Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
САНАТОРИЙ СМЕРТИ
ЭЛЛЕРИ КУИН
Глава 1
При взгляде на прекрасную усадьбу в колониальном стиле, которая на протяжении целого века была гордостью Спьютен Дайвил, никто бы не подумал, что в ее стенах может разыграться трагедия. Наоборот, все здесь, кажется, так и дышало покоем, все было солидным и надежным – и небольшая площадь перед колоннадой у входа, и разбитый с размахом, ухоженный газон, и два могучих дуба перед домом, темная листва которых оттеняла белизну фасада, сверкающего на июльском солнце. Место, выбранное для дома, – на гребне холма, в окружении великолепного сада и зелени газонов, откуда открывался вид на луга, леса и еще дальше, на широкое русло Гудзона – говорило о склонности его первого хозяина к уединению. Все было бы просто прекрасно, если бы спокойную красоту усадьбы и ее окрестностей не портило новшество: на фасаде дома были приляпаны красные неоновые буквы, которые призваны были привлекать своим светом проезжающих мимо водителей:
«Храм здоровья Джона Брауна».
Означенный Джон Браун купил имение несколько лет назад, и считал, как видно, что реклама была для него важнее, чем слава человека с хорошим вкусом. Из его журналов, распространявшихся по всей стране, – «Совершенное тело», «Идеальные формы» и «Здоровое питание Брауна» – явствовало, что красота зависит исключительно от пропорций тела, а потому может быть приобретена только благодаря разработанному Брауном комплексу гимнастических упражнений и предписанной им диете. Глубокая вера Брауна в силу рекламы подвигла его поставить у входа в усадьбу статую – Джон Браун в натуральную величину, в спортивных брюках в обтяжку! Больше того. Он позаботился, чтобы его пышногрудая загорелая ассистентка, Корнелия Маллинз, проводила свои уроки гимнастики на свежем воздухе и исключительно на южной террасе дома, то есть там, где ее тоже могли наблюдать все, кто проезжает мимо. То, что ее ученики рекрутировались исключительно из числа мужчин с толстыми бумажниками и такими же толстыми животами, а также из числа дам, которые судорожно пытались избавиться от последствий чрезмерного увлечения пирожками и шоколадными конфетами, ничуть не портило впечатления – наоборот, даже подчеркивало ее красоту.
Однако вскоре интересы любопытствующей публики изменились – вместо того, чтобы развлекаться созерцанием гимнастических уроков, она принялась жадно глазеть сквозь решетку на виллу, ожидая очередных сенсаций. На дороге против дома останавливалась одна машина за другой, и пассажиры, высовываясь из окон, возбужденно указывали на санаторий Джона Брауна.
– Вон та комната на втором этаже! Как раз над тем местом, где стоит полицейский. Там и нашли труп! Какой-то юнец, широко раскрыв глаза, прошептал:
– Правда, жутко, а? Но уж мистер Квин то поймает убийцу.
Еще утром 23 июля все было как обычно. Мужская половина обитателей санатория продолжала спать, достаточно вкусив виски накануне вечером. Дамы вышли к завтраку и накладывали на свои тарелки горкой мармелад со шведского стола. Солнце вовсю светило на зеленые газоны и на бассейн, облицованный голубым кафелем. Лучи его пробивались сквозь листву огромных дубов и рисовали причудливые узоры на ослепительно белом фасаде дома. Один из этих лучей проник сквозь кованую железную решетку на окне второго этажа, упал на рентгеновский снимок, отразился от него и осветил хмурое лицо врача, который держал этот снимок в руках.
– Нет ни малейшего сомнения, доктор Роджерс, – сказал он сухо, протягивая снимок одному из своих двух коллег, которые стояли с ним в кабинете Джона Брауна. – Бесспорная злокачественная опухоль, которая прогрессирует. Метастазы уже проникли в сердце и легкие. Операция была бы просто убийством.
– Да, мой диагноз такой же, – сказал Джим Роджерс. – Просто я оказался в неловком положении, поймите. Я уже несколько лет работаю врачом здесь, в санатории. Когда Джон Браун пригласил меня, пришлось оставить практику. И теперь он не принимает меня всерьез. Как, впрочем, и всех окружающих его.
– Ах, так это вы пишете медицинские статьи в его журналах?
Роджерс кивнул.
– Да, а он подписывается под ними. Но речь сейчас не о том. Он просто не верит ни одному моему слову. Один бог знает, сколько я потратил трудов, убеждая его сходить на рентген. Видите ли, человеческое тело – его идеал. Он так и молится на него. Одна мысль, что он, возможно, заболел, повергает его в ужас. Браун – божество для самого себя. А его тело – воплощение этого божества. Я еще ни разу не видел человека, который бы столь отдавался страсти самолюбования.
Роджерс посмотрел вначале на доктора Гендерсона, а затем на человека с седой бородкой справа от него.
– Вы согласны с моими словами, Гартен? Доктор Гартен пожал плечами и улыбнулся.
– Мраморная статуя на террасе, пожалуй, подтверждает вашу правоту.
– Статуя? Скажете тоже! – Лицо Роджерса вытянулось. – Каменный идол! Вон, глядите, еще один такой же.
Он жестом пригласил обоих коллег пройти на другой конец комнаты.
Там, справа в стене, была ниша, а в нише – покрашенная в телесный цвет гипсовая фигура.
Доктор Гартен в задумчивости погладил бороду.
– Нельзя упрекать его за то, что он гордится своим телом. У него действительно фигура как у Гермеса.
– Он не доверяет скульпторам и велел сделать гипсовые слепки со своего тела, – раздраженно сказал Роджерс. – Это – копия мраморной статуи, которая стоит у входа.
– М-да, недолго осталось бедняге любоваться своим телом, – сказал Гендерсон и вернулся в кабинет. – Я думаю, что он не протянет больше шести недель.
– Как он воспримет такое известие? – задумчиво спросил Гартен. – Он хотя бы догадывается, что его ждет?
– В том-то и трагедия, – нахмурившись ответил Роджерс. – Его не обманешь, он слишком хорошо разбирается в медицине. Мне страшно даже подумать, что ему придется перенести. И при этом он до сих пор выглядит совершенно здоровым.
– И как же он отреагировал, когда вы ему сообщили диагноз?
– Он пришел в неистовство. Я с трудом уложил его в постель. Если вы, господа, подтвердите диагноз, он будет смотреть на вас как на личных врагов.
– Это мы сможем перенести, – философски заметил Гартен. – А вот что касается лечения… Конечно, можно продлить его жизнь на несколько дней, ну, на несколько недель, но…
Врач поколебался, а затем быстро закончил предложение:
– ..Но было бы милосерднее не слишком мучить его.
– Нам сейчас надо поговорить с ним? – спросил Гендерсон и кивнул в сторону закрытой двери спальни.
– Если вы не против, сделайте это без меня, – сказал Роджерс. – Я поговорю с ним после. Там его жена. Она в курсе. Я ее информировал.
«Храм здоровья Джона Брауна».
Означенный Джон Браун купил имение несколько лет назад, и считал, как видно, что реклама была для него важнее, чем слава человека с хорошим вкусом. Из его журналов, распространявшихся по всей стране, – «Совершенное тело», «Идеальные формы» и «Здоровое питание Брауна» – явствовало, что красота зависит исключительно от пропорций тела, а потому может быть приобретена только благодаря разработанному Брауном комплексу гимнастических упражнений и предписанной им диете. Глубокая вера Брауна в силу рекламы подвигла его поставить у входа в усадьбу статую – Джон Браун в натуральную величину, в спортивных брюках в обтяжку! Больше того. Он позаботился, чтобы его пышногрудая загорелая ассистентка, Корнелия Маллинз, проводила свои уроки гимнастики на свежем воздухе и исключительно на южной террасе дома, то есть там, где ее тоже могли наблюдать все, кто проезжает мимо. То, что ее ученики рекрутировались исключительно из числа мужчин с толстыми бумажниками и такими же толстыми животами, а также из числа дам, которые судорожно пытались избавиться от последствий чрезмерного увлечения пирожками и шоколадными конфетами, ничуть не портило впечатления – наоборот, даже подчеркивало ее красоту.
Однако вскоре интересы любопытствующей публики изменились – вместо того, чтобы развлекаться созерцанием гимнастических уроков, она принялась жадно глазеть сквозь решетку на виллу, ожидая очередных сенсаций. На дороге против дома останавливалась одна машина за другой, и пассажиры, высовываясь из окон, возбужденно указывали на санаторий Джона Брауна.
– Вон та комната на втором этаже! Как раз над тем местом, где стоит полицейский. Там и нашли труп! Какой-то юнец, широко раскрыв глаза, прошептал:
– Правда, жутко, а? Но уж мистер Квин то поймает убийцу.
Еще утром 23 июля все было как обычно. Мужская половина обитателей санатория продолжала спать, достаточно вкусив виски накануне вечером. Дамы вышли к завтраку и накладывали на свои тарелки горкой мармелад со шведского стола. Солнце вовсю светило на зеленые газоны и на бассейн, облицованный голубым кафелем. Лучи его пробивались сквозь листву огромных дубов и рисовали причудливые узоры на ослепительно белом фасаде дома. Один из этих лучей проник сквозь кованую железную решетку на окне второго этажа, упал на рентгеновский снимок, отразился от него и осветил хмурое лицо врача, который держал этот снимок в руках.
– Нет ни малейшего сомнения, доктор Роджерс, – сказал он сухо, протягивая снимок одному из своих двух коллег, которые стояли с ним в кабинете Джона Брауна. – Бесспорная злокачественная опухоль, которая прогрессирует. Метастазы уже проникли в сердце и легкие. Операция была бы просто убийством.
– Да, мой диагноз такой же, – сказал Джим Роджерс. – Просто я оказался в неловком положении, поймите. Я уже несколько лет работаю врачом здесь, в санатории. Когда Джон Браун пригласил меня, пришлось оставить практику. И теперь он не принимает меня всерьез. Как, впрочем, и всех окружающих его.
– Ах, так это вы пишете медицинские статьи в его журналах?
Роджерс кивнул.
– Да, а он подписывается под ними. Но речь сейчас не о том. Он просто не верит ни одному моему слову. Один бог знает, сколько я потратил трудов, убеждая его сходить на рентген. Видите ли, человеческое тело – его идеал. Он так и молится на него. Одна мысль, что он, возможно, заболел, повергает его в ужас. Браун – божество для самого себя. А его тело – воплощение этого божества. Я еще ни разу не видел человека, который бы столь отдавался страсти самолюбования.
Роджерс посмотрел вначале на доктора Гендерсона, а затем на человека с седой бородкой справа от него.
– Вы согласны с моими словами, Гартен? Доктор Гартен пожал плечами и улыбнулся.
– Мраморная статуя на террасе, пожалуй, подтверждает вашу правоту.
– Статуя? Скажете тоже! – Лицо Роджерса вытянулось. – Каменный идол! Вон, глядите, еще один такой же.
Он жестом пригласил обоих коллег пройти на другой конец комнаты.
Там, справа в стене, была ниша, а в нише – покрашенная в телесный цвет гипсовая фигура.
Доктор Гартен в задумчивости погладил бороду.
– Нельзя упрекать его за то, что он гордится своим телом. У него действительно фигура как у Гермеса.
– Он не доверяет скульпторам и велел сделать гипсовые слепки со своего тела, – раздраженно сказал Роджерс. – Это – копия мраморной статуи, которая стоит у входа.
– М-да, недолго осталось бедняге любоваться своим телом, – сказал Гендерсон и вернулся в кабинет. – Я думаю, что он не протянет больше шести недель.
– Как он воспримет такое известие? – задумчиво спросил Гартен. – Он хотя бы догадывается, что его ждет?
– В том-то и трагедия, – нахмурившись ответил Роджерс. – Его не обманешь, он слишком хорошо разбирается в медицине. Мне страшно даже подумать, что ему придется перенести. И при этом он до сих пор выглядит совершенно здоровым.
– И как же он отреагировал, когда вы ему сообщили диагноз?
– Он пришел в неистовство. Я с трудом уложил его в постель. Если вы, господа, подтвердите диагноз, он будет смотреть на вас как на личных врагов.
– Это мы сможем перенести, – философски заметил Гартен. – А вот что касается лечения… Конечно, можно продлить его жизнь на несколько дней, ну, на несколько недель, но…
Врач поколебался, а затем быстро закончил предложение:
– ..Но было бы милосерднее не слишком мучить его.
– Нам сейчас надо поговорить с ним? – спросил Гендерсон и кивнул в сторону закрытой двери спальни.
– Если вы не против, сделайте это без меня, – сказал Роджерс. – Я поговорю с ним после. Там его жена. Она в курсе. Я ее информировал.
Глава 2
Гендерсон кивнул и пошел в спальню. Его коллега двинулся за ним. Несколько секунд спустя они исчезли за дверью.
Джим Роджерс подпер руками подбородок и хмуро уставился на рентгеновский снимок, который положил на письменный стол Джона Брауна. Если бы он тогда, десять лет назад, не оставил научную работу, сегодня, в свои тридцать с небольшим, он мог бы сделать себе имя. Но он принял предложение Брауна и стал санаторным врачом в «Храме здоровья», где ум его практически остался невостребованным. Воображаемые болезни тучных клиентов его интересовали мало, а бесконечные статьи, которые приходилось писать для журналов Брауна, давно наскучили. Он, правда, старался писать их на должном уровне, с научной строгостью и точностью, но они все равно были предназначены для массы закормленных, ленивых и изнеженных людей, а не для коллег по профессии.
У доктора Роджерса был высокий лоб, темные глаза и слегка заостренный подбородок, который друзья считали чувственным, а недруги – свидетельствующим о слабоволии. Вначале ему казалось, что он вот-вот бросит работу в «Храме здоровья» и снова вернется в науку, но потом в нем возобладал фаталист и приспособленец. Он остался в санатории, по-прежнему писал скучные статьи, слушал излияния пациентов и пил больше, чем следовало бы.
Вдруг Джим так резко отодвинул от себя рентгеновский снимок, как будто тот опротивел ему, и беспокойно обвел взглядом кабинет. Кабинет, как, впрочем, и все, к чему имел отношение Браун, казался напыщенным и рассчитанным на внешний эффект, как декорация. Здесь стоял огромный, сразу бросающийся в глаза письменный стол с пресс-папье, массивной чернильницей из агата, рядом с которой под острым углом торчала зеленая ручка, закрепленная в специальной подставке. Перед чернильницей, лежало шесть журналов – ровно, как по шнурку, и строго параллельно. Да теперь вот еще – рентгеновский снимок. Ковер на полу, под ногами у Джима, был мягким и толстым. У стен, на половину их высоты, стояли стеллажи для книг, уставленные внушительными ценными томами, к которым Браун не прикасался с того дня, когда он купил всю эту библиотеку целиком у одного из своих клиентов; над стеллажами висели картины, изображающие греческих богов и богинь. Темно-коричневые бархатные шторы в сочетании с велюровой обивкой кресел и дивана усиливали гнетущее впечатление.
Джим подошел к нише в стене и повернул выключатель. Зажглись мощные лампы, и статуя Джона Брауна предстала перед ним, купаясь в электрическом свете. Джим с некоторой неприязнью посмотрел на мускулистые руки, мощный затылок, широкую грудь и прекрасной формы ноги. Он выключил свет и вернулся за письменный стол. Стоя за ним, он не сводил взгляда с двери в спальню и продолжал стоять в этой позе до тех пор, пока Гендерсон и Гартен не появились, наконец, снова, тихо затворив за собой дверь.
– Вот и все, – сказал доктор Гартен. – Мне остается только сказать, что мужество этого человека оставляет более сильное впечатление, чем его манеры.
– И не мудрено, раз он считает нас троих в какой-то степени повинными в его болезни, – заметил доктор Гендерсон. Он помолчал, пожал плечами и подал Джиму руку.
– С таким пациентом я вам не завидую, – сказал он, улыбаясь.
– Благодарю вас за визит, – сказал им Джим и распрощался с обоими. – Я сделаю все, чтобы отвлечь его от мыслей о болезни.
– Это, пожалуй, единственное, что вам остается, – ответил Гартен, идя к выходу вслед за Гендерсоном. – Да. Ну, всего вам хорошего.
Джим подождал, пока машина с коллегами отъедет от дома, затем решительно подошел к двери в спальню. Твердо взялся за ручку и вошел.
Джон Браун, голова которого покоилась на подушке, встретил Роджерса долгим взглядом. Рядом с кроватью сидела его жена, незаметное создание лет пятидесяти. Она поглядела на Роджерса глазами, полными слез.
– О, Джим, – всхлипнула она.
– Вон! – фыркнул в гневе Браун. – Вон отсюда, Роджерс. Вы принесли уже достаточно бед. Поскольку я практически уже мертв, ваши услуги больше мне не требуются. Я увольняю вас.
– Мистер Браун, вам нельзя волноваться, волнение гибельно для вас.
– Вон, я сказал!
– Я хочу сообщить вам нечто очень важное, мистер Браун…
Браун указал на дверь:
– Вон отсюда!
Капля пота выступила у него на лбу, скатилась по щеке и, блеснув, исчезла в уголке рта.
Роджерс, поджав губы, повернулся и вышел из комнаты.
– Ах, Джон! – Миссис Браун закрыла лицо руками и безудержно зарыдала. – Так нельзя.
– Прекрати выть! – резко бросил Браун. – Ты этим ничего не изменишь. Мне объявлен смертный приговор, но не воображай, что Джон Браун – трус. Сейчас не время причитать, сейчас пора действовать.
– Что ты имеешь в виду, Джон? – робко спросила она и вытерла слезы крохотным платочком. – Ты, верно, хочешь, чтобы я разыскала Барбару?
Он дернулся, будто от удара. Его налитые кровью глаза гневно сверкнули.
– Барбару! – крикнул он хрипло. – Отстань от меня с Барбарой! Я не желаю ни видеть ее, ни слышать о ней. Она для меня просто не существует – поняла?
– Но, Джон, ведь это твоя родная дочь, твой единственный ребенок, – прошептала миссис Браун. – Невозможно же так. Мы должны разыскать ее. Она должна вернуться.
– Чушь! С тех пор, как Барбара покинула этот дом, она прекратила быть моей дочерью. Она знала, что делает, пусть теперь расхлебывает.
– Но, Джон, ведь это ты, в сущности, толкнул ее на этот шаг, – осмелилась возразить миссис Браун.
– Я ее на это толкнул? Да я только запретил ей выходить замуж за этого шарлатана Роджерса, знахаря и костолома! Я только сказал ей – брось этого пьяницу, ему нужно только твое наследство. И ты называешь это – выгнать из дому?
– Но, Джон, ты же сам ввел его в дом. Ты же сам говорил, что он – многообещающий молодой человек, который очень ценен для тебя…
– Что касается его работы, то он справляется со своими обязанностями, иначе я давно вышвырнул бы его в сточную канаву, где ему, собственно, и место. Но при чем здесь это? Если Барбара оказалась такой дурой, что втюрилась в это ничтожество, при чем здесь я? Почему я должен отвечать за все – только потому, что взял его на работу? Лидия, одумайся, что ты говоришь!
Браун откинулся на подушки.
– Хватит меня упрекать, – сказал он, немного смягчившись. – Хотя бы сейчас… Затем помолчал и добавил:
– Смерти я не боюсь. Я верил в здоровье тела – это была моя жизнь и моя религия. Сейчас это уже все в прошлом – и жизнь, и вера. Бог показал мне, что я позволил увлечь себя ложью. Бесполезной и ничего не стоящей ложью.
Миссис Браун снова начала всхлипывать. Муж обнял ее за плечи и стал поглаживать, успокаивая.
– А сейчас оставь меня одного, милая моя. Мне надо о многом подумать. Иди сейчас. Иди.
Он сел на край кровати и уставился на ковер под ногами.
Она увидела, что муж, как это уже частенько бывало, в мыслях своих далек и от нее, и от Барбары. Он ушел в себя и снова думает о каких-то своих проблемах, в которые никогда не посвящал ее. На нее нахлынула волна одиночества.
Миссис Браун поднялась и торопливо, не оглянувшись на мужа, вышла из комнаты.
– У меня есть, кстати, ваша последняя книга – как насчет того, чтобы надписать ее?
Сержант Велье, здоровенный парень с длинными руками и ногами, с грудью гориллы, поглядел на Эллери Квина, который удобно расположился в сержантовом кресле.
– Кто там сидит у отца? – спросил Эллери Квин, не отвечая на просьбу сержанта, и кивнул на дверь, застекленную матовым стеклом, черными буквами по которому было выведено: «Инспектор Ричард Квин».
– Одна мышка, – ответил Велье. – Такая маленькая-маленькая.
Эллери задумчиво поглядел на широкое мужественное лицо Велье.
– Mus musculus[1]? – осведомился он.
– Что еще за «мус»? – переспросил Велье. – Нет, такая небольшая, похожая на мышку дама в годах. Вы надпишете мне книгу?
– Как ее зовут?
– Что? Ах, да… Миссис Браун.
Сержант Велье выдвинул ящик своего письменного стола, достал оттуда книгу в темно-зеленом льняном переплете, на котором красовалось название «Новейшие приключения Эллери Квина».
Эллери Квин полистал ее.
– Интересно узнать, как она к вам попала.
– Как это – как? Купил в магазине у Брентано, – сказал сержант, отвинчивая колпачок авторучки.
– А где суперобложка?
– Выбросил. Впрочем, к чему эти расспросы? Лучше подпишите. Вот здесь.
– Странное дело, – проговорил Эллери. – Страницы сброшюрованы неровно, некоторые даже не разрезаны. Первые экземпляры часто выходят такими, и издательство рассылает их обычно как пробные, без суперобложек, в том числе – автору. Естественно, в продажу в таком виде они не поступают.
– Я не понимаю, куда вы клоните, – отвечал на это Велье. – Я не разбираюсь в таких вещах.
– Мне почему-то вспомнилось, что мой пробный экземпляр куда-то пропал.
На лице сержанта отразилась оскорбленная невинность.
– Уж не намекаете ли вы, что… Но Эллери вдруг резко сменил тему.
– Погоди-ка, а какая это миссис Браун там сидит? – спросил он и указал большим пальцем на дверь отцовского кабинета за спиной.
– Супруга Джона Брауна.
– Жена этого деятеля, который занимается физической культурой?
– Совершенно верно. – Велье все еще протягивал Эллери авторучку.
– Велье, мне нужен новый замысел для детектива – и срочно. Мой издатель… Вот что. У меня есть предложение к вам…
– Обычное? – нахмурился Велье.
– Верно.
Сержант поколебался с минуту.
– Ну, хорошо, – сказал он и пожал плечами, массивными, как у Геркулеса. – Но смотрите, чтобы ваш отец вас не засек!
Эллери взял авторучку и открыл первую страницу книги, в то же время перегибаясь через стол и включая переговорное устройство, соединенное с кабинетом отца. Пока он писал «С наилучшими пожеланиями Велье от Эллери», из селектора раздавался жалобный писк посетительницы:
– Зовут ее Барбарой, инспектор Квин. Два месяца назад она ушла из дома.., два месяца и шесть дней, семнадцатого мая.
– А почему?
Эллери узнал голос отца, отметив, что на службе он сильно отличается от домашнего. Дома отец говорил в нос, иронизируя и подтрунивая над домочадцами.
– Я ведь уже объясняла вам. Мистер Браун всегда держал ее в строгости. Он… Он немного самодур, а она – девушка современная. Я…
– Да, да, это я понял. Но каков был непосредственный повод? Я имею в виду – почему она ушла именно семнадцатого мая, а не шестнадцатого, скажем, или не двадцатого?
После некоторого колебания миссис Браун ответила:
– Потому что моя, дочь в этот день сообщила ему, что хочет выйти замуж за доктора Роджерса.
– Вот, значит, как. А почему тогда мистер Браун не выставил доктора, вместо того, чтобы терять дочь?
– Он не мог сделать этого, инспектор. Мой муж, если можно так выразиться, делал ставку на доктора как на специалиста. Он был просто незаменим для санатория.
– Ах, вот как… – Чувствовалось, что ответ не слишком убедил инспектора.
Велье наклонился к Эллери и прошептал:
– Прошу вас, выключите эту штуку. Если он узнает, нам не поздоровится!
Эллери только отмахнулся.
– Вы привезли с собой фото дочери, миссис Браун?
– У меня, на беду, больше нет ни одной ее карточки. Муж велел уничтожить все, что напоминало ему о дочери – даже все ее платья.
Голос миссис Браун стал тише.
– Он не оставил ни одной фотокарточки.
– Может, вы знаете адрес фотографа, у которого она снималась?
– Не могу вспомнить…
– А список вещей, которые она взяла с собой, вы сделали полный?
На какое-то время в кабинете воцарилась тишина – видимо, миссис Браун просто кивнула в ответ, а отец принялся перечитывать список. Эллери стал черкать на листке, воспользовавшись паузой. «Глава I. Исчезла наследница. Обзор семейной жизни в «Храме здоровья»! Псевдомедицинская атмосфера и лица, склонные к ипохондрии. Примечание: ни одного фото исчезнувшей, но есть подробный словесный портрет. Далее…»
Голос отца, снова раздавшийся из селектора, заставил его прекратить записи.
– Проверим еще разок приметы девушки. Итак, возраст 21 год. Рост – 1 м 65 см. Вес – 53 кг. Каштановые, вьющиеся волосы. Низкий, грудной голос. Здоровый цвет лица. Симпатичная. Хм. Да, не так уж много, миссис Браун, но мы сделаем все, что сможем.
– И позаботьтесь, ради бога, о том, чтобы мой муж ни в коем случае не узнал, что я обращалась к вам. Ладно, инспектор? Как я уже говорила, он…
Голос ее стал тише, и ничего нельзя было разобрать.
– Он…
Поскольку беседа явно подошла к концу, Эллери выключил переговорное устройство, схватил шляпу и распахнул дверь в коридор, где обычно ждали посетители.
– Спасибо за сюжет, – бросил он на ходу и усмехнулся. – У меня теперь есть готовая первая глава.
Когда инспектор Квин через несколько минут вышел в коридор, сын его сидел на стуле в прихожей, сдвинув на затылок шляпу, и читал газету настолько углубленно, что даже не сразу заметил отца, провожавшего к выходу даму.
Инспектор, раскрыв перед ней дверь и попрощавшись, подошел к сыну.
– Вот так да! Что это привело тебя к нам в управление? Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь?
Инспектор Квин был невысоким человеком с быстрыми движениями, которые делали его чем-то похожим на птицу. Сержант Велье однажды сказал Эллери:
– Ваш отец напоминает птицу лысуху, но при этом чертовски быстр. Ему, конечно, изрядно досталось в жизни, но скажу тебе, парень, он раздал в ответ минимум в два раза больше плюх!
То, что сержант почитал своего шефа, было известно всем на Центр-стрит. И при этом нельзя было представить себе большей противоположности: маленький, изысканный, но необычайно подвижный человек с седой бородкой клинышком и безгранично преданный ему великан-сержант.
– Привет, папа!
Эллери зевнул, встал и бросил газету на стул.
– Да, у меня тут была к тебе одна просьба, но все уже уладилось само собой. Он поглядел на часы.
– О, мне, оказывается, давно пора бежать. И он ретировался столь стремительно, что отец не успел даже слова сказать в ответ.
Инспектор почесал в затылке и повернулся к сержанту Велье.
– Эл – хитрый парень, – сказал он, ухмыляясь. – Думает, что способен провести своего старика! Мне непонятно одно – что ему нужно от миссис Браун?
Выбежав в холл, Эллери успел заметить, как миссис Браун вошла в лифт. Он бросился вниз по лестнице и догнал ее в тот миг, когда шофер в униформе помогал ей сесть в шикарный лимузин. Эллери снял шляпу и заглянул в окно машины, пользуясь тем, что стекло было опущено.
– О, миссис Браун! – запыхавшись, сказал он. – Мой отец, инспектор Квин, забыл задать вам еще один вопрос.
– Значит, вы, видимо, мистер Эллери Квин? – сказала она. – Очень рада с вами познакомиться, искренне рада. Что же еще хотел узнать ваш отец, мистер Квин?
– Доктор Роджерс ведь все еще живет в «Храме здоровья»? Или нет?
– Конечно. Я же сказала ему.
Она немного растерянно посмотрела на Эллери.
– Разумеется, разумеется, – быстро сказал Эллери. – Отец только хотел знать, есть ли у него еще частная практика? Больные вне санатория?
– Нет, мистер Квин. На это у него просто не хватило бы времени. Вы тоже займетесь этим делом? Я имею в виду – будете лично участвовать в поисках? Сделайте одолжение. Мне было бы намного спокойнее.
Эллери, казалось, раздумывает.
– Знаете, миссис Браун, поживем – увидим.
И сделал шоферу знак трогаться.
На глазах у миссис Браун выступили слезы, когда она кивнула ему на прощание. Затем она откинулась на спинку сиденья, и машина поехала.
Мистер Квин долго смотрел ей вслед.
Джим Роджерс подпер руками подбородок и хмуро уставился на рентгеновский снимок, который положил на письменный стол Джона Брауна. Если бы он тогда, десять лет назад, не оставил научную работу, сегодня, в свои тридцать с небольшим, он мог бы сделать себе имя. Но он принял предложение Брауна и стал санаторным врачом в «Храме здоровья», где ум его практически остался невостребованным. Воображаемые болезни тучных клиентов его интересовали мало, а бесконечные статьи, которые приходилось писать для журналов Брауна, давно наскучили. Он, правда, старался писать их на должном уровне, с научной строгостью и точностью, но они все равно были предназначены для массы закормленных, ленивых и изнеженных людей, а не для коллег по профессии.
У доктора Роджерса был высокий лоб, темные глаза и слегка заостренный подбородок, который друзья считали чувственным, а недруги – свидетельствующим о слабоволии. Вначале ему казалось, что он вот-вот бросит работу в «Храме здоровья» и снова вернется в науку, но потом в нем возобладал фаталист и приспособленец. Он остался в санатории, по-прежнему писал скучные статьи, слушал излияния пациентов и пил больше, чем следовало бы.
Вдруг Джим так резко отодвинул от себя рентгеновский снимок, как будто тот опротивел ему, и беспокойно обвел взглядом кабинет. Кабинет, как, впрочем, и все, к чему имел отношение Браун, казался напыщенным и рассчитанным на внешний эффект, как декорация. Здесь стоял огромный, сразу бросающийся в глаза письменный стол с пресс-папье, массивной чернильницей из агата, рядом с которой под острым углом торчала зеленая ручка, закрепленная в специальной подставке. Перед чернильницей, лежало шесть журналов – ровно, как по шнурку, и строго параллельно. Да теперь вот еще – рентгеновский снимок. Ковер на полу, под ногами у Джима, был мягким и толстым. У стен, на половину их высоты, стояли стеллажи для книг, уставленные внушительными ценными томами, к которым Браун не прикасался с того дня, когда он купил всю эту библиотеку целиком у одного из своих клиентов; над стеллажами висели картины, изображающие греческих богов и богинь. Темно-коричневые бархатные шторы в сочетании с велюровой обивкой кресел и дивана усиливали гнетущее впечатление.
Джим подошел к нише в стене и повернул выключатель. Зажглись мощные лампы, и статуя Джона Брауна предстала перед ним, купаясь в электрическом свете. Джим с некоторой неприязнью посмотрел на мускулистые руки, мощный затылок, широкую грудь и прекрасной формы ноги. Он выключил свет и вернулся за письменный стол. Стоя за ним, он не сводил взгляда с двери в спальню и продолжал стоять в этой позе до тех пор, пока Гендерсон и Гартен не появились, наконец, снова, тихо затворив за собой дверь.
– Вот и все, – сказал доктор Гартен. – Мне остается только сказать, что мужество этого человека оставляет более сильное впечатление, чем его манеры.
– И не мудрено, раз он считает нас троих в какой-то степени повинными в его болезни, – заметил доктор Гендерсон. Он помолчал, пожал плечами и подал Джиму руку.
– С таким пациентом я вам не завидую, – сказал он, улыбаясь.
– Благодарю вас за визит, – сказал им Джим и распрощался с обоими. – Я сделаю все, чтобы отвлечь его от мыслей о болезни.
– Это, пожалуй, единственное, что вам остается, – ответил Гартен, идя к выходу вслед за Гендерсоном. – Да. Ну, всего вам хорошего.
Джим подождал, пока машина с коллегами отъедет от дома, затем решительно подошел к двери в спальню. Твердо взялся за ручку и вошел.
Джон Браун, голова которого покоилась на подушке, встретил Роджерса долгим взглядом. Рядом с кроватью сидела его жена, незаметное создание лет пятидесяти. Она поглядела на Роджерса глазами, полными слез.
– О, Джим, – всхлипнула она.
– Вон! – фыркнул в гневе Браун. – Вон отсюда, Роджерс. Вы принесли уже достаточно бед. Поскольку я практически уже мертв, ваши услуги больше мне не требуются. Я увольняю вас.
– Мистер Браун, вам нельзя волноваться, волнение гибельно для вас.
– Вон, я сказал!
– Я хочу сообщить вам нечто очень важное, мистер Браун…
Браун указал на дверь:
– Вон отсюда!
Капля пота выступила у него на лбу, скатилась по щеке и, блеснув, исчезла в уголке рта.
Роджерс, поджав губы, повернулся и вышел из комнаты.
– Ах, Джон! – Миссис Браун закрыла лицо руками и безудержно зарыдала. – Так нельзя.
– Прекрати выть! – резко бросил Браун. – Ты этим ничего не изменишь. Мне объявлен смертный приговор, но не воображай, что Джон Браун – трус. Сейчас не время причитать, сейчас пора действовать.
– Что ты имеешь в виду, Джон? – робко спросила она и вытерла слезы крохотным платочком. – Ты, верно, хочешь, чтобы я разыскала Барбару?
Он дернулся, будто от удара. Его налитые кровью глаза гневно сверкнули.
– Барбару! – крикнул он хрипло. – Отстань от меня с Барбарой! Я не желаю ни видеть ее, ни слышать о ней. Она для меня просто не существует – поняла?
– Но, Джон, ведь это твоя родная дочь, твой единственный ребенок, – прошептала миссис Браун. – Невозможно же так. Мы должны разыскать ее. Она должна вернуться.
– Чушь! С тех пор, как Барбара покинула этот дом, она прекратила быть моей дочерью. Она знала, что делает, пусть теперь расхлебывает.
– Но, Джон, ведь это ты, в сущности, толкнул ее на этот шаг, – осмелилась возразить миссис Браун.
– Я ее на это толкнул? Да я только запретил ей выходить замуж за этого шарлатана Роджерса, знахаря и костолома! Я только сказал ей – брось этого пьяницу, ему нужно только твое наследство. И ты называешь это – выгнать из дому?
– Но, Джон, ты же сам ввел его в дом. Ты же сам говорил, что он – многообещающий молодой человек, который очень ценен для тебя…
– Что касается его работы, то он справляется со своими обязанностями, иначе я давно вышвырнул бы его в сточную канаву, где ему, собственно, и место. Но при чем здесь это? Если Барбара оказалась такой дурой, что втюрилась в это ничтожество, при чем здесь я? Почему я должен отвечать за все – только потому, что взял его на работу? Лидия, одумайся, что ты говоришь!
Браун откинулся на подушки.
– Хватит меня упрекать, – сказал он, немного смягчившись. – Хотя бы сейчас… Затем помолчал и добавил:
– Смерти я не боюсь. Я верил в здоровье тела – это была моя жизнь и моя религия. Сейчас это уже все в прошлом – и жизнь, и вера. Бог показал мне, что я позволил увлечь себя ложью. Бесполезной и ничего не стоящей ложью.
Миссис Браун снова начала всхлипывать. Муж обнял ее за плечи и стал поглаживать, успокаивая.
– А сейчас оставь меня одного, милая моя. Мне надо о многом подумать. Иди сейчас. Иди.
Он сел на край кровати и уставился на ковер под ногами.
Она увидела, что муж, как это уже частенько бывало, в мыслях своих далек и от нее, и от Барбары. Он ушел в себя и снова думает о каких-то своих проблемах, в которые никогда не посвящал ее. На нее нахлынула волна одиночества.
Миссис Браун поднялась и торопливо, не оглянувшись на мужа, вышла из комнаты.
– У меня есть, кстати, ваша последняя книга – как насчет того, чтобы надписать ее?
Сержант Велье, здоровенный парень с длинными руками и ногами, с грудью гориллы, поглядел на Эллери Квина, который удобно расположился в сержантовом кресле.
– Кто там сидит у отца? – спросил Эллери Квин, не отвечая на просьбу сержанта, и кивнул на дверь, застекленную матовым стеклом, черными буквами по которому было выведено: «Инспектор Ричард Квин».
– Одна мышка, – ответил Велье. – Такая маленькая-маленькая.
Эллери задумчиво поглядел на широкое мужественное лицо Велье.
– Mus musculus[1]? – осведомился он.
– Что еще за «мус»? – переспросил Велье. – Нет, такая небольшая, похожая на мышку дама в годах. Вы надпишете мне книгу?
– Как ее зовут?
– Что? Ах, да… Миссис Браун.
Сержант Велье выдвинул ящик своего письменного стола, достал оттуда книгу в темно-зеленом льняном переплете, на котором красовалось название «Новейшие приключения Эллери Квина».
Эллери Квин полистал ее.
– Интересно узнать, как она к вам попала.
– Как это – как? Купил в магазине у Брентано, – сказал сержант, отвинчивая колпачок авторучки.
– А где суперобложка?
– Выбросил. Впрочем, к чему эти расспросы? Лучше подпишите. Вот здесь.
– Странное дело, – проговорил Эллери. – Страницы сброшюрованы неровно, некоторые даже не разрезаны. Первые экземпляры часто выходят такими, и издательство рассылает их обычно как пробные, без суперобложек, в том числе – автору. Естественно, в продажу в таком виде они не поступают.
– Я не понимаю, куда вы клоните, – отвечал на это Велье. – Я не разбираюсь в таких вещах.
– Мне почему-то вспомнилось, что мой пробный экземпляр куда-то пропал.
На лице сержанта отразилась оскорбленная невинность.
– Уж не намекаете ли вы, что… Но Эллери вдруг резко сменил тему.
– Погоди-ка, а какая это миссис Браун там сидит? – спросил он и указал большим пальцем на дверь отцовского кабинета за спиной.
– Супруга Джона Брауна.
– Жена этого деятеля, который занимается физической культурой?
– Совершенно верно. – Велье все еще протягивал Эллери авторучку.
– Велье, мне нужен новый замысел для детектива – и срочно. Мой издатель… Вот что. У меня есть предложение к вам…
– Обычное? – нахмурился Велье.
– Верно.
Сержант поколебался с минуту.
– Ну, хорошо, – сказал он и пожал плечами, массивными, как у Геркулеса. – Но смотрите, чтобы ваш отец вас не засек!
Эллери взял авторучку и открыл первую страницу книги, в то же время перегибаясь через стол и включая переговорное устройство, соединенное с кабинетом отца. Пока он писал «С наилучшими пожеланиями Велье от Эллери», из селектора раздавался жалобный писк посетительницы:
– Зовут ее Барбарой, инспектор Квин. Два месяца назад она ушла из дома.., два месяца и шесть дней, семнадцатого мая.
– А почему?
Эллери узнал голос отца, отметив, что на службе он сильно отличается от домашнего. Дома отец говорил в нос, иронизируя и подтрунивая над домочадцами.
– Я ведь уже объясняла вам. Мистер Браун всегда держал ее в строгости. Он… Он немного самодур, а она – девушка современная. Я…
– Да, да, это я понял. Но каков был непосредственный повод? Я имею в виду – почему она ушла именно семнадцатого мая, а не шестнадцатого, скажем, или не двадцатого?
После некоторого колебания миссис Браун ответила:
– Потому что моя, дочь в этот день сообщила ему, что хочет выйти замуж за доктора Роджерса.
– Вот, значит, как. А почему тогда мистер Браун не выставил доктора, вместо того, чтобы терять дочь?
– Он не мог сделать этого, инспектор. Мой муж, если можно так выразиться, делал ставку на доктора как на специалиста. Он был просто незаменим для санатория.
– Ах, вот как… – Чувствовалось, что ответ не слишком убедил инспектора.
Велье наклонился к Эллери и прошептал:
– Прошу вас, выключите эту штуку. Если он узнает, нам не поздоровится!
Эллери только отмахнулся.
– Вы привезли с собой фото дочери, миссис Браун?
– У меня, на беду, больше нет ни одной ее карточки. Муж велел уничтожить все, что напоминало ему о дочери – даже все ее платья.
Голос миссис Браун стал тише.
– Он не оставил ни одной фотокарточки.
– Может, вы знаете адрес фотографа, у которого она снималась?
– Не могу вспомнить…
– А список вещей, которые она взяла с собой, вы сделали полный?
На какое-то время в кабинете воцарилась тишина – видимо, миссис Браун просто кивнула в ответ, а отец принялся перечитывать список. Эллери стал черкать на листке, воспользовавшись паузой. «Глава I. Исчезла наследница. Обзор семейной жизни в «Храме здоровья»! Псевдомедицинская атмосфера и лица, склонные к ипохондрии. Примечание: ни одного фото исчезнувшей, но есть подробный словесный портрет. Далее…»
Голос отца, снова раздавшийся из селектора, заставил его прекратить записи.
– Проверим еще разок приметы девушки. Итак, возраст 21 год. Рост – 1 м 65 см. Вес – 53 кг. Каштановые, вьющиеся волосы. Низкий, грудной голос. Здоровый цвет лица. Симпатичная. Хм. Да, не так уж много, миссис Браун, но мы сделаем все, что сможем.
– И позаботьтесь, ради бога, о том, чтобы мой муж ни в коем случае не узнал, что я обращалась к вам. Ладно, инспектор? Как я уже говорила, он…
Голос ее стал тише, и ничего нельзя было разобрать.
– Он…
Поскольку беседа явно подошла к концу, Эллери выключил переговорное устройство, схватил шляпу и распахнул дверь в коридор, где обычно ждали посетители.
– Спасибо за сюжет, – бросил он на ходу и усмехнулся. – У меня теперь есть готовая первая глава.
Когда инспектор Квин через несколько минут вышел в коридор, сын его сидел на стуле в прихожей, сдвинув на затылок шляпу, и читал газету настолько углубленно, что даже не сразу заметил отца, провожавшего к выходу даму.
Инспектор, раскрыв перед ней дверь и попрощавшись, подошел к сыну.
– Вот так да! Что это привело тебя к нам в управление? Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь?
Инспектор Квин был невысоким человеком с быстрыми движениями, которые делали его чем-то похожим на птицу. Сержант Велье однажды сказал Эллери:
– Ваш отец напоминает птицу лысуху, но при этом чертовски быстр. Ему, конечно, изрядно досталось в жизни, но скажу тебе, парень, он раздал в ответ минимум в два раза больше плюх!
То, что сержант почитал своего шефа, было известно всем на Центр-стрит. И при этом нельзя было представить себе большей противоположности: маленький, изысканный, но необычайно подвижный человек с седой бородкой клинышком и безгранично преданный ему великан-сержант.
– Привет, папа!
Эллери зевнул, встал и бросил газету на стул.
– Да, у меня тут была к тебе одна просьба, но все уже уладилось само собой. Он поглядел на часы.
– О, мне, оказывается, давно пора бежать. И он ретировался столь стремительно, что отец не успел даже слова сказать в ответ.
Инспектор почесал в затылке и повернулся к сержанту Велье.
– Эл – хитрый парень, – сказал он, ухмыляясь. – Думает, что способен провести своего старика! Мне непонятно одно – что ему нужно от миссис Браун?
Выбежав в холл, Эллери успел заметить, как миссис Браун вошла в лифт. Он бросился вниз по лестнице и догнал ее в тот миг, когда шофер в униформе помогал ей сесть в шикарный лимузин. Эллери снял шляпу и заглянул в окно машины, пользуясь тем, что стекло было опущено.
– О, миссис Браун! – запыхавшись, сказал он. – Мой отец, инспектор Квин, забыл задать вам еще один вопрос.
– Значит, вы, видимо, мистер Эллери Квин? – сказала она. – Очень рада с вами познакомиться, искренне рада. Что же еще хотел узнать ваш отец, мистер Квин?
– Доктор Роджерс ведь все еще живет в «Храме здоровья»? Или нет?
– Конечно. Я же сказала ему.
Она немного растерянно посмотрела на Эллери.
– Разумеется, разумеется, – быстро сказал Эллери. – Отец только хотел знать, есть ли у него еще частная практика? Больные вне санатория?
– Нет, мистер Квин. На это у него просто не хватило бы времени. Вы тоже займетесь этим делом? Я имею в виду – будете лично участвовать в поисках? Сделайте одолжение. Мне было бы намного спокойнее.
Эллери, казалось, раздумывает.
– Знаете, миссис Браун, поживем – увидим.
И сделал шоферу знак трогаться.
На глазах у миссис Браун выступили слезы, когда она кивнула ему на прощание. Затем она откинулась на спинку сиденья, и машина поехала.
Мистер Квин долго смотрел ей вслед.
Глава 3
Барбара Браун стояла у окна на втором этаже красного кирпичного дома и глядела на улицу, где резвились трое мальчишек. Неподалеку от них поставил свою тележку продавец фруктов и громко расхваливал свои до блеска отполированные яблоки. Из окна напротив высунулась женщина и сердито закричала:
– Фрэнки! Фрэнки!
Один из мальчишек поднял голову.
– Мам, можно я еще погуляю?
За спиной у Барбары раздался оглушительный треск пишущей машинки. Она оглянулась, посмотрела на свою подругу Никки Портер и снова стала созерцать жизнь улицы.
Она любила Никки, восхищалась ею и была ей очень благодарна. Она просто не знала, что и делала бы без Никки. Девушки были очень похожи, даже внешне. Ровесницы, одинакового роста, стройные, одинакового цвета глаза и волосы. Может, Никки будет посимпатичнее, мужественно призналась себе Барбара. К тому же она более энергична и импульсивна. Никогда не знаешь, что Никки выкинет в следующую минуту. Вот она, Барбара, натура совершенно не импульсивная. Более терпеливая, но зато и более решительная, настойчивая. Решение уйти из дома было, например, не плодом минутного настроения, а итогом долгих раздумий. Она не могла оставаться дома, отец сделал бы ее жизнь адом. И все только потому, что она полюбила. Полюбила Джима Роджерса. И Джим полюбил ее тоже, она знала это. Вот только мама-Бедная мама!
Барбара вздохнула.
А Никки – умница. Когда она, Барбара, заболела, сначала простудилась, а потом схватила желтуху – надо же, именно желтуху! – что бы с ней сталось, если бы не Никки? Ведь с постели встать она не могла! С Никки они тогда были едва знакомы. Но она не оставила в беде. Она способна сделать для человека все. Никки – смелая. Она не позволяет себе падать духом и начинает все сначала в который раз, хотя никто так и не хочет покупать ее рассказы. Никки во что бы то ни стало хочет стать писательницей. Бедняжка Никки. Храбрая Никки.
Шум за спиной заставил ее обернуться. Никки выдернула страничку из машинки и разорвала ее на мелкие клочки, которые отправила в стоящую рядом с ней корзину для бумаг.
– Никки? В чем дело?
Никки со сверкающим взором поднялась из-за машинки.
– Никак не могу отвязаться от этого наглеца.
– Какого еще наглеца?
– От этого надутого щелкопера – от Эллери Квина! Знаешь, что сказал мне сегодня утром издатель?
– Что же?
– Он сказал, что я заимствую свои идеи из книг Эллери Квина. Что я занимаюсь плагиатом! Он сказал, что мне надо хотя бы разок написать о чем-то, что я пережила сама. И этот ничтожный карлик осмеливается говорить мне такие слова прямо в лицо!
– – Может, ты и в самом деле неосознанно испытываешь какое-то влияние Эллери Квина, – сказала Барбара, пытаясь успокоить подругу. – В конце концов, ты ведь все время читала его книги.
– Теперь еще и ты туда же! – Никки гневно отбросила локоны со лба. – Неужели я могу отвечать за ошибки молодости? Сейчас я уже взрослая и могу понять, что за дрянь он написал. Пожалуйста, я готова признать, что этот человек какое-то время действительно отравлял мою душу. Но за последние два года я сумела выйти из-под его влияния. Сейчас он просто отвратителен мне.
– Фрэнки! Фрэнки!
Один из мальчишек поднял голову.
– Мам, можно я еще погуляю?
За спиной у Барбары раздался оглушительный треск пишущей машинки. Она оглянулась, посмотрела на свою подругу Никки Портер и снова стала созерцать жизнь улицы.
Она любила Никки, восхищалась ею и была ей очень благодарна. Она просто не знала, что и делала бы без Никки. Девушки были очень похожи, даже внешне. Ровесницы, одинакового роста, стройные, одинакового цвета глаза и волосы. Может, Никки будет посимпатичнее, мужественно призналась себе Барбара. К тому же она более энергична и импульсивна. Никогда не знаешь, что Никки выкинет в следующую минуту. Вот она, Барбара, натура совершенно не импульсивная. Более терпеливая, но зато и более решительная, настойчивая. Решение уйти из дома было, например, не плодом минутного настроения, а итогом долгих раздумий. Она не могла оставаться дома, отец сделал бы ее жизнь адом. И все только потому, что она полюбила. Полюбила Джима Роджерса. И Джим полюбил ее тоже, она знала это. Вот только мама-Бедная мама!
Барбара вздохнула.
А Никки – умница. Когда она, Барбара, заболела, сначала простудилась, а потом схватила желтуху – надо же, именно желтуху! – что бы с ней сталось, если бы не Никки? Ведь с постели встать она не могла! С Никки они тогда были едва знакомы. Но она не оставила в беде. Она способна сделать для человека все. Никки – смелая. Она не позволяет себе падать духом и начинает все сначала в который раз, хотя никто так и не хочет покупать ее рассказы. Никки во что бы то ни стало хочет стать писательницей. Бедняжка Никки. Храбрая Никки.
Шум за спиной заставил ее обернуться. Никки выдернула страничку из машинки и разорвала ее на мелкие клочки, которые отправила в стоящую рядом с ней корзину для бумаг.
– Никки? В чем дело?
Никки со сверкающим взором поднялась из-за машинки.
– Никак не могу отвязаться от этого наглеца.
– Какого еще наглеца?
– От этого надутого щелкопера – от Эллери Квина! Знаешь, что сказал мне сегодня утром издатель?
– Что же?
– Он сказал, что я заимствую свои идеи из книг Эллери Квина. Что я занимаюсь плагиатом! Он сказал, что мне надо хотя бы разок написать о чем-то, что я пережила сама. И этот ничтожный карлик осмеливается говорить мне такие слова прямо в лицо!
– – Может, ты и в самом деле неосознанно испытываешь какое-то влияние Эллери Квина, – сказала Барбара, пытаясь успокоить подругу. – В конце концов, ты ведь все время читала его книги.
– Теперь еще и ты туда же! – Никки гневно отбросила локоны со лба. – Неужели я могу отвечать за ошибки молодости? Сейчас я уже взрослая и могу понять, что за дрянь он написал. Пожалуйста, я готова признать, что этот человек какое-то время действительно отравлял мою душу. Но за последние два года я сумела выйти из-под его влияния. Сейчас он просто отвратителен мне.