— Мистер Майкл Уэйман, мосье Эркюль Пуаро, — представила их друг другу миссис Оливер. Молодой человек небрежно кивнул.
   — Странные места выбирают люди для построек, — с горечью произнес он. — Вот, например, эта штуковина. Построена всего год назад. В своем роде замечательный образчик и вполне гармонирует с архитектурой дома. Но почему именно здесь? Такие вещи предпочтительнее располагать, как говорится, «на виду», на зеленом холме, где цветут бледно-желтые нарциссы, et cetera[15]. Но нет — здешнему эстету взбрело соорудить этот несчастный павильон среди деревьев, которые его целиком загораживают.., а чтобы его было видно хотя бы со стороны реки, надо срубить десятка два деревьев, не меньше.
   — Возможно, просто не нашлось другого места, — предположила миссис Оливер. Майкл Уэйман фыркнул.
   — А берег на что! Тот, что рядом с домом! Как раз на верхней его точке! Места лучше не придумаешь, сама природа позаботилась, а какая там трава! Но нет, эти толстосумы все на один манер, никакого художественного чутья. Как только придет им в голову какая-нибудь блажь, вроде этой вот штуковины, им не терпится скорее ее осуществить. А где строить, как это сооружение впишется в ландшафт, им не важно. Видите ли, у него повалило бурей огромный дуб. И этого осла сразу осенило: «Надо построить на этом месте павильон, он очень украсит ландшафт». Придумать что-нибудь менее пошлое эти городские невежды не в состоянии! Украсит, как же!.. Странно, что он еще не устроил вокруг дома клумбы с красной геранью и кальцеолярией[16]! Таким людям нельзя отдавать в руки подобные имения! Кстати, эту постройку тут называют не иначе, как «Причуда».
   Речь Майкла Уэймана прозвучала очень горячо. «М-да, молодой человек явно недолюбливает сэра Джорджа Стаббса», — не преминул заметить про себя Пуаро.
   — И стоит эта его замечательная «Причуда» на бетонном основании, — продолжал Уэйман, — но грунт-то под ней рыхлый, и постройка дала осадку. Трещина во всю стену, скоро сюда опасно будет заходить… Лучше снести ее и заново построить на том высоком берегу, у дома. Лично я поступил бы так, но упрямый старый осел не хочет и слышать об этом.
   — Кстати, что насчет теннисного павильона? — спросила миссис Оливер.
   Молодой человек помрачнел еще больше.
   — Ему подавай нечто вроде китайской пагоды, — простонал он. — И чтобы непременно с драконами! А все потому, что леди Стаббс любит щеголять в шляпах, как у китайских кули[17]. Представьте, каково архитектору! Вечная история: кто хочет построить что-нибудь приличное, у того нет средств, а у кого они есть, тот, черт побери, заказывает какой-нибудь кошмар.
   — Искренне вам сочувствую, — сказал Пуаро.
   — Джордж Стаббс, — с презрением произнес архитектор. — Что он о себе возомнил? Во время войны пристроился на тепленькое местечко в Адмиралтействе, укрылся в безопасной уэльской глуши и отрастил себе бороду — чтобы все думали, что он эдакий морской волк, который самолично плавал на конвойных кораблях. Да от него просто воняет деньгами, по-другому и не скажешь!
   — Вам, архитекторам, нужны люди с деньгами, иначе у вас никогда не будет работы, — резонно заметила миссис Оливер.
   Она направилась к дому, а Пуаро и пылающий гневом архитектор последовали за ней.
   — Эти денежные мешки не в состоянии понять простейших принципов, — с горечью произнес архитектор и напоследок пнул ногой накренившуюся «Причуду». — На плохом фундаменте хорошего дома не построишь.
   — Совершенно с вами согласен, — сказал Пуаро. — Очень правильная мысль.
   Вскоре деревья расступились, и перед их глазами возник прекрасный белый дом, выгодно оттененный склоном, поросшим темными деревьями.
   — Отличный дом. Да, вот где настоящая красота, — пробормотал Пуаро.
   — А этот невежда собирается пристроить к нему бильярдную, — зло бросил Майкл Уэйман.
   На покатом склоне, расстилавшемся чуть ниже, невысокая пожилая леди подстригала секатором кусты. Увидев их, она поднялась, чтобы поздороваться.
   — Очень все запущенно, — слегка запыхавшись, сказала она. — А сейчас так трудно найти человека, понимающего что-нибудь в кустарниках. Этот склон в марте и апреле раньше бывал весь усыпан цветами, но в этом году он ужасно меня разочаровал.., все эти сухие ветки следовало обрезать еще осенью…
   — Мосье Эркюль Пуаро, миссис Фоллиат, — представила миссис Оливер.
   Пожилая дама просияла.
   — Так вы и есть великий мосье Пуаро! Как любезно с вашей стороны, что вы согласились нам помочь. Наша замечательная миссис Оливер придумала такую головоломку.., это будет так оригинально!
   Пуаро был слегка озадачен светски-любезным тоном пожилой леди. Так обычно держится хозяйка поместья.
   — Миссис Оливер моя старая знакомая, — галантно пояснил он. — Я рад, что у меня была возможность выполнить ее просьбу. Тут у вас так красиво, а дом — просто великолепный, так и должно выглядеть дворянское поместье.
   Миссис Фоллиат небрежно кивнула.
   — Да. Он был построен еще прадедушкой моего мужа в семьсот девяностом году. А до этого здесь был дом елизаветинских времен. Он обветшал, а в семисотом году сгорел. Наши предки поселились в этих краях в пятьсот девяностом.
   Она сообщила все это вполне невозмутимым голосом. Пуаро пристально посмотрел на стоявшую перед ним низенькую коренастую женщину в старом твидовом костюме. Самым примечательным в ее облике были ясные фарфорово-голубые глаза. Они сразу приковывали к себе внимание. Седые волосы были аккуратно собраны под почти незаметной сеткой. Несмотря на очевидное равнодушие к своей внешности и полное отсутствие какой бы то ни было амбициозности, что-то неуловимое, что так трудно бывает объяснить, придавало ей значительный вид.
   Когда они вместе направились к дому, Пуаро решился спросить:
   — Вам, наверное, трудно смириться с тем, что здесь чужие люди?
   Наступила небольшая пауза, но когда наконец прозвучал ответ, голос миссис Фоллиат был тверд и спокоен и до странности лишен эмоций:
   — В этой жизни нам со многим приходится мириться, мосье Пуаро.

Глава 3

   Она же ввела их в дом. Он и внутри был очень хорош, с прекрасно выдержанными пропорциями. Миссис Фоллиат препроводила их в небольшую, со вкусом обставленную малую гостиную, но там они не задержались, а проследовали дальше, в парадную гостиную, где было полно народу и стоял такой гвалт, будто говорили все сразу.
   — Джордж, — позвала миссис Фоллиат, — это мосье Пуаро, который любезно согласился нам помочь.
   Сэр Джордж, громко что-то вещавший, обернулся. Это был крупный мужчина с не слишком ему шедшей бородой и багрово-красным лицом. Из-за этой своей бороды он чем-то напоминал актера, который так и не решил, кого ему играть: сельского сквайра или же неотесанного бродягу из доминиона. Во всяком случае, на морского волка он точно не походил, решил Пуаро, вспомнив реплику Майкла Уэймана. Держался он как человек чрезвычайно веселый и общительный, но в маленьких светло-голубых глазах затаилась злоба.
   — Мы очень рады, — сердечно приветствовал он Пуаро — Как хорошо, что миссис Оливер уговорила вас приехать. Блестящая идея. Ваше имя наверняка привлечет много людей. — Он чуть растерянно посмотрел вокруг. — Хэтти…
   Но на его призыв никто не отозвался.
   — Хэтти! — повторил он уже несколько более резким тоном.
   Леди Стаббс сидела в большом кресле, стоявшем чуть в стороне. Она откинула назад голову и, по-видимому, не замечала, что происходит вокруг. Время от времени она с улыбкой поглядывала на свою покоящуюся на подлокотнике руку и шевелила кистью, чтобы посмотреть, как играет на свету крупный изумруд, красовавшийся на ее среднем пальце.
   Она подняла голову и, как застигнутый врасплох ребенок, сказала:
   — Здравствуйте.
   Пуаро склонился над ее рукой.
   — Миссис Мастертон, — продолжал представлять своих гостей сэр Джордж.
   Миссис Мастертон была довольно монументальной дамой и чем-то напоминала ищейку. У нее был крупный, выступающий вперед подбородок и большие печальные, немного воспаленные глаза.
   Она поклонилась и продолжила беседу. Голос ее был настолько низким, что Пуаро опять подумал про собаку, теперь уже про лающую.
   — Пора прекратить этот бессмысленный спор насчет чайной палатки, Джим, — настаивала она. — Должны же они наконец понять: мы не можем допустить, чтобы все провалилось из-за дурацких женских распрей.
   — Конечно, — согласился ее собеседник.
   — Капитан Уорбуртон, — произнес сэр Джордж. Капитан Уорбуртон в клетчатом спортивном пиджаке, с несколько лошадиным лицом, улыбнулся, оскалив белые зубы, и снова обернулся к миссис Мастертон.
   — Не волнуйтесь, я все улажу, — пообещал он. — Пойду и по-отечески с ними потолкую. А вот где поставим палатку гадалки? Около магнолии? Или в дальнем конце лужайки у рододендронов[18]?
   — Мистер и миссис Легг, — представил сэр Джордж. Высокий молодой мужчина с облупившимся от загара лицом широко улыбнулся. Его рыжеволосая веснушчатая жена — весьма симпатичная — дружески кивнула и снова углубилась в полемику с миссис Мастертон. Ее высокое сопрано и низкий лай миссис Мастертон составляли своеобразный дуэт.
   — …У магнолии — мало места.
   — …надо рассредоточить.., но если соберется очередь…
   — …намного прохладнее. Ведь у дома никакой тени…
   — …и кокосовые орехи тоже нельзя метать слишком близко к дому.., молодежь так легко входит в раж…
   — А это, — продолжал сэр Джордж, — мисс Бруис, она всем у нас тут заправляет.
   Мисс Бруис, худощавая, по виду очень энергичная женщина лет сорока и с приятными живыми манерами, сидела рядом с большим серебряным чайным подносом.
   — Здравствуйте, мосье Пуаро, — поприветствовала она его. — Надеюсь, вам не слишком досталось в дороге? В это время года в поездах так ужасно. Позвольте, я вам налью чаю. Молоко? Сахар?
   — Молока очень немного, мадемуазель, и четыре кусочка сахару. — И пока мисс Бруис хлопотала, добавил:
   — Я вижу, вы тут развили бурную деятельность.
   — Да, приходится. В последний момент всегда обнаруживаются какие-нибудь недочеты. В наше время могут и подвести — причем самым неожиданным образом. А нам столько всего нужно — шатры, палатки, стулья, продукты. Я почти все утро не отходила от телефона.
   — А колышки не забыли, Аманда? — спросил сэр Джордж. — И клюшки для часового гольфа[19]?
   — Все в порядке, сэр Джордж. Мистер Бенсон из гольф-клуба был очень любезен. Она подала Пуаро чашку.
   — Сандвич, мосье Пуаро? Вот помидоры, вот паштет. — Но, вспомнив о четырех кусочках сахара, добавила:
   — Или хотите пирожное?
   Пуаро предпочел пирожное, выбрав то, где было больше всего крема.
   Потом, держа в руках блюдце, он подошел к хозяйке дома и уселся рядом. Она все еще развлекалась своим изумрудом, любуясь игрой света на его гранях.
   — Посмотрите, — сказала она с улыбкой довольного ребенка. — Правда, красиво?
   Пуаро внимательно за ней наблюдал. На голове у нее была большая шляпа из ярко-красной соломки — шляпы такого же фасона носили китайские кули. От низких полей на мертвенно-белое лицо падали розовые блики. Миссис Стаббс была сильно накрашена — не в английском, а в каком-то экзотическом стиле. Очень белая матовая кожа, цикламеновые[20] губы, густо накрашенные ресницы. Из-под шляпы виднелись черные гладкие волосы, облегающие ее головку, словно бархатный капор. Ничего от английской томной красоты. Казалось, это существо перенеслось сюда прямо из-под тропического солнца. Но вот глаза.., они заставили Пуаро насторожиться. Этот ее младенческий, почти пустой и какой-то застывший взгляд.
   И доверительность ее была очень детская, Пуаро даже ответил ей, как ответил бы ребенку:
   — Очень красивое колечко. Она засияла от удовольствия.
   — Я вчера получила его от Джорджа, — пояснила она, понизив голос, как будто доверяя ему тайну. — Он столько мне всего дарит. Он такой добрый.
   Пуаро снова взглянул на кольцо и на ладонь, лежавшую на подлокотнике. Ногти были очень длинные и покрыты красно-коричневым лаком.
   «Не трудятся они и не прядут…» — вспомнилось ему.
   Он, конечно, не мог себе представить, чтобы леди Стаббс трудилась или пряла. Но и на полевую лилию она была мало похожа. Она была явно оранжерейным творением.
   — У вас прекрасная гостиная, мадам, — сказал он, оценивающим взглядом окидывая комнату.
   — Наверное, — отсутствующе ответила леди Стаббс. Склонив голову набок, она опять стала поворачивать кисть то так, то эдак, любуясь вспыхивавшими в глубине камня зелеными искрами.
   — Видите? — доверительно сказала она. — Камень мне подмигивает.
   Она вдруг расхохоталась, и Пуаро поразил этот до неприличия громкий смех.
   — Хэтти, — послышалось с другого конца гостиной: голос сэра Джорджа был мягок и добр, но в нем прозвучала и укоризна.
   Леди Стаббс перестала смеяться.
   — Не правда ли, Девоншир великолепен? — спешно спросил Пуаро, соблюдая светский ритуал.
   — Он прекрасен днем, — сказала леди Стаббс, — когда, конечно, нет дождя. — И мрачно добавила:
   — Но здесь нет ночных клубов.
   — Понимаю, вы любите бывать в ночных клубах?
   — О да! — пылко сказала леди Стаббс.
   — А почему вы их так любите?
   — Там музыка, и можно потанцевать. И я надеваю туда свои лучшие наряды, браслеты, кольца. И на других женщинах тоже красивые наряды и драгоценности, но не такие красивые, как у меня.
   Она самодовольно улыбнулась, а Пуаро вдруг стало ее жаль.
   — И все это вам очень нравится?
   — Да. А еще я люблю казино. Почему в Англии нет казино?
   — Меня тоже это удивляет, — со вздохом сказал Пуаро. — Думаю, казино просто не соответствует английской натуре.
   Она взглянула на него непонимающе. Потом, слегка склонившись к нему, сказала:
   — Однажды в Монте-Карло я выиграла шестьдесят тысяч франков. Я поставила на номер двадцать семь, и он выиграл.
   — Это, должно быть, очень волнующе, мадам.
   — О да. Джордж дает мне деньги на игру, но обычно я проигрываю, — с грустью произнесла она.
   — Это печально.
   — О, это совершенно не важно. Джордж очень богат. Хорошо ведь быть богатым, верно?
   — Очень хорошо, — учтиво подтвердил Пуаро.
   — Если бы я не была богатой, возможно, я выглядела бы как Аманда.
   Она принялась бесцеремонно разглядывать сидевшую за чайным столом мисс Бруис.
   — Вам не кажется, что она очень уродлива? Мисс Бруис в этот момент подняла голову и посмотрела в их сторону. Леди Стаббс говорила негромко, но не услышала ли ее Аманда Бруис…
   Пуаро обернулся и встретился взглядом с капитаном Уорбуртоном. В глазах капитана были насмешка и ирония.
   Пуаро попытался переменить тему.
   — Вы были, наверное, очень заняты подготовкой праздника? — спросил он.
   Хэтти Стаббс покачала головой.
   — Нет. По-моему, все это очень скучно — и вообще, зачем? Есть слуги и садовники. Почему бы им не заниматься этим?
   — О, дорогая, — вдруг вмешалась миссис Фоллиат, она подошла и села на стоявший рядом диван. — Такие взгляды вы усвоили в ваших островных поместьях. Но в наши дни жизнь в Англии, увы, совсем иная. — Она вздохнула. — Теперь почти все приходится делать самим.
   Леди Стаббс пожала плечами.
   — Я считаю, это глупо. Какой же тогда смысл быть богатым, если все надо делать самим?
   — Некоторым это нравится, — улыбнулась ей миссис Фоллиат. — Мне, например. Ну не все, конечно, но кое-что я очень люблю. Например, возиться с садом или готовиться к праздникам, вроде завтрашнего.
   — Это будет что-то вроде вечеринки? — с надеждой спросила леди Стаббс.
   — Да, похоже, только будет много, много народу.
   — Как в Аскете[21]? И огромные шляпы, и все такие шикарные?
   — Ну, не совсем, как в Аскоте, — ответила миссис Фоллиат и мягко добавила:
   — Вам надо привыкать к деревенской жизни, Хэтти. В ней есть своя прелесть. Помогли бы нам утром — вместо того чтобы оставаться в постели и подняться только к чаю.
   — У меня болела голова, — надув губки, отозвалась Хэтти, но тут же настроение у нее изменилось, и она нежно улыбнулась миссис Фоллиат. — Но завтра я исправлюсь и буду делать все, что вы скажете.
   — Очень мило с вашей стороны, дорогая.
   — А у меня есть новое платье. Его принесли сегодня утром. Пойдемте со мной наверх, посмотрим.
   Миссис Фоллиат колебалась, но леди Стаббс уже встала и настойчиво повторила:
   — Ну, пожалуйста! Платье очаровательное! Идемте же!
   — Ну, хорошо, хорошо. — Миссис Фоллиат слегка усмехнулась и поднялась.
   Когда она, казавшаяся еще меньше рядом с рослой Хэтти, выходила из комнаты, Пуаро увидел ее лицо и был поражен: вместо недавней улыбки на нем было выражение крайней усталости. Она словно бы дала себе волю и сняла на миг светскую маску. А возможно, за этим скрывалось что-то большее. Возможно, она страдала какой-то болезнью, о которой, как свойственно многим женщинам, никогда не говорила. «Она не из тех, кто ищет жалости или сочувствия», — подумал Пуаро.
   В кресло, где только что сидела Хэтти Стаббс, опустился капитан Уорбуртон. Он тоже взглянул на дверь, через которую вышли обе женщины, и с пренебрежительной усмешкой (естественно, не в адрес старшей), произнес:
   — Пре-е-краснейшее создание, не так ли? — Краем глаза он проследил, как сэр Джордж с миссис Мастертон и миссис Оливер выходят через стеклянную дверь в сад. — Окрутила старика Стаббса по всем правилам. Чем только он ее не ублажает! Драгоценности, норковые манто и все прочее. Не пойму, замечает ли он, что у нее пустовато в голове? Возможно, для него это не имеет значения. В конце концов эти новоявленные богачи не нуждаются в интеллектуальном общении.
   — Кто она по национальности? — поинтересовался Пуаро.
   — По ее виду я всегда считал, что она из Южной Америки, но на самом деле она вроде бы родом из Вест-Индии. С одного из тех островов, где сахар, ром и все в таком роде. Она из родовитых переселенцев — креолка, я имею в виду не то, что она полукровка. Я полагаю, они там все между собой переженились, на этих островах, отсюда-то и умственная неполноценность.
   К ним подошла юная миссис Легг.
   — Послушайте, Джим, — обратилась она к капитану, — вы должны поддержать меня. Эту палатку надо поставить там где мы решили — в дальнем конце лужайки у рододендронов. Это единственное подходящее место.
   — Мамаша Мастертон так не считает.
   — Что ж, вам надо ее уговорить. Он хитро улыбнулся.
   — Миссис Мастертон — мой босс.
   — Ваш босс Уилфред Мастертон, поскольку он — член парламента.
   — Позволю себе заметить, что его жене эта должность подошла бы больше. Именно она верховодит в доме, мне ли этого не знать.
   Сэр Джордж вернулся в гостиную тем же манером — через стеклянную дверь.
   — А, Салли, вот вы где, — сказал он. — Вы нам нужны. Вы не подумали о тех, кто будет намазывать маслом булочки, кто будет разыгрывать пирожные, и вообще, почему продукты оказались там, где обещали разместить столик со всякими вышивками и вязаньем? Где Эми Фоллиат? Только она одна может справиться с этими сложностями.
   — Она пошла наверх с Хэтти.
   — Ах, вот оно что…
   Сэр Джордж беспомощно осмотрелся. Мисс Бруис тут же выскочила из-за стола, где заполняла пригласительные билеты:
   — Сейчас я вам ее приведу, сэр Джордж.
   — Благодарю вас, Аманда. Мисс Бруис вышла из комнаты.
   — Д-да, надо побольше проволочной сетки, — пробормотал сэр Джордж.
   — Для праздника?
   — Нет-нет. Поставить ограду в лесу — там, где мы граничим с Худаун-парком. Старая давно развалилась, и теперь они ходят и ходят.
   — Кто?
   — Да нарушители, туристы! — воскликнул сэр Джордж.
   — Вы напоминаете Бетси Тротвуд[22], воюющую с ослами, — с улыбкой сказала Салли Легг.
   — Бетси Тротвуд? Кто это? — простодушно спросил сэр Джордж.
   — Диккенс.
   — А-а, Диккенс. Я читал когда-то «Записки Пиквика». Неплохо, даже не ожидал. Но если серьезно, туристы — сущее бедствие с тех пор, как тут устроили этот проклятый туристский центр. Эти юнцы лезут сюда отовсюду. А в чем они ходят! Сегодня утром идет парень, и на рубашке у него — сплошь черепахи и еще какое-то зверье — ну, думаю, не иначе как я вчера выпил лишку. Половина не говорят по-английски, несут какую-то чушь. — Он передразнил:
   — «О, пожалуйста.., сказать мне.., дорога на переправа?» Я им кричу, что нет тут дороги, уходите, а они только хлопают глазами и ничего не могут понять. Это парни. А девицы хихикают. Кого сюда только не носит — итальянцы, югославы, голландцы, финны. Не удивлюсь, если к нам пожаловали уже и эскимосы! И подозреваю, что половина этой публики — коммунисты, — мрачно закончил он.
   — Только не заводитесь, Джордж, по поводу коммунистов, — сказала миссис Легг. — Идемте, я помогу вам справиться со строптивыми женщинами.
   Ведя его к двери на террасу, она обернулась и позвала:
   — Пойдемте с нами, Джим. За свою идею надо биться до конца, тем более что мы правы.
   — Я готов, но хочу ввести мосье Пуаро в курс дела. Ему ведь предстоит присуждать призы за игру «Найди жертву».
   — Вы можете сделать это позже.
   — Я подожду вас здесь, — согласился Пуаро. Наступила тишина, Алек Легг нехотя поднялся и вздохнул.
   — О женщины! — сказал он. — Просто какой-то пчелиный рой. — Он выглянул в окно. — И все из-за чего? Из-за какого-то дурацкого праздника, который никому не нужен.
   — Но кому-то, очевидно, все-таки нужен, — заметил Пуаро.
   — И почему у людей нет ни капельки здравого смысла? Почему бы им наконец не задуматься? Не подумать о том, что творится в мире? Неужели не понятно, что жители земли совершают самоубийство?
   Пуаро справедливо рассудил, что на этот вопрос отвечать не обязательно. Он только с сомнением покачал головой.
   — Если мы ничего не предпримем, пока еще не поздно.,. — Алек Легг внезапно умолк, на его лице на миг отразился гнев. — Знаю, знаю, о чем вы думаете. По-вашему, я просто неврастеник. Эти проклятые врачи тоже думают, что мне надо поправить нервы. Надо, говорят, отдохнуть, переменить обстановку, подышать морским воздухом. Ну раз надо, так надо: мы с Салли приехали сюда, сняли на три месяца домик на мельнице, и я следую их предписаниям. Ловлю рыбу, купаюсь, совершаю длительные прогулки, принимаю солнечные ванны…
   — Да-да, я сразу это понял, — вежливо заметил Пуаро.
   — А-а, это? — Алек прикоснулся к своему облупившемуся лицу. — Это результат в кои-то веки распрекрасного английского лета. Ну и какой от всего этого толк? Нет уж, что есть, то есть, никуда от этого не убежишь.
   — Да, бегство никогда не приводит к добру.
   — Здесь, в деревенской обстановке все воспринимается еще острей.., эта невообразимая всеобщая апатия… Даже Салли, которая достаточно умна, рассуждает так же, как и все. Стоит ли волноваться? Вот что она говорит. Это меня бесит! Стоит ли волноваться!
   — А действительно, отчего вы так волнуетесь?
   — Боже мой, и вы — туда же?
   — Нет-нет, я ничего не собираюсь вам советовать. Я просто хотел бы знать — отчего?
   — Неужели вы не видите, что кто-то должен хоть что-то предпринять?
   — И этот кто-то — вы?
   — Нет, не я лично. В наше время отдельно взятая личность уже не имеет значения.
   — Ну не скажите. Даже в такое время, как сейчас, каждый из нас все же во многом остается индивидуалистом.
   — И напрасно! В такое напряженное время, когда перед человечеством встал вопрос «жизнь или смерть», нельзя думать о собственных болячках и заботах.
   — Вот тут вы совершенно заблуждаетесь. Во время войны, в одну из жестоких бомбежек мысль о возможной смерти беспокоила меня куда меньше, чем натертая мозоль. Тогда меня это удивило. «Думай о том, — твердил я себе, — что тебя в любую минуту может убить». Мне даже было несколько стыдно — какая-то пустячная мозоль мучила меня сильнее, чем страх перед смертью. Понимаете, — в экстремальных условиях всякие мелочи вдруг обретают особое значение. Я видел женщину, пострадавшую в уличной аварии; у нее была сломана нога, а она рыдала из-за порванного чулка.