Страница:
Несмотря на любовь к книгам, Теду было скучно сидеть в классе, его все больше обуревало желание дальних странствий. В 1928 году он окончил среднюю школу Нью-Бедфорда и устроился работать репортером на местную радиостанцию. Через некоторое время Тед поступил в Университет Брауна, где изучал испанский и французский… а потом в один прекрасный день просто исчез.
С этого момента все подробности его жизни покрыты мраком. Планировал ли он свой побег, так и остается тайной. Было ему тогда около 18 лет, и на протяжении многих дней или даже недель от него не приходило никаких вестей. Среди родственников ходят слухи, что Тед спрятался на одном из кораблей и «зайцем» добрался до Германии. О том, как он туда попал, никаких сведений нет, достоверно известно только то, каким образом и когда он вернулся.
В соответствии с записью в судовом манифесте 4 февраля 1929 года, он с шиком прибыл из Гамбурга в Нью-Йорк на борту 220-метрового четырехмачтового двухтрубного люксового пассажирского парохода «Вашингтон». Один из самых красивых и шикарных по тем временам лайнеров завлекал пассажиров «залом электрических спортивных тренажеров», «электрическими лестницами», а также обилием стенной живописи и скульптур, рассказывающих о жизни первого президента Соединенных Штатов.
Теодору стало казаться, что он просто спал всю первую часть своей жизни, а теперь внезапно проснулся. Он понял очень важную вещь: его былая жизнь никогда не пересеклась бы с другими возможными для него жизнями, не позволила бы повидать другие страны и рассказать в один прекрасный день много интересных историй. Позднее я услышу от родственников Теда о его природном обаянии и привлекательной внешности. Но некоторые из них расскажут мне и о том, что после своего исчезновения из Нью-Бедфорда он стал совершенно другим, превратился в человека-загадку. Он мог сидеть рядом, смеяться и оказывать обычные знаки внимания, но мыслями при этом витать где-то в миллионах миль от тебя. Наверно, именно тот день, когда он решил сбежать на корабле в Германию, следует считать днем, в который началась невероятная и загадочная жизнь Теодора Морде.
За время между 1928 и 1937 годами Морде намотал по морям больше 400 тысяч километров и пять раз обогнул земной шар. Комфорта в этой жизни было мало, но он его и не интересовал. Теодор путешествовал в убогих тесных кубриках, под завязку набитых людьми, дышал смрадным воздухом, страдал от беспрерывной качки, спал на многоярусных нарах или просто на полу.
Иногда он работал сигнальщиком, иногда коком. Другие моряки играли в покер и напивались в моменты тоски, а Морде читал… он чуть не наизусть знал Киплинга и не переставал заниматься испанским и французским.
Хуже всего условия жизни были на трампах – грузовых судах без порта приписки и постоянных маршрутов. Эти «грузовики» скитались по морям в поисках работы, словно мигранты-нелегалы, и Морде скитался вместе с ними. Завести близких друзей было практически невозможно, потому что моряки никогда не задерживались на одном и том же судне. Ему приходилось подолгу быть в одиночестве, но он, казалось, даже получал от этого удовольствие. Одиночество придавало ему сил. Море было его учителем. В этих путешествиях прошла вся его юность, и теперь ему было уже ближе к тридцати. Из дальних стран он посылал своим родным телеграммы с текстом из одного-единственного загадочного слова: «НАГОТОВЕ».
В путешествиях он никогда не расставался с маленькой пишущей машинкой и в какой-то момент решил писать заметки о посещенных им дальних странах. Его материалы начали выходить в телеграфных новостях Associated Press, он стал публиковаться в Reader’s Digest и нескольких других изданиях. Морде писал о парижских уличных мошенниках, ритуальном сожжении мертвецов в Бомбее, петушиных боях в Сиаме. Оказавшись на Ниасе, далеком острове, расположенном к западу от Суматры, он некоторое время прожил в племени охотников за головами. Теодор с удивлением обнаружил на этом оторванном от всего мира острове каменные дома и мощеные дороги, что заставило его задуматься о древнейших корнях цивилизации… «Что подвигло людей на строительство таких городов в самых глухих местах?» – писал он в своих заметках.
Летом 1938 года он с головой окунулся в Гражданскую войну в Испании и начал писать о борьбе Народного фронта с националистами. Там он оказался в хорошей компании: война притянула и Эрнеста Хемингуэя, и Джорджа Оруэлла. Морде скитался вместе с ними по передовым линиям Мадрида и Барселоны, сидел в окопах и прятался в разрушенных вражескими бомбежками жилых зданиях. «Синее небо было исчерчено трассерами, длинными лиловыми линиями, – вспоминал он позднее в подробном интервью, вышедшем в двух выпусках местной газеты, – и вкупе с белыми облачками снарядных разрывов зрелище поражало своей красотой, но одновременно с этим и наводило ужас». Морде похудел на шесть килограммов. Нормально питаться в военных условиях было нелегко, и со временем, измученный недоеданием и грохотом взрывов, он стал постоянно чувствовать во всем своем теле «такое же нервное напряжение, какое бывает у человека, шагающего по минному полю».
В одну летнюю ночь отряд националистов отрезал его от границы с баскскими территориями, и Морде, не имея возможности перейти на север по суше, переплыл через реку Бидасоа прямо под носом у сидящих за своими пулеметами часовых. «Вода была холодная, нас сносило сильным течением, но нам все-таки удалось без приключений переправиться на другой берег, – вспоминал он в том же интервью. – Мы несколько мгновений пролежали, прижавшись к земле, но потом, не услышав никаких признаков присутствия часовых, проползли через кукурузное поле к жилому дому на окраине Ируна. Мне в тот момент хотелось кричать от радости».
Оказавшись на территории националистов, он переоделся баскским рыбаком и подружился с членами испанской шпионской сети, помогавшими ему перемещаться по региону и наблюдать за ходом кровопролитной войны. Морде сообщал об огромных жертвах среди населения, о поразившей страну нищете и о страхе, который вызывал у него приход к власти «новейшего некоронованного диктатора», друга и союзника Адольфа Гитлера, лидера националистов Франсиско Франко. По прошествии нескольких месяцев Морде пришел к выводу, что собственными глазами наблюдает крушение западной цивилизации, выражающееся в стремительном взлете фашизма и падении демократии. Большое беспокойство у него вызывал тот факт, что Запад (а Соединенные Штаты в особенности) закрывает глаза на приближение этого мрака.
Война оказала на Морде очень серьезное влияние. Однажды, когда его тайно перевозили по Средиземному морю, спрятав на небольшом баркасе, он впервые прочувствовал реальную угрозу своей жизни. Буквально ниоткуда появился военный корабль. «Было около четырех утра, когда мы вдруг оказались в лучах прожекторов, направленных на нас с какого-то судна, и вскоре по его очертаниям догадались, что это военный корабль мятежников, – рассказывал он позднее. – Мы находились в ярком пятне света целых пять минут и каждое мгновение ждали начала обстрела. Пассажиры и экипаж впали в абсолютную панику. Лично я в тот момент отдал бы десять лет жизни, чтобы оказаться дома в Нью-Бедфорде и даже не знать, что в Испании идет гражданская война». Тем не менее через некоторое время крейсер продолжил свой путь, «по какой-то причине» не открыв огня. Но и после этого Морде продолжал мечтать о новых приключениях, столь же захватывающих, как война, но только не таких опасных и не имеющих никакого отношения к политике.
Что это были за совершенно секретные материалы и состоялась ли встреча по поводу их передачи – неизвестно. Но это послание стало первым предвестником будущей шпионской карьеры Теодора Морде. В действительности вполне вероятно, что к тому моменту он уже начал исполнять оперативные задания государства, пусть даже пока еще и неофициально.
В предположении, что журналист мог втихаря подрабатывать шпионажем, нет ничего невероятного. По крайней мере, с XIX столетия почти все правительства мира знали: если нужно отправить в другую страну шпиона, то для этой цели легче всего использовать репортера или писателя. Эти люди прекрасно умели вести разведывательную деятельность и находить источники информации. Они без труда сливались с местным населением и в нужный момент могли бесследно исчезнуть. По слухам, и Reader’s Digest, и Time были во время обеих мировых войн самыми настоящими шпионскими базами. Но шпионили не только журналисты, к разведывательной деятельности подключали также и миссионеров, географов, картографов и путешественников. Например, достоверно известно, что правительство Великобритании активно вербовало в шпионы исследователей из Королевского географического общества.
В каких бы отношениях ни состоял в те времена Морде с властями США, он продолжал путешествовать, писать, выступать по радио и стремиться к какой-то, судя по всему, непонятной даже ему самому цели. Но все изменилось в 1939 году, когда Теодор Морде познакомился на борту шедшего через Атлантику океанского лайнера с исследователем по имени Капитан Р. Стюарт Мюррей и услышал от него рассказ о потерянном городе.
К тому моменту Капитан Мюррей уже успел стать настоящей легендой в кругах любителей приключений. Этот жилистый, всегда загорелый человек с вьющимися русыми волосами львиную долю своей жизни провел, бродя по диким джунглям Центральной и Южной Америки в поисках следов древних цивилизаций. Он был членом Королевского географического общества и Клуба исследователей – двух самых престижных групп путешественников на свете, а также участником Американского этнологического общества. Будучи лицом рекламной кампании сигарет Camel, Мюррей был известен всей стране в образе одетого в костюм-сафари исследователя с фотографий, подписанных словами: «Нашагавшись по диким гондурасским джунглям, я люблю устроить привал и закурить Camel». В своих интервью Мюррей часто упоминал роман сэра Артура Конан-Дойля «Затерянный мир», сравнивал себя с его персонажами и говорил, что тоже находится в постоянном поиске великих драматических приключений. Газета The St. Petersburg Times однажды назвала его обитателем «мира отравленных стрел и дикарей со смертоносными духовыми трубками». Да, жить в этом мире было жутковато, но Мюррей сказал репортерам, что в действительности, находясь там, он гораздо больше боится самого себя. «Ничто в джунглях не действует на нервы сильнее одиночества», – задумчиво признался путешественник.
Столкнувшись с Морде на борту лайнера «Stella Polaris» в конце 1939 года, Мюррей, наверно, увидел в нем такого же неутомимого странника, то есть практически отражение самого себя. В результате все время, пока корабль скользил по океанским волнам, двое мужчин обменивались рассказами о том, что им удалось повидать за границей. «Я ночь за ночью просиживал на палубе, беседуя с Мюрреем», – вспоминал позднее Морде в интервью издававшейся в его родном городке газете Sunday Standard-Times. Мюррей в этом рейсе читал лекции пассажирам, а Морде выступал в качестве судового репортера. Вскоре они коснулись в своих беседах Гондураса, и Мюррей рассказал, что совсем недавно провел там две экспедиции.
Два его трехмесячных путешествия (первое в 1934 году, второе – год спустя) финансировались Государственным департаментом США, Музеем естественной истории и Национальным музеем американских индейцев. Джунгли – это среда непредсказуемая и завораживающая, говорил Мюррей. Во время путешествий он наталкивался на неизвестные миру племена аборигенов с совершенно непонятным языком и обычаями. Но самым примечательным аспектом этих экспедиций были постоянно преследовавшие его слухи о таинственном древнем городе Ciudad Blanca.
Путешествия Мюррея, изначальная цель которых состояла в исследовании неизученных земель и охоте за древними артефактами, со временем почти полностью трансформировались в экспедиции по поиску этого потерянного города. Ciudad Blanca сожрал его с потрохами. Иногда, рассказывал он Теодору Морде, ему казалось, что он подобрался к городу уже совсем близко. Зеленые дебри джунглей были усеяны подсказками, словно кусочками головоломки, которую оставалось всего лишь правильно сложить. Но две из тысяч доставленных им домой реликвий заслуживали особенного внимания: небольшой потертый временем камень с высеченными на одной стороне одиннадцатью иероглифическими символами и миниатюрная скульптурка обезьяны, будто ослепленной какой-то невыносимой вспышкой света и потому прикрывшей глаза передними лапами. Что хотели сказать авторы двух этих объектов? Мюррей этого, конечно, не знал, но подозревал, что артефакты были созданы еще в доколумбовы времена индейцами этнической группы чоротега, считавшимися современниками майя. О них тогда практически ничего не было известно.
У Морде возник совершенно естественный вопрос к Мюррею: почему же ты не вернулся туда? Почему не продолжил поиски, если чувствовал, что находишься так близко к цели?
На лице Мюррея мелькнула печаль, он внезапно замкнулся в себе и сказал только, что все время хотел вернуться к поискам, но – увы! – жизнь рассудила иначе. Она подхватила его своим потоком и заставила заниматься совсем другими делами. Возможно, самому Морде повезет больше.
Когда они сошли на берег в Нью-Йорке, Капитан Мюррей познакомил Теодора с человеком, который выступал в качестве основного спонсора его экспедиций. Его звали Джордж Хей, и так уж случилось, что именно в тот момент он искал себе нового исследователя и путешественника.
Мой гид по забытым городам
«Я потерял разум»
С этого момента все подробности его жизни покрыты мраком. Планировал ли он свой побег, так и остается тайной. Было ему тогда около 18 лет, и на протяжении многих дней или даже недель от него не приходило никаких вестей. Среди родственников ходят слухи, что Тед спрятался на одном из кораблей и «зайцем» добрался до Германии. О том, как он туда попал, никаких сведений нет, достоверно известно только то, каким образом и когда он вернулся.
В соответствии с записью в судовом манифесте 4 февраля 1929 года, он с шиком прибыл из Гамбурга в Нью-Йорк на борту 220-метрового четырехмачтового двухтрубного люксового пассажирского парохода «Вашингтон». Один из самых красивых и шикарных по тем временам лайнеров завлекал пассажиров «залом электрических спортивных тренажеров», «электрическими лестницами», а также обилием стенной живописи и скульптур, рассказывающих о жизни первого президента Соединенных Штатов.
Теодору стало казаться, что он просто спал всю первую часть своей жизни, а теперь внезапно проснулся. Он понял очень важную вещь: его былая жизнь никогда не пересеклась бы с другими возможными для него жизнями, не позволила бы повидать другие страны и рассказать в один прекрасный день много интересных историй. Позднее я услышу от родственников Теда о его природном обаянии и привлекательной внешности. Но некоторые из них расскажут мне и о том, что после своего исчезновения из Нью-Бедфорда он стал совершенно другим, превратился в человека-загадку. Он мог сидеть рядом, смеяться и оказывать обычные знаки внимания, но мыслями при этом витать где-то в миллионах миль от тебя. Наверно, именно тот день, когда он решил сбежать на корабле в Германию, следует считать днем, в который началась невероятная и загадочная жизнь Теодора Морде.
За время между 1928 и 1937 годами Морде намотал по морям больше 400 тысяч километров и пять раз обогнул земной шар. Комфорта в этой жизни было мало, но он его и не интересовал. Теодор путешествовал в убогих тесных кубриках, под завязку набитых людьми, дышал смрадным воздухом, страдал от беспрерывной качки, спал на многоярусных нарах или просто на полу.
Иногда он работал сигнальщиком, иногда коком. Другие моряки играли в покер и напивались в моменты тоски, а Морде читал… он чуть не наизусть знал Киплинга и не переставал заниматься испанским и французским.
Хуже всего условия жизни были на трампах – грузовых судах без порта приписки и постоянных маршрутов. Эти «грузовики» скитались по морям в поисках работы, словно мигранты-нелегалы, и Морде скитался вместе с ними. Завести близких друзей было практически невозможно, потому что моряки никогда не задерживались на одном и том же судне. Ему приходилось подолгу быть в одиночестве, но он, казалось, даже получал от этого удовольствие. Одиночество придавало ему сил. Море было его учителем. В этих путешествиях прошла вся его юность, и теперь ему было уже ближе к тридцати. Из дальних стран он посылал своим родным телеграммы с текстом из одного-единственного загадочного слова: «НАГОТОВЕ».
В путешествиях он никогда не расставался с маленькой пишущей машинкой и в какой-то момент решил писать заметки о посещенных им дальних странах. Его материалы начали выходить в телеграфных новостях Associated Press, он стал публиковаться в Reader’s Digest и нескольких других изданиях. Морде писал о парижских уличных мошенниках, ритуальном сожжении мертвецов в Бомбее, петушиных боях в Сиаме. Оказавшись на Ниасе, далеком острове, расположенном к западу от Суматры, он некоторое время прожил в племени охотников за головами. Теодор с удивлением обнаружил на этом оторванном от всего мира острове каменные дома и мощеные дороги, что заставило его задуматься о древнейших корнях цивилизации… «Что подвигло людей на строительство таких городов в самых глухих местах?» – писал он в своих заметках.
Летом 1938 года он с головой окунулся в Гражданскую войну в Испании и начал писать о борьбе Народного фронта с националистами. Там он оказался в хорошей компании: война притянула и Эрнеста Хемингуэя, и Джорджа Оруэлла. Морде скитался вместе с ними по передовым линиям Мадрида и Барселоны, сидел в окопах и прятался в разрушенных вражескими бомбежками жилых зданиях. «Синее небо было исчерчено трассерами, длинными лиловыми линиями, – вспоминал он позднее в подробном интервью, вышедшем в двух выпусках местной газеты, – и вкупе с белыми облачками снарядных разрывов зрелище поражало своей красотой, но одновременно с этим и наводило ужас». Морде похудел на шесть килограммов. Нормально питаться в военных условиях было нелегко, и со временем, измученный недоеданием и грохотом взрывов, он стал постоянно чувствовать во всем своем теле «такое же нервное напряжение, какое бывает у человека, шагающего по минному полю».
В одну летнюю ночь отряд националистов отрезал его от границы с баскскими территориями, и Морде, не имея возможности перейти на север по суше, переплыл через реку Бидасоа прямо под носом у сидящих за своими пулеметами часовых. «Вода была холодная, нас сносило сильным течением, но нам все-таки удалось без приключений переправиться на другой берег, – вспоминал он в том же интервью. – Мы несколько мгновений пролежали, прижавшись к земле, но потом, не услышав никаких признаков присутствия часовых, проползли через кукурузное поле к жилому дому на окраине Ируна. Мне в тот момент хотелось кричать от радости».
Оказавшись на территории националистов, он переоделся баскским рыбаком и подружился с членами испанской шпионской сети, помогавшими ему перемещаться по региону и наблюдать за ходом кровопролитной войны. Морде сообщал об огромных жертвах среди населения, о поразившей страну нищете и о страхе, который вызывал у него приход к власти «новейшего некоронованного диктатора», друга и союзника Адольфа Гитлера, лидера националистов Франсиско Франко. По прошествии нескольких месяцев Морде пришел к выводу, что собственными глазами наблюдает крушение западной цивилизации, выражающееся в стремительном взлете фашизма и падении демократии. Большое беспокойство у него вызывал тот факт, что Запад (а Соединенные Штаты в особенности) закрывает глаза на приближение этого мрака.
Война оказала на Морде очень серьезное влияние. Однажды, когда его тайно перевозили по Средиземному морю, спрятав на небольшом баркасе, он впервые прочувствовал реальную угрозу своей жизни. Буквально ниоткуда появился военный корабль. «Было около четырех утра, когда мы вдруг оказались в лучах прожекторов, направленных на нас с какого-то судна, и вскоре по его очертаниям догадались, что это военный корабль мятежников, – рассказывал он позднее. – Мы находились в ярком пятне света целых пять минут и каждое мгновение ждали начала обстрела. Пассажиры и экипаж впали в абсолютную панику. Лично я в тот момент отдал бы десять лет жизни, чтобы оказаться дома в Нью-Бедфорде и даже не знать, что в Испании идет гражданская война». Тем не менее через некоторое время крейсер продолжил свой путь, «по какой-то причине» не открыв огня. Но и после этого Морде продолжал мечтать о новых приключениях, столь же захватывающих, как война, но только не таких опасных и не имеющих никакого отношения к политике.
* * *
Перед тем как вернуться в Соединенные Штаты, он все-таки ввязался в какую-то таинственную интригу. В конце 1938 года посол США в Испании Клод Дж. Бауэрс написал тогдашнему государственному министру Испании Дону Хулио Альваресу дель Вайо официальное письмо, рассказал о Теодоре Морде и сообщил, что тот совершил «весьма любопытное путешествие, информация о котором может вас заинтересовать». Посол порекомендовал министру встретиться с Морде, отметив, что добытые им разведданные носят «сугубо конфиденциальный» характер.Что это были за совершенно секретные материалы и состоялась ли встреча по поводу их передачи – неизвестно. Но это послание стало первым предвестником будущей шпионской карьеры Теодора Морде. В действительности вполне вероятно, что к тому моменту он уже начал исполнять оперативные задания государства, пусть даже пока еще и неофициально.
В предположении, что журналист мог втихаря подрабатывать шпионажем, нет ничего невероятного. По крайней мере, с XIX столетия почти все правительства мира знали: если нужно отправить в другую страну шпиона, то для этой цели легче всего использовать репортера или писателя. Эти люди прекрасно умели вести разведывательную деятельность и находить источники информации. Они без труда сливались с местным населением и в нужный момент могли бесследно исчезнуть. По слухам, и Reader’s Digest, и Time были во время обеих мировых войн самыми настоящими шпионскими базами. Но шпионили не только журналисты, к разведывательной деятельности подключали также и миссионеров, географов, картографов и путешественников. Например, достоверно известно, что правительство Великобритании активно вербовало в шпионы исследователей из Королевского географического общества.
В каких бы отношениях ни состоял в те времена Морде с властями США, он продолжал путешествовать, писать, выступать по радио и стремиться к какой-то, судя по всему, непонятной даже ему самому цели. Но все изменилось в 1939 году, когда Теодор Морде познакомился на борту шедшего через Атлантику океанского лайнера с исследователем по имени Капитан Р. Стюарт Мюррей и услышал от него рассказ о потерянном городе.
К тому моменту Капитан Мюррей уже успел стать настоящей легендой в кругах любителей приключений. Этот жилистый, всегда загорелый человек с вьющимися русыми волосами львиную долю своей жизни провел, бродя по диким джунглям Центральной и Южной Америки в поисках следов древних цивилизаций. Он был членом Королевского географического общества и Клуба исследователей – двух самых престижных групп путешественников на свете, а также участником Американского этнологического общества. Будучи лицом рекламной кампании сигарет Camel, Мюррей был известен всей стране в образе одетого в костюм-сафари исследователя с фотографий, подписанных словами: «Нашагавшись по диким гондурасским джунглям, я люблю устроить привал и закурить Camel». В своих интервью Мюррей часто упоминал роман сэра Артура Конан-Дойля «Затерянный мир», сравнивал себя с его персонажами и говорил, что тоже находится в постоянном поиске великих драматических приключений. Газета The St. Petersburg Times однажды назвала его обитателем «мира отравленных стрел и дикарей со смертоносными духовыми трубками». Да, жить в этом мире было жутковато, но Мюррей сказал репортерам, что в действительности, находясь там, он гораздо больше боится самого себя. «Ничто в джунглях не действует на нервы сильнее одиночества», – задумчиво признался путешественник.
Столкнувшись с Морде на борту лайнера «Stella Polaris» в конце 1939 года, Мюррей, наверно, увидел в нем такого же неутомимого странника, то есть практически отражение самого себя. В результате все время, пока корабль скользил по океанским волнам, двое мужчин обменивались рассказами о том, что им удалось повидать за границей. «Я ночь за ночью просиживал на палубе, беседуя с Мюрреем», – вспоминал позднее Морде в интервью издававшейся в его родном городке газете Sunday Standard-Times. Мюррей в этом рейсе читал лекции пассажирам, а Морде выступал в качестве судового репортера. Вскоре они коснулись в своих беседах Гондураса, и Мюррей рассказал, что совсем недавно провел там две экспедиции.
Два его трехмесячных путешествия (первое в 1934 году, второе – год спустя) финансировались Государственным департаментом США, Музеем естественной истории и Национальным музеем американских индейцев. Джунгли – это среда непредсказуемая и завораживающая, говорил Мюррей. Во время путешествий он наталкивался на неизвестные миру племена аборигенов с совершенно непонятным языком и обычаями. Но самым примечательным аспектом этих экспедиций были постоянно преследовавшие его слухи о таинственном древнем городе Ciudad Blanca.
Путешествия Мюррея, изначальная цель которых состояла в исследовании неизученных земель и охоте за древними артефактами, со временем почти полностью трансформировались в экспедиции по поиску этого потерянного города. Ciudad Blanca сожрал его с потрохами. Иногда, рассказывал он Теодору Морде, ему казалось, что он подобрался к городу уже совсем близко. Зеленые дебри джунглей были усеяны подсказками, словно кусочками головоломки, которую оставалось всего лишь правильно сложить. Но две из тысяч доставленных им домой реликвий заслуживали особенного внимания: небольшой потертый временем камень с высеченными на одной стороне одиннадцатью иероглифическими символами и миниатюрная скульптурка обезьяны, будто ослепленной какой-то невыносимой вспышкой света и потому прикрывшей глаза передними лапами. Что хотели сказать авторы двух этих объектов? Мюррей этого, конечно, не знал, но подозревал, что артефакты были созданы еще в доколумбовы времена индейцами этнической группы чоротега, считавшимися современниками майя. О них тогда практически ничего не было известно.
У Морде возник совершенно естественный вопрос к Мюррею: почему же ты не вернулся туда? Почему не продолжил поиски, если чувствовал, что находишься так близко к цели?
На лице Мюррея мелькнула печаль, он внезапно замкнулся в себе и сказал только, что все время хотел вернуться к поискам, но – увы! – жизнь рассудила иначе. Она подхватила его своим потоком и заставила заниматься совсем другими делами. Возможно, самому Морде повезет больше.
Когда они сошли на берег в Нью-Йорке, Капитан Мюррей познакомил Теодора с человеком, который выступал в качестве основного спонсора его экспедиций. Его звали Джордж Хей, и так уж случилось, что именно в тот момент он искал себе нового исследователя и путешественника.
Мой гид по забытым городам
«Неужели тебе не будет одиноко в джунглях?» – спросила как-то вечером перед сном моя дочка Скай.
«Со мной все будет хорошо», – ответил я.
Мы лежали у нее на кровати, и я видел, как в темноте поблескивают ее глазки.
«Ты же там будешь совсем один», – сказала она.
«Там много-много всяких животных, – заметил я, – они и составят мне компанию».
«Но они же могут тебя съесть!» – она испуганно села в постели.
«Это точно, – сказал я, – у них острые-преострые зубы».
Услышав это, она засмеялась.
«Надеюсь, ты сможешь подружиться с попугаями, – решила она, серьезно обдумав проблему. – Они красивые и умеют петь песенки».
«Да, это было бы здорово», – согласился я, и мы вместе представили себе, как это будет.
Покупая авиабилет в Гондурас, я подумывал, не отправиться ли туда в одиночестве. Мне казалось, что тогда путешествие будет гораздо весомее, так я смогу найти самого себя. В теории все это было очень романтично, но через некоторое время я все-таки сообразил, что лететь туда самостоятельно будет не слишком практично. Испанским я владел слабо, а дорожных атласов дикой сельвы не существовало. Я не боялся заблудиться в джунглях или оказаться в одиночестве, а опасался, что буду ходить кругами, не приближаясь к своей цели.
Я сказал Скай, что надеюсь найти себе в путешествие партнера. «Я поеду с тобой», – вызвалась она.
Я засмеялся, пожелал ей спокойной ночи, а потом, вернувшись за компьютер, еще час гонял над гондурасскими джунглями гугловский спутник и конкретизировал планы своего путешествия.
Я не врал о партнере. Буквально через несколько дней археолог Крис Бегли предложил мне стать моим проводником по джунглям. Мы уже несколько недель обсуждали с ним легенду о Белом Городе и записки Морде. Когда в телефонном разговоре я упомянул, что взял билет в Гондурас на начало июля, он заметил, что к тому времени будет работать там инструктором-проводником на рафтинговом туре. «Как только освобожусь, смогу провести тебя через джунгли, – сказал он. – Это не проблема».
Мне повезло!
Больше десяти лет своей жизни Крис продирался через джунгли Гондураса, жил в палатках и спал в гамаках, изучая легенды о давно забытых древних мирах. Это был сорокалетний «мировой парень» из Теннесси с хорошей головой на плечах (кандидатская степень в Университете Чикаго и Фулбрайтский грант в Эль-Сальвадоре). На посвященной Крису страничке официального сайта Университета Тран-сильвания, Кентукки, где он читает антропологию, его описывают следующим образом: «Наш университетский Индиана Джонс вечно бродит по джунглям Центральной Америки в поисках канувших в лету древних городов». Лучшего знатока Гондураса найти было трудно. Даже местные гондурасские ученые порой обращались к нему с вопросами относительно тех или иных белых пятен в истории своей страны.
Наша первая встреча состоялась зимним вечером в какой-то дешевой бруклинской рюмочной. Он приехал в Нью-Йорк на модное мероприятие, которое устраивала его жена-модельер. В толпе тощих, вечно невыспавшихся бруклинских хипстеров-малолеток, предпочитающих одеваться во все черное, а на голове носить угловатые набриолиненные прически, Крис выглядел белой вороной, словно выпрыгнул из иллюстрации к какой-нибудь статье в National Geographic. Это был почти двухметровый мужчина с мускулистыми руками и по-военному коротко подстриженными седеющими каштановыми волосами, одетый в песчаного цвета непромокаемые штаны с великим множеством карманов и белую рубаху-сафари. Очки в металлической оправе, казалось, были изготовлены из особо прочных материалов.
Крис извинился за опоздание, объяснив, что по ошибке сел в подземке в поезд-экспресс, который провез его мимо нужной станции и первую остановку сделал только через 33 квартала от бара, где мы договорились встретиться. Тем не менее, вместо того чтобы сесть на обратную электричку и проехать несколько остановок назад, как сделал бы я, он поднялся на поверхность и пошел пешком. Крис, как выяснилось со временем, оказался полной моей противоположностью: он обожал походы и палатки, не боялся сырости, ему было совершенно наплевать на насекомых. «Когда я оказываюсь там, – говорил он, прикладываясь к бутылке «Bud Light», – у меня в голове как будто крутятся одновременно два разных фильма. В одном я вижу самого себя в джунглях, а во втором мне показывают дом, где жена и дети занимаются какими-то своими делами. Знаешь, в этом фильме, – он, словно объявляя о начале первого акта голливудского шоу, показал на нас с ним, сидящих в полутемном баре, – нереально угадать, чем все может закончиться».
Я спросил, что впервые привело его в Гондурас, и Крис ответил: он начинал свою исследовательскую деятельность в Боливии, но боливийские плоскогорья были уже вдоль и поперек исхожены учеными. «Мне хотелось найти место, где я мог бы работать сам по себе, – объяснял он. – Понимаешь, меня привлекала мысль искать что-то доселе неизвестное, а там этого с избытком».
Когда Крис произносит «там», он всегда имеет в виду джунгли. Еще он любит повторять, что в джунглях факты иногда сложно отличить от вымысла. «Очень трудно понять, что правда, а что неправда, – говорил он. – Там совершенно другие стандарты истины. Слова «мне эту историю дедушка рассказывал» имеют в джунглях такой же вес, как неоспоримые доказательства в нашем мире».
Крис способен часами говорить о земляных курганах, «центрах силы» (древних столицах) и космологии аборигенов. Несмотря на весьма скептическое отношение к легенде о Ciudad Blanca и рассказам Теодора Морде, он считает эту историю одной из величайших детективных тайн нашего мира. Однажды в разговоре со мной Крис даже произнес загадочную фразу о том, что Белый Город «может существовать, лишь оставаясь навеки потерянным».
Пару десятков лет назад его, одержимого поисками забытых городов, считали чудаком и эксцентриком. «Я только-только начал заниматься исследованиями в этой области, как кто-то спросил одного моего приятеля, зачем я трачу столько сил там, где нельзя ничего найти», – хохотнув, вспомнил он. Люди были уверены: искать что-либо в этом регионе бесполезно. Но Крис не обращал на скептиков никакого внимания. «Долгое время считалось, что цивилизация просто не может возникнуть и развиваться в тропических дождевых лесах, – с улыбкой продолжал он. – Но теперь-то мы уже знаем, что это не так. Это вовсе не кажущийся раем ад, о котором все так много говорили».
Здесь он имел в виду споры, которые вела в 1960-х археолог Бетти Меггерс. Она заявила, что, несмотря на иллюзию плодородности, в реальности джунгли были вечно дождливой, удушливой, болотистой преисподней, не позволявшей поднять сельское хозяйство на уровень, необходимый для выживания крупных цивилизованных обществ. Меггерс предположила, что в такой враждебной среде могут существовать только крошечные группы охотников-собирателей, то есть племена, неспособные осесть в одном конкретном месте.
Однако в последние годы такие археологи, как Кларк Эриксон из Университета Пенсильвании и Майкл Хекенбергер из Университета Флориды (фигурировавший в книге Дэвида Гранна «Потерянный город Z»), исследовавшие Амазонку, начали активно опровергать эти заявления. В ходе полевых исследований ученые обнаружили свидетельства существования древней жизни в виде «черных земель», то есть возделанных и удобренных участков земли, показывающих, что некогда в этих регионах велись весьма продвинутые сельскохозяйственные работы. По словам Криса, он постоянно сталкивался с таким скептицизмом в отношении древних цивилизаций Гондураса, пока сам в 1990 году не начал искать и документально фиксировать доказательства их существования. «Мне пришлось изрядно побродить по стране», – сказал он.
За прошедшие с того момента годы он нашел сотни стоянок древних аборигенов, между многими из которых наблюдались явные связи, а сотни других подобных мест нанес на топографические карты. Он целых пять лет жил с индейцами племени печ и спал на земляном полу в их хижинах, а еще дольше скитался по джунглям. За все это время он даже не приблизился к завершению изучения региона. «В действительности пока это никому не светит», – заметил он.
Когда мы в тот вечер вышли из бара, Крис сказал, что немедленно начнет разрабатывать план нашего путешествия, а по прибытии в Гондурас наймет двух местных носильщиков. «Чувствую, будет очень интересно», – произнес он на прощание.
«Со мной все будет хорошо», – ответил я.
Мы лежали у нее на кровати, и я видел, как в темноте поблескивают ее глазки.
«Ты же там будешь совсем один», – сказала она.
«Там много-много всяких животных, – заметил я, – они и составят мне компанию».
«Но они же могут тебя съесть!» – она испуганно села в постели.
«Это точно, – сказал я, – у них острые-преострые зубы».
Услышав это, она засмеялась.
«Надеюсь, ты сможешь подружиться с попугаями, – решила она, серьезно обдумав проблему. – Они красивые и умеют петь песенки».
«Да, это было бы здорово», – согласился я, и мы вместе представили себе, как это будет.
Покупая авиабилет в Гондурас, я подумывал, не отправиться ли туда в одиночестве. Мне казалось, что тогда путешествие будет гораздо весомее, так я смогу найти самого себя. В теории все это было очень романтично, но через некоторое время я все-таки сообразил, что лететь туда самостоятельно будет не слишком практично. Испанским я владел слабо, а дорожных атласов дикой сельвы не существовало. Я не боялся заблудиться в джунглях или оказаться в одиночестве, а опасался, что буду ходить кругами, не приближаясь к своей цели.
Я сказал Скай, что надеюсь найти себе в путешествие партнера. «Я поеду с тобой», – вызвалась она.
Я засмеялся, пожелал ей спокойной ночи, а потом, вернувшись за компьютер, еще час гонял над гондурасскими джунглями гугловский спутник и конкретизировал планы своего путешествия.
Я не врал о партнере. Буквально через несколько дней археолог Крис Бегли предложил мне стать моим проводником по джунглям. Мы уже несколько недель обсуждали с ним легенду о Белом Городе и записки Морде. Когда в телефонном разговоре я упомянул, что взял билет в Гондурас на начало июля, он заметил, что к тому времени будет работать там инструктором-проводником на рафтинговом туре. «Как только освобожусь, смогу провести тебя через джунгли, – сказал он. – Это не проблема».
Мне повезло!
Больше десяти лет своей жизни Крис продирался через джунгли Гондураса, жил в палатках и спал в гамаках, изучая легенды о давно забытых древних мирах. Это был сорокалетний «мировой парень» из Теннесси с хорошей головой на плечах (кандидатская степень в Университете Чикаго и Фулбрайтский грант в Эль-Сальвадоре). На посвященной Крису страничке официального сайта Университета Тран-сильвания, Кентукки, где он читает антропологию, его описывают следующим образом: «Наш университетский Индиана Джонс вечно бродит по джунглям Центральной Америки в поисках канувших в лету древних городов». Лучшего знатока Гондураса найти было трудно. Даже местные гондурасские ученые порой обращались к нему с вопросами относительно тех или иных белых пятен в истории своей страны.
Наша первая встреча состоялась зимним вечером в какой-то дешевой бруклинской рюмочной. Он приехал в Нью-Йорк на модное мероприятие, которое устраивала его жена-модельер. В толпе тощих, вечно невыспавшихся бруклинских хипстеров-малолеток, предпочитающих одеваться во все черное, а на голове носить угловатые набриолиненные прически, Крис выглядел белой вороной, словно выпрыгнул из иллюстрации к какой-нибудь статье в National Geographic. Это был почти двухметровый мужчина с мускулистыми руками и по-военному коротко подстриженными седеющими каштановыми волосами, одетый в песчаного цвета непромокаемые штаны с великим множеством карманов и белую рубаху-сафари. Очки в металлической оправе, казалось, были изготовлены из особо прочных материалов.
Крис извинился за опоздание, объяснив, что по ошибке сел в подземке в поезд-экспресс, который провез его мимо нужной станции и первую остановку сделал только через 33 квартала от бара, где мы договорились встретиться. Тем не менее, вместо того чтобы сесть на обратную электричку и проехать несколько остановок назад, как сделал бы я, он поднялся на поверхность и пошел пешком. Крис, как выяснилось со временем, оказался полной моей противоположностью: он обожал походы и палатки, не боялся сырости, ему было совершенно наплевать на насекомых. «Когда я оказываюсь там, – говорил он, прикладываясь к бутылке «Bud Light», – у меня в голове как будто крутятся одновременно два разных фильма. В одном я вижу самого себя в джунглях, а во втором мне показывают дом, где жена и дети занимаются какими-то своими делами. Знаешь, в этом фильме, – он, словно объявляя о начале первого акта голливудского шоу, показал на нас с ним, сидящих в полутемном баре, – нереально угадать, чем все может закончиться».
Я спросил, что впервые привело его в Гондурас, и Крис ответил: он начинал свою исследовательскую деятельность в Боливии, но боливийские плоскогорья были уже вдоль и поперек исхожены учеными. «Мне хотелось найти место, где я мог бы работать сам по себе, – объяснял он. – Понимаешь, меня привлекала мысль искать что-то доселе неизвестное, а там этого с избытком».
Когда Крис произносит «там», он всегда имеет в виду джунгли. Еще он любит повторять, что в джунглях факты иногда сложно отличить от вымысла. «Очень трудно понять, что правда, а что неправда, – говорил он. – Там совершенно другие стандарты истины. Слова «мне эту историю дедушка рассказывал» имеют в джунглях такой же вес, как неоспоримые доказательства в нашем мире».
Крис способен часами говорить о земляных курганах, «центрах силы» (древних столицах) и космологии аборигенов. Несмотря на весьма скептическое отношение к легенде о Ciudad Blanca и рассказам Теодора Морде, он считает эту историю одной из величайших детективных тайн нашего мира. Однажды в разговоре со мной Крис даже произнес загадочную фразу о том, что Белый Город «может существовать, лишь оставаясь навеки потерянным».
Пару десятков лет назад его, одержимого поисками забытых городов, считали чудаком и эксцентриком. «Я только-только начал заниматься исследованиями в этой области, как кто-то спросил одного моего приятеля, зачем я трачу столько сил там, где нельзя ничего найти», – хохотнув, вспомнил он. Люди были уверены: искать что-либо в этом регионе бесполезно. Но Крис не обращал на скептиков никакого внимания. «Долгое время считалось, что цивилизация просто не может возникнуть и развиваться в тропических дождевых лесах, – с улыбкой продолжал он. – Но теперь-то мы уже знаем, что это не так. Это вовсе не кажущийся раем ад, о котором все так много говорили».
Здесь он имел в виду споры, которые вела в 1960-х археолог Бетти Меггерс. Она заявила, что, несмотря на иллюзию плодородности, в реальности джунгли были вечно дождливой, удушливой, болотистой преисподней, не позволявшей поднять сельское хозяйство на уровень, необходимый для выживания крупных цивилизованных обществ. Меггерс предположила, что в такой враждебной среде могут существовать только крошечные группы охотников-собирателей, то есть племена, неспособные осесть в одном конкретном месте.
Однако в последние годы такие археологи, как Кларк Эриксон из Университета Пенсильвании и Майкл Хекенбергер из Университета Флориды (фигурировавший в книге Дэвида Гранна «Потерянный город Z»), исследовавшие Амазонку, начали активно опровергать эти заявления. В ходе полевых исследований ученые обнаружили свидетельства существования древней жизни в виде «черных земель», то есть возделанных и удобренных участков земли, показывающих, что некогда в этих регионах велись весьма продвинутые сельскохозяйственные работы. По словам Криса, он постоянно сталкивался с таким скептицизмом в отношении древних цивилизаций Гондураса, пока сам в 1990 году не начал искать и документально фиксировать доказательства их существования. «Мне пришлось изрядно побродить по стране», – сказал он.
За прошедшие с того момента годы он нашел сотни стоянок древних аборигенов, между многими из которых наблюдались явные связи, а сотни других подобных мест нанес на топографические карты. Он целых пять лет жил с индейцами племени печ и спал на земляном полу в их хижинах, а еще дольше скитался по джунглям. За все это время он даже не приблизился к завершению изучения региона. «В действительности пока это никому не светит», – заметил он.
Когда мы в тот вечер вышли из бара, Крис сказал, что немедленно начнет разрабатывать план нашего путешествия, а по прибытии в Гондурас наймет двух местных носильщиков. «Чувствую, будет очень интересно», – произнес он на прощание.
«Я потерял разум»
За тонкие ножки, на которых покоилось колоссального размера тело Джорджа Хея, индейцы прозвали его «Isatigibis» – «Тонконогий». Весил этот человек под 140 килограммов, шея его была толщиной с уличный пожарный гидрант, на груди всегда красовалась золотая цепочка от карманных часов, а в уголке рта почти постоянно висела сигара. Деньги ему достались от отца, нефтепромышленника, продавшего свой бизнес Джону Д. Рокфеллеру. Хей ездил на «Роллс-Ройсе» и регулярно светился в самых шикарных ночных клубах Нью-Йорка, чаще всего, как сказал один из его приятелей, «между двух блондинок за столиком с ведерком шампанского». Еще задолго до его решения взяться искать потерянный город люди говорили, что Хей «коллекционирует вагонами», имея в виду его стремление прибрать к рукам все попадающие в поле внимания артефакты культуры коренных американцев, не разбирая их ценности и значимости. Но некоторые звали его расхитителем могил, поскольку иногда его деятельность граничила с откровенным мародерством.
Хей помешался на индейских артефактах в 1897 году во время деловой поездки в Аризону. Окончив Высшую горно-техническую школу при Колумбийском университете, он отправился туда работать на строительстве железной дороги. Десять месяцев Хей жил в палатке, а по вечерам ходил в гости к работавшим на него индейцам. «Однажды ночью я заметил, что жена одного из моих бригадиров-индейцев сидит и кусает какой-то большой кусок кожи, – вспоминал он. – Поинтересовавшись, зачем она это делает, я выяснил, что она жует швы мужниной замшевой рубахи, чтобы поубивать вшей. Я купил эту рубаху, заинтересовался обычаями аборигенов и стал при любой возможности скупать и отправлять домой другие объекты их культуры. С этой-то рубахи и началась моя коллекция. Разумеется, как только у меня появилась рубаха, мне сразу же захотелось иметь еще и ритуальные погремушки с мокасинами. После этого меня окончательно поразил вирус собирательства, и я совсем потерял разум». Да, это было чувство, вполне близкое и понятное как Морде, так и Мюррею.
Хей помешался на индейских артефактах в 1897 году во время деловой поездки в Аризону. Окончив Высшую горно-техническую школу при Колумбийском университете, он отправился туда работать на строительстве железной дороги. Десять месяцев Хей жил в палатке, а по вечерам ходил в гости к работавшим на него индейцам. «Однажды ночью я заметил, что жена одного из моих бригадиров-индейцев сидит и кусает какой-то большой кусок кожи, – вспоминал он. – Поинтересовавшись, зачем она это делает, я выяснил, что она жует швы мужниной замшевой рубахи, чтобы поубивать вшей. Я купил эту рубаху, заинтересовался обычаями аборигенов и стал при любой возможности скупать и отправлять домой другие объекты их культуры. С этой-то рубахи и началась моя коллекция. Разумеется, как только у меня появилась рубаха, мне сразу же захотелось иметь еще и ритуальные погремушки с мокасинами. После этого меня окончательно поразил вирус собирательства, и я совсем потерял разум». Да, это было чувство, вполне близкое и понятное как Морде, так и Мюррею.