Страница:
– Ах! – воскликнул Поке. – Вот и папиросница офицера, из которой он дал мне сигару.
– Как же вы узнали ее? Ведь вчера было темно.
– А по особому, приятному запаху.
Судья открыл портсигар. В одном отделении оказались визитные карточки и письма, в другом – сигары.
– Я узнаю и сигары, – прибавил работник фермы. – Я никогда еще не курил таких превосходных сигар! Да, каждая из них стоит не меньше десяти су.
XI
XII
XIII
XIV
XV
– Как же вы узнали ее? Ведь вчера было темно.
– А по особому, приятному запаху.
Судья открыл портсигар. В одном отделении оказались визитные карточки и письма, в другом – сигары.
– Я узнаю и сигары, – прибавил работник фермы. – Я никогда еще не курил таких превосходных сигар! Да, каждая из них стоит не меньше десяти су.
XI
Теперь не оставалось никаких сомнений. На визитных карточках значилось имя Жоржа Праделя, и в письмах упоминалась его фамилия.
– Да, теперь ясно, что племянник господина Домера ночевал здесь, – прошептал судья. – Но где же он? Что с ним стало? Или, иначе, куда его дели? Ведь невозможно предположить, что он добровольно среди ночи оставил дом, в который только что приехал.
– Не перетащили ли его в другую комнату и не убили ли там? – предположил Сидуан Фовель.
– Нет, этого не может быть, – возразил Ривуа. – Зачем тащить его в другую комнату, разве в этой нельзя убить? Заметьте, что отсюда Прадель вышел полностью одетым. Он не забыл здесь ничего, кроме кожаного портсигара. Стало быть, у него было время встать и не спеша одеться.
– Я допускаю это, но повторяю свой вопрос: где же он может находиться?
– Мы постараемся это узнать. Осмотрим весь замок… Впрочем, у меня есть предчувствие, что мы больше ничего не узнаем.
Осмотр возобновился. Обошли все, начиная с погребов и заканчивая чердаками. Заглядывали в каждый угол, открывали шкафы, распарывали мебель, в которой можно было спрятать труп, но все напрасно. Молодой человек как сквозь землю провалился.
– Это непонятное исчезновение Праделя просто пугает меня. Такие чудеса могут только присниться, – пробормотал мировой судья.
Сидуан Фовель ничего не ответил, только вытер лоб, кажется, в десятый раз. Он дрожал как в лихорадке. Осмотр дома занял довольно много времени. Когда все общество проходило через переднюю, на часах в зале пробило час пополудни. В это время у ограды парка послышался стук экипажа.
– Следователь! – воскликнул Фовель. – Он не успел на одиннадцатичасовой поезд и приехал в омнибусе в сорок пять минут двенадцатого. На станцию прибыл в пять минут первого, а моя добрая Помпонетта домчала его сюда за пятьдесят минут. Другой такой лошади не найти в округе!
С этими словами мэр, намереваясь полюбоваться на бег своей лошади, вооружился красивым пенсне, но вдруг сильно нахмурился.
– Черт побери! – произнес он с неудовольствием. – Сколько народу втиснулось в мой тильбюри, между тем как в нем только два места! Этот бессовестный Жан-Мари совсем с ума сошел! Как еще не поломались рессоры и не сдохла Помпонетта! Жан-Мари поплатится за это!
Между тем Помпонетта бежала по аллее так быстро, как будто тащить нагруженный тильбюри ей было совсем не трудно. Двое сидели на скамье экипажа, третий очень рискованно прицепился сзади и, наконец, сам Жан-Мари едва держался на передке. Тильбюри остановился у подъезда. Фовель, понимая, что теперь некстати высказывать неудовольствие, бросил на слугу свирепый взгляд. Бедняк догадался, в чем дело, и пробормотал:
– Разве меня спрашивали? Жандарм сообщил им, что их ожидает тильбюри, а они и уселись втроем…
Первым из экипажа вышел следователь. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с пробивающимися кое-где сединами, громким голосом и вдобавок близорукий. Его звали Полем Абади, и он, кажется, спал и видел, чтобы его скорее перевели из руанского суда в парижский. Спутнику его было лет тридцать, но на вид он казался еще моложе. Наружность его была самая обыкновенная. Среднего роста, худенький, выбритый, с бледным лицом, он походил на провинциального актера. Волосы у него были черные как смоль, короткие и густые. На шее, на шелковом шнурке, висело пенсне. Повторяем, что не было совершенно ничего примечательного в наружности этого человека. Никто бы не обратил на него внимания. Прицепившийся сзади тильбюри был простым писарем, о котором не стоит говорить.
Следователь познакомился с Ривуа, еще когда последний был адвокатом в Руане. Пожимая ему руки и называя его любезным учителем, Абади изъявил желание, чтобы Ривуа представил его Фовелю. Человек в пенсне добродушно улыбался и кланялся во все стороны.
– Теперь к делу, – сказал следователь. – Из телеграммы господина мэра я узнал, что в замке совершилось двойное убийство…
– Да, и к этому надо еще прибавить непонятное исчезновение одной личности, – заметил Ривуа.
– Дело, значит, темное, запутанное?..
– Очень темное, загадочное и странное!
– Вероятно, вы произвели предварительный осмотр?
– Да, мы этим занимаемся все утро.
– Напали ли вы на след виновных?
– Два часа назад я думал, что виновный найден, но это необъяснимое исчезновение все перевернуло вверх дном. Я положительно теряю голову.
– Ну, мы постараемся разгадать все, что кажется необъяснимым, – сказал следователь.
– Это не так легко.
– У нас есть для этого бесценный человек.
– Кто же это?
– А вот этот господин, – сказал следователь, показывая на человечка в пенсне.
Сидуан Фовель и судья с любопытством посмотрели на незнакомца, который скромно поклонился им обоим.
– Это наша знаменитость. Вы, вероятно, не раз видели его имя в «Судебном вестнике», когда речь шла о каком-нибудь запутанном процессе. На какие бы хитрости ни пускался преступник с целью отвести от себя подозрения, этот господин всегда доищется истины. Но пора назвать вам его имя. Это Жобен.
– Да, теперь ясно, что племянник господина Домера ночевал здесь, – прошептал судья. – Но где же он? Что с ним стало? Или, иначе, куда его дели? Ведь невозможно предположить, что он добровольно среди ночи оставил дом, в который только что приехал.
– Не перетащили ли его в другую комнату и не убили ли там? – предположил Сидуан Фовель.
– Нет, этого не может быть, – возразил Ривуа. – Зачем тащить его в другую комнату, разве в этой нельзя убить? Заметьте, что отсюда Прадель вышел полностью одетым. Он не забыл здесь ничего, кроме кожаного портсигара. Стало быть, у него было время встать и не спеша одеться.
– Я допускаю это, но повторяю свой вопрос: где же он может находиться?
– Мы постараемся это узнать. Осмотрим весь замок… Впрочем, у меня есть предчувствие, что мы больше ничего не узнаем.
Осмотр возобновился. Обошли все, начиная с погребов и заканчивая чердаками. Заглядывали в каждый угол, открывали шкафы, распарывали мебель, в которой можно было спрятать труп, но все напрасно. Молодой человек как сквозь землю провалился.
– Это непонятное исчезновение Праделя просто пугает меня. Такие чудеса могут только присниться, – пробормотал мировой судья.
Сидуан Фовель ничего не ответил, только вытер лоб, кажется, в десятый раз. Он дрожал как в лихорадке. Осмотр дома занял довольно много времени. Когда все общество проходило через переднюю, на часах в зале пробило час пополудни. В это время у ограды парка послышался стук экипажа.
– Следователь! – воскликнул Фовель. – Он не успел на одиннадцатичасовой поезд и приехал в омнибусе в сорок пять минут двенадцатого. На станцию прибыл в пять минут первого, а моя добрая Помпонетта домчала его сюда за пятьдесят минут. Другой такой лошади не найти в округе!
С этими словами мэр, намереваясь полюбоваться на бег своей лошади, вооружился красивым пенсне, но вдруг сильно нахмурился.
– Черт побери! – произнес он с неудовольствием. – Сколько народу втиснулось в мой тильбюри, между тем как в нем только два места! Этот бессовестный Жан-Мари совсем с ума сошел! Как еще не поломались рессоры и не сдохла Помпонетта! Жан-Мари поплатится за это!
Между тем Помпонетта бежала по аллее так быстро, как будто тащить нагруженный тильбюри ей было совсем не трудно. Двое сидели на скамье экипажа, третий очень рискованно прицепился сзади и, наконец, сам Жан-Мари едва держался на передке. Тильбюри остановился у подъезда. Фовель, понимая, что теперь некстати высказывать неудовольствие, бросил на слугу свирепый взгляд. Бедняк догадался, в чем дело, и пробормотал:
– Разве меня спрашивали? Жандарм сообщил им, что их ожидает тильбюри, а они и уселись втроем…
Первым из экипажа вышел следователь. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с пробивающимися кое-где сединами, громким голосом и вдобавок близорукий. Его звали Полем Абади, и он, кажется, спал и видел, чтобы его скорее перевели из руанского суда в парижский. Спутнику его было лет тридцать, но на вид он казался еще моложе. Наружность его была самая обыкновенная. Среднего роста, худенький, выбритый, с бледным лицом, он походил на провинциального актера. Волосы у него были черные как смоль, короткие и густые. На шее, на шелковом шнурке, висело пенсне. Повторяем, что не было совершенно ничего примечательного в наружности этого человека. Никто бы не обратил на него внимания. Прицепившийся сзади тильбюри был простым писарем, о котором не стоит говорить.
Следователь познакомился с Ривуа, еще когда последний был адвокатом в Руане. Пожимая ему руки и называя его любезным учителем, Абади изъявил желание, чтобы Ривуа представил его Фовелю. Человек в пенсне добродушно улыбался и кланялся во все стороны.
– Теперь к делу, – сказал следователь. – Из телеграммы господина мэра я узнал, что в замке совершилось двойное убийство…
– Да, и к этому надо еще прибавить непонятное исчезновение одной личности, – заметил Ривуа.
– Дело, значит, темное, запутанное?..
– Очень темное, загадочное и странное!
– Вероятно, вы произвели предварительный осмотр?
– Да, мы этим занимаемся все утро.
– Напали ли вы на след виновных?
– Два часа назад я думал, что виновный найден, но это необъяснимое исчезновение все перевернуло вверх дном. Я положительно теряю голову.
– Ну, мы постараемся разгадать все, что кажется необъяснимым, – сказал следователь.
– Это не так легко.
– У нас есть для этого бесценный человек.
– Кто же это?
– А вот этот господин, – сказал следователь, показывая на человечка в пенсне.
Сидуан Фовель и судья с любопытством посмотрели на незнакомца, который скромно поклонился им обоим.
– Это наша знаменитость. Вы, вероятно, не раз видели его имя в «Судебном вестнике», когда речь шла о каком-нибудь запутанном процессе. На какие бы хитрости ни пускался преступник с целью отвести от себя подозрения, этот господин всегда доищется истины. Но пора назвать вам его имя. Это Жобен.
XII
Рошвильский мэр никогда ничего не читал, кроме газеты «Вести с Нижней Сены» и никогда не слышал имени Жобена. Ривуа, напротив, следил за событиями по «Судебному вестнику», а потому это имя было ему хорошо знакомо.
– Неужели это господин Жобен? – воскликнул он. – Тот самый Жобен, который прославился благодаря делу Вормса?
– Да, он самый.
– Ну, господин Жобен, я счастлив познакомиться с вами. Такие люди, как вы, большая редкость. Подобную энергию и самоотверженность трудно встретить. Позвольте мне пожать вам руку.
– Слишком много чести, господин судья, – произнес полицейский, покраснев от удовольствия и отвечая на дружеское рукопожатие.
– Когда я получил телеграмму от господина мэра, Жобен, приглашенный в Руан для расследования одного запутанного дела, уже окончил свое занятие и сидел в моем кабинете. Два дня он совершенно свободен, а потому и предложил мне свою помощь по этому делу, чему я, конечно, очень обрадовался. Теперь мы отправимся посмотреть на убитых, потом вы сообщите нам все, что уже знаете, и, наконец, мы допросим свидетелей. Есть ли здесь доктор?
– Да, – ответил мэр, – молодой человек из Парижа. Его имя Гренье.
– Так пошлите же за ним.
Пока бригадир ищет доктора, а мэр и судья направляются со вновь прибывшими в комнаты Жака и Мариетты, мы познакомим читателя с Жобеном. Памфилу Жобену в 1874 году было 36 лет. Отец его был торговцем и имел фруктовую лавку. Этот честный делец, овдовевший после десятилетнего брака, души не чаял в своем единственном сыне и задумал сделать его адвокатом. По прихоти родителя мальчик был отдан в коллегию Людовика Великого, но ужасно ленился там и, вместо того чтобы учить латинские и греческие переводы, читал всевозможные романы. В особенности он любил романы о парижской модной жизни. Всецело предаваясь мечтаниям, Жобен пропускал занятия и не посвящал должного времени наукам. На него не действовали ни насмешки товарищей, ни даже выговоры учителей. Он только пожимал плечами и продолжал бездельничать. В это время отец его скоропостижно умер от тяжелой болезни желудка.
Девятнадцатилетний Жобен получил в наследство лавку и сто семьдесят тысяч франков наличными, которые были помещены в государственный банк. Лавку он продал за тридцать тысяч франков, а сам начал жить весело и припеваючи, ничем не занимаясь. Сняв квартиру в самой лучшей части города, он завел превосходных лошадей, экипажи, держал многочисленную прислугу, модного портного и любовниц.
Отцовского наследства ему хватило лишь на два с половиной года. Истратив все до последнего су, он не стал брать в долг, а продал свою мебель, поселился в меблированной комнате и только тогда, с какими-нибудь двумя или тремя тысячами франков в кармане, задался серьезным вопросом: чем жить и что делать. После долгих соображений он решил, что не способен ни на что, кроме как быть писателем, и этим рассчитывал приобрести состояние. Не откладывая свое намерение в долгий ящик, он написал роман и озаглавил его «Ласточки с Аркольского моста». Чего только не было в этом романе: и отравления, и прелюбодеяния, и детоубийства. Он также написал драму, которую назвал «Новый граф Сент-Элен», – само название говорит за себя. С этими двумя произведениями он ходил из одной редакции в другую, но везде терпел неудачу. Никто не желал не только печатать, но даже читать его произведения.
Время шло, денег оставалось очень немного, а всякая надежда исчезала. Вдруг ему улыбнулось счастье. Редактор одного небольшого журнала прочел роман Жобена и, найдя его интересным благодаря несметному количеству описанных в нем убийств и преступлений, предложил напечатать его по одному су за строчку. Как обрадовался Жобен! В то же время в театре «Монпарнас» приняли его драму. Молодой человек ожил. «Начало у меня будет очень скромное, – подумал он, – но потом…»
Увы, его надеждам не суждено было осуществиться. Роман не напечатали, так как хозяин бумажного магазина перестал давать редактору в долг бумагу, и газета окончила свое существование. А драма в первый же вечер провалилась со скандалом.
– Неужели это господин Жобен? – воскликнул он. – Тот самый Жобен, который прославился благодаря делу Вормса?
– Да, он самый.
– Ну, господин Жобен, я счастлив познакомиться с вами. Такие люди, как вы, большая редкость. Подобную энергию и самоотверженность трудно встретить. Позвольте мне пожать вам руку.
– Слишком много чести, господин судья, – произнес полицейский, покраснев от удовольствия и отвечая на дружеское рукопожатие.
– Когда я получил телеграмму от господина мэра, Жобен, приглашенный в Руан для расследования одного запутанного дела, уже окончил свое занятие и сидел в моем кабинете. Два дня он совершенно свободен, а потому и предложил мне свою помощь по этому делу, чему я, конечно, очень обрадовался. Теперь мы отправимся посмотреть на убитых, потом вы сообщите нам все, что уже знаете, и, наконец, мы допросим свидетелей. Есть ли здесь доктор?
– Да, – ответил мэр, – молодой человек из Парижа. Его имя Гренье.
– Так пошлите же за ним.
Пока бригадир ищет доктора, а мэр и судья направляются со вновь прибывшими в комнаты Жака и Мариетты, мы познакомим читателя с Жобеном. Памфилу Жобену в 1874 году было 36 лет. Отец его был торговцем и имел фруктовую лавку. Этот честный делец, овдовевший после десятилетнего брака, души не чаял в своем единственном сыне и задумал сделать его адвокатом. По прихоти родителя мальчик был отдан в коллегию Людовика Великого, но ужасно ленился там и, вместо того чтобы учить латинские и греческие переводы, читал всевозможные романы. В особенности он любил романы о парижской модной жизни. Всецело предаваясь мечтаниям, Жобен пропускал занятия и не посвящал должного времени наукам. На него не действовали ни насмешки товарищей, ни даже выговоры учителей. Он только пожимал плечами и продолжал бездельничать. В это время отец его скоропостижно умер от тяжелой болезни желудка.
Девятнадцатилетний Жобен получил в наследство лавку и сто семьдесят тысяч франков наличными, которые были помещены в государственный банк. Лавку он продал за тридцать тысяч франков, а сам начал жить весело и припеваючи, ничем не занимаясь. Сняв квартиру в самой лучшей части города, он завел превосходных лошадей, экипажи, держал многочисленную прислугу, модного портного и любовниц.
Отцовского наследства ему хватило лишь на два с половиной года. Истратив все до последнего су, он не стал брать в долг, а продал свою мебель, поселился в меблированной комнате и только тогда, с какими-нибудь двумя или тремя тысячами франков в кармане, задался серьезным вопросом: чем жить и что делать. После долгих соображений он решил, что не способен ни на что, кроме как быть писателем, и этим рассчитывал приобрести состояние. Не откладывая свое намерение в долгий ящик, он написал роман и озаглавил его «Ласточки с Аркольского моста». Чего только не было в этом романе: и отравления, и прелюбодеяния, и детоубийства. Он также написал драму, которую назвал «Новый граф Сент-Элен», – само название говорит за себя. С этими двумя произведениями он ходил из одной редакции в другую, но везде терпел неудачу. Никто не желал не только печатать, но даже читать его произведения.
Время шло, денег оставалось очень немного, а всякая надежда исчезала. Вдруг ему улыбнулось счастье. Редактор одного небольшого журнала прочел роман Жобена и, найдя его интересным благодаря несметному количеству описанных в нем убийств и преступлений, предложил напечатать его по одному су за строчку. Как обрадовался Жобен! В то же время в театре «Монпарнас» приняли его драму. Молодой человек ожил. «Начало у меня будет очень скромное, – подумал он, – но потом…»
Увы, его надеждам не суждено было осуществиться. Роман не напечатали, так как хозяин бумажного магазина перестал давать редактору в долг бумагу, и газета окончила свое существование. А драма в первый же вечер провалилась со скандалом.
XIII
Директор театра во время репетиций драмы горячо привязался к Жобену и при виде его отчаяния после провала пьесы стал утешать его:
– Не унывайте, голубчик, это со всяким может случиться. Освистывали даже Скриба, Дюма… Вы напишете другую пьесу…
Жобен печально покачал головой.
– Конечно, – продолжал директор, – потеряв топор, сгоряча бросают и рукоятку, но потом одумываются и поднимают ее. То же будет и с вами.
– Нет, со мной этого не случится. Я слишком много возомнил о себе и за это справедливо наказан. Какой у меня талант?.. Его нет и никогда не будет!
– Вы занимаетесь каким-нибудь ремеслом или служите?
– Не служу и ничем не занимаюсь.
– А деньги у вас есть?
– Есть – десять франков.
– Ну, с этим не далеко уедешь. Что же вы думаете теперь делать?
– Я куплю пистолет, поднимусь в свою мансарду и, написав записку, чтобы в моей смерти никого не обвиняли, пущу себе в лоб пулю… Быстрая и легкая развязка!
– Ах вы, презренный! – вскрикнул взволнованный директор. – Думать о самоубийстве в ваши годы!
Жобен улыбнулся.
– В мои годы как раз можно думать об этом, – возразил он, – будь я стариком, я бы не говорил о смерти, ведь мне недолго оставалось бы жить, а теперь впереди целая вечность! Я чувствую себя неспособным заработать на хлеб, а нищенствовать или воровать не намерен… Согласитесь сами.
– Ваше положение действительно безотрадно, но прежде чем лишать себя жизни, отчего вы не попробуете свои силы на каком-нибудь другом поприще?
– Да на каком же?
– Ну, поступите на военную службу… это благородное занятие…
– Я пошел бы на службу, если бы у нас была война, но в мирное время не хочу, у меня нет призвания к солдатской жизни и к чистке лошадей…
– Вы, кажется, любите театр? Станьте актером.
– Нечего сказать, хороший выйдет из меня актер!
– Как знать?
– Я уверен в своей бездарности… да и кто возьмет меня в свою труппу?
– А вот я, например.
– Вы, добрейший директор?
– Да, я!.. Вначале я вам, конечно, много платить не буду. Какие-нибудь шестьдесят франков в месяц или сорок су в день, но это хоть что-то. С таким жалованием вы не умрете с голоду. Ну, согласны ли вы?
– Конечно, согласен, только вы делаете не очень выгодное приобретение…
– Ну, это уж мое дело. Итак, по рукам?
Через неделю Жобен дебютировал под каким-то псевдонимом. Предчувствие его не обмануло: он был плохим актером, только гримировался отлично и как угодно мог изменять свою физиономию. Так же хорошо ему удавалось менять и голос. Но в этом состояли все сценические достоинства Жобена. Когда ему доставалась роль восьмидесятилетнего старика, то он, несмотря на поразительное сходство со стариком, играл так, что всякий угадывал в нем молодого. Впрочем, он все-таки приносил некоторую пользу: если какому-нибудь актеру случалось заболеть, Жобен благодаря своей удивительной памяти за день или два заучивал роль и заменял его. Директор повысил ему месячную плату, назначив вместо шестидесяти франков сто. Новоиспеченный актер перестал жаловаться на судьбу и, как прежде, посвящал большую часть времени чтению романов.
Тогда большой популярностью пользовались судебные романы. Публика с жадностью следила за описанием процессов, где главную роль обычно играл полицейский агент, разыскивающий преступника и спасающий невинно обвиненного, против которого существовало много улик. Жобен относился к полицейским героям с энтузиазмом. По его мнению, прозорливый и неутомимый сыщик, изо всех сил старающийся открыть истину, был достоин уважения.
Итак, наш молодой актер был очарован искусством, с которым полицейские агенты вели дела. Он почувствовал желание попытать удачи на этом поприще и, недолго думая, отправился к бригадиру жандармов с предложением своих услуг. О нем навели справки, прошлое молодого человека оказалось безупречным в нравственном отношении, и его решили испытать. В первых же порученных ему делах он обнаружил блестящий ум и огромное рвение и снискал благосклонность начальства и расположение товарищей.
Ему все прочили хорошее будущее, и он сам мечталпрославиться. Жобен от всей души желал, чтобы ему поручили какое-нибудь запутанное дело, которое никто не может распутать и в котором он бы проявил себя. Такой случай наконец представился. Это было чрезвычайно сложное дело по убийству банкира Вормса. С тех пор слава Жобена неуклонно росла. Когда его назначали следователем по какому-нибудь делу, можно было заранее поручиться за успех следствия.
– Не унывайте, голубчик, это со всяким может случиться. Освистывали даже Скриба, Дюма… Вы напишете другую пьесу…
Жобен печально покачал головой.
– Конечно, – продолжал директор, – потеряв топор, сгоряча бросают и рукоятку, но потом одумываются и поднимают ее. То же будет и с вами.
– Нет, со мной этого не случится. Я слишком много возомнил о себе и за это справедливо наказан. Какой у меня талант?.. Его нет и никогда не будет!
– Вы занимаетесь каким-нибудь ремеслом или служите?
– Не служу и ничем не занимаюсь.
– А деньги у вас есть?
– Есть – десять франков.
– Ну, с этим не далеко уедешь. Что же вы думаете теперь делать?
– Я куплю пистолет, поднимусь в свою мансарду и, написав записку, чтобы в моей смерти никого не обвиняли, пущу себе в лоб пулю… Быстрая и легкая развязка!
– Ах вы, презренный! – вскрикнул взволнованный директор. – Думать о самоубийстве в ваши годы!
Жобен улыбнулся.
– В мои годы как раз можно думать об этом, – возразил он, – будь я стариком, я бы не говорил о смерти, ведь мне недолго оставалось бы жить, а теперь впереди целая вечность! Я чувствую себя неспособным заработать на хлеб, а нищенствовать или воровать не намерен… Согласитесь сами.
– Ваше положение действительно безотрадно, но прежде чем лишать себя жизни, отчего вы не попробуете свои силы на каком-нибудь другом поприще?
– Да на каком же?
– Ну, поступите на военную службу… это благородное занятие…
– Я пошел бы на службу, если бы у нас была война, но в мирное время не хочу, у меня нет призвания к солдатской жизни и к чистке лошадей…
– Вы, кажется, любите театр? Станьте актером.
– Нечего сказать, хороший выйдет из меня актер!
– Как знать?
– Я уверен в своей бездарности… да и кто возьмет меня в свою труппу?
– А вот я, например.
– Вы, добрейший директор?
– Да, я!.. Вначале я вам, конечно, много платить не буду. Какие-нибудь шестьдесят франков в месяц или сорок су в день, но это хоть что-то. С таким жалованием вы не умрете с голоду. Ну, согласны ли вы?
– Конечно, согласен, только вы делаете не очень выгодное приобретение…
– Ну, это уж мое дело. Итак, по рукам?
Через неделю Жобен дебютировал под каким-то псевдонимом. Предчувствие его не обмануло: он был плохим актером, только гримировался отлично и как угодно мог изменять свою физиономию. Так же хорошо ему удавалось менять и голос. Но в этом состояли все сценические достоинства Жобена. Когда ему доставалась роль восьмидесятилетнего старика, то он, несмотря на поразительное сходство со стариком, играл так, что всякий угадывал в нем молодого. Впрочем, он все-таки приносил некоторую пользу: если какому-нибудь актеру случалось заболеть, Жобен благодаря своей удивительной памяти за день или два заучивал роль и заменял его. Директор повысил ему месячную плату, назначив вместо шестидесяти франков сто. Новоиспеченный актер перестал жаловаться на судьбу и, как прежде, посвящал большую часть времени чтению романов.
Тогда большой популярностью пользовались судебные романы. Публика с жадностью следила за описанием процессов, где главную роль обычно играл полицейский агент, разыскивающий преступника и спасающий невинно обвиненного, против которого существовало много улик. Жобен относился к полицейским героям с энтузиазмом. По его мнению, прозорливый и неутомимый сыщик, изо всех сил старающийся открыть истину, был достоин уважения.
Итак, наш молодой актер был очарован искусством, с которым полицейские агенты вели дела. Он почувствовал желание попытать удачи на этом поприще и, недолго думая, отправился к бригадиру жандармов с предложением своих услуг. О нем навели справки, прошлое молодого человека оказалось безупречным в нравственном отношении, и его решили испытать. В первых же порученных ему делах он обнаружил блестящий ум и огромное рвение и снискал благосклонность начальства и расположение товарищей.
Ему все прочили хорошее будущее, и он сам мечталпрославиться. Жобен от всей души желал, чтобы ему поручили какое-нибудь запутанное дело, которое никто не может распутать и в котором он бы проявил себя. Такой случай наконец представился. Это было чрезвычайно сложное дело по убийству банкира Вормса. С тех пор слава Жобена неуклонно росла. Когда его назначали следователем по какому-нибудь делу, можно было заранее поручиться за успех следствия.
XIV
По приказанию следователя тела Мариетты и ее отца положили в кладовой на два тюфяка и накрыли простыней. В это время вернулся бригадир.
– Вы одни? – воскликнул Сидуан Фовель.
– Да, господин мэр, – ответил жандарм, – доктор Гренье с утра еще уехал к своим клиентам в окрестные деревни. Но его ждут дома с минуты на минуту. Я сказал его экономке, чтобы он тотчас направился сюда.
– Ну и отлично! А теперь приступим к допросу свидетелей.
– Мне бы очень хотелось присутствовать на допросе, – сказал Жобен.
– Само собой разумеется, вы будете принимать в нем участие.
– В таком случае я попросил бы еще несколько минут не вызывать свидетелей.
– Почему?
– Мне необходимо убедиться в некоторых обстоятельствах.
– Поступайте, как считаете нужным, мы подождем…
Полицейский всем поклонился.
– Когда вы прибыли в замок, господин судья и господин мэр, двери в нем были заперты? – спросил он.
– Да, – ответил Фовель. – На замок. Без помощи слесаря мы не смогли бы войти. Ключ висел в передней, на гвозде за дверью… он, наверно, и сейчас там.
Жобен вошел в комнату Жака. Из нее был еще один выход – в сад. Полицейский приблизился к этой двери и отворил ее отмычкой.
– Замок в один поворот, – пробормотал он, – и ключа нет. Отсюда, я уверен, и вышел убийца.
Он стал изучать открытые шкафы и сундуки, перебирать вещи, разбросанные по полу. Жобен хотел удостовериться, что убийца не выронил какую-нибудь вещь, которая бы его немедленно обличила. С этой целью он выворачивал и вытряхивал скомканную одежду, пересматривал книги на полу и мешки с разными семенами. Сначала ничего не находилось, но вдруг Жобен радостно вскрикнул: по полу покатились две блестящие монеты, вывалившиеся из матросского кафтана.
– Что это? – спросил следователь.
Полицейский поднял деньги и произнес:
– Это золото.
– Кажется, иностранное?
– Да, – подтвердил Жобен, – испанский квадрупль и английская гинея. Эти монеты, наверно, нечаянно упали, когда убийца набивал ими свои карманы… Теперь ясно, что убийство совершено ради кражи. В этом нет ни малейшего сомнения. Хорошо, что мы это узнали.
– Откуда у Ландри могли взяться эти золотые монеты?
– Вероятно, владелец замка скажет нам это.
– Хорошо. Но как убийца узнал, что деньги хранятся в этой комнате?
– Если бы мы могли выяснить это, а также то, кто именно убийца, то он был бы уже в наших руках. Меня больше всего интересуют эти монеты: квадрупли и гинеи не обращаются во Франции, каким же образом они попали сюда?
– Это, положим, неудивительно, – заметил судья. – У Домера богатые суда в Гавре, они привозят много иностранного золота.
– Так-то оно так, – возразил Жобен, – но я уверен, что он не платил этим золотом управляющему, ведь тот не смог бы им воспользоваться. Не оставил ли Домера это золото на хранение Ландре?
– Очень вероятно, – сказал следователь.
– Убийца, несомненно, знал о существовании денег, – продолжал полицейский, – но ему не было известно, где именно они находятся, и он перерыл все вверх дном. Не угодно ли вам, господин следователь, убедиться в правоте моих слов? Пойдемте… – С этими словами Жобен прошел по коридору в комнату Мариетты.
– Вот, посмотрите, – продолжал он, – за исключением смятой постели и одежды на стуле, все в полном порядке, шкаф и комод не прорублены, как в той комнате. Убийца, возможно, даже не потрудился войти сюда. Это было для него лишнее. Он нашел, что искал, и поспешил скрыться со своей добычей. Для него одно спасение: расплавить золото. Если он этого не сделает, то наверняка попадется… А я держу пари, что если он не опытный вор, то и не подумает об этом, а просто пойдет менять деньги, и тогда он наш.
– Итак, Жобен, вы довольны своим открытием? – спросил следователь.
– Конечно. Начало положено.
– Так приступим к допросу.
По приказанию следователя посреди передней поставили большой стол с витыми ножками и кресло из залы, а рядом с ним маленький стол для писаря. Свидетели появлялись поочередно в том же порядке, что и прежде. Говорили они то же самое, почти в тех же выражениях, но так как слова их записывались, то это отняло много времени.
Когда неграмотный Андош Равье подписывался крестиком под своими показаниями, пришлось принести свечи. Оставалось допросить Жана Поке, но следователь хотел сначала узнать мнение Жобена о полученных сведениях.
– Ну, – спросил он, – что вы скажете о Сиди-Коко? Нужно ли нам искать другого виновного? Не доказана ли виновность чревовещателя?
Жобен отрицательно покачал головой.
– Как! – воскликнул следователь. – Вы считаете этого человека невинным?
Жобен повторил отрицательный жест и ответил:
– Вы делаете мне большую честь, советуясь со мной. Скажу откровенно, что в глубине души я почти уверен в невиновности чревовещателя.
– Да ведь против него есть улики.
– Позвольте спросить какие?
– Во-первых, тот факт, что он находился вчера вечером в парке в то время, когда было совершено убийство, и спускался на дорогу с ветвей каштана, где его видел Андош. Разве этой улики недостаточно?
– По-моему, недостаточно, это лишь доказательство того, – возразил Жобен, – что Сиди-Коко, несмотря на запрет Мариетты, хотел ее увидеть… Влюбленному это простительно, осмелюсь к тому же заметить, что для совершения убийства чревовещатель должен был войти в парк после того, как он из него вышел…
– Нет, когда Андош Равье видел его, преступление было уже совершено.
– Я с этим не согласен.
– На каком же основании?
– Да ведь Андош сказал, что тогда на колокольне пробило девять часов. На то, чтобы совершить преступление и найти деньги, преступнику понадобился по крайней мере час. Нельзя же предположить, что Жак и Мариетта в восемь часов улеглись спать, тем более что Жервеза ушла от них в половине девятого.
– Свидетель легко мог ошибиться во времени, потому что находился под влиянием выпитого сидра.
– Это еще подлежит сомнению.
– И все-таки, – сухо сказал следователь, – я уверен, что убийца – Сиди-Коко.
– Вы одни? – воскликнул Сидуан Фовель.
– Да, господин мэр, – ответил жандарм, – доктор Гренье с утра еще уехал к своим клиентам в окрестные деревни. Но его ждут дома с минуты на минуту. Я сказал его экономке, чтобы он тотчас направился сюда.
– Ну и отлично! А теперь приступим к допросу свидетелей.
– Мне бы очень хотелось присутствовать на допросе, – сказал Жобен.
– Само собой разумеется, вы будете принимать в нем участие.
– В таком случае я попросил бы еще несколько минут не вызывать свидетелей.
– Почему?
– Мне необходимо убедиться в некоторых обстоятельствах.
– Поступайте, как считаете нужным, мы подождем…
Полицейский всем поклонился.
– Когда вы прибыли в замок, господин судья и господин мэр, двери в нем были заперты? – спросил он.
– Да, – ответил Фовель. – На замок. Без помощи слесаря мы не смогли бы войти. Ключ висел в передней, на гвозде за дверью… он, наверно, и сейчас там.
Жобен вошел в комнату Жака. Из нее был еще один выход – в сад. Полицейский приблизился к этой двери и отворил ее отмычкой.
– Замок в один поворот, – пробормотал он, – и ключа нет. Отсюда, я уверен, и вышел убийца.
Он стал изучать открытые шкафы и сундуки, перебирать вещи, разбросанные по полу. Жобен хотел удостовериться, что убийца не выронил какую-нибудь вещь, которая бы его немедленно обличила. С этой целью он выворачивал и вытряхивал скомканную одежду, пересматривал книги на полу и мешки с разными семенами. Сначала ничего не находилось, но вдруг Жобен радостно вскрикнул: по полу покатились две блестящие монеты, вывалившиеся из матросского кафтана.
– Что это? – спросил следователь.
Полицейский поднял деньги и произнес:
– Это золото.
– Кажется, иностранное?
– Да, – подтвердил Жобен, – испанский квадрупль и английская гинея. Эти монеты, наверно, нечаянно упали, когда убийца набивал ими свои карманы… Теперь ясно, что убийство совершено ради кражи. В этом нет ни малейшего сомнения. Хорошо, что мы это узнали.
– Откуда у Ландри могли взяться эти золотые монеты?
– Вероятно, владелец замка скажет нам это.
– Хорошо. Но как убийца узнал, что деньги хранятся в этой комнате?
– Если бы мы могли выяснить это, а также то, кто именно убийца, то он был бы уже в наших руках. Меня больше всего интересуют эти монеты: квадрупли и гинеи не обращаются во Франции, каким же образом они попали сюда?
– Это, положим, неудивительно, – заметил судья. – У Домера богатые суда в Гавре, они привозят много иностранного золота.
– Так-то оно так, – возразил Жобен, – но я уверен, что он не платил этим золотом управляющему, ведь тот не смог бы им воспользоваться. Не оставил ли Домера это золото на хранение Ландре?
– Очень вероятно, – сказал следователь.
– Убийца, несомненно, знал о существовании денег, – продолжал полицейский, – но ему не было известно, где именно они находятся, и он перерыл все вверх дном. Не угодно ли вам, господин следователь, убедиться в правоте моих слов? Пойдемте… – С этими словами Жобен прошел по коридору в комнату Мариетты.
– Вот, посмотрите, – продолжал он, – за исключением смятой постели и одежды на стуле, все в полном порядке, шкаф и комод не прорублены, как в той комнате. Убийца, возможно, даже не потрудился войти сюда. Это было для него лишнее. Он нашел, что искал, и поспешил скрыться со своей добычей. Для него одно спасение: расплавить золото. Если он этого не сделает, то наверняка попадется… А я держу пари, что если он не опытный вор, то и не подумает об этом, а просто пойдет менять деньги, и тогда он наш.
– Итак, Жобен, вы довольны своим открытием? – спросил следователь.
– Конечно. Начало положено.
– Так приступим к допросу.
По приказанию следователя посреди передней поставили большой стол с витыми ножками и кресло из залы, а рядом с ним маленький стол для писаря. Свидетели появлялись поочередно в том же порядке, что и прежде. Говорили они то же самое, почти в тех же выражениях, но так как слова их записывались, то это отняло много времени.
Когда неграмотный Андош Равье подписывался крестиком под своими показаниями, пришлось принести свечи. Оставалось допросить Жана Поке, но следователь хотел сначала узнать мнение Жобена о полученных сведениях.
– Ну, – спросил он, – что вы скажете о Сиди-Коко? Нужно ли нам искать другого виновного? Не доказана ли виновность чревовещателя?
Жобен отрицательно покачал головой.
– Как! – воскликнул следователь. – Вы считаете этого человека невинным?
Жобен повторил отрицательный жест и ответил:
– Вы делаете мне большую честь, советуясь со мной. Скажу откровенно, что в глубине души я почти уверен в невиновности чревовещателя.
– Да ведь против него есть улики.
– Позвольте спросить какие?
– Во-первых, тот факт, что он находился вчера вечером в парке в то время, когда было совершено убийство, и спускался на дорогу с ветвей каштана, где его видел Андош. Разве этой улики недостаточно?
– По-моему, недостаточно, это лишь доказательство того, – возразил Жобен, – что Сиди-Коко, несмотря на запрет Мариетты, хотел ее увидеть… Влюбленному это простительно, осмелюсь к тому же заметить, что для совершения убийства чревовещатель должен был войти в парк после того, как он из него вышел…
– Нет, когда Андош Равье видел его, преступление было уже совершено.
– Я с этим не согласен.
– На каком же основании?
– Да ведь Андош сказал, что тогда на колокольне пробило девять часов. На то, чтобы совершить преступление и найти деньги, преступнику понадобился по крайней мере час. Нельзя же предположить, что Жак и Мариетта в восемь часов улеглись спать, тем более что Жервеза ушла от них в половине девятого.
– Свидетель легко мог ошибиться во времени, потому что находился под влиянием выпитого сидра.
– Это еще подлежит сомнению.
– И все-таки, – сухо сказал следователь, – я уверен, что убийца – Сиди-Коко.
XV
Жобен поклонился:
– Вы сами пожелали узнать мое мнение, господин следователь, и я, как и всегда, откровенно высказал его.
Абади понял, что уязвил полицейского.
– Конечно! – воскликнул он. – Ваша откровенность делает вам честь. Мы расходимся во мнениях, но вы, быть может, видите больше, чем я. Ход дела покажет, кто из нас прав… Во всяком случае я считаю необходимым арестовать чревовещателя. Если он окажется невинным, то я отпущу его после допроса.
– Разумеется, – заметил Фовель, – с подобного сорта людьми не церемонятся… Арест не скомпрометирует их, им нечего терять!.. Этот сброд, извините за выражение…
– Полно, господин мэр, разве нет среди акробатов честных людей?
– А вы думаете, есть?
– Да, я уверен, что большая часть из них – люди честные.
– Ну, признаюсь…
– Если бы они все были негодяями, полиция запретила бы их ремесло. Я знал одну акробатку, Перин Розье, прозванную женой паяца. Бедняжка была воплощением добродетели, а между тем ее осудили заочно на смертную казнь за чужую вину.
– А невиновность ее была доказана? – спросил Фовель.
– Вполне.
– Тем лучше для нее, но это все-таки не меняет настоящего дела. Кроме Жака и Мариетты, чревовещатель, может быть, убил еще и племянника господина Домера…
На это нечего было возразить. Жобен только пожал плечами и замолчал.
– Здесь ли еще труппа, в которой состоит Сиди-Коко? – спросил следователь.
– Нет, – ответил мэр, – они вчера утром уехали.
– Значит, остался один Сиди-Коко?
– Должно быть, впрочем, я не знаю.
– Не известно ли вам, куда отправились эти скоморохи?
– В Сент-Ави, где в воскресенье храмовый праздник.
– А далеко это от Рошвиля?
– Двенадцать километров.
– Бригадир!
– Что прикажете, господин следователь?
– Я сейчас напишу приказ арестовать фокусника по имени Сиди-Коко… Вы возьмете с собой двух жандармов, отправитесь в Сент-Ави и арестуете его.
– Слушаюсь, господин следователь!
– Если придете во время представления, дождитесь его окончания. Пусть публика разойдется сначала… Словом, сделайте все тихо, без скандала. Предписываю вам также не объяснять чревовещателю, из-за чего его подвергают аресту. Если он спросит, отмалчивайтесь.
– Ваше приказание будет в точности исполнено, – ответил бригадир.
– Это еще не все. Вы отведете его в рошвильскую ратушу, посадите под стражу и немедленно явитесь ко мне с докладом в гостиницу, где я остановлюсь. Ведь тут есть гостиница?
– Конечно, и очень хорошая, называется она «Яблоко без зернышек» и содержится Огюстом Нико.
– Ах, господин следователь, – воскликнул Сидуан Фовель, – вы, верно, шутите! А мой-то дом на что? Не откажитесь, пожалуйста, разместиться у меня. Я отдам в ваше распоряжение четыре превосходные комнаты. Уверяю вас, вы останетесь довольны. Если же вы не согласитесь, то обидите меня.
– Боже упаси, господин мэр! Я не позволю себе вас обидеть, – с улыбкой ответил следователь. – С радостью принимаю ваше приглашение и заранее извиняюсь за беспокойство, которое причиню вам.
– Какое беспокойство, помилуйте!.. – возразил обрадованный Фовель. – Мои дела идут хорошо, у меня чудесный дом, кухарка, горничная, садовник… а какое у меня в погребах вино! Я приглашаю сегодня к себе ужинать господина судью и…
Мэр остановился и вопросительно взглянул на следователя, который незаметно кивнул ему.
– И господина Жобена.
Полицейский заметил, что мэр колебался, пригласить его или нет, и сказал:
– Увольте, господин мэр… сегодня вечером у меня много дел, я наскоро съем кусок мяса и выпью стакан вина, а ночевать останусь в замке.
Фовелю не особенно улыбалось то, что в праздничной трапезе примет участие какой-то полицейский, и он больше не настаивал. Следователь отдал приказание бригадиру арестовать Сиди-Коко.
– Как доставить его сюда, господин следователь? Пешком не слишком ли долго?
– Найдите повозку для четверых. На обратном пути можете сами править лошадьми, а Сиди-Коко посадите между двумя жандармами.
– Слушаюсь.
– Но если чревовещатель действительно украл деньги, – сказал Жобен, – то жандармы совершат напрасную прогулку: Сиди-Коко, если он виноват, наверняка уже ускользнул.
– Вы сами пожелали узнать мое мнение, господин следователь, и я, как и всегда, откровенно высказал его.
Абади понял, что уязвил полицейского.
– Конечно! – воскликнул он. – Ваша откровенность делает вам честь. Мы расходимся во мнениях, но вы, быть может, видите больше, чем я. Ход дела покажет, кто из нас прав… Во всяком случае я считаю необходимым арестовать чревовещателя. Если он окажется невинным, то я отпущу его после допроса.
– Разумеется, – заметил Фовель, – с подобного сорта людьми не церемонятся… Арест не скомпрометирует их, им нечего терять!.. Этот сброд, извините за выражение…
– Полно, господин мэр, разве нет среди акробатов честных людей?
– А вы думаете, есть?
– Да, я уверен, что большая часть из них – люди честные.
– Ну, признаюсь…
– Если бы они все были негодяями, полиция запретила бы их ремесло. Я знал одну акробатку, Перин Розье, прозванную женой паяца. Бедняжка была воплощением добродетели, а между тем ее осудили заочно на смертную казнь за чужую вину.
– А невиновность ее была доказана? – спросил Фовель.
– Вполне.
– Тем лучше для нее, но это все-таки не меняет настоящего дела. Кроме Жака и Мариетты, чревовещатель, может быть, убил еще и племянника господина Домера…
На это нечего было возразить. Жобен только пожал плечами и замолчал.
– Здесь ли еще труппа, в которой состоит Сиди-Коко? – спросил следователь.
– Нет, – ответил мэр, – они вчера утром уехали.
– Значит, остался один Сиди-Коко?
– Должно быть, впрочем, я не знаю.
– Не известно ли вам, куда отправились эти скоморохи?
– В Сент-Ави, где в воскресенье храмовый праздник.
– А далеко это от Рошвиля?
– Двенадцать километров.
– Бригадир!
– Что прикажете, господин следователь?
– Я сейчас напишу приказ арестовать фокусника по имени Сиди-Коко… Вы возьмете с собой двух жандармов, отправитесь в Сент-Ави и арестуете его.
– Слушаюсь, господин следователь!
– Если придете во время представления, дождитесь его окончания. Пусть публика разойдется сначала… Словом, сделайте все тихо, без скандала. Предписываю вам также не объяснять чревовещателю, из-за чего его подвергают аресту. Если он спросит, отмалчивайтесь.
– Ваше приказание будет в точности исполнено, – ответил бригадир.
– Это еще не все. Вы отведете его в рошвильскую ратушу, посадите под стражу и немедленно явитесь ко мне с докладом в гостиницу, где я остановлюсь. Ведь тут есть гостиница?
– Конечно, и очень хорошая, называется она «Яблоко без зернышек» и содержится Огюстом Нико.
– Ах, господин следователь, – воскликнул Сидуан Фовель, – вы, верно, шутите! А мой-то дом на что? Не откажитесь, пожалуйста, разместиться у меня. Я отдам в ваше распоряжение четыре превосходные комнаты. Уверяю вас, вы останетесь довольны. Если же вы не согласитесь, то обидите меня.
– Боже упаси, господин мэр! Я не позволю себе вас обидеть, – с улыбкой ответил следователь. – С радостью принимаю ваше приглашение и заранее извиняюсь за беспокойство, которое причиню вам.
– Какое беспокойство, помилуйте!.. – возразил обрадованный Фовель. – Мои дела идут хорошо, у меня чудесный дом, кухарка, горничная, садовник… а какое у меня в погребах вино! Я приглашаю сегодня к себе ужинать господина судью и…
Мэр остановился и вопросительно взглянул на следователя, который незаметно кивнул ему.
– И господина Жобена.
Полицейский заметил, что мэр колебался, пригласить его или нет, и сказал:
– Увольте, господин мэр… сегодня вечером у меня много дел, я наскоро съем кусок мяса и выпью стакан вина, а ночевать останусь в замке.
Фовелю не особенно улыбалось то, что в праздничной трапезе примет участие какой-то полицейский, и он больше не настаивал. Следователь отдал приказание бригадиру арестовать Сиди-Коко.
– Как доставить его сюда, господин следователь? Пешком не слишком ли долго?
– Найдите повозку для четверых. На обратном пути можете сами править лошадьми, а Сиди-Коко посадите между двумя жандармами.
– Слушаюсь.
– Но если чревовещатель действительно украл деньги, – сказал Жобен, – то жандармы совершат напрасную прогулку: Сиди-Коко, если он виноват, наверняка уже ускользнул.