишь ложечка обезжиренного питьевого шоколада, в то время как добавляла в него высококалорийный.
Никто не хотел говорить со мной об особенностях моего питания, а когда кто-то все же решался, я отвечала, что моя худоба – результат экзотической болезни, которую я подцепила в Азии. Я видела, что мое окружение обеспокоено, но необходимость контролировать то, что я ем, была важнее. Я начала плавать, а потом занялась водным поло. Это было отвратительно – я не могла бросать мяч, не могла его ловить, и в бассейне невозможно было утаить мой недостаток веса – меня легко сносило волной. Вдобавок в воде я ужасно мерзла. Я играла, потому что это позволяло мне без остановки плавать, да и было с кем общаться. Я употребляла сравнительно немного алкоголя, но постоянно ходила в паб знакомиться с людьми. В остальное время я до самой ночи корпела над своей магистерской диссертацией, а затем вставала на рассвете и шла на пробежку.
Я вела нездоровый образ жизни, но не могла остановиться. Работа без остановок – это зависимость, анорексия – тоже зависимость. Все началось с простого – беспокойства за свое тело. Но когда ты одержим, это превращается в состязание с самим собой. Каждый день я старалась есть меньше, чем в предыдущий, и радовалась, когда добивалась успеха. Если мне это не удавалось, значит я поддавалась искушению. Это было проявлением слабости. Иногда на вечеринках я набрасывалась на чипсы и картошку-фри и потом ругала себя за это. А значит, далее следовало наказание.
Но оно наступало и само собой. Мое тело чувствовало напряжение. Иногда я просыпалась посреди ночи от боли в челюстях – скрипела зубами. Таким образом сказывалось отчасти перенапряжение в учебе, отчасти влияние анорексии на сон. Я и сейчас на ночь надеваю капу.
Мои волосы сначала стали сухими, затем начали выпадать. Я поливала их кондиционером. Тем временем на теле вырос пушок. Прекратились месячные. Я знала, что уже слишком худа, но не могла остановиться. Я хотела избавиться от этой удавки, ведь она опустошала меня. Меньше есть может быть средством к достижению цели, но в случае с анорексией это становится самой целью. Перспектива теряется. Да, я осознавала, что слишком худа, но не понимала, насколько плохо выгляжу. Ты не видишь в зеркале то, что видят другие. Обеспокоенные друзья говорят, что ты выглядишь похудевшей, но это именно то, что анорексик хочет услышать. Когда люди мне это говорили, я думала: «Отлично!»
В конце концов, мне помогла моя семья. И еще фотография.
Родители знали, что мои пищевые привычки изменились и я стала вегетарианкой (в стремлении угодить всем мама запекла для меня на Рождество орехи). Впрочем, летом 2001 года им стало понятно, что у меня проблемы. Как-то они приехали ко мне в гости на выходные и мы отправились погулять. Я видела, что они смотрят на меня с беспокойством, и что-то во мне щелкнуло. Спустя пару дней я напечатала несколько фотографий с прогулки. Я была в шоке, когда увидела себя на фото. Для меня, привыкшей к своему отражению в зеркале, стало откровением, какая же я на самом деле худая и болезненная. Я выглядела ужасно.
Позвонив родителям, все им рассказала и разрыдалась.
«Я приеду и заберу тебя», – сказал папа.
Он действительно приехал в Манчестер и забрал меня в Норфолк. Занятия к тому времени закончились, я работала над дипломом, который нужно было сдавать в октябре. Папа отпросился с работы, и я жила дома примерно неделю.
«Не нужно ничего говорить, – сказал он. – Я просто хочу побыть с тобой».
Я объяснила ему все, как могла. Всего он, конечно же, не понял, но на протяжении этих дней очень поддерживал меня. Для него все, что происходило со мной, было чем-то диковинным. Он не знал, как с этим разобраться. Неспособность помочь была для него невыносимой.
«Крисси, у тебя же столько всего есть, – говорил он. – Ты красивая, умная, с прекрасным телом. Я не могу понять, зачем ты делаешь это с собой».
Он был в растерянности, но для меня было достаточно того, что мы вместе и я могла с ним поговорить.
Мы пошли погулять и зашли в кофейню. Он заказал торт и попытался уговорить меня съесть кусочек.
«Папа, я не могу, – сказала я. – Я не могу».
«Крисси, я не знаю, что для тебя сделать. Не знаю, как помочь». И он заплакал.
Я никогда не видела, чтобы отец плакал. Это разрывало мне сердце. Мне было не по себе от осознания того, сколько неприятностей я доставила ему и маме.
Но окончательно добил меня брат. Я поехала к нему в гости в Гринвич, где он учился. Мы много говорили о моей проблеме, он всегда сочувствовал мне и оказывал поддержку, но на этот раз брат был со мной так тверд, как только мог. Именно это мне и было нужно.
«Ты такая эгоистка, – сказал он. – Посмотри, что ты наделала. Ты разбиваешь отцу сердце. И маме тоже. Думаешь, твои проблемы – только твои? А вот и нет. Это проблемы всей семьи. Тебе наплевать, что происходит из-за тебя со всеми остальными».
Он атаковал меня со всех фронтов. Это случалось не впервые, но в этот раз я даже не подумала защищаться. Я промолчала, потому что знала, что он прав. Мэтти помог мне сильнее, чем мог подумать. Он открыл мне глаза на то, что происходит со мной. Возможно, тогда я не подала виду, но моя благодарность ему за то, что он сделал, по сей день бесконечна.
Возможно, именно время, проведенное с братом, помогло (да и продолжает помогать) мне понимать, как научиться ценить свое тело. Я – плоть и кровь своих родителей. Если я ненавижу свое отражение в зеркале, это означает, что косвенно я критикую их. А критиковать их – самое абсурдное, что может быть, ведь они те, кого я люблю и уважаю больше всех на свете. С другой стороны, если я так сильно люблю своих родителей, что само собой разу меется, следовательно, я должна любить или хотя бы ценить собственное тело, себя.
А это возвращает нас к моему новогоднему списку, к пункту, с которым я не справилась: быть терпимой к своим слабостям. Мне все еще нужно учиться быть добрее к себе. То время в конце учебы стало для меня переломным моментом в этом отношении, как и во многих других. Но я так и не смогла избавиться от склонности к самокритике. То есть мне не столько нужно принимать свои слабости, сколько понимать: то, за что я наказываю себя, вовсе не слабость. У меня неправильное представление о ней. Если я проигрываю в гонке – это слабость. Если тренировка прошла плохо – это слабость. Для меня все, что не дотягивает до идеала, – это слабость.
По крайней мере сейчас я понимаю проблему. Важнейшим этапом для меня стало научиться воспринимать свое тело не как объект для манипуляций, а как неотъемлемую часть меня самой. Говоря простыми словами, я вдруг увидела, сколько вреда причиняю своему телу, не питаясь нормально. Я не уверена, что можно окончательно излечиться от нарушений пищевого поведения, но ключевым для меня было научиться правильно относиться к своему телу. То, что я воспринимала раньше как нечто в упаковке из кожи, стало для меня цельной системой.
Переход на более здоровое питание дался мне с большим трудом. В июне семестр закончился. На время до защиты диплома в конце сентября (моя тема была «Меняющееся государство Индонезия») мы вместе с моим другом Ричем переехали в новую квартиру. Он был вегетарианцем и к тому же настоящим профи на кухне. Благодаря пище, которую он готовил, я обрела внутреннее равновесие.
Но от чего я не отказывалась, так это от работы. Рич, тоже получавший магистерскую степень, удивлялся тому, как много и напряженно я работаю. Но это была энергия, направленная в позитивное русло: я окончила университет с отличием. Наоми тоже. Я не знаю, у кого из нас был выше балл. Это уже не имело особого значения, что само по себе было признаком прогресса.
Глава 4
Развитие
Мне интересно читать дневники, которые я вела во время своих путешествий. В июне 1999 года я оплакивала свое желание постоянно угождать людям. Спустя пять месяцев я поменяла это стремление на принцип «делать людей счастливыми». Возможно, эти намерения кажутся кому-то одним и тем же, но я так не считаю. Первое связано с беспокойством о том, что думают о тебе другие. Второе – с желанием отдавать.
Я могла бы сказать, что моей жизнью управляют две силы – одержимость контролировать и работать над собой и забота о других людях и их судьбах. Из последнего и произрастает (возможно, подпитываемое первым) мое стремление к сотрудничеству. Я называю это сотрудничеством, поскольку это понятие используется в политике, звучит на университетских лекциях, но на самом деле за ним есть лишь желание помогать людям и делать мир лучше. Оно сыграло огромную роль в моей жизни.
Это была эра Band Aid и Live Aid. Видео из Африки заставляло меня плакать, и я помню, как клялась сделать что-нибудь, чтобы помочь этим людям. Я была фанаткой Blue Peter, и один из эпизодов 1986 года произвел на меня особое впечатление. Речь шла о голоде в Эфиопии и катаракте, которая ослепляет множество эфиопов. Я пошла на кухню и спросила маму, можем ли мы организовать в деревне благотворительную распродажу. Я написала письмо в редакцию Blue Peter о том, в каком смятении нахожусь и как хочу помочь. Они отправили мне плакаты и информационный бюллетень, и мы начали планировать распродажу. Она прошла успешно – мы собрали 173 фунта, неплохо для середины 1980-х. Я была счастлива от того, что мне подарили мой первый значок Blue Peter. Он до сих пор у меня. И все остальные тоже (на первом я не остановилась).
Телевизионные сюжеты дали мне представление о внешнем мире, о существовании неравенства, нищеты, войны, болезней и голода. Я также поняла, что так не должно быть, что у нас есть силы все изменить, сделать мир лучше. У нас есть выбор. Впрочем, в одном можно быть уверенным: если ничего не делать, все останется по-прежнему.
Успех благотворительной распродажи приободрил меня, я начала планировать новые проекты по сбору средств, организовала в деревне субботник (я ненавидела мусор). Затем написала пьесу по мотивам сказки про Аладдина, ее поставили в начальной школе.
В юности и ранней молодости я занималась другими вещами: учебой, общением с людьми, но страсть помогать другим так и не покинула меня. Это было причиной, по которой я провела два лета в Бостоне, обучая детей плавать. Им было от трех до десяти лет, и меня вдохновляло то, как растут их уверенность и энтузиазм.
Я помню мальчика по имени Уэлком Бендер. Ему было четыре года, он не общался с другими детьми, хотя был очень умным ребенком. Когда дело доходило до рассуждений о Солнечной системе, он был едва ли не гением. А еще он боялся воды. Со временем я завоевала его доверие, он стал увереннее и, наконец, научился плавать. Его случай запомнился мне больше всего из-за его боязни воды: он преодолел свой страх. Подобный путь проходили все дети в лагере. Я смотрела, как они открывают что-то в себе, и понимала, какой прекрасный инструмент в становлении человека – спорт.
Мне довелось способствовать этому процессу, контролировать его. Это напомнило мне о том, как прекрасно менять чью-то жизнь. Когда ты получаешь письма и рисунки от детей и их родителей в благодарность за помощь, это трогает до слез. Я до сих пор их все храню.
Как бы ваша молодость ни была полна страстей и стремлений, они выплескиваются в неупорядоченную деятельность. Стремления должны сформировать вашу взрослую жизнь, Для этого нужно время, чтобы собрать и связать их воедино. Это и произошло, пока я путешествовала.
Все началось с Африки, где меня вдохновляла Джуд и ее уникальный взгляд на мир. Я увидела, как бедны местные жители и как богата их культура, неподдельны их эмоции, и это произвело на меня колоссальное впечатление.
Так же и с историей. Меня поразила наскальная живопись в Национальном парке Матобо в Зимбабве, созданная бушменами десятки тысяч лет назад с помощью гематита и желчи животных. В слезах я слушала рассказ гида о том, как «цивилизация» разрушила образ жизни бушменов. Я почувствовала эмоциональную связь с природой и злость от того, что целый жизненный уклад был разрушен, ценность которого «цивилизация» не могла постичь.
В начале нашего путешествия по Африке я обзавелась привычкой раздавать местным жителям авторучки, пока не поняла, что это никак не поможет им в жизни. Ручки не растут на деревьях и рано или поздно перестанут писать. Если их раздавать просто так, это выработает у людей зависимость и жадность. Затем в Занзибаре я увидела ребенка в футболке «Макдоналдс». Я начала задумываться о концепции «сотрудничества» и глубинных причинах нищеты, включая роль Запада в ее увековечивании. «Мы раздаем местным жителям подарки, – писала я в своем дневнике, – возможно, для того, чтобы справиться с чувством вины и почувствовать себя лучше, хотя это и не помогает людям. В долговременной перспективе это негативно влияет на их развитие».
Но наибольшее влияние на меня оказали шесть месяцев, проведенные в Азии. К тому времени я уже решила получить магистерскую степень в области международных отношений. Поездка в Индонезию вскоре после принятия этого решения была важным шагом. Я тут же влюбилась в эту страну – буйная зелень, рисовые поля, храмы, декоративно-прикладное искусство, киоски с местной едой, вулканы и бирюзовые озера, миски из банановых листьев с благовониями и цветами, куда бы я ни пошла. Я чувствовала себя соблазненной. Мой роман с Индонезией был бурным. Но он показал мне нечто неизвестное и ужасающее.
Мы съездили на остров Сиберут, к западу от острова Ява, и прошлись по деревням, нетронутым западной цивилизацией. Их окружали непроходимые зеленые джунгли, сквозь которые возможно было передвигаться только на маленьких, сделанных вручную деревянных каноэ. Мы жили в домах, построенных на сваях. Местные жители были одеты в набедренные повязки из листьев, а их тела покрывали татуировки, сделанные острым гвоздем с помощью смеси из пепла и сока сахарного тростника. Во время одной из прогулок в джунглях у меня развалился ботинок, мне пришлось весь день ходить босиком по грязи, листве, которые будто бы целиком состояли из чего-то острого. Местные делали это каждый день. Полностью погрузиться в жизнь местных жителей было легко, если не считать того, что этого не могло произойти. Я страдала от обычной дилеммы современного «западного» путешественника: испытывала дискомфорт от того, что делала, и в то же время не хотела упустить возможность побывать в подобных сообществах.
Я могла бы сказать, что моей жизнью управляют две силы – одержимость контролировать и работать над собой и забота о других людях и их судьбах. Из последнего и произрастает (возможно, подпитываемое первым) мое стремление к сотрудничеству. Я называю это сотрудничеством, поскольку это понятие используется в политике, звучит на университетских лекциях, но на самом деле за ним есть лишь желание помогать людям и делать мир лучше. Оно сыграло огромную роль в моей жизни.
Это была эра Band Aid и Live Aid. Видео из Африки заставляло меня плакать, и я помню, как клялась сделать что-нибудь, чтобы помочь этим людям. Я была фанаткой Blue Peter, и один из эпизодов 1986 года произвел на меня особое впечатление. Речь шла о голоде в Эфиопии и катаракте, которая ослепляет множество эфиопов. Я пошла на кухню и спросила маму, можем ли мы организовать в деревне благотворительную распродажу. Я написала письмо в редакцию Blue Peter о том, в каком смятении нахожусь и как хочу помочь. Они отправили мне плакаты и информационный бюллетень, и мы начали планировать распродажу. Она прошла успешно – мы собрали 173 фунта, неплохо для середины 1980-х. Я была счастлива от того, что мне подарили мой первый значок Blue Peter. Он до сих пор у меня. И все остальные тоже (на первом я не остановилась).
Телевизионные сюжеты дали мне представление о внешнем мире, о существовании неравенства, нищеты, войны, болезней и голода. Я также поняла, что так не должно быть, что у нас есть силы все изменить, сделать мир лучше. У нас есть выбор. Впрочем, в одном можно быть уверенным: если ничего не делать, все останется по-прежнему.
Успех благотворительной распродажи приободрил меня, я начала планировать новые проекты по сбору средств, организовала в деревне субботник (я ненавидела мусор). Затем написала пьесу по мотивам сказки про Аладдина, ее поставили в начальной школе.
В юности и ранней молодости я занималась другими вещами: учебой, общением с людьми, но страсть помогать другим так и не покинула меня. Это было причиной, по которой я провела два лета в Бостоне, обучая детей плавать. Им было от трех до десяти лет, и меня вдохновляло то, как растут их уверенность и энтузиазм.
Я помню мальчика по имени Уэлком Бендер. Ему было четыре года, он не общался с другими детьми, хотя был очень умным ребенком. Когда дело доходило до рассуждений о Солнечной системе, он был едва ли не гением. А еще он боялся воды. Со временем я завоевала его доверие, он стал увереннее и, наконец, научился плавать. Его случай запомнился мне больше всего из-за его боязни воды: он преодолел свой страх. Подобный путь проходили все дети в лагере. Я смотрела, как они открывают что-то в себе, и понимала, какой прекрасный инструмент в становлении человека – спорт.
Мне довелось способствовать этому процессу, контролировать его. Это напомнило мне о том, как прекрасно менять чью-то жизнь. Когда ты получаешь письма и рисунки от детей и их родителей в благодарность за помощь, это трогает до слез. Я до сих пор их все храню.
Как бы ваша молодость ни была полна страстей и стремлений, они выплескиваются в неупорядоченную деятельность. Стремления должны сформировать вашу взрослую жизнь, Для этого нужно время, чтобы собрать и связать их воедино. Это и произошло, пока я путешествовала.
Все началось с Африки, где меня вдохновляла Джуд и ее уникальный взгляд на мир. Я увидела, как бедны местные жители и как богата их культура, неподдельны их эмоции, и это произвело на меня колоссальное впечатление.
Так же и с историей. Меня поразила наскальная живопись в Национальном парке Матобо в Зимбабве, созданная бушменами десятки тысяч лет назад с помощью гематита и желчи животных. В слезах я слушала рассказ гида о том, как «цивилизация» разрушила образ жизни бушменов. Я почувствовала эмоциональную связь с природой и злость от того, что целый жизненный уклад был разрушен, ценность которого «цивилизация» не могла постичь.
В начале нашего путешествия по Африке я обзавелась привычкой раздавать местным жителям авторучки, пока не поняла, что это никак не поможет им в жизни. Ручки не растут на деревьях и рано или поздно перестанут писать. Если их раздавать просто так, это выработает у людей зависимость и жадность. Затем в Занзибаре я увидела ребенка в футболке «Макдоналдс». Я начала задумываться о концепции «сотрудничества» и глубинных причинах нищеты, включая роль Запада в ее увековечивании. «Мы раздаем местным жителям подарки, – писала я в своем дневнике, – возможно, для того, чтобы справиться с чувством вины и почувствовать себя лучше, хотя это и не помогает людям. В долговременной перспективе это негативно влияет на их развитие».
Но наибольшее влияние на меня оказали шесть месяцев, проведенные в Азии. К тому времени я уже решила получить магистерскую степень в области международных отношений. Поездка в Индонезию вскоре после принятия этого решения была важным шагом. Я тут же влюбилась в эту страну – буйная зелень, рисовые поля, храмы, декоративно-прикладное искусство, киоски с местной едой, вулканы и бирюзовые озера, миски из банановых листьев с благовониями и цветами, куда бы я ни пошла. Я чувствовала себя соблазненной. Мой роман с Индонезией был бурным. Но он показал мне нечто неизвестное и ужасающее.
Мы съездили на остров Сиберут, к западу от острова Ява, и прошлись по деревням, нетронутым западной цивилизацией. Их окружали непроходимые зеленые джунгли, сквозь которые возможно было передвигаться только на маленьких, сделанных вручную деревянных каноэ. Мы жили в домах, построенных на сваях. Местные жители были одеты в набедренные повязки из листьев, а их тела покрывали татуировки, сделанные острым гвоздем с помощью смеси из пепла и сока сахарного тростника. Во время одной из прогулок в джунглях у меня развалился ботинок, мне пришлось весь день ходить босиком по грязи, листве, которые будто бы целиком состояли из чего-то острого. Местные делали это каждый день. Полностью погрузиться в жизнь местных жителей было легко, если не считать того, что этого не могло произойти. Я страдала от обычной дилеммы современного «западного» путешественника: испытывала дискомфорт от того, что делала, и в то же время не хотела упустить возможность побывать в подобных сообществах.