Кунц Дин. Блудный сын

   – Библиотекарь утренней смены, – ответил Харкер. – Нэнси Уистлер. Она в женском туалете. Не может выйти оттуда.

Глава 16

   Женский туалет благоухал дезинфицирующим средством с запахом сосны и ароматом духов «Белые бриллианты». Первое использовала уборщица, источником второго была Нэнси Уистлер.
   Молодая симпатичная женщина, в облегающем ярко-желтом летнем платье, разительно отличающаяся от стереотипного образа библиотекарши.
   Она склонилась над одной из раковин, сложив ладони лодочкой, набирала в них холодную воду, полоскала рот, выплевывала.
   – Уж извините, что я такая растрепанная.
   – Нет проблем, – заверила ее Карсон.
   – Боюсь выйти отсюда. Всякий раз, когда я думаю, что рвотных позывов больше не будет, меня опять начинает рвать.
   – Нравится мне эта работа, – сказал Майкл.
   – Полицейские, которые осматривали здание, доложили мне, что следов взлома нет. Вы уверены, что входная дверь была заперта, когда утром вы пришли на работу? – спросила Карсон.
   – Абсолютно. Два врезных замка, дверь была закрыта на оба.
   – У кого еще есть ключи?
   – У десяти человек. Может, у двенадцати, – ответила Нэнси Уистлер. – Не думаю, что смогу сразу назвать фамилии.
   Карсон знала, что не следует слишком давить на свидетельницу, которая еще не отошла от встречи с окровавленным трупом. Ни к чему путному это привести не могло.
   – Отправьте мне по электронной почте список владельцев ключей. Как только сможете.
   – Конечно, хорошо, я понимаю. – Лицо у нее перекосилось, детективы уже решили, что библиотекаршу вновь вырвет, но обошлось. – Господи, он был настоящей жабой, но определенно такого не заслуживал. – Заметив удивленно поднявшиеся брови Майкла, добавила: – Бобби Оллвайн. Охранник.
   – Которого вы назвали жабой? – уточнил Майкл.
   – Он всегда… смотрел на меня, говорил какие-то неуместные слова. Взял в привычку незаметно подходить ко мне.
   – Сексуальные домогательства?
   – Нет. Ничего такого он себе не позволял. Но вел себя очень странно. – Она покачала головой. – И ради развлечения ходил по похоронным бюро.
   Карсон и Майкл переглянулись.
   – Послушайте, а кто не ходит? – переспросил Майкл.
   – Ходил на вынос тела, – пояснила Нэнси. – На мемориальные службы. И покойников этих он знать не знал. Два, а то и три раза в неделю.
   – Почему?
   – Говорил, что ему нравится смотреть на мертвецов, лежащих в гробах. Говорил… его это успокаивает. – Она выключила воду. – Бобби был чокнутым. Но… зачем кому-то понадобилось вырезать ему сердце?
   Майкл пожал плечами.
   – Сувенир. Сексуальное удовлетворение. Обед.
   Лицо Нэнси исказилось, она зажала рот рукой, метнулась в кабинку.
   – Мило. – Карсон сурово глянула на Майкла. – Очень мило.

Глава 17

   Облупившаяся краска, отваливающаяся штукатурка, заржавевшее железо изгороди, плющ, пожелтевший от жары, плесень, прижившаяся в многочисленных трещинах бетонной дорожки. На лужайке с проплешинами не хватало лишь таблички со словами: «КВАРТИРЫ ВНАЕМ. ТОЛЬКО ДЛЯ НЕУДАЧНИКОВ».
   Собственно, табличка на лужайке стояла, но с первыми двумя словами. Остальные три дописало воображение Карсон после того, как она припарковалась у тротуара и пригляделась к дому.
   Помимо таблички, лужайку украшала стайка из семи розовых фламинго.
   – Готов поставить мой зад, где-нибудь найдется и пара пластмассовых гномов, – фыркнул Майкл.
   Кто-то разрисовал четырех фламинго в яркие, тропические цвета, зеленый и желтый, словно надеясь, что от перемены цвета фигурки эти станут не столь абсурдными. Кое-где верхний слой краски облупился: там проглядывала розовизна.
   Странное впечатление производил этот дом, и не потому, что его не поддерживали в надлежащем состоянии. Судя по всему, он был идеальным пристанищем для тех, кого в обществе считали чудиками, вроде того же Бобби Оллвайна, лишившегося сердца. Их так и тянуло сюда, в компанию себе подобных, здесь они не привлекали внимания.
   Небритый старик стоял на коленях на второй ступеньке крыльца, чинил одну из стоек перил.
   – Простите, пожалуйста, вы здесь работаете? – спросил Майкл, показывая старику свое удостоверение.
   – Не больше, чем должен. – Старик оценивающе оглядел Карсон, но обратился к Майклу: – Кто она?
   – У нас в конторе тот самый день, когда можно привести на работу сестру. Вы тут техник-смотритель?
   – Этой развалюхе техник-смотритель не положен, но я чиню, что могу. Вы пришли посмотреть квартиру Бобби Оллвайна?
   – Новости распространяются быстро.
   Положив отвертку, старик поднялся.
   – Хорошие новости – да. Следуйте за мной.
   Внутри их ждала темная, душная, дурно пахнущая лестница.
   От старика тоже пахло не очень, и, когда они поднимались следом за ним на второй этаж, Майкл сказал: «Больше не буду жаловаться насчет своей квартиры».
   У двери с табличкой «2D» старик достал из кармана мастер-ключ.
   – Слышал в новостях, что ему вырезали печень.
   – Сердце, – поправила его Карсон.
   – Еще лучше.
   – Вам не нравился Бобби Оллвайн?
   Старик повернул ключ в замке, открыл дверь.
   – Практически его не знал. Но теперь его квартира будет стоить на пятьдесят баксов дороже. – Увидев на их лицах недоумение, пояснил: – Есть люди, которые согласны за это доплатить.
   – Кто? – полюбопытствовал Майкл. – Семейка Аддамс^[15]?
   – Просто люди, которые хотят, чтобы у квартиры была история.
   Карсон переступила порог, а когда старик хотел последовать за ней, Майкл мягко его придержал.
   – Мы позовем вас, когда закончим.
   Пусть Оллвайн, уходя, и опустил жалюзи, в комнате царил слишком уж густой сумрак, учитывая яркость солнца.
   Карсон нашла выключатель, включила люстру под потолком.
   – Майкл, ты только посмотри.
   В гостиной стены и потолок выкрасили черным. Черными были полы, плинтуса, двери и дверные коробки, рамы. Даже жалюзи.
   Мебель ограничивалась креслом, обитым черным винилом, которое стояло по центру комнаты.
   Майкл закрыл за собой дверь.
   – Слушай, а Марта Стюарт^[16] по совместительству не занимается дизайном жилых помещений?
   Окна были закрыты, кондиционер отсутствовал. В жарком, влажном воздухе стоял сладковатый запах.
   – Что это за запах? – спросила она.
   – Лакрица.
   Густой, сладкий, облепляющий… Точно – это запах лакрицы. Вроде бы приятный, но тут он вызывал у Карсон тошноту.
   Черный пол блестел, как зеркало, на нем не было ни волоска, ни пылинки. Она провела пальцем по подоконнику, по дверной коробке. Палец остался чистым.
   Как и в библиотеке при виде трупа Оллвайна, Карсон охватил страх, тревога, которая холодком поползла по позвоночнику к затылку.
   В безукоризненно чистой кухне Майкл помялся, прежде чем открыть черную дверцу холодильника.
   – Такое ощущение, что меня ждут отрезаные головы, разложенные между банками с маринованными огурцами и майонезом, и сердце в мешочке с герметизирующей полоской.
   Даже внутренние поверхности холодильника были черными, но голов на полках Майкл не обнаружил. Только кусок кофейного торта и кварту молока.
   Полки буфетов пустовали. Лишь в одном ящике лежали три ложки, две вилки, два ножа.
   Согласно регистрационной книге Оллвайн прожил в этой квартире два года. Обыск показал, что он мог покинуть ее в любой момент и отправиться в путешествие налегке.
   Обследовав гостиную и кухню, они переместились в спальню. Увидели те же черные стены, пол, потолок. Даже простыни были черными. Как и тумбочка у кровати, настольная лампа и радиоприемник, в котором светились зеленые цифры электронных часов.
   – Куда мы попали? – В голосе Карсон слышалось изумление.
   – Может, он сатанист? Или свихнувшийся фэн хэви-металл?
   – Музыкального центра нет. Телевизора – тоже.
   Майкл нашел источник лакричного запаха. На подоконнике стоял поднос с несколькими черными свечами, ни одна из которых в этот момент не горела. Наклонился, принюхался.
   – Ароматические свечи.
   Карсон подумала о времени и усилиях, затраченных на создание всей этой черноты, и тут же на ум пришел Арни с его замком из элементов «Лего». Бобби Оллвайн работал и общался с окружающим миром, но на каком-то уровне был таким же беспомощным, как и ее брат.
   Арни по натуре был очень кротким, а вот Олл-вайн, если судить по имеющимся уликам, злобным.
   – За эту квартирку можно брать на сотню баксов больше, – уверенно заявил Майкл.
   Когда Карсон включила свет в примыкающей к спальне ванной, у нее даже заболели глаза. Потому что в ванной все было ослепительно белым: стены, выложенный плитками пол, ванна, раковина. Стоящий в ванной запах аммиака полностью заглушал запах лакрицы.
   Напротив зеркала, из специального чехла со множеством прорезей, торчали сотни лезвий для опасной бритвы. Все крепились под одинаковым углом, причем половина лезвия оставалась на виду. Ряд за рядом чистых, сверкающих лезвий, которыми никто и никогда не пользовался.
   – Такое ощущение, – заметила Карсон, – что убитый был еще безумнее, чем убийца.

Глава 18

   В светском обществе Нового Орлеана званые обеды считались политической необходимостью, и Виктор серьезно относился к своим обязанностям.
   В просторном особняке в Садовом районе две его домоправительницы, Кристина и Сандра, и дворецкий Уильям весь день готовились к вечернему событию. Убрались в комнатах, добавили цветов и свечей, пропылесосили пол на всех верандах. Садовники занимались лужайкой вокруг особняка, деревьями, цветочными клумбами, кустами.
   Все эти люди были его созданиями, увидевшими свет в «Руках милосердия», а потому работали без устали и эффективно.
   В большой столовой стол накрыли на двенадцать персон. Гостей ждало все самое лучшее: скатерть и салфетки от «Пратези», столовые приборы от «Буччелатти», лиможский фарфор, старинные серебряные подсвечники Поля Сторра и монументальный канделябр работы того же Сторра, изображающий Бахуса и вакханок.
   Домоправительницы и дворецкий ждали своего господина, чтобы он оценил результаты их трудов. Виктор вошел в столовую, уже переодевшись к обеду, оглядел стол.
   – Сандра, для сегодняшних гостей ты правильно подобрала посуду.
   Его одобрительные слова вызвали у нее благодарную улыбку.
   – Но, Уильям, я вижу отпечатки пальцев на паре бокалов.
   Дворецкий тут же убрал бокалы, указанные Виктором.
   С двух сторон канделябра стояли вазы с розами кремового цвета.
   – Кристина, – Виктор повернулся ко второй домоправительнице. – Слишком много листьев. Срежь часть, чтобы придать большую выразительность бутонам.
   – Я не ставила розы, сэр, – ответила Кристина и тут же испугалась, поскольку своими словами перевела стрелки на жену Виктора. – Миссис Гелиос занималась этим сама. Она прочитала книгу об украшении столов и комнат цветами.
   Виктор знал, что слуги любят Эрику и тревожатся, как бы из-за них у нее не возникли неприятности.
   Он вздохнул.
   – Срежь часть листьев, Кристина, но ничего не говори жене. – Он достал из вазы одну из роз, медленно повертел между большим и указательным пальцами. Понюхал, заметив, что на некоторых из лепестков появились первые признаки увядания. – Она так… молода. Еще успеет набраться опыта.

* * *

   Приближался час приезда гостей, и Виктор пошел в спальню, чтобы понять, что задержало Эрику.
   Нашел ее в гардеробной, у туалетного столика. Ее блестящие, мягкие, как шелк, волосы цвета бронзы падали на обнаженные, безупречной формы, бархатистые плечи, которые так возбуждали его.
   К сожалению, она явно перебарщивала с косметикой.
   – Эрика, ты не можешь улучшить совершенство.
   – Я очень хочу, чтобы ты нашел меня красивой, Виктор.
   – Тогда смой большую часть того, что у тебя на лице. Пусть все увидят твою естественную красоту. Я дал тебе все для того, чтобы ты и так блистала.
   – Как это приятно. – В голосе слышалась неуверенность, она не могла понять, критикуют ее или хвалят.
   – Жена окружного прокурора, жена университетского профессора – они не будут накрашены, как поп-дивы.
   Ее улыбка сползла с лица. Виктор полагал, что прямота с подчиненными (или с женой) предпочтительнее критики, щадящей чувства.
   Встав за ее спиной, он положил руки на обнаженные плечи, нагнулся, чтобы вдохнуть запах ее волос, откинул их, поцеловал в шею, почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.
   Коснулся пальцем изумрудного ожерелья.
   – Бриллианты подойдут больше. Пожалуйста, поменяй ожерелье. Ради меня.
   Она встретилась с ним взглядом в зеркале туалетного столика, потом опустила глаза на кисточки и пузырьки. Заговорила шепотом:
   – Твои стандарты… так высоки.
   Он вновь поцеловал ее в шею и ответил тоже шепотом: «Вот почему я и создал тебя. Мою жену».

Глава 19

   В автомобиле по пути к Джексон-сквер, где они решили пообедать в одном из ресторанчиков, Карсон и Майкл вновь говорили о последних убийствах.
   – Оллвайна не «вырубали» хлороформом, – заметила Карсон.
   – У нас еще нет анализа крови.
   – Вспомни его лицо. Хлороформа не было и в помине. Получается, что он и Шатери – исключения.
   – Еще одного мужчину, Бредфорда Уолдена, «вырубили» хлороформом, – напомнил Майкл. – С другой стороны, у всех троих вырезали внутренние органы.
   – Да, похоже, Хирург взял их в качестве сувениров.
   – Но у женщин он отрезает только уши, кисти, ступни… Нэнси Уистлер прислала тебе список людей, у которых были ключи от библиотеки?
   – Да. Но, повидав квартиру Оллвайна, я думаю, что он сам открыл дверь убийце, так что ключ этому парню не требовался.
   – С чего ты это взяла?
   – Не знаю. Просто чувствую.
   – Давай проанализируем жертвы, – предложил Майкл. – Во-первых… Я отказываюсь от версии наличия связи между жертвами. Все они – случайная добыча.
   – Как ты пришел к такому выводу?
   – Так уж сложилось. У меня тоже есть интуиция.
   – И какими критериями он руководствуется, когда отрезает или вырезает у жертвы определенную часть тела?
   – Элизабет Лавенца, плававшая без кистей. Кисти играли важную роль в ее жизни, работе? Может, она художница? Пианистка? Может, занималась мануальной терапией?
   – Ты знаешь, она работала продавщицей в книжном магазине.
   – Мэг Савиль, туристка из Айдахо.
   – Он взял ее ступни.
   – Она не была балериной. Всего лишь регистратором.
   – Он берет уши у медсестры, ноги у студентки университета, – продолжила Карсон. – Возможно, это что-то и означает, но не для нас.
   – Он берет печень владельца химчистки, почки бармена. Если бы он вырезал печень у бармена, мы бы могли построить на этом версию.
   – Жалкую версию.
   – Согласен с тобой, – кивнул Майкл. – Бармен любил хэви-металл, Оллвайн жил в черноте. Есть тут какая-то связь.
   – В этой квартире не было ничего от хэви-металл, чистое безумие.
   Когда они подъехали к ресторану, которому отдавали предпочтение многие детективы из отдела расследования убийств, из дверей вышел Харкер с пакетом еды. Из пакета поднимались дразнящие запахи. Рот Карсон наполнился слюной, желудок напомнил ей, что ленч она пропустила.
   Харкер заговорил так, словно не встретил их случайно, а продолжал на минуту-другую прерванный разговор.
   – Прошла информация, что мэр уже к уик-энду сформирует специальную группу для ведения этого расследования. Если нам вскорости предстоит работать вместе, мы можем уже сейчас обменяться мыслями.
   – Конечно же, тебе известна твоя репутация, – ответила Карсон. – В отделе все знают, что ты и Фрай ищете славы.
   – Зависть, – спокойно ответил Харкер. – Мы закрываем больше дел, чем остальные.
   – Иногда пристреливая подозреваемого, – вставил Майкл, имея в виду недавний случай, когда Харкеру едва удалось избежать обвинений в необоснованном применении оружия.
   Харкер пренебрежительно улыбнулся.
   – Хотите знать мою версию об убийстве охранника в библиотеке?
   – Нужен ли мне рак поджелудочной железы? – ответил Майкл своим вопросом.
   – Черные комнаты символизируют жажду смерти. – Харкер пропустил шпильку мимо ушей.
   – Черт! – вырвалось у Карсон.
   – Он пытался перерезать себе вены каждым из этих лезвий, – продолжил Харкер. – Но ему не хватило мужества.
   – Ты и Фрай побывали в квартире Оллвайна?
   – Да, – кивнул Харкер. – Вы для нас что ученики, вот мы и считаем необходимым иногда позлить вас.
   Он протиснулся между ними, направился к своему автомобилю, обернулся, пройдя несколько шагов.
   – Если у вас есть версия, я с удовольствием ее выслушаю.
   Когда они остались вдвоем, Майкл поделился с Карсон сокровенным: «У меня есть короткий список сердец, которые я хотел бы вырезать».

Глава 20

   После ухода Виктора Эрика надела платье от Сент-Джона, которое вроде бы открывало все, но оставалось респектабельным, смешивая в должных долях эротичность и классику.
   Стоя перед огромным зеркалом гардеробной, которая размерами превосходила многие спальни в особняках, она знала, что выглядит потрясающе и произведет неизгладимое впечатление на всех мужчин, которые будут сидеть за обеденным столом. Тем не менее полной уверенности в себе она не чувствовала.
   Примерила бы и другие платья, если бы до прибытия первого гостя не оставалось несколько минут. Виктор хотел, чтобы она встречала гостей вместе с ним, и она не решалась его подвести.
   Вся ее одежда висела в высоких шкафах, которые занимали три прохода. Количество нарядов исчислялось сотнями.
   Ездить по магазинам ей не приходилось. Создав ее с идеальными размерами, Виктор закупил все сам, пока она еще находилась в резервуаре сотворения.
   Возможно, что-то из одежды он купил еще прежней Эрике. Она не любила об этом думать.
   В голове мелькнула мысль: а если она наплюет на то, что думает о ней Виктор… или кто-то еще? Станет самой собой. Независимой личностью.
   Это была опасная мысль. Такие следовало гнать прочь. В глубине стенного шкафа, на специальных полках, стояло порядка двухсот пар обуви. И хотя Эрика знала, что времени в обрез, она никак не могла выбрать между «Гуччи» и «Кейт Спейд».
   За ее спиной, она стояла в стенном шкафу, что-то зашуршало, послышался глухой удар.
   Она повернулась, чтобы посмотреть в центральный проход, но увидела только закрытые двери, за которыми хранилась часть ее сезонного гардероба, и желтый ковер на полу. Заглянула в правый проход, в левый, убедилась, что и там никого нет.
   Вернувшись к стоявшей перед ней дилемме, разрешила ее, взяв туфли от «Кейт Спейд». С ними в руках поспешила из стенного шкафа в гардеробную.
   Выходя, краем глаза уловила какое-то движение у двери в спальню. Когда повернулась, никого не увидела.
   Заинтригованная, прошла в спальню, не испытывая ни малейшего страха, успела заметить, как колыхнулось шелковое покрывало, прикрывая того, кто только что скользнул под огромную кровать.
   У них не было домашних животных, ни кошки, ни собаки.
   Виктор пришел бы в ярость, если бы обнаружилось, что в доме крыса. Этих тварей он терпеть не мог.
   При создании Эрику обучили остерегаться опасности, но бояться только самого ужасного… хотя ее запрограммированное уважение к своему создателю иногда практически сливалось со страхом.
   Если крыса проникла в дом и забралась под кровать, она не остановилась бы перед тем, чтобы найти ее там и уничтожить. Эрика не сомневалась в том, что быстроты ее рефлексов вполне хватит для того, чтобы схватить мерзкого зверька.
   Приподняв покрывало и заглянув под кровать, она все увидела без фонаря, поскольку отличалась прекрасным зрением. Но под пружинами никто не метался.
   Она встала, оглянулась, осматривая комнату. Чувствовала, кто-то здесь есть, но у нее не оставалось времени заглянуть во все углы.
   Понимая, что Виктор уже ждет ее внизу, она присела на краешек кресла, около камина, и надела туфли. Конечно же, прекрасные, но они понравились бы ей больше, если б она покупала их сама.
   Какие-то мгновения посидела, прислушиваясь. Тишина. Но та тишина, что предполагала: кто-то вслушивается в эту тишину, как вслушивалась она.
   Выходя из спальни, Эрика закрыла за собой дверь. Последняя без зазора вошла в дверную коробку. Под дверью никто пролезть не мог. Если в спальне оказалась крыса, она не смогла бы сбежать вниз и испортить званый обед.
   Эрика спустилась по парадной лестнице и едва успела добраться до холла, как в дверь позвонили. Прибыли первые гости.

Глава 21

   Когда Рой Прибо надевал черные брюки, светло-синий шелковый пиджак спортивного покроя и белую льняную рубашку, собираясь на встречу с Кэндейс (эти глаза!), все новостные каналы вещали о Хирурге.
   Какое абсурдное они дали ему прозвище. Он же был романтиком. Идеалистом из семьи идеалистов. Пуристом. Ему можно было дать много прозвищ, но хирургом он точно не был.
   Он знал, что речь шла о нем, хотя и не особо следил за реакцией средств массовой информации на его деяния. Он начал коллекционировать части женских тел не для того, чтобы стать знаменитостью. Слава его не прельщала.
   Конечно же, он привлек к себе интерес общественности, но по причинам, никак с ним не связанным. Они видели насилие – не искусство. Они видели кровь – не старания мечтателя, который искал совершенство во всем.
   К средствам массовой информации и к их аудитории он испытывал исключительно презрение. И к тем, кто говорил (или писал), и к тем, кто слушал (или читал).
   Он происходил из известной семьи политиков (его отец и дед избирались на высокие должности и в Новом Орлеане, и в штате Луизиана) и не раз и не два видел, с какой легкостью манипулировали общественностью, умело играя на таких чувствах, как зависть и страх. Его родственники были большими специалистами в этом деле.
   По ходу этой игры Прибо прежде всего обогащали себя. Дед и отец Роя так преуспели на службе обществу, что ему не было нужды зарабатывать на жизнь, и он, само собой, не проработал и дня.