Кристи Агата. Третья девушка

   — Иногда меня называют именно так. — Пуаро вздохнул. — Юные девушки, — скорбно добавил он.
   — Очень бестактно с их стороны. Совсем в духе нашей дочери.
   — О, у вас есть дочь?
   — Да. То есть мне она падчерица.
   — Буду счастлив с нею познакомиться, — учтиво сказал Пуаро.
   — Боюсь вас огорчить, но ее здесь нет. Она в Лондоне. Она там, знаете ли, работает.
   — Современные девушки все теперь работают. Даже совсем молоденькие.
   — Работать следует всем, — сказала миссис Рестарик неопределенно. — Даже когда они выходят замуж, их призывают вернуться на производство или в школу — учить детей.
   — А вас, мадам, тоже убеждали куда-нибудь вернуться?
   — Нет. Я выросла в Южной Африке. И приехала сюда с мужем совсем недавно. Все это.., для меня очень.., непривычно.
   Она посмотрела вокруг — без всякого энтузиазма, как показалось Пуаро. Комната была обставлена великолепно, но шаблонно. В ней ощущалась какая-то безликость, которую нарушали только два больших портрета на стене. На одном была изображена тонкогубая дама в вечернем платье из серого бархата. С противоположной стены на нее смотрел мужчина лет тридцати с небольшим, лучащийся сдерживаемой энергией.
   — Вашей дочери, я полагаю, жизнь за городом кажется скучной?
   — Да, ей гораздо приятней жить в Лондоне. Тут ей не нравится. — Она вдруг умолкла, но затем продолжила, но так, словно слова из нее вытягивали клещами:
   — И ей не нравлюсь я.
   — Это невозможно! — воскликнул Пуаро с галльской^[28] любезностью.
   — Еще как возможно. Такое часто случается. Девочкам непросто свыкнуться с мачехой.
   — А она очень любила свою родную мать?
   — Ну, наверное. У нее трудный характер. Впрочем, девочек с легкими характерами почти не бывает.
   Пуаро с сочувственным вздохом заметил:
   — Теперь у родителей нет над дочерьми почти никакой власти. Не то что в добрые старые времена.
   — Да, теперь они весьма своевольны.
   — Об этом не принято говорить, мадам, но, признаться, я очень сожалею, что нынешние девушки столь неразборчивы в выборе.., как это сказать?., своих дружков…
   — Да, в этом отношении Норма доставляет своему отцу массу тревог. Но, думаю, наши сожаления никого не интересуют. Все учатся только на своих ошибках. Однако я должна проводить вас наверх к дяде Родди. Его комнаты на втором этаже.
   Она направилась к двери. Пуаро оглянулся через плечо. Да, комната совершенно безликая — если исключить те два портрета. По фасону серого платья Пуаро заключил, что написаны они довольно давно. Если это первая миссис Рестарик, подумал Пуаро, то лично ему она не нравится.
   Вслух же он произнес:
   — Прекрасные портреты, мадам.
   — Да. Написаны Лансбергером.
   Это была фамилия знаменитого и очень дорогого портретиста, гремевшего двадцать лет назад. Его педантичный натурализм успел совершенно выйти из моды, и после его смерти о нем забыли. Тех, кого он писал, иногда презрительно называли «портновскими манекенами», но Пуаро придерживался иного мнения. В зализанное™ лиц и фигур, с такой легкостью выходивших из-под кисти Лансбергера, он подозревал умело скрытую насмешку.
   Поднимаясь по лестнице впереди него, Мэри Рестарик заметила:
   — Их только что повесили. Хранились в подвале, и пришлось реставрировать…
   Она внезапно умолкла и резко остановилась, держась одной рукой за перила.
   Выше на площадке появилась фигура и начала спускаться им навстречу. В ней было что-то странно неуместное. Словно кто-то надел маскарадный костюм, кто-то безусловно чуждый этому дому.
   Впрочем, подобный типаж был Пуаро хорошо знаком, но он встречал его в другой обстановке — на лондонских улицах и даже на званых вечерах. Представитель современной молодежи: черный пиджак, вышитый бархатный жилет, не в меру облегающие брюки, буйные каштановые кудри, До самых плеч. Выглядел он на редкость живописно и был весьма пригож, так что в нем не сразу можно было распознать мужчину.
   — Дэвид! — резко сказала Мэри Рестарик. — Что вы тут делаете?
   Молодой человек ничуть не смутился.
   — Я вас напугал? — спросил он. — Прошу прощения.
   — Что вы здесь делаете? Тут, в доме? Вы.., вы приехали вместе с Нормой?
   — С Нормой? Нет. Я рассчитывал найти ее здесь.
   — Найти здесь? Как так? Она в Лондоне.
   — Но ее там нет, дорогуша. Во всяком случае, в квартире шестьдесят семь в Бородин-Меншенс.
   — Как так — нет?
   — А так. И поскольку она не вернулась в воскресенье, я решил, что она все еще у вас. И приехал узнать, что это ей взбрело в голову.
   — Она уехала вечером в воскресенье, как обычно. — Голос миссис Рестарик стал гневным. — Почему вы не позвонили в дверной звонок, почему, почему.., не дали знать, что вы здесь? И с какой стати вы бродите по дому?
   — Право, дорогуша, вы как будто боитесь, что я подбираюсь к серебряным ложкам. Почему бы не войти в дом? Тем более днем. Что тут такого?
   — Мы люди старомодные, и нам это не нравится.
   — Боже, Боже! — вздохнул Дэвид. — Сколько шума из-за всякой ерунды. Но раз на радушный прием мне надеяться нельзя и раз вы, дорогуша, знать не знаете, где ваша падчерица, то мне, пожалуй, лучше удалиться. Не угодно ли, я выверну карманы?
   — Не говорите глупостей, Дэвид.
   — В таком случае, пока! — Молодой человек прошел мимо них, приветливо помахал рукой, спустился с лестницы и вышел в открытую входную дверь.
   — Отвратительный тип! — сказала Мэри Рестарик с такой ядовитой злобой, что Пуаро даже вздрогнул. — Я его не выношу. И почему Англия теперь просто кишит такими, как он?
   — О, мадам, не расстраивайтесь! Это всего лишь мода. А капризы моды были во все века. В деревне, конечно, фокусничают меньше, но в Лондоне таких экземпляров полным-полно.
   — Ужасно, — сказала Мэри. — Просто ужасно. Это их женоподобие. Такая безвкусица.
   — И в то же время что-то от ван-дейковских портретов, вы не находите, мадам? В золоченой раме, с широким кружевным воротником он не показался бы вам ни женоподобным, ни безвкусным.
   — Посмел пробраться сюда! Эндрю был бы вне себя. Он и так все время на пределе. От дочерей можно с ума сойти. И к тому же Эндрю не так уж хорошо знает свою дочь. Он уехал из Англии, когда она была совсем маленькой. И предоставил матери воспитывать ее, а теперь.., а теперь она ставит его в тупик. И меня тоже. Она кажется мне очень странной. На нынешних девушек нет никакой управы. И нравятся им самые невозможные молодые люди. Этот Дэвид Бейкер совсем ее заворожил. Ничто не помогает. Эндрю запретил ему бывать здесь, и что же: входит в дом, как хозяин. Пожалуй.., я лучше не скажу Эндрю. Он и так уже весь извелся. Не сомневаюсь, она встречается с этим типом в Лондоне, да и не только с ним. Ведь есть еще и хуже него. Те, которые не моются, не бреются — козлиные бородки, засаленная одежда.
   — Ах, мадам, не нужно так огорчаться, — подбодрил ее Пуаро. — Безумства молодости преходящи.
   — Хотелось бы верить. Норма очень трудная девочка. Иногда мне кажется, что у нее не все дома. Она такая странная. Иногда у нее такой отрешенный вид. А эти вспышки агрессивности!
   — Агрессивности?
   — Она же ненавидит меня. Да-да, именно так. И я не могу понять, зачем она так себя настраивает. Наверное, она очень любила свою мать, но, в конце концов, что такого необычного, если ее отец женится во второй раз?
   — Вы полагаете, что она вас действительно ненавидит?
   — Да, мне ли этого не знать. Могу привести сколько угодно тому доказательств. Вы не представляете, как я была рада, когда она уехала в Лондон. Мне не хотелось выяснять отноше… — Она умолкла, словно только сейчас осознав, что перед ней совершенно посторонний человек.
   Пуаро обладал способностью вызывать людей на откровенность. Казалось, они переставали замечать, с кем разговаривают. Мэри Рестарик смущенно усмехнулась.
   — Бог мой! — сказала она. — Не понимаю, зачем я вам рассказываю все это. В каждой семье, наверное, есть свои проблемы. А нам, злополучным мачехам, особенно достается… Вот мы и пришли.
   Она остановилась перед дверью и постучала.
   — Входите! Входите! — донесся изнутри хриплый рык.
   — К вам гость, дядя, — сказала Мэри Рестарик, распахивая дверь.
   По комнате расхаживал широкоплечий краснощекий старик с квадратным подбородком и, видимо, очень раздражительный. Он тяжело шагнул им навстречу. В глубине комнаты за столом сидела девушка и разбирала письма и документы, низко склонив голову — темноволосую, очень гладко причесанную.
   — Дядя Родди, это мосье Эркюль Пуаро, — представила Мэри Рестарик.
   Пуаро непринужденно сделал шаг вперед и заговорил тоже вполне непринужденно:
   — Сэр Родрик! С тех пор, как я имел удовольствие познакомиться с вами, прошло немало лет, увы, немало. Мы не виделись с самой войны. Последний раз, если не ошибаюсь, в Нормандии. Я прекрасно помню. Там были полковник Рейс, генерал Аберкромби и, да, маршал авиации сэр Эдмунд Коллингсби. Какие ответственные решения нам пришлось принимать! И как сложно было обеспечивать полную секретность. Что ж, теперь мы уже имеем право предаться воспоминаниям. Помните того шпиона, который так долго и искусно маскировался — капитана Николсона, как мы его выводили на чистую воду?
   — А, да, капитан Николсон, как же, как же! Проклятый мерзавец! И таки вывели!
   — Меня вы, конечно, не помните. Эркюль Пуаро.
   — Нет-нет! Разумеется, помню. Да, риск был велик, очень велик. Вы ведь были представителем французов? С кем-то из них невозможно было поладить. Как бишь его фамилия? Но садитесь же, садитесь! Всегда приятно потолковать о старых временах.
   — Я очень боялся, что вы не вспомните меня. Меня и моего коллегу мосье Жиро.
   — Как же, как же! Прекрасно помню вас обоих. Да, славное было времечко!
   Девушка вышла из-за стола и вежливо придвинула кресло для Пуаро.
   — Умница, Соня, отлично, — похвалил сэр Родрик. — Позвольте познакомить вас, — продолжал он, — с моей очаровательной малюткой-секретаршей. Благодаря ей все пошло как по маслу. Помогает мне, знаете ли. Приводит в порядок мои труды. Не понимаю, как я обходился без нее.
   Пуаро галантно поклонился.
   — Enchante^[29], мадемуазель, — проворковал он. Девушка пробормотала что-то невнятное. Она была миниатюрным созданием с коротко подстриженными черными волосами. Вид у нее был очень застенчивый. Ее синие глаза чаще оставались скромно потупленными, но теперь она улыбнулась своему нанимателю — робкой благодарной улыбкой, и тот ласково потрепал ее по плечу.
   — Просто не знаю, что бы я без нее делал, — сказал он. — Да, не знаю.
   — Ну что вы! — возразила девушка. — От меня так мало толку! Я даже печатаю медленно.
   — Не скромничайте, моя милая, вы печатаете достаточно быстро. А еще вы моя память. Мои глаза, мои уши. И не только!
   Она снова ему улыбнулась.
   — Невольно вспоминаешь, — вдохновенно продолжал Пуаро, — замечательные истории, которые тогда рассказывали. Не знаю, все ли тут правда… Вот, например, про тот день, когда у вас украли автомобиль… — И он пустился в подробности.
   Сэр Родрик пришел в восторг.
   — Ха-ха-ха! Как же, как же! Да, пожалуй, кое-что и приврали. Но в общем так оно и было. Подумать только, что вы до сих пор это помните, хотя столько воды утекло! Но я могу вам рассказать кое-что и похлеще! — И он в свою очередь пустился в воспоминания.
   Пуаро слушал, не скупясь на одобрительные восклицания, а чуть погодя посмотрел на часы.
   — Не смею больше отнимать у вас время, — сказал он. — Вы ведь заняты чем-то важным. Однако, оказавшись по соседству, я не мог не засвидетельствовать свое почтение. Приятно видеть, что годы вам нипочем: вы ни на йоту не утратили своей энергии и жизнелюбия.
   — Пожалуй, что и так, пожалуй, что и так. Но вы совсем что-то меня захвалили… А почему бы вам не остаться и не выпить чаю? Конечно, Мэри напоит вас чаем… — Он огляделся. — А! Она вышла. Очень милая девочка.
   — О да! И настоящая красавица. Вероятно, она уже многие годы служит вам утешением.
   — Да нет, они поженились совсем недавно. Она — вторая жена моего племянника. Буду с вами откровенен. Я никогда не был о нем высокого мнения, Эндрю — малый ненадежный. Все время его куда-то не туда тянуло. Нет, мне как-то симпатичнее Саймон, его старший брат. Впрочем, не сказать, чтобы я знал его много лучше. Ну, а Эндрю, он ведь что учудил: так обойтись со своей первой женой… Уехал, представляете? Бросил ее и уехал. С редкой дрянью. Про ее похождения знала вся округа. А он втюрился по уши. Через пару лет все, конечно, пошло прахом. Глупый мальчишка. Теперешняя-то его супруга как будто вполне достойная особа. Ничего дурного мне про нее неизвестно. Вот Саймон был ответственным человеком, впрочем, чертовски скучным. Не скажу, что я очень обрадовался, когда моя сестрица породнила меня с этой семейкой. Вышла замуж за торговца, если называть вещи своими именами. Отхватить богатого, конечно, недурно, но деньги еще не все — в нашем роду невест и женихов искали в военных семьях. А с Рестариками я мало общался.
   — У них ведь есть дочь? Одна моя знакомая беседовала с ней на прошлой неделе.
   — А, Норма. Глупая девчонка. Одевается премерзко и связалась с премерзким молодчиком. Ну что же, теперь они все одинаковы. Длинноволосые мальчишки, битники, битлы — уж не знаю, какие клички они себе выдумывают. Мне за ними не угнаться. Разговаривают будто на каком-то иностранном языке. Да и кому интересно слушать старика! Что тут поделаешь? Даже Мэри… Я-то думал, что она вполне разумная дама, но, оказывается, и она способна иногда впадать в истерику, главным образом из-за своего самочувствия. Вдруг внушила себе, что ей непременно надо лечь в больницу на обследование. Не хотите выпить? Виски? Нет? Но, может быть, чаю все же вы, пьете?
   — Благодарю вас, но я гощу у друзей.
   — Должен сказать, наш разговор доставил мне великое удовольствие. Приятно вспомнить старые дни. Соня, голубушка, вы не проводите мосье.., простите, я опять запамятовал вашу фамилию.., а, да, Пуаро. Проводите его вниз к Мэри, хорошо?
   — Нет-нет! — Пуаро поспешил отклонить эту любезность. — Я ни в коем случае не хочу снова беспокоить мадам. И не надо меня провожать. Я прекрасно сам найду дорогу. Был счастлив вновь с вами увидеться.
   Он вышел из комнаты.
   — Не имею ни малейшего представления, кто он такой, — объявил сэр Родрик, когда Пуаро удалился.
   — Вы не знаете, кто он такой? — повторила Соня растерянно.
   — Из тех, кто нынче приезжает повидать меня, я и половины не помню. Но, конечно, и виду не подаю. Тут есть свои тонкости, знаете ли. То же самое и в гостях. Подходит к тебе какой-нибудь субъект и говорит: «Возможно, вы меня не помните, ведь последний раз мы виделись в тридцать девятом». Я, естественно, отвечаю: «Что вы! Прекрасно помню», хотя сам понятия не имею, кто это. К тому же я плохо вижу, и слышу тоже очень плохо. К концу войны мы много якшались с французишками вроде этого. Я и половины из них не помню. Да нет, этот там несомненно бывал. Я знавал многих, про кого он здесь говорил. А эта история про украденный автомобиль — все так и было. Кое-что преувеличено, конечно, но тогда она пользовалась большим успехом. Что же, он, по-моему, не догадался, что я его не вспомнил. Неглуп, должен сказать, но уж больно суетлив, одно слово — французишка, а? И семенит, и пританцовывает, и кланяется, и расшаркивается! Так на чем мы остановились?
   Соня взяла со стола письмо и подала ему. Затем тактично протянула ему очки, но он отмахнулся.
   — Терпеть их не могу. Я и так все прекрасно вижу.
   Он прищурился и поднес письмо к самым глазам. Но затем сдался и сунул его ей.
   — Пожалуй, лучше вы.
   Она послушно начала читать приятным звонким голоском.

Глава 5

   Эркюль Пуаро несколько секунд постоял на площадке, чуть наклонив голову набок и прислушиваясь. Внизу царила тишина. Он подошел к окну и выглянул наружу. Мэри Рестарик вновь занялась клумбой. Пуаро удовлетворенно кивнул и, мягко ступая, пошел по коридору, одну за другой открывая все двери. Ванная. Стенной шкаф с бельем. Комната для гостей с двумя кроватями. Чья-то спальня — с одной кроватью. Женская спальня с двуспальной кроватью (Мэри Рестарик?). Следующая дверь вела в смежную комнату — Эндрю Рестарика, как он догадался. Он вернулся и пересек площадку. За первой дверью, которую он открыл, оказалась спальня с одной кроватью. Похоже, сейчас там никто не спит, но, видимо, ею пользуются в выходные. На туалетном столике лежали щетки для волос. Еще раз внимательно прислушавшись, он на цыпочках вошел внутрь и открыл гардероб. Да, там висела кое-какая одежда — в основном для деревенских прогулок и развлечений.
   На письменном столе ничего не лежало. Он осторожно открыл ящики. Всякая мелочь, два-три письма, но самые банальные — и, судя по датам, довольно давние. Он аккуратно задвинул ящики, спустился вниз и, выйдя на террасу, попрощался с хозяйкой дома. От предложения выпить чаю он отказался, сославшись на то, что обещал своим друзьям вернуться пораньше, так как сегодня же должен уехать в Лондон.
   — Тогда, может, вызвать такси? Или я могу отвезти вас на машине.
   — Нет-нет, мадам, не смею злоупотреблять вашей любезностью.
   Пуаро вернулся в деревню и, свернув на дорогу за церковью, перешел по мостику через ручей. В укромном месте под буком стоял большой лимузин. Шофер распахнул дверцу, Пуаро забрался внутрь, и, удобно расположившись на сиденье, со вздохом облегчения снял лакированные туфли.
   — Возвращаемся в Лондон, — сказал он. Шофер захлопнул дверцу, сел за руль, и машина, заурчав мотором, плавно тронулась. В том, что на обочине шоссе стоял молодой человек, отчаянно сигналя, не было ничего необычного. И взгляд Пуаро равнодушно скользнул по очередному члену братства путешествующих на чужих машинах — пестро одетому, с длинными волнистыми волосами. На таких он успел наглядеться в Лондоне. Но, когда машина почти поравнялась с ним, Пуаро внезапно выпрямился и сказал шоферу:
   — Будьте добры, остановитесь. Да, и, если можно, подайте немного назад… Он просит, чтобы его подвезли. Шофер изумленно посмотрел через плечо. Подобного распоряжения он никак не ожидал. Однако Пуаро слегка кивнул, и шофер повиновался.
   Не кто иной как красавчик Дэвид нагнулся к дверце.
   — Я уж думал, вы проедете мимо, — сказал он весело. — Большое спасибо.
   Он влез, снял с плеч рюкзачок, спустил его на пол и пригладил каштановые кудри, отливавшие медью.
   — Значит, вы меня узнали? — сказал он.
   — Ваш костюм несколько бросается в глаза.
   — Неужели? Не могу с вами согласиться. Я всего лишь один из легиона единомышленников.
   — Ван-дейковская школа. Весьма живописно.
   — Хм. Это мне в голову не приходило. Да, пожалуй, в чем-то вы правы.
   — Вам следует носить широкополую шляпу со страусовым пером, — сказал Пуаро, — и кружевной воротник на плечах.
   — Ну, так далеко мы все-таки вряд ли зайдем. — Молодой человек рассмеялся. — Миссис Рестарик даже не пытается скрывать отвращения, которое в ней вызывает один только мой вид. Впрочем, я плачу ей тем же. И сам Рестарик мне не слишком нравится. В преуспевающих бизнесменах есть что-то отталкивающее, вы не находите?
   — Все зависит от точки зрения. Насколько я понял, вы строите куры его дочке.
   — Какой прелестный оборот речи! — ухмыльнулся Дэвид. — Строите куры дочке. Пожалуй, можно сказать и так. Но учтите, тут ведь полное равенство. Она и сама строит мне куры.
   — А где мадемуазель сейчас? Дэвид резко повернулся к нему.
   — Почему вас это интересует?
   — Мне хотелось бы с ней познакомиться, — пожал плечами Пуаро.
   — По-моему, она вряд ли в вашем вкусе, так же как, впрочем, и я. Норма в Лондоне.
   — Но вы сказали ее мачехе…
   — О, мы мачехам всего не говорим.
   — А в Лондоне она где?
   — Работает в бюро по оформлению интерьеров где-то на Кингз-роуд в Челси. Фамилию владелицы я позабыл… Ах да, Сьюзен Феллс, если не ошибаюсь.
   — Но, полагаю, живет она не там? У вас есть ее адрес?
   — Конечно. Огромные многоквартирные корпуса Но почему вас это так интересует, я не понимаю.
   — На свете вообще много интересного.
   — Я что-то не улавливаю.
   — Что привело вас сегодня в этот дом?.. Как он называется? О, «Лабиринт»!.. Что привело вас туда? И даже заставило войти не спросясь и подняться на второй этаж?
   — Да, я вошел через черный ход, не отрицаю — Что вы искали наверху?
   — Это мое дело. Не хочу быть неучтивым, но не кажется ли вам, что вы чересчур любопытны.
   — Возможно, но мне хотелось бы точно знать, где сейчас мадемуазель.
   — А-а! Милый Эндрю и милая Мэри (Господи, сгнои их!) вас наняли? Они пытаются ее отыскать?
   — Мне кажется, — сказал Пуаро, — пока они даже не знают, что она пропала.
   — Но кто-то же вас нанял!
   — Вы крайне проницательны, — сказал Пуаро и откинулся на спинку.
   — Я как раз гадал, что у вас на уме, — признался Дэвид, — Потому и махал вам. Надеялся, что вы остановитесь и введете меня в курс. Она ведь моя девушка. Полагаю, вам это известно?
   — Насколько я понимаю, так оно считается, — неопределенно ответил Пуаро. — Но в таком случае, вы должны знать, где она. Не правда ли, мистер.., извините, я пока знаю только ваше имя — Дэвид, а фамилию…
   — Бейкер.
   — Может быть, мистер Бейкер, вы поссорились?
   — Нет, мы не ссорились. А почему вы так решили?
   — Мисс Норма Рестарик уехала из «Лабиринта» вечером в воскресенье? Или утром в понедельник?
   — Не исключено, что в понедельник. Есть утренний автобус. В Лондон прибывает в начале одиннадцатого. Конечно, немного опоздала бы на работу.., но совсем немного. Вообще-то обычно она уезжает вечером в воскресенье.
   — В любом случае в Бородин-Меншенс она не приехала.
   — Выходит, что нет. Так мне Клодия сказала.
   — Мисс Риис-Холленд.., я верно назвал ее фамилию?., была удивлена или встревожена?
   — Господи, нет, конечно. С какой стати? Они друг за другом не следят.
   — Но вы считаете, она должна была туда вернуться?
   — Она ведь и на работу не вышла. В этом ее бюро просто рвут и мечут, можете мне поверить.
   — А вы сами тревожитесь, мистер Бейкер?
   — Нет. Естественно.., то есть я.., черт побери, даже не знаю. Вроде бы особо беспокоиться не с чего, но.., но ее нет уже несколько дней. У нас что сегодня? Четверг?
   — Может, она на вас за что-то обиделась?
   — Да нет. Говорю же: мы не ссорились.
   — И тем не менее вы встревожены, мистер Бейкер?
   — Вам-то какое дело?
   — Никакого, но, насколько я понял, дома у нее довольно сложная обстановка. Ей не нравится ее мачеха.
   — Еще бы она ей нравилась. Стерва, каких поискать. Твердокаменная. Ей Норма тоже не слишком по вкусу.
   — Она ведь болела? Ей, кажется, пришлось лечь в больницу.
   — О ком вы говорите? О Норме?
   — Нет, я говорю о Мэри Рестарик. Я говорю о миссис Рестарик.
   — Да, вроде бы она побывала в клинике. Интересно, зачем. Здорова как лошадь.
   — Стало быть, мисс Рестарик ненавидит мачеху.
   — Ей не всегда удается быть паинькой, то есть Норме. Ну, понимаете, срывается. Девушки всегда ненавидят мачех, я же сказал.
   — И мачехи всегда из-за этого заболевают? И так сильно, что даже ложатся в больницу?
   — На что вы, черт возьми, намекаете?
   — На то, что работа в саду требует много сил. И там не обойдешься без.., гербицидов.
   — При чем тут гербициды? Вы что, считаете, что Норма.., что она способна.., что…
   — Слухи рождаются быстро, — сказал Пуаро, — и вмиг разлетаются по всей округе.
   — Так вам кто-то сказал, будто Норма пыталась отравить свою мачеху? Полная нелепость. Абсурд!
   — Весьма маловероятно, согласен, — сказал Пуаро. — Собственно, никто этого и не утверждал.
   — А-а! Извините. Я не понял. Но.., что вы все-таки имели в виду?
   — Дорогой мой юноша, — сказал Пуаро, — имейте в виду: предметом сплетен практически всегда бывает один-единственный человек. Муж.
   — Как? Бедняга Эндрю? По-моему, это уж совсем дичь.
   — Да. Да. Мне тоже это кажется слишком смелым утверждением.
   — Так зачем же вы туда приезжали? Вы ведь сыщик?
   — Да.
   — Ну, так зачем?
   — Совсем не затем, о чем вы думаете, — сказал Пуаро. — Да-да, я приезжал отнюдь не для того, чтобы выяснять, кто кого отравил и отравил ли вообще. Сожалею, но ответить на ваши вопросы я не имею права. Вы, надеюсь, это понимаете?
   — О чем вы?
   — Я приезжал к сэру Родрику Хорсфилду, — многозначительным тоном произнес Пуаро.
   — К старикану? Но он ведь уже в маразме, разве нет?
   — Прежде всего он человек, которому известны многие чрезвычайно важные секретные сведения, — строго сказал Пуаро. — Я вовсе не говорю, что он и сейчас в чем-то задействован, но знает он немало. Во время войны он был причастен ко многому. И сотрудничал с весьма видными персонами.., не будем уточнять с кем.
   — Так ведь это когда было!
   — Да-да, эта его деятельность давно в прошлом. Но неужели вы не понимаете, что некоторые сведения и по сей день чрезвычайно ценны?
   — Какие же, например?
   — Да хотя бы лица, — сказал Пуаро. — Сэр Родрик кое-кого может узнать. Лицо или характерный жест, интонацию, походку. Такие вещи люди помнят. Старые люди. Они не помнят то, что случилось на прошлой неделе или, скажем, год назад, но то, что было двадцать лет назад, помнят отлично. И могут вспомнить кого-то, кто не хочет, чтобы его вспоминали. А еще могут рассказать что-то о тех, кто нам интересен, или о каких-то операциях, в которых они тогда участвовали.., я говорю вообще, вы понимаете. Короче, я приезжал к нему за сведениями.
   — За сведениями? К этому старикану! К маразматику! И получили их?
   — В целом, я вполне удовлетворен.
   Однако Дэвид не сводил с Пуаро пытливого взгляда.
   — Не могу понять, — сказал он, — кого именно вы навещали: старичка или эту его малышку, а? Хотели узнать, чем она у них там занимается? Мне и самому иногда кажется, что она ведет двойную игру. По-вашему, она поступила на это место, чтобы выжать из старикана кое-какую информацию?
   — Зачем нам с вами ломать над этим голову? Как я понял, она очень старательная и услужливая.., как бы ее назвать.., секретарша.
   — Помесь сиделки, секретарши, прислуги и дядюшкиной помощницы? Да, для нее сгодится любое из этих определений, верно? Старикан от нее просто млеет, вы заметили?
   — Ничего странного при его обстоятельствах, — чопорно сказал Пуаро.
   — Хотите, скажу, кому она очень не нравится? Нашей красотке Мэри.
   — Возможно, что и сама Мэри Рестарик ей не по душе.
   — А, так вот что вы думаете! — сказал Дэвид. — Что Соне не по душе Мэри Рестарик. А вы, часом, не думаете, что она могла вызнать у садовника, где хранятся гербициды? Пф! — фыркнул он. — Ну ладно, хватит. Все это одно нелепее другого. Спасибо, что подвезли. Пожалуй, я выйду вон там. — Он показал рукой.
   — Ага! Но вы уверены, что хотите выйти? До Лондона еще семь миль.
   — Нет-нет, мне нужно выходить. Всего хорошего, мосье Пуаро.
   — Всего хорошего.
   Дэвид захлопнул дверцу.
 
 
   Миссис Оливер металась по своей гостиной. Она не находила себе места. Час назад она упаковала рукопись, которую считывала после машинки. Теперь предстояло отослать ее издателю, который изнывал от нетерпения и каждые два-три дня звонил и умолял поторопиться.
   — Получайте! — вдруг выпалила миссис Оливер, мысленно рисуя перед собой портрет издателя. — Получайте, надеюсь, вам понравится. А мне вот совсем не нравится. По-моему, дрянь ужасная! Только где уж вам понять, когда я пишу прилично, а когда плохо. И вообще, я вас предупреждала. Я сразу сказала, что это ужасно. А вы мне что ответили? — «О, нет-нет! Не может быть!» — Вот погодите! — мстительно добавила миссис Оливер. — Скоро сами убедитесь, кто из нас прав!
   Она открыла дверь, позвала Эдит, свою горничную, и вручила ей пакет, велев немедленно отнести его на почту. После чего задумчиво пробормотала:
   — А теперь, чем бы мне заняться?
   Она вновь принялась метаться по комнате. «Да, — думала она, — и зачем только я променяла тропических птиц и роскошные джунгли на эти дурацкие вишни! Раньше я себя ощущала кем-то вполне тропическим. Львом, там, тигром, леопардом или гепардом. А кем прикажете чувствовать себя в вишневом саду? Пугалом?»
   Она снова обвела взглядом стены.
   — Или каким-нибудь воробьем, — мрачно добавила она, — Чирикать себе и поклевывать вишни… Жаль, что сейчас не лето. Я бы поела вишен. А что, если…
   Она подошла к телефону. «Сейчас узнаю, сударыня», — произнес голос Джорджа в ответ на ее вопрос. Почти сразу же другой голос сказал:
   — Эркюль Пуаро к вашим услугам, мадам.
   — Где вы пропадали? — спросила миссис Оливер. — Вас весь день не было дома. Ездили посмотреть на Рестариков? Верно? Видели сэра Родрика? Нашли что-нибудь?
   — Ничего, — ответил Эркюль Пуаро.
   — Какая досада, ничего интересного! — сказала миссис Оливер.
   — Разве? По-моему, напротив. Лично меня это очень заинтересовало.
   — Заинтересовало? Но почему?
   — Потому, — сказал Пуаро, — что тут могут быть только два объяснения: либо находить было нечего, а это, позвольте вам заметить, не согласуется с фактами, либо там что-то очень искусно скрывают. Последнее же, согласитесь, очень даже интересно. Миссис Рестарик, кстати, понятия не имеет о том, что ее падчерица исчезла.
   — То есть, вы полагаете, она к этому никакого отношения не имеет?
   — По-видимому. Между прочим, я познакомился и с пресловутым молодым человеком.
   — С сомнительным молодым человеком, который не нравится ее родичам?
   — Совершенно верно.
   — Так он что, действительно сомнительный?
   — С чьей точки зрения?
   — Ну естественно, не с точки зрения самой девицы.
   — Та девица, которая приходила ко мне, пришла бы от него в восторг, не сомневаюсь.
   — И что, он очень противный?
   — Напротив, очень красивый.
   — Очень красивый? — переспросила миссис Оливер. — Не люблю приторных красавчиков.
   — Зато девушки их любят, — сказал Пуаро.
   — Вы совершенно правы.