Кривин Феликс. Среда обитания

колибри.
А вот кит никуда не поднимается, но при этом он - кит. По сравнению с
колибри кит - это целое государство: в одном ките может поместиться
семьдесят пять миллионов колибри - больше, чем во Франции французов и в
Англии англичан. Поэтому колибри и кит - это далеко не одно и то же.
Например, колибри - никудышный пловец, а кит - могучая морская держава.
Но, с другой стороны, колибри легко отрывается от земли, а державу не
оторвешь, она не захочет покинуть свою территорию.
У колибри температура зависит от окружающей среды: в тени одна, на
солнце - другая. А у кита температура постоянная; он как-никак
государство, он не может все так просто менять.
Колибри умеет здорово спать - совершенно мертвецки, с прекращением
дыхания. Но если один француз может перестать дышать, то разве может
перестать дышать Франция?
И еще: колибри прекрасно летает вперед хвостом (иногда это бывает
необходимо). Потому что колибри - птичка маленькая, у нее почти стерта
грань между головой и хвостом, а когда стерта грань между головой и
хвостом, хвост с успехом может заменить голову.
А попробовал бы кит плыть вперед хвостом! Для государства поплыть
вперед хвостом - значит, повернуть вспять историю.


Что можно сказать по этому поводу? У каждого свои достоинства и свои
недостатки. Причем у больших могут быть очень маленькие достоинства, а у
маленьких - очень большие недостатки.
Возьмите вирусы. Они ведь такие маленькие, что их вообще никто не может
увидеть, кроме, может быть, их самих. И при этом у них очень большие
недостатки. Они ведут паразитический образ жизни, то есть, живут за счет
окружающих. Поэтому, хоть они и появились раньше других, но другие
выросли, а они не выросли. Разве можно вырасти, живя за чужой счет?
Это очень стыдно - паразитировать. Когда блохе приходится представлять
свой раздел Крылатых Насекомых, она всякий раз впадает в конфуз и
старается упрыгнуть подальше. Потому что сама-то она - бескрылая. А почему
бескрылая? Потому что она - паразит. Все летают, а она, паразит, не
летает. Хотя и представляет раздел Крылатых Насекомых. Вот к чему приводит
паразитизм.


Но, конечно, маленькие могут иметь и большие достоинства, а не только
большие недостатки.
Рыбы-санитары, следящие за санитарным состоянием прочих рыб, никогда не
могут похвастать солидным ростом. Напротив даже, многие мелкие рыбы, не
принадлежащие к этой почетной профессии, хвастают своим несолидным ростом,
выдавая себя за санитаров. И даже хищные рыбы, чтобы привлечь побольше
клиентов, нередко выступают под маркой медицинских работников.
Санитарам хорошо, санитары в неприкосновенности. Им даже не ставят в
вину, что они видят одни лишь язвы на здоровом теле рыбьего общества. А
ведь это нередко ставят в вину, особенно те, которые, не видя язв,
предпочитают питаться здоровым телом. Но, конечно, это не санитары, а
хищники. Мелкие хищники, выдающие себя за санитаров.
Конечно, маленьким приходится трудно. Некоторым из них до того
приходится трудно, что они утратили вкус к жизни: органы вкуса у насекомых
отошли на последний план, на самые кончики ног, - какой уж тут вкус к
жизни! И особенно маленьким трудно, потому что у них всегда много врагов.
Казалось бы, должно быть наоборот, казалось бы, врагов должны иметь
большие, но в природе существует такой закон: меньше всего врагов имеют
крупные звери. Чем меньше зверь, тем у него больше врагов. Как же тут не
утратить вкус к жизни?
Да, можно быть большим и иметь маленькие достоинства, можно быть
маленьким и иметь большие достоинства. Так каким же лучше быть - маленьким
или большим?
В зоопарке Санта-Моника в Калифорнии живут и очень дружат между собой
слоненок Попси и мышонок Грегори. Мышонок Грегори весит всего семьдесят
семь граммов, что, согласитесь, довольно мало, а слоненок Попси - целую
тонну, а это слишком много, не правда ли?
Впрочем, говорят, что противоположности сходятся, и вот так же точно
сошлись в зоопарке слоненок Попси и мышонок Грегори.
Слоненок, мечтавший похудеть, считал мышонка своим идеалом, а мышонок,
мечтавший поправиться, считал своим идеалом слоненка.
- Ты ешь больше! - советовал слоненок мышонку. - Тогда ты станешь таким
же, как я... Хотя, - вздыхал он, - я бы лично не прочь похудеть.
- Ты больше бегай, - отвечал на это мышонок. - Я все время бегаю,
поэтому я видишь какой... Хотя, - вздыхал он, - я бы лично не прочь
поправиться.
Вот если бы их сложили и поделили поровну. Мышонок бы не отказался. И
слоненок бы не отказался. Но что бы тогда получилось? Ведь очень важно
заранее знать результат.
Получилось бы два слономышонка или два мышеслоненка и не осталось бы
тех идеалов, к которым каждый из них стремится сейчас. И не осталось бы,
наверняка, не осталось бы дружбы, которая их связывает, - потому что какая
же дружба без идеалов?
Так что хорошо, что мышонок Грегори весит всего семьдесят семь граммов,
а слоненок Попси - целую тонну. Хорошо, что они противоположности, которые
сходятся. И пусть слоненок Попси мечтает похудеть, а мышонок Грегори -
поправиться, пусть они побольше мечтают, такие разные, и любят друг друга,
и дружат между собой, как могут дружить только те, кто считает друг друга
идеалом.
Из этого следуют выводы:
- в нашем огромном мире можно быть маленьким и большим, но большим
лучше быть по своим достоинствам, а маленьким - по своим недостаткам;
- не стремиться к величине за счет высокого положения, помня, что выше
всех летает крохотная птичка колибри;
- не стараться жить за чужой счет, поскольку это мешает, а не
способствует росту;
- следуя примеру рыб-санитаров, никогда не проходить мимо язв на
здоровом теле своего общества;
- несмотря ни на какие трудности, никогда не терять вкус к жизни (дабы
не уподабливаться насекомым);
- никогда не считайте идеалом себя, а считайте идеалом своего друга
(можно слоненка, а можно мышонка);
- никогда не стремитесь достичь среднего уровне: пусть вам лучше
чего-нибудь не хватает.



5. САМООБОРОНА БЕЗ ОРУЖИЯ

Много лет назад жил в Австралии Тот, у Которого Спереди Два Зуба,
сокращенно называемый дипротодонт. У него не было ни хищных клыков, ни
острых когтей, как, впрочем, и ни у кого из обитателей той древней
Австралии, но два зуба его были так расположены, что вполне оправдывали
имя его - дипротодонт (то есть: Тот, у Которого Спереди Два Зуба).
Австралии, зеленая на голубом фойе двух океанов, была сказочно красивой
землей, еще не открытой высшими млекопитающими. Млекопитающие в ней были
низшие, поскольку в большинстве своем они бегали с сумками, как школьники
в первый класс. К таким сумчатым принадлежал и дипротодонт, хотя ростом он
вряд ли напоминал первоклассника - разве что какого-нибудь
третьегодника-переростка.
Австралия была сказочно красивой землей, но в ней мало кто
интересовался сказками, во всяком случае дипротодонт ими не интересовался.
В этом, как и во многих других отношениях, он был похож на кролика
(конечно, кролика-переростка); кролики ведь тоже не интересуются сказками,
и если вы станете рассказывать какому-нибудь кролику сказку, то можете не
рассчитывать на его длинные уши: уши ушами, но сначала дай работу зубам.
Так считал и этот древний кролик дипротодонт, и все сказочные красоты
Австралии давали работу только его зубам. Пока вокруг него не образовалась
пустыня.
И увидев, что зубы его остались без работы, дипротодонт этого не
перенес: он лег и вымер посреди пустыни.
Конечно, этого не случилось бы, если б он думал о будущем своей зеленой
земли. Но сумчатые если и думают о будущем, то лишь о том, которое носят в
сумке на животе. И это не будущее материка или океана, а крохотное,
слепое, сопливое будущее, которое, однако, сумчатые не променяют на
будущее всех океанов и материков.
Так в центре Австралии образовалась пустыня.


Природа безоружна. И хотя ей все чаще приходится прибегать к
самообороне, она никогда не прибегает к помощи оружия. Правда, у некоторых
возникает вопрос: что считать обороной, а что считать нападением? Может ли
нападение рассматриваться как оборона, когда оно обороняет нас от голодной
смерти? А если от голода мы обороняемся так, что вокруг нас образуется
пустыня, - то, может быть, эту оборону следует квалифицировать как
нападение?
На все эти вопросы следует отвечать без оружия, особенно без оружия
массового уничтожения, к которому постоянно прибегает электрический угорь,
обороняясь от голода или просто разыгравшегося аппетита.
Электрический угорь открыл предприятие но производству кислорода. В
воде это дело прибыльное, особенно в мутной воде. Какая рыба не любит
дышать? Уж что-что, а дышать все любят. Поэтому на продукцию
электрического угря большой спрос.
А производство несложное: дашь разряд в пятьсот-шестьсот вольт - и
готов кислород, дыши во все жабры. Правда, мало кому удается после этого
подышать: после такого разряда не очень подышишь... Но дышать хочется, и
все спешат к угрю, будто к врачу на прием. И он приглашает, как врач:
- Дышите!
Следует сильный разряд.
- А теперь не дышите!
Выгодное предприятие у электрического угря: в одном разряде у него
совмещены оба процесса. Дается кислород и отнимается возможность дышать. И
в результате к нему течет чистая прибыль.
Это уже не самооборона, а самое настоящее нападение. Эти два понятия не
следует путать между собой.


А птица вертишейка научилась притворяться змеей, но теперь уже забыла,
что научилась этому в целях самообороны, а не нападения.
Вообще непонятно: почему вертишейка не родилась змеей? Как она попала в
семейство дятлов? Может, кто-то когда-то подкинул дятлам змеиное яйцо, и с
тех пор появилась в семействе у них вертишейка? А может быть, ее, птицу из
семейства дятлов, высиживала змея и обучила ее змеиным манерам?
Думайте тише; вертишейка уже шипит. Как все змеи, она шипит, призывая к
молчанию. У змей много дел, о которых стоит молчать, так много, что только
успевай молчать, поэтому змеи шипят, всех призывая к молчанию. Точно так
же и вертишейка. Когда она занимает чужое дупло, выгоняя хозяев под
открытое небо, она предупреждает всех: "Чш-ш-ш-ш!" - чтоб никто не вздумал
вступиться за пострадавших. А если и вздумают, пусть думают тише, чтоб их
не слышали.
И когда вертишейка выбрасывает чужие яйца, и когда убивает чужих
птенцов, она говорит: "Чш-ш-ш-ш!" - чтоб не услышать голос протеста.
Для того, чтоб прилетать на готовое, чтобы занимать чужие гнезда, чтобы
разорять, убивать, - словом, чтобы жить так, как ей хочется, - вертишейке
нужно, чтоб все молчали. И главное - тише думали.
Вот так и получается: если слишком усердно занимаешься самообороной, то
иногда и сам не заметишь, как она превратится в нападение.


Для чего рыба-меч завела себе меч? Сейчас она и сама не вспомнит.
- Кто с мечом к нам придет... - предупреждает рыба-меч, потрясая мечом.
Но кто придет к ней с мечом?
Может прийти мечехвост, но он не придет. У мечехвоста меч - просто
семейная реликвия. Когда-то предки его, трилобиты, завоевали весь океан, и
мечехвост сохраняет меч - в память о предках. Но с мечом он ни к кому не
придет, потому что меч у него - просто хвост, семейная реликвия.
- Кто с мечом к нам придет? - вопрошает рыба-меч, потрясая мечом. Но
никто к ней с мечом не приходит.
Это обидно. Ведь недаром же ей дан меч. Меч не должен ржаветь, тем
более, что в воде у него есть такая опасность.
- Так кто же, кто придет к нам с мечом?
Рыба-меч уже плохо владеет собой, но мечом она все же владеет. И она
начинает все крушить - от мелких рыбешек до больших кораблей.
Нет, лучше все-таки самооборона без оружия. Она как-то естественней в
природе.


Свиноносная змея обороняется без оружия, хотя делает вид, что она
вооружена до зубов: она поднимает голову и с шипением бросается на врага,
в надежде, что нервы врага не выдержат. А если выдержат, тогда змея сама
забьется в нервном припадке. Своего рода психическая атака, и даже не
атака, а психическое отступление. Авось нервы врага не выдержат, и он
уйдет подальше от этой грустной картины. От этой трагичной картины. И лишь
когда враг будет далеко, свиноносная змея приоткроет глаз и слегка
приподнимет голову, чтоб убедиться, что опасность миновала.
Так она выигрывает войну. Потому что для нее любая война не
смертоносная, а всего лишь свиноносная, иначе говоря - война нервов.
Следует запомнить: когда безобидный прикидывается хищником - это
средство самообороны, а когда хищник прикидывается безобидным - это
средство нападения.
Черная колючая акула - самая черная и колючая из всех акул, потому что
судьба у нее самая незавидная. По происхождению-то она акула, и это,
казалось бы, дает ей права, но она никак не может воспользоваться своими
правами. Голубой акуле нетрудно быть голубой: когда имеешь такую пасть,
тогда все видится в голубом свете. А когда ты ростом не больше леща... По
происхождению-то акула, но ростом - не больше леща... Как тут не стать
самой черной и колючей акулой?
Впечатление очень часто бывает обманчивым, поэтому лучше держаться
подальше от тех, кто слишком заботится о том, чтобы произвести
впечатление. О чайке-хохотунье говорят, что она хохотунья, но если вы
суслик, не вздумайте с ней хохотать.
А пауки-бокоходы? Некоторые из них до того ушли куда-то вбок, что их
уже не отличишь от трудолюбивых муравьев и безобидных божьих коровок.
Посмотришь на одного - муравей. Посмотришь на другого - божья коровка. Но
на самом деле это паук, настоящий паук. Берегитесь пауков-бокоходов!


Вы заметили, как легко самооборона переходит в нападение? Только что мы
говорили о самообороне - и вот уже опять нападение. Да, не так-то просто
удержаться в рамках самообороны. Особенно хищнику.
Хищники, и это было замечено не раз, умеют создавать себе прекрасную
репутацию. Так, драконы острова Комодо создали себе репутацию мирных
варанов, и по всем документам, в том числе и научным, они числятся
варанами. Поэтому бараны (не вараны, а бараны) острова Комодо не верят в
драконов острова Комодо.
- Драконы? В наш век? Вы что, считаете нас ослами?
Но и ослы острова Комодо не верят в драконов.
- Старые сказки! - смеются ослы. - Вы что, считаете нас баранами?
И вараны (не бараны, а вараны) тоже смеются. И, насмеявшись, съедают
какого-нибудь осла или барана, а насытившись, смеются с оставшимися:
- Драконы! В наше время - драконы! Шутите, не тот век!
Век, конечно, не тот, и все же не следует пренебрегать самообороной -
по крайней мере, до тех пор, пока другие не пренебрегают нападением. И вот
еще что важно: нельзя ограничиваться самообороной, то есть, думать только
о собственной безопасности. Посмотрите на пескаря: даже умирая, он
предупреждает друзей об опасности. И, проливая кровь, всем запахом этой
крови он взывает к товарищам: "Уплывайте! Поскорей уплывайте!"
Пескари уплывают от запаха крови, акулы приплывают на запах крови, но
большинство рыб на запах крови не реагирует. Пахнет? Ну и пахнет. Течет?
Ну и течет. В воде, они считают, все течет и ничего не меняется.
А маленький рачок прямо светится, попадая в зубы сардины. Дескать, вот,
братцы рачки, не берите с меня пример, все эти сардины лишь до той поры
хороши, пока не попадешься им в зубы. А попадешься - засветишься... Так
светится рачок, чтобы всем был виден его пример, но ведь чужой пример и
при свете не всегда виден.
Конечно, по-разному можно съедать. Лучше всего съедать так, чтобы не
повредить самолюбия.
Инфузорий бурсария съедает инфузорию туфельку, и это никому не обидно.
Не обидно бурсарии и не обидно туфельке, потому что все-таки бурсария -
это гигант, достигающий иногда двух миллиметров.
А вот когда туфельку съедает дидиний - до того маленький, что ни одна
туфелька не подходит ему по размеру, - это уже обидно. Подумать только:
быть съеденной каким-то дидинием!
Когда съедают гиганты - это, так сказать, в порядке вещей, а вот как
сказать, когда съедают карлики?
В нашей самообороне без оружия страх - это оружие против нас. И не
нужно покидать океан, чтоб куда-то ходить за примерами.
Говорят, акулы туги на ухо. И вдобавок подслеповаты. У них, говорят, не
хватает колбочек, поэтому они не различают цветов. А зачем им различать
цвета? У акул свои дела в океане. Какие дела? Вот тут-то и начинается
самое страшное. Только вы не бойтесь, не бойтесь, держите себя в руках,
если не хотите, чтоб сюда приплыла акула.
У акулы плохие звукоулавливатели, у нее плохие цветоулавливатели, но у
нее отличный страхоулавливатель. По химическому составу воды, по ее
неуловимому колебанию акула сразу определяет, что поблизости кто-то
боится. Есть у нее такой орган, который чувствует чужой страх. И тогда для
того, кто чувствует страх, начинается самое страшное.
Но вы не бойтесь, не бойтесь! Пока вы не боитесь, бояться нечего.
Скептики могут возразить: а зачем вообще городить огород? Не лучше ли
жить, как живешь? В конце концов ко всему можно привыкнуть. И к обороне
можно привыкнуть. И к нападению можно привыкнуть. Посмотрите, мол, на
насекомых, которых принято называть вредителями: ведь они же привыкли к
ядам, которые изобрел для них человек. А некоторые даже пристрастились к
ядам. И хотя они, может быть, понимают, что яд пить - здоровью вредить и
что один килограмм ДДТ убивает лошадь, - но все-таки потягивают,
потягивают, потому что как ни сильно сознание, а привычка сильней, и не
так-то просто избавиться от вредных привычек.
Вот то-то, и оно, возразят скептики, ко всему можно привыкнуть. И к яду
можно привыкнуть, и к страху, а к опасностям, и даже к самой смерти можно
привыкнуть. Привычка - вот главный способ самообороны без оружия.
Можно ответить скептикам примером из жизни тех же насекомых.
Были когда-то на земле насекомые... Богатыри! Столько было богатырей, -
казалось, землю можно перевернуть. Но они ничего не перевернули. Они
только и думали, как бы друг друга извести. Да еще хоть бы изводили в
честном бою, а то одни нападали из-за угла, а другие прятались, помирали
от страха.
Вот они, дела богатырские, вот отчего измельчали богатыри. Оттого, что
они привыкли к страху, к убийству из-за угла, ко всему, что делает
богатырей насекомыми.
Какой из этого следует вывод? Какой должна быть самооборона, чтобы она
обороняла не только наши тела, но и наши души, и нашу честь, и все лучшее,
что живет на земле, а может быть, и саму землю?
- Прежде всего не нужно следовать примеру дипротодонта, иметь впереди
не зубы, а глаза, которые видят дальше собственного носа;
- никогда не превращать средство обороны в средство нападения;
- избегать не только смертоносной, но и свиноносной войны, говоря
по-человечески - войны нервов;
- отличать божьих коровок от пауков, даже если на вид их отличить
невозможно;
- не считать, что вараны глупее баранов, когда они утверждают, что век
драконов давно прошел;
- не ограничиваться самообороной: по примеру пескаря и маленького рачка
оборонять не только себя, но и своих товарищей;
- помня, что в мире не дремлют страхоулавливатели, никогда не
поддаваться страху;
- ни к чему не привыкать. Привычка притупляет чувства, принижает и
измельчает душу, превращает в насекомых богатырей. Даже к самому дорогому
не следует привыкать; никогда не путайте привычку с привязанностью!



6. ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ

Дороги, которые мы выбираем, следует отличать от дорог, которые
выбирают нас. Иногда мы только еще раздумываем, какую бы выбрать дорогу, а
дорога уже нас выбрала, и влечет по себе, к своей собственной, а вовсе не
к нашей цели.
Когда ложноскорпион, этакое мелкое, совершенно ничтожное существо из
паукообразных, ухватывает крупный кусок, тут же выясняется вся ложность
его положения: не ложноскорпион уносит кусок, а этот самый кусок уносит
куда-нибудь ложноскорпиона. Надо учитывать свои возможности: ложноскорпион
настолько мал, что для него даже муха - крупный кусок. Но приходится
держаться за этот кусок: во-первых, жалко упустить кусок, а во-вторых,
себя упустить с такой высоты - жалко. Так и уносит ложноскорпиона этот
крупный кусок - от дома, от семьи, от приятелей и знакомых... Из всего,
что ему было дорого, остается у него только крупный кусок.
Так всегда бывает, когда погонишься за крупным куском: унесет тебя этот
кусок, назад не вернешься.


Птичка оляпка из отряда воробьиных вроде бы и оседлая птичка, а вот
освоила все виды передвижения. Она может и походить, и полетать, и
поплавать, и даже пойти ко дну, что для птицы - сплошное неприличие. Не
каждая птица станет путешествовать по дну речки... Но, согласитесь, есть
особая прелесть в том, чтобы путешествовать по дну речки и при этом не
считать себя утонувшим, а считать себя путешествующим. Оляпка считает себя
путешествующей...
Вот она идет по дну стремительной горной речки, идет не спеша - это
речка мчится стремительно. Речка мчится мимо оляпки, и над оляпкой, и под
оляпкой, речка мчится со всех сторон у оляпки, и оляпке кажется, что
мчится оляпка, такое создается у нее впечатление. Можно обойти весь свет,
а можно стоять на месте, чтобы весь свет обошел тебя...
А жизнь? Ведь и она проносится, когда мы стоим на месте. Она мчится
стремительно, даже если мы прочно сидим на дне. Чем прочнее мы сидим на
дне, тем стремительнее жизнь проносится мимо нас, хотя нам кажется, что мы
живем, - такое создается у нас впечатление.
Перелетные птицы специально жиреют перед дальним полетом: чтобы иметь
запас на дорогу, чтобы крыльям хватало сил. А домашние птицы - те жиреют
просто так, без полета. Для чего они жиреют? Этого не знают домашние
птицы. Они знают одно: жиреть вредно. Кто жиреет, тот долго не живет.
А как же птицы, которые жиреют перед дальним полетом? Почему для них не
вредно жиреть?
Потому что для птицы не вредно жиреть. Для нее вредно жиреть без
полета. Вредно жить без полета. Кто живет без полета, тот долго не живет.
Правда, полет тоже бывает разный. Иногда для полета не обязательно
отрываться от земли. Почему болотная курочка редко отрывается от земли?
Потому что у нее на земле хватает работы. Болотная курочка принадлежит к
семейству пастушков, она всю жизнь пасет чужие стада (своего стада она не
имеет). Вон там, на опушке, пасется стадо коров - возле леса, большого
стада деревьев. А там, дальше, - поле, стада пшеницы, а еще дальше -
город, стадо домов... И все это нужно пасти, когда ж тут летать? Конечно,
иной раз поднимешься, чтобы попасти стада облаков, облакам ведь тоже
трудно без пастушка - того и гляди на землю прольются.
Вот кто по-настоящему живет без полета - это тараканы. Если б даже они
умели летать, они вряд ли приняли бы такое решение. Тут очень многое
зависит от решения. Вы заметили, что тараканы редко появляются в одиночку?
А почему?
Потому что в одиночку приходится принимать решение. Куда сделать шаг -
налево или направо? Мир такой огромный, и столько в нем разных дорог,
которые нужно выбирать таракану! Другое дело, когда он не один, тут уже
дорога сама собой выбирается. Пойти направо? Как все! Пойти налево? Как
все! Главное - делать то же, что все, и тогда совсем не трудно принять
решение.
К сожалению, не все решения принимаются правильно, об этом
свидетельствует статистика смертности тараканов. Но тут уж такое дело -
смерти не избежишь. Таракан знает: смерти не избежишь, но когда нужно
что-то решать, важно не смерти избежать, а ответственности.


Молох, прекрасно представляющий не только семейство агам, но и, можно
сказать, весь подотряд ящериц, имеет очень высокое понятие об
ответственности, - причем не только за выбранную дорогу, а и за то, что ты
с собой несешь.
Сидит молох у муравьиной тропки и слизывает с нее муравьев. Одного,
второго, третьего... А почему четвертого нет? Потому что тот имеет при
себе ношу. Потому что трудится муравей.
Сидит молох у муравьиной тропки, как надсмотрщик над работами, как
распорядитель работ. Пятого пропустит, шестого пропустит, а седьмого -
стоп! Нечего болтаться без дела!
Сидит молох у муравьиной тропки, и кто не работает, того ест. Что ты
несешь, муравей? Ничего? Ну так и нечего тебе отправляться в дорогу.
Шагай и трудись, трудись и шагай!.. Моллюску лопатоногу нога заменяет
лопату. И он не бросит лопату, он крепко держит лопату, потому что и его
держит лопата, его единственная нога.
И пока бьется сердце, он не бросит лопату, а пока он не бросит лопату,
сердце его не остановится. Потому что сердце лопатоногу заменяет лопата,
все та же лопата, его единственная нога!
А что тут особенного? У осьминога, например, нога на все руки: вкус у
нее - что у твоего языка, нюх - что у твоего носа. А если случайно
потеряет ее осьминог, нога будет продолжать добросовестно добывать пищу.
Не себе, конечно: какой из нее едок? Из нее плохой едок, зато хороший
кормилец. Хотя - и с этим никто не поспорит - трудней быть кормильцем, чем
едоком.
Да, там, где нет ответственности за избранный путь, все пути кончаются
печально. И тот, кто забирается высоко, опускается низко, совершая свой
полет в одном направлении: сверху вниз.
Красноречивый пример - летающая лягушка из семейства веслоногих
лягушек. Ей для полета нужно забраться повыше, чтобы потом лететь сверху
вниз. Ползком она добирается до самых небес, но каждый полет возвращает ее
на землю.
Так часто высшие становятся низшими, а низшие - высшими. Все зависит от
дорог, которые мы выбираем.


Дриопитеки, а иначе говоря, древесные обезьяны, были высшими среди
обезьян, что по тем временам было немало. Природа в своем постоянном