* * *
   Через минуту они прошли сонную конторку, вышли на глубокий, по ступицу, песок и молча сели в запыленную извозчичью пролетку. Отлогий подъем в гору, среди редких кривых фонарей, по мягкой от пыли дороге, показался бесконечным. Но вот поднялись, выехали и затрещали по мостовой, вот какая-то площадь, присутственные места, каланча, тепло и запахи ночного летнего уездного города… Извозчик остановился возле освещенного подъезда, за раскрытыми дверями которого круто поднималась старая деревянная лестница, старый, небритый лакей в розовой косоворотке и в сюртуке недовольно взял вещи и пошел на своих растоптанных ногах вперед.
* * *
   Гуляя с Ириной Одоевцевой по Грассу, Бунин говорил ей: «У меня ведь душевное зрение и слух так же обострены, как физические, и чувствую я все в сто раз сильнее, чем обыкновенные люди, и горе, и счастье, и радость, и тоску. Просто иногда выть на луну от тоски готов. И прыгать от счастья. Да даже и сейчас, на восьмом десятке».
   В молодости обладал таким исключительным зрением, что видел звезды, различимые лишь через телескоп. И таким же слухом – за несколько верст слышал коло-кольчик, по звуку определяя, кто из знакомых едет. Однажды в гостях уловил запах резеды. Хозяйка торжествовала: резеды отродясь не росло в ее саду. Исходили сад вдоль и поперек – и нашли куст резеды.
   В дневнике записывал: «Я всегда мир воспринимал через запахи, краски, свет, ветер, вино, еду – и как остро, Боже мой, до чего остро, даже больно!»
   Обостренное чувство жизни – и обостренное чувство смерти.
   Страх смерти преследовал.
   В дневнике – вселенская горечь: «А у меня все одно в глубине души: тысячу лет вот так же будут сиять эти звезды, а меня не будет».
   Настолько избегал всего, связанного со смертью, что не поехал на похороны горячо любимой матери. Оправдание в том, что это она, горячо его любя и зная уникальную впечатлительность, сама заранее приняла за него решение.
   «Ни у кого нет такой тонкой и нежной души, как у него» – ее слова.
   «Кто не знал его до конца, тот и представить себе не может, на какую нежность была способна его душа», – говорила Вера Муромцева, имея в виду отношение Бунина к матери.
   Отец Бунина – алкоголик, «вспыльчивый, но необыкновенно отходчивый», по отзыву сына. В невменяемом состоянии гонялся за женой с ружьем – она, спасаясь, забралась на дерево и свалилась с него за мгновенье до выстрела. Этим спасла себе жизнь. Может быть, дикое происшествие так подействовало на маленького Ваню, что обнажило его нервы на все последующие годы.
   Несмотря ни на что, он находил в родителе черты, достойные восхищения:
   «Когда вспоминаю отца, всегда чувствую раскаяние – всё кажется, что недостаточно ценил и любил его. Всякий раз чувствую вину, что слишком мало знаю его жизнь, особенно молодость, – слишком мало заботился узнавать ее, когда можно было! И всё стараюсь и не могу понять полностью, что он был за человек, – человек совсем особого века и особого племени, удивительный какой-то бесплодной и совершенно чудесной в своей легкости и разнообразности талантливостью всей своей натуры, живого сердца и быстрого ума…»
   Тут вычитываем не только про отца. Про самого Бунина.
   Врожденное умение любить, прощать и понимать – часть бунинского дара.
   О себе говорил, что долго, лет до тридцати, был способен на сумасбродные поступки – из тех же тайных, глубоких и противоречивых чувств.
   Пятнадцатилетним подростком влюбился в Дуню, сестру невесты брата. Первый поцелуй принес, по его признанию, «ужас блаженства».
   А когда Настя, уже ставшая женой брата, шутливо заключила подростка в объятья, это привело его в бешеное волнение.
   Болезненная привязанность к бытию и ко всем его проявлениям – это и породит в нем художника.
   «Все мучает меня своей прелестью».
   Прелесть женского – манок, который многое определит в личной и творческой судьбе.
* * *
   Вошли в большой, но страшно душный, горячо накаленный за день солнцем номер с белыми опущенными занавесками на окнах и двумя необожженными свечами на подзеркальнике, – и как только вошли и лакей затворил дверь, поручик так порывисто кинулся к ней и оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой…
* * *
   Вера Муромцева – статная красивая незнакомка с обликом мадонны, светлым и точеным, будто мраморным.
   Иван Бунин – «новая восходящая звезда», как сообщит Вере, когда услышит фамилию Бунин, ее великосветская мать, бывшая в курсе всех новостей.
   Он читал свои стихи на литературном вечере в одном московском доме.
   Она чуть опоздала. Взбежав на четвертый этаж, остановилась в дверях, чтобы перевести дух. Увидела в передней гору одежды. Услышала голос, читавший просто, но так, что картины вставали перед глазами как живые. После чтения хозяйка пригласила гостей перекусить. Перекусили – и дом быстро опустел. Вера остановилась в дверях в раздумье, куда пойти. Бунин подошел к ней.
   «Как вы сюда попали?»– «Так же, как вы». – «Но кто вы?» – «Человек». – «Чем вы занимаетесь?» – «Химией». – «Как ваша фамилия?» – «Муромцева». – «Но где же я могу вас увидеть еще?» – «Только у нас дома. Мы принимаем по субботам. В остальные дни я очень занята».
   Они станут видеться каждый день. Вместе завтракать. Ходить по концертам и выставкам. Совершать долгие прогулки вдвоем.
   Ему нравится, что ее пальцы обожжены кислотами.
   Ей – что у него синие глаза.
   Она спасет его.
* * *
   Любовная его жизнь до сих пор не задавалась.
   Девятнадцатилетним ввергся в пылкую связь с Варварой Пащенко.
   Их познакомила издательница «Орловского вестника» Надежда Алексеевна Семенова, сама влюбленная в Бунина и таившая свою влюбленность. Шли переговоры о его работе в «Орловском вестнике». Квартировал у нее же. Однажды утром к завтраку вышла высокая девушка. Оказалось, вчерашняя гимназистка, дочь состоятельного врача, имевшего практику в Ельце Орловской губернии. Красивая, самостоятельная, умная, насмешливая, принимавшая участие в деятельности «Орловского музыкального общества».
   «Одним из самых сложных и мучительных наслаждений была для меня музыка. Когда она играла что-нибудь прекрасное, как я любил ее! Как изнемогала душа от восторженно-самоотверженной нежности к ней!» – писал Бунин в «Лике». Прообраз Лики – Варя.
   Она играла на рояле и пела романсы Чайковского – он терял голову.
   Они сблизились. Четыре года бурных отношений изобиловали негой и нежностью, обидами и разрывами, пониманием и непониманием. И – попыткой Бунина выброситься из окна гостиницы «Тула». Они жили вместе и порознь, она то давала поводы для ревности, то ревновала сама, он делал предложение – она отвечала отказом, он уходил – она звала обратно, он писал рассказы и пытался забыться, понимая, что ничего из их совместной жизни не выйдет.
   Он решил поговорить с родителями Вари и отправился к ним в Елец. Мать не приняла, разговор с отцом был мучителен, отец вел себя так, словно богатый граф, чьей дочери домогается нищий бастард. Он говорил, что Бунин Варе не пара, что он бродяга (буквально!), ниже ее по уму и образованию, какое он имел право дать волю своему чувству! Встречу закончил так: «До свиданья! Все, что от меня зависит, сделаю для того, чтобы расстроить этот брак».
   Из письма Бунина старшему брату Юлию (он звал его Юрой): «Милый Юричка, я бы тебе раньше написал, но несколько дней после этого известия я ходил совсем мертвецом, все равно я не мог бы тебе сказать, что я вынес. Да и теперь не могу. А дело было так: Евгений в одну из наших прогулок сообщил мне, что слышал в Ельце, что она вышла замуж за какого-то доктора (теперь-то он говорит, что врал про доктора – слышал про Бибикова). Я, конечно, остолбенел от такой вести, но затаился и поехал в Елец, решившись на все, чтобы узнать. Но узнал нечаянно: у парикмахера Николаева, тот, кто стриг меня, спросил… бывал ли я на Святой на любительских спектаклях. Меня так и передернули эти любительские спектакли и я уж с задавленным голосом стал расспрашивать, кто играл. “Г-жа Буцкая, г-жи Пащенко, мать и дочь, та-с, что вышла замуж за молодого Бибикова”… Я помертвел буквально… На вокзале у меня лила кровь из носу, и я страшно ослабел. А потом ночью пер со станции в Огневку и, брат, никогда не забуду я этой ночи! Ах, ну к черту их – тут, очевидно, роль сыграли 200 десятин земельки…»
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента