Кристи Агата. Каникулы в Лимстоке

   Ее прекрасные глаза вернулись с горизонта и нашли меня. Во взгляде было беспокойство и искреннее замешательство.
   – Почему вы должны были бы знать? – спросил я.
   – Я всегда все знаю. Я просто чувствую, что это моя обязанность. Кэйлеб проповедует правильные идеи и отправляет требы. Это обязанность священника, но я думаю, что обязанность его жены – знать, что думают и чувствуют люди, даже если жена ничего не может сделать. А я не имею ни малейшего представления, чей ум оказался…
   Она внезапно прервала свою речь, уклончиво добавив:
   – К тому же это очень глупые письма.
   – А вы… э-э… вы тоже что-то получили?
   Я задал вопрос с известной долей робости, но миссис Дан-Кэлтроп ответила совершенно естественным тоном, лишь ее глаза стали чуть шире:
   – О да, два… нет, три. Я забыла, что именно в них говорилось. Что-то очень глупое о Кэйлебе и школьной учительнице, так, кажется. Совершенная ерунда, потому что Кэйлеб не имеет склонности к флирту. Он никогда этим не занимался. Он вполне доволен церковной работой.
   – Конечно, – сказал я. – О, конечно.
   – Кэйлеб стал бы святым, – сказала миссис Дан-Кэлтроп, – если бы не был слишком уж умным.
   Я оказался не в состоянии подобрать ответ на подобную критику, но это было и ни к чему, так как миссис Дан-Кэлтроп продолжала говорить, непостижимым образом вновь перескочив от своего мужа к письмам:
   – Существует ведь множество вещей, о которых могло бы говориться в этих письмах, но этого нет. И это весьма странно.
   – Я бы вряд ли сказал, что они страдают избытком сдержанности, – бросил я резко.
   – Да, но не похоже, чтобы автор знал что-нибудь. Что-нибудь реальное.
   – Вы полагаете?
   Прекрасные блуждающие глаза обнаружили меня.
   – Да, конечно, ведь у всех нас есть множество прегрешений, какие-то постыдные секреты. Почему этот сочинитель не использует их? – Она помолчала, а потом внезапно спросила: – Что говорилось в вашем письме?
   – Там утверждалось, что моя сестра мне не сестра.
   – А она вам сестра?
   Миссис Дан-Кэлтроп задала вопрос с непринужденным, дружеским интересом.
   – Конечно, Джоанна мне сестра.
   Миссис Дан-Кэлтроп кивнула.
   – Это как раз и подтверждает то, что я имела в виду. Осмелюсь сказать, существует другое…
   Ее чистые, нелюбопытные глаза смотрели на меня задумчиво, и я внезапно понял, почему весь Лимсток побаивается миссис Дан-Кэлтроп.
   В жизни каждого есть нечто тайное, и каждый надеется, что об этом никто никогда не узнает. Но я почувствовал, что миссис Дан-Кэлтроп действительно знает все.
   И в этот раз я испытал истинное наслаждение, когда сердечный голос Айми Гриффитс прогудел:
   – Привет, Мод! Рада, что наконец-то вас встретила. Я хочу предложить изменить день распродажи рукоделий. Доброе утро, мистер Бартон.
   Она продолжала:
   – Я должна сейчас заскочить к бакалейщику, оставить заказ, потом я пойду в институт, вам это подходит?
   – Да-да, это будет просто замечательно, – ответила миссис Дан-Кэлтроп.
   Айми Гриффитс вошла в лавку.
   Миссис Дан-Кэлтроп сказала:
   – Бедняжка!
   Я был в недоумении. Неужели она жалеет Айми?
   Она тем временем продолжила:
   – Знаете, мистер Бартон, я действительно боюсь…
   – Вы об этих письмах?
   – Да, видите ли, в них есть намерение… в них должно быть намерение… – Она замолчала, сбившись с мысли, прищурилась. Потом заговорила медленно, словно решая загадку: – Слепая ненависть… да, слепая ненависть. Но даже слепой человек может попасть кинжалом в сердце, если ему выпадет шанс… И что случится тогда, мистер Бартон?
   Мы узнали это еще до того, как закончился следующий день.
 
   …Патридж, которая просто-таки наслаждалась разного рода трагедиями, в очень ранний утренний час вошла в комнату Джоанны и со всеми подробностями сообщила, что миссис Симмингтон накануне днем покончила жизнь самоубийством…
   Джоанна, стряхнув остатки сна, села в постели, мгновенно и окончательно проснувшись.
   – О Патридж, какой ужас!
   – Действительно ужас, мисс. Безнравственно лишать себя жизни. Хотя тут, конечно, не без того, что ее довели до этого, бедняжку.
   Джоанна поняла намек. Ее едва не затошнило.
   – Нет… – Ее глаза задавали Патридж вопрос, и Патридж кивнула.
   – Именно так, мисс. Одно из этих грязных писем.
   – Как это отвратительно! – сказала Джоанна. – До жути отвратительно! И все-таки я не понимаю, почему она должна убивать себя из-за подобного письма.
   – Если только написанное в нем не было правдой, мисс.
   – А что в нем было?
   Но этого Патридж не могла или не хотела сказать. Джоанна вошла ко мне, бледная и потрясенная. Все это казалось тем более страшным, что мистер Симмингтон был не тем человеком, с которым хоть как-то можно связать представление о трагедии.
   Джоанна высказала мысль, что мы должны предложить Меган переехать к нам на день-два. Элси Холланд, сказала Джоанна, может быть, и хороша для детей, но это такая особа, которая почти наверняка доведет Меган до сумасшествия.
   Я согласился. Я представил Элси Холланд, произносящую пошлость за пошлостью и предлагающую бесчисленные чашки чая. Доброе создание, но совсем не то, что нужно Меган.
   Мы поехали к Симмингтонам после завтрака. Мы оба немножко нервничали. Наш приход мог выглядеть как явное и отвратительное любопытство. К счастью, мы встретили Оуэна Гриффитса, возвращавшегося от Симмингтонов. Он приветствовал меня вполне сердечно, и его обеспокоенное лицо прояснилось.
   – О, привет, Бартон, рад вас видеть. Я боялся, что это произойдет рано или поздно. И вот это случилось. Проклятое дело!
   – Доброе утро, доктор Гриффитс, – сказала Джоанна тем голосом, каким она обычно говорила с нашими глухими тетушками.
   Гриффитс подскочил от испуга и покраснел.
   – О… о, доброе утро, мисс Бартон.
   – Я подумала, – пояснила Джоанна, – что, может быть, вы меня не заметили.
   Оуэн Гриффитс покраснел еще гуще. Его охватило отчаянное смущение.
   – Я… извините… я сосредоточился… нет, это не так.
   Джоанна безжалостно продолжила:
   – В конце концов, это я, собственной персоной.
   – Ну просто несносная кошка, – рассерженно бросил я в ее сторону. И сказал, обращаясь к Гриффитсу: – Мы с сестрой, Гриффитс, хотели бы знать, хорошо ли будет, если Меган переберется к нам на пару дней. Как вы думаете? Мне бы не хотелось бесцеремонно вмешиваться в чужие дела – но все это чересчур мрачно для бедного ребенка. Как Симмингтон к этому отнесется, вы не знаете?
   Гриффитс минуту или две обдумывал услышанное.
   – Полагаю, это было бы превосходно, – произнес он наконец. – Она странная, нервная девочка, и для нее было бы неплохо отвлечься от всего этого. Мисс Холланд творит чудеса, у нее прекрасная голова на плечах, но у нее больше чем достаточно дел с двумя детьми и с самим Симмингтоном. Он совершенно разбит… сбит с толку.
   – Это было… – я колебался, – самоубийство?
   Гриффитс кивнул.
   – О да. Никаких сомнений. Она написала: «Я не смогу…» – на клочке бумаги. То письмо, должно быть, пришло вчера, с дневной почтой. Конверт валялся на полу возле ее стула, а само письмо было смято в комок и заброшено в камин.
   – Что… – Я замолчал, ужаснувшись собственной бестактности. – Извините, – сказал я.
   Гриффитс печально улыбнулся.
   – Не стесняйтесь спрашивать. То письмо будет прочитано при дознании. Оно не вызывает ничего, кроме сожалений. Оно такое же, как все прочие, и составлено в таких же отвратительных выражениях. В нем в особенности нажимается на то, что второй мальчик, Колин, – не сын Симмингтона.
   – Вы думаете, это правда? – воскликнул я недоверчиво.
   Гриффитс пожал плечами.
   – Я не имею никаких оснований для выводов. Все то время, что я их знал, Симмингтоны были безмятежной, счастливой парой, людьми, преданными друг другу и своим детям. Верно лишь то, что мальчик действительно не похож на родителей – у него яркие рыжие волосы, например, – но ведь дети часто бывают похожи на дедушку или бабушку.
   – Но как раз отсутствие сходства и могло породить это обвинение. Подлый и внезапный удар наугад.
   – Но он попал в цель, – сказала Джоанна. – В конце концов, иначе-то она бы не стала убивать себя, правда?
   Гриффитс сказал с сомнением в голосе:
   – Я не совсем в этом уверен. Миссис Симмингтон очень беспокоило здоровье в последнее время – нервы, истеричность. Я лечил ее, старался привести ее нервы в порядок. Я думаю, это возможно: потрясение от письма, составленного в подобных выражениях, могло привести ее в состояние паники, упадка духа, и она решилась покончить с жизнью. Она могла разжечь в себе уверенность, что муж ни за что не поверит ей, если она начнет отрицать написанное, и стыд и возмущение могли нахлынуть на нее с такой силой, что она впала в умопомешательство.
   – Самоубийство как результат больного воображения, – сказала Джоанна.
   – Совершенно верно. Я думаю, именно эту точку зрения я изложу на дознании.
   Мы с Джоанной вошли в дом.
   Входная дверь была открыта, и просто войти показалось нам проще, чем звонить, тем более что мы слышали внутри голос Элси Холланд.
   Она говорила с мистером Симмингтоном, который, лежа в кресле, выглядел совершенно ошеломленным.
   – Нет, в самом деле, мистер Симмингтон, вы должны проглотить хоть что-то. Вы ничего не ели утром, уж не говоря о настоящем, плотном завтраке, и вы ничего не ели вчера вечером, и из-за этого потрясения и всего остального вы сами заболеете, а вам понадобятся все ваши силы. Доктор тоже так говорил перед уходом.
   Симмингтон ответил монотонным голосом:
   – Вы очень добры, мисс Холланд, но…
   – Выпейте горячего чая, – сказала Элси Холланд, настойчиво протягивая ему чашку с напитком.
   Лично я дал бы бедняге крепкого виски с содовой. Он выглядел так, словно сильно нуждался в выпивке. Как бы то ни было, он согласился на чай и взглянул снизу на Элси Холланд.
   – Я не в силах отблагодарить вас за все, что вы сделали и делаете, мисс Холланд. Вы действительно великолепны.
   Девушка покраснела; она выглядела польщенной.
   – Вы очень добры, говоря так, мистер Симмингтон. Вы должны мне позволить делать все, что я могу, чтобы помочь вам. Не беспокойтесь о детях – я за ними присмотрю, и я успокоила слуг, и если есть еще что-нибудь, что я могла бы сделать – отпечатать письмо или позвонить, – непременно скажите мне.
   – Вы очень добры, – сказал Симмингтон.
   Элси Холланд, обернувшись, заметила нас и торопливо вышла в холл.
   – Разве это не ужасно? – сказала она чуть слышным шепотом.
   Я, глядя на нее, подумал, что она и в самом деле очень милая девушка. Добрая, образованная, практичная в критической ситуации. Веки ее великолепных голубых глаз покраснели, подтверждая, что она настолько отзывчива, что проливает слезы из-за смерти хозяйки.
   – Можем мы с вами поговорить минутку? – спросила Джоанна. – Мы не хотели бы беспокоить мистера Симмингтона.
   Элси Холланд понимающе кивнула и повела нас в столовую, по другую сторону холла.
   – Для него это ужасно, – сказала она. – Такое потрясение! Кто бы мог подумать о чем-либо подобном? Но, конечно, я теперь понимаю, что в последнее время миссис Симмингтон выглядела подозрительно. Ужасно нервная и слезливая. Я думала, это из-за нездоровья, хотя доктор Гриффитс часто говорил, что у нее нет ничего серьезного. Но она была взвинченной и раздражительной, и в иные дни невозможно было понять, как с ней обращаться.
   – Мы, собственно, зашли затем, – мягко перебила Элси Джоанна, – чтобы узнать, не можем ли мы пригласить к себе Меган на несколько дней – если, конечно, она этого захочет.
   Элси Холланд выглядела сильно удивленной.
   – Меган… – произнесла она с сомнением. – Не знаю, право. Я хочу сказать, это очень мило с вашей стороны, но она очень странная девочка. Никогда нельзя угадать, что она скажет или о чем она думает.
   Джоанна сказала весьма нейтральным тоном:
   – Мы подумали – а вдруг это как-то поможет?
   – О, конечно, если она согласится. Я имею в виду, что мне надо смотреть за мальчиками (они сейчас с кухаркой) и за бедным мистером Симмингтоном – он нуждается в присмотре, как никто, – и столько всего нужно сделать и за стольким присмотреть! У меня действительно нет времени, чтобы уделить его Меган. Я думаю, она наверху, в старой детской. Она, похоже, никого не хочет видеть. Я не знаю, как…
   Я быстро выскользнул из столовой и пошел по лестнице.
   Старая детская была на верхнем этаже. Я открыл дверь и вошел. В комнатах нижнего этажа, выходящих окнами в сад за домом, шторы никогда не задергивали. Но в этой комнате, выходящей окнами на дорогу, шторы были благопристойным образом закрыты.
   В тусклом сером полумраке я увидел Меган. Она скорчилась на диване, стоявшем у дальней стены, и я сразу вспомнил прячущихся испуганных зверюшек. Меган окаменела от страха.
   – Меган! – окликнул ее я.
   Я шагнул вперед, и совершенно бессознательно мой голос приобрел тот тон, которым говорят, желая успокоить напуганное животное. И я всерьез удивился тому, что у меня в руках нет морковки или кусочка сахара. Мои чувства требовали чего-то в этом роде.
   Она пристально взглянула на меня, но не шевельнулась, и выражение ее лица не изменилось.
   – Меган! – повторил я. – Джоанна и я интересуемся, не хотите ли вы побыть у нас немного.
   Ее голос прозвучал глухо в мутных сумерках.
   – Побыть у вас? В вашем доме?
   – Да.
   – Вы хотите сказать, что заберете меня отсюда?
   – Да, моя дорогая.
   Внезапно она задрожала. Это выглядело пугающе и очень трогательно.
   – О, заберите меня отсюда! Пожалуйста, заберите! Это так ужасно – быть здесь и чувствовать себя злой!
   Я подошел к ней, и ее руки вцепились в рукав моего плаща.
   – Я трусиха. Я и не знала, что я такая трусиха.
   – Все в порядке, малышка, – сказал я. – Такие события расшатывают нервы. Пойдемте.
   – Мы можем уйти сейчас же? Немедленно?
   – Конечно, только вы должны взять кое-какие вещи, я полагаю.
   – Какие вещи? Почему?
   – Дорогая девочка, – сказал я, – мы можем предоставить вам кровать, и ванну, и отдых ото всех этих дел, но будь я проклят, если я одолжу вам свою зубную щетку!
   Она робко, чуть слышно хихикнула, будто всхлипнула.
   – Я поняла. Я думаю, я очень глупая сегодня. Вы не должны обращать на это внимания. Я пойду и соберу вещи. Вы… вы не уйдете? Подождете меня?
   – Я получу хорошую трепку, если не дождусь вас.
   – Спасибо. Огромное вам спасибо! Извините, что я такая дурочка. Но это так страшно, когда мама умирает…
   – Я знаю, – сказал я.
   Я ласково похлопал ее по плечу, она одарила меня благодарным взглядом и исчезла в спальне. Я спустился вниз.
   – Я нашел Меган, – сказал я. – Она собирается.
   – О, как это хорошо! – воскликнула Элси Холланд. – Это отвлечет ее. Она действительно нервная девочка, вы знаете. Трудная. Для меня большое облегчение – знать, что нет необходимости помнить еще и о ней, как обо всем прочем. Вы очень добры, мисс Бартон, я надеюсь, она не доставит вам неприятностей. О боже, телефон! Я должна ответить. Мистер Симмингтон не в состоянии…
   Она торопливо вышла из комнаты.
   Джоанна сказала:
   – Какой заботливый ангел!
   – Ты говоришь слишком зло, – заметил я. – Она хорошая, добрая девушка и, конечно, очень чувствительная.
   – Очень. И сама это знает.
   – Это недостойно тебя, Джоанна, – сказал я.
   – Хочешь сказать: почему бы ей не делать свое дело?
   – Именно так.
   – Я никогда не могла спокойно смотреть на самодовольных людей, – сказала Джоанна. – Они пробуждают во мне самые худшие инстинкты. Как тебе показалась Меган?
   – Сжалась в комок в темной комнате и была похожа на побитую газель.
   – Бедное дитя. Она сразу согласилась перебраться к нам?
   – Она подпрыгнула от радости.
   Глухие удары тяжелого предмета об пол и о стену донеслись из холла, возвещая о приближении Меган и ее чемодана. Я пошел навстречу девушке и забрал ее ношу.
   Джоанна настойчиво произнесла мне в спину:
   – Уходим! Я не в состоянии дважды отказываться от хорошей чашки горячего чая.
   Мы вышли наружу. Меня раздражало то, что чемодан к машине вытащила Джоанна. Я уже мог передвигаться с помощью лишь одного костыля, но еще не был способен к атлетическим подвигам.
   – Садитесь, – сказал я Меган.
   Она забралась в машину, я – следом за ней. Джоанна завела мотор, и мы уехали.
   Мы прибыли в «Литтл Фюрц» и вошли в гостиную.
   Меган упала на стул и залилась слезами. Она плакала, как ребенок, – всхлипывала и ревела во весь голос. Я вышел из комнаты в поисках лекарства. Когда дело касается чувствительных сцен, подумал я, от Джоанны проку больше, чем от меня.
   Вскоре я услышал хриплый, задыхающийся голос Меган:
   – Извините меня. Это выглядит по-идиотски.
   Джоанна мягко успокаивала ее:
   – Ничуть. Возьмите другой носовой платок.
   Я пришел к выводу, что Меган нуждается совсем в иной поддержке. Я вернулся в комнату и протянул девушке наполненный до краев стакан.
   – Что это?
   – Коктейль.
   – Коктейль? В самом деле? – Слезы Меган мгновенно высохли. – Я никогда не пила коктейлей.
   – Всем нам приходится когда-то начинать, – сказал я.
   Меган очень осторожно, маленькими глоточками попробовала напиток, потом лучезарная улыбка озарила ее лицо, она запрокинула голову и одним глотком проглотила все.