Кристи Агата. Скрюченный домишко

   - О, куча пузырьков - и пустых, и полных. И если бы миссис Леонидис подменила пузырек, ставлю десять против одного, доктор ничего и не заподозрил бы. О посмертных признаках отравления эзерином медицине мало что известно. Но тут доктор проверил склянку с инсулином (на случай, если вдруг концентрация лекарства окажется слишком сильной) и, конечно, обнаружил, что это вовсе н е инсулин.
   - Итак, получается, - задумчиво проговорил я, - что миссис Леонидис либо очень глупа... либо, вполне возможно, очень умна.
   - Ты имеешь в виду...
   - Миссис Леонидис может делать ставку на то, что вы решите - никто не может быть глуп настолько, насколько кажется она в данной ситуации. Есть еще варианты? Какие-нибудь другие подозреваемые?
   - Это мог сделать практически любой из домашних, - спокойно сказал отец. - В доме всегда большой запас инсулина - по меньшей мере на две недели. Можно было легко налить эзерин в какой-нибудь пузырек из-под инсулина - и знать, что в свое время его используют должным образом.
   - И любой в доме имел более-менее свободный доступ к лекарствам? Да. Лекарства хранились в аптечке в ванной комнате старика. Любой в доме мог спокойно зайти туда.
   - Какие-нибудь серьезные мотивы?
   Отец вздохнул.
   - Милый Чарлз. Аристид Леонидис был чрезвычайно богат. Он обеспечил каждого члена семьи большими деньгами, но ведь могло случиться, что кто-то возжелал большего.
   - Но скорей всего, возжелать большего могла ныне вдовствующая миссис Леонидис. У ее молодого человека есть какие-нибудь средства?
   И тут меня озарило. Я вспомнил процитированную Софией строчку, а затем и весь детский стишок:
   Жил-был человечек кривой на мосту,
   Прошел он однажды кривую версту
   И вдруг на пути меж камней мостовой
   Нашел потускневший кривой золотой.
   Купил за монетку кривую он кошку,
   А кошка кривую нашла ему мышку.
   И так они жили себе понемножку
   Все вместе в кривом и убогом домишке.
   - Как вам показалась эта... миссис Леонидис? Что вы о ней думаете? спросил я Тавернера.
   - Трудно сказать... очень трудно сказать, - медленно заговорил он. Она непроста. Чрезвычайно тиха и спокойна - нельзя догадаться, о чем она думает. Но миссис Леонидис любит безмятежную, размеренную жизнь - в этом я могу поклясться. Мне она напомнила, знаете ли, кошку. Такую сладко мурлыкающую, толстую, ленивую кошку... Не то чтобы я имел что-нибудь против кошек. С ними как раз все в порядке... - Тавернер вздохнул. - Что нам требуется - так это доказательства.
   "Да, - подумал я. - Нам _в_с_е_м_ требуются доказательства того, что именно миссис Леонидис отравила своего мужа. И Софии, и мне, и инспектору Тавернеру".
   И если они найдутся, все устроится самым лучшим образом.
   Но София не была уверена в виновности миссис Леонидис, и, похоже, Тавернер - тоже.
   4
   На следующий день я отправился в Суинли-Дин вместе с Тавернером.
   Я находился в странном положении. Его можно было назвать по меньшей мере совершенно небанальным. Но мой Старик никогда не отличался склонностью к банальным решениям.
   У меня имелись некоторые формальные права присутствовать при расследовании преступления: в самом начале войны я работал в Особом отделе Скотленд-Ярда. Эта работа, конечно, не имела ничего общего с деятельностью следователя по уголовным делам, но сам факт моего пребывания на службе в Скотленд-Ярде давал мне, как говорится, определенный официальный статус.
   - Если мы хотим раскрыть это преступление, - сказал мне отец, - нам нужно обзавестись тайным осведомителем. Мы должны знать о Леонидисах все. И должны узнать эту семейку _и_з_н_у_т_р_и_ - а не со стороны. И ты поможешь нам в этом.
   Мне это совсем не понравилось. Я швырнул сигарету в камин и ответил:
   - Ты предлагаешь мне стать шпионом? И добывать для вас информацию у Софии, которую я люблю и которая, хочется верить, любит меня и доверяет мне?
   - Бога ради, - раздраженно сказал Старик, - не вставай на обывательскую точку зрения. Для начала, ты ведь не веришь, не правда ли, что твоя девушка убила своего деда?
   - Конечно, не верю. Это абсолютно нелепое предположение.
   - Хорошо. Мы тоже ее не подозреваем. Девушка несколько лет жила за пределами Англии, и, кроме того, она всегда была в прекрасных отношениях с дедом. У нее весьма приличный доход, а старый Аристид, надеюсь, был бы рад узнать о ее помолвке с тобой и, вероятно, выделил бы внучке богатое приданое. Мы не подозреваем мисс Леонидис. С чего бы вдруг? Но ты можешь быть уверен в одном: пока преступление не будет раскрыто, девушка не выйдет за тебя. После всего, что ты рассказал мне о ней, я в этом абсолютно убежден. И заметь: преступление подобного рода может н_а_в_с_е_г_д_а_ остаться нераскрытым. Мы можем сколько угодно подозревать жену убитого и молодого учителя в преступном сговоре, но подозрения одно, а доказательства - совсем другое. И пока мы не раздобудем неопровержимых улик против миссис Леонидис, в душе у всех останутся всякие гадкие сомнения. Ты ведь сам это понимаешь.
   Да, я это понимал.
   Потом Старик спокойно предложил:
   - А почему бы тебе не ввести ее в курс дела?
   - Ты имеешь в виду, спросить Софию, не будет ли она возражать, если... - Я осекся.
   Старик энергично закивал.
   - Да-да. Я вовсе не предлагаю тебе что-то вынюхивать за спиной у девушки. Посоветуйся с ней, узнай ее мнение по этому поводу.
   И вот на следующий день я ехал в Суинли-Дин в компании с главным инспектором Тавернером и сержантом Лэмбом.
   Сразу за полем для игры в гольф мы свернули на подъездную дорогу, которую, по-видимому, до войны перегораживали импозантные ворота. Их смела волна патриотизма или безжалостных реквизиций. Мы проехали по длинной извилистой дороге, по обеим сторонам обсаженной рододендронами, и выехали на усыпанную гравием короткую аллею, ведущую к дому.
   Потрясающее зрелище открылось моим глазам! Интересно, почему особняк назывался "Три фронтона"? Правильней было бы назвать его "Одиннадцать фронтонов". Здание производило странное впечатление: оно казалось несколько перекошенным с фундамента до крыши. И я понял, почему. С точки зрения архитектуры это был простой коттедж деревенского типа - но коттедж, раздутый до невероятных размеров, словно оказавшийся под огромным увеличительным стеклом. Косые балки крыши, дерево, кирпич, треугольные фронтоны - "кривой домишко" из детского стишка, вдруг выросший, как гриб, за одну ночь!
   Но замысел архитектора я уловил. Я видел перед собой воплощенное представление выбившегося из низов зажиточного грека о чем-то английском. Сооружение призвано было являть собой дом истинного англичанина - но при этом не уступало по размерам хорошему средневековому замку! Интересно, что думала об этом семейном гнездышке первая миссис Леонидис? Вряд ли кто-нибудь советовался с ней и обсуждал проект здания. Скорей всего, экзотический супруг приготовил для нее _м_а_л_е_н_ь_к_и_й_ сюрприз. Интересно, содрогнулась она при виде этого монстра - или улыбнулась?
   Но так или иначе, чета Леонидисов жила здесь счастливо.
   - Немножко чересчур, да? - сказал инспектор Тавернер. - Конечно, старый джентльмен постарался вовсю. Практически это три отдельных дома под одной крышей - со своими кухнями и прочим. Внутри все отделано по высшему разряду.
   В дверях дома появилась София. Она была без шляпы, в зеленой блузке и юбке из твида.
   При виде меня девушка стала как вкопанная:
   - Ты?!
   - София, - торопливо сказал я. - Мне нужно поговорить с тобой. Где это можно сделать?
   На какое-то мгновение мне показалось, что София откажется разговаривать со мной, но потом она повернулась со словами:
   - Сюда, пожалуйста.
   Мы пересекли небольшую лужайку. Отсюда открывался прекрасный вид на поле для игры в гольф; за ним поднимался поросший редкими елями холм, а дальше простирались туманные луга.
   София провела меня в садик с каменными декоративными горками, и мы уселись на страшно неудобную, грубо сработанную деревянную скамью.
   - Итак? - Голос девушки не предвещал ничего хорошего.
   Я доложил ей все, что имел доложить.
   София слушала очень внимательно. По ее лицу нельзя было догадаться, о чем она думает, но, когда наконец я умолк, девушка глубоко вздохнула.
   - Твой отец - очень умный человек.
   - У Старика есть свои достоинства. Сам я лично нахожу эту идею недостойной, но...
   - О нет, - прервала меня София. - Это вовсе не недостойная идея. Это единственная тактика, которая может привести к реальным результатам. Твой отец, Чарлз, безошибочно угадал мои мысли. Он понял меня лучше, чем ты.
   Неожиданно она ударила кулаком одной руки о ладонь другой. Это был почти жест отчаяния.
   - Я _д_о_л_ж_н_а_ знать правду. Я должна _з_н_а_т_ь_.
   - Из-за нас? Но, дорогая...
   - Не только из-за нас, Чарлз. Я должна знать правду ради собственного спокойствия. Понимаешь... вчера я тебе не сказала... но дело в том, что я боюсь.
   - Боишься?
   - Да! Боюсь, боюсь, боюсь! Полиция, и твой отец, и ты, и все вокруг полагают, что это сделала Бренда.
   - Просто вероятность этого...
   - О да, вероятность велика. Да. Но когда я говорю: "Вероятно, это сделала Бренда", - я полностью отдаю себе отчет в том, что это всего лишь желаемое. Потому что, видишь ли, в _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_с_т_и_ я т_а_к_ н_е_ д_у_м_а_ю_.
   - Ты так _н_е_ д_у_м_а_е_ш_ь_? - медленно переспросил я.
   - Не знаю. Ты имел возможность посмотреть на это дело со стороны, как я и хотела. Теперь выслушай меня. Я просто-напросто не верю, что Бренда на такое способна. Мне кажется, она не из тех, кто станет подвергать себя какой-либо опасности. Она слишком заботится о своем покое.
   - А как насчет этого молодого человека? Лоуренса Брауна?
   - Лоуренс - заячья душа. У него не хватило бы смелости на подобный поступок.
   - Как знать.
   - Да, мы ничего не можем знать наверняка. То есть люди могут поступать иногда самым неожиданным образом. И зачастую сложившееся о человеке представление оказывается совершенно неверным... Но все-таки Бренда... - София покачала головой. - Она всегда вела себя в полном соответствии со своим характером. Это тот тип женщин, который я называю гаремным. Любит праздно сидеть у окна и есть конфеты, любит красивую одежду и драгоценности, читает дешевые романы и ходит в кино. И - странно даже говорить такое, когда речь идет о восьмидесятилетнем старике, Бренда побаивалась дедушку. В нем была какая-то сила, понимаешь? Рядом с ним любая женщина могла почувствовать себя... королевой, фавориткой султана! Думаю, дедушка заставил Бренду ощутить себя пленительной романтической героиней. Он всю жизнь знал, как вести себя с женщинами - а ведь это искусство, которое с годами только совершенствуется.
   Я отвлекся от размышлений о Бренде и вернулся к взволновавшей меня фразе Софии.
   - Почему ты сказала, что боишься?
   София легко задрожала и стиснула руки.
   - Потому что боюсь, - тихо произнесла она. - И очень важно, чтобы ты понял это. Видишь ли, мы чрезвычайно странная семья... Все мы в чем-то жестоки... причем каждый - по-своему. Вот что страшно.
   Очевидно, не уловив на моем лице понимания, София с чувством продолжала:
   - Попробую объяснить, _ч_т_о_ я имею в виду. Возьмем, к примеру, дедушку. Однажды, рассказывая о своей юности в Смирне, он вскользь упомянул, что зарезал двух человек. В рассказе фигурировал какой-то скандал, смертельное оскорбление... подробностей дедушка сам не помнил но для него это убийство казалось чем-то совершенно естественным. И ведь он действительно почти напрочь забыл обстоятельства случившегося. Но здесь, в Англии, просто дико слышать, как о таких вещах упоминают вскользь, к слову.
   Я кивнул.
   - Это один вид семейной жестокости, - продолжала София. - Потом еще моя бабушка. Я ее едва помню, но очень много слышала о ней. Думаю, и ей была свойственна жестокость, происходящая от полного отсутствия воображения. Все ее предки и родственники - это деревенские охотники да прямолинейные отставные генералы. Честные до мозга костей, высокомерные и смело берущие на себя ответственность в вопросах жизни и смерти.
   - По-моему, твои рассуждения притянуты за уши.
   - Возможно. Но люди такого типа всегда внушали мне страх. Они высоконравственны и принципиальны - и в этом их жестокость. Потом моя мать. Она актриса... и очень мила. Но у нее _с_о_в_е_р_ш_е_н_н_о_ нет чувства меры. Она из тех бессознательных эгоистов, которые способны оценивать реальность лишь с точки зрения собственной выгоды. Иногда это становится жутковатым. Затем Клеменси, жена дяди Роджера. Она занимается какими-то важными научными изысканиями и тоже жестока - - своей объективностью и бесстрастностью. Дядя Роджер, наоборот, добрейший, милейший человек - но он страшно вспыльчив, легко выходит из себя и тогда уже сам не сознает, что делает. А мой отец...
   София надолго замолчала.
   - Отец, - медленно повторила она, - человек сдержанный. Даже чересчур сдержанный. Никогда не знаешь, о чем он думает в настоящий момент: никогда не обнаруживает никаких чувств. Вероятно, это бессознательная защита против чрезмерно эмоциональной матери. Но иногда... эта бесстрастность меня тревожит.
   - Дитя мое, - сказал я. - Ты накачиваешь себя без всякого на то повода. В конце концов ты придешь к выводу, что убийство мог совершить любой член вашей семьи.
   - Наверное, так оно и есть. И я не исключение.
   - Только не ты!
   - Нет, Чарлз. Ты должен ко всем нам отнестись одинаково беспристрастно. Думаю, в принципе, я тоже способна на убийство... - София помолчала несколько мгновений и добавила: - Но для этого у меня должны быть действительно стоящие причины.
   Тогда я расхохотался. Не мог сдержаться. Улыбнулась и София.
   - Наверное, я просто дура, - сказала она. - Но мы должны узнать всю правду о смерти дедушки. Должны. _Е_с_л_и_ б_ы_ только убийцей оказалась Бренда...
   Я почувствовал внезапную жалость к Бренде Леонидис.
   5
   По дорожке быстрым шагом к нам приближалась высокая старуха в потрепанной фетровой шляпе, бесформенной юбке и нелепом обвислом жакете.
   - Тетя Эдит, - сказала София.
   По пути старуха один-два раза останавливалась, наклоняясь к цветочным клумбам, потом приблизилась к нам. Я поднялся на ноги.
   - Это Чарлз Хэйворд, тетя Эдит. Моя тетя, мисс де Хэвилэнд.
   У Эдит де Хэвилэнд, женщины лет семидесяти, были растрепанные седые волосы, обветренное сухое лицо и острый, проницательный взгляд.
   - Здравствуйте, - сказала она. - Я слышала о вас. Уже вернулись с Востока? Как поживает ваш отец?
   Несколько удивившись, я ответил, что хорошо.
   - Знала его еще мальчиком, - пояснила мисс де Хэвилэнд. - Была хорошо знакома с его матерью. Вы похожи на нее. Приехали помочь нам? Или еще что?
   - Надеюсь помочь, - неловко пробормотал я.
   Она кивнула.
   - Помощь нам не помешает. Дом кишмя кишит полицейскими. Выскакивают из-за каждого угла. Среди них несколько пренеприятных типов. Мальчик, окончивший приличную школу, не должен идти в полицию. На днях видела сына Мойры Кинуль, регулирующего уличное движение на перекрестке у Марбл Арч. Что-то непонятное творится в этом мире!
   Она повернулась к внучке:
   - Тебя ищет Нэнни, София. Насчет рыбы.
   - О, черт, - сказала София. - Сейчас позвоню в лавку.
   И она быстро направилась к дому. Мисс де Хэвилэнд повернулась и медленно двинулась в том же направлении. Я пошел рядом, ступая с ней в ногу.
   - Не знаю, что бы мы делали без нянюшек, - заговорила мисс де Хэвилэнд. - Почти во всех семьях есть преданные старые нянюшки - они стирают, и гладят, и готовят, и делают все по дому. Нашу Нэнни я выбирала самолично... много лет назад.
   Внезапно старая леди остановилась, наклонилась и яростно выдернула из клумбы вьющийся зеленый стебель.
   - Проклятые вьюнки! Самый отвратительный сорняк! Разрастается в мгновение ока, душит цветы... И от него не избавиться: слишком далеко во все стороны пускает корни.
   И мисс де Хэвилэнд яростно втоптала каблуком в землю зеленый стебелек.
   - Это нехорошее дело, Чарлз Хэйворд, - она посмотрела в сторону дома. - Что думает обо всем этом полиция? Наверное, я не должна задавать такие вопросы. В голове не укладывается, что Аристид отравлен - трудно представить его мертвым. Я никогда не любила его - никогда! Но не могу свыкнуться с мыслью, что он умер... Без него дом как-то... опустел.
   Я промолчал. Несмотря на резкий, отрывистый тон, Эдит де Хэвилэнд, похоже, собиралась погрузиться в воспоминания.
   - Как раз думала сегодня утром... я живу здесь давно. Уже больше сорока лет. Приехала сюда после смерти сестры. О н попросил меня. Семеро детей - и младшему только год. Не могла же я допустить, чтобы их воспитывал этот грек? Нелепый брак, конечно. Я всегда подозревала - он просто... околдовал Марцию. Безобразный маленький иностранец! Но мне он предоставил полную свободу действий - что правда, то правда. Няни, гувернантки, школы. И нормальная здоровая пища для детей - не та острая отрава, к которой привык о н.
   - И вы с тех пор так и жили здесь? - пробормотал я.
   - Да. Как ни странно... Я _м_о_г_л_а_ б_ы_ уехать, конечно, когда дети выросли... Наверное, я просто привязалась к парку. И потом еще Филип. Если человек женится на актрисе, ему трудно рассчитывать на нормальную семейную жизнь. Не понимаю, зачем актрисы обзаводятся детьми. Сразу после рождения ребенка они срываются с места и уезжают на гастроли в Эдинбург или еще куда-нибудь, по возможности подальше от дома. Филип принял единственно разумное решение: перебрался сюда со всеми своими книгами.
   - А чем занимается Филип Леонидис?
   - Пишет книги. Ума не приложу почему. Их никто не читает. Бесконечные описания малоизвестных исторических фактов. Вы, наверное, никогда даже не слышали об его книгах?
   Я подтвердил это предположение.
   - Просто у него слишком много денег, - сказала мисс де Хэвилэнд. Большинство людей вынуждены отказаться от всякой дури и зарабатывать себе на хлеб.
   - А разве книги не приносят ему дохода?
   - Конечно, нет. Филип считается крупным специалистом по определенным историческим периодам - но это все. Правда, он и не стремится извлекать доход из своих писаний. Аристид выделил ему - это совершенно невероятно! сто тысяч фунтов. Во избежание налога на наследство. Аристид вообще всех сделал независимыми в финансовом отношении. Роджер руководит крупной фирмой по поставкам товаров. У Софии - весьма приличное содержание. Младшие внуки получат деньги по достижении совершеннолетия.
   - Значит, от его смерти никто не выигрывает?
   Старая леди странно взглянула на меня:
   - Почему? Выигрывают все. Все получат денег еще больше. Но любой вполне мог получить денег еще больше, чем имеет, попроси он об этом Аристида.
   - Вы подозреваете кого-нибудь, мисс де Хэвилэнд?
   Она ответила характерным для себя образом:
   - Конечно, нет. Все это страшно расстроило меня. Не очень приятно предполагать, что по дому расхаживает новоиспеченный Борджиа. Полиция, наверное, вцепится в бедную Бренду.
   - Вы полагаете, полицейские ошибаются в своих подозрениях?
   - Я просто не знаю. Я всегда считала Бренду существом исключительно тупым и заурядным. Я представляю себе отравителя несколько иначе. Но с другой стороны, когда молодая женщина двадцати четырех лет выходит замуж за восьмидесятилетнего старика, совершенно очевидно - она делает это из-за денег. В обычном случае она могла бы рассчитывать вскоре оказаться молодой богатой вдовой. Но Аристид был исключительно крепким стариком. Болезнь его не прогрессировала. Казалось, он проживет до ста лет по меньшей мере. Наверное, Бренда просто устала ждать...
   - И в этом случае... - начал я и остановился.
   - И в этом случае, - резко подхватила мисс де Хэвилэнд, - все раскладывается более-менее удачно. Неприятно, конечно, что история получит огласку. Но в конце концов, Бренда не принадлежит к нашей семье.
   - А других предположений у вас нет? - спросил я.
   - А какие другие предположения у меня могут быть?
   Но у меня было подозрение, что под потрепанной фетровой шляпой скрывается гораздо больше мыслей, чем я уже знал.
   За всеми этими отрывистыми, почти бессвязными фразами таилась, мне казалось, энергичная работа острого ума. На какое-то мгновение я даже подумал, уж не сама ли мисс де Хэвилэнд отравила Аристида Леонидиса...
   Предположение не являлось таким уж невероятным. Я вспомнил, с какой холодной мстительностью старая леди втоптала каблуком в землю зеленый стебелек.
   И я вспомнил произнесенное Софией слово "жестокость".
   Я искоса взглянул на Эдит де Хэвилэнд.
   Но для убийства должна быть какая-то серьезная причина... Что могло показаться Эдит де Хэвилэнд достаточно серьезной причиной?
   Чтобы ответить на этот вопрос, я должен был узнать старую леди получше.
   6
   Входная дверь была открыта. Мы прошли в неожиданно просторный холл, обставленный строгой мебелью из темного дуба с сияющей латунной отделкой. В глубине помещения, где обычно находится лестница, я увидел лишь дверь в обшитой светлыми деревянными панелями стене.
   - Та часть дома принадлежит моему зятю, - сообщила мисс де Хэвилэнд. - Первый этаж занимают Филип и Магда.
   Мы прошли налево по коридору в просторную гостиную с бледно-голубыми обоями. Вся мягкая мебель была здесь обтянута парчой, все столы и столики заставлены фотографиями известных актеров и танцоров, все стены увешаны картинами и эскизами декораций и костюмов. Над каминной полкой висели "Балерины" Дега. В огромных вазах стояли букеты гигантских коричневых хризантем и садовых гвоздик.
   - Полагаю, вы хотите видеть Филипа? - спросила мисс де Хэвилэнд.
   Хочу ли я видеть Филипа? Я понятия не имел об этом. Единственное, что я определенно хотел, это видеть Софию. Девушка горячо одобрила план моего Старика, но неожиданно ушла со сцены, не сказав мне, как действовать дальше, и в настоящее время звонила лавочнику насчет рыбы. Как я должен представиться Филипу? Как молодой человек, желающий жениться на его дочери? Как просто знакомый, случайно заглянувший в гости? Или как помощник инспектора полиции?
   Мисс де Хэвилэнд не дала мне времени на размышление. Собственно, ее вопрос больше походил на утверждение. Старая леди, насколько я успел понять, больше привыкла утверждать, чем спрашивать.
   - Пройдемте в библиотеку, - сказала она.
   Мы вышли из гостиной и прошли по коридору к другой двери.
   За ней находилось большое помещение, сплошь заваленное книгами. Книги не умещались в достигавших потолка книжных шкафах и лежали стопками на креслах, столах и даже на полу. Но тем не менее беспорядка здесь не чувствовалось.
   В библиотеке было холодно и пахло пыльными старыми книгами и восковыми свечами. Какого-то запаха в этом букете не хватало. Через несколько секунд я понял, какого именно: табачного. Филип Леонидис не курил.
   При виде нас он встал из-за стола - высокий мужчина, лет под пятьдесят. Исключительно красивый мужчина. Все настойчиво подчеркивали внешнее безобразие Аристида Леонидиса, и я почему-то ожидал, что сын его окажется тоже весьма непривлекательным с виду. И абсолютно не был готов увидеть черты столь совершенные: прямой нос, безукоризненная линия подбородка, светлые, чуть тронутые сединой волосы, откинутые назад с прекрасного высокого лба.
   - Это Чарлз Хэйворд, Филип, - сообщила Эдит де Хэвилэнд.
   - Да, очень приятно.
   По его лицу я не понял, знакомо ли ему мое имя. Протянутая мне рука была холодной. Лицо Филипа Леонидиса не выразило никакого интереса. Я несколько растерялся. Он молча стоял напротив меня и смотрел мне в глаза спокойно и абсолютно безразлично.
   - Где эти ужасные полицейские? - осведомилась мисс де Хэвилэнд. - Они здесь уже были?
   - Полагаю, старший инспектор... - Филип взглянул на карточку на столе, - э... э... Тавернер собирается в скором времени побеседовать со мной.
   - А где он сейчас?
   - Понятия не имею, тетя Эдит. Наверное, наверху.
   - У Бренды?
   Глядя на Филипа Леонидиса, невозможно было даже представить, что где-то по соседству с ним могло произойти убийство.
   - Магда еще не спускалась?
   - Не знаю. Она не встает раньше одиннадцати.
   - А вот и она, похоже, - сказала Эдит де Хэвилэнд.
   В коридоре послышался быстро приближающийся, говорящий скороговоркой голос. Дверь с грохотом распахнулась, и в библиотеку стремительно вошла женщина. Не знаю, каким образом, но ей одной легко удалось создать полное впечатление того, что в библиотеке появились сразу три женщины - и очень шумные.
   Одной рукой она придерживала на груди розовый шелковый пеньюар, другой - держала дымящуюся сигарету в длинном мундштуке. Ее тициановские волосы струились по спине густыми волнами. Лицо миссис Леонидис казалось почти неприлично обнаженным, как у всех современных женщин, не успевших с утра накраситься. У нее были огромные голубые глаза и хрипловатый, довольно приятный голос. Говорила Магда очень быстро, по-актерски отчетливо произнося каждое слово.
   - Дорогой, я этого не переживу... я просто этого не переживу! Ты только представь себе, какой шум поднимется в печати!.. Да, еще не поднялся, но обязательно поднимется - и очень скоро. А я просто ума не приложу, в чем мне выступать на дознании. Наверное, в чем-нибудь очень, очень темном... но не черном... может быть, в темно-фиолетовом... Но у меня больше не осталось купонов, к тому же я потеряла адрес этого ужасного магазина, в котором всегда покупаю... Знаешь, это где-то в районе Шафтсберри-авеню... Но если я поеду туда на машине, полицейские обязательно увяжутся за мной и будут задавать мне всякие неуместные вопросы, правда? А что я должна им отвечать? Но как ты спокоен, Филип! Как ты можешь быть так спокоен?! Разве ты не понимаешь, мы можем теперь уехать из этого ужасного дома? Свобода!.. Свобода! О, какой кошмар... наш бедный старый дорогуша... Конечно, мы никогда не покинули бы его, будь он жив. Он в нас действительно просто души не чаял... несмотря на все старания этой интриганки наверху. Я совершенно уверена, что если бы мы уехали и оставили бы его в ее власти, она живо лишила бы нас наследства. Мерзкая тварь! В конце концов, бедняжке было уже под девяносто... и все интересы семьи ничего не значили для него по сравнению с интересами этой ужасной женщины. Знаешь, Филип, я думаю, теперь есть прекрасная возможность для постановки "Эдит Томпсон". Эта шумиха вокруг убийства привлечет к нам внимание. Да, все говорят - с моим носом играть только в комедии, но, знаешь ли, в "Эдит Томпсон" очень много комичного... Вряд ли сам автор осознавал это... Я знаю, как играть героиню: пошлое, глупое, фальшивое существо - и вдруг в последнюю минуту...