Крыжановская Вера Ивановна. Эликсир жизни

   Когда он открыл глаза, видение уже исчезло. Он был в лаборатории, но был не один. По другую сторону огненного круга стоял высокий и худой монах с аскетическим лицом. Мрачные, глубоко впавшие глаза его грозно смотрели на Супрамати. Затем, подняв костлявую руку, монах произнес глухим голосом:
   – Безумный невежда? Ты осмелился коснуться дерзкой рукой тайн, которых не понимаешь. Если бы твое тело не было бы неуязвимо для действий стихий, – этот час был бы последним в твоей жизни. Горе тому, кто вызывает невидимый мир, не будучи вооружен! Взгляни – и никогда, пока не получишь посвящения, не касайся этих неизвестных тебе знаков, которые ведут по темным путям оккультного мира.
   И он с ужасом увидел отвратительную толпу, теснившуюся за монахом. Стоя, полусидя и ползая двигались отвратительные существа, полулюди, полузвери, со скотскими лицами, выражавшими адскую злобу.
   В руке монах держал колокол, в который начал звонить. Этот звон был так пронзителен, что у Супрамати сделалось головокружение и в глазах потемнело; ему казалось, что его поднял вихрь и что он кружится в воздухе. Затем он потерял сознание.
   Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит вне красного круга. Голова его была тяжела, все тело болело, а комната, где он находился, внушала ему такой сверхъестественный ужас, что он поспешно вышел и запер дверь. Он решил не раньше открыть ее, чем тогда, когда будет достаточно вооружен, чтобы безопасно противостоять ужасному оккультному миру, куда он так неожиданно заглянул.

Глава восьмая

   Несколько дней прошли спокойно. Супрамати отдыхал от перенесенных им волнений, размышляя о прошлом и будущем. Впервые с тех пор как приняв эссенцию жизни, он чувствовал такое физическое недомогание, свинцовую тяжесть, невыразимую слабость, головокружение и ощущение, точно весь был разбит. Эти необычные, болезненные ощущения дали ему понять, какой ужасной опасности он подвергался, и еще более утвердили его решение серьезно заняться изучением таинственного мира, окружающего человека. Его преследовало воспоминание о странном видении, и он дрожал, вспоминая это коснувшееся его живое веяние прошлого. В течение нескольких минут он дышал атмосферой Святой Земли; мимо него во всей жизненной действительности проходили легендарные герои крестовых походов. Но какой неизвестный закон привел он в движение, чтобы таким чудесным образом вызвать эту страницу далекого прошлого?
   Не менее интересовали его и тайны, которыми кишела жизнь Нарайяны. Он никак не мог понять этого странного человека: случай привел его к самому источнику тайн, а он безумно расточал свою жизнь и время на пошлые приключения.
   По мере того как к нему возвращалось его обычное здоровое состояние, Супрамати начинал чувствовать отвращение к старому замку, очевидно, населенному целой армией демонов. Его мучило желание уехать, повидать другие места и испытать иные впечатления, и он с тоской спрашивал себя: уж не является ли роковой принадлежностью этой долгой жизни постоянное беспокойство, не дающее покоя и без отдыха гоняющее несчастного бессмертного из одного уголка света в другой?
   Агасфер без устали и покоя обходит вселенную; Дахир блуждает по волнам; Нарайяна, как новый Вечный Жид, всюду ищет и нигде не находит покоя; он сам – красивый, здоровый и могущественный со своим богатством, которого не терзает никакая физическая или нравственная боль, и он, едва вступив в эту долгую жизнь, уже чувствует внутреннюю пустоту и смутное желание чего-то неведомого. В Париже ему было невыносимо легко мысленное общество кутил и куртизанок; здесь его давят тишина и одиночество.
   Через несколько дней он решил уехать в замок, находившийся в Бретани, где разыгралась драма с баядеркой. Ему хотелось поискать следы молодой индуски и убедиться, не была ли это Нара. Его преследовало желание установить это тождество, если только оно существовало.
   Покидая замок, он намеревался взять с собой Тортоза. Ему необходим был верный и преданный слуга, который, зная его тайну, не выдал бы ее; а кто мог быть в этой роли способнее Тортоза, который кроме того будет драгоценным проводником по его новым владениям.
   Тортоз должен был быть умен, предан и скромен, иначе Нарайяна не облек бы его своим доверием. Но почему он не посвятил его? Был ли его ум недостаточно гибок, чтобы понять туманные тайны, или какой-нибудь, закон братства запрещал ему ввести этого низшего брата в храм Грааля? Одно было несомненно, – Тортоз будучи одаренным способностью долго жить, не знал всех оккультных тайн, связанных с этим бессмертием.
   Решив уехать, Супрамати призвал управляющего и дружески объявил ему, что желая посетить замок в Бретани и другие свои владения, берет его с собой.
   – Я полагаю, что вы достаточно насладились одиночеством в этом замке и обществом покойных жен моего брата, – со смехом заметил он. – Итак, подыщите кого-нибудь, кто бы мог занять место управляющего, а когда это будет сделано, мы с вами уедем.
   Известие, что он будет сопровождать своего господина, видимо, обрадовало Тортоза и он радостно вскричал:
   – Я уже имею в виду верного, честного, развитого и трудолюбивого человека, который будет очень счастлив занять мое место, если вы его дадите ему.
   – Почему же нет? А кто это такой?
   – Племянник школьного учителя, славный малый, помогающий своему дяде в ожидании, когда сам получит место, которое позволило бы ему жениться на моей крестнице, с которой он обручен.
   – У вас есть крестница, Тортоз?
   – Да! Дочь одной из наших экономок вышла замуж в деревне и пригласила меня крестить свою единственную дочь. Она уже овдовела, больна и я помогаю ей. Если Франц Буш сделается управляющим, и ваша светлость позволит ему занять три комнаты в нижнем этаже, выходящие на маленький двор, вся семья будет устроена.
   – Охотно соглашаюсь и даже дам вашей крестнице приличное приданое, но только с тем, чтобы свадьба была отпразднована в течение недели. Затем мы с вами уедем.
   Все совершилось по желанию Супрамати. Приданое, которое он дал невесте, устранило все препятствия, а неделю спустя в деревне отпразднована была веселая и блестящая свадьба, на которой присутствовали старый управляющий и его господин. Владетеля замка все радостно приветствовали, так как, пренебрегая тайной, которой окружал себя Нарайяна, Ральф Морган всюду показывался, сам делал закупки для приданого и оказал всем нуждающимся широкую и щедрую помощь.
   Затем Супрамати вместе с Тортозом уехали и направились прямо в Бретань, оставив по себе только радостную признательность.
   Эта поездка не доставила ему ожидаемого удовольствия. Замок сильно пострадал во время революции и павильон, где помещалась лаборатория, был разрушен, а большая часть комнат разграблена. Кроме того, несмотря на все поиски, он не мог найти ни малейшего следа баядерки и ни одного ее портрета.
   Единственно, что ему понравилось – это громадный тенистый парк с вековыми деревьями, который летом должен был быть прекрасен.
   Супрамати быстро соскучился. Уже через неделю он снова взялся за список имений и стал искать новую цель для путешествия.
   Сначала он решил ехать в Шотландию; но когда прочел названия двух дворцов – одного в Бенаресе, а другого в Гималайских горах, – у него появилось желание посетить Индию, эту древнюю землю чудес, колыбель человечества. Он всегда желал побывать там, но его занятия, болезненное состояние и другие неблагоприятные обстоятельства мешали ему исполнить это желание. Тем не менее, решив совершить когда-нибудь это путешествие, он в течение нескольких лет даже изучал санскритский язык, под руководством одного своего товарища-ориенталиста. Это обстоятельство могло оказать ему теперь значительную услугу, так как если он и не говорил как туземец, то все-таки мог достаточно бегло объясняться на этом языке, что придавало некоторую вероятность имени, которое он носил.
   Да, он поедет в Бенарес и посвятит там свое время основательному изучению санскритского языка, необходимого при занятиях оккультными науками, которые ему предстояло предпринять. До дня встречи с Нарой оставалось еще около восьми месяцев, и он считал, что этого времени будет вполне достаточно. Тортоз тоже был на седьмом небе. Он никогда не сопровождал Нарайяну в Индию и очень желал посмотреть эту далекую страну.
   Чтобы приготовиться к этому путешествию, Супрамати отправился в Лондон, устроил своего старого лакея Патрика, которому назначил пенсию, и объявил, что, получив большое наследство, он намерен пропутешествовать несколько лет.
   Покончив окончательно со всем, что касалось прошлой жизни, он сел вместе с Тортозом на пароход, отправлявшийся в Индию. Чтобы не стеснять себя своим титулом, он записался под именем Ральфа Моргана и в течение всего переезда с жаром изучал санскритский язык.
   Беседуя в свободные часы с Тортозом, Супрамати узнавал новые подробности про Нарайяну, выставлявшие в не особенно благоприятном свете изменчивый, жестокий и в то же время ленивый характер его предшественника.
   Супрамати никак не мог понять, каким образом, переступив первые ступени посвящения и сделавшись таким могущественным властителем оккультных сил, вызывавших прошлое, Нарайяна мог остановиться и не иметь желания достигнуть вершины заманчивых знаний.
   Сначала Супрамати намеревался прямо ехать в Бенарес, но когда высадился на берег, все, что он увидел, до такой степени заинтересовало его, что пришлось остаться, посещая то одно, то другое интересное место. Красота страны, своеобразность древней цивилизации и нравы этого оригинального народа совершенно поглотили его внимание; а так как ему не было надобности экономить ни время, ни деньги, то он путешествовал, руководствуясь исключительно своей фантазией, причем делал поразительные успехи в изучении местного языка.
   Только через два месяца после своего приезда в Индию прибыл Супрамати в Бенарес и остановился в отеле. На следующее же утро он стал наводить справки и узнал, что дворец принца Нарайяны Супрамати находится в двух часах пути от города. Мы забыли упомянуть, что между документами, удостоверяющими его личность, он нашел, к глубокому своему удивлению, также свидетельство о погребении Нарайяны, подписанное властями швейцарского городка. Свидетельство это было приложено к завещанию и адресу нотариуса в Бенаресе, который должен был помочь выполнить все формальности, необходимые для ввода во владение всем имуществом покойного. Так как нотариус уехал из города на несколько дней, то Супрамати решил не дожидаться его возвращения, а на свой страх явиться во дворец.
   Наняв двух верховых лошадей, для себя и для Тортоза, он отправился в путь в сопровождении проводника-индуса.
   После двухчасовой езды они свернули в сторону и направились к высокому холму, где высился обширный, окруженный громадными садами дворец, кружевные купола которого утопали в густой зелени, сверкая своей белоснежной белизной.
   Супрамати сдержал лошадь и стал любоваться этим дивным сооружением, как бы заснувшим в своем величавом покое. И вдруг ему сделалось стыдно явиться туда при такой мизерной обстановке. Впрочем, английская гордость помогла ему победить эту маленькую слабость, и он, пришпорив лошадь, быстро взлетел на холм.
   Он очутился перед входом на большой мощеный двор, в центре которого в мраморном бассейне, обсаженном пальмами, бил фонтан.
   Несколько слонов свободно прогуливались по двору, а у фонтана две индуски с большими амфорами разговаривали с мужчиной, нагруженным корзиной с фруктами и овощами.
   Супрамати и его спутник сошли с лошадей и вошли во двор. Подозвав человека с корзиной, они спросили у него, где управляющий.
   Индус окинул их враждебным взглядом и, не отвечая ни слова, убежал на второй двор, отделенный от первого высокой золоченой решеткой, и скрылся.
   – Очевидно, мы мало внушаем симпатии здесь, – со смехом заметил Морган.
   Через несколько минут из-за решетки появился высокий мужчина с бронзовым цветом лица. Он был в длинной белой одежде, с тюрбаном на голове, браслетами и большими золотыми кольцами в ушах. Его сопровождали человек с корзиной и еще один слуга.
   Окинув прибывших враждебным и подозрительным взглядом, человек в тюрбане, не открывая решетки, крикнул на плохом английском языке:
   – Что вам надо здесь? Дворец закрыт для любопытных, его не показывают чужеземцам.
   – Я не чужеземец, а ваш господин, младший браг принца Нарайяны Супрамати, – ответил Морган. – Пока не выполнены все законные формальности, вот кольцо моего покойного брата. Оно удостоверит мою личность.
   С этими словами он снял с пальца кольцо Нарайяны и показал его индусу.
   Лицо управляющего мгновенно преобразилось. Очевидно, кольцо было ему знакомо. Ворота золоченой решетки широко распахнулись, и управляющий с глубоким поклоном приветствовал нового владельца.
   – Прости меня, господин, что я не тотчас принял тебя с подобающим почетом! Но мы не знали еще о смерти господина; тебя же я не имел счастья видеть, хотя мне и было известно, что младший брат господина воспитывался в Англии.
   – О! Все это естественно. Теперь проводи меня в дом, хочу отдохнуть.
   Управляющий вынул из-за пояса маленький рожок слоновой кости и свистнул. Не успел Супрамати перейти через двор и подняться по лестнице, как со всех сторон, подобно взбудораженному муравейнику, сбежались слуги. Узнав великую новость, они приветствовали своего нового господина со всеми знаками восточного почитания.
   Уверив их в своей благосклонности и приказав управляющему раздать всем подарки, взволнованный Супрамати вошел во дворец и ему показалось, что он внезапно перенесся в сказочную страну.
   Никогда еще не видел он таких драгоценных материй, да еще в таком изобилии. Мрамор, малахит и ляпис-лазурь были здесь таким же обыкновенным, казалось, материалом, как дерево и камень в других местах. Полы были мозаичные; фонтаны с тихим рокотом плескались в бассейнах из оникса, а золоченые двери были закрыты портьерами из дорогих тканей, расшитых золотом, серебром или разноцветными шелками. Всюду в дорогих вазах стояли редкие цветы, а на треножниках курились чудные благоухания. Попугаи всех цветов качались в золотых обручах; колибри порхали в громадной филигранной клетке.
   Точно во сне, прошел Супрамати через залы и галереи с аркадами и вышел на обширную террасу, перед которой был громадный сад с тенистыми аллеями, фонтанами, кустами роз и другими цветами, над которыми стройные пальмы величаво раскинули свою густую листву. Супрамати остановился как очарованный, и упоенный взгляд его восторженно блуждал по всей этой роскоши природы и искусства. Как мог Нарайяна бросить все это, если бы даже владел хотя только одним этим райским уголком? Здесь, отдавшись науке и любви, можно было счастливо жить несколько тысяч лет, не чувствуя пресыщения или скуки.
   – Великий Боже! И существуют же на земле такие благословенные места! – пробормотал за ним Тортоз, взволнованный и восхищенный не менее своего господина.
   Супрамати с трудом оторвался от созерцания всех этих красот. Когда он вернулся в залу, Амудон, управляющий, стоя на коленях, подал ему кубок вина на золотом подносе, а несколько слуг поставили на стол фрукты, сласти и освежительное питье. Двое юношей с опахалами из павлиньих перьев стали за креслом, предназначенным для их господина.
   Освежившись и задав Амудону целый ряд вопросов, касавшихся управления дворцом, Супрамати приказал проводить себя в апартаменты, которые занимал Нарайяна. Апартаменты эти состояли из спальни с уборной и рабочего кабинета. Комнаты эти покойный отделал по своему личному вкусу.
   Смесь европейского с восточным, царившая в этих комнатах, не понравилась Супрамати. Ему казалось, что в этом дворце из сказок «Тысячи и одной ночи» ничто не должно напоминать Европу и ее жалкую роскошь.
   Кроме того, большое бюро сандалового дерева и шкаф с бесконечным числом дверец и ящиков неприятно напомнили ему кабинеты в Париже и в Венеции. И здесь тоже эти шкафы – неразлучные, казалось, с личностью Нарайяны – были набиты, по всей вероятности, сувенирами о женщинах, а, может быть, служили свидетелями какого-нибудь нового преступления.
   Супрамати прошел в смежную небольшую гостиную и лег на мягкий диван у окна, выходившего на внутренний двор. Двор этот был окружен галереей, которую поддерживали эмалированные колонки, в центре двора бил фонтан.
   – И это царское жилище принадлежит мне! Просто как во сне, – бормотал он, прижимая руку ко лбу. – Да и я чувствую себя точно временным путником. Все здесь незнакомо, ново; ни с чем меня не связывают ни привычки, ни воспоминания, которые одни дают истинное чувство собственности. Впрочем, будем надеяться, это придет со временем. Скорее надо опасаться, что дворец погибнет раньше меня!
   Эта забавная мысль вернула ему его хорошее расположение духа. Он удобно вытянулся на шелковых подушках и, так как был утомлен всеми перенесенными волнениями, то скоро заснул крепким, спокойным сном. Спустилась уже ночь, когда один из слуг разбудил его докладом, что ужин подан. Так как сон возбудил у него аппетит, а кухня была изысканная, то он отдал должную честь ужину.
   Закурив затем сигару, он вышел на большую террасу, куда к нему скоро пришел Тортоз поблагодарить за комнаты, отведенные ему по его приказанию. Амудону Супрамати сказал, что Тортоз его секретарь.
   Продолжая разговаривать, оба они спустились в сад с целью сделать небольшую прогулку. Ночь была лунная и сад теперь имел еще более волшебный вид, чем днем.
   Увидев на лужайке большую, оригинальной формы вазу, стоявшую на цоколе, Супрамати захотел поближе рассмотреть ее; но едва сделав шаг по лужайке, наступил на что-то круглое и мягкое. В ту же минуту из травы со свистом поднялась гремучая змея, одна из самых опасных.
   Супрамати страшно побледнел и отскочил назад, не упуская из вида змеи, которая поднялась на хвост и, не переставая свистеть, устремила на него свои зеленоватые, фосфоресцирующие глаза.
   Тортоз тоже вскрикнул от ужаса; но к нему почти тотчас же вернулось его хладнокровие.
   – Господи, как я глуп! Я и забыл, что для нас не опасно никакое животное, – самодовольным тоном сказал он. – Успокойтесь, принц! Не только змея на вас не бросится, но ни тигр, ни гиена, ни лев. Покойный господин говорил мне, что животные чувствуют эманацию нашего бессмертия, и ни одно из них не тронет нас.
   – Такая неуязвимость, конечно, была бы очень приятна, если бы можно было вполне положиться на слова Нарайяны, – с улыбкой заметил Супрамати.
   – Нет, это правда! Покойный принц рассказывал мне, что однажды змея пробралась в его комнату и свернулась в ногах постели. Проснувшись, он очень испугался, но пресмыкающееся не тронуло его. Посмотрите! Змея отворачивается от вас и спешит скрыться в траве. Однажды на меня самого напали на охоте четыре голодных волка, но едва эти противные животные обнюхали меня, как с рычанием убежали, точно сам дьявол щипнул их за хвост. Нет, ясно, что мы имеем какой-то особенный запах, которого звери не выносят.
   – Если это так, то я позволю себе поохотиться на тигра в джунглях; как ни прелестен этот дворец, нельзя же вечно сидеть в нем.
   – Я никогда и не воображал, что может существовать что-нибудь столь прекрасное, как этот дворец, – заметил Тортоз. – Его единственный недостаток заключается в том, что он слишком велик. Просто теряешься в этих громадных залах, полных торжественной тишины.
   – Тебе придется примириться с этим, друг мой, так как я решил пока поселиться здесь, – ответил Супрамати.
   После продолжительной прогулки Супрамати вернулся в спальню, но с удивлением остановился на пороге.
   На подушке, лежавшей на ступени кровати, сидела женщина в белой одежде. Длинные, белокурые волосы ее были распущены и перехвачены жемчужными нитями. Голова незнакомки была опущена, а на лице ее застыло выражение ненависти и дикого упрямства. Конвульсивно сжатые руки ее покоились на коленях.
   Супрамати с любопытством смотрел на нее. Составляла ли она часть обычного комфорта Нарайяны или ее посадил здесь управляющий? Он видел много странных примеров индусской вежливости, даже по отношению к чужеземцам; в отношении же господина она, без сомнения, была обязательна.
   Подойдя к незнакомке, которая не шевельнулась и не подняла головы, он спросил:
   – Кто ты? Кто привел тебя сюда?
   При звуке его голоса женщина быстро выпрямилась, вскинула на него свои большие черные глаза и дрожащим голосом пробормотала:
   – Это не он!
   – Ты говоришь о принце Нарайяне?
   – Да, о нем, ненавистном! Амудон сказал мне только: приехал господин, ступай в его комнату!
   – Принц Нарайяна умер, а я его брат и наследник.
   – Умер? Он умер?! Итак, значит, он могумереть, – вскричала молодая женщина.
   В порыве безумной радости она вскочила с подушки и, подняв руки, стала кружиться по комнате, легкая и грациозная, как воздушное видение. Затем, овладев собой, она подошла к Супрамати и, скрестив руки на груди, смиренно поклонилась ему в пояс.
   – Прости меня, господин, что я до такой степени забылась в твоем присутствии! Твоя раба приветствует тебя и ждет твоих приказаний.
   Супрамати смотрел на нее с жалостью и восхищением. За исключением, может быть. Нары, он никогда еще не видел такого прекрасного создания. И она тоже пала жертвой Нарайяны, что доказывала ее дикая ненависть к покойному.
   – Бедное дитя! – сказал он, ласково проводя рукой по ее опущенной голове. – Не бойся ничего! Я хочу, чтобы ты была свободна и устроила свою жизнь по своему желанию. Как зовут тебя?
   – Нурвади, – ответила та, с удивлением и благодарностью глядя на него.
   – Тебе я охотно буду повиноваться и, если прикажешь, буду любить тебя, – прибавила она затем, после минутного колебания. – Ты добр! В твоих глазах не светится взгляд свирепого тигра, как у того.
   Супрамати улыбнулся.
   – Я предпочитаю, чтобы ты полюбила меня без приказания. Но садись сюда, рядом со мной на диван, и расскажи свою историю.
   Слегка взволнованная, но, видимо, счастливая, молодая женщина села на указанное место.
   – Я не знаю точно, кто были мои родители, – начала она после минутного молчания. – Моя мать была чужеземка. От нее-то я и получила белокурые волосы и светлый цвет лица. Не помню я, что нас разлучило; но мне говорили, что, найдя меня в гостинице, надо мной сжалился старый брамин и увез в храм, где я воспитывалась в качестве баядерки.
   Когда я выросла и начала показываться на публичных празднествах пагоды, моя красота обратила на себя внимание. Меня полюбил один молодой человек из касты купцов и решил на мне жениться.
   Я тоже полюбила его всеми силами души и все было устроено. Пагоде была уже уплачена солидная сумма в возмещение того, что я ей стоила, как вдруг на моей дороге стал демон, разрушивший мою. жизнь.
   Где и когда меня видел принц Нарайяна? Я не знаю. Только он обезумел и хотел во что бы то ни стало обладать мной.
   Не знаю также, как он договорился с браминами, чтобы уничтожить мой брак; только в один прекрасный день меня отдали ему, и мы тотчас же уехали из Бенареса.
   Что я тогда выстрадала, знает один Брама! Я боялась этого человека, похитившего мое счастье, и не находила слов, чтобы выразить отвращение и ненависть, какие он внушал мне…
   На минуту она умолкла, потрясаемая нервною дрожью, но затем, оправившись, продолжала:
   – Я заболела и смутно лишь помню это ужасное время. Он увез меня за море, в ужасную страну, холодную и туманную, где ничто не напоминало мне синего неба, благоуханного воздуха и красивых мест моей родины. Я мерзла в старом доме с толстыми стенами, задыхалась в сырых и темных комнатах и чувствовала себя потерянной среди людей, не понимающих меня. Но самое ужасное, это была любовь, которой он преследовал меня!
   Однажды ночью отвращение и отчаяние с такой силой овладели мной, что смерть показалась мне предпочтительней подобного существования. Вырвавшись из его объятий, я убежала в сад и бросилась в находившийся там пруд; но окунувшись в холодную воду, тотчас же лишилась чувств. Моя последняя мысль была, что наступает смерть. Увы! Я ошиблась.
   Когда я пришла в себя, я лежала на столе в комнате, где он хранил всякого рода магические инструменты.
   Он, Нарайяна, стоял около стола и держал в руках два шара. Рядом с ним был какой-то аппарат, осыпавший меня снопом искр, которые производили во всем теле колотье. Эта-то невыносимая боль и пробудила, вероятно, меня.
   Я вскрикнула и хотела бежать, но была как бы парализованная и не могла шевельнуться. Я думала, что умираю во второй раз. Что-то непередаваемое происходило в моем теле. Затем мне показалось, что я лишилась веса и витаю в воздухе. Тогда он взял ложку и влил мне в рот что-то похожее на жидкий огонь и я потеряла сознание… Когда я пришла в себя, я была сильна и здорова, как никогда прежде.
   Мы жили потом в различных городах, и я должна была изучить его язык. Он никому не показывал меня, и я жила одна, печальная и несчастная. Сопротивляться ему я уже больше не осмеливалась. Я считала его великим чародеем, но мое отвращение и ненависть к нему еще больше увеличились, если только это было возможно.
   Наконец он привез меня сюда, а сам уехал. Я почувствовала себя счастливее, так как все-таки это была моя родина. Я не видела его и не имела ни в чем недостатка, потому что была окружена роскошью и почтением; но меня мучило одно желание: я хотела видеть своего бывшего жениха. При помощи хитрости это, наконец, мне удалось. Но что со мной было, когда я увидела восьмидесятилетнего старика, который с ужасом смотрел на меня и кричал, что злой дух овладел моим телом, так как я была так же красива и молода, как и шестьдесят лет тому назад.