Страница:
Агата Кристи
КРИВОЙ ДОМИШКО
Глава 1
С Софией Леонидис я познакомился в конце войны в Египте. Она занимала довольно высокий пост в посольстве Англии, и мне довелось оценить ее деловитость, работоспособность и компетентность, благодаря которым девушка успела сделать блестящую карьеру, несмотря на свою молодость (тогда ей было всего двадцать два).
Кроме приятной внешности София обладала ясным, трезвым умом и сдержанным чувством юмора, которое я находил восхитительным. С девушкой исключительно легко общаться, и мы получали истинное удовольствие от совместных обедов и случайных походов на танцевальные вечера.
Но только к самому концу войны, уже получив назначение на Восток, я понял, что люблю Софию и хочу жениться на ней.
Это открытие я сделал во время совместного обеда в ресторане «Шеппардз», и оно не удивило и не потрясло меня — просто я как будто в полной мере осознал давно известный факт. Я посмотрел на Софию новыми глазами, но увидел только то, что видел всегда и что мне всегда нравилось: темные блестящие волосы, свободно откинутые назад с высокого лба, живые синие глаза, маленький упрямый подбородок и прямой нос. Мне нравился строгий серый костюм великолепного покроя и белоснежная блузка. София выглядела удивительно «по-английски», и это глубоко трогало меня, три года не бывшего на родине. «Никто на свете, — подумал я, — не может быть более англичанкой, чем мисс Леонидис.» И тут же усомнился: а была ли девушка на самом деле настолько англичанкой, насколько казалась? Может ли реальная действительность обладать совершенством и законченностью театрального действа?
Неожиданно мне пришло в голову, что, сколько бы мы ни беседовали, обсуждая наши мысли, симпатии, антипатии, общих знакомых и планы на будущее, София ни разу не упомянула о своем родном доме или семье. Обо мне девушка знала все (слушать она умела), а я о ней — ничего конкретного и предполагал лишь, что ее происхождение и воспитание вполне заурядны. И только во время обеда в ресторане «Шеппардз» я понял, что София никогда не рассказывала мне о своем прошлом.
Девушка спросила меня, о чем я думаю.
— О тебе, — честно ответил я.
— Понимаю, — кивнула она. И было похоже, что действительно понимает. — Мы, наверное, не увидимся ближайшие год-два, — сказал я. — Не знаю, когда я вернусь в Англию. Но первое, что я сделаю по возвращении, это найду тебя и попрошу стать моей женой.
София и бровью не повела — просто сидела спокойно и курила, не глядя на меня.
На какое-то мгновение я растерялся, решив, что девушка не поняла смысла сказанного.
— Послушай, продолжал я, — единственное, что я твердо решил не делать, — это предлагать тебе руку и сердце сейчас. Почему? Ты можешь отказать мне, и тогда я с горя свяжусь с какой-нибудь гнусной девицей — просто теша раненое самолюбие. Но даже если ты мне не откажешь, то что нам делать? Обручиться и приготовиться к долгому ожиданию встречи? Я не могу заставлять тебя идти на это. Ты можешь встретить другого человека, и я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной быть «лояльной» по отношению ко мне. Мы живем в странной лихорадочной «делай-все-быстрее» атмосфере. Вокруг заключаются и мгновенно расторгаются бесчисленные браки. Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась домой свободной и независимой, осмотрелась бы как следует в новом, послевоенном мире и решила, чего ты ждешь от жизни дальше. Отношения между нами, София, должны быть постоянными. Мне не нужна кратковременная связь.
— Мне тоже, — сказала София.
— С другой стороны, продолжал я, — думаю, мне следует объяснить тебе, как я... Ну... Отношусь...
— Но без неуместной лирики? — пробормотала София.
— Милая...
Разве ты не понимаешь? Я все время стараюсь не сказать, что люблю тебя...
Она прервала меня.
— Я все понимаю, Чарлз. И мне нравится твоя забавная манера делать предложения. И конечно, ты можешь навестить меня по возвращении...
Если еще захочешь...
Теперь наступила моя очередь прервать ее. — Захочу, вне всяких сомнений.
— Сомневаться можно всегда и по любому поводу, Чарлз.
В любое время может появиться какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, которое спутает все карты. Для начала ты не так уж много знаешь обо мне, верно?
— Я даже не знаю, где ты живешь в Англии.
— В Суинли-Дин.
Я кивнул при упоминании хорошо известного пригорода Лондона, заслуженно гордящегося тремя великолепными полями для игры в гольф при крышу... Но наверное... — Девушка задумчиво сдвинула брови. — Наверное, в некотором смысле мы всю жизнь жили одной большой семьей...
Под присмотром дедушки и под его защитой. Мой дедушка — это Личность. Ему за восемьдесят, и росту в нем четыре фута десять дюймов, но любой обыкновенный человек просто тускнеет рядом с ним.
— Звучит интересно, — заметил я.
— А дедушка интересный человек. Он грек из Смирны. Аристид Леонидис. — И София добавила с озорным огоньком в глазах: — Он страшно богат.
— Неужели кто-нибудь еще останется богатым после этой войны?
— Мой дедушка останется, — убежденно сказала София. — Все эти попытки доить богатых ему не страшны. Он просто доит самих доильщиков. Интересно, полюбишь ли ты его?
— А ты его любишь?
— Больше всех на свете, — ответила София.
Кроме приятной внешности София обладала ясным, трезвым умом и сдержанным чувством юмора, которое я находил восхитительным. С девушкой исключительно легко общаться, и мы получали истинное удовольствие от совместных обедов и случайных походов на танцевальные вечера.
Но только к самому концу войны, уже получив назначение на Восток, я понял, что люблю Софию и хочу жениться на ней.
Это открытие я сделал во время совместного обеда в ресторане «Шеппардз», и оно не удивило и не потрясло меня — просто я как будто в полной мере осознал давно известный факт. Я посмотрел на Софию новыми глазами, но увидел только то, что видел всегда и что мне всегда нравилось: темные блестящие волосы, свободно откинутые назад с высокого лба, живые синие глаза, маленький упрямый подбородок и прямой нос. Мне нравился строгий серый костюм великолепного покроя и белоснежная блузка. София выглядела удивительно «по-английски», и это глубоко трогало меня, три года не бывшего на родине. «Никто на свете, — подумал я, — не может быть более англичанкой, чем мисс Леонидис.» И тут же усомнился: а была ли девушка на самом деле настолько англичанкой, насколько казалась? Может ли реальная действительность обладать совершенством и законченностью театрального действа?
Неожиданно мне пришло в голову, что, сколько бы мы ни беседовали, обсуждая наши мысли, симпатии, антипатии, общих знакомых и планы на будущее, София ни разу не упомянула о своем родном доме или семье. Обо мне девушка знала все (слушать она умела), а я о ней — ничего конкретного и предполагал лишь, что ее происхождение и воспитание вполне заурядны. И только во время обеда в ресторане «Шеппардз» я понял, что София никогда не рассказывала мне о своем прошлом.
Девушка спросила меня, о чем я думаю.
— О тебе, — честно ответил я.
— Понимаю, — кивнула она. И было похоже, что действительно понимает. — Мы, наверное, не увидимся ближайшие год-два, — сказал я. — Не знаю, когда я вернусь в Англию. Но первое, что я сделаю по возвращении, это найду тебя и попрошу стать моей женой.
София и бровью не повела — просто сидела спокойно и курила, не глядя на меня.
На какое-то мгновение я растерялся, решив, что девушка не поняла смысла сказанного.
— Послушай, продолжал я, — единственное, что я твердо решил не делать, — это предлагать тебе руку и сердце сейчас. Почему? Ты можешь отказать мне, и тогда я с горя свяжусь с какой-нибудь гнусной девицей — просто теша раненое самолюбие. Но даже если ты мне не откажешь, то что нам делать? Обручиться и приготовиться к долгому ожиданию встречи? Я не могу заставлять тебя идти на это. Ты можешь встретить другого человека, и я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной быть «лояльной» по отношению ко мне. Мы живем в странной лихорадочной «делай-все-быстрее» атмосфере. Вокруг заключаются и мгновенно расторгаются бесчисленные браки. Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась домой свободной и независимой, осмотрелась бы как следует в новом, послевоенном мире и решила, чего ты ждешь от жизни дальше. Отношения между нами, София, должны быть постоянными. Мне не нужна кратковременная связь.
— Мне тоже, — сказала София.
— С другой стороны, продолжал я, — думаю, мне следует объяснить тебе, как я... Ну... Отношусь...
— Но без неуместной лирики? — пробормотала София.
— Милая...
Разве ты не понимаешь? Я все время стараюсь не сказать, что люблю тебя...
Она прервала меня.
— Я все понимаю, Чарлз. И мне нравится твоя забавная манера делать предложения. И конечно, ты можешь навестить меня по возвращении...
Если еще захочешь...
Теперь наступила моя очередь прервать ее. — Захочу, вне всяких сомнений.
— Сомневаться можно всегда и по любому поводу, Чарлз.
В любое время может появиться какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, которое спутает все карты. Для начала ты не так уж много знаешь обо мне, верно?
— Я даже не знаю, где ты живешь в Англии.
— В Суинли-Дин.
Я кивнул при упоминании хорошо известного пригорода Лондона, заслуженно гордящегося тремя великолепными полями для игры в гольф при крышу... Но наверное... — Девушка задумчиво сдвинула брови. — Наверное, в некотором смысле мы всю жизнь жили одной большой семьей...
Под присмотром дедушки и под его защитой. Мой дедушка — это Личность. Ему за восемьдесят, и росту в нем четыре фута десять дюймов, но любой обыкновенный человек просто тускнеет рядом с ним.
— Звучит интересно, — заметил я.
— А дедушка интересный человек. Он грек из Смирны. Аристид Леонидис. — И София добавила с озорным огоньком в глазах: — Он страшно богат.
— Неужели кто-нибудь еще останется богатым после этой войны?
— Мой дедушка останется, — убежденно сказала София. — Все эти попытки доить богатых ему не страшны. Он просто доит самих доильщиков. Интересно, полюбишь ли ты его?
— А ты его любишь?
— Больше всех на свете, — ответила София.
Глава 2
Прошло больше двух лет, прежде чем я возвратился в Англию, — нелегких для меня лет. Я писал Софии, она — мне. Ее письма, как и мои были не любовными посланиями, а скорее письмами близких друзей, полными мыслей о грядущем и прошлом и описаний текущих событий. Но тем не менее я знал, что наши чувства друг к другу стали сильней и глубже за время разлуки.
Я прилетел в Англию теплым пасмурным сентябрьским днем. В голубоватом сумраке листья деревьев казались золотыми, дул легкий порывистый ветерок. Я послал Софии телеграмму прямо из аэропорта.
«Только что прибыл. Жду ужину ресторане „Марио“ девять часов. Чарлз.» Двумя часами позже я сидел дома и читал свежую «Таймс». Просматривая колонку с сообщениями о рождениях, свадьбах и кончинах, я наткнулся на фамилию «Леонидис».
«19 сентября в своем особняке „Три фронтона“ в Суинли-Дин на восемьдесят восьмом году жизни скончался Аристид Леонидис. Бренда Леонидис глубоко скорбит о возлюбленном супруге».
Сразу под этим было еще объявление:
«В особняке „Три фронтона“ в Суинли-Дин скоропостижно скончался А. Леонидис. Глубоко скорбящие дети и внуки. Отпевание состоится в церкви Сент-Элдрид, Суинли-Дин.»
Соседство этих объявлений показалось мне довольно странным: очевидно, два повторяющих друг друга сообщения были помещены рядом по недосмотру работников редакции. Но в первую очередь я подумал о Софии и спешно послал ей вторую телеграмму:
«Только что узнал смерти твоего дедушки. Глубоко соболезную. Сообщи, когда сможем увидеться. Чарлз».
В шесть часов вечера на мое имя пришла телеграмма от Софии, гласящая: «Буду „Марио“ девять часов. София».
При мысли о скором свидании с Софией я страшно разнервничался. Время еле ползло. В «Марио» я приехал за полчаса до назначенного времени. София опоздала только на пять минут.
Встречаться после долгой разлуки с кем-то, о ком постоянно думаешь, всегда немного страшно, и, когда наконец София вошла через вращающиеся двери в зал, все происходящее показалось мне совершенно нереальным. На Софии было черное платье, и это почему-то поразило меня. Большинство женщин в ресторане были в черном, но я решил, что София в трауре, и удивился этому: мне казалось, она не из тех людей, которые носят траур — пусть даже и по близкому родственнику.
Мы выпили по коктейлю, потом отыскали заказанный столик и принялись торопливо и несколько бессвязно рассказывать друг другу о старых каирских знакомых. Это был несколько искусственный разговор, но он помог нам преодолеть первую неловкость. Я выразил сожаление по поводу смерти мистера Леонидиса, и София спокойно сказала, что все это случилось «совершенно неожиданно». Потом мы снова углубились в воспоминания. И тут я с тревогой начал ощущать что-то неладное. Но это была не та естественная неловкость, которую испытывают люди при встрече после долгой разлуки. Что-то неладное, что-то определенно неладное творилось с самой Софией. Может быть, она собиралась сообщить мне, что встретила другого человека, которого любит больше, чем меня? Что ее чувство ко мне было «всего лишь ошибкой»?
Но все-таки почему-то мне казалось, что дело не в этом. А в чем именно — понять никак не мог. Тем временем мы продолжали наш натянутый разговор.
Потом, совершенно неожиданно, когда официант принес кофе и, поклонившись, удалился, все вдруг стало на свои места. И мы с Софией опять сидели рядом за маленьким столом в ресторане, как когда-то в Каире. И словно не было этих долгих лет разлуки.
— София!.. — сказал я.
И она тут же сказала:
— Чарлз!
Я облегченно вздохнул.
— Ну, слава богу, все позади. Что это такое было с нами?
— Наверное это из-за меня. Я вела себя глупо.
— Но теперь все в порядке?
— Да, теперь все в порядке.
Мы улыбнулись друг другу.
— Милая, — сказал я. И затем: — Когда мы поженимся?
Улыбка сразу исчезла с ее лица, и непонятная отчужденность снова встала между нами стеной.
— Не знаю, — ответила София. — Я не уверена, что когда-нибудь смогу выйти за тебя, Чарлз.
— Но, София! Почему? Может быть, я кажусь тебе чужим? Тебе необходимо некоторое время, чтобы привыкнуть ко мне снова?.. Нет, — прервал я сам себя. — Я просто идиот. Дело не в этом.
— Да, дело не в этом, — кивнула София.
Я ждал. Наконец она тихо проговорила:
— Это все...
Смерть дедушки.
— Смерть дедушки? Но причем тут она? Какое значение может иметь смерть твоего дедушки в данной ситуации? Надеюсь...
Нет, тебе и в голову не могло такое придти...
Надеюсь, дело не в деньгах? Он что, разорился? Но, милая...
— Дело не в деньгах. — София быстро улыбнулась. — Полагаю, ты возьмешь меня и «в одной сорочке». А дедушка за всю свою жизнь не потерял ни цента.
— Тогда в чем же все-таки дело?
— Просто в его смерти... Видишь ли, Чарлз, похоже, он умер не своей смертью... Похоже, его убили...
Я ошеломленно уставился на нее.
— Но... Что за странная мысль! Почему ты так решила?
— Решила не я. Но доктор вел себя очень странно. Он не подписал заключения о смерти. Медэксперты намерены произвести вскрытие. Совершенно очевидно: они подозревают что-то неладное.
Я не стал спорить с Софией. Девушка она была толковая и вполне могла отвечать за свои слова.
Вместо этого я серьезно сказал:
— Их подозрения могут быть и необоснованными. Но даже если они и подтвердятся, какое это может иметь отношение к нам с тобой?
— Самое непосредственное, при определенных обстоятельствах. Ты служишь в министерстве внешних связей, а там обращают внимание на репутацию жен сотрудников. Нет... Пожалуйста, не говори мне ничего. Я знаю, что ты собираешься сказать, и верю в твою полную искренность... И теоретически я с тобой согласна. Но я — человек гордый. Я дьявольски гордый человек. Я хочу, чтобы наш брак был идеален с любой стороны. И не желаю быть дражайшей половиной человека, пожертвовавшего карьерой из любви ко мне. Кроме того, все еще может уладиться...
— То есть... Доктор мог ошибиться?
— Даже если он и не ошибся, факт убийства не будет иметь значения, если только дедушку убил надлежащий человек.
— Как тебя понимать, София?
— Конечно, ужасно так говорить. Но в конце концов, надо быть честной.
И София предупредила мой следующий вопрос.
— Нет, Чарлз, больше я ничего не скажу тебе. Вероятно, я и так сказала слишком много. Но мне просто необходимо было сегодня встретиться с тобой и попытаться объяснить одну вещь: мы не можем принимать никаких решений, пока не прояснится эта история.
— Так расскажи мне о ней, по крайней мере.
София покачала головой.
— Не хочу.
— Но, София...
— Нет, Чарлз. Я не хочу, чтобы ты получил представление о нашей семье с моих слов. Лучше взгляни на нашу семью беспристрастно, как сторонний наблюдатель.
— И как же я смогу сделать это?
— Ты расспросишь обо всем своего отца, — ответила девушка.
Еще в Каире я говорил Софии, что мой отец работает помощником комиссара в Скотленд-Ярде. Эту должность он занимал и по сей день. Я почувствовал, что какая-то холодная тяжесть навалилась на сердце.
— Неужели дела настолько плохи?
— Думаю, да. Видишь человека за столиком у двери? Довольно симпатичный флегматичный джентльмен, похожий на отставного военного?
— Да.
— Я видела его на платформе Суинли-Дин сегодня вечером, когда ждала поезда.
— Полагаешь, он следит за тобой?
— Да. Я полагаю, все мы — как это говорится? — находимся под строгим наблюдением. Нам довольно прозрачно намекнули, чтобы мы не покидали дом. Но я твердо решила встретиться с тобой. — София вздернула маленький упрямый подбородок. — Я вылезла из окна ванной и спустилась по водосточной трубе.
— Милая моя!..
— Но полиция хорошо знает свое дело. Кроме того, я же послала тебе телеграмму. Но все это неважно... Ведь мы здесь... Вместе... Но отныне и впредь мы будем играть в одиночку.
София помолчала и добавила:
— К сожалению...
Нет никакого сомнения, мы любим друг друга.
— Ни малейшего сомнения, — подтвердил я. — Но я бы не сказал, что «к сожалению». Мы с тобой пережили страшную войну, мы часто бывали на волосок от смерти... И я не понимаю, почему внезапная смерть старого человека... Кстати, сколько лет ему было?
— Восемьдесят семь.
— Ну да, конечно. Я же читал в «Таймсе». Я лично считаю — он умер просто от старости, и любой уважающий себя полицейский должен согласиться с этим.
— Если бы ты знал дедушку, — сказала София, — ты бы удивился даже предположению, что он может умереть от чего-либо.
Я прилетел в Англию теплым пасмурным сентябрьским днем. В голубоватом сумраке листья деревьев казались золотыми, дул легкий порывистый ветерок. Я послал Софии телеграмму прямо из аэропорта.
«Только что прибыл. Жду ужину ресторане „Марио“ девять часов. Чарлз.» Двумя часами позже я сидел дома и читал свежую «Таймс». Просматривая колонку с сообщениями о рождениях, свадьбах и кончинах, я наткнулся на фамилию «Леонидис».
«19 сентября в своем особняке „Три фронтона“ в Суинли-Дин на восемьдесят восьмом году жизни скончался Аристид Леонидис. Бренда Леонидис глубоко скорбит о возлюбленном супруге».
Сразу под этим было еще объявление:
«В особняке „Три фронтона“ в Суинли-Дин скоропостижно скончался А. Леонидис. Глубоко скорбящие дети и внуки. Отпевание состоится в церкви Сент-Элдрид, Суинли-Дин.»
Соседство этих объявлений показалось мне довольно странным: очевидно, два повторяющих друг друга сообщения были помещены рядом по недосмотру работников редакции. Но в первую очередь я подумал о Софии и спешно послал ей вторую телеграмму:
«Только что узнал смерти твоего дедушки. Глубоко соболезную. Сообщи, когда сможем увидеться. Чарлз».
В шесть часов вечера на мое имя пришла телеграмма от Софии, гласящая: «Буду „Марио“ девять часов. София».
При мысли о скором свидании с Софией я страшно разнервничался. Время еле ползло. В «Марио» я приехал за полчаса до назначенного времени. София опоздала только на пять минут.
Встречаться после долгой разлуки с кем-то, о ком постоянно думаешь, всегда немного страшно, и, когда наконец София вошла через вращающиеся двери в зал, все происходящее показалось мне совершенно нереальным. На Софии было черное платье, и это почему-то поразило меня. Большинство женщин в ресторане были в черном, но я решил, что София в трауре, и удивился этому: мне казалось, она не из тех людей, которые носят траур — пусть даже и по близкому родственнику.
Мы выпили по коктейлю, потом отыскали заказанный столик и принялись торопливо и несколько бессвязно рассказывать друг другу о старых каирских знакомых. Это был несколько искусственный разговор, но он помог нам преодолеть первую неловкость. Я выразил сожаление по поводу смерти мистера Леонидиса, и София спокойно сказала, что все это случилось «совершенно неожиданно». Потом мы снова углубились в воспоминания. И тут я с тревогой начал ощущать что-то неладное. Но это была не та естественная неловкость, которую испытывают люди при встрече после долгой разлуки. Что-то неладное, что-то определенно неладное творилось с самой Софией. Может быть, она собиралась сообщить мне, что встретила другого человека, которого любит больше, чем меня? Что ее чувство ко мне было «всего лишь ошибкой»?
Но все-таки почему-то мне казалось, что дело не в этом. А в чем именно — понять никак не мог. Тем временем мы продолжали наш натянутый разговор.
Потом, совершенно неожиданно, когда официант принес кофе и, поклонившись, удалился, все вдруг стало на свои места. И мы с Софией опять сидели рядом за маленьким столом в ресторане, как когда-то в Каире. И словно не было этих долгих лет разлуки.
— София!.. — сказал я.
И она тут же сказала:
— Чарлз!
Я облегченно вздохнул.
— Ну, слава богу, все позади. Что это такое было с нами?
— Наверное это из-за меня. Я вела себя глупо.
— Но теперь все в порядке?
— Да, теперь все в порядке.
Мы улыбнулись друг другу.
— Милая, — сказал я. И затем: — Когда мы поженимся?
Улыбка сразу исчезла с ее лица, и непонятная отчужденность снова встала между нами стеной.
— Не знаю, — ответила София. — Я не уверена, что когда-нибудь смогу выйти за тебя, Чарлз.
— Но, София! Почему? Может быть, я кажусь тебе чужим? Тебе необходимо некоторое время, чтобы привыкнуть ко мне снова?.. Нет, — прервал я сам себя. — Я просто идиот. Дело не в этом.
— Да, дело не в этом, — кивнула София.
Я ждал. Наконец она тихо проговорила:
— Это все...
Смерть дедушки.
— Смерть дедушки? Но причем тут она? Какое значение может иметь смерть твоего дедушки в данной ситуации? Надеюсь...
Нет, тебе и в голову не могло такое придти...
Надеюсь, дело не в деньгах? Он что, разорился? Но, милая...
— Дело не в деньгах. — София быстро улыбнулась. — Полагаю, ты возьмешь меня и «в одной сорочке». А дедушка за всю свою жизнь не потерял ни цента.
— Тогда в чем же все-таки дело?
— Просто в его смерти... Видишь ли, Чарлз, похоже, он умер не своей смертью... Похоже, его убили...
Я ошеломленно уставился на нее.
— Но... Что за странная мысль! Почему ты так решила?
— Решила не я. Но доктор вел себя очень странно. Он не подписал заключения о смерти. Медэксперты намерены произвести вскрытие. Совершенно очевидно: они подозревают что-то неладное.
Я не стал спорить с Софией. Девушка она была толковая и вполне могла отвечать за свои слова.
Вместо этого я серьезно сказал:
— Их подозрения могут быть и необоснованными. Но даже если они и подтвердятся, какое это может иметь отношение к нам с тобой?
— Самое непосредственное, при определенных обстоятельствах. Ты служишь в министерстве внешних связей, а там обращают внимание на репутацию жен сотрудников. Нет... Пожалуйста, не говори мне ничего. Я знаю, что ты собираешься сказать, и верю в твою полную искренность... И теоретически я с тобой согласна. Но я — человек гордый. Я дьявольски гордый человек. Я хочу, чтобы наш брак был идеален с любой стороны. И не желаю быть дражайшей половиной человека, пожертвовавшего карьерой из любви ко мне. Кроме того, все еще может уладиться...
— То есть... Доктор мог ошибиться?
— Даже если он и не ошибся, факт убийства не будет иметь значения, если только дедушку убил надлежащий человек.
— Как тебя понимать, София?
— Конечно, ужасно так говорить. Но в конце концов, надо быть честной.
И София предупредила мой следующий вопрос.
— Нет, Чарлз, больше я ничего не скажу тебе. Вероятно, я и так сказала слишком много. Но мне просто необходимо было сегодня встретиться с тобой и попытаться объяснить одну вещь: мы не можем принимать никаких решений, пока не прояснится эта история.
— Так расскажи мне о ней, по крайней мере.
София покачала головой.
— Не хочу.
— Но, София...
— Нет, Чарлз. Я не хочу, чтобы ты получил представление о нашей семье с моих слов. Лучше взгляни на нашу семью беспристрастно, как сторонний наблюдатель.
— И как же я смогу сделать это?
— Ты расспросишь обо всем своего отца, — ответила девушка.
Еще в Каире я говорил Софии, что мой отец работает помощником комиссара в Скотленд-Ярде. Эту должность он занимал и по сей день. Я почувствовал, что какая-то холодная тяжесть навалилась на сердце.
— Неужели дела настолько плохи?
— Думаю, да. Видишь человека за столиком у двери? Довольно симпатичный флегматичный джентльмен, похожий на отставного военного?
— Да.
— Я видела его на платформе Суинли-Дин сегодня вечером, когда ждала поезда.
— Полагаешь, он следит за тобой?
— Да. Я полагаю, все мы — как это говорится? — находимся под строгим наблюдением. Нам довольно прозрачно намекнули, чтобы мы не покидали дом. Но я твердо решила встретиться с тобой. — София вздернула маленький упрямый подбородок. — Я вылезла из окна ванной и спустилась по водосточной трубе.
— Милая моя!..
— Но полиция хорошо знает свое дело. Кроме того, я же послала тебе телеграмму. Но все это неважно... Ведь мы здесь... Вместе... Но отныне и впредь мы будем играть в одиночку.
София помолчала и добавила:
— К сожалению...
Нет никакого сомнения, мы любим друг друга.
— Ни малейшего сомнения, — подтвердил я. — Но я бы не сказал, что «к сожалению». Мы с тобой пережили страшную войну, мы часто бывали на волосок от смерти... И я не понимаю, почему внезапная смерть старого человека... Кстати, сколько лет ему было?
— Восемьдесят семь.
— Ну да, конечно. Я же читал в «Таймсе». Я лично считаю — он умер просто от старости, и любой уважающий себя полицейский должен согласиться с этим.
— Если бы ты знал дедушку, — сказала София, — ты бы удивился даже предположению, что он может умереть от чего-либо.
Глава 3
Я всегда интересовался работой отца в Скотленд-Ярде, но никогда не предполагал, что однажды мой интерес может приобрести личный характер.
Я еще не видел Старика. По приезде я не застал его дома, а приняв ванну, побрившись и переодевшись, ушел на свидание с Софией. Но когда я возвратился поздно вечером из ресторана, Гловер сообщил мне, что отец ждет меня в кабинете.
Старик сидел за письменным столом и, нахмурившись, разбирал какие-то бумаги. При виде меня он порывисто вскочил:
— Чарлз! Да, давненько мы с тобой не виделись.
Наша встреча после пяти долгих лет войны сильно разочаровала бы эмоционального француза. Мы со стариком были скупы в проявлениях чувств, но в действительности очень любили и прекрасно понимали друг друга.
— Есть виски, — предложил отец. — Скажи, если захочешь. Извини, не мог встретить тебя. Работы по горло. Веду сразу несколько дел.
Я откинулся на спинку кресла, закурил и небрежно поинтересовался:
— Аристид Леонидис?
Отец сдвинул брови и бросил на меня испытующий взгляд. Голос его был вежлив и холоден.
— С чего ты взял, Чарлз?
— Я не прав?
— Откуда ты знаешь?
— Получил такую информацию.
Старик молча ждал.
— И получил непосредственно из семейного гнезда Леонидисов.
— Продолжай, Чарлз. Выкладывай все.
— Тебе это может не понравиться, — сказал я. — В Каире я познакомился с Софией Леонидис. Я полюбил ее и хочу жениться на ней. Сегодня мы с Софией ужинали вместе.
— Ужинали? В Лондоне? Интересно, как ей удалось вырваться в город? Всех членов семьи попросили — о, вполне вежливо! — не покидать Суинли-Дин. — Да, конечно. Она спустилась по водосточной трубе из окна ванной комнаты.
Старик чуть заметно улыбнулся.
— Похоже, юная леди довольно находчива.
— Но и твои полицейские не ударили в грязь лицом, — успокоил его я. — Симпатичный отставной военный проследил Софию до ресторана «Марио». Я буду фигурировать в рапорте, который ты скоро получишь. Пять футов одиннадцать дюймов, волосы темные, глаза карие, темно-синий костюм в тонкую полоску и так далее.
Старик посмотрел на меня тяжелым взглядом.
— У тебя это... Серьезно?
— Да. Абсолютно серьезно, па.
Несколько мгновений мы молчали.
— Ты что-нибудь имеешь против? — спросил я.
— Я бы ничего не имел против...
Еще неделю назад. Это хорошо известное богатое семейство, и девушка унаследует крупное состояние. Кроме того, я знаю тебя — ты не потеряешь голову из-за первой встречной. Но... — Что, па?
— Впрочем, все еще, может и обойдется, если...
— Если что?
— Если убийцей является надлежащий человек.
Эту фразу я уже слышал сегодня вечером, поэтому заинтересовался.
— Но кто этот надлежащий человек?
Отец пристально взглянул на меня.
— Что ты знаешь об этой истории?
— Ничего.
— Ничего? — Он показался удивленным. — Девушка ничего не рассказала тебе?
— Нет. Она хочет, чтобы я узнал все от стороннего, непредвзятого человека.
— Интересно, почему так?
— Разве непонятно?
— Нет, Чарлз, по-моему, непонятно.
Отец прошелся взад-вперед по кабинету, хмуря брови. Сигара его потухла, но Старик не заметил этого, что показывало, насколько взволнован он был.
— Что ты знаешь о семье? — отрывисто спросил он.
— Черт возьми! Знаю, что у покойного Леонидиса была куча детей, внуков и прочей родни. Подробно с генеалогическим древом я еще не ознакомился. — Я помолчал и добавил: — Ты бы лучше ввел меня в курс дела, па.
— Да. — Старик сел в кресло. — Хорошо. Тогда я начну с самого начала, то есть с Аристида Леонидиса. Он приехал в Англию в возрасте двадцати четырех лет.
— Грек из Смирны.
— Ты даже это знаешь?
— Да, но это все, что мне известно.
Дверь кабинета открылась, вошел Гловер и доложил о прибытии главного инспектора Тавернера.
— Он ведет дело со мной, — сказал отец. — Пусть поприсутствует при разговоре. Он как раз занимался семьей и знает о ней гораздо больше меня. Я кивнул, и вскоре в кабинете появился мой старый знакомый инспектор Тавернер. Он тепло поприветствовал меня и поздравил с благополучным возвращением.
— Ввожу Чарлза в курс дела, — сообщил Старик. — Поправьте меня, если я ошибусь в чем-то. Так вот, Леонидис прибыл в Лондон в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году и обзавелся маленьким ресторанчиком в Сохо. Предприятие оказалось выгодным, и вскоре Леонидис приобрел еще один ресторан. А через некоторое время он владел уже семью или восемью подобными заведениями — и все они приносили значительный доход.
— Леонидис всегда действовал безошибочно, — вставил главный инспектор Тавернер.
— У него было природное чутье на выгоду, — продолжал отец. — В конце концов он оказался владельцем почти всех лучших ресторанов Лондона. После чего занялся широкомасштабными поставками продовольствия.
— Он занимался и другими видами деятельности, — заметил Тавернер. — Комиссионная торговля одеждой, дешевые ювелирные лавки и прочее. Конечно, — задумчиво добавил инспектор, — он всегда был в некотором роде прохиндеем.
— Жуликом? — уточнил я.
Тавернер покачал головой: — Нет. Может быть, жуликоватым отчасти — но не жуликом в полном смысле слова. Никогда не позволял себе ничего противозаконного. Леонидис из тех ушлых ребят, которые могут придумать тысячу способов обойти закон. Он умудрился нажиться даже на этой войне, несмотря на свой весьма преклонный возраст. Как всегда, он не совершал ничего противозаконного — но после каждой его деловой операции у властей возникала необходимость в принятии нового закона, если вы понимаете, о чем я говорю. Леонидис же тем временем уже занимался организацией следующего предприятия.
— В результате вырисовывается довольно несимпатичный тип, — заметил я.
— Как это ни странно, Леонидис был как раз очень даже симпатичным человеком. Личностью с большой буквы, понимаешь? И это сразу чувствовалось. Внешне — ничего привлекательного: безобразный коротышка, почти карлик. Но чем-то он привлекал людей, женщины всю жизнь влюблялись в него.
— Его брак произвел настоящий фурор, — сказал отец. — Он женился на дочери крупного землевладельца.
Я поднял брови:
— Деньги?
— Нет. Это был брак по любви. Она случайно познакомились с Леонидисом на свадьбе подруги — и влюбилась в него по уши. Ее родители категорически возражали против этого союза, но ничего не смогли поделать. Говорю вам, у него был какой-то шарм. Девушку очаровала его экзотичность и скрытый в нем колоссальный заряд энергии. Ей до смерти надоели люди ее круга.
— И это был счастливый брак?
— Даже очень, как ни странно. Конечно, в высшем свете их не приняли (в те дни деньги еще не стирали классовых различий), но это мало волновало молодоженов. Они прекрасно обошлись и без высшего света. Леонидис построил довольно несуразный особняк в Суинли-Дин, и супруги счастливо зажили там и произвели на свет восьмерых детей.
Старый Леонидис поступил очень умно, обосновавшись в Суинли-Дин. Тогда этот район только-только начинал входить в моду, второе и третье поля для игры в гольф открылись позднее. Тамошние старожилы страстно увлекались садоводством. Им пришлись по душе и молодая миссис Леонидис, и заинтересованные в знакомстве с мистером Леонидисом крупные лондонские финансисты — так что новоиспеченные супруги могли выбирать себе знакомых по своему вкусу. Полагаю, они жили совершенно счастливо, пока миссис Леонидис не умерла от пневмонии в девятьсот пятом году.
— Оставив мужа с восемью детьми?
— Один ребенок умер в грудном возрасте. Двое сыновей погибли в последней войне. Одна из дочерей вышла замуж и уехала в Австралию, где и умерла. Другая, незамужняя, погибла в автомобильной катастрофе. Последняя же умерла год-два назад. В живых остались двое: старший сын Роджер, который женат, но бездетен, и Филип, женатый на известной актрисе и имеющий троих детей: твою Софию, Юстаса и Джозефину.
— И все они живут в Суинли-Дин в... этом, как его? — особняке «Три фронтона»?
— Да. Дом Роджера разбомбило в самом начале войны. А Филип с семьей обосновался там с тридцать седьмого года. Еще там живет старая тетка Роджера и Филипа, мисс де Хэвилэнд, сестра первой миссис Леонидис. Мисс де Хэвилэнд всегда открыто ненавидела зятя, но после смерти сестры сочла себя обязанной принять приглашение мистера Леонидиса жить в его доме и воспитывать его детей.
— И ревностно исполняла свой долг, — сказал инспектор Тавернер. — Но эта женщина не из тех, кто легко меняет свое мнение о людях. Она всегда осуждала Леонидиса и его методы работы...
— Что ж, — заметил я, — интересная семейка. И кто же, вы полагаете, убил старика?
Тавернер покачал головой.
— Еще слишком рано говорить что-либо определенное.
— Да бросьте, Тавернер, — сказал я. — Бьюсь об заклад, вы знаете, кто это сделал. Мы же не в суде, дружище.
— Не в суде, — мрачно согласился Тавернер. — И вполне возможно, никогда там и не окажемся с этим делом.
— То есть, возможно, никакого убийства и не было?
— О, старика убили, это точно. Отравили. Но ты ж понимаешь, что такое — дело об отравлении. Очень сложно раздобыть доказательства. Очень сложно. Все улики могут указывать на одного человека, а...
— Именно об этом я и веду речь. У вас уже составилось какое-то определенное мнение о ситуации, ведь правда?
— В этом деле все слишком очевидно. Ситуация вроде бы абсолютно ясна... Но все-таки я не уверен. Сложный вопрос.
Я взглянул на Старика.
— В деле об убийстве, — медленно проговорил он, — правильным выводом обычно является вывод очевидный. Видишь ли, старый Леонидис женился вторично десять лет назад.
— В возрасте семидесяти семи лет?
— Да, и женился на двадцатичетырехлетней женщине.
Я присвистнул.
— И что это была за женщина?
— Официантка, работавшая в одном из его ресторанчиков. Весьма приличная молодая особа, привлекательная в своем роде, но несколько вялая и апатичная.
— Она-то и есть та самая очевидность?
— Подумай сам, — сказал Тавернер. — Сейчас ей всего тридцать четыре года — а это опасный возраст. В доме же служит один молодой человек, учитель внуков Леонидиса. На войну его не взяли: то ли сердце не в порядке, то ли еще что-то. Этих двоих водой не разольешь.
Я задумчиво смотрел на Тавернера. Конечно, здесь вырисовывается хорошо знакомая картина. Вторая миссис Леонидис, по словам отца, весьма приличная дама. Во имя соблюдения приличий совершалось очень много убийств.
— И что же это было? — спросил я. — Мышьяк?
— Нет. Мы еще не получили медицинского заключения, но доктор считает — это эзерин.
— Несколько необычно, не правда ли? Вероятно, покупателя препарата будет легко проследить?
— Только не в этом случае. Видишь ли, эзерин принадлежал самому старику. Глазные капли. У Леонидиса был диабет, — сказал отец. — Ему регулярно делали инъекции инсулина. Инсулин выпускается в маленьких пузырьках с резиновыми пробками. Пробка протыкается иглой для подкожных впрыскиваний, и лекарство втягивается в шприц.
Я попытался продолжить сам:
— А в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?
— Совершенно верно.
— И кто же делал старику инъекцию?
— Его жена.
Теперь я понял, что имела в виду София, говоря о «надлежащем» человеке.
— Семья Леонидисов находится в хороших отношениях со второй миссис Леонидис?
— Нет. Они едва разговаривают с ней.
Я еще не видел Старика. По приезде я не застал его дома, а приняв ванну, побрившись и переодевшись, ушел на свидание с Софией. Но когда я возвратился поздно вечером из ресторана, Гловер сообщил мне, что отец ждет меня в кабинете.
Старик сидел за письменным столом и, нахмурившись, разбирал какие-то бумаги. При виде меня он порывисто вскочил:
— Чарлз! Да, давненько мы с тобой не виделись.
Наша встреча после пяти долгих лет войны сильно разочаровала бы эмоционального француза. Мы со стариком были скупы в проявлениях чувств, но в действительности очень любили и прекрасно понимали друг друга.
— Есть виски, — предложил отец. — Скажи, если захочешь. Извини, не мог встретить тебя. Работы по горло. Веду сразу несколько дел.
Я откинулся на спинку кресла, закурил и небрежно поинтересовался:
— Аристид Леонидис?
Отец сдвинул брови и бросил на меня испытующий взгляд. Голос его был вежлив и холоден.
— С чего ты взял, Чарлз?
— Я не прав?
— Откуда ты знаешь?
— Получил такую информацию.
Старик молча ждал.
— И получил непосредственно из семейного гнезда Леонидисов.
— Продолжай, Чарлз. Выкладывай все.
— Тебе это может не понравиться, — сказал я. — В Каире я познакомился с Софией Леонидис. Я полюбил ее и хочу жениться на ней. Сегодня мы с Софией ужинали вместе.
— Ужинали? В Лондоне? Интересно, как ей удалось вырваться в город? Всех членов семьи попросили — о, вполне вежливо! — не покидать Суинли-Дин. — Да, конечно. Она спустилась по водосточной трубе из окна ванной комнаты.
Старик чуть заметно улыбнулся.
— Похоже, юная леди довольно находчива.
— Но и твои полицейские не ударили в грязь лицом, — успокоил его я. — Симпатичный отставной военный проследил Софию до ресторана «Марио». Я буду фигурировать в рапорте, который ты скоро получишь. Пять футов одиннадцать дюймов, волосы темные, глаза карие, темно-синий костюм в тонкую полоску и так далее.
Старик посмотрел на меня тяжелым взглядом.
— У тебя это... Серьезно?
— Да. Абсолютно серьезно, па.
Несколько мгновений мы молчали.
— Ты что-нибудь имеешь против? — спросил я.
— Я бы ничего не имел против...
Еще неделю назад. Это хорошо известное богатое семейство, и девушка унаследует крупное состояние. Кроме того, я знаю тебя — ты не потеряешь голову из-за первой встречной. Но... — Что, па?
— Впрочем, все еще, может и обойдется, если...
— Если что?
— Если убийцей является надлежащий человек.
Эту фразу я уже слышал сегодня вечером, поэтому заинтересовался.
— Но кто этот надлежащий человек?
Отец пристально взглянул на меня.
— Что ты знаешь об этой истории?
— Ничего.
— Ничего? — Он показался удивленным. — Девушка ничего не рассказала тебе?
— Нет. Она хочет, чтобы я узнал все от стороннего, непредвзятого человека.
— Интересно, почему так?
— Разве непонятно?
— Нет, Чарлз, по-моему, непонятно.
Отец прошелся взад-вперед по кабинету, хмуря брови. Сигара его потухла, но Старик не заметил этого, что показывало, насколько взволнован он был.
— Что ты знаешь о семье? — отрывисто спросил он.
— Черт возьми! Знаю, что у покойного Леонидиса была куча детей, внуков и прочей родни. Подробно с генеалогическим древом я еще не ознакомился. — Я помолчал и добавил: — Ты бы лучше ввел меня в курс дела, па.
— Да. — Старик сел в кресло. — Хорошо. Тогда я начну с самого начала, то есть с Аристида Леонидиса. Он приехал в Англию в возрасте двадцати четырех лет.
— Грек из Смирны.
— Ты даже это знаешь?
— Да, но это все, что мне известно.
Дверь кабинета открылась, вошел Гловер и доложил о прибытии главного инспектора Тавернера.
— Он ведет дело со мной, — сказал отец. — Пусть поприсутствует при разговоре. Он как раз занимался семьей и знает о ней гораздо больше меня. Я кивнул, и вскоре в кабинете появился мой старый знакомый инспектор Тавернер. Он тепло поприветствовал меня и поздравил с благополучным возвращением.
— Ввожу Чарлза в курс дела, — сообщил Старик. — Поправьте меня, если я ошибусь в чем-то. Так вот, Леонидис прибыл в Лондон в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году и обзавелся маленьким ресторанчиком в Сохо. Предприятие оказалось выгодным, и вскоре Леонидис приобрел еще один ресторан. А через некоторое время он владел уже семью или восемью подобными заведениями — и все они приносили значительный доход.
— Леонидис всегда действовал безошибочно, — вставил главный инспектор Тавернер.
— У него было природное чутье на выгоду, — продолжал отец. — В конце концов он оказался владельцем почти всех лучших ресторанов Лондона. После чего занялся широкомасштабными поставками продовольствия.
— Он занимался и другими видами деятельности, — заметил Тавернер. — Комиссионная торговля одеждой, дешевые ювелирные лавки и прочее. Конечно, — задумчиво добавил инспектор, — он всегда был в некотором роде прохиндеем.
— Жуликом? — уточнил я.
Тавернер покачал головой: — Нет. Может быть, жуликоватым отчасти — но не жуликом в полном смысле слова. Никогда не позволял себе ничего противозаконного. Леонидис из тех ушлых ребят, которые могут придумать тысячу способов обойти закон. Он умудрился нажиться даже на этой войне, несмотря на свой весьма преклонный возраст. Как всегда, он не совершал ничего противозаконного — но после каждой его деловой операции у властей возникала необходимость в принятии нового закона, если вы понимаете, о чем я говорю. Леонидис же тем временем уже занимался организацией следующего предприятия.
— В результате вырисовывается довольно несимпатичный тип, — заметил я.
— Как это ни странно, Леонидис был как раз очень даже симпатичным человеком. Личностью с большой буквы, понимаешь? И это сразу чувствовалось. Внешне — ничего привлекательного: безобразный коротышка, почти карлик. Но чем-то он привлекал людей, женщины всю жизнь влюблялись в него.
— Его брак произвел настоящий фурор, — сказал отец. — Он женился на дочери крупного землевладельца.
Я поднял брови:
— Деньги?
— Нет. Это был брак по любви. Она случайно познакомились с Леонидисом на свадьбе подруги — и влюбилась в него по уши. Ее родители категорически возражали против этого союза, но ничего не смогли поделать. Говорю вам, у него был какой-то шарм. Девушку очаровала его экзотичность и скрытый в нем колоссальный заряд энергии. Ей до смерти надоели люди ее круга.
— И это был счастливый брак?
— Даже очень, как ни странно. Конечно, в высшем свете их не приняли (в те дни деньги еще не стирали классовых различий), но это мало волновало молодоженов. Они прекрасно обошлись и без высшего света. Леонидис построил довольно несуразный особняк в Суинли-Дин, и супруги счастливо зажили там и произвели на свет восьмерых детей.
Старый Леонидис поступил очень умно, обосновавшись в Суинли-Дин. Тогда этот район только-только начинал входить в моду, второе и третье поля для игры в гольф открылись позднее. Тамошние старожилы страстно увлекались садоводством. Им пришлись по душе и молодая миссис Леонидис, и заинтересованные в знакомстве с мистером Леонидисом крупные лондонские финансисты — так что новоиспеченные супруги могли выбирать себе знакомых по своему вкусу. Полагаю, они жили совершенно счастливо, пока миссис Леонидис не умерла от пневмонии в девятьсот пятом году.
— Оставив мужа с восемью детьми?
— Один ребенок умер в грудном возрасте. Двое сыновей погибли в последней войне. Одна из дочерей вышла замуж и уехала в Австралию, где и умерла. Другая, незамужняя, погибла в автомобильной катастрофе. Последняя же умерла год-два назад. В живых остались двое: старший сын Роджер, который женат, но бездетен, и Филип, женатый на известной актрисе и имеющий троих детей: твою Софию, Юстаса и Джозефину.
— И все они живут в Суинли-Дин в... этом, как его? — особняке «Три фронтона»?
— Да. Дом Роджера разбомбило в самом начале войны. А Филип с семьей обосновался там с тридцать седьмого года. Еще там живет старая тетка Роджера и Филипа, мисс де Хэвилэнд, сестра первой миссис Леонидис. Мисс де Хэвилэнд всегда открыто ненавидела зятя, но после смерти сестры сочла себя обязанной принять приглашение мистера Леонидиса жить в его доме и воспитывать его детей.
— И ревностно исполняла свой долг, — сказал инспектор Тавернер. — Но эта женщина не из тех, кто легко меняет свое мнение о людях. Она всегда осуждала Леонидиса и его методы работы...
— Что ж, — заметил я, — интересная семейка. И кто же, вы полагаете, убил старика?
Тавернер покачал головой.
— Еще слишком рано говорить что-либо определенное.
— Да бросьте, Тавернер, — сказал я. — Бьюсь об заклад, вы знаете, кто это сделал. Мы же не в суде, дружище.
— Не в суде, — мрачно согласился Тавернер. — И вполне возможно, никогда там и не окажемся с этим делом.
— То есть, возможно, никакого убийства и не было?
— О, старика убили, это точно. Отравили. Но ты ж понимаешь, что такое — дело об отравлении. Очень сложно раздобыть доказательства. Очень сложно. Все улики могут указывать на одного человека, а...
— Именно об этом я и веду речь. У вас уже составилось какое-то определенное мнение о ситуации, ведь правда?
— В этом деле все слишком очевидно. Ситуация вроде бы абсолютно ясна... Но все-таки я не уверен. Сложный вопрос.
Я взглянул на Старика.
— В деле об убийстве, — медленно проговорил он, — правильным выводом обычно является вывод очевидный. Видишь ли, старый Леонидис женился вторично десять лет назад.
— В возрасте семидесяти семи лет?
— Да, и женился на двадцатичетырехлетней женщине.
Я присвистнул.
— И что это была за женщина?
— Официантка, работавшая в одном из его ресторанчиков. Весьма приличная молодая особа, привлекательная в своем роде, но несколько вялая и апатичная.
— Она-то и есть та самая очевидность?
— Подумай сам, — сказал Тавернер. — Сейчас ей всего тридцать четыре года — а это опасный возраст. В доме же служит один молодой человек, учитель внуков Леонидиса. На войну его не взяли: то ли сердце не в порядке, то ли еще что-то. Этих двоих водой не разольешь.
Я задумчиво смотрел на Тавернера. Конечно, здесь вырисовывается хорошо знакомая картина. Вторая миссис Леонидис, по словам отца, весьма приличная дама. Во имя соблюдения приличий совершалось очень много убийств.
— И что же это было? — спросил я. — Мышьяк?
— Нет. Мы еще не получили медицинского заключения, но доктор считает — это эзерин.
— Несколько необычно, не правда ли? Вероятно, покупателя препарата будет легко проследить?
— Только не в этом случае. Видишь ли, эзерин принадлежал самому старику. Глазные капли. У Леонидиса был диабет, — сказал отец. — Ему регулярно делали инъекции инсулина. Инсулин выпускается в маленьких пузырьках с резиновыми пробками. Пробка протыкается иглой для подкожных впрыскиваний, и лекарство втягивается в шприц.
Я попытался продолжить сам:
— А в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?
— Совершенно верно.
— И кто же делал старику инъекцию?
— Его жена.
Теперь я понял, что имела в виду София, говоря о «надлежащем» человеке.
— Семья Леонидисов находится в хороших отношениях со второй миссис Леонидис?
— Нет. Они едва разговаривают с ней.