Кукаркин Евгений. Эти нежные девичьи руки

   Она по-мужски вскрывает бутылку коньяка и разливает по рюмочкам. Мы выпиваем. Роза Григорьевна, подхватив бутерброд с икрой, ловко отправляет его в рот.
   - Я ведь я, знаете почему, просила привести вас, Федор Иванович?
   - Наверно чтобы познакомиться.
   - Я с вами давно знакома, очень давно и пригласила, чтобы убедиться, все тот же вы или нет...
   - Я вас не помню, Роза Григорьевна.
   - Сейчас вспомните, перед этим я расскажу одну историю...
   Она поднимается с кресла, уходит за дверь и вскоре возвращается, держа в руках мою фигурку Саши и сделанную из зеленого нефрита фигурку Наполеона.
   - Это ваша? - кивает она на мой подарок.
   - Моя.
   - А это?
   На столе среди посуды стоит распетушившийся полководец, у него нежный грязновато-зеленый цвет и вместо глаз маленькие вкрапления черного камня, от чего лицо приобрело злое выражение.
   - Тоже похожа на мою работу.
   - Она и есть ваша. Сделана той же рукой с неповторимым подчерком.
   Роза Григорьевна сделала паузу, пытаясь получить хоть что-нибудь в ответ. Я делаю вид, что с интересом рассматриваю фигурку. Действительно, это моя работа, я даже забыл о ней, столько лет прошло.
   - Федор Иванович, это действительно делали вы? - теперь и Саша с любопытством сравнивает две фигурки.
   - Помолчи, Саша. Начнем по порядку, начнем с Ленинграда. Я тогда читала лекции по истории Итальянской живописи средины восемнадцатого века в институте Репина. Сашеньке в это время было... десять лет. Так вот, после одной из лекций, профессор Никольский пригласил меня в мастерскую скульптуры, показать творчество молодых... Среди всяких больших и малых гипсовых и сделанных из камня обнаженных фигурок женщин, мне попалась удивительная маленькая скульптура, вырезанная из белого мрамора. Это была фигурка женщины с усталым, замученным лицом, но больше всего поразило то, что вместо глаз вделаны маленькие агаты, отчего лицо приобрело очертание ведьмы.
   - Что это? - удивилась я.
   - Это у нас есть один нигилист, - пояснил профессор. - Талантливый черт, но совсем неуправляем, делает все по своему. Было задание слепить натурщицу, он и взял ее тело, а голову, говорит, придумал сам.
   - Работа-то великолепная.
   - Сам вижу, но...
   - Неужели поставили удовлетворительно?
   - Понимаешь, Роза, он... талантлив, но не нашего поля ягода. Есть в нем что-то такое, что отталкивает от нашей среды. Я даже не могу выразить это словами... Знаешь, берется за скульптуру и начинает заводиться, вижу делает все не так, все по своему, может быть это и хорошо, но... сделал и швырнул свою работу в мусорницу. Будь-то и не было того яркого периода вдохновения. С ужасом думаю, что он никогда не оценит свой талант. По крайне мере, я в это уже поверил. Остановил я его, говорю, что раз он не представил работу, я вынужден поставить неуд. А он мне в ответ: "На этом не заработаешь." И ушел. Вытащил я фигурку и поставил ее сюда.
   Так я познакомилась с первыми работами Федора Бережного. Этот Наполеон достался мне от того же профессора Никольского, который пришел ко мне в расстроенном состоянии. Вы тогда были на третьем курсе.
   - Розочка, этот парень, видно, к нам не скоро придет, а может быть совсем не придет. Возьми его последнюю работу.
   Он выложил на стол вот этого... француза. Сашина мать тычет на фигурку Наполеона.
   - Неужели бросил учиться?
   - Хуже, он арестован по подозрению в убийстве.
   Я так и ахнула.
   - Жить богато хотел, - продолжает Никольский, - занялся фарцовкой, а потом что-то не поделил с друзьями и порезал одного из них.
   - Федор Иванович, неужели это вы? - удивленно спрашивает меня Саша.
   И опять я не успел открыть рта, мать перебила меня.
   - Это был он. Я же видела вас там, Федор Иванович, и узнала сейчас... Вы и есть тот самый талантливый скульптор, который за уголовщину и убийство попал в тюрьму.
   Саша умоляюще смотрит на меня, ожидая ответа.
   - Все почти так и все не так. Я действительно учился в Ленинграде, но ни какого убийства не совершил или аресту не подвергался. Просто понял, что попал не туда и тогда ушел с института.
   - Как ушел, то есть... ушли?
   - Да так. Этому помогла любовь. Я познакомился с женщиной, влюбился в нее и поехал за ней на край света, то есть в Свердловск, там поступил в машиностроительный институт, после окончания которого, был направлен в Туркменистан, а потом - сюда.
   Саша в замешательстве, ее мать ехидно смотрит на меня.
   - Я не настаиваю, Федор Иванович, если не сидели, так не сидели. По рассказам моей дочери и отзывам ее друзей, я слышала о вас очень много хорошего, а раз так, считаю, все надо оставить так, как есть.
   До чего же недоверчивая женщина.
   - Очень жаль, что я вас не мог разубедить ни в чем. От моего прошлого остались кой-какие навыки, резьба по камню теперь является моим хобби.
   - Пусть будет так. Давайте выпьем за присутствующих, за их удачу и здоровье.
   Роза Григорьевна опять разливает коньяк и храбро опрокидывает рюмку, потом двумя пальцами захватывает бутерброд с икрой и... одним махом проглатывает. Вечер явно не удался. Теперь это вялая компания, Саша в задумчивости. Мне хочется побыстрей удрать от сюда. А вредная мамаша многозначительно подсовывает мне в тарелку бутерброды. Наконец, я набрался смелости, извинился перед ними и пошел в прихожую. Меня догнала Саша, на ее глазах были слезы.
   - Федор Иванович, извините меня за маму. Она почему то уверена, что вы уголовник.
   - Ничего, Саша, все бывает. Мы люди и нам свойственно ошибаться.
   Тут Саша неожиданно обвила руками мою шею и поцеловала. Я ответил. Мне показалось, что Роза Григорьевна стоит в дверях гостиной и ухмыляется. Когда Саша развела руки, никого в прихожей уже не было...
   Дома я немного отошел, забрался в свою комнатку-мастерскую и в столе нашел большой обломок ярко-красной полосатой яшмы. Чего-то хотелось слепить необыкновенное. Закрепил камень на столике резательного станка, включил фрезу и пустил эмульсию. Нарежу тонкие пластинки, а потом по структуре камня придумаю что-нибудь.
   Сегодня похороны Корякиной. Народу перед моргом собралось много, особенно девчат. Руководит всем наша профсоюзная матрона, Маргарита Макаровна. Она мечется от родителей к машинам, венкам и часто подбегает к нам. Мы, то есть весь руководящий состав цеха с примкнувшей секретаршей, собрались у входа мрачного здания.
   - Федор Иванович, все машины прибыли, можно рассаживать людей, подбегает ко мне Маргарита Макаровна.
   - Давайте командуйте... В какую машину нам садиться?
   - Во второй автобус... в первом вместе с гробом едут родственники.
   - Хорошо. Пойдемте товарищи, - киваю своим.
   Мы залезаем в автобус, туда же на свободные места забирается группа девчонок со второго участка. Со мной рядом плюхнулась Лидия Петровна.
   - Чего то Корзинкина сегодня какая то невменяемая.
   - Расстроилась, наверно, по поводу Корякиной.
   - Наверно. А вы заметил, Федор Иванович, что половина девочек пьяны...
   - Нет.
   - А вы принюхайтесь, даже здесь в автобусе плывут ароматы алкоголя.
   Теперь и я почувствовал этот запах.
   - У них сейчас такой период...
   - Хорош период, похороны подруги, а они уже вдрызг.
   - Может быть этим они хотят заглушить страх.
   - Деньги их испортили. Детям такие бешенные платят, что некоторые не знают куда их девать.
   - Не все же такие.
   - Конечно, но пьяна почти половина присутствующих.
   - Вы чего-нибудь хотите мне предложить, чтобы ликвидировать все это безобразие?
   - Нет. Я ничего вам не предложу.
   Мы замолчали и минуты три, не сказали друг другу не слова. Автобус тем временем полз в колонне машин. Лидия Петровна вдруг встрепенулась.
   - Пользуясь случаем, хочу отблагодарить вас за то, что заступились за меня тогда в цехе.
   - Когда? Я чего-то не понял.
   - Ну когда сказали всем девочкам, что я не виновата в смерти Корякиной.
   - А кто вам сказал?
   - Нашлись такие.
   Я немного растерялся.
   - Так. Значит у вас среди девочек есть свои... агенты, так их назвать, что ли.
   - Называйте как хотите, но если хотите знать, такие люди всегда нужны. Какой коллектив без них?
   - Но ведь это же дети, Лидия Петровна, мы же тоже воспитываем их. Какие же они тогда вырастут?
   - Все это высокие слова, но в жизни должны быть плохие, должны быть хорошие люди. Вон в автобусе, половина пьяных, половина трезвых девочек. И все это в общем имеет название - наши дети. Они естественно не должны быть одинаковые, они должны быть разные. Поэтому я ничего не имею против агентов, как вы их называете и против паинек...
   - Я не считаю хорошим тоном иметь своих доносчиков в любом коллективе и против таких методов, Лидия Петровна.
   - А я нет.
   Опять мы замолчали. Теперь автобус свернул с шоссе и ползет по корявым дорогам, нас стало мотать из стороны в сторону, шум внутри машины стих.
   Гроб с Корякиной ушел в яму наполненную водой и... всплыл... Пьяные копатели стали его шестами заталкивать вниз и забрасывать вязкой глиной. Около моего плеча раздалось прерывистое всхлипывание. Я оглянулся. Плакала Саша.
   Я не поехал на поминки к родителям Эльвиры. После того, как автобус подвез к городу, вышел на ближайшей улице и побрел домой.
   - Федор Иванович, - это меня догоняет Саша, - я тоже не поехала к Корякиным, выскочила вслед за вами. Тяжело смотреть на горе родителей...
   - Очень хорошо. Давайте зайдем в магазин, купим продуктов и по своему помянем девочку...
   - Давайте.
   У меня дома Саша сразу стала возиться у плиты, а я пошел приводить в божеский вид большую комнату. Когда накрыли на стол и присели, я первый поднял свою стопку.
   - За упокой души, бедной девочки.
   - Пусть ей земля будет пухом, - вторит Саша, - если действительно бог есть, пусть поможет ей отдохнуть и не наказывает за то, что сама ушла из этой жизни.
   Так мы помянули Корякину. После второй рюмки я сказал.
   - Завтра собираюсь пойти в исполком, поговорю там о наших девочках.
   - Сходите, Федор Иванович, может где-нибудь и прорвется.
   - Саша, но нельзя же так сидеть и только плакаться, что нам плохо, надо что то делать.
   - Вы все говорите правильно, Федор Иванович. Только завтра воскресенье и навряд ли в исполкоме кто то есть. Лучше сходите в понедельник.
   - Я уже все перепутал.
   - О чем в автобусе вы так яростно спорили с Лидкой?
   - Ты заметила, а мне казалось, что тебе не до нас.
   - Мне очень хотелось, чтобы ты в тот момент сидел рядом со мной.
   - Мы с Лидией Петровной говорили о них... о детях.
   - Петровна неплохая женщина и как всем целеустремленным людям, ей в жизни не везет.
   Я наливаю ей еще водки.
   - Это почему же?
   - Два раза выходила замуж и два раза ее мужей убивали.
   - Как это?
   - Так. Первого подстрелили, второго утопили...
   - За что же их так?
   - Слух ходил, что занимались они чем-то уж очень неприятным. Один вроде был бандит, второй мошенник.
   Я вижу, что ей неприятно вести разговор о старшем мастере и пытаюсь сменить тему.
   - Тебе можно еще выпить?
   - Можно, Федор Иванович. Мне теперь все можно.
   - Что все-таки произошло?
   - Мы с мамой разругались вдрызг и похоже я ушла из дома.
   - Похоже или точно?
   - Все зависит от вас, Федор Иванович, примите ли вы меня к себе в дом или нет.
   - Приму.
   Она схватила свою рюмку, тут же выпила, отчаянно тряхнула головой, встала и подошла ко мне.
   - Федя, поцелуй меня.
   Весь день мы приводим квартиру в порядок. Наконец-то мастерская превратилась в светлую и ухоженную комнату. Саша осторожно держит в руках мою последнюю неоконченную работу. Большая бабочка без головки, сделанная из огненно-красной, с бесчисленными прожилками яшмы, прижалась к малахитовой подставке.
   - Когда ты ее сделал? В тот раз я ее не видела...
   - Сегодня ночью. Как пришел от тебя, так сразу и занялся.
   - Какая тонкая работа.
   - Я ее еще не доделал. Головку с усиками надо изготовить и подклеить.
   - С усиками? Разве из камня можно сделать такие тонкие усики?
   - Можно, но для этого, эту бабочку надо спрятать под стеклянный колпак, чтобы под дуновением ветерка, усики не сломались или приклеить кончики усов к малахиту.
   - Что же сделаешь ты?
   - Подклею к малахиту.
   - Какие удивительные дает природа краски. Я всегда завидовала людям, которые чтобы успокоить нервную систему, занимались каким-то трудом и создавали невероятные вещи... Ты не сердишься на мою маму? - вдруг неожиданно спросила она.
   - Нет.
   - А я не могу сдержаться. Она по-прежнему утверждает, что ты уголовник.
   - Ты из-за этого ушла из дома?
   - Из-за этого.
   Саша осторожно кладет бабочку на стол.
   - Тогда мне надо благодарить твою маму. Выходит, это она ускорила события и мы оказались вместе.
   Саша поворачивается ко мне и кладет руки на шею.
   Понедельник - день тяжелый. Только запустил первую смену и я собрался поехать в исполком, как ко мне в кабинет влетела перепуганная профсоюзная матрона.
   - Федор Иванович, у нас беда. Вера Артемова погибла...
   - Не может быть.
   - Вчера вечером нашли ее мертвой за клубом. Говорят ее несколько раз ударили ножом.
   Допрыгалась Вера, - мелькнуло в голове.
   - Я сейчас еду в город, зайду в прокуратуру, узнаю в чем дело.
   - А мне, что делать мне?
   - Готовьте похороны.
   - Но ведь она фактически уволена... Вы же в пятницу подписали приказ.
   - Она прежде всего наша..., училась в нашей школе и ушла от нас не по собственному желанию, а из-за травмы рук. Разве пенсионеров из нашего предприятия, вы не хороните за счет завода?
   - Хороним.
   - Хороните ее так же как и всех. Организовывайте похороны.
   - Хорошо, Федор Иванович.
   Маргарита Макаровна убегает. Я откидываюсь на стул и тут же селектор ожил.
   - Федор Иванович, возьмите трубку, вас просит мама Александры Корзинкиной.
   Час от часу нелегче. Этой-то что от меня надо. Я поднимаю трубку.
   - Федор Иванович, здравствуйте. Это Роза Григорьевна, мать Саши.
   - Здравствуйте, Роза Григорьевна.
   - Федор Иванович, я вас умоляю, отпустите мою дочь.
   - Мы любим друг друга, Саша пришла ко мне и я ее с радостью принял.
   - Сашенька не может жить с вами. Вы... вы же не в ладах с законом. Зачем же портить будущее моей девочки.
   - Роза Григорьевна, я устал вам повторять, что вы ошибаетесь. Я прошу вас, дайте нам жить спокойно и счастливо...
   - Вот, что, Федор Иванович, я ставлю вам ультиматум. Если вы не отпустите мою дочь, я заявлю на вас куда следует. Пусть все узнают правду, узнают кто вы такой есть на самом деле.
   - Делайте что угодно. Подумайте лучше о счастье вашей дочери.
   - Вот именно... Если Саша не придет сегодня вечером домой, я исполню свою угрозу.
   Связь прервалась. Я поднялся со стула и поплелся в цех.
   Саша, как всегда, металась по участку, теребя девочек и стараясь, чтобы они не отвлекались... Заметив меня, подскочила и нежно коснулась перчаткой по плечу, потом сорвала марлевую повязку с лица.
   - Чего такой ... взъерошенный?
   - У нас ЧП. Вера Артемова погибла.
   Она вскрикнула и зажала перчаткой рот.
   - Как же так?
   - Сейчас поеду в центр, узнаю в чем дело.
   - Боже мой, им бы жить и жить...
   - Возьми себя в руки, Саша, они на тебя смотрят, - я киваю на оглядывающихся с конвейера девочек.
   - Я сейчас, Федя.
   - У тебя здесь как дела? - пытаюсь перевести разговор.
   - Нормально. Сегодня пока ни одного срыва...
   - Твоя мама звонила мне.
   Лицо Саши сразу вытянулось.
   - Угрожала?
   - Было дело.
   - Но мы не сдадимся. Правда?
   - Конечно, нет.
   - Я люблю тебя.
   - Я тебя тоже. Извини, мне уже пора.
   Она грустно улыбнулась. Натянула опять повязку на лицо и помчалась тормошить ближайшую девочку.
   Следователь Григорий Иванович принял не сразу. Подержал в приемной пол часа, а потом пригласил к себе.
   - Ну что, Федор Иванович, может при твоем цехе сразу организовать отдел по расследованию? Еще только пол года прошло, а у тебя уже одиннадцать случаев. Из них, среди твоей детворы два смертельных случая, две кражи, групповое убийство, три привода за продажу наркотиков, один грабеж, два мошенничества. Кроме того, уже не считаем..., бесконечные задержания за проституцию, за хулиганство, за пьянство, устали от наркоманов... По городу ни в одном районе таких данных нет, только у тебя.
   - Может быть и надо так сделать, создать профилактический отдел, который бы занимался профилактикой преступлений и бытом детей.
   - Есть уже при милиции детская комната, с нее толку как с козла молока, твои дети под их учет не подходят, это особая статья. Вот скажи, Федор Иванович, ты никогда не задумывался, куда тратят деньги большинство девочек?
   - Наверно, на еду, шмотки, игрушки, помогают родителям...
   Следователь засмеялся.
   - Нет, ты плохо знаешь своих подопечных. Представь себе ситуацию, глупенькие девочки вдруг стали получать большие деньги. На это сразу обратили внимание все подонки и бандиты, которые шляются в городе. Неужели после этого они обойдут твой цех стороной? Ни за что в жизни. На школу при цехе, общежитие начали слетаться, как мухи на мед всякие твари и обволакивать несчастных в свою паутину. Появились наркотики, алкоголь, секс, рэкет. Некоторые девочки получают зарплату и тут же отдают ее сутенерам или торговцам. За те несколько лет, как образовалось это предприятие, вокруг него образовалась приличная банда, которая кормится поборами, продажей вредного зелья и даже самими девочками. Конечно, не все такие, есть девочки, которые несут деньги домой или откладывают на черный день или тратят на себя, но и эти пройти мафию не могут, отстегивают ей часть зарплаты.
   - Вера погибла из-за них?
   - Из-за них. Покупала наркоту для себя и своего безработного любовника, в общем доили ее все, кто мог обдурить. А тут ты ее турнул с завода, денежный источник сразу иссяк, любовник украл последнюю получку и исчез, а долги за зелье отдать не могла, вот ее и...
   - Как же так, ей всего-то, почти пятнадцать и уже любовник...
   - А что тут такого, считай пол школы в открытую живет с парнями.
   - А вы, милиция. Привлеките некоторых из этих типов за совращение несовершеннолетних.
   - Это только легко сказать. Я тебе говорю, здесь мафия, у них все схвачено, юристы, судьи, милиция. Сунься и везде получить отпор. Мы некоторых ловим, а их потом выпускают.
   - Неужели наша власть никого не может защитить?
   - Федор Иванович, ты где родился? Не заграницей же. Россия - это же черт знает что. Закон здесь гуляет с беззаконием. Мафия целуется с руководством города. Кругом не видимый для большинства наших граждан беспредел.
   - А я сейчас хотел идти в исполком, поговорить по поводу наших детей.
   - Сходи, Федор Иванович, убедись как тебя вежливо везде отошьют.
   - Григорий Иванович, кто же здесь у бандитов главный, которого так все боятся...? Вы то знаете?
   - Хочешь узнать? Что же я скажу. Я не знаю, фотографии или примет его не имею. Единственное, что известно, это его кличка - Мастер, а так в лицо никто его не видел...
   - Кличка то какая... у меня цех полон мастеров...
   - Знаю, насмешка над нами. Помощники у него отпетые уголовники - Седой и Крыса. Седой содержит весь рэкет в городе, это они обдирают твоих девчонок, а вот Крыса пострашней, этот торгует ими и поставляет зелье.
   - Неужели хоть на этих то не нашлось управы.
   - Не нашлось. Семь раз привлекали Крысу и семь раз его выпускали на волю... Нет доказательств.
   - А в КГБ сидят тоже тихони?
   - Черт его знает. Полковник Винчак хитрый мужик. Я с ним встречался несколько раз, больше молчит, ни с кем не ссорится, ни во что не лезет, но... в прошлом году куснул Седого так, что тот едва на двадцать лет не загремел. Спровоцировал с ребятами бандита драку и почти половину перестрелял. Спасло Седого то, что прокуратура потеряла на него дело...
   - Не может быть?
   - У нас все может быть. Но Винчака все равно никто не хочет задирать. С ним все пытаются быть лояльными. Даже невидимый Мастер.
   - Как же уничтожить эту свору?
   Следователь с любопытством смотрит на меня.
   - По моему это не знает еще никто. Хочу сказать тебе напоследок, если заметишь, что либо подозрительное, сообщи мне.
   Наступал конец разговора, я это почувствовал, потому что Григорий Иванович стал со стола убирать бумажки.
   - С Корякиной дело закончил?
   - Нет.
   - Разве это не самоубийство?
   - Есть показание твоей уборщицы...
   - Но она в это время была в моем кабинете. Там ничего...
   - Я тоже был и дела пока не закрываю.
   - Ладно. Я тогда пойду.
   - О нашем разговоре никому ни слова.
   Мы крепко пожали друг другу руки.
   В исполкоме, управляющие городом меня не приняли , зато пышная дама из отдела народного образования с недоумением смотрела на меня.
   - Я не понимаю, причем здесь завод и почему он так активно лезет не в свои дела. Вы же относитесь к министерству обороны, вот и просите помощи у него, это более крепкая организация чем мы.
   - Вопрос касается воспитания детей.
   - Вы выпускаете продукцию?
   - Выпускаем.
   - Вот и выпускайте дальше. Учите детей работать и выполнять план. Кажется мы договорились. Не отнимайте у меня время.
   Мысленно я ее отматерил вдоль и поперек.
   В цеху трудится уже вторая смена. Первой встретила меня Лидия Петровна.
   - Был в исполкоме, Федор Иванович?
   - Был.
   - Ну и... как?
   - Никак. Все глухо как в танке. А у вас здесь все в порядке?
   - Да вот повесили траурный плакатик с Артемовой.
   - Я уже все знаю.
   - Кто же ее так?
   - Подонки.
   - Это сказал следователь?
   Я внимательно гляжу на нее. Откуда она знает, что я был у него.
   - Да.
   - Уже известно, кто это сделал?
   - Следователь мне об этом не говорил.
   Старший мастер кивает головой.
   - А я тут одну девочку вышибла из цеха, в ее шкафчике нашла травку.
   - Кто это?
   - Сазонова Мария.
   - Значит сделали правильно.
   Саша пришла после работы ко мне в кабинет. Она свалилась в кресло и потянулась.
   - Устала, как собака.
   - Сазонова Мария с твоего участка?
   - Моя.
   - Ты знаешь, что ее Лидия Петровна выгнала с работы?
   - Знаю, но чего-то не нравиться все это...
   - Разве она не правильно поступила?
   - Понимаешь, я еще не успела с Машенькой поговорить, но мое мнение такое. Маша никогда не принимала наркотиков, по крайней мере, я ее никогда не видела ни в ломке, ни в возбужденном состоянии, ни со следами уколов. Уравновешенная, спокойная девочка с сильным характером, она своего рода, даже лидер среди девчонок.
   - Ты все же поговори с ней. Если это ошибка, надо ее исправить, если правда, на работу я обратно ее не возьму. Только бы в этом случае все хорошо кончилось. Я уже начинаю пугаться за каждого уволенного.
   - Мария не захнычет и в проститутки не пойдет, у нее своя дорога.
   - Саша, давай собираться, нам пора идти. Еще цех закрыть надо.
   - Погоди... Посиди немного. Я тут на одну вещь наткнулась..., решила тебе показать...
   - Что такое?
   - Потерпи немного. Сейчас все уйдут и я тебе все разъясню.
   Цех пустеет, мастера сдают свою продукцию, гасят на участках свет. Мы терпеливо ждем, когда уйдет последний.
   - Кажется все ушли, - шепотом говорю я.
   - Тогда иди за мной, - так же шепотом отвечает она.
   Саша крадучись, ведет меня через весь цех в сторону кладовых. Небрежно срывает пломбу с двери и вытаскивает из кармана ключ.
   - Чего ты делаешь? - шепчу ей я. - Завтра будет вой. Ты же сорвала пломбу...
   - Тише. Сейчас тебе эта пломба не покажется важной, - она осторожно открывает дверь. - Только включатели не трогай...
   От луны через окна идет слабое освещение, но зато можно различить огромные стеллажи, заваленные коробками с деталями и платами, присылаемыми нам от смежников. Саша уверенно ведет между стоек.
   - Сними этот ящик, - показывает рукой она на темные коробки.
   Я сдергиваю одну коробку и подтаскиваю к окну. Саша снимает со швов липкую ленту и открывает створки.
   - Смотри.
   - Что это?
   Еле-еле проглядываются пенопластовые коробочки, в которых присылают нам платы и микроэлементы. Я вытаскиваю одну и вскрываю. При лунном свете видны сложенные детали.
   - Не эту, вон ту, - Сашина рука выдергивает другую коробочку.
   Я ее вскрываю и вместо платы вижу полиэтиленовый мешочек.
   - А это откуда?
   - Я тоже сначала не могла понять, но потом попробовала содержимое... Это наркотик. Какой-то подлец вместе с деталями гонит сюда порошок.
   - Так. И чье это хозяйство?
   - Лидии Петровны.
   - А как ты сюда попала?
   - Только ты уехал в исполком, Лидия Петровна куда то тоже заспешила. Я к ней в это время подошла и говорю: "Мне нужны микросхемы для плат серии 5800". "Мне сейчас некогда, - отвечает она. - Найди все сама. На ключи от кладовой, стеллаж седьмой, ящик восемнадцать, помечен черным фломастером" Она быстро смоталась, а я пришла сюда и по ошибке вскрыла ящик шестнадцать, верхний хвостик шестерки был похож на восьмерку, а в нем вот это.
   - Понятно, а теперь давай уложим все как было и никому об этом ни слова. Повторяю - никому.
   - Ты доложишь куда следует?
   - Доложу.
   Мы выходим из кладовой и я стараюсь прикрыть пломбу своей печаткой, чуть размазав буквы на пластилине.
   - Ключи где взяла? - спрашиваю Сашу.
   - Я их и не сдавала.
   Я качаю головой. Это может плохо кончится.
   У кабины вахтера Саша принимает вид легкомысленной женщины. Она перегибается в окошко с милой улыбкой на лице.
   - Коленька, на ключи.
   - А... Александра Васильевна. Это какой номер? Восемнадцатый. Все в порядке, я их повешу.
   - Ты не записывай только время в журнал, а то мне от старшей влетит. Я их забыла..., а когда собралась уходить, нашла ключи в кармане.