Кудрявцев Леонид Викторович. Инспектор снов

   Словом? Жестом? Образом?
   Силы убывали. Его уже тянуло вниз, а он, словно колоду карт, все перебирал образы и слова.
   Вдруг…
   Гунлауг так и не смог уловить, что именно подействовало на замок крышки. Главное — она открылась.
   В потолке образовалась дыра. Гунлауг радостно ринулся наружу, в реальный мир. И тут словно бы натянулся привязанный к его телу невидимый канат.
   Инспектора снов швырнуло обратно, на берег ручейка. Только, теперь, ручеек этот стал грязным потоком, в котором плавали стволы деревьев, какие-то слизистые вонючие островки, змееобразные чудища. Из кустов лезла страшная клыкастая тварь, взрыкивая и колотя хвостом по земле.
   Боже!
   Взлетая, он подивился мощи черного мага, сумевшего на ходу построить такой сложный сон. А еще он испугался, впервые осознав, что может остаться в этой ловушке навсегда.
   Вместе со страхом вернулась усталость. Не долетев до потолка, Гунлауг стал медленно-медленно падать вниз, к той мерзкой пасти, в которую превратился ручеек. Эта пасть сладко причмокивала, словно уже пробовала его на вкус…
   Птица-лоцман ударила Гунлауга по лицу крылом и взвыла страшным, совсем не птичьим голосом. Он очнулся и отчаянно рванул вверх. Да так, что ощутил, как лопается и выворачивается что-то внутри. Мир вокруг менялся, становился похожим на негатив. Вот он закрутился штопором, выпрямился, взорвался всеми цветами радуги. Обжигающая боль пробежала по телу, и тут Гунлауг почувствовал себя свободным.
   Сзади послышался тугой хлопок: проклятье провалилось в иные измерения.
   По щекам ползли капли. Гунлауг подумал, что идет дождь, и поднял голову, чтобы посмотреть на небо. Ничего он там не увидел, тем более, что глаза застилало чем-то радужным. Инспектор снов вытер рукавом лицо и только тогда понял, откуда эти капли появились.
   Он плакал.
   Солнце клонилось к горизонту. Вечерние тени бесчинствовали в лесу. Гунлауг притомился и стал подумывать о ночлеге.
   Последние полчаса он занимался тем, что отбиваясь от стелепней и чертыхаясь, карабкался на очередную горушку.
   Усевшись посреди небольшой полянки, он накормил птицу-лоцмана. После этого инспектор снов нащупал у себя в памяти подходящий сон и попытался вытащить из него сигарету.
   Ни черта!
   Чувствуя как по спине побежали мурашки, Гунлауг попробовал снова и, когда ничего не получилось, с беспощадной ясностью понял, что проиграл.
   Оцепенев, он сидел и думал, что теперь знает, почему ни один инспектор снов не возвращался из погони. Потому что все они точно так же попадали в ловушку черного мага и теряли свою силу.
   Жесткий как жесть, кленовый лист дельтапланом медленно спланировал к земле, чтобы в конце концов, врезавшись в нее, несколько раз перевернуться и успокоиться до первого дождя, который смоет его в реку, и дальше — туда, где поднимается непроницаемый туман забвения.
   Этот лист стал словно бы последней точкой, уничтожившей надежду.
   Господи, умереть бы спокойно и без мучений.
   И вдруг Гунлауг понял, что теперь может делать все что угодно. И ничего не бояться. Хотя бы потому, что он уже почти мертв. Не важно, что он двигается, думает и дышит. На самом деле он может считать себя покойником, поскольку не в состоянии изменить ничего.
   Осознав это, Гунлауг почувствовал облегчение и даже хмыкнул: оказывается, потеряв все, он получил кое-что взамен. Пусть гораздо меньше чем имел, но все же…
   Гунлауг засмеялся.
   Он увидел себя как бы со стороны и услышал свой смех, хриплый, полубезумный… И все никак не мог остановиться, изо всех сил колотя ладонями по коленям, мотая головой из стороны в сторону и широко разевая рот.
   Окончательно обессилев, он все же перестал смеяться, и некоторое время лежал, молча, глядя в быстро темнеющее небо. А потом уснул, быстро, почти мгновенно.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

   Гунлауг открыл глаза и утонул в голубизне утреннего неба.
   Под сердцем странно и сладко сосало. Он даже было подумал, что снова оказался в мире своих снов. Ему хотелось чтобы над его головой снова светили разноцветные солнца и крапчатые луны. Ему хотелось чтобы его щеки снова гладили перламутровые, словно раковины, рассветы и спокойные, мудрые закаты. И тогда он пройдет через исковерканные миры плохого настроения и легкие, безмятежные миры душевного покоя, туманные миры юношеских грез и пурпурные — мучений совести. А потом, когда устанет, он присядет на холме лучшего из своих снов, раздумывая о смысле жизни, тщете всего сущего и будет слушать грустные песни бессмертных фениксов. Настанет ночь, он спустится в долину и разведет костер. Сон пошлет ему выходящих из тумана коней. Они будут смотреть на Гунлауга дикими испуганными глазами и, всхрапнув, уйдут обратно, в белесую пелену. Русалки будут плескаться в воде, зазывая его своим звонким смехом. И где-то за холмами чуть слышно запоет малиновка…
   Наваждение исчезло, и Гунлауг понял, что лежит на самой обыкновенной поляне в самом реальном из миров.
   Птица-лоцман сидела на ветке ближайшего дерева, чуть заметно покачивая хвостиком и гордо подняв кругленькую головку с пушистым хохолком.
   — Ничего, старуха, — сказал Гунлауг. — Скоро все кончится…
   Птица-лоцман тяжело поднялась с ветки и, сделав над его головой круг, стала подниматься вверх. Вот она увидела птицу черного мага и, снизившись, полетела, указывая направление. Гунлауг пошел следом.
   Курить хотелось смертельно.
   Полянка кончилась, он шагнул в лес и внезапно, нос к носу, столкнулся с сыном змеи.
   Он был стар, об этом говорили поросшие зеленью бляшки на морде, глубоко сидевший в глазнице третий глаз, внимательный и настороженный.
   Увидев Гунлауга сын змеи остановился и зашипел. Его правая рука ухватилась за рукоятку висевшей на поясе длинной шпаги.
   Гунлауг тоже остановился и стал ждать, что будет дальше. К мечу он даже не притронулся.
   — С-с-с-сс… — Сын змеи выпустил через носовое отверстие воздух. Инспектор снов. Я узнал тебя, ты — Гунлауг.
   Усмешка скользнула в уголке пасти. Мелькнули острые, кривые зубы.
   — Да, ты угадал. Так что же не нападешь? — спокойно спросил Гунлауг. — Или испугался? Ты — доблестный рыцарь холодных пещер и удара из-за угла!
   — Страх мне неведом. Но трогать тебя я не буду. Ты — добыча того, кто сильнее меня. Иди, иди, он тебя ждет…
   — Где?
   — Там, где ты этого меньше всего ожидаешь.
   — Он меня убьет?
   Сын Змеи иронически посмотрел на Гунлауга и ничего не ответил.
   — Ну хорошо, — сказал тот. — А как он выглядит?
   — Ты его узнаешь, — и повернулся чтобы уйти.
   — Подожди.
   — Ну? — угрюмо глянул на него Сын змеи.
   — Я давно хотел поговорить с тобой. Почему ваше племя считает людей своими врагами?
   Вместо ответа Сын змеи процитировал:
   — "И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее: оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту…"
   — Откуда? — удивился Гунлауг. — Ведь эту книгу я читал в одном из своих снов. Каким образом ты добрался до нее?
   Сын змеи опустился на корточки, сделав знак Гунлаугу поступить так же. Потом, когда инспектор снов уселся поудобнее, он отогнул одну из роговых пластинок у себя на ноге и достал из-за нее две сигареты. Помедлив секунду, Гунлауг сигарету все же взял. Чиркнув спичкой все по той же пластинке, Сын змеи затянулся ароматным дымом и, выпустив его через ноздри, сказал:
   — А почему ты считаешь, что никто не имеет права бывать в твоих снах? Впрочем, мы делали это очень осторожно и незаметно, стараясь, чтобы ты ни о чем не догадывался.
   — Но зачем?
   — Ну хотя бы затем, что любопытны.
   — Погоди, тогда получается, что некоторые из вас умеют путешествовать по снам?
   Сын Змеи кивнул.
   — Для того, чтобы попасть в мир снов мы используем особые снадобья, которые известны только нашему племени. Надеюсь, ты не забыл, что в этом мире нет никого, кто знает травы лучше нас?
   — А на людей ваши травы действуют? — спросил Гунлауг, с наслаждением вдыхая дым.
   — Да. — Сын змеи ехидно улыбнулся. В этот момент он походил на охотника, который видит, как в один из расставленных им силков вот-вот должна попасть добыча.
   Рука у Гунлауга дрогнула. Невесомое облачко сигаретного пепла унеслось прочь. Очень спокойно, инспектор снов спросил:
   — Можно ли купить, выменять это снадобье?
   Стеклянный заяц выскочил из-за кустов и, чутко поводя прозрачными, едва темневшими к концам ушами, от удивления подпрыгнул: чтобы человек и Сын змеи сидели рядом и разговаривали!… Стеклянный заяц высоко подпрыгнул и кинулся наутек.
   Сын змеи молчал. Сигарета дымилась в его четырехпалой руке.
   — Ну и как? — не выдержал Гунлауг.
   — Нет.
   Инспектор снов вздохнул почти с облегчением.
   — Ты меня не понял, — неожиданно мягко сказал Сын Змеи. — Я сказал "нет", потому что снадобья тебе не нужны. Ты можешь победить черного мага и без них.
   — Как?
   Сын змеи выкинул окурок и встал.
   — Мне пора.
   Ветки кустов скрыли его горбатую фигуру, а Гунлауг еще сидел, думал и вдруг вскочил, затоптал сигарету, ударил кулаком по стволу дерева:
   — Как же победить этого чертова мага?

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

   К вечеру Гунлауг определил по солнцу, что маг изменил направление движения, и очень этому обрадовался. Второй город оставался в стороне. Теперь перед ним был только огромный лес, который кончался на границах владений ледяных гномов.
   Инспектор снов уже вторые сутки ничего не ел. Ягоды и грибы попадались редко и не насыщали. С водой было проще, поскольку встречались неприметные, струящиеся по дну сырых логов ручейки.
   Он привалился спиной к сосне и устало закрыл глаза. От голода кружилась голова. Эх, сейчас бы кусочек дичины на вертеле, а к нему стакан прохладного кисленького винца и вареной рассыпчатой картошки…
   Гунлауг посмотрел вверх. Черная птица по-прежнему кружила в полукилометре впереди, словно ждала, когда он отдохнет и отправится дальше.
   И он встал и отправился дальше.
   Вот таким образом: вниз по склону, цепляясь за кусты, осторожно ставя ноги, чтобы, не дай бог, не споткнуться.
   "Глупец. Неужели ты все еще надеешься?…"
   Он не посмел ответить себе на этот вопрос, постарался его сразу же забыть.

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

   …Гунлауг понял, что меч сломает его как картонную коробку, придавит к земле, придушит. Он прикинул расстояние до вершины холма, на который карабкался, и стиснул зубы. Ну, ничего. Шаг, еще шаг, вот так рукой, вот сюда ногу…
   Все же он взобрался на эту вершину и меч не бросил.
   Упал, некоторое время лежал неподвижно, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Потом он осторожно освободился от меча и попытался сесть. Когда это удалось — Инспектор почувствовал радость. Он посмотрел направо и увидел птицу-лоцмана. Ей было худо. Наверное, не лучше чем ему самому. Лежала она на боку, дышала очень тяжело, и белая пленка наползала на ее глаза.
   А вверху…
   Словно поддразнивая, парила черная птица. Еще выше было жаркое безжалостное солнце и, приглядевшись, мастер снов увидел, как на секунду мелькнул в воздухе серебряный крючок солнечного рыбака и, конечно же, упал, не зацепившись…
   Гунлауг покачал головой. Ну и упорный же этот солнечный рыбак!
   Он знал, что на этот раз не встанет. Все, хватит. Он будет лежать на этом холме. Здесь так хорошо. И смерть здесь приятнее, чем… Он будет лежать, лежать… Ничто не заставит его идти дальше. Если этому черному магу так хочется — пусть приходит сюда сам. Дудки…
   Он так решил. Да, он останется здесь.
   И все же Гунлауг встал.
   Его качало из стороны в сторону, но несмотря на это, он двинулся вперед и начал спускаться с холма. Птица-лоцман судорожно вцепилась в его плечо коготками, запрокинула клюв. Правда, Гунлауг знал, что она умрет только тогда, когда умрет он.
   Потом инспектор снов вспомнил, что забыл свой меч на вершине холма. Однако ноги его несли вперед и вернуться за мечом не было сил. В конце концов, у него есть еще нож. Тоже оружие.
   Мир качался, сознание меркло и вновь выныривало из небытия. Он давно уже не следил за черной птицей, не знал куда шел. Он двигался, и этого было достаточно.
   Возможно, Гунлауг давно уже ходил по кругу.
   Глаза заволокло красной мглой. Она сменилась серебристой звездной летящей дымкой. Гунлауг очнулся, потому что упал, ударился о землю и увидел перед самым носом большой спелое яблоко.
   Мираж!
   Протянув руку, Гунлауг схватил это яблоко. Он лежал на боку и рассматривал его, поражаясь какое же оно красивое, потом опомнился и, нежно прижав губы к тугой кожуре, осторожно надкусил.
   Яблочный сок…
   Боже мой, откуда в этом лесу взялась настоящая, всамделишная яблоня?
   Неважно! Он ел. Ел, ел. Остановился Гунлауг почувствовав только смертельную тяжесть в животе.
   Его вырвало.
   Он отполз в сторону, хотел что-то обдумать, но на это уже не хватило сил, поскольку солнце клонилось к горизонту…

ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ

   Проснувшись, Гунлауг тотчас побежал к ручейку у яблони и с удовольствием умывшись, огляделся.
   Поляна была странная — вся изрытая, в ямках, как лицо в оспинах.
   Позавтракав яблоками, Гунлауг ожил. Теперь он чувствовал себя хорошо.
   Из кустов вышел худощавый старичок с седой бородкой, в черном плаще. Приятно улыбаясь, он приблизился.
   Гунлауг положил руку на нож.
   — Чем обязан? — почему-то охрипшим голосом спросил он.
   — Чем? — удивился старичок и, коротко засмеявшись, пожал плечами.
   Неподалеку на большом камне сидела птица-лоцман. А рядом с ней была другая, гораздо крупнее, с загнутым, как у беркута, клювом. Черная.
   Гунлауг рванул лезвие из ножен.
   — Тише, тише, — холодно усмехнулся старичок, и с кончиков его пальцев сорвалась ослепительная молния, опалив траву у ног инспектора. — Честно сказать, я даже не подозревал, что инспекторы снов так слабы. Не почуять простейшего проклятия! Я был сильно удивлен, когда ты попался. Впрочем, о чем говорить? По закону погони, проигравший должен просить пощады. Могу оставить тебя в живых, но на определенных условиях. Ты догадываешься?
   Гунлауг молчал.
   — Вместо своих сиропных снов ты будешь делать мне настоящие кошмары. Я знаю, у тебя получится.
   — Это серьезное предложение. — Инспектор снов облизал пересохшие губы.
   И вдруг он понял, что если нападать на черного мага, то сейчас. Но стоило ему шевельнуться, как молния вновь обожгла траву у его ног.
   — Ишь, какой прыткий, — засмеялся маг, и его редкая бороденка затряслась. — Мелкота! Когда ножом действует мастер, ты замечаешь это только тогда, когда он уже торчит у тебя в горле.
   Маг радостно потер худые, покрытые белыми старческими пятнами руки.
   — Ну, мое предложение остается в силе. Вопросы есть?
   — Есть. Зачем же тогда?… Не проще ли было убить меня прямо перед пещерой?
   Он взглянул вверх, увидел как возле самого солнца мелькнул крючок солнечного рыбака. Прикинув куда он упадет, Гунлауг едва заметно вздрогнул.
   — Приди я к пещере — ты бы кинулся в драку, — хитро прищурился черный маг. — Последствия представить легко. Зачем же переводить ценный материал? А так — побегал за мной, подумал… Ну, что скажешь? Да? Нет?
   Гунлауг молчал.
   — Понятно, — медленно произнес черный маг. — Тогда…
   Вдруг лицо его исказилось. Взглянув вверх, маг увидел падающий на него крючок солнечного рыбака и вскинул руку. Молния отшвырнула крючок метров на двадцать в сторону, он вонзился в землю и подпрыгнув, послушный рывку невидимой лески, исчез. Старик замешкался. Вот — шанс. Гунлауг метнул нож в черного мага. Серебристой рыбкой он пронесся по воздуху и вонзился в грудь противника.
   — Ну вот… давно бы… — пробормотал маг.
   Покачнувшись, он стал таять, исходя паром, как огромный кусок льда, но прежде чем исчезнуть окончательно, швырнул инспектору у лицо огненный шар. Пламя ударило Гунлауга, но не принесло с собой боли — только мгновенный жар.
   Падая на землю, инспектор услышал:
   — Бери! Теперь все твое…
   Инспектор снов вскочил на ноги и осмотрелся. От черного мага и его птицы не осталось ничего, кроме дымящегося плаща и двух кучек пепла.
   Неужели?…
   Победа! Виктория!
   К нему вернулась сила, вернулись сны. И одним магом стало меньше. А значит — черная стена, вот уже много лет стоявшая неподвижно, отодвинется, и в его родных местах станет меньше кошмаров.
   Он снова упал на землю и лежал, подставляя солнцу лицо, улыбаясь, ничего не видя. Однако, рано или поздно все кончается. Гунлауг открыл глаза.
   Над его головой кружилась птица-лоцман и одно крыло у нее было черное.
   Вскочив, Гунлауг стал ощупывать себя. Нет, он не превратился в старичка с бородкой. Вот только птица…
   И тогда инспектор снов понял все.
   Понял, почему никогда не возвращались из погони те, кто в нее отправлялся. Потому что перед смертью маг всегда успевал передать своему убийце, собственную черную душу.
   У Гунлауга сжалось сердце.
   Если он останется здесь, то превратится в черного мага и вернется обратно к черной стене. Он уже чувствовал ее силу. Сможет ли он устоять перед ее несокрушимой властью?
   Гунлаугу показалось, что в тишине поляны послышался издевательский смех.
   Инспектор снов выпрямился и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Конечно, он не мог увидеть город, но откуда-то знал, что все в нем стало по-прежнему.
   Птица-лоцман опустилась ему на плечо. Из ее глаз выкатились две прозрачные слезинки.
   — Ничего, ничего, — пробормотал Гунлауг.
   Он снова оглядел поляну. Понятно, откуда эти ямки. Маг сидел здесь и ждал Гунлауга, отбивая падавшие сверху крючки. Как известно черные маги притягивают к себе серебро. А Гунлауг в это время плутал по лесу, пытаясь догнать черную птицу, думая что маг от нее недалеко. А он вон где…
   Впрочем, какое это теперь имеет значение…
   Гунлауг посмотрел в другую сторону. Там, за лесами, лежала страна ледяных гномов. Теперь, когда внутри инспектора снов прорастала чернота, ему оставалось идти только туда.
   Да, пора.
   Работа есть работа. Он сражался с черным магом сталью, теперь пришло время сразиться с ним внутри себя. Именно поэтому ему нужно было уйти в страну ледяных гномов. Там текут холодные реки, стоят навечно замерзшие леса, там нет власти черной стены, там он даст бой притаившемуся внутри черному магу. И вернется. Обязательно. Чего бы это ему не стоило.
   Подобрав нож и сунув его в ножны, Гунлауг тронулся в путь.
   Его ждала страна ледяных гномов.
   Где-то там, позади, солнечный рыбак готовился забросить в небо свой серебряный крючок.