Кривин Феликс Давидович. Район деревни Старокопытовки

   – Это Чапаев?
   – А кто ж еще? Я еле подоспел, а то б его там повесили. Ну, думаю, от греха подальше – проснулся с ним сюда, в Древний Рим. Так он – что бы ты думал? Поднял восстание рабов…
   – Чапаев?
   – Ясно, что не Деникин. Деникин на такое дело не пойдет,
   Ну и каша была в голове у него по истории. Все исторические события перепутались, не поймешь что, где, когда…
   – А что же дальше было с Чапаевым?
   – Проснулся я с ним в какие-то далекие будущие времена. Пусть там посидит, подождет. Чем в прошлых временах погибать, лучше спокойно дождаться будущего.
   – Ну и философия у вас, – сказал Миша.
   – Философия. Если хочешь знать, философия всегда спасала человека. Политика его губила, а философия выносила из огня. Вот как сюда, например. Слышишь, как тихо? Можно какое-то время спокойно поспать.
   Разговорился Сократ. Пришлось Мише внести предложение: может, посмотреть город? Все же как-никак Древний Рим…
   Небо было ясное, нигде не было видно туч. Ни вандалов, ни татаро-монголов. Старый философ из древних времен шел по дороге с мальчиком из новейшего времени, и кто-то кому-то явно снился. Только вот кто? И кому?
   У входа в город им повстречался человек, тоже в белом балахоне, но сшитом несколько на другой манер.
   – Сенека!
   – Сократ!
   Два великих философа обнялись, как родные.
   – Это Миша, – представил Сократ мальчика. – Из другого моего сна.
   – А ты все такой же, – засмеялся Сенека. – И по-прежнему говоришь загадками. Что значит – из сна? И что значит – Миша?
   Настроение у Сенеки было хорошее, хотя сегодня ему предстояло умереть. Его собственный ученик приговорил его к смерти.
   – Разве бывают такие ученики? – удивился Миша. Он и сам был ученик, но никогда не поступил бы так с учителем. Конечно, и учителя бывают разные, но приговорить к смерти – это уже слишком.
   – А какая смерть? – спросил Сократ. Он знал в этом деле толк, поскольку сам был приговорен к смерти.
   – Надо вскрыть вены, но никто не хочет брать это дело на себя, Я приговорен стать жертвой и убийцей одновременно.
   – У меня тот же случай. Только я должен принять яд.
   Они говорили об этом спокойно, и оба были в хорошем настроении. Истинные философы не меняют настроения. У них одно настроение на всю жизнь.
   Заговорили об учениках. Сократ был доволен своими учениками, а Сенека не доволен, хотя у него был всего один ученик. Может, все дело в том, что он был императором? Хочешь испытать ученика, дай ему власть.
   – Представляешь: поджег Рим, чтоб полюбоваться пожаром. А замечания делать не смей. Больше всего он не любит замечаний.
   – Кто ж их любит? – улыбнулся Сократ.
   – Вот сейчас приду домой и вскрою себе вены. Хватит с меня этой педагогической деятельности.
   Мише стало неловко. Он тоже был ученик, а значит, был частично повинен в том, что некоторые учителя вынуждены вскрывать себе вены.
   – Вы его на педсовет вызовите, – предложил он наиболее суровый способ воздействия.
   – Какой там педсовет! Из педсовета никого в живых не осталось. И из родительского комитета тоже: этот мой воспитанник убил свою собственную мать.
   Да, дисциплинка у них… У Миши в школе гоже с этим неважно, но педсовет и родительский комитет пока действуют.
   – Если б не то, что он император, – вздохнул Сенека. – Он ведь и умный, и способный. Не был бы императором, был бы просто замечательный человек.
   Сократ сказал:
   – Считай, что он последний день император. Стоит мне проснуться, и он исчезнет, как дурной сон. Вы ведь мне снитесь, и хоть в жизни у меня никакой власти нет, но над своими снами я властен.
   Но Сенека был умный человек. И не такая у него была жизнь, чтобы она могла кому-то присниться.
   – А может, это ты мне снишься, Сократ? Ты ведь жил раньше, откуда ж тебе меня знать? А я о тебе слыхал, значит, ты мне можешь присниться.
   – А Миша? Мы с ним прошли но один сон. Значит, и он тебе снится?
   – И Миша снится. А почему бы и нет?
   Миша совсем растерялся. Значит, все эти события и вообще вся его жизнь снилась не Сократу, а Сенеке?
   – Э, нет, – сказал Сократ. – Мы с Мишей столько прошли, столько повидали. И фашистов, и вандалов, и татарское нашествие. И вот теперь еще ваш император… Как его?
   – Нерон.
   – Ну вот, и о Нероне услышали. Тоже во сне. Чего только не увидишь, не услышишь во сне. Мне однажды, вы не поверите, Наполеон приснился. Как будто был такой император, захватил всю Европу и тоже напал на страну, где мы с Мишей партизанили. Ты партизанил с Мишей? А я партизанил. Так кому же он снится, я тебя спрашиваю?
   – Вы говорили о Наполеоне, – сказал Миша, не желая быть яблоком раздора.
   – Да, не поздоровилось этому Наполеону! Так же, как потом этому…, Как его звали, Миша?
   – Гитлер.
   – Вот-вот, Гитлер. Ему бы тоже не поздоровилось, если б я не проснулся. Но я проснулся только для того, чтоб Мишу спасти. А гак бы я подождал, когда бы этого Гитлера разделали. Вроде тевтонских рыцарей. Как их в Чудском озере топили! Я специально не просыпался, пока их не прикончили всех до одного…
   Сократ рассказывал свои сны, а Миша рассматривал город. Что-то его заинтересовало чуть дальше, и он отошел чуть дальше… Потом еще и еще дальше… И потерял из виду великих философов.
   Они этого не заметили. Наконец-то у них появилась возможность поговорить друг с другом.
   Между тем Миша, разглядывая древние здания, дошел до самого дворца. Тут-то его схватили и привели к императору.
   – Этот мальчишка, – доложил начальник стражи, – утверждает, что он здесь не живет, что он только снится…
   – Кому же? – насторожился Нерон.
   – Он говорит: либо Сократу, либо Сенеке. Одному из этих философов. Но Сократ отпадает: покойники не видят снов. Остается Сенека.
   Нерон подошел к Мише, потрепал его по щеке.
   – Такой хороший мальчик, а снится врагу престола. Почему ты не снишься своему императору?
   Миша молчал.
   – Как зовут тебя, мальчик?
   Миша поднял глаза на Нерона и твердо сказал:
   – Вы от меня ничего не узнаете.
   – О, ты грубиян! Когда знакомятся, говорят имя. Вот меня зовут Нерон, а тебя?
   Миша молчал.
   – Значит, снишься Сенеке, врагу империи. А ведь за это дело… Что у нас за это дело? – спросил он у начальника стражи и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Да, за это дело у нас… В общем, строго. Так как тебя зовут?
   – Миша…
   Нет, это сказал не Миша. Миша молчал. Если он не испугался фашистов, то испугается он какого-то императора!
   Миша молчал. Это сказал кто-то рядом. Сначала тихо, потом громче:
   – Миша!
   И еще громче:
   – Миша! Миша, проснись!
   И Миша проснулся.
   Он сидел за столом, положив голову на десятитомник «Всемирной истории». За его спиной стояла мама и строго спрашивала:
   – Это ты так учишь историю? Ой, смотри, не исправишь двойку – не видать тебе деревни Старокопытовки!
   Вот и выяснилось, кто кому снился. Все-таки неправ был Сократ. И неправ был Сенека. Ошибались великие философы. Это они снились Мише, и вандалы снились, и татары, и фашисты – вся эта история зависела сейчас от того, будет он дальше спать или проснется.
   Он бы, конечно, спал дальше, хотя бы ради истории. Но пришлось просыпаться. И сразу все ушло далеко-далеко. И Древний Рим, и татарское нашествие, и даже Отечественная война, которая уже сорок лет как окончилась.
   – Так-то, Миша, – сказал Сократ. – Не исправишь двойку, не видать тебе деревни Старокопытовки…
   Нет, наверно, это сказал не Сократ. Это опять сказала Мишина мама.