Страница:
– Кто это? – шепотом спрашивает меня Рита.
– Бывший капитан первого ранга Семенов. Немного мужик спился, но душевный человек.
– Значит он не первый раз здесь на сцене?
– Не первый.
А бывший капитан уже запел. Это был красивый баритон с чуть приглаженной хрипотцой…
– Ямщик, не гони лошадей… – тянул голос и непроизвольная слеза катилась по щетине лица.
Рита слушала внимательно, машинально прокручивая пальцами ножку бокала с вином. Когда Семенов кончил петь, она взглянула на меня влажными глазами.
– Знаешь, наверно это лучше, чем там, сейчас в доме офицеров.
– Наверно.
– А почему он бывший капитан?
– Его подводная лодка утонула у берегов Норвегии, погибли люди. Виноват, в любом случае, капитан, вот за это и выкинули его из флота.
Меду тем, опальный капитан, запел еще один романс, про горе горькое, что по свету шлялось, мы опять замолчали.
Аплодисменты встряхнули тишину зала, Семенов раскланялся и сошел со сцены. Когда он проходил мимо нашего столика я его позвал.
– Михал Михайлович, присядь к нам.
– А… Сережка, здорово дружище, – его рука дружески вцепилась в мою, – давненько я тебя здесь не видел. Простите, – он галантно повернулся к Рите, – Михаил Семенов, почетный житель этого сумасшедшего города.
– Рита, одна из новых жительниц этого города.
– О…, – бывший капитан ловко подцепил руку моей соседки и поцеловал тыльную сторону ладони. – Этот бирюк, – ткнул он на меня пальцем, – умеет выбирать брильянты, вы мне поверьте.
– Миша, не мельтеши, садись, выпей с нами, – предлагаю ему.
Бывший капитан кивнул головой и присел. Я налил ему в бокал из под вина водки. Мужик взял аккуратно бокал, глубоко вздохнул и… одним махом все выпил. Его взгляд заблуждал по столу и я подвинул к нему нарезанные соленые огурцы. Семенов сразу же втолкнул в рот дольку огурца.
– Ух, здорово. Где ты пропадал, Сережка?
– Где? Конечно, в плавании. Сам знаешь, наш эсминец все время мотается по морям…
– А мне говорили, что ты собирался в морскую академию. Я думал ты уже…
– Ягодин задержал рапорт, говорит нет замены…
– Темнит Ягода, не хочет расставаться с толковыми ребятами. Ну да ладно, я ему еще мозги промою. А вы, Рита, как оказались жительницей этого города?
– Меня после учебы прислали работать в госпиталь.
– О… великое дело. Вы очень подходите друг другу ребята, поверьте слову, старого морского волка. У меня нюх на хороших людей.
– Миша, кончай нас хвалить, лучше давай еще выпьем…
Я выливаю ему в бокал остатки водки и Семенов опять мгновенно выпивает его.
– Я… за ваш новый поход…, чтобы была удача…, – он с хрустом уничтожает огурец.
– От куда ты знаешь, что будет поход?
– Я все знаю. Через два дня весь флот покинет порт. Будут ученья большого масштаба и мне так хочется, чтобы вы были живы…
– Не каркай, Миша.
– Я не каркаю, я просто за вас переживаю.
Капитан доедает огурец и поднимается.
– Спасибо, ребята, душу утешили.
Недалеко от ресторана, мы с Ритой поймали такси.
– Куда сейчас? – спрашиваю ее.
– Как куда? Домой.
– Хорошо.
Я не стал переспрашивать в какой дом ее везти, шоферу сразу же сказал адрес своей улицы.
Вот она знакомая лестница. Мы поднимаемся на третий этаж, открываю двери и пропускаю Риту вперед.
– Я еще не убрал простыни. Тебе застелить на диване.
– Нет. Мы будем… в спальне.
И тут она повернулась ко мне и поцеловала таким обещающим поцелуем, что я уже поплыл…
Старпом с утра цепляется ко мне.
– Где вы вчера были, товарищ старший лейтенант. Я вам сказал, чтобы вы были в доме офицеров, однако там вас не видел.
– Выполнял задание адмирала Носкова, он приказал мне явится в штаб.
– Что-нибудь стряслось?
– Никак нет, просто нужно было передать капитану первого ранга Смирнитскому сообщение.
Услышав фамилию Смирнитского, старпом как то сразу увял.
– Жаль, что вы не были на концерте. Хороший был концерт.
– В следующий раз обязательно буду.
– Ну ладно, у вас все готово к походу.
– Так точно, докрашиваем очистительные люки и последний раз проверяем всю энергетическую часть.
– Топливо, смазку получили?
– Так точно.
– Я проверю, если все в порядке, сойдете пораньше на берег.
В дверь каюты вежливо постучали. Я ее открываю и вижу Колю Долматова с огромным чемоданом.
– Это я, здравствуйте, вот нашел вас.
– Здравствуй, Николай, – я протягиваю ему руку. – Заходи. Чего это ты с таким большим чемоданом? Разве тебе не нашли койку?
Он входит в каюту и оглядывает ее, я закрываю двери.
– Да нет, с койкой все нормально. Это я волоку приборы. Мне сказали, что два комплекта должны остаться у вас, у механиков.
– Это еще что? Мне никто ничего не говорил. Что за приборы?
– Счетчики Гейгера.
– Вот оно что. Значит мои догадки подтверждаются.
– Меня попросили, чтобы вы не говорили никому о том, что я принес к вам счетчики.
– Кто попросил?
– Там в штабе, как его… Смирницкий, кажется. Он сказал, что команда не должна знать о приборах, иначе все догадаются зачем мы поплывем и до похода об этом узнают в городе…
– Я все понял. Оставь чемодан здесь.
Коля ставит чемодан к стенке, потом вопросительно смотрит на меня.
– Вы вчера с Ритой были вдвоем?
– Был.
– Она замечательная девушка.
– Конечно.
– Я хочу пожелать вам счастья.
– Пожелай.
– Я пошел.
– Иди.
Вот еще, конкурент выискался. Слава богу, что еще не разнылся в моей каюте.
Рита уже хозяйничает в моей квартире. Я пришел с цветами и преподнес их ей прямо у входа.
– Это тебе, моя дорогая.
Она приняла их и поцеловала меня в губы.
– Спасибо. Давай раздевайся, у меня все готово.
Вот это подарок, последний раз такие слова, я слышал от Саши три года назад.
Мы ужинаем вместе и веселимся от души, рассказывая друг другу забавные истории из нашего прошлого.
– А мне Долматов однажды подсунул ежа…
– Я с Колей сегодня встречался.
Рита опустила вилку.
– Где?
– На корабле, он нашел меня. Похоже его определили во время похода к нам, в боевую часть.
– Ты только его не очень. Коля очень чувствительный парень.
– Постараюсь.
В это время зазвонил телефон. Я взял трубку и сразу узнал голос адмирала.
– Гаврилов…., это, извини конечно, Рита у вас?
– У меня.
– Дай ей трубку.
Я закрываю микрофон рукой.
– Рита, тебя просит отец.
Она закивала головой и осторожно взяла трубку.
– Але… Да, папа… Нет, я сегодня не приеду… Конечно, папочка, не сердись. У нас все хорошо… Да… Да… Ничего, скажи ему, что я счастлива… Я тебя тоже…
Она опускает трубку на рычаг.
– Папа волнуется за меня. Это Коля сказал ему, что я, наверно, у тебя…
– Ну и что?
– Похоже он очень доволен, что я с тобой.
– Больше всего доволен я.
И тут я не сдержался, обхватил ее и долго целовал это милое, прекрасное лицо, потом поднял н руки и понес в спальню…
В шесть утра зазвонил телефон. Подпрыгиваю с кровати и несусь в гостиную, там хватаю трубку.
– Але…
– Товарищ старший лейтенант, это мичман Григоренко, тревога. Приказано срочно явится на корабль. Машина за вами уже выехала.
– Я понял. Сейчас, выезжаю.
Зажигаю свет и начинаю одеваться. В дверях спальни появилась, замотанная простыней, Рита.
– Тебя вызывают? – спросила она. – Это поход?
– Да.
– Я буду ждать тебя.
– А я, любить до конца жизни.
И тут она присела на стул и заплакала.
– Ты чего?
– Я просто хотела этих слов, ждала и вот дождалась.
Подошел к ней, встал на корточки и положил голову ей на колени.
– У нас будет самая замечательная любовь.
На улице загудела машина.
– Мне пора.
Вскакиваю и торопливо привожу себя в порядок. Потом за плечи приподнимаю Риту.
– Я люблю тебя. До свидания.
Вот он поцелуй. Я заметил, что каждый поцелуй, как разговор, один прощальный, другой, как радость встречи, а третий – любви. Видно есть еще много других поцелуев, дружеских, покойницких, а иногда просто скоротать время, а у меня со значением. Сегодня прощальный.
На пирсе командующий базы и другие официальные лица. Среди толпы свиты адмирала, я вижу голову Питера Шнайдера. Хоть он и ГДРовец, с дружественной нам страны, но все-таки подлец. Ягодин рапортует о готовности эсминца к походу и адмирал важно кивает головой.
– Все по местам, – раздается команда и я опускаюсь в чрево корабля. Теперь мое место только здесь.
В машинном отделении, у пультов и своих мест застыли младшие офицеры, старшины и матросы. Ко мне со всех сторон доносятся команды.
– Первый котел в норме…
– Второй котел в норме…
– Турбины работают исправно
– Генераторы в норме.
И тут звякнул сигнал и стрелка управления, дернувшись, встала в положение «малый вперед».
– Малый вперед, – командую я.
Провернулись винты и эсминец ожил, задрожал и зашумел обычным, рабочим гулом. Поход начался.
Коля и Гоша сдружились. В моей каюте они гоняют в шахматы и без конца спорят о будущем флота.
– Ну вы, спорщики, – я вваливаюсь в каюту, – дайте отдохнуть человеку.
– Ложись, – небрежно кивает за свою спину Гоша.
Это мерзавец ловко устроился на моей постели и теперь оставляет мне узкую площадку у стены. Я втискиваюсь в эту щель и прошу.
– Гошка, я тебя побью, если ты будешь мешать мне спать.
– Ни каких проблем, я нем, как рыба.
Вроде тихо, эти шалопаи обдумывают ходы и молчат, я засыпаю.
Просыпаюсь от криков.
– Это безумие, отправлять хорошо оснащенные корабли в самое пекло, – захлебывается от возмущения Коля.
– Мы будем первые, еще никто, ни один иностранный военный корабль не подходил к той черте, когда можно определить жизнеспособность корабля, – срывается Гоша.
– Значит для этого надо ухлопать пол флота и тысячи живых людей, а зачем. Я рассчитал примерное действие радиоактивного излучения на корабли, учитывая толщину брони и расположения самого корабля по отношению к эпицентру взрыва и пришел к выводу, что оптимальный вариант для нас, два –три километра.
– Вот видишь, примерно. Но это же первый в мире взрыв на море с участием флота. Кто скажет точно, как не мы.
– О чем спор, мальчики? – подал я голос.
– Понимаешь, Сережа, – отвечает Гоша, – я был у Григорьянца. На мостике вскрыли пакет и он мне рассказал кое что о его содержимом. Мы должны быть на несколько кабельтовых впереди всего флота, то есть почти под самым взрывом бомбы. Все корабли флота размещают цепочкой, примерно, на равном расстоянии, так что действие взрыва отразится на каждом по разному. Мы первые, мы и получим больше шишек и банок от этого учения.
– А я говорю, – шумит Коля, – лучше бы поставили на якорь старые гниющие корабли без людей и долбанули бы по ним.
– Ну и что тогда? Кто тебе опишет все то, что происходит при взрыве и о чем надо в дальнейшем знать людям.
– Для этого надо напихать в корабли датчики, чувствительные приборы и по ним потом определить, что с ними было.
– Ну определишь, температура поднялась, а что дальше. Как практически выйти из этого положения? Датчик тебе скажет то, что чувствует, а мы тебе скажем то, как бороться против побочных явлений.
Похоже они опять сцепились, уже не спрашивая меня. Теперь мне не заснуть.
– Гоша, ты когда выходишь на мостик?
Мой друг посмотрел на свои часы.
– Через двадцать две минуты.
– Я пойду к механикам.
– Давай.
Я закрываю дверь каюты и опять слышу обрывки спора.
– Мне, кажется, – это голос Коли, – офицеры флота – консерваторы…
Гоша влетает в каюту.
– Сережа, через два часа будет…
– Рванут эту штуку?
– Ну, да.
– Я это предполагал, мы замедлили ход.
– Я буду у минеров, о том, что узнаю тебе все расскажу.
Гоша уходит и через десять минут появился Долматов.
– Я к вам за чемоданом. Мне старпом сказал, чтобы я теперь был с вами.
– Хорошо. Посидим пять минут и пойдем в машинное отделение.
Пять минут мы молчали, как на похоронах.
В машинном отделении Коля занял мой стол, открыл чемодан и вытащил неуклюжий ящик-пульт с датчиком. Он переключил несколько тумблеров на пульте и тут же в микрофоне послышалось редкое пощелкивание.
– Порядок. Товарищ старший лейтенант, мне надо отнести его ближе к корме…
– Мичман Гавриленко, помогите инженеру…
– Но мне еще надо, чтобы кто то был все время у счетчика и по времени записывал его показания.
– Мичман Гавриленко, вам инженер покажет, как надо работать с прибором. Возьмите чистый журнал и все, что он требует, заносите в него. Вам доверяю важную научную работу.
– Есть, – ответил бравый мичман.
Они уходят с прибором. Через двадцать минут Долматов приходит опять ко мне.
– Все в порядке? – спрашиваю его.
– Да… Мы установили прибор.
Коля вытаскивает из чемодана второй пульт и настраивает его на столе.
– Вы не против, если я буду теперь все время здесь?
– Не против.
Звякнул сигнал. Стрелка управления переместилась в положение «Стоп машина».
– Стоп машина, – как эхо командую я.
Затихла вибрация, только гул турбин и генераторов, привычной музыкой разносится в зале. Мои матросы и старшины застыли на своих рабочих местах. Мучительно начало тикать время. Долматов тревожно поглядывает на свои часы и, открыв журнал, зависает над ним ручкой.
Мы сначала не поняли, что произошло. Просто эсминец качнуло и потрескивание и шипение вихрем пронеслось по кораблю. Тут же взвыл счетчик Гейгера и барабанный треск, переходящий в вой, забился в ушах. Коля Долматов, ахнул. Вдруг… корабль резко взмыл носом вверх и начал подниматься, будь-то нас неведомая сила пыталась вышвырнуть к облакам, потом резкий рывок вниз, словно несемся на оборванном лифте и… удар с жутким грохотом, да такой, что мне показалось, нас расплющили о наковальню. Эсминец резко положило на бок. Коля со счетчиком Гейгера улетел под электрощит. Все люди в машинном отсеке, незакрепленные приборы, инструменты и всякие прочие вещи, попадали на палубу и покатились по ней. Я вцепился в стол и почти повис над пропастью, болтая ногами.
«Крен», мы же перевернемся, – стучало в мозгу. Перевалим сорок градусов и все… Словно услышав мой вопль, эсминец стал выпрямляться, резко подскочил и запрыгал покачиваясь во все стороны. Но погас свет и где-то засвистел пар. Я подтянулся за стол, неуверенно встал на ноги и заорал.
– Включить аварийные генераторы…
Где-то что то шуршит, но света нет.
– Где электрики? – ору в темноту.
Вдруг вспыхнули лампочки и вид разорения потряс меня. Мы как после хорошей битвы. Несколько окровавленных фигур пытаются встать, другие уже на своих рабочих местах, но в каком ужасном состоянии. Неподвижные тела троих матросов видны на палубе у генераторов. У левой турбины лопнул отводной коллектор, пар стремительно заполняет помещение.
– Перекрыть первую турбину. Аварийной команде срочно исправить поломки. Вызвать санитаров, проверить команду.
Почему молчит мостик. Я хватаю микрофон.
– Первый, ответьте… Первый…
Динамики подозрительно молчат. Вдруг опять эсминец задергался и… опять мы получили сильнейший удар, от которого несколько человек свалило на решетчатый настил. Корабль медленно отклонился в другую сторону примерно на двадцать градусов. Он продержался так секунд тридцать потом подпрыгнул к верху и закачался.
– Первый, первый… ответьте, – бубню в микрофон.
Вой вырывающего пара прекратился, вокруг аварийной турбины замельтешили фигуры матросов.
– Всем старшинам и матросам, – командую я, – осмотреть основные агрегаты, доложить их состояние.
Послышались отчеты людей, оказывается кроме турбины, у нас сдохли семь новых вентиляторов и вдруг тревожный голос сообщил.
– Первый танк дал трещину, вдоль стенки левого борта. Мазут начал вытекать…
– Старшина Гичков, срочно команду на танк. Посмотрите, что можно сделать. В случае чего, перекачайте часть топлива из поврежденного танка в другие.
Ко мне, как призрак подходит Коля Долматов. Лицо измазано кровью, рубаха порвана и большой кровавый порез виден с левой стороны груди. В руках парня потрескивающий счетчик Гейгера.
– Как фон? – спрашиваю его.
– Чуть повыше, чем был, – шепелявит Коля.
– Что с тобой?
– Зубы. У меня выбиты передние…
– Работать можешь?
Он кивает головой.
– Докладывай мне, если фон изменится.
В машинном отделении стала подниматься температура, сказывается остановка вентиляторов в шахтах. Передо мной возник худощавый матрос.
– Товарищ старший лейтенант, там… вентиляторы поплавились, заменить невозможно, притока и вытяжки не будет.
– Ясно. Иди, раздрай люки, посмотри, что на верхних палубах.
Только откинули люки на верхние палубы, как поток горячего воздуха ворвался в машинное отделение. И тут в раскрытый люк по лесенке стала спускаться, шатающаяся черная фигура. Вид человека ужасен. Красное распухшее лицо, там где глаза белые обводы, волос почти нет, а китель весь обгорелый.
– Сережа, это я.
Человек рухнул на пустующее кресло мичмана Гавриленко.
– Гоша? Что с тобой, Гоша?
– Там… на верху, все… мертвы.
– Что ты говоришь?
– Ягодин, старпом… все…, кто был на мостике… Мостика тоже нет. Все оплавилось, мы потеряли связь…
Коля поднес счетчик к Гоше и тот заверещал будь-то недорезанный.
– Сергей, – не по военному сказал Долматов, – его надо срочно переодеть и вымыть.
Я подозвал оператора с поврежденной турбины.
– Товарищ старшина, капитан-лейтенанта в душевую, вымыть его и выдать новую одежду.
Гошу увели.
У нас появились новые лица. Спустился штурман, кап-два, обычно молчаливый Друян. Вид у него получше чем у Гоши, нет ожогов лица, зато нос залеплен липучкой и следы засохшей крови на половине головы.
– Как у вас дела, товарищ старший лейтенант?
– Стараемся исправить положение.. Поврежден коллектор турбины, один танк и сдохли почти все вентиляторы.
– Мы можем плыть?
– Наверно можем, сейчас запустим турбину и попытаемся провернуть винты.
– Я принял на себя корабль и хочу отвести его на базу. Сейчас справимся с пожарами в носовой части эсминца и можем двигаться. Так как внутренняя связь не работает, пришлю к вам связиста, пусть проложит кабель до верхней палубы. От туда будем по телефону управлять кораблем через вас. Рулевое управление повреждено и судя по всему, его восстановить не возможно, придется управлять эсминцем винтами.
– Я понял, товарищ капитан второго ранга.
– Тогда, давай. Вся надежда на тебя, Сережа.
И этот тоже по неуставному. Друян уходит на верх
Дали пар и запела вторая турбина. Я дал команду провернуть винты и тут судно начало трясти.
– Что это? – ко мне тревожно повернул голову Коля.
– Вал чуть погнут.
Связист, присланный Друяном, подал мне трубку.
– Вас…
– Але..
– Это я, – слышу голос кап-два. – Почему такая вибрация?
– Вал поврежден, видно чуть согнуло при такой встряске.
– Доплыть с таким дефектом можем?
– Можем.
– Тогда, давай разворот на сто восемьдесят. Я тебе буду командовать, когда надо остановится…
В машинном отделении сумасшедшая жара. Дышать почти нечем. Три вентилятора не могут дать притока свежего воздуха. Матросы поснимали робы, голые тела блестят от обильного пота и бедные ребята дышат как рыбы, открыв рот. Все люки на верхние палубы мы позакрывали, от туда несет жаром и гарью, но от этого легче не стало. Мазут все же частично вылился из танка, палуба стала черной, липкой и ходить по ней стало трудно. Повысился в зале радиоактивный фон, но Коля говорит, что это еще нормально, хотя тревога охватило его побитое лицо. Два матроса все же свалились от жары, их сунули на трубы холодильников, которые уже давно не охлаждали воду, но были только чуть теплые. Мы плывем в слепую, только по командам по телефону.
Опять он звякнул, вызывая меня.
– Товарищ старший лейтенант, – слышу голос Друяна, – останови машины.
– В чем дело?
– К нам идет помощь. Приближается миноносец «Стремительный».
– Я понял. Стоп, машины.
Только через минут сорок нас выводят через верхние палубы на самый верх. Матросы одурев от жары, валятся на настилы, стараясь отдышаться на свежем воздухе. Я огляделся и не узнал свой родной эсминец. Антен и мачт, торпедных аппаратов и других выступов на корабле не было, это был не эсминец, а оплавленная металлическая коробка. Входные двери и люки были открыты только в теневой от взрыва стороне, остальные было просто не открыть, они заварились. Выполз из люка ошалевший Коля Долматов со своим неразлучным счетчиком и противный визг сразу обрушился на нас. Теперь Коля с ужасом смотрит на прибор и прыгающими губами говорит.
– Сергей…, это ужас…
На эсминец прыгают матросы с миноносца «Стремительный», Друян дает им команду выносить всех живых из отсеков. И вскоре вся верхняя палуба заполняется ранеными или обоженными людьми. Вынесли Гошу. Он лежит на брезенте и двигает губами, стараясь надышатся прохладным воздухом. Я подхожу к нему.
– Гоша, ты как?
– Слабость какая то. Сейчас отдышусь…
И тут мой товарищ отключился.
– Санитара, – ору я, – врача.
Два моряка подбежали к нам и склонились над телом Гоши.
– Жив, – говорит один. – потерял сознание.
Ко мне подошел Друян.
– Сережа, бери своих людей и уводи на миноносец. Здесь находится опасно. Кроме того, я получил приказ. Нам приказали уничтожить все документы, все самое важное, а эсминец утопить.
– Как утопить?
– Так. Говорят, что наш корабль имеет очень высокий фон радиоактивного заражения и его просто нельзя вести на базу.
– Мне его утопить?
– Нет. Его потопят миноносцы, настоящими торпедами.
– Что делается? А как же ребята? – я показываю на лежащих матросов и офицеров на палубе.
– К нам идет два тральщика и еще несколько вспомогательных судов, их подберут.
Я созываю свою несчастную команду и мы торопливо перебираемся на миноносец. К эсминцу подплывает тральщик и матросы начинают переносить раненых на него. Мы же отходим. Оставшиеся в живых люди, с ужасом смотрят свой неузнаваемый корабль.
На пирсе полно санитарных и грузовых машин. Адмирал Носков хмуро выслушал рапорт командира миноносца, который снял нас с гибнущего корабля, и приказал всю команду эсминца отправить в госпиталь. Нас раскидывают по машинам и везут по городу.
В палате пять человек. Здесь Коля Долматов, мичман Гавриленко и еще два офицера. Пока с нас только снимают анализы, высасывают кровь и дают витаминные таблетки. Буквально на следующий день, после того как нас разместили в госпитале, в палату ворвалась Рита.
– Сережа.
Она прижалась ко мне и заплакала.
– Ты чего?… Все в порядке. Вон посмотри, Коля здесь.
– Я так испугалась… Говорили, что почти все погибли. – Она повернула голову к Долматову. – Здравствуй, Коля… Извини.
На глазах у девушки слезы.
– Все обойдется, Рита, – говорит Долматов. – Я знаю, нам здорово повезло. В машинное отделение через много палуб радиация почти не прошла, она была минимальная.
– Разве только в радиации дело, – это подает голос, подслушивающий нас на соседней койке, мичман Гавриленко, – да нас, помимо этого, чуть не расплющило волной, а еще…, мы едва не сдохли от жары, почти под семьдесят – восемдесят градусов было.
– Вот я и говорю, нам повезло. Вон посмотри на ребят, они были выше нас, – Коля кивает на койки, где неподвижно лежат два офицера.
У Риты опять потекли слезы.
– Как это ужасно, мальчики.
– Не разводи сырость, – прошу я. – Пойдем, я тебя провожу.
– А тебе можно ходить?
– Конечно. Пошли от сюда.
В коридоре мы устроились на скамеечке и потом рассказывали друг другу всякие пришедшие в голову истории из нашей жизни, пока меня не позвали на обед. Рита успокоилась и немного ожила. Мы договорились, что она зайдет в понедельник.
Меня, Колю и мичмана выписали через четыре дня. Прежде чем уйти из госпиталя, я пошел в палату, где лечился Гоша. Мой друг как то высох и неподвижно лежал на спине, сверля взглядом потолок.
– Гоша, привет.
– А, это ты?
– Как дела?
– Хреново, Сережа, аппетита нет, таю на глазах. Больше всего, конечно, Машку жалко. Как она теперь будет без меня?
– Да погоди ты себя хоронить. Еще поправишься. Врачи говорят, что не все потеряно.
– Я тоже так стараюсь думать. Вот здесь лежу и вспоминаю наш разговор с Колей… Прав он, понимаешь. Не к чему нас было бросать в такое пекло. Действительно, напихали бы корабль, идущий на слом, всякими приборами и сунули бы вместо нас.
– Офицеры, которые лежали с нами в палате, сказали, что здесь еще сказалась ошибка пилота самолета, он скинул бомбу почти на две мили ближе к нам.
– Ну вот, там ошибка, здесь ошибка, а страдаем мы.
– Так что же все таки произошло у вас в отсеке?
– Понимаешь, все как то непонятно. Как нам приказали, мы сидели на своих местах в противогазах и касках Сначала мы услыхали гул, потом вдруг все зашипело, стены и потолок начали дымится и неожиданно раскалились до красноты. Вонь краски и жара сразу же обрушились на нас, самопроизвольно загорелось все, что может гореть. Эсминец вдруг как подбросит, то вниз, то вверх и тут же огромная волна накрыла корабль. Стенки и потолок сразу же прекратили светится, а вот пожар… достал. Самое неприятное, отключилась вентиляция, к тому же люки и двери снаружи, от температуры приварились… Противогазы не помогли, все задыхались и некоторые, в том числе и я, сняли их. С трудом затушили пожар, выскочили в центральный коридор, а здесь жара, дыму…, ничего не видно. Часть матросов побежали в слепую все таки к корме. Им повезло, там двери на верхнюю палубу не заварило. Они были защищены тенью от пристроек корабля и поэтому нормально открылись. Я потом только узнал, вернее уже здесь, в госпитале, лучше бы они не выскакивали на верхнюю палубу, все они спаслись от пожаров и дыма, но схватили по такой дозе радиации, что выглядят хуже меня…
– А с тобой то все таки, как вышло?
– Да никак? Я по инструкции должен был проверить все минное хозяйство. Добрался до третьей палубы, жара жуткая, дыма зато поменьше. Вдруг почувствовал себя неважно и понял, что наверх мне не выбраться. А тут вы стали открывать броневые люки и я в надежде, что у вас есть воздух, спустился к вам.
– Мда… Меня выписывают, Гоша.
– Вот здорово. Я рад за тебя Сережа. Навещай моих… Зайди к Машеньке, успокой ее.
– Договорились. А я буду ждать тебя, мне же еще надо сыграть свадьбу, а кто как не ты, должен быть шафером…
– Ты? Свадьбу? Нет, это мир перевернулся точно. Придется мне действительно поправляться. Поздравляю, Сережа. Кстати, кто она, я ее знаю?
– Дочь адмирала Носкова, Рита.
– Далеко пойдешь, старик.
– Постараюсь. Ну, пока.
Рита на своей «Победе» привезла домой и тут же накормила до отвала. Потом мы с ней валялись на кровати и мечтали о будущем.
В штабе флота не до меня. Комиссия из столицы проводит расследование гибели эсминца. Зато меня нечаянно увидел в коридоре Смирницкий и тут же потащил к себе в кабинет.
– Это хорошо, что я вас увидел первым, – сказал каперанг, – расскажите мне все что вы увидели после взрыва бомбы, все что произошло на эсминце.
И я принялся рассказывать. Каперанг не прерывал, слушал внимательно и когда я дошел до госпиталя, только здесь остановил.
– В вашей команде потери есть?
– Почти нет. Есть раненые, угоревшие от жары, но их скоро выпишут…
– Отлично. Все что вы мне рассказали изложите на бумаге. Прямо здесь в кабинете. Вот вам ручка, вот стопка листов.
Смирницкий из выдвижного стола вытаскивает пачку бумаги и кладет передо мной.
Я писал рапорт два часа и когда протянул его Смирницкому, спросил.
– Товарищ капитан первого ранга, а куда теперь меня? Спишут в экипаж?
– Зачем. Командир вашего корабля, капитан второго ранга Ягодин, до операции на море, отправил в штаб ваш рапорт с просьбой направить учиться в академию. По моему командование базы с пониманием отнеслось к вашей просьбе.
– Так меня отправят учиться?
– Я так считаю.
Я и Рита сидим в ресторане, где обсуждаем нашу поездку в столицу. К столику подсел бывший каперанг Смирнов.
– Сережа привет. Здравствуйте глубокоуважаемая Риточка. Правильно я вас запомнил?
– Да, Михаил Михайлович. Здравствуйте.
– Приятно все же видеть вас здоровыми и счастливыми.
– Михаил Михайлович, выпейте с нами.
Я, как и тогда, наливаю ему в фужер водки. Старик осторожно берет его за ножку и говорит.
– Давайте. Давайте поднимем тост за тех, кто погиб на твоем эсминце, Сережа. За отличный боевой корабль, умерший там же.
Мы выпили и немного помолчали.
– Я вот иногда думаю, – первым заговорил бывший каперанг, – если будет новая война, сколько невинных жертв погибнет при этом. Представляете, в мирное время, гибнут современные корабли, то в военное время, наверняка – государства.
– Для того чтобы этого не было, мы должны быть сильные, могучие…, – осторожно вякнула Рита.
– Не надо песен, девочка. Кому нужно могущество, если не будет будущего.
ЭПИЛОГ
– Бывший капитан первого ранга Семенов. Немного мужик спился, но душевный человек.
– Значит он не первый раз здесь на сцене?
– Не первый.
А бывший капитан уже запел. Это был красивый баритон с чуть приглаженной хрипотцой…
– Ямщик, не гони лошадей… – тянул голос и непроизвольная слеза катилась по щетине лица.
Рита слушала внимательно, машинально прокручивая пальцами ножку бокала с вином. Когда Семенов кончил петь, она взглянула на меня влажными глазами.
– Знаешь, наверно это лучше, чем там, сейчас в доме офицеров.
– Наверно.
– А почему он бывший капитан?
– Его подводная лодка утонула у берегов Норвегии, погибли люди. Виноват, в любом случае, капитан, вот за это и выкинули его из флота.
Меду тем, опальный капитан, запел еще один романс, про горе горькое, что по свету шлялось, мы опять замолчали.
Аплодисменты встряхнули тишину зала, Семенов раскланялся и сошел со сцены. Когда он проходил мимо нашего столика я его позвал.
– Михал Михайлович, присядь к нам.
– А… Сережка, здорово дружище, – его рука дружески вцепилась в мою, – давненько я тебя здесь не видел. Простите, – он галантно повернулся к Рите, – Михаил Семенов, почетный житель этого сумасшедшего города.
– Рита, одна из новых жительниц этого города.
– О…, – бывший капитан ловко подцепил руку моей соседки и поцеловал тыльную сторону ладони. – Этот бирюк, – ткнул он на меня пальцем, – умеет выбирать брильянты, вы мне поверьте.
– Миша, не мельтеши, садись, выпей с нами, – предлагаю ему.
Бывший капитан кивнул головой и присел. Я налил ему в бокал из под вина водки. Мужик взял аккуратно бокал, глубоко вздохнул и… одним махом все выпил. Его взгляд заблуждал по столу и я подвинул к нему нарезанные соленые огурцы. Семенов сразу же втолкнул в рот дольку огурца.
– Ух, здорово. Где ты пропадал, Сережка?
– Где? Конечно, в плавании. Сам знаешь, наш эсминец все время мотается по морям…
– А мне говорили, что ты собирался в морскую академию. Я думал ты уже…
– Ягодин задержал рапорт, говорит нет замены…
– Темнит Ягода, не хочет расставаться с толковыми ребятами. Ну да ладно, я ему еще мозги промою. А вы, Рита, как оказались жительницей этого города?
– Меня после учебы прислали работать в госпиталь.
– О… великое дело. Вы очень подходите друг другу ребята, поверьте слову, старого морского волка. У меня нюх на хороших людей.
– Миша, кончай нас хвалить, лучше давай еще выпьем…
Я выливаю ему в бокал остатки водки и Семенов опять мгновенно выпивает его.
– Я… за ваш новый поход…, чтобы была удача…, – он с хрустом уничтожает огурец.
– От куда ты знаешь, что будет поход?
– Я все знаю. Через два дня весь флот покинет порт. Будут ученья большого масштаба и мне так хочется, чтобы вы были живы…
– Не каркай, Миша.
– Я не каркаю, я просто за вас переживаю.
Капитан доедает огурец и поднимается.
– Спасибо, ребята, душу утешили.
Недалеко от ресторана, мы с Ритой поймали такси.
– Куда сейчас? – спрашиваю ее.
– Как куда? Домой.
– Хорошо.
Я не стал переспрашивать в какой дом ее везти, шоферу сразу же сказал адрес своей улицы.
Вот она знакомая лестница. Мы поднимаемся на третий этаж, открываю двери и пропускаю Риту вперед.
– Я еще не убрал простыни. Тебе застелить на диване.
– Нет. Мы будем… в спальне.
И тут она повернулась ко мне и поцеловала таким обещающим поцелуем, что я уже поплыл…
Старпом с утра цепляется ко мне.
– Где вы вчера были, товарищ старший лейтенант. Я вам сказал, чтобы вы были в доме офицеров, однако там вас не видел.
– Выполнял задание адмирала Носкова, он приказал мне явится в штаб.
– Что-нибудь стряслось?
– Никак нет, просто нужно было передать капитану первого ранга Смирнитскому сообщение.
Услышав фамилию Смирнитского, старпом как то сразу увял.
– Жаль, что вы не были на концерте. Хороший был концерт.
– В следующий раз обязательно буду.
– Ну ладно, у вас все готово к походу.
– Так точно, докрашиваем очистительные люки и последний раз проверяем всю энергетическую часть.
– Топливо, смазку получили?
– Так точно.
– Я проверю, если все в порядке, сойдете пораньше на берег.
В дверь каюты вежливо постучали. Я ее открываю и вижу Колю Долматова с огромным чемоданом.
– Это я, здравствуйте, вот нашел вас.
– Здравствуй, Николай, – я протягиваю ему руку. – Заходи. Чего это ты с таким большим чемоданом? Разве тебе не нашли койку?
Он входит в каюту и оглядывает ее, я закрываю двери.
– Да нет, с койкой все нормально. Это я волоку приборы. Мне сказали, что два комплекта должны остаться у вас, у механиков.
– Это еще что? Мне никто ничего не говорил. Что за приборы?
– Счетчики Гейгера.
– Вот оно что. Значит мои догадки подтверждаются.
– Меня попросили, чтобы вы не говорили никому о том, что я принес к вам счетчики.
– Кто попросил?
– Там в штабе, как его… Смирницкий, кажется. Он сказал, что команда не должна знать о приборах, иначе все догадаются зачем мы поплывем и до похода об этом узнают в городе…
– Я все понял. Оставь чемодан здесь.
Коля ставит чемодан к стенке, потом вопросительно смотрит на меня.
– Вы вчера с Ритой были вдвоем?
– Был.
– Она замечательная девушка.
– Конечно.
– Я хочу пожелать вам счастья.
– Пожелай.
– Я пошел.
– Иди.
Вот еще, конкурент выискался. Слава богу, что еще не разнылся в моей каюте.
Рита уже хозяйничает в моей квартире. Я пришел с цветами и преподнес их ей прямо у входа.
– Это тебе, моя дорогая.
Она приняла их и поцеловала меня в губы.
– Спасибо. Давай раздевайся, у меня все готово.
Вот это подарок, последний раз такие слова, я слышал от Саши три года назад.
Мы ужинаем вместе и веселимся от души, рассказывая друг другу забавные истории из нашего прошлого.
– А мне Долматов однажды подсунул ежа…
– Я с Колей сегодня встречался.
Рита опустила вилку.
– Где?
– На корабле, он нашел меня. Похоже его определили во время похода к нам, в боевую часть.
– Ты только его не очень. Коля очень чувствительный парень.
– Постараюсь.
В это время зазвонил телефон. Я взял трубку и сразу узнал голос адмирала.
– Гаврилов…., это, извини конечно, Рита у вас?
– У меня.
– Дай ей трубку.
Я закрываю микрофон рукой.
– Рита, тебя просит отец.
Она закивала головой и осторожно взяла трубку.
– Але… Да, папа… Нет, я сегодня не приеду… Конечно, папочка, не сердись. У нас все хорошо… Да… Да… Ничего, скажи ему, что я счастлива… Я тебя тоже…
Она опускает трубку на рычаг.
– Папа волнуется за меня. Это Коля сказал ему, что я, наверно, у тебя…
– Ну и что?
– Похоже он очень доволен, что я с тобой.
– Больше всего доволен я.
И тут я не сдержался, обхватил ее и долго целовал это милое, прекрасное лицо, потом поднял н руки и понес в спальню…
В шесть утра зазвонил телефон. Подпрыгиваю с кровати и несусь в гостиную, там хватаю трубку.
– Але…
– Товарищ старший лейтенант, это мичман Григоренко, тревога. Приказано срочно явится на корабль. Машина за вами уже выехала.
– Я понял. Сейчас, выезжаю.
Зажигаю свет и начинаю одеваться. В дверях спальни появилась, замотанная простыней, Рита.
– Тебя вызывают? – спросила она. – Это поход?
– Да.
– Я буду ждать тебя.
– А я, любить до конца жизни.
И тут она присела на стул и заплакала.
– Ты чего?
– Я просто хотела этих слов, ждала и вот дождалась.
Подошел к ней, встал на корточки и положил голову ей на колени.
– У нас будет самая замечательная любовь.
На улице загудела машина.
– Мне пора.
Вскакиваю и торопливо привожу себя в порядок. Потом за плечи приподнимаю Риту.
– Я люблю тебя. До свидания.
Вот он поцелуй. Я заметил, что каждый поцелуй, как разговор, один прощальный, другой, как радость встречи, а третий – любви. Видно есть еще много других поцелуев, дружеских, покойницких, а иногда просто скоротать время, а у меня со значением. Сегодня прощальный.
На пирсе командующий базы и другие официальные лица. Среди толпы свиты адмирала, я вижу голову Питера Шнайдера. Хоть он и ГДРовец, с дружественной нам страны, но все-таки подлец. Ягодин рапортует о готовности эсминца к походу и адмирал важно кивает головой.
– Все по местам, – раздается команда и я опускаюсь в чрево корабля. Теперь мое место только здесь.
В машинном отделении, у пультов и своих мест застыли младшие офицеры, старшины и матросы. Ко мне со всех сторон доносятся команды.
– Первый котел в норме…
– Второй котел в норме…
– Турбины работают исправно
– Генераторы в норме.
И тут звякнул сигнал и стрелка управления, дернувшись, встала в положение «малый вперед».
– Малый вперед, – командую я.
Провернулись винты и эсминец ожил, задрожал и зашумел обычным, рабочим гулом. Поход начался.
Коля и Гоша сдружились. В моей каюте они гоняют в шахматы и без конца спорят о будущем флота.
– Ну вы, спорщики, – я вваливаюсь в каюту, – дайте отдохнуть человеку.
– Ложись, – небрежно кивает за свою спину Гоша.
Это мерзавец ловко устроился на моей постели и теперь оставляет мне узкую площадку у стены. Я втискиваюсь в эту щель и прошу.
– Гошка, я тебя побью, если ты будешь мешать мне спать.
– Ни каких проблем, я нем, как рыба.
Вроде тихо, эти шалопаи обдумывают ходы и молчат, я засыпаю.
Просыпаюсь от криков.
– Это безумие, отправлять хорошо оснащенные корабли в самое пекло, – захлебывается от возмущения Коля.
– Мы будем первые, еще никто, ни один иностранный военный корабль не подходил к той черте, когда можно определить жизнеспособность корабля, – срывается Гоша.
– Значит для этого надо ухлопать пол флота и тысячи живых людей, а зачем. Я рассчитал примерное действие радиоактивного излучения на корабли, учитывая толщину брони и расположения самого корабля по отношению к эпицентру взрыва и пришел к выводу, что оптимальный вариант для нас, два –три километра.
– Вот видишь, примерно. Но это же первый в мире взрыв на море с участием флота. Кто скажет точно, как не мы.
– О чем спор, мальчики? – подал я голос.
– Понимаешь, Сережа, – отвечает Гоша, – я был у Григорьянца. На мостике вскрыли пакет и он мне рассказал кое что о его содержимом. Мы должны быть на несколько кабельтовых впереди всего флота, то есть почти под самым взрывом бомбы. Все корабли флота размещают цепочкой, примерно, на равном расстоянии, так что действие взрыва отразится на каждом по разному. Мы первые, мы и получим больше шишек и банок от этого учения.
– А я говорю, – шумит Коля, – лучше бы поставили на якорь старые гниющие корабли без людей и долбанули бы по ним.
– Ну и что тогда? Кто тебе опишет все то, что происходит при взрыве и о чем надо в дальнейшем знать людям.
– Для этого надо напихать в корабли датчики, чувствительные приборы и по ним потом определить, что с ними было.
– Ну определишь, температура поднялась, а что дальше. Как практически выйти из этого положения? Датчик тебе скажет то, что чувствует, а мы тебе скажем то, как бороться против побочных явлений.
Похоже они опять сцепились, уже не спрашивая меня. Теперь мне не заснуть.
– Гоша, ты когда выходишь на мостик?
Мой друг посмотрел на свои часы.
– Через двадцать две минуты.
– Я пойду к механикам.
– Давай.
Я закрываю дверь каюты и опять слышу обрывки спора.
– Мне, кажется, – это голос Коли, – офицеры флота – консерваторы…
Гоша влетает в каюту.
– Сережа, через два часа будет…
– Рванут эту штуку?
– Ну, да.
– Я это предполагал, мы замедлили ход.
– Я буду у минеров, о том, что узнаю тебе все расскажу.
Гоша уходит и через десять минут появился Долматов.
– Я к вам за чемоданом. Мне старпом сказал, чтобы я теперь был с вами.
– Хорошо. Посидим пять минут и пойдем в машинное отделение.
Пять минут мы молчали, как на похоронах.
В машинном отделении Коля занял мой стол, открыл чемодан и вытащил неуклюжий ящик-пульт с датчиком. Он переключил несколько тумблеров на пульте и тут же в микрофоне послышалось редкое пощелкивание.
– Порядок. Товарищ старший лейтенант, мне надо отнести его ближе к корме…
– Мичман Гавриленко, помогите инженеру…
– Но мне еще надо, чтобы кто то был все время у счетчика и по времени записывал его показания.
– Мичман Гавриленко, вам инженер покажет, как надо работать с прибором. Возьмите чистый журнал и все, что он требует, заносите в него. Вам доверяю важную научную работу.
– Есть, – ответил бравый мичман.
Они уходят с прибором. Через двадцать минут Долматов приходит опять ко мне.
– Все в порядке? – спрашиваю его.
– Да… Мы установили прибор.
Коля вытаскивает из чемодана второй пульт и настраивает его на столе.
– Вы не против, если я буду теперь все время здесь?
– Не против.
Звякнул сигнал. Стрелка управления переместилась в положение «Стоп машина».
– Стоп машина, – как эхо командую я.
Затихла вибрация, только гул турбин и генераторов, привычной музыкой разносится в зале. Мои матросы и старшины застыли на своих рабочих местах. Мучительно начало тикать время. Долматов тревожно поглядывает на свои часы и, открыв журнал, зависает над ним ручкой.
Мы сначала не поняли, что произошло. Просто эсминец качнуло и потрескивание и шипение вихрем пронеслось по кораблю. Тут же взвыл счетчик Гейгера и барабанный треск, переходящий в вой, забился в ушах. Коля Долматов, ахнул. Вдруг… корабль резко взмыл носом вверх и начал подниматься, будь-то нас неведомая сила пыталась вышвырнуть к облакам, потом резкий рывок вниз, словно несемся на оборванном лифте и… удар с жутким грохотом, да такой, что мне показалось, нас расплющили о наковальню. Эсминец резко положило на бок. Коля со счетчиком Гейгера улетел под электрощит. Все люди в машинном отсеке, незакрепленные приборы, инструменты и всякие прочие вещи, попадали на палубу и покатились по ней. Я вцепился в стол и почти повис над пропастью, болтая ногами.
«Крен», мы же перевернемся, – стучало в мозгу. Перевалим сорок градусов и все… Словно услышав мой вопль, эсминец стал выпрямляться, резко подскочил и запрыгал покачиваясь во все стороны. Но погас свет и где-то засвистел пар. Я подтянулся за стол, неуверенно встал на ноги и заорал.
– Включить аварийные генераторы…
Где-то что то шуршит, но света нет.
– Где электрики? – ору в темноту.
Вдруг вспыхнули лампочки и вид разорения потряс меня. Мы как после хорошей битвы. Несколько окровавленных фигур пытаются встать, другие уже на своих рабочих местах, но в каком ужасном состоянии. Неподвижные тела троих матросов видны на палубе у генераторов. У левой турбины лопнул отводной коллектор, пар стремительно заполняет помещение.
– Перекрыть первую турбину. Аварийной команде срочно исправить поломки. Вызвать санитаров, проверить команду.
Почему молчит мостик. Я хватаю микрофон.
– Первый, ответьте… Первый…
Динамики подозрительно молчат. Вдруг опять эсминец задергался и… опять мы получили сильнейший удар, от которого несколько человек свалило на решетчатый настил. Корабль медленно отклонился в другую сторону примерно на двадцать градусов. Он продержался так секунд тридцать потом подпрыгнул к верху и закачался.
– Первый, первый… ответьте, – бубню в микрофон.
Вой вырывающего пара прекратился, вокруг аварийной турбины замельтешили фигуры матросов.
– Всем старшинам и матросам, – командую я, – осмотреть основные агрегаты, доложить их состояние.
Послышались отчеты людей, оказывается кроме турбины, у нас сдохли семь новых вентиляторов и вдруг тревожный голос сообщил.
– Первый танк дал трещину, вдоль стенки левого борта. Мазут начал вытекать…
– Старшина Гичков, срочно команду на танк. Посмотрите, что можно сделать. В случае чего, перекачайте часть топлива из поврежденного танка в другие.
Ко мне, как призрак подходит Коля Долматов. Лицо измазано кровью, рубаха порвана и большой кровавый порез виден с левой стороны груди. В руках парня потрескивающий счетчик Гейгера.
– Как фон? – спрашиваю его.
– Чуть повыше, чем был, – шепелявит Коля.
– Что с тобой?
– Зубы. У меня выбиты передние…
– Работать можешь?
Он кивает головой.
– Докладывай мне, если фон изменится.
В машинном отделении стала подниматься температура, сказывается остановка вентиляторов в шахтах. Передо мной возник худощавый матрос.
– Товарищ старший лейтенант, там… вентиляторы поплавились, заменить невозможно, притока и вытяжки не будет.
– Ясно. Иди, раздрай люки, посмотри, что на верхних палубах.
Только откинули люки на верхние палубы, как поток горячего воздуха ворвался в машинное отделение. И тут в раскрытый люк по лесенке стала спускаться, шатающаяся черная фигура. Вид человека ужасен. Красное распухшее лицо, там где глаза белые обводы, волос почти нет, а китель весь обгорелый.
– Сережа, это я.
Человек рухнул на пустующее кресло мичмана Гавриленко.
– Гоша? Что с тобой, Гоша?
– Там… на верху, все… мертвы.
– Что ты говоришь?
– Ягодин, старпом… все…, кто был на мостике… Мостика тоже нет. Все оплавилось, мы потеряли связь…
Коля поднес счетчик к Гоше и тот заверещал будь-то недорезанный.
– Сергей, – не по военному сказал Долматов, – его надо срочно переодеть и вымыть.
Я подозвал оператора с поврежденной турбины.
– Товарищ старшина, капитан-лейтенанта в душевую, вымыть его и выдать новую одежду.
Гошу увели.
У нас появились новые лица. Спустился штурман, кап-два, обычно молчаливый Друян. Вид у него получше чем у Гоши, нет ожогов лица, зато нос залеплен липучкой и следы засохшей крови на половине головы.
– Как у вас дела, товарищ старший лейтенант?
– Стараемся исправить положение.. Поврежден коллектор турбины, один танк и сдохли почти все вентиляторы.
– Мы можем плыть?
– Наверно можем, сейчас запустим турбину и попытаемся провернуть винты.
– Я принял на себя корабль и хочу отвести его на базу. Сейчас справимся с пожарами в носовой части эсминца и можем двигаться. Так как внутренняя связь не работает, пришлю к вам связиста, пусть проложит кабель до верхней палубы. От туда будем по телефону управлять кораблем через вас. Рулевое управление повреждено и судя по всему, его восстановить не возможно, придется управлять эсминцем винтами.
– Я понял, товарищ капитан второго ранга.
– Тогда, давай. Вся надежда на тебя, Сережа.
И этот тоже по неуставному. Друян уходит на верх
Дали пар и запела вторая турбина. Я дал команду провернуть винты и тут судно начало трясти.
– Что это? – ко мне тревожно повернул голову Коля.
– Вал чуть погнут.
Связист, присланный Друяном, подал мне трубку.
– Вас…
– Але..
– Это я, – слышу голос кап-два. – Почему такая вибрация?
– Вал поврежден, видно чуть согнуло при такой встряске.
– Доплыть с таким дефектом можем?
– Можем.
– Тогда, давай разворот на сто восемьдесят. Я тебе буду командовать, когда надо остановится…
В машинном отделении сумасшедшая жара. Дышать почти нечем. Три вентилятора не могут дать притока свежего воздуха. Матросы поснимали робы, голые тела блестят от обильного пота и бедные ребята дышат как рыбы, открыв рот. Все люки на верхние палубы мы позакрывали, от туда несет жаром и гарью, но от этого легче не стало. Мазут все же частично вылился из танка, палуба стала черной, липкой и ходить по ней стало трудно. Повысился в зале радиоактивный фон, но Коля говорит, что это еще нормально, хотя тревога охватило его побитое лицо. Два матроса все же свалились от жары, их сунули на трубы холодильников, которые уже давно не охлаждали воду, но были только чуть теплые. Мы плывем в слепую, только по командам по телефону.
Опять он звякнул, вызывая меня.
– Товарищ старший лейтенант, – слышу голос Друяна, – останови машины.
– В чем дело?
– К нам идет помощь. Приближается миноносец «Стремительный».
– Я понял. Стоп, машины.
Только через минут сорок нас выводят через верхние палубы на самый верх. Матросы одурев от жары, валятся на настилы, стараясь отдышаться на свежем воздухе. Я огляделся и не узнал свой родной эсминец. Антен и мачт, торпедных аппаратов и других выступов на корабле не было, это был не эсминец, а оплавленная металлическая коробка. Входные двери и люки были открыты только в теневой от взрыва стороне, остальные было просто не открыть, они заварились. Выполз из люка ошалевший Коля Долматов со своим неразлучным счетчиком и противный визг сразу обрушился на нас. Теперь Коля с ужасом смотрит на прибор и прыгающими губами говорит.
– Сергей…, это ужас…
На эсминец прыгают матросы с миноносца «Стремительный», Друян дает им команду выносить всех живых из отсеков. И вскоре вся верхняя палуба заполняется ранеными или обоженными людьми. Вынесли Гошу. Он лежит на брезенте и двигает губами, стараясь надышатся прохладным воздухом. Я подхожу к нему.
– Гоша, ты как?
– Слабость какая то. Сейчас отдышусь…
И тут мой товарищ отключился.
– Санитара, – ору я, – врача.
Два моряка подбежали к нам и склонились над телом Гоши.
– Жив, – говорит один. – потерял сознание.
Ко мне подошел Друян.
– Сережа, бери своих людей и уводи на миноносец. Здесь находится опасно. Кроме того, я получил приказ. Нам приказали уничтожить все документы, все самое важное, а эсминец утопить.
– Как утопить?
– Так. Говорят, что наш корабль имеет очень высокий фон радиоактивного заражения и его просто нельзя вести на базу.
– Мне его утопить?
– Нет. Его потопят миноносцы, настоящими торпедами.
– Что делается? А как же ребята? – я показываю на лежащих матросов и офицеров на палубе.
– К нам идет два тральщика и еще несколько вспомогательных судов, их подберут.
Я созываю свою несчастную команду и мы торопливо перебираемся на миноносец. К эсминцу подплывает тральщик и матросы начинают переносить раненых на него. Мы же отходим. Оставшиеся в живых люди, с ужасом смотрят свой неузнаваемый корабль.
На пирсе полно санитарных и грузовых машин. Адмирал Носков хмуро выслушал рапорт командира миноносца, который снял нас с гибнущего корабля, и приказал всю команду эсминца отправить в госпиталь. Нас раскидывают по машинам и везут по городу.
В палате пять человек. Здесь Коля Долматов, мичман Гавриленко и еще два офицера. Пока с нас только снимают анализы, высасывают кровь и дают витаминные таблетки. Буквально на следующий день, после того как нас разместили в госпитале, в палату ворвалась Рита.
– Сережа.
Она прижалась ко мне и заплакала.
– Ты чего?… Все в порядке. Вон посмотри, Коля здесь.
– Я так испугалась… Говорили, что почти все погибли. – Она повернула голову к Долматову. – Здравствуй, Коля… Извини.
На глазах у девушки слезы.
– Все обойдется, Рита, – говорит Долматов. – Я знаю, нам здорово повезло. В машинное отделение через много палуб радиация почти не прошла, она была минимальная.
– Разве только в радиации дело, – это подает голос, подслушивающий нас на соседней койке, мичман Гавриленко, – да нас, помимо этого, чуть не расплющило волной, а еще…, мы едва не сдохли от жары, почти под семьдесят – восемдесят градусов было.
– Вот я и говорю, нам повезло. Вон посмотри на ребят, они были выше нас, – Коля кивает на койки, где неподвижно лежат два офицера.
У Риты опять потекли слезы.
– Как это ужасно, мальчики.
– Не разводи сырость, – прошу я. – Пойдем, я тебя провожу.
– А тебе можно ходить?
– Конечно. Пошли от сюда.
В коридоре мы устроились на скамеечке и потом рассказывали друг другу всякие пришедшие в голову истории из нашей жизни, пока меня не позвали на обед. Рита успокоилась и немного ожила. Мы договорились, что она зайдет в понедельник.
Меня, Колю и мичмана выписали через четыре дня. Прежде чем уйти из госпиталя, я пошел в палату, где лечился Гоша. Мой друг как то высох и неподвижно лежал на спине, сверля взглядом потолок.
– Гоша, привет.
– А, это ты?
– Как дела?
– Хреново, Сережа, аппетита нет, таю на глазах. Больше всего, конечно, Машку жалко. Как она теперь будет без меня?
– Да погоди ты себя хоронить. Еще поправишься. Врачи говорят, что не все потеряно.
– Я тоже так стараюсь думать. Вот здесь лежу и вспоминаю наш разговор с Колей… Прав он, понимаешь. Не к чему нас было бросать в такое пекло. Действительно, напихали бы корабль, идущий на слом, всякими приборами и сунули бы вместо нас.
– Офицеры, которые лежали с нами в палате, сказали, что здесь еще сказалась ошибка пилота самолета, он скинул бомбу почти на две мили ближе к нам.
– Ну вот, там ошибка, здесь ошибка, а страдаем мы.
– Так что же все таки произошло у вас в отсеке?
– Понимаешь, все как то непонятно. Как нам приказали, мы сидели на своих местах в противогазах и касках Сначала мы услыхали гул, потом вдруг все зашипело, стены и потолок начали дымится и неожиданно раскалились до красноты. Вонь краски и жара сразу же обрушились на нас, самопроизвольно загорелось все, что может гореть. Эсминец вдруг как подбросит, то вниз, то вверх и тут же огромная волна накрыла корабль. Стенки и потолок сразу же прекратили светится, а вот пожар… достал. Самое неприятное, отключилась вентиляция, к тому же люки и двери снаружи, от температуры приварились… Противогазы не помогли, все задыхались и некоторые, в том числе и я, сняли их. С трудом затушили пожар, выскочили в центральный коридор, а здесь жара, дыму…, ничего не видно. Часть матросов побежали в слепую все таки к корме. Им повезло, там двери на верхнюю палубу не заварило. Они были защищены тенью от пристроек корабля и поэтому нормально открылись. Я потом только узнал, вернее уже здесь, в госпитале, лучше бы они не выскакивали на верхнюю палубу, все они спаслись от пожаров и дыма, но схватили по такой дозе радиации, что выглядят хуже меня…
– А с тобой то все таки, как вышло?
– Да никак? Я по инструкции должен был проверить все минное хозяйство. Добрался до третьей палубы, жара жуткая, дыма зато поменьше. Вдруг почувствовал себя неважно и понял, что наверх мне не выбраться. А тут вы стали открывать броневые люки и я в надежде, что у вас есть воздух, спустился к вам.
– Мда… Меня выписывают, Гоша.
– Вот здорово. Я рад за тебя Сережа. Навещай моих… Зайди к Машеньке, успокой ее.
– Договорились. А я буду ждать тебя, мне же еще надо сыграть свадьбу, а кто как не ты, должен быть шафером…
– Ты? Свадьбу? Нет, это мир перевернулся точно. Придется мне действительно поправляться. Поздравляю, Сережа. Кстати, кто она, я ее знаю?
– Дочь адмирала Носкова, Рита.
– Далеко пойдешь, старик.
– Постараюсь. Ну, пока.
Рита на своей «Победе» привезла домой и тут же накормила до отвала. Потом мы с ней валялись на кровати и мечтали о будущем.
В штабе флота не до меня. Комиссия из столицы проводит расследование гибели эсминца. Зато меня нечаянно увидел в коридоре Смирницкий и тут же потащил к себе в кабинет.
– Это хорошо, что я вас увидел первым, – сказал каперанг, – расскажите мне все что вы увидели после взрыва бомбы, все что произошло на эсминце.
И я принялся рассказывать. Каперанг не прерывал, слушал внимательно и когда я дошел до госпиталя, только здесь остановил.
– В вашей команде потери есть?
– Почти нет. Есть раненые, угоревшие от жары, но их скоро выпишут…
– Отлично. Все что вы мне рассказали изложите на бумаге. Прямо здесь в кабинете. Вот вам ручка, вот стопка листов.
Смирницкий из выдвижного стола вытаскивает пачку бумаги и кладет передо мной.
Я писал рапорт два часа и когда протянул его Смирницкому, спросил.
– Товарищ капитан первого ранга, а куда теперь меня? Спишут в экипаж?
– Зачем. Командир вашего корабля, капитан второго ранга Ягодин, до операции на море, отправил в штаб ваш рапорт с просьбой направить учиться в академию. По моему командование базы с пониманием отнеслось к вашей просьбе.
– Так меня отправят учиться?
– Я так считаю.
Я и Рита сидим в ресторане, где обсуждаем нашу поездку в столицу. К столику подсел бывший каперанг Смирнов.
– Сережа привет. Здравствуйте глубокоуважаемая Риточка. Правильно я вас запомнил?
– Да, Михаил Михайлович. Здравствуйте.
– Приятно все же видеть вас здоровыми и счастливыми.
– Михаил Михайлович, выпейте с нами.
Я, как и тогда, наливаю ему в фужер водки. Старик осторожно берет его за ножку и говорит.
– Давайте. Давайте поднимем тост за тех, кто погиб на твоем эсминце, Сережа. За отличный боевой корабль, умерший там же.
Мы выпили и немного помолчали.
– Я вот иногда думаю, – первым заговорил бывший каперанг, – если будет новая война, сколько невинных жертв погибнет при этом. Представляете, в мирное время, гибнут современные корабли, то в военное время, наверняка – государства.
– Для того чтобы этого не было, мы должны быть сильные, могучие…, – осторожно вякнула Рита.
– Не надо песен, девочка. Кому нужно могущество, если не будет будущего.
ЭПИЛОГ
Из почти 140 человек служивших на эсминце, в катастрофе погибло сразу же 87. Из оставшихся живых, некоторые потом медленно умирали. Через шесть месяцев в страшных мучениях скончался Гоша, так и не дождавшись нашей свадьбы, еще раньше умер скромный штурман Друян. В этой трагедии, из 12 прикомандированных научных работников, в живых остался один, Коля Долматов.
На городском кладбище есть небольшой обелиск. На камне выбиты слова.
« Эсминцу „Сторожевому“ и его экипажу, погибших при исполнении своего воинского долга, посвящается…» и дата……
А далее столбики могил с однообразными надписями, где выбиты звание, фамилия, имя, год рождения и смерти.
Будущее, наверняка, так и не узнает, что за воинский долг исполнил корабль.
На городском кладбище есть небольшой обелиск. На камне выбиты слова.
« Эсминцу „Сторожевому“ и его экипажу, погибших при исполнении своего воинского долга, посвящается…» и дата……
А далее столбики могил с однообразными надписями, где выбиты звание, фамилия, имя, год рождения и смерти.
Будущее, наверняка, так и не узнает, что за воинский долг исполнил корабль.