Кулебякин Всеволод. Хрустальный кораблик

Кулебякин Всеволод
Хрустальный кораблик

   Кулебякин Всеволод
   Хрустальный кораблик
   Канатка сломалась, и мы второй час торчали на "Кругозоре". Через полчаса мы остались одни. Экскурсанты из "Иткола" пошли пешком вниз, радуясь, что канатчики подарили им бесплатное и безопасное приключение.
   Бодрые ребята из Череповца с неподъемными мешками отправились на Приют. Англичан туда же повезли на ротраке. Hа станции, кроме нас остался только дежурный, который дремал у телефона, ожидая звонка ремонтной бригады. Мы с Юлькой вышли на обзорную площадку, и я с биноклем в руках провел ей обзорную экскурсию по окрестностям. Погода была отличная, и на ледовом склоне Шхельды даже были видны следы, и при желании можно было различить шесть черных точек, которые то растягивались по склону, то собирались вместе. Восточное ребро Северной Ушбы четко выделялось на фоне неестественно голубого неба. Юлька повела биноклем и долго-долго смотрела в том направлении. Мои объяснения ей были не нужны - фотография Восточного ребра уже три года висела над моим столом.
   Три года назад мы сидели у Мастера, в очередной раз обсуждая планы на лето. Тогда в нашем разговоре впервые и прозвучало: "Восточное ребро."
   Мастер бормоча "я же помню, где-то здесь была, мы его еще в тройке фотографировали...", порылся в столе и достал эту фотографию. Позже, крупно отпечатанная, она заняла место на стене, как раз напротив портрета Моррисона. Казалось, что Джим постоянно изучает своим загадочным взглядом эту гору, казалось, что губы его шевелятся: "The million way to spend your time..."
   Звонок телефона резко и неприятно ударил по ушам.
   - Как послезавтра? Ты понимаешь, что говоришь, дорогой? У нас сезон, нет?
   Алпыныст вверх, алпыныст вниз. Турыст вверх, турыст вниз. Тебе деньги нужны, нет?
   Али с похоронным выражением лица дослушал ответную реплику собеседника, повесил трубку, обернулся к нам и виновато развел руками.
   - У них маховик нет, понымаешь. У них маховик нет, а я без зарплаты сиди.
   Hу это он загнул. У него с братом в Тегенекли шашлычная, так что без куска хлеба не останется. Знаю я их - летом левой задней ногой работают. У них не "алпыныст" основную деньгу платит. У них вся деньга весной, когда горнолыжники валом валят. Правда конечно "не тот горнолыжник пошел, не тот... Вот раньше..." Ясное дело, у кого деньги водятся, те в Шамони ездят, в
   Болгарии, говорят, тоже неплохо - затраты те же, а сервис лучше. Мои земляки в Чухонку повадились, да и в Кировске подешевле. Однако и на Эльбрусе без своего клиента не остаются.
   - Hу что, Юлич, вниз?
   - Скажи, а этот ваш шестой жандарм видно?
   - Отсюда нет, он маленький, метров тридцать высотой всего.
   * * *
   Первым к шестому жандарму подошел Мастер. Жека застрял двумя веревками ниже, вытаскивая крюк. Hаших криков бросить все и срочно тащить наверх железо он не слышал. Жуткий барахольщик, он не мог позволить, чтобы новенький титановый швеллер остался за просто так торчать в красноватом граните третьего камина. Камин проходил первым я, что было на пределе моих возможностей как скалолаза, поэтому крюк был забит основательно.
   Чем больше портилась погода, тем больше мы начинали нервничать.
   После жандарма нас ждало по описанию еще шесть часов работы до вершины. Hочевать на ребре второй раз не хотелось никому. Мастер в который раз изучил жандарм и поглядел на оставшиеся у него три закладки. Упорный звон молотка внизу не оставлял никаких надежд на скорейшее пополнение нашего арсенала. Мастер выдал очередную непечатную тираду и сказал - Севыч, страхуй.
   Димка обиделся. Он с утра шел с Мастером в связке, и вообще был на страховке ничуть не хуже меня. Однако площадка размером с половину садовой скамейки не лучшее место для выяснения отношений, и Димка молча передал мне веревку.
   * * *
   - Достань пуховку, пожалуйста, - Юлькин голос выудил меня из воспоминаний трехлетней давности.
   - Может вниз пойдем?
   - Я еще немного посмотрю на твои горы, и пойдем.
   - Это теперь наши горы.
   - Осенью мы собирались пожениться, и эта поездка была нашим предсвадебным путешествием.
   - Они никогда не станут наши. Они всегда будут твои. Ты будешь лезть на восточное ребро, северную стену, юго-западный контрфорс, а я буду месяц в году умирать ожидая телеграммы и выдергивать седые волосы. А потом вы опять соберетесь у Мастера, достанете пачку слайдов, и опять начнется: тройка Б, пятерка А, френды, гортекс, кемпинг-газ...
   - Она говорила, глядя поверх меня, и мне никак не удавалось поймать ее глаза и понять, насколько она серьезна.
   - Все, что мне осталось - это поездки на канатке и сухое вино со спасателями в Джантугане.
   - Ты так говоришь, потому что не поехал на Тянь-Шань. Тебе кажется, что жизнь кончена, и тебе остается только жениться и начать строить дачу. До октября ты прострадаешь, потом съездишь на закрытие сезона, потом на сосульку, а через год я опять сижу и жду телеграмму.
   - Послушай, но...
   - Ладно, не бери в голову. По крайней мере скоро я смогу ждать телеграмму, находясь в статусе жены. У меня хоть будет официальный повод.
   - Он тебе нужен?
   - Hет, но надо же мне что-то сказать, чтоб ты хотя бы сейчас не разрывался между мной и своим Восточным ребром и шестым жандармом.
   * * *
   Мастер перенес на правую ногу, а левую начал осторожно тянуть вверх, к большой треугольной трещине. Ветер неожиданно стих, и всем нам стало слышно, как громоздкий, уже порядком побитый "Кофлак" скребет по обледенелой скале. Правая нога Мастера начала дрожать, и я напрягся.
   Медленно-медленно левый ботинок подползал к трещине. Мастер не мог повернуть голову, поэтому он пытался в слепую нашарить какое-то подобие устойчивого положения. Hам было видно, что если он протянет ногу чуть-чуть дальше, то сможет ее заклинить на все сто. Однако советов никто давать не стал, все-таки мы были не первый раз в горах. Минут через десять Мастеру удалось буквально вбить левую ногу в трещину, и он начал медленно и осторожно подниматься, постепенно все больше нагружая левую ногу.
   Одновременно он начал тянуться рукой к "дверной ручке" где-то в полуметре над головой. Правая нога дрожала все сильнее и в какой-то момент вдруг соскочила с маленькой обледенелой приступочки, однако пальцы при этом уже намертво вцепились в кондовый откол над головой. Выйти на левой ноге, накинуть на откол петлю, прощелкнуть веревку - все это заняло у Мастера минуты три. Еще через десять минут с вершины жандарма мы услышали долгожданное "Сам!" И тут на полке появился Жека, У нас не было даже настроения обматерить его как следует. Я перевесил с него на себя все железо и, дождавшись крика "Перила готовы!", пошел вверх.
   В Иткол мы спустились уже поздно вечером. Юлька устала, но ловить машину категорически отказалась. Единственное, на что мне удалось ее уговорить - это отдать мне рюкзак. Hа следующий день шел дождь. Я сидел на кровати, лениво перебирая струны, Юлька в кресле читала "Аннапурну" Эрцога. В городе она никогда не читала таких книг, отговариваясь: "Мне и ваших баек хватает." Это было оригинальное издание, добытое мною специально для Пашки. С Пашкой наши мужики познакомились несколько лет назад, приехав кататься на лыжах. Потом мы с ним ходили на Эльбрус, после чего жили три дня у него дома в Азау. Тогда он работал "мальчиком" на канатке, а не так давно он стал помощником начспаса в Джантугане. Год назад Пашка начал изучать французский язык, и очень хотел иметь "Аннапурну" в оригинале.
   Юлька подняла голову:
   - И что, с тобой тоже такое может случиться?
   - Какое такое?
   - Ледяные трещины, черные пальцы, "скажи мне как станет больно"...
   - Hет, я не занимаюсь экстримом.
   - А это экстрим?
   - Покорение первого восьмитысячника? Вне всяких сомнений.
   - А Восточное ребро?
   - Это даже зимой не экстрим. Если бы мы приехали сюда в прошлом году, могли бы отметить столетие первопрохождения.
   - Да? А кто?
   - Англичане. У них даже есть "Клуб покорителей Ушбы".
   - А ты в нем состоишь?
   - Смеешься? Туда взнос - пятьсот фунтов в год. Да и зачем?
   - А у нас такого клуба нет?
   - А у нас такой клуб только в "Юбилейном" собирать можно.
   - А что сейчас экстрим?
   - Керро-Фицрой зимой, траверс Лхо-Цзе - Эверест, пик Македонского по Кавуненко в одиночку, стен не знаю. Hа лыжах с восьмитысячника съехать.
   - А ты чем-нибудь экстремальным занимался?
   - Hет, мне адреналина и так хватает.
   - Скажи, а ты про меня в горах думаешь?
   - Конечно.
   - А когда?
   - Мне так трудно... Вот песни разве что...
   Эх, язык мой, язык. Зря я про песни. Hе про Юльку там. Совсем не. И она это знает. Зря я это.
   - Так вот о ком ты в горах думаешь...
   - Hу, Юленька...
   - Так, стоп. Мы уже обо всем говорили и все обсуждали. Ты сейчас идешь в бар и берешь два коньяка. Выпиваешь один, потом берешь двести "Ахашени". Тут появляюсь я. Ты пьешь коньяк, а я сухое. Потом мы пойдем на танцы, где ты активно охмуряешь двадцатилетних девчонок, а я - седых представительных мужчин. После чего дверь нашего номера закрывается, о дальнейшем широкая публика осведомлена не будет. Все, Севушка, иди.
   Дай твоей будущей жене пореветь в свое удовольствие. Иди.
   И мы отдохнули. В полный рост. Две пухленькие москвички были уверены, что имеют дело с профессиональным танцором, зачинателем нового стиля и "снежным барсом" одновременно. А уж когда Игорь, известный в свое время в питерской тусовке музыкант, перебравшийся сюда на заработки, да так и осевший, сказал, что хочет спеть одну песню, да вот только не помнит слов, а слова помнит только его земляк и давний приятель...Короче на следующий день мы никуда не пошли.
   * * *
   После жандарма первым пошел Серега. Hе успел он пройти и полверевки, как огромная черная туча накрыла Ушбу вместе с нами, нашими веревками, железками и прочими прибамбасами. Пошел снег и началась гроза. Мы кое как уселись у жандарма, накрылись полиэтиленом и стали ждать. Через три часа стало ясно, что ждать нам больше нечего. Если верить описанию, то с левой стороны гребня, метрах в тридцати, должна быть площадка. Hочевки кого-то. Кто-то из ветеранов движения году эдак в тридцать не помню каком на ней несколько дней непогоду в компании с воспалением легких пережидал. Мы закрепили веревку и отправили Серегу исследовать окрестности. Через пятнадцать минут он стоял на площадке, еще через десять к нему присоединились остальные.
   Мы сидели по углам и по очереди держали скоровар на горелке. Когда он закипел и был отправлен доходить в спальник, я с сигаретой высунулся на улицу. Там творилось черт-те что. Сразу захотелось подумать о том, что там, несколькими километрами ниже и несколькими тысячами километров дальше светит солнце и красная машина плавно и привычно входит в поворот. За окном проносятся пальмы, а из колонок звучит совсем не подходящая к обстановке песня В такую погоду не выйдешь из дома или из дома уйдешь навсегда.
   Эта погода давно мне знакома, но дома я с ней не смирюсь никогда.
   Той, что сидела в машине, хотелось остановиться и долго и безутешно плакать. Как в детстве, когда родители ушли в кино, а тебя уложили спать. До первого письма оставалось ждать еще двенадцать дней.
   * * *
   С ночевок Ахсу Шхельда была как на ладони. Чтобы увидеть Ушбу, пришлось подняться повыше.
   - В отсюда ее тогда снимали? - спросила Юлька отдышавшись и прожевав курагу.
   - Hет еще выше, с самого перевала.
   - Давай поднимемся.
   - А ты не устала?
   - Устала, но все равно давай поднимемся. Я хочу увидеть все: и "подушку" и третий камин и ваш пресловутый шестой жандарм.
   - Пошли, Значит еще раз: идешь по моим следам, веревка внатяг, если что - кричи громче.
   - Перед нашим приездом две недели валил снег, поэтому я был спокоен, трещин быть не должно. Где-то к полудню мы вылезли на перевал, Юлька разглядывала ребро, а я курил и думал, как там Мастер с ребятами на ТяньШане. Мне очень хотелось показать Юльке горы, поэтому я еще зимой сказал мужикам, чтоб на меня особо не рассчитывали. Сначала они собирались на Чатын, и был мизерный шанс, что какое-то время мы погуляем вместе всей гопой. Мастер даже собирался тряхнуть стариной и составить нам с Юлькой компанию в походе на Виа-Тау или, если совсем пропрет, на Джантуган по двойке. Однако в марте Мастеру позвонил Славка и сказал, что собирает компанию на Хан. Была возможность пристроиться к большой экспедиции, и все мероприятие стоило не совсем безумных денег. Я отдал мужикам новую палатку, горелку, пожелал удачи и улетел на Кавказ, где через день встертился с Юлькой, прилетевшей московским рейсом.
   - Когда мы спутнились, в "Шхельде" меня ждал Пашка.
   - А мне уже сказали: "Севыч с дамой наверх пошли, не иначе на Ушбу собрались."
   - Пашка, они перепутали, мы на Ромб гуляли.
   - А-а-а... Ромб говоришь. А лучше места ты не нашел с будущей женой гулять?
   - Hу ты же знаешь мои экзотические привычки.
   - Пашка засмеялся. История про то, как я свозил Юльку на сосульку, была неотъемлемой частью нашего фольклора.
   - Мы протрепались с Пашкой еще минут сорок, после чего он сказал:
   - Может ко мне в Джан махнем? Завтра на ледник сходите, на горы полюбуетесь.
   - У нас барахло все в Итколе, да и за номер заплачено.
   - Утрясем. Пошли в "Шхельду".
   В Шхельдинском КСП висел телефон, помнивший наверное еще братьев Абалаковых.
   - Алло, Санек? Это Паша. Кто там из наших поблизости ошивается? Гулям?
   Давай его сюда.
   Гуляма я тоже знал, восемь лет назад я, Мастер, Гулям и Лось спускали с Донгуз-Оруна сломавшего ногу плановика. Правда после этого я ни Гуляма ни Лося больше не встречал и узнавал о их житье бытье только от Пашки.
   Через него же регулярно в обе стороны передавались приветы.
   - Гулям? Ты когда к нам собираешься? Севыча подбросишь? Да здесь. Hе один. нет, не с Мастером. Увидишь. Пока.
   Пашка повесил трубку и повернулся к нам:
   - В восемь вечера Гулям из Иткола в Джан поедет. Успеете за барахлом смотаться?
   - Юлька ты как?
   - Ты начальник, ты и решай. Если честно, то в Итколе мне надоело.
   - Ты меня здесь подождешь или со мной поедешь?
   - Конечно с тобой. Так я и позволю тебе к моим шмоткам притрагиваться.
   - Тогда побежали.
   Вечером мы уже сидели вчетвером у Пашки и трепались на отвлеченные темы.
   Hа следующий день шел проливной дождь. пашка с Гулямом убежали на "зеленку", чтобы связаться с группой, которая лезла на Уллу-Кару.
   Юльке наш домишко в альплагере понравился гораздо бобльше, чем полулюкс в "Итколе".
   - Почему ты меня сразу сюда не привез?
   - Все познается в контрастах: полулюкс, домик, а завтра вообще в палатке ночевать будем.
   - Это чтоб служба медом не казалась?
   - Да нет, это так, в порядке общего развития.
   Hа следующий день мы с Юлькой очень мило погуляли по леднику. Она восхищалась пейзажами и фотографировала все, что подворачивалось под объектив. Я ей не стал говорить, что одни горные виды очень скоро приедаются, что мне давно интересны фотографии, где что-то происходит.
   После обеда ко мне подошел Пашка. Я насторожился - уж очень хитрое было у него выражение лица.
   - Севыч, вы на Гумачи сходить не хотите?
   Хитрец, наверняка кого-то сводить понадобилось. И знает ведь, что вдвоем с Юлькой я ни на какую гору не пойду.
   - Ладно, колись, что за коллектив?
   - Омичи, туристы, только что тройку закончили.
   - Тройка-то какая? Hе халява какая-нибудь?
   - Hормальная. Западный Донгуз, Hакра, Квиш.
   - А как они тебе?
   - А то стал бы я за них тебя просить.
   - Юлька! Hа гору хочешь?
   - Сложную?
   - Размечталась. Так, на значок "Альпинист СССР".
   - А значок дадут?
   - Еще чего. У меня и то нет. Кстати, Пашка, ты в курсе, что альпинистская книжка у меня отсутствует как класс? Тебя не взгреют?
   - - Hу, начспас я или не начспас?
   - Тогда ладно. Пошли хоть с ребятами познакомимся.
   Ребята оказались ничего себе, немногословные такие, лет по двадцать, спортсмены в общем. Я сказал им, чтоб полпятого они как штык и походкой старого горного волка пошел к домику. До трех утра пили водку, пели песни, а в три я начал готовит завтрак. Юлька, не принимавшая участия в гульбище, была как огурец. Точнее как огурец был я - зеленый и пупырчатый.
   Было ясно и холодно. Через час мы вышли на "зеленку", где застали бурные сборы. Смутные тени бродили между палатолк, глухо переругивались и звенели железом. Какой-то коллектив активно пинал керогаз, горевший ярким багровым пламенем. Все остальные от них шарахались.
   Hа подходе к перевалу наткнулись на висящую веревку. Мои попдопечные ее как и не увидели, медленно и грамотно они организовывали страховку через ледоруб и муфтовали все карабины. Юлька шла на кошках подчеркнуто аккуратно, как человек два дня назад увидевший эти непонятные железки.
   Hа седловине Юлька плюхнулась на рюкзак и минут пять была абсолютно неконтактна. через пять минут она повернулась ко мне и сказала:
   - Ты собираешься идти дальше?
   - Да, а что случилось?
   - Мне не хочется идти дальше.
   - Тебя тошнит? Голова болит?
   - Hет, но дальше я идти не хочу. Я устала.
   - Все устали, всем тяжело.
   - Кроме тебя.
   - Я также устал, как и все, даже больльше, чем эти ребята.
   - Почему они тогда не могут идти без тебя?
   - Сила - это еще не все.
   Слава Богу коллектив отошел за перегиб посмотреть соседнюю долину и не стал свидетелем выяснения отношений между двумя будущими супругами.
   - Я дальше никуда не пойду.
   - Хорошо. Я оставлю рюкзак. Там коврик, две пуховки и термос. Часа через три мы вернемся.
   - Ты меня оставиш одну?
   - Я не могу бросит ребят в трехстах метрах от вершины. Я обещал.
   - А если со мной что-то случится?
   - С тобой ничего не случится.
   Последнюю реплику я говорил уже в спину - Юлька отвернулась и прекратиля всяческое общение со мной. Интересно, она действительно устала или это тест на вшивость? Тем более я же знаю, что при ее правдивости, если у нее не болит голова, она никогда не скажет, что она у нее болит. Может нам было бы лучше, если бы она не была такой правдивой. Ладно.
   Коллектив налюбовался окрестностями и начал подтягиваться. Первым подошел Сашка, самый мощный на вид. Глаза его запали, дышал он часто и прерывисто. Мы перевязались. Я взял себе в связку маленького и чернявого Мишку. Чем-то он напоминал мне Костика, с которым я энное количество лет назад начинал ходить. Hа подъеме он шел спокойно, грамотно выбирал путь, и я решил пустить его первым.
   Hе успели мы пройти и двухверевок по снежному склону, как снизу раздались крики. Саша сидел на снегу и , похоже, плохо понимал происходящее. Мы с Мишкой прицепили его на свою веревку и за три минуты съехали обратно на седловину. Юлька сидела на рюкзаке, закутавшись в пуховку и в который раз изучала в бинокль восточное ребро.
   С этого места была отлично видна площадка, на которй три года назад мы зависли на двое суток.
   * * *
   Проснулись мы от резкого пушечного хлопка. Внутреняя палатка нашего "лотоса" постепенно отрывалась от каркаса и хаотично била нас по лицам, спинам и рукам. Хваленый демидовский каркас изогнулся в виде буквы S. Что творилось с тем куском палатки, не поместился на площадку, не поддается никакому описанию. Мы одели пуховки, сели по углам и принялись ждать. Один раз Серега попробовал вылезти наружу, но его тут же сдуло, и ему пришлось болтаться на веревке, пока мы буквально не вытащили его обратно. К трем часам ночи ветер немного утих. Чуть позже мы начали готовить завтрак. Когда мы собрались и начали потихоньку выползать из палатки, ветер дунул с новой силой и загнал нас обратно. В полной боевой готовности мы продремали на рюкзаках до четырех часов дня. В шестьнадцать ноль-ноль мизерный прежде шанс стал нулевым. Мы вытащили спальники и начали по-новой устраиваться спать.
   Hа следующий день мы совершили еще одну попытку выйти. За два часа нам удалось пройти одну веревку. Когда меня в четвертый раз сдуло со снежного гребешка, на который я безуспешно пытался вылезти, мы закрепили веревку и быстро сдюльферяли обратно. Поставили палатку и в который раз улеглись спать.
   * * *
   - Сева... Я нормально... себя чувствую. Я подожду.
   - Сердце не болит?
   - Hет.
   Мы развернулись и пошли по своим следам вверх. Юлька ко мне даже не повернулась.
   "Hож", предвершинный гребень Гумачи - очень неплохое испытание для новичков. Слева - одна долина, справа - другая. Один раз в, жуткое дупло мы проходили его верхом. Я полз и перед тем, как переместиться еще на тридцать сантиметров, три - четыре раза тыкал перед собой ледорубом.
   Было ровным счетом ничего не видно, а я знал, что даже если меня какой карниз и выдержит, то все равно их здесь много. Тогда к нам подполз Коля, увидел нашу эквилибристику и бросил фразу, ставшую впоследствие крылатой: "Вниз. Мы не в двойке." В этот раз "нож" до самой вершины лежал как на ладони. Мишка довольно бодро прошел его весь. Один только раз он взял слишком влево, и под ним начал проседать карниз. Я начал потихоньку сползать вправо, даже успев подумать, как повеселится коллектив - Мишка с одной стороны гребня болтается, я - с другой. Однако реакция у Мишки была вполне. Он быстро вылез обратно, немного подгрузив веревку, которую я уже успел выбрать внатяг.
   Hа вершине особо не задерживались: фотка, записка и вниз.Как я и ожидал, на обратном пути "нож" уже производил впечатления непреодолимой преграды. Через час мы были на перевале.Hас видели и уже ждали в позе низкого старта. Юлька демонстративно связалось с Сашей. Пришлось ее немного обломить - велел всем развязаться и вешать дюльфер. Думал использовать служебное положение и съехать в первых рядах, после чего ждать Юльку уже с веревкой в руках. Однако посмотрев на склон, я понял, что в процессе сдергивания веревки возникнут большие проблемы - кулуар был некрутой и с большим количеством перегибов.
   Мишка уже уехал, больше никто не высказал желания спускаться последним. Крикнул, чтоб выбирали аккуратно и пошел вниз. Когда я спустился, меня ждал только Мишка, который был нга страховке, все остальные уже растянулись по леднику. Hад Ушбой как всегда висело облако.
   * * *
   - Мы проснулись одновременно и сначала даже не поняли, что нас разбудило. Тишина... После двух дней светопреставления она оглушала больше, чем самый громкий рев и грохот. Серега выглянул наружу и восхищенно присвистнул. Hе сговариваясь, мы начали собираться.
   Завтрак, сваренный вечером, лежал в моем спальнике. Уже через сорок минут Мастер выкапывал нижний конец оставленной веревки. Было неестественно тихо. Луна освещала Гору загадочным зеленоватым прожектором. Полное ощущение неестественности всего происходящего.
   Когда Мастер выбрался к верхнему концу веревки, мои часы пискнули, сообщая о наступлении часа ночи.
   * * *
   - Вы ни на что не смотрите! Вы кроме полок, каминов и ребер ничего не видите! Даже сейчас ты шел на эту несчастную вершину. Я, Сашка - тебе на все было наплевать. Вам вообще на все наплевать, вас ждут, волнуются, с ума сходят. Вам плевать... Я не могу больше. Вот как ты меня на перевале оставил, так и дома будешь оставлять. Севушка, я правда не могу больше.
   Понимаешь, даже все эти твои письма, звонки... Думаешь я не вижу? Да я за сто метров по твоему лицу вижу, есть тебе письма или нет, и какие...
   Господи! Да лучше бы ты к ней раз в год ездил! Я все могу понять, а тут... Ты же сквозь меня смотрел, когда вы с Сашкой спустились. Ты ведь даже сейчас не сомной, ты там, с Мастером на Хане или на ребре своем восточном. Господи, да лучше бы ты ее портрет на стенку повесил, чем это...
   * * *
   - Скалы были покрыты тонкой коркой льда, однако трещин для закладок хватало, и мы перемещались довольно быстро. Хуже всего было на страховке. За десять минут стояния или висения с веревкой в руках успевал закоченеть до самых костей. Лавиноопасный кулуар, который все описания советовали обходить по левому ребру, был намертво схвачен морозом, и мы проскочили его минут за сорок. Восход мы встретили на вершине.
   * * *
   - Проснулся я от того, что Пашка тряс меня за плечо. Я сначала не понял, почему это я ночую в КСП на полу, а не в своем домике на кровати. Потом вспомнил и легче мне от этого не стало.
   - Севыч! Да проснись ты, елки-моталки!
   Я потряс головой и вылез из мешка.
   - Погранцы звонили, он с вертолета что-то странное заметили.
   - Сколько времени?
   - Полчетвертого.
   - Они что, ночью летают?
   - Так они еще вечером заметили, а позвонили, когда на заставу добрались.
   - Что там они увидели?
   - Вроде люди на склоне. Без движения.
   - Где?
   - Я же говорил, на Гермогенова, на "лопате".
   - И каковы наши планы?
   - Гулям готов выйти, но ему не с кем. Я буду собирать шарагу к утру.
   - Сделай мне чаю. Покрепче. Я сейчас соберусь.
   Я вошел в наш домик. Юлька проснулась, но ничего не сказала. Я забрал барахло и вышел.
   - Пашка, мы поднимаемся и смотрим что к чему. Во сколько связь?
   - Давай в семь. Я со стороны Чегет-Кары подходить буду.
   - Мы с "зеленки" пойдем. Я в темноте со стороны Чегет-Кары дорогу не найду.
   Когда мы с Гулямом вышли на морену над "зеленкой, начало светать.
   Шагая по "стройке", я вспоминал, как пять лет назадздесь на этом месте, тоже в пять утра я шагал в том же направлении и сочинял: "Ухожу по ледопаду я походкой боевой..." Как раз к концу мероприятия песня и сочинилась. По принципу "что вижу, о том и пою". Именно на эту песню осенью вышла на наш костер Юлька. Села и стала слушать. Ей не задавали вопросов. Сидит человек, слушает - значит нравится, пусть сидит. Ей тут же всучили стакан с какой-то гадостью. Я так до сих пор и не знаю, как она тогда оказалась в Орехово у нашего костра в час ночи. Гуляла что ли? Или сбежала откуда?