— А вдруг у меня ничего не получится, и я опозорю родину?!
Лайма несколько секунд молчала, потом сказала:
— Закажи в номер водки. Грамм сто, чтобы не развезло. Вот увидишь, все будет тип-топ, Сандра сама обо всем позаботится.
В ответ Медведь провыл что-то по поводу того, что водку он уже пил, и невежливо отключился. Лайма положила трубку и подняла голову, но объяснять Корнееву ничего не пришлось — на диване сидела только его бренная оболочка, дух же, воспользовавшись моментом, улизнул в виртуальный мир. Экран ноутбука горел ровным голубым светом, ласкавшим благородное лицо Евгения. Кофе для него можно было не варить.
Лайма вздохнула и отправилась на кухню. Здесь было не так тоскливо, как в комнате, потому что она отдраила все рабочие поверхности и прикрыла особо страшные места салфетками. Прочищенная раковина, вся в прожилках длинных трещин, похожих на разветвляющиеся реки, послушно проглатывала пущенную воду. Проделав положенную процедуру приготовления кофе, Лайма водрузила турку на огонь и принялась напевать, постукивая ногой. На столе грудой лежали журналы с веером цветных закладок — статьи о Сандре Барр, вдумчиво прочитанные, с отчеркнутыми фломастером важными деталями.
Наполнив до краев чашку, Лайма устроилась на табурете и принялась рассеянно листать страницы, разглядывая цветные фотографии. Теперь, когда она увидела Сандру Барр живьем, делать это было по-новому интересно. Вот звезда выходит из лимузина, вот она получает главный приз кинофестиваля, вот она под руку с самым скандальным режиссером Голливуда, а здесь — в обнимку с Гектором Куком. Вот она раздает автографы после премьеры «Шоколадной девушки». Кажется, на ней даже те же самые солнечные очки, на которые Лайма обратила внимание сегодня в аэропорту.
Забавно, но у нее тоже есть автограф — закорючка, лично нарисованная знаменитостью на полупрозрачном листке, вырванном из блокнота. Если бы захотела, Лайма могла бы даже дотронуться до размятой массажистами, увлажненной косметологами, упругой, шелковистой, дорого пахнущей кожи. Некоторые люди спят и видят, как они прикоснутся к чему-нибудь подлинному. И ездят за этим на край земли — ощупать египетского Сфинкса, влезть на Эйфелеву башню, продавить пятками снежную шапку Джомолунгмы, потрогать Сандру Барр…
Снимок с раздачей автографов почему-то насторожил Лайму. Что-то в нем было не так. Она сняла журнал со стола и положила себе на колени. Долго и задумчиво смотрела на него, детом встала и сделала вид, что подписывает фотографию. Сверилась со снимком, чертыхнулась, бросила журная и принялась лихорадочно раскрывать одно красочное издание за другим, разыскивая похожие. Нашла четыре штуки. Сандра Барр в окружении поклонников — лица у всех дикие, головы всклокоченные, словно за место возле актрисы приходилось драться не на жизнь, а на смерть. Сандра Барр раздает автографы. Автографы! Вот где зарыта собака…
Ее догадка подтверждалась. Она была невероятной! Лайма катала ее на языке, боясь, что она сорвется с него раньше времени — недозрелая, кое-как сформулированная — и не будет принята всерьез. Прежде чем обрушивать ее на мужчин, нужно как следует подготовиться.
В комнате что-то стукнуло, и Лайма поспешила на шум. Корнеев добровольно возвратился в мир живой природы и уже зашнуровывал ботинки, которые бессознательно скинул во время погружения.
— Я вот подумал, — поделился он, стоя, подобно страусу, вниз головой, — что нам нужно для документов сфотографироваться в форме. Или хотя бы в фуражках. Чтобы произвести впечатление, надо добавить к внешнему виду что-нибудь особенное, какую-нибудь общую деталь, ловишь мою мысль?
— А пусть это будет пилотка, — предложила Лайма.
В одном из только что просмотренных журналов, в коллекции знаменитого парижского модельера, она углядела черную с белой строчкой пилотку, которая произвела на нее большое впечатление. К пилотке прилагался такой же отстроченный френч.
Она сбегала на кухню, принесла журнал и показала Корнееву. Тот одобрительно хрюкнул, скатал его трубочкой и сунул в пакет.
— Сканирую снимок, увеличу, потом приделаю пилотку к головам и погляжу, как мы будем смотреться. Если хорошо, сразу пущу фотографии в работу. Думаю, к завтрашнему дню корочки будут готовы. Дело непростое, поэтому до утра меня не жди.
— А что с телефонами?
Корнеев посмотрел на часы и сказал:
— Самое интересное время для посиделок: народ пошел с работы, есть тема для пересудов. Думаю, пенсионеров на лавках — пруд пруди. Если хочешь, пойдем вместе, попытаем счастья.
Очередь, как это ни странно, целиком состояла из старушек весьма преклонного возраста, одетых в разномастные ситцевые платья. Одни сжимали в руках целлофановые пакеты с наличными, другие имели при себе ридикюли, третьи держали наготове вытертые на сгибах кошельки с облупившимися кнопками. Самой молодой из посетительниц вчера исполнилось семьдесят семь лет.
Первым на этот социологический казус обратил внимание старший менеджер. Странное нашествие пенсионерок его поначалу даже развеселило. Их было много, никак не меньше дюжины. «Дети и внуки отправили, — подумал менеджер. — Старушенциям все равно целый день делать нечего». Странным было то, что они пришли в офис одновременно, словно сговорились заранее.
Постепенно все работники сообразили, что происходит нечто из ряда вон выходящее — клиентки одна за другой подсаживались к столам и покупали трубки самых разных фирм, с легкостью переваривая четырехзначную цену.
— Мне подключите безлимитный тариф, — потребовала бабуська с гребнем, воткнутым в воздушный пучок, сооруженный на макушке.
Вторая, обернутая в тончайшую пергаментную кожу, с бирюзовым перстнем на крохотной лапке, потребовала определитель номера. Третью, внушительных размеров старуху, обутую в обрезанные лаковые боты, напротив, интересовал антиопределитель. Четвертая, тощенькая и шустрая, с глазками-бусинками, похожая на ящерку, продемонстрировала потрясающую осведомленность в вопросе посекундной тарификации.
Когда нашествие старушек завершилось, старший менеджер позвонил домой и спросил у жены:
— Свет, ты ничего не слышала? Пенсии, случайно, не индексировали? В Интернете сообщений никаких нет. Может, в новостях скажут? Просто удивительно. Почему-то именно сегодня благосостояние пенсионеров резко повысилось. Звякни матери, поинтересуйся. Да просто любопытно. Потом мне перезвони.
Старушки гуськом выходили из офиса и все, как одна, сворачивали за угол. Корнеев поджидал их в уютном дворике под корявой липой, ощетинившейся коротко остриженными ветвями. В руках у него была вместительная сумка, куда его агентура ссыпала картонные коробки с новенькими, только что подключенными телефонами. Щедрой рукой благодетель раздавал доллары, полученные за проданного Лаймой в сексуальное рабство Медведя.
Лайма, впрочем, ни чуточки не переживала по этому поводу. Ее представления о моральном облике секретного агента были дремучими и корнями уходили в те благословенные годы, когда роль Джеймса Бонда исполнял еще Шон Коннери. У Бонда в каждой серии были новые девушки, И он не зацикливался на том, чтобы хранить верность какой-нибудь одной. Ее Величество, на секретной службе у которой состоял самый известный из шпионов, требовала преданности делу, а не женщинам. Медведь, по разумению Лаймы, должен был действовать по той же схеме, завязывая и разрывая необременительные отношения, возникающие в ходе операции.
Корнеев передал Лайме мешок с телефонами, и она отправилась к себе домой — разбираться. Разделила их на три части — по четыре штуки. Записала в электронную память каждого телефона номера всех остальных. После этого решила посмотреть новости. Ей удалось захватить несколько информационных выпусков, повторявших дневные сюжеты с пресс-конференцией, которую Сандра Барр дала в аэропорту, а также с раздачей автографов. Именно на этот процесс Лайме как раз и хотелось посмотреть еще раз — проверить себя.
Взгляд ее сейчас был особенно придирчивым. Она рассматривала голливудскую звезду без придыхания, внимательно, словно психиатр, которому показали сложного пациента в привычной для него обстановке. И нашла кучу подтверждений возникшей у нее версии. Раскраснелась, разнервничалась, схватила лист бумаги и записала все, что посчитала особенно важным.
Сандра Барр, фотографиями которой были до самых корешков наполнены специальные киношные журналы, писала левой рукой. А Сандра Барр, прилетевшая в Москву, держала фломастер в правой. И очень ловко справлялась со своей задачей. Или звезда могла писать с одинаковой ловкостью обеими руками, или…
Впрочем, ерунда. В Америке не переучивают детей писать «правильной» рукой. Но это только половина новости. «Московская» Сандра была чуть ниже ростом. Лайма пересмотрела кучу снимков, на которых звезда стояла рядом со своим агентом. Если сравнивать с Фергюссоном, то она точно потеряла сантиметра три-четыре. Почему никто, никто не обратил на это внимания?!
Неожиданно Лайма подумала, что Корнеева и Медведя вряд ли поразит ее теория о двух Сандрах. Различие в росте они опротестуют, ссылаясь на каблуки, а потом еще потратят кучу драгоценного времени, придумывая, как заставить американку написать что-нибудь левой рукой. Необходимо доказать им свою правоту — быстро и качественно.
Лайма сразу же придумала способ доказательства. Она вымыла волосы и накрутила их на бигуди, отпарила выходное платье и достала из шкафа коробку с босоножками на высоченной шпильке. В последний раз она надевала их, когда хотела потрясти воображение Шаталова. Хотя про Шаталова сейчас лучше вообще не думать.
Лайма заснула только под утро, с включенным светом, поверх одеяла окруженная десятками фотографий, неаккуратно выдранных из журналов. Это были те самые аргументы, которые она собиралась предьявить Корнееву и Медведю.
Медведь обязался позвонить после утренней побудки и доложить обстановку. Рассказать, где вся компания была вечером, не объявились ли возле Сандры Барр новые люди, не случилось, ли чего странного и подозрительного ночью. И какую все-таки роль дива отвела самому Медведю.
Телефонный звонок вырвал Лайму из глубокого сна, протащил по его черной бугристой поверхности и выбросил из кровати. Лайма села и некоторое время тупо смотрела в окно. Солнце взобралось высоко и пыталось проникнуть сквозь занавески. Однако для него была оставлена только узкая щелка, в которую просунулся длинный раскаленный луч. Лайма пробежала по этому лучу к телефону, шлепая босыми ступнями.
— Да! — сказала она, плотно прижав трубку к мятому уху. За ночь голос как будто слежался и противно похрипывал. — Я слушаю!
— Привет, — поздоровалась трубка голосом Шаталова. — Звоню поздравить. Твою фотографию напечатали все утренние газеты. «Глухонемая женщина прорывается за автографом к любимой актрисе», — процитировал он. — Ты стоишь на четвереньках с безумным лицом, а окружающие смотрят на тебя с нечеловеческим сочувствием.
— Не может быть, — пробормотала Лайма, решившая, что вчерашнее происшествие можно считать недействительным. Забыть, как ночной кошмар.
— Поужинаем вместе? — спросил Шаталов. Его просто распирало желание как-то вклиниться в ее жизнь, и не просто вклиниться, а возобладать в ней.
Получилось, что вчера его отодвинули на второй план. Он мог бы смертельно оскорбиться, но испытывал слишком сильные чувства, чтобы рвать отношения.
— Ой, Геннадий, я пока ничего не могу спрогнозировать… — расстроилась Лайма. — Если у меня образуется окно…
Нет, так не годилось, совсем не годилось. Шаталов занервничал. Ее существование было расцвечено опасностями, тайнами и украшено, как ни прискорбно, головокружительно красивыми коллегами. Что он мог этому противопоставить? Деньги? Лайма наверняка не бедствует. Любовь? Красивые блондинки принимают любовь как должное. Нет-нет. Лайма должна нуждаться в нем. Жаждать его общества, в трудную минуту просить о помощи…
Вот! Шаталов нащупал, кажется, то главное, что могло привлечь к нему любимую женщину. Помощь. Своевременная, не требующая благодарности — мужская.
— Конечно, — ответил он повеселевшим голосом. — Если образуется окно, позвони.
Лайма отвела запиликавшую трубку от уха и удивленно уставилась на нее. Странная реакция. Она думала, что Геннадий будет раздражен. Свежие кавалеры зачастую более требовательны, чем законные мужья. Кажется, ей попался идеальный вариант.
Она подгребла к себе журналы, разбросанные по одеялу. Сейчас, при свете дня, ее версия казалась даже более убедительной, чем ночью. Как она ухитрилась заснуть? Нужно вытащить Медведя из гостиницы, устроить большой совет, предпринять что-то!
Лайма сбегала в душ, сняла с волос бигуди и позвонила Корнееву.
— Алло, — ответил он бодреньким голосом. Как будто ему удалось выспаться, а службу за него ночью несла какая-нибудь Василиса Премудрая. — Привет, командир. Я собираюсь ехать к гостинице, чтобы держать объект в поле зрения. Медведь ко мне присоединится.
— Медведь? — удивилась Лайма. И, сощурив глаз, уточнила: — Он что, опозорился перед мировой знаменитостью? Она его выставила?
— Нет, его уволил Фергюссон, — ухмыльнулся Корнеев. — Не волнуйся, американец не потребовал возмещения ущерба. Даже наоборот, приплатил нашему герою. Но все равно. Это неудача. Рядом с Сандрой Барр теперь никого нет, поэтому я еду к гостинице.
— С Сандрой Барр с самого начала никого не было, — выпалила Лайма.
— Как это? — удивился Корнеев. — Что-то я…
— Я тебе потом все объясню, — она пошла на попятный. — Слушай меня внимательно. Я тоже скоро подъеду к гостинице. Подходить к вам не стану, дождусь, когда на улице появится Сандра Барр. Вы должны внимательно наблюдать за происходящим. Смотрите на меня и на Сандру, хорошо? Сравнивайте нас. И ничего не предпринимайте. Что бы ни случилось, не мешайте. Понятно?
— Понятно, — крякнул Корнеев. — Есть ничего не предпринимать.
Он положил трубку и пожал плечами. В это время Медведь, бурно переживающий свое ночное приключение, без аппетита завтракал в ресторане гостиницы.
— Там, наверное, дорого, — предположил Корнеев, когда узнал о его времяпрепровождении.
— Вам же за меня заплатили, — с горькой обидой парировал тот. — Кроме того, мне отлично виден главный вход. Считай, что я на наблюдательном посту.
— Учти, этой бабе машину мигом подадут, ты и крякнуть не успеешь!
— Не боись. Тут леваков больше, чем блох на собаке. Догоню, если потребуется. Кроме того, тебе добираться всего полчаса. За полчаса она не успеет улизнуть.
…Изгнание Медведя с вершины кинематографического Олимпа произошло следующим образом. По дороге из аэропорта Иван с помощью переводчика втолковывал любознательному Фергюссону, чем отличается самовар от чайника и что именно подразумевает ритуал одномоментного выпивания двухсот граммов сорокаградусного алкогольного напитка.
Майка почему-то больше всего заинтересовал сосуд, из которого придется пить, так как за всю его сорокалетнюю жизнь, богатую событиями и приключениями, ему ни разу не доводилось держать в руках ничего, напоминающего «граненый стакан».
Лайма несколько секунд молчала, потом сказала:
— Закажи в номер водки. Грамм сто, чтобы не развезло. Вот увидишь, все будет тип-топ, Сандра сама обо всем позаботится.
В ответ Медведь провыл что-то по поводу того, что водку он уже пил, и невежливо отключился. Лайма положила трубку и подняла голову, но объяснять Корнееву ничего не пришлось — на диване сидела только его бренная оболочка, дух же, воспользовавшись моментом, улизнул в виртуальный мир. Экран ноутбука горел ровным голубым светом, ласкавшим благородное лицо Евгения. Кофе для него можно было не варить.
Лайма вздохнула и отправилась на кухню. Здесь было не так тоскливо, как в комнате, потому что она отдраила все рабочие поверхности и прикрыла особо страшные места салфетками. Прочищенная раковина, вся в прожилках длинных трещин, похожих на разветвляющиеся реки, послушно проглатывала пущенную воду. Проделав положенную процедуру приготовления кофе, Лайма водрузила турку на огонь и принялась напевать, постукивая ногой. На столе грудой лежали журналы с веером цветных закладок — статьи о Сандре Барр, вдумчиво прочитанные, с отчеркнутыми фломастером важными деталями.
Наполнив до краев чашку, Лайма устроилась на табурете и принялась рассеянно листать страницы, разглядывая цветные фотографии. Теперь, когда она увидела Сандру Барр живьем, делать это было по-новому интересно. Вот звезда выходит из лимузина, вот она получает главный приз кинофестиваля, вот она под руку с самым скандальным режиссером Голливуда, а здесь — в обнимку с Гектором Куком. Вот она раздает автографы после премьеры «Шоколадной девушки». Кажется, на ней даже те же самые солнечные очки, на которые Лайма обратила внимание сегодня в аэропорту.
Забавно, но у нее тоже есть автограф — закорючка, лично нарисованная знаменитостью на полупрозрачном листке, вырванном из блокнота. Если бы захотела, Лайма могла бы даже дотронуться до размятой массажистами, увлажненной косметологами, упругой, шелковистой, дорого пахнущей кожи. Некоторые люди спят и видят, как они прикоснутся к чему-нибудь подлинному. И ездят за этим на край земли — ощупать египетского Сфинкса, влезть на Эйфелеву башню, продавить пятками снежную шапку Джомолунгмы, потрогать Сандру Барр…
Снимок с раздачей автографов почему-то насторожил Лайму. Что-то в нем было не так. Она сняла журнал со стола и положила себе на колени. Долго и задумчиво смотрела на него, детом встала и сделала вид, что подписывает фотографию. Сверилась со снимком, чертыхнулась, бросила журная и принялась лихорадочно раскрывать одно красочное издание за другим, разыскивая похожие. Нашла четыре штуки. Сандра Барр в окружении поклонников — лица у всех дикие, головы всклокоченные, словно за место возле актрисы приходилось драться не на жизнь, а на смерть. Сандра Барр раздает автографы. Автографы! Вот где зарыта собака…
Ее догадка подтверждалась. Она была невероятной! Лайма катала ее на языке, боясь, что она сорвется с него раньше времени — недозрелая, кое-как сформулированная — и не будет принята всерьез. Прежде чем обрушивать ее на мужчин, нужно как следует подготовиться.
В комнате что-то стукнуло, и Лайма поспешила на шум. Корнеев добровольно возвратился в мир живой природы и уже зашнуровывал ботинки, которые бессознательно скинул во время погружения.
— Я вот подумал, — поделился он, стоя, подобно страусу, вниз головой, — что нам нужно для документов сфотографироваться в форме. Или хотя бы в фуражках. Чтобы произвести впечатление, надо добавить к внешнему виду что-нибудь особенное, какую-нибудь общую деталь, ловишь мою мысль?
— А пусть это будет пилотка, — предложила Лайма.
В одном из только что просмотренных журналов, в коллекции знаменитого парижского модельера, она углядела черную с белой строчкой пилотку, которая произвела на нее большое впечатление. К пилотке прилагался такой же отстроченный френч.
Она сбегала на кухню, принесла журнал и показала Корнееву. Тот одобрительно хрюкнул, скатал его трубочкой и сунул в пакет.
— Сканирую снимок, увеличу, потом приделаю пилотку к головам и погляжу, как мы будем смотреться. Если хорошо, сразу пущу фотографии в работу. Думаю, к завтрашнему дню корочки будут готовы. Дело непростое, поэтому до утра меня не жди.
— А что с телефонами?
Корнеев посмотрел на часы и сказал:
— Самое интересное время для посиделок: народ пошел с работы, есть тема для пересудов. Думаю, пенсионеров на лавках — пруд пруди. Если хочешь, пойдем вместе, попытаем счастья.
* * *
В офисе компании — крупнейшего оператора мобильной связи — все шло своим чередом. Кассиры, словно в скворечниках, сидели в своих окошках, принимая платежи. Основательные менеджеры по продажам оформляли договоры, совершая рутинные действия в привычной последовательности. Правда, сейчас приходилось проявлять расторопность — в зале выстроилась очередь, завернувшаяся хвостом к витринам с образцами моделей.Очередь, как это ни странно, целиком состояла из старушек весьма преклонного возраста, одетых в разномастные ситцевые платья. Одни сжимали в руках целлофановые пакеты с наличными, другие имели при себе ридикюли, третьи держали наготове вытертые на сгибах кошельки с облупившимися кнопками. Самой молодой из посетительниц вчера исполнилось семьдесят семь лет.
Первым на этот социологический казус обратил внимание старший менеджер. Странное нашествие пенсионерок его поначалу даже развеселило. Их было много, никак не меньше дюжины. «Дети и внуки отправили, — подумал менеджер. — Старушенциям все равно целый день делать нечего». Странным было то, что они пришли в офис одновременно, словно сговорились заранее.
Постепенно все работники сообразили, что происходит нечто из ряда вон выходящее — клиентки одна за другой подсаживались к столам и покупали трубки самых разных фирм, с легкостью переваривая четырехзначную цену.
— Мне подключите безлимитный тариф, — потребовала бабуська с гребнем, воткнутым в воздушный пучок, сооруженный на макушке.
Вторая, обернутая в тончайшую пергаментную кожу, с бирюзовым перстнем на крохотной лапке, потребовала определитель номера. Третью, внушительных размеров старуху, обутую в обрезанные лаковые боты, напротив, интересовал антиопределитель. Четвертая, тощенькая и шустрая, с глазками-бусинками, похожая на ящерку, продемонстрировала потрясающую осведомленность в вопросе посекундной тарификации.
Когда нашествие старушек завершилось, старший менеджер позвонил домой и спросил у жены:
— Свет, ты ничего не слышала? Пенсии, случайно, не индексировали? В Интернете сообщений никаких нет. Может, в новостях скажут? Просто удивительно. Почему-то именно сегодня благосостояние пенсионеров резко повысилось. Звякни матери, поинтересуйся. Да просто любопытно. Потом мне перезвони.
Старушки гуськом выходили из офиса и все, как одна, сворачивали за угол. Корнеев поджидал их в уютном дворике под корявой липой, ощетинившейся коротко остриженными ветвями. В руках у него была вместительная сумка, куда его агентура ссыпала картонные коробки с новенькими, только что подключенными телефонами. Щедрой рукой благодетель раздавал доллары, полученные за проданного Лаймой в сексуальное рабство Медведя.
Лайма, впрочем, ни чуточки не переживала по этому поводу. Ее представления о моральном облике секретного агента были дремучими и корнями уходили в те благословенные годы, когда роль Джеймса Бонда исполнял еще Шон Коннери. У Бонда в каждой серии были новые девушки, И он не зацикливался на том, чтобы хранить верность какой-нибудь одной. Ее Величество, на секретной службе у которой состоял самый известный из шпионов, требовала преданности делу, а не женщинам. Медведь, по разумению Лаймы, должен был действовать по той же схеме, завязывая и разрывая необременительные отношения, возникающие в ходе операции.
Корнеев передал Лайме мешок с телефонами, и она отправилась к себе домой — разбираться. Разделила их на три части — по четыре штуки. Записала в электронную память каждого телефона номера всех остальных. После этого решила посмотреть новости. Ей удалось захватить несколько информационных выпусков, повторявших дневные сюжеты с пресс-конференцией, которую Сандра Барр дала в аэропорту, а также с раздачей автографов. Именно на этот процесс Лайме как раз и хотелось посмотреть еще раз — проверить себя.
Взгляд ее сейчас был особенно придирчивым. Она рассматривала голливудскую звезду без придыхания, внимательно, словно психиатр, которому показали сложного пациента в привычной для него обстановке. И нашла кучу подтверждений возникшей у нее версии. Раскраснелась, разнервничалась, схватила лист бумаги и записала все, что посчитала особенно важным.
Сандра Барр, фотографиями которой были до самых корешков наполнены специальные киношные журналы, писала левой рукой. А Сандра Барр, прилетевшая в Москву, держала фломастер в правой. И очень ловко справлялась со своей задачей. Или звезда могла писать с одинаковой ловкостью обеими руками, или…
Впрочем, ерунда. В Америке не переучивают детей писать «правильной» рукой. Но это только половина новости. «Московская» Сандра была чуть ниже ростом. Лайма пересмотрела кучу снимков, на которых звезда стояла рядом со своим агентом. Если сравнивать с Фергюссоном, то она точно потеряла сантиметра три-четыре. Почему никто, никто не обратил на это внимания?!
Неожиданно Лайма подумала, что Корнеева и Медведя вряд ли поразит ее теория о двух Сандрах. Различие в росте они опротестуют, ссылаясь на каблуки, а потом еще потратят кучу драгоценного времени, придумывая, как заставить американку написать что-нибудь левой рукой. Необходимо доказать им свою правоту — быстро и качественно.
Лайма сразу же придумала способ доказательства. Она вымыла волосы и накрутила их на бигуди, отпарила выходное платье и достала из шкафа коробку с босоножками на высоченной шпильке. В последний раз она надевала их, когда хотела потрясти воображение Шаталова. Хотя про Шаталова сейчас лучше вообще не думать.
Лайма заснула только под утро, с включенным светом, поверх одеяла окруженная десятками фотографий, неаккуратно выдранных из журналов. Это были те самые аргументы, которые она собиралась предьявить Корнееву и Медведю.
Медведь обязался позвонить после утренней побудки и доложить обстановку. Рассказать, где вся компания была вечером, не объявились ли возле Сандры Барр новые люди, не случилось, ли чего странного и подозрительного ночью. И какую все-таки роль дива отвела самому Медведю.
Телефонный звонок вырвал Лайму из глубокого сна, протащил по его черной бугристой поверхности и выбросил из кровати. Лайма села и некоторое время тупо смотрела в окно. Солнце взобралось высоко и пыталось проникнуть сквозь занавески. Однако для него была оставлена только узкая щелка, в которую просунулся длинный раскаленный луч. Лайма пробежала по этому лучу к телефону, шлепая босыми ступнями.
— Да! — сказала она, плотно прижав трубку к мятому уху. За ночь голос как будто слежался и противно похрипывал. — Я слушаю!
— Привет, — поздоровалась трубка голосом Шаталова. — Звоню поздравить. Твою фотографию напечатали все утренние газеты. «Глухонемая женщина прорывается за автографом к любимой актрисе», — процитировал он. — Ты стоишь на четвереньках с безумным лицом, а окружающие смотрят на тебя с нечеловеческим сочувствием.
— Не может быть, — пробормотала Лайма, решившая, что вчерашнее происшествие можно считать недействительным. Забыть, как ночной кошмар.
— Поужинаем вместе? — спросил Шаталов. Его просто распирало желание как-то вклиниться в ее жизнь, и не просто вклиниться, а возобладать в ней.
Получилось, что вчера его отодвинули на второй план. Он мог бы смертельно оскорбиться, но испытывал слишком сильные чувства, чтобы рвать отношения.
— Ой, Геннадий, я пока ничего не могу спрогнозировать… — расстроилась Лайма. — Если у меня образуется окно…
Нет, так не годилось, совсем не годилось. Шаталов занервничал. Ее существование было расцвечено опасностями, тайнами и украшено, как ни прискорбно, головокружительно красивыми коллегами. Что он мог этому противопоставить? Деньги? Лайма наверняка не бедствует. Любовь? Красивые блондинки принимают любовь как должное. Нет-нет. Лайма должна нуждаться в нем. Жаждать его общества, в трудную минуту просить о помощи…
Вот! Шаталов нащупал, кажется, то главное, что могло привлечь к нему любимую женщину. Помощь. Своевременная, не требующая благодарности — мужская.
— Конечно, — ответил он повеселевшим голосом. — Если образуется окно, позвони.
Лайма отвела запиликавшую трубку от уха и удивленно уставилась на нее. Странная реакция. Она думала, что Геннадий будет раздражен. Свежие кавалеры зачастую более требовательны, чем законные мужья. Кажется, ей попался идеальный вариант.
Она подгребла к себе журналы, разбросанные по одеялу. Сейчас, при свете дня, ее версия казалась даже более убедительной, чем ночью. Как она ухитрилась заснуть? Нужно вытащить Медведя из гостиницы, устроить большой совет, предпринять что-то!
Лайма сбегала в душ, сняла с волос бигуди и позвонила Корнееву.
— Алло, — ответил он бодреньким голосом. Как будто ему удалось выспаться, а службу за него ночью несла какая-нибудь Василиса Премудрая. — Привет, командир. Я собираюсь ехать к гостинице, чтобы держать объект в поле зрения. Медведь ко мне присоединится.
— Медведь? — удивилась Лайма. И, сощурив глаз, уточнила: — Он что, опозорился перед мировой знаменитостью? Она его выставила?
— Нет, его уволил Фергюссон, — ухмыльнулся Корнеев. — Не волнуйся, американец не потребовал возмещения ущерба. Даже наоборот, приплатил нашему герою. Но все равно. Это неудача. Рядом с Сандрой Барр теперь никого нет, поэтому я еду к гостинице.
— С Сандрой Барр с самого начала никого не было, — выпалила Лайма.
— Как это? — удивился Корнеев. — Что-то я…
— Я тебе потом все объясню, — она пошла на попятный. — Слушай меня внимательно. Я тоже скоро подъеду к гостинице. Подходить к вам не стану, дождусь, когда на улице появится Сандра Барр. Вы должны внимательно наблюдать за происходящим. Смотрите на меня и на Сандру, хорошо? Сравнивайте нас. И ничего не предпринимайте. Что бы ни случилось, не мешайте. Понятно?
— Понятно, — крякнул Корнеев. — Есть ничего не предпринимать.
Он положил трубку и пожал плечами. В это время Медведь, бурно переживающий свое ночное приключение, без аппетита завтракал в ресторане гостиницы.
— Там, наверное, дорого, — предположил Корнеев, когда узнал о его времяпрепровождении.
— Вам же за меня заплатили, — с горькой обидой парировал тот. — Кроме того, мне отлично виден главный вход. Считай, что я на наблюдательном посту.
— Учти, этой бабе машину мигом подадут, ты и крякнуть не успеешь!
— Не боись. Тут леваков больше, чем блох на собаке. Догоню, если потребуется. Кроме того, тебе добираться всего полчаса. За полчаса она не успеет улизнуть.
…Изгнание Медведя с вершины кинематографического Олимпа произошло следующим образом. По дороге из аэропорта Иван с помощью переводчика втолковывал любознательному Фергюссону, чем отличается самовар от чайника и что именно подразумевает ритуал одномоментного выпивания двухсот граммов сорокаградусного алкогольного напитка.
Майка почему-то больше всего заинтересовал сосуд, из которого придется пить, так как за всю его сорокалетнюю жизнь, богатую событиями и приключениями, ему ни разу не доводилось держать в руках ничего, напоминающего «граненый стакан».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента