Страница:
— Дорогая моя! — Он встал, подошел к ней и, нагнувшись, коснулся губами ее волос.
— А теперь, — сказала дочь лорда Трентона, улыбаясь ему, — давай обсудим, что же нам предпринять? Надо добывать деньги.
Лицо Джереми снова окаменело.
— Не вижу как и где.
— Закладная на этот дом… О, понимаю, — быстро добавила она, — дом уже заложен. Как я глупа! Разумеется, ты сделал все, что мог, всюду, где было легко достать деньги, ты уже взял. Значит, вопрос о том, у кого можно взять в долг. Я думаю, возможность только одна. У жены Гордона — черноволосой Розалин.
Джереми с сомнением покачал головой.
— Нужна большая сумма… А трогать капитал Розалин не может. Она имеет право только пожизненно пользоваться процентами.
— Этого я не знала. Я думала, что деньги принадлежат ей без оговорок. Что же будет с капиталом после ее смерти?
— Деньги перейдут к ближайшим родственникам Гордона. То есть они будут разделены между мною, Лайонелом, Эделой и сыном Мориса — Роули.
— Вот как, перейдут к нам… — медленно сказала Фрэнсис.
Казалось, какая-то тень пронеслась по комнате… Как порыв холодного ветра, как смутная мысль.
Фрэнсис сказала:
— Ты мне об этом не говорил… Я думала, она получила их навсегда… и сможет оставить кому захочет…
— Нет, по закону 1925 года о наследовании имущества, оставленного без завещания…
Фрэнсис вряд ли слушала его объяснения. Когда он кончил, она сказала:
— Едва ли это имеет для нас какое-нибудь значение. Мы умрем задолго до того, как она станет дамой средних лет. Сколько ей? Двадцать пять? Двадцать шесть? Она может прожить до семидесяти.
Джереми Клоуд неуверенно сказал:
— Мы могли бы попросить у нее взаймы — как у родственницы. Возможно, она щедрая, добрая девочка. Мы ведь так мало о ней знаем…
Фрэнсис сказала:
— Во всяком случае, мы отнеслись к ней довольно тепло и не язвили, как Эдела. Быть может, она захочет ответить нам тем же.
Муж предупредил ее:
— Но не должно быть ни малейшего намека на… э-э-э… то, зачем нужны эти деньги.
Фрэнсис нетерпеливо ответила:
— Ну, разумеется. Но беда в том, что придется иметь дело не с самой Розалин. Она всецело под влиянием своего брата.
— Отталкивающий молодой человек! — сказал Джереми.
Фрэнсис внезапно улыбнулась.
— О нет, — сказала она. — Наоборот, привлекательный. Полагаю, что при этом он не слишком разборчив в средствах. Но если на то пошло, я тоже не чересчур щепетильна!
Ее улыбка стала жесткой. Она посмотрела на мужа.
— Мы не поддадимся, Джереми, — сказала она. — Мы найдем выход из положения — даже если мне придется для этого ограбить банк!
— А теперь, — сказала дочь лорда Трентона, улыбаясь ему, — давай обсудим, что же нам предпринять? Надо добывать деньги.
Лицо Джереми снова окаменело.
— Не вижу как и где.
— Закладная на этот дом… О, понимаю, — быстро добавила она, — дом уже заложен. Как я глупа! Разумеется, ты сделал все, что мог, всюду, где было легко достать деньги, ты уже взял. Значит, вопрос о том, у кого можно взять в долг. Я думаю, возможность только одна. У жены Гордона — черноволосой Розалин.
Джереми с сомнением покачал головой.
— Нужна большая сумма… А трогать капитал Розалин не может. Она имеет право только пожизненно пользоваться процентами.
— Этого я не знала. Я думала, что деньги принадлежат ей без оговорок. Что же будет с капиталом после ее смерти?
— Деньги перейдут к ближайшим родственникам Гордона. То есть они будут разделены между мною, Лайонелом, Эделой и сыном Мориса — Роули.
— Вот как, перейдут к нам… — медленно сказала Фрэнсис.
Казалось, какая-то тень пронеслась по комнате… Как порыв холодного ветра, как смутная мысль.
Фрэнсис сказала:
— Ты мне об этом не говорил… Я думала, она получила их навсегда… и сможет оставить кому захочет…
— Нет, по закону 1925 года о наследовании имущества, оставленного без завещания…
Фрэнсис вряд ли слушала его объяснения. Когда он кончил, она сказала:
— Едва ли это имеет для нас какое-нибудь значение. Мы умрем задолго до того, как она станет дамой средних лет. Сколько ей? Двадцать пять? Двадцать шесть? Она может прожить до семидесяти.
Джереми Клоуд неуверенно сказал:
— Мы могли бы попросить у нее взаймы — как у родственницы. Возможно, она щедрая, добрая девочка. Мы ведь так мало о ней знаем…
Фрэнсис сказала:
— Во всяком случае, мы отнеслись к ней довольно тепло и не язвили, как Эдела. Быть может, она захочет ответить нам тем же.
Муж предупредил ее:
— Но не должно быть ни малейшего намека на… э-э-э… то, зачем нужны эти деньги.
Фрэнсис нетерпеливо ответила:
— Ну, разумеется. Но беда в том, что придется иметь дело не с самой Розалин. Она всецело под влиянием своего брата.
— Отталкивающий молодой человек! — сказал Джереми.
Фрэнсис внезапно улыбнулась.
— О нет, — сказала она. — Наоборот, привлекательный. Полагаю, что при этом он не слишком разборчив в средствах. Но если на то пошло, я тоже не чересчур щепетильна!
Ее улыбка стала жесткой. Она посмотрела на мужа.
— Мы не поддадимся, Джереми, — сказала она. — Мы найдем выход из положения — даже если мне придется для этого ограбить банк!
Глава 3
— Деньги! — сказала Лин.
Роули Клоуд кивнул. Это был коренастый молодой человек, загорелый, с задумчивыми голубыми глазами и очень светлыми волосами. Он отличался крайней медлительностью, которая казалась не врожденной, а нарочитой.
— Да, — сказал он. — Сейчас, кажется, все сводится к деньгам.
— А я думала, что у фермеров во время войны дела шли превосходно.
— Да, конечно, но этого не хватит надолго. Через год мы сползем на прежний уровень. Рабочих не найти, платить надо больше, все недовольны, никто не знает, чего, собственно, хочет. Только если ведешь хозяйство на широкую ногу — тогда, конечно, ничто не страшно. Старый Гордон это понимал. Именно так он хотел поставить дело, когда собирался в нем участвовать.
— А теперь?.. — спросила Лин.
Роули усмехнулся.
— А теперь миссис Гордон едет в Лондон и выбрасывает пару тысяч фунтов на норковую шубку.
— Но это… это грешно!
— О нет. — Он помолчал и сказал:
— Мне бы хотелось купить норковую шубку тебе, Лин…
— Что представляет собой Розалин, Роули? — Лин хотелось знать мнение сверстника.
— Ты увидишь ее сегодня. На вечеринке у дяди Лайонела и тети Кэтти.
— Да, знаю. Но мне интересно именно твое мнение. Мама говорит, что она полоумная.
Роули задумался.
— Ну, я бы тоже не сказал, что интеллект — ее сила. Но думаю, что она только кажется полоумной — из-за того, что слишком следит за собой.
— В чем же?
— О, во всем. Главным образом, следит за своим выговором — у нее, знаешь, сильный ирландский акцент. И еще — при выборе вилки. И при возникающих в разговоре литературных ассоциациях.
— Так она в самом деле совсем… необразованна?
Роули усмехнулся.
— Да, она не леди, если ты это имеешь в виду. У нее прелестные глаза и прекрасный цвет лица — я полагаю, на это и попался старый Гордон. Да к тому же у нее трогательно наивный вид. Не думаю, что это притворство, хотя, конечно, трудно сказать. Она всегда какая-то потерянная и предоставляет Дэвиду собой руководить.
— Дэвиду?
— Это ее братец. Могу поклясться, что зато уж он-то далеко не наивен…
— И Роули добавил:
— Он не слишком жалует нас.
— А с чего бы ему нас любить? — резко спросила Лин и добавила, поймав удивленный взгляд Роули:
— Я имею в виду, что и ты не любишь его.
— Разумеется, не люблю. Да и тебе он не понравится. Он не нашего круга.
— Ты не знаешь, Роули, кто мне нравится и кто не нравится. Я немало повидала за последние три года. Думаю, что мой кругозор расширился.
— Ты больше видела, чем я, это правда.
Он сказал это спокойно, но Лин внимательно взглянула на него. Что-то скрывалось за этим ровным тоном.
Он ответил ей твердым взглядом, лицо его не выражало никакого волнения.
Лин вспомнила, что всегда было нелегко узнать, о чем думает Роули.
Все в этом мире стало шиворот-навыворот, думала Лин. Раньше мужчина шел на войну, а женщина оставалась дома. А теперь получилось наоборот.
Из двух молодых людей, Роули и Джонни, один должен был остаться на ферме. Они бросили жребий — Джонни Вэвасаур пошел в армию. Он погиб почти сразу, в Норвегии. За всю войну Роули не уезжал от дому дальше, чем за две мили.
А она, Лин, побывала в Египте, в Северной Африке, на Сицилии. Не раз ей пришлось бывать под огнем.
И вот теперь они встретились — Лин, вернувшаяся с войны, и Роули, остававшийся дома.
Она вдруг подумала: быть может, это ему неприятно.
Нервно кашлянув, сказала:
— Иногда кажется, что все идет как-то кувырком. Верно?
— Не знаю…
Роули без всякой мысли смотрел на расстилавшееся впереди поле.
— Зависит от обстоятельств.
— Роули… — Она заколебалась. — Тебя не огорчило… Я хочу сказать… Джонни…
Его холодный взгляд заставил ее остановиться.
Оставь Джонни в покое! Война окончена — мне посчастливилось.
— Ты хочешь сказать: посчастливилось, что… — она в сомнении остановилась, — что тебе не пришлось… идти?
— Ужасное везение, не правда ли?
Она не знала, как понять эти слова. В его голосе звучало сдерживаемое волнение. Он прибавил с улыбкой:
— Но, конечно, девушкам из армии будет трудно привыкнуть снова к дому.
Она с заметным раздражением сказала:
— Не говори глупостей, Роули. Не надо.
Но с чего бы ей раздражаться? Не с чего, если только его слова не задели ее за живое.
— Ну ладно, — сказал Роули. — Я думаю, нам лучше поговорить о нашей свадьбе. Если только ты не передумала.
— Конечно, не передумала. С чего ты взял?
Он ответил неопределенно:
— Почем знать…
— Ты хочешь сказать… ты думаешь, что я… что я изменилась?
— Не особенно.
— Может, ты сам передумал? Скажи мне.
— О нет, я-то не передумал. Тут, на ферме, какие уж перемены… Никаких…
— Ну, тогда все в порядке, сказала Лин, чувствуя какую-то неудовлетворенность. Когда ты хочешь назначить свадьбу?
— В июне примерно.
— Согласна…
Они молчали. Все было решено. Но помимо воли Лин чувствовала страшную подавленность. Роули был Роули — такой же, как всегда. Любящий, спокойный, ненавидящий громкие слова.
Они любят друг друга. Они всегда любили друг друга и не говорили о своей любви — зачем говорить о ней сейчас?
Они поженятся в июне. Будут жить на ферме «Лонг Уиллоуз» (ей всегда нравилось это красивое название «Высокие ивы»), и она никогда больше не уедет. Не уедет — то есть в том смысле, какой приобрели для нее теперь эти слова. Волнение той минуты, когда поднимают трап, беготня команды…
Трепет, когда самолет отрывается от земли и парит в воздухе. Очертания незнакомого берега… Запах горячей пыли, нефти и чеснока, трескотня чужой речи… Незнакомые высокие цветы, гордо растущие в пыльных садах…
Упаковка вещей — где-то будем распаковывать их в следующий раз?
Все это кончилось. Война кончилась. Лин Марчмонт приехала домой. Она дома. «Дома матрос, вернулся он с моря…»
«Но я уже не та Лин, которая уезжала», — думала она.
Она подняла глаза и увидела, что Роули наблюдает за ней…
Роули Клоуд кивнул. Это был коренастый молодой человек, загорелый, с задумчивыми голубыми глазами и очень светлыми волосами. Он отличался крайней медлительностью, которая казалась не врожденной, а нарочитой.
— Да, — сказал он. — Сейчас, кажется, все сводится к деньгам.
— А я думала, что у фермеров во время войны дела шли превосходно.
— Да, конечно, но этого не хватит надолго. Через год мы сползем на прежний уровень. Рабочих не найти, платить надо больше, все недовольны, никто не знает, чего, собственно, хочет. Только если ведешь хозяйство на широкую ногу — тогда, конечно, ничто не страшно. Старый Гордон это понимал. Именно так он хотел поставить дело, когда собирался в нем участвовать.
— А теперь?.. — спросила Лин.
Роули усмехнулся.
— А теперь миссис Гордон едет в Лондон и выбрасывает пару тысяч фунтов на норковую шубку.
— Но это… это грешно!
— О нет. — Он помолчал и сказал:
— Мне бы хотелось купить норковую шубку тебе, Лин…
— Что представляет собой Розалин, Роули? — Лин хотелось знать мнение сверстника.
— Ты увидишь ее сегодня. На вечеринке у дяди Лайонела и тети Кэтти.
— Да, знаю. Но мне интересно именно твое мнение. Мама говорит, что она полоумная.
Роули задумался.
— Ну, я бы тоже не сказал, что интеллект — ее сила. Но думаю, что она только кажется полоумной — из-за того, что слишком следит за собой.
— В чем же?
— О, во всем. Главным образом, следит за своим выговором — у нее, знаешь, сильный ирландский акцент. И еще — при выборе вилки. И при возникающих в разговоре литературных ассоциациях.
— Так она в самом деле совсем… необразованна?
Роули усмехнулся.
— Да, она не леди, если ты это имеешь в виду. У нее прелестные глаза и прекрасный цвет лица — я полагаю, на это и попался старый Гордон. Да к тому же у нее трогательно наивный вид. Не думаю, что это притворство, хотя, конечно, трудно сказать. Она всегда какая-то потерянная и предоставляет Дэвиду собой руководить.
— Дэвиду?
— Это ее братец. Могу поклясться, что зато уж он-то далеко не наивен…
— И Роули добавил:
— Он не слишком жалует нас.
— А с чего бы ему нас любить? — резко спросила Лин и добавила, поймав удивленный взгляд Роули:
— Я имею в виду, что и ты не любишь его.
— Разумеется, не люблю. Да и тебе он не понравится. Он не нашего круга.
— Ты не знаешь, Роули, кто мне нравится и кто не нравится. Я немало повидала за последние три года. Думаю, что мой кругозор расширился.
— Ты больше видела, чем я, это правда.
Он сказал это спокойно, но Лин внимательно взглянула на него. Что-то скрывалось за этим ровным тоном.
Он ответил ей твердым взглядом, лицо его не выражало никакого волнения.
Лин вспомнила, что всегда было нелегко узнать, о чем думает Роули.
Все в этом мире стало шиворот-навыворот, думала Лин. Раньше мужчина шел на войну, а женщина оставалась дома. А теперь получилось наоборот.
Из двух молодых людей, Роули и Джонни, один должен был остаться на ферме. Они бросили жребий — Джонни Вэвасаур пошел в армию. Он погиб почти сразу, в Норвегии. За всю войну Роули не уезжал от дому дальше, чем за две мили.
А она, Лин, побывала в Египте, в Северной Африке, на Сицилии. Не раз ей пришлось бывать под огнем.
И вот теперь они встретились — Лин, вернувшаяся с войны, и Роули, остававшийся дома.
Она вдруг подумала: быть может, это ему неприятно.
Нервно кашлянув, сказала:
— Иногда кажется, что все идет как-то кувырком. Верно?
— Не знаю…
Роули без всякой мысли смотрел на расстилавшееся впереди поле.
— Зависит от обстоятельств.
— Роули… — Она заколебалась. — Тебя не огорчило… Я хочу сказать… Джонни…
Его холодный взгляд заставил ее остановиться.
Оставь Джонни в покое! Война окончена — мне посчастливилось.
— Ты хочешь сказать: посчастливилось, что… — она в сомнении остановилась, — что тебе не пришлось… идти?
— Ужасное везение, не правда ли?
Она не знала, как понять эти слова. В его голосе звучало сдерживаемое волнение. Он прибавил с улыбкой:
— Но, конечно, девушкам из армии будет трудно привыкнуть снова к дому.
Она с заметным раздражением сказала:
— Не говори глупостей, Роули. Не надо.
Но с чего бы ей раздражаться? Не с чего, если только его слова не задели ее за живое.
— Ну ладно, — сказал Роули. — Я думаю, нам лучше поговорить о нашей свадьбе. Если только ты не передумала.
— Конечно, не передумала. С чего ты взял?
Он ответил неопределенно:
— Почем знать…
— Ты хочешь сказать… ты думаешь, что я… что я изменилась?
— Не особенно.
— Может, ты сам передумал? Скажи мне.
— О нет, я-то не передумал. Тут, на ферме, какие уж перемены… Никаких…
— Ну, тогда все в порядке, сказала Лин, чувствуя какую-то неудовлетворенность. Когда ты хочешь назначить свадьбу?
— В июне примерно.
— Согласна…
Они молчали. Все было решено. Но помимо воли Лин чувствовала страшную подавленность. Роули был Роули — такой же, как всегда. Любящий, спокойный, ненавидящий громкие слова.
Они любят друг друга. Они всегда любили друг друга и не говорили о своей любви — зачем говорить о ней сейчас?
Они поженятся в июне. Будут жить на ферме «Лонг Уиллоуз» (ей всегда нравилось это красивое название «Высокие ивы»), и она никогда больше не уедет. Не уедет — то есть в том смысле, какой приобрели для нее теперь эти слова. Волнение той минуты, когда поднимают трап, беготня команды…
Трепет, когда самолет отрывается от земли и парит в воздухе. Очертания незнакомого берега… Запах горячей пыли, нефти и чеснока, трескотня чужой речи… Незнакомые высокие цветы, гордо растущие в пыльных садах…
Упаковка вещей — где-то будем распаковывать их в следующий раз?
Все это кончилось. Война кончилась. Лин Марчмонт приехала домой. Она дома. «Дома матрос, вернулся он с моря…»
«Но я уже не та Лин, которая уезжала», — думала она.
Она подняла глаза и увидела, что Роули наблюдает за ней…
Глава 4
Вечеринки у тети Кэтти всегда были похожи одна на другую. Они оставляли впечатление той же неумелости, того же художественного беспорядка, что и сама хозяйка.
Доктор Клоуд с трудом сдерживал раздражение. Неизменно вежливый с гостями, он в то же время не оставлял сомнения в том, что вежливость дается ему с большим трудом.
По внешнему виду Лайонел Клоуд был чем-то похож на своего брата Джереми. Тоже сухощавый и седой, он, однако, не отличался невозмутимостью, присущей его брату-адвокату. Он был нетерпелив и резок — его раздражительность восстановила против него многих пациентов, которые не видели за ней его большого врачебного опыта и человеческой доброты. Но по-настоящему интересовали его только научные исследования, своим хобби он считал изыскания по истории употребления лечебных трав. Человек рациональный и умный, он с трудом терпел причуды жены.
Лин и Роули всегда называли миссис Джереми Клоуд только Фрэнсис. Миссис Лайонел Клоуд именовалась не иначе, как тетя Кэтти. Они любили ее, но считали во многом смешной.
Эта вечеринка, устроенная специально, чтобы отпраздновать возвращение Лин домой, была делом чисто семейным.
Тетя Кэтти нежно приветствовала племянницу:
— Какая ты хорошенькая и загорелая! Это все Египет, я уверена. Ты прочла книгу об оракулах страны пирамид, которую я послала тебе? Очень интересно!.. Все становится так понятно, не правда ли?
От необходимости отвечать Лин была избавлена приходом миссис Гордон Клоуд и ее брата Дэвида.
— Это моя племянница Лин Марчмонт, Розалин.
Лин, насколько это позволяли приличия, с любопытством осмотрела вдову Гордона Клоуда. Да, она хороша, эта девочка, которая вышла за старого Гордона Клоуда из-за его денег. Справедливы были и слова Роули о том, что у нее вид воплощенной невинности. Черные волосы, ниспадающие крупными волнами, ирландские синие глаза с поволокой, полураскрытые губы.
Все остальное в ней свидетельствовало о богатстве. Платье, драгоценности, маникюр, меховая пелерина. Фигура хорошая, но она не умеет по-настоящему носить дорогую одежду, носить ее так, как носила бы Лин Марчмонт, если бы ей дали хоть половину таких средств. («Но у тебя никогда не будет этих средств», — сказал ей тут же внутренний голос.) — Здравствуйте, как поживаете? — сказала Розалин Клоуд.
И повернулась в нерешительности к мужчине, стоявшему за ней.
— Это… Это мой брат.
— Как поживаете? — сказал Дэвид Хантер.
Это был стройный молодой человек с темными волосами и темными глазами.
Он не казался счастливым — скорее излишне дерзким и готовым постоять за себя.
Лин сразу поняла, почему он так не нравился всем Клоудам. Она встречала за границей людей такого типа — бесстрашных и чуточку опасных. Людей, на которых нельзя положиться, готовых на подвиг в состоянии экзальтации и способных довести своих боевых командиров до исступления полным отсутствием дисциплины.
Лин спросила у Розалин, чтобы поддержать разговор:
— Как вам нравится Фэрроубэнк?
— Чудесный дом, — сказала Розалин.
Дэвид Хантер усмехнулся.
— Бедняга Гордон неплохо устроился. Не пожалел денег.
Это вполне соответствовало истине. Когда Гордон решил поселиться в Вормсли Вейл — или, вернее, проводить там часть своего времени, — он счел необходимым построить дом. Он был слишком большим индивидуалистом, чтобы согласиться жить в доме, пропитанном историями других людей. Гордон пригласил молодого современного архитектора и предоставил ему полную свободу. Половина жителей Вормсли Вейл считала Фэрроубэнк чудовищным жилищем: его прямоугольные формы, его встроенная мебель, скользящие двери, стеклянные столы и стулья — все это вызывало неодобрение. Единственно, что нравилось всем, — это ванные комнаты.
В словах Розалин «чудесный дом» прозвучал благоговейный восторг. Смешок Дэвида заставил ее вспыхнуть…
— Это вы вернулись из армии? — спросил Дэвид.
— Да.
Он оценивающе скользнул по ней глазами, и она почему-то покраснела.
Снова внезапно появилась тетя Кэтти. Она умела появляться будто из-под земли. Быть может, она научилась этому на многочисленных спиритических сеансах, в которых участвовала.
— Ужин, — сказала она и как бы в скобках добавила:
— Я думаю, лучше назвать это ужином, чем обедом. От ужина не так много ждут. Ужасно трудно доставать продукты. Мэри Льюис сказала мне, что раз в две недели оставляет хозяину рыбной лавки десять шиллингов. По-моему, это безнравственно. Вы согласны?
Доктор Клоуд беседовал с Фрэнсис, прерывая свои слова нервным смешком.
— Будет вам, Фрэнсис. Никогда не поверю, что вы это всерьез…
Все вошли в запущенную и довольно безобразную столовую. Джереми с Фрэнсис, Лайонел с Кэтрин, Эдела, Лин и Роули. Все Клоуды и двое чужих.
Ибо хотя Розалин и носила имя Клоуд, она не стала настоящей Клоуд, как Фрэнсис и Кэтрин. Она была чужой — чувствовала себя неловко, нервничала. А Дэвид… Дэвид был отщепенцем — и в силу обстоятельств, и по собственной воле. Об этом думала Лин, занимая свое место за столом.
В столовой ощущался накал каких-то эмоций. Каких? Ненависти? Неужели это действительно ненависть?
Во всяком случае, нечто разрушительное.
Лин вдруг подумала: «Так вот в чем дело! Я заметила это, как только вернулась домой. Последствия войны. Недоброжелательность, злоба. И это всюду — в поездах, в автобусах, в магазинах; среди рабочих, клерков и даже работников на фермах; на шахтах и на заводах тоже. Но здесь, в Вормсли Вейл, это еще страшнее. Здесь эта злоба не беспричинная… Неужели мы так их ненавидим, этих чужих, взявших то, что мы считали своим?.. Нет, еще нет. Это могло бы случиться, но пока мы не испытываем к ним ненависти. Наоборот, это они ненавидят нас»…
Открытие показалось ей таким ошеломляющим, что она молчала, погруженная в свои мысли, совершенно забыв о Дэвиде, который сидел рядом.
Он заговорил сам.
— Что-нибудь обдумываете?
У него был очень приятный голос, звучавший слегка насмешливо. Она смутилась: Дэвид мог подумать, что она нарочно демонстрирует свое пренебрежение.
— Извините. Я думала о том, какой стала наша страна после войны.
Дэвид холодно сказал:
— Как это неоригинально!..
— Да, пожалуй. Мы все теперь так серьезны. Похоже, что это не приведет к добру.
— Обычно более разумно стремиться к злу. За последние годы мы придумали пару довольно практичных приспособлений для этого, в том числе атомную бомбу.
— Я как раз об этом думала, то есть не об атомной бомбе, а о злой воле. Целенаправленной, практической злой воле…
Дэвид холодно заметил:
— Да, злая воля, конечно… Но вот насчет «практической» не согласен. В средние века она находила больше практического применения.
— Что вы имеете в виду?
— Черную магию прежде всего: колдовство, восковые фигуры, заговоры при луне, умерщвление скота у соседа, убийство самого соседа…
— Не может быть, чтобы вы всерьез верили в черную магию, — недоверчиво сказала Лин.
— Наверное, вы правы. Но, во всяком случае, люди действительно пытались делать зло. А в наше время… — Он пожал плечами. — При всей вашей злой воле вы не многим можете повредить мне и Розалин. Ведь верно?
Лин вздрогнула. Внезапно ей стало весело.
— Для этого мы несколько опоздали, — сказала она вежливо.
Дэвид рассмеялся. Казалось, он тоже развеселился.
— Хотите сказать, что мы уже унесли добычу? Да, теперь с нас взятки гладки.
— И вам это очень нравится?
— Деньги? Да, пожалуй…
— Я имею в виду не только деньги. Я говорю о том, как вы обошли нас.
— Нравится ли мне, что мы обошли вас? Да, пожалуй. Вы ведь все уже считали, что денежки старого Гордона у вас в кармане. Были на этот счет вполне уверены…
Лин сказала:
— Вы должны иметь в виду, что нас много лет приучали так считать. Приучили не экономить, не откладывать деньги, не думать о будущем… Поощряли наши смелые начинания…
«Роули, — подумала она, — Роули и его ферма».
— Только к одной мысли вас не приучили, — любезно сказал Дэвид.
— К какой?
— Что в мире нет ничего постоянного.
— Лин, — закричала в это время тетя Кэтти с другого конца стола, — один из вызванных миссис Лестер духов является священником в четвертом поколении. Он нам рассказал так много чудесного!.. Я уверена, что Египет должен был повлиять на твой психический склад.
Доктор Клоуд резко сказал:
— У Лин были дела поважнее, чем возиться с этими глупыми суевериями.
— Ты просто предубежден, Лайонел, — ответила его жена.
Лин улыбнулась тетушке и сидела молча. В ушах у нее все еще звучали слова Дэвида: «В мире нет ничего постоянного»…
Дэвид тихо сказал тем же чуть насмешливым тоном:
— Мы еще не поссорились? Можем разговаривать?
— Да, конечно.
— Хорошо. Вы все еще сердитесь на меня и Розалин за наш не праведный путь к богатству?
— Да, — сказала Лин с силой.
— Чудесно. И что же вы собираетесь делать?
— Купить воск и заняться черной магией!
Он рассмеялся.
— О нет! Этого вы делать не станете. Вы не из тех людей, которые полагаются на старые, вышедшие из моды средства. Ваши методы будут современными и, наверное, весьма эффективными. Но вы не добьетесь своего.
— Почему вы думаете, что будет бой? Разве мы все уже не примирились с неизбежным?
— Все вы держитесь превосходно. Это очень забавно.
— За что, — тихим голосом спросила Лин, — за что вы ненавидите нас?
Что-то промелькнуло в его темных бездонных глазах.
— Боюсь, что не сумею объяснить вам.
— Попробуйте.
Минуты две Дэвид молчал, а затем непринужденно спросил:
— Почему вы собираетесь замуж за Роули Клоуда? Он олух.
— Не вам судить об этом! — сказала она резко. — Вы его совершенно не знаете!
Нисколько не показав, что меняет тему разговора, Дэвид спросил:
— Что вы думаете о Розалин?
— Она очень хороша.
— Еще что?
— Мне не кажется, что она… довольна жизнью.
— Совершенно верно, — сказал Дэвид. — Розалин не очень умна. Она напугана. Всегда боялась жизни. Подчиняется течению событий, а потом не знает, как ей быть. Рассказать вам о Розалин?
— Если хотите, — вежливо согласилась Лин. — Хочу… Она начала с того, что бредила сценой и стала актрисой. Конечно, хорошей актрисы из нее не вышло. Вступила в третьесортную труппу, которая ехала в Южную Африку. Ей нравилось, как это звучит — Южная Африка. Труппа застряла в Кейптауне.
Судьба столкнула ее с одним правительственным чиновником из Нигерии, она вышла за него замуж. Нигерию она не любила — не думаю, чтоб и мужа она сильно любила. Если бы он был здоровый малый, мастер выпить и любитель побить жену, все было бы в порядке. Но он был довольно интеллектуален, завел в глуши большую библиотеку, любил поговорить о метафизике. И судьба снова занесла ее в Кейптаун. Этот парень вел себя безукоризненно, платил ей достаточное содержание. Может, он дал бы ей развод, а может, и не дал бы — он был католиком. Как бы то ни было, он, к счастью, умер от лихорадки, и Розалин получила небольшую пенсию. Затем началась война, и ее занесло на пароход, идущий в Южную Америку. Ей не особенно понравилась Южная Америка, и ее занесло на другой пароход — на нем она и встретила Гордона Клоуда и рассказала ему о своей печальной жизни. В итоге они поженились в Нью-Йорке и были счастливы две недели; затем он был убит бомбой, а ей остался большой дом, множество драгоценностей и огромный доход…
— Хорошо, что у этой грустной истории такой счастливый конец, — сказала Лин.
— Да, — сказал Дэвид Хантер. — Хотя Розалин отнюдь не отличается умом, ей всегда везло, что стоит одно другого. Гордон Клоуд был крепким стариком. Ему было шестьдесят два года. Он вполне мог прожить еще лет двадцать и даже больше. Не велико счастье для Розалин. Верно? Ей было двадцать четыре, когда они поженились. Сейчас ей только двадцать шесть.
— Она выглядит еще моложе, — сказала Лин.
Дэвид посмотрел на другой конец стола. Розалин Клоуд крошила кусочек хлеба. Она была похожа на нервную девочку.
— Да, — сказал Дэвид задумчиво. — Выглядит моложе. Я думаю, дело в полном отсутствии мысли.
— Бедняжка, — внезапно сказала Лин.
Дэвид нахмурился.
— С чего эта жалость? — резко сказал он. — Я позабочусь о Розалин.
— Не сомневаюсь.
— Каждый, кто попробует обидеть Розалин, будет иметь дело со мной! А я знаю много способов вести войну. Некоторые из них не вполне соответствуют правилам…
— Мне предстоит теперь выслушать историю вашей жизни? — холодно спросила Лин.
— Сильно сокращенный вариант, — улыбнулся он. — Когда началась война, лично я не видел причин сражаться за Англию.
Доктор Клоуд с трудом сдерживал раздражение. Неизменно вежливый с гостями, он в то же время не оставлял сомнения в том, что вежливость дается ему с большим трудом.
По внешнему виду Лайонел Клоуд был чем-то похож на своего брата Джереми. Тоже сухощавый и седой, он, однако, не отличался невозмутимостью, присущей его брату-адвокату. Он был нетерпелив и резок — его раздражительность восстановила против него многих пациентов, которые не видели за ней его большого врачебного опыта и человеческой доброты. Но по-настоящему интересовали его только научные исследования, своим хобби он считал изыскания по истории употребления лечебных трав. Человек рациональный и умный, он с трудом терпел причуды жены.
Лин и Роули всегда называли миссис Джереми Клоуд только Фрэнсис. Миссис Лайонел Клоуд именовалась не иначе, как тетя Кэтти. Они любили ее, но считали во многом смешной.
Эта вечеринка, устроенная специально, чтобы отпраздновать возвращение Лин домой, была делом чисто семейным.
Тетя Кэтти нежно приветствовала племянницу:
— Какая ты хорошенькая и загорелая! Это все Египет, я уверена. Ты прочла книгу об оракулах страны пирамид, которую я послала тебе? Очень интересно!.. Все становится так понятно, не правда ли?
От необходимости отвечать Лин была избавлена приходом миссис Гордон Клоуд и ее брата Дэвида.
— Это моя племянница Лин Марчмонт, Розалин.
Лин, насколько это позволяли приличия, с любопытством осмотрела вдову Гордона Клоуда. Да, она хороша, эта девочка, которая вышла за старого Гордона Клоуда из-за его денег. Справедливы были и слова Роули о том, что у нее вид воплощенной невинности. Черные волосы, ниспадающие крупными волнами, ирландские синие глаза с поволокой, полураскрытые губы.
Все остальное в ней свидетельствовало о богатстве. Платье, драгоценности, маникюр, меховая пелерина. Фигура хорошая, но она не умеет по-настоящему носить дорогую одежду, носить ее так, как носила бы Лин Марчмонт, если бы ей дали хоть половину таких средств. («Но у тебя никогда не будет этих средств», — сказал ей тут же внутренний голос.) — Здравствуйте, как поживаете? — сказала Розалин Клоуд.
И повернулась в нерешительности к мужчине, стоявшему за ней.
— Это… Это мой брат.
— Как поживаете? — сказал Дэвид Хантер.
Это был стройный молодой человек с темными волосами и темными глазами.
Он не казался счастливым — скорее излишне дерзким и готовым постоять за себя.
Лин сразу поняла, почему он так не нравился всем Клоудам. Она встречала за границей людей такого типа — бесстрашных и чуточку опасных. Людей, на которых нельзя положиться, готовых на подвиг в состоянии экзальтации и способных довести своих боевых командиров до исступления полным отсутствием дисциплины.
Лин спросила у Розалин, чтобы поддержать разговор:
— Как вам нравится Фэрроубэнк?
— Чудесный дом, — сказала Розалин.
Дэвид Хантер усмехнулся.
— Бедняга Гордон неплохо устроился. Не пожалел денег.
Это вполне соответствовало истине. Когда Гордон решил поселиться в Вормсли Вейл — или, вернее, проводить там часть своего времени, — он счел необходимым построить дом. Он был слишком большим индивидуалистом, чтобы согласиться жить в доме, пропитанном историями других людей. Гордон пригласил молодого современного архитектора и предоставил ему полную свободу. Половина жителей Вормсли Вейл считала Фэрроубэнк чудовищным жилищем: его прямоугольные формы, его встроенная мебель, скользящие двери, стеклянные столы и стулья — все это вызывало неодобрение. Единственно, что нравилось всем, — это ванные комнаты.
В словах Розалин «чудесный дом» прозвучал благоговейный восторг. Смешок Дэвида заставил ее вспыхнуть…
— Это вы вернулись из армии? — спросил Дэвид.
— Да.
Он оценивающе скользнул по ней глазами, и она почему-то покраснела.
Снова внезапно появилась тетя Кэтти. Она умела появляться будто из-под земли. Быть может, она научилась этому на многочисленных спиритических сеансах, в которых участвовала.
— Ужин, — сказала она и как бы в скобках добавила:
— Я думаю, лучше назвать это ужином, чем обедом. От ужина не так много ждут. Ужасно трудно доставать продукты. Мэри Льюис сказала мне, что раз в две недели оставляет хозяину рыбной лавки десять шиллингов. По-моему, это безнравственно. Вы согласны?
Доктор Клоуд беседовал с Фрэнсис, прерывая свои слова нервным смешком.
— Будет вам, Фрэнсис. Никогда не поверю, что вы это всерьез…
Все вошли в запущенную и довольно безобразную столовую. Джереми с Фрэнсис, Лайонел с Кэтрин, Эдела, Лин и Роули. Все Клоуды и двое чужих.
Ибо хотя Розалин и носила имя Клоуд, она не стала настоящей Клоуд, как Фрэнсис и Кэтрин. Она была чужой — чувствовала себя неловко, нервничала. А Дэвид… Дэвид был отщепенцем — и в силу обстоятельств, и по собственной воле. Об этом думала Лин, занимая свое место за столом.
В столовой ощущался накал каких-то эмоций. Каких? Ненависти? Неужели это действительно ненависть?
Во всяком случае, нечто разрушительное.
Лин вдруг подумала: «Так вот в чем дело! Я заметила это, как только вернулась домой. Последствия войны. Недоброжелательность, злоба. И это всюду — в поездах, в автобусах, в магазинах; среди рабочих, клерков и даже работников на фермах; на шахтах и на заводах тоже. Но здесь, в Вормсли Вейл, это еще страшнее. Здесь эта злоба не беспричинная… Неужели мы так их ненавидим, этих чужих, взявших то, что мы считали своим?.. Нет, еще нет. Это могло бы случиться, но пока мы не испытываем к ним ненависти. Наоборот, это они ненавидят нас»…
Открытие показалось ей таким ошеломляющим, что она молчала, погруженная в свои мысли, совершенно забыв о Дэвиде, который сидел рядом.
Он заговорил сам.
— Что-нибудь обдумываете?
У него был очень приятный голос, звучавший слегка насмешливо. Она смутилась: Дэвид мог подумать, что она нарочно демонстрирует свое пренебрежение.
— Извините. Я думала о том, какой стала наша страна после войны.
Дэвид холодно сказал:
— Как это неоригинально!..
— Да, пожалуй. Мы все теперь так серьезны. Похоже, что это не приведет к добру.
— Обычно более разумно стремиться к злу. За последние годы мы придумали пару довольно практичных приспособлений для этого, в том числе атомную бомбу.
— Я как раз об этом думала, то есть не об атомной бомбе, а о злой воле. Целенаправленной, практической злой воле…
Дэвид холодно заметил:
— Да, злая воля, конечно… Но вот насчет «практической» не согласен. В средние века она находила больше практического применения.
— Что вы имеете в виду?
— Черную магию прежде всего: колдовство, восковые фигуры, заговоры при луне, умерщвление скота у соседа, убийство самого соседа…
— Не может быть, чтобы вы всерьез верили в черную магию, — недоверчиво сказала Лин.
— Наверное, вы правы. Но, во всяком случае, люди действительно пытались делать зло. А в наше время… — Он пожал плечами. — При всей вашей злой воле вы не многим можете повредить мне и Розалин. Ведь верно?
Лин вздрогнула. Внезапно ей стало весело.
— Для этого мы несколько опоздали, — сказала она вежливо.
Дэвид рассмеялся. Казалось, он тоже развеселился.
— Хотите сказать, что мы уже унесли добычу? Да, теперь с нас взятки гладки.
— И вам это очень нравится?
— Деньги? Да, пожалуй…
— Я имею в виду не только деньги. Я говорю о том, как вы обошли нас.
— Нравится ли мне, что мы обошли вас? Да, пожалуй. Вы ведь все уже считали, что денежки старого Гордона у вас в кармане. Были на этот счет вполне уверены…
Лин сказала:
— Вы должны иметь в виду, что нас много лет приучали так считать. Приучили не экономить, не откладывать деньги, не думать о будущем… Поощряли наши смелые начинания…
«Роули, — подумала она, — Роули и его ферма».
— Только к одной мысли вас не приучили, — любезно сказал Дэвид.
— К какой?
— Что в мире нет ничего постоянного.
— Лин, — закричала в это время тетя Кэтти с другого конца стола, — один из вызванных миссис Лестер духов является священником в четвертом поколении. Он нам рассказал так много чудесного!.. Я уверена, что Египет должен был повлиять на твой психический склад.
Доктор Клоуд резко сказал:
— У Лин были дела поважнее, чем возиться с этими глупыми суевериями.
— Ты просто предубежден, Лайонел, — ответила его жена.
Лин улыбнулась тетушке и сидела молча. В ушах у нее все еще звучали слова Дэвида: «В мире нет ничего постоянного»…
Дэвид тихо сказал тем же чуть насмешливым тоном:
— Мы еще не поссорились? Можем разговаривать?
— Да, конечно.
— Хорошо. Вы все еще сердитесь на меня и Розалин за наш не праведный путь к богатству?
— Да, — сказала Лин с силой.
— Чудесно. И что же вы собираетесь делать?
— Купить воск и заняться черной магией!
Он рассмеялся.
— О нет! Этого вы делать не станете. Вы не из тех людей, которые полагаются на старые, вышедшие из моды средства. Ваши методы будут современными и, наверное, весьма эффективными. Но вы не добьетесь своего.
— Почему вы думаете, что будет бой? Разве мы все уже не примирились с неизбежным?
— Все вы держитесь превосходно. Это очень забавно.
— За что, — тихим голосом спросила Лин, — за что вы ненавидите нас?
Что-то промелькнуло в его темных бездонных глазах.
— Боюсь, что не сумею объяснить вам.
— Попробуйте.
Минуты две Дэвид молчал, а затем непринужденно спросил:
— Почему вы собираетесь замуж за Роули Клоуда? Он олух.
— Не вам судить об этом! — сказала она резко. — Вы его совершенно не знаете!
Нисколько не показав, что меняет тему разговора, Дэвид спросил:
— Что вы думаете о Розалин?
— Она очень хороша.
— Еще что?
— Мне не кажется, что она… довольна жизнью.
— Совершенно верно, — сказал Дэвид. — Розалин не очень умна. Она напугана. Всегда боялась жизни. Подчиняется течению событий, а потом не знает, как ей быть. Рассказать вам о Розалин?
— Если хотите, — вежливо согласилась Лин. — Хочу… Она начала с того, что бредила сценой и стала актрисой. Конечно, хорошей актрисы из нее не вышло. Вступила в третьесортную труппу, которая ехала в Южную Африку. Ей нравилось, как это звучит — Южная Африка. Труппа застряла в Кейптауне.
Судьба столкнула ее с одним правительственным чиновником из Нигерии, она вышла за него замуж. Нигерию она не любила — не думаю, чтоб и мужа она сильно любила. Если бы он был здоровый малый, мастер выпить и любитель побить жену, все было бы в порядке. Но он был довольно интеллектуален, завел в глуши большую библиотеку, любил поговорить о метафизике. И судьба снова занесла ее в Кейптаун. Этот парень вел себя безукоризненно, платил ей достаточное содержание. Может, он дал бы ей развод, а может, и не дал бы — он был католиком. Как бы то ни было, он, к счастью, умер от лихорадки, и Розалин получила небольшую пенсию. Затем началась война, и ее занесло на пароход, идущий в Южную Америку. Ей не особенно понравилась Южная Америка, и ее занесло на другой пароход — на нем она и встретила Гордона Клоуда и рассказала ему о своей печальной жизни. В итоге они поженились в Нью-Йорке и были счастливы две недели; затем он был убит бомбой, а ей остался большой дом, множество драгоценностей и огромный доход…
— Хорошо, что у этой грустной истории такой счастливый конец, — сказала Лин.
— Да, — сказал Дэвид Хантер. — Хотя Розалин отнюдь не отличается умом, ей всегда везло, что стоит одно другого. Гордон Клоуд был крепким стариком. Ему было шестьдесят два года. Он вполне мог прожить еще лет двадцать и даже больше. Не велико счастье для Розалин. Верно? Ей было двадцать четыре, когда они поженились. Сейчас ей только двадцать шесть.
— Она выглядит еще моложе, — сказала Лин.
Дэвид посмотрел на другой конец стола. Розалин Клоуд крошила кусочек хлеба. Она была похожа на нервную девочку.
— Да, — сказал Дэвид задумчиво. — Выглядит моложе. Я думаю, дело в полном отсутствии мысли.
— Бедняжка, — внезапно сказала Лин.
Дэвид нахмурился.
— С чего эта жалость? — резко сказал он. — Я позабочусь о Розалин.
— Не сомневаюсь.
— Каждый, кто попробует обидеть Розалин, будет иметь дело со мной! А я знаю много способов вести войну. Некоторые из них не вполне соответствуют правилам…
— Мне предстоит теперь выслушать историю вашей жизни? — холодно спросила Лин.
— Сильно сокращенный вариант, — улыбнулся он. — Когда началась война, лично я не видел причин сражаться за Англию.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента