Кунц Дин. Город Ночи

   – Он – предатель, – Виктор помрачнел. – Он спрятался от меня.
   – Ослушаться вас невозможно, сэр.
   – Он, несомненно, знал, что покидать «Руки милосердия» ему запрещено.
   – Но ослушаться вас невозможно, сэр.
   – Заткнись, Уэрнер.
   – Да, сэр.
   После того как Виктор покинул архив, Рэндол Шестой появился из своего убежища и подошел к двери. Набрал шифр замка и двинулся по тоннелю.
   – Как он узнал шифр? – удивился Виктор.
   По-прежнему идя не по прямой, а прямоугольным зигзагом, Рэндол миновал тоннель, вновь набрал шифр на настенном пульте.
   – Как он узнал?
   – Позволите говорить, сэр?
   – Валяй.
   – Спрятавшись в архиве, он слышал тоновый сигнал каждой цифры, который возникал при нажатии на кнопки настенного пульта.
   – Слышал через дверь?
   – Да, сэр.
   – У каждой цифры свой сигнал.
   – Наверное, он заранее выучил, у какой цифры какой сигнал.
   На мониторе Рэндол уже пересекал пустую комнатку в другом здании. После короткой паузы прошел в подземный гараж.
   Последняя камера засекла Рэндола, поднимающегося по пандусу, который вел из гаража на улицу. На лице его отражалась тревога, но каким-то образом он сумел преодолеть агорафобию и решился выйти в пугающий мир.
   – Мистер Гелиос, сэр, я предполагаю изменить имеющиеся инструкции и модифицировать электронные системы наблюдения, чтобы предотвращать несанкционированный выход с вверенного мне объекта, точно так же, как и несанкционированный вход.
   – Сделай это, – кивнул Виктор.
   – Да, сэр.
   – Мы должны его найти, – говорил это Виктор, скорее себе, чем Уэрнеру. – Он ушел с каким-то намерением. У него была цель. Он мог преодолеть свой аутизм, только если отчаянно к чему-то стремился.
   – Могу я предложить, сэр, тщательный обыск его комнаты, какой применяет полиция на месте преступления? Возможно, мы сможем определить, что это была за цель.
   – Вот и определи, – в голосе Виктора слышалась угроза.
   – Да, сэр.
   Виктор направился к двери, остановился, посмотрел на Уэрнера.
   – Как твой насморк?
   Шеф службы безопасности, можно сказать, улыбнулся.
   – Гораздо лучше, сэр. В последние несколько дней никакого насморка.

Глава 13

   Карсон О’Коннор живет в простом белом двухэтажном домике, с трех сторон окруженном верандой.
   Дом стоит в тени дубов, стволы которых позеленели от мха. В жарком воздухе поют цикады.
   Из-за обильной ежегодной нормы осадков и высокой влажности сам дом и веранда подняты на три фута над уровнем земли, стоят на бетонных сваях, так что под дом можно без труда заползти.
   Зелень, посаженная по периметру веранды, скрывает зазор между домом и землей. Обычно там никто не живет.
   Но это необычные дни. Теперь паукам приходится делить свое жилище с Рэндолом Шестым.
   Пересекая город в грозу, под раздирающими небо молниями, Рэндол увидел, услышал, унюхал, почувствовал слишком уж много нового. Никогда не испытывал такого ужаса.
   Едва не вырвал себе глаза, едва не пронзил чем-нибудь острым барабанные перепонки, чтобы ничего не видеть, ничего не слышать, ограничить информационный поток, поступающий от органов чувств. К счастью, ему удалось устоять перед этими позывами.
   Хотя выглядит он на восемнадцать лет, живет он всего четыре месяца. И практически все это время провел в одной комнате, точнее, в одном углу этой комнаты.
   Он не любит шума и суеты. Не любит, когда его трогают, когда с ним говорят. Он терпеть не может перемен.
   Однако он здесь. Переступил через себя и шагнул навстречу неизвестному будущему. Он гордится своим достижением.
   Под домом ему хорошо. Это его монастырь, его убежище.
   Запахов мало: сырой земли снизу, влажного дерева сверху, бетонных свай. Иногда долетает аромат жасмина, но ночью он куда сильнее, чем днем.
   Солнечный свет с трудом проникает сквозь зелень, которая растет по периметру веранды. Под домом царит густая тень, но он – Новый человек, зрение у него куда более острое, чем у обычных людей, поэтому видит он предостаточно.
   С улицы иной раз доносится шум проезжающего автомобиля. Сверху, из дома, – звук шагов, треск половиц, приглушенная музыка. Наверное, работает радиоприемник.
   Его соседи, пауки, не источают запах, который он может уловить, не шумят, занимаются своими делами, не докучая ему.
   Он мог бы просидеть здесь долгое время, если бы не секрет счастья, который ожидает его наверху, в доме, и он должен им завладеть.
   В газете он однажды увидел фотографию детектива О’Коннор и ее брата, Арни. Арни – аутист, как и Рэндол Шестой.
   Аутистом Арни сделала природа. Рэндол получил свой психический дефект от Виктора. Тем не менее он и Арни – братья в страдании.
   На фотоснимке в газете двенадцатилетний Арни вместе с сестрой пришел на какое-то благотворительное мероприятие по сбору средств на исследование аутизма. Арни улыбался. Он выглядел счастливым.
   За четыре месяца, проведенных в «Руках милосердия», Рэндол ни разу не испытывал счастья. Озабоченность не покидает его ни на минуту, иногда усиливается, иногда ослабевает, но не отпускает. Он глубоко несчастен.
   Он даже представить себе не мог, что счастье возможно… пока не увидел улыбку Арни. Арни известно что-то такое, чего не знает Рэндол. Арни – аутист, у которого есть причина улыбаться. Может быть, много причин.
   Они – братья. Братья в страдании. Арни поделится своим секретом с братом Рэндолом.
   А если Арни откажется делиться, Рэндол вырвет из него секрет. Так или иначе. Убьет его ради этого секрета.
   Если бы мир вокруг дома не был таким ослепительным, многообразным и шумным, Рэндол Шестой выскользнул бы из-под дома. Вошел бы в дверь или окно и получил бы то, что ему требовалось.
   После путешествия из «Рук милосердия» до дома детектива О’Коннор в грозу он не может заставить себя подвергнуться еще одному информационному удару. Он должен попасть в дом из той уютной темноты и тишины, в которой находится.
   Несомненно, пауки это делают, и часто. Он станет пауком. Он прокрадется в дом. Он найдет путь.

Глава 14

   По земляным валам, разделяющим озера мусора и обломков, шагал Николас Фригг, управляющий свалки, хозяин всей этой обширной территории.
   Поверх джинсов он носил резиновые, выше колен сапоги с голенищами, закрепленными ремешками на поясе. Несмотря на обжигающее солнце, ходил без рубашки и без шляпы, так что кожа его давно уже стала коричневой.
   Из-за меланомы волноваться ему не приходилось. Он принадлежал к Новой расе, так что рак обходил его за милю.
   Грызло его другое: инородность, одиночество и острое чувство порабощенности.
   Сюда, на равнину к северо-востоку от озера Поншатрэн, свозили мусор как из Нового Орлеана, так и из близлежащих городов. Семь дней в неделю бесконечный караван самосвалов привозил на свалку все новые и новые порции мусора.
   Мизантропы и циники могут сказать: о каком бы мегаполисе ни шла речь – Новом Орлеане или Париже, Токио или Лондоне, – понятие «свалка» должно включать в себя и отбросы человечества, которые ходят по улицам.
   И, конечно же, городские легенды каждого мегаполиса включают в себя истории о мафии, которая избавлялась от свидетелей и от доставивших ей какие-то неприятности людей, отправляя тела на свалки, где работали члены подконтрольных бандитам профсоюзов.
   На мусорных полях свалки, управляющейся компанией «Кроссвудс уэст менеджмент», действительно покоились тысячи тел, многие из которых выглядели человеческими. Их тайком свозили сюда долгие годы. Некоторые и на самом деле были человеческими. Речь шла о тех людях, которых заменяли дублями, вышедшими из резервуаров созидания.
   Другие тела появились здесь в результате неудачных экспериментов (в некоторых как раз не было ничего человеческого). Покоились на свалке и Новые люди, которых по той или иной причине приходилось ликвидировать. К примеру, в мусор закопали четырех первых Эрик.
   Все, кто работал на этой свалке, были представителями Новой расы. Они подчинялись Нику Фриггу, а он подчинялся непосредственно их создателю.
   Принадлежала свалка невадской корпорации, стопроцентным пакетом акций которой владела холдинговая компания, зарегистрированная на Багамских островах. А уж холдинговая компания являлась активом швейцарского доверительного фонда.
   Бенефициариями фонда были трое австралийцев, проживающих в Новом Орлеане. Австралийцы – Новыми людьми, то есть со всеми потрохами принадлежали Виктору.
   В вершине этой пирамиды обмана стоял Ник, управляющий свалки и смотритель тайного кладбища. И работа эта ему очень нравилась, пусть даже по жизни он хотел бы заниматься чем-то другим.
   Невыносимый смрад, который ощутил бы на свалке обычный человек, Ник воспринимал фантасмагорией ароматов. Он вдыхал этот воздух полной грудью, наслаждаясь нюансами каждого.
   Введением определенных собачьих генов создатель Ника добился того, что его обоняние стало примерно в десять тысяч раз чувствительнее человеческого.
   У собаки лишь некоторые запахи вызывают отвращение. Многие ей приятны, и практически все – интересны. Даже вонь разлагающейся органики интригует. Точно так же воспринимал запахи и Ник Фригг.
   Этот дар превратил для него грязную работу в источник удовольствия. Хотя у Ника были все основания верить, что Виктор – суровый бог, если не жестокий, собачий нюх давал ему основание полагать, что Виктор все-таки заботится о своих созданиях.
   Ник прохаживался по земляным валам, достаточно широким, чтобы по ним мог проехать внедорожник, и наблюдал, как самосвалы разгружаются у дальнего края восточного котлована, в двухстах ярдах слева от него. За последние несколько лет котлован глубиной с десятиэтажный дом заполнился уже на две трети.
   Бульдозеры с широкими гусеницами (Ник и его команда называла их галеонами) разравнивали кучи мусора, оставленные самосвалами, утрамбовывали его.
   Справа от Ника находился западный котлован, размерами поменьше, заполненный мусором на большую высоту.
   К югу лежали два котлована, которые полностью заполнили ранее и засыпали восьмифутовым слоем земли. Землю засеяли травкой, из которой торчали вентиляционные трубы для отвода метана.
   К северу от заполняемых котлованов уже два месяца рыли два новых. Из глубин земли доносился лязг и грохот тяжелой техники.
   Ник повернулся спиной к восточному котловану, где кипела работа, и всмотрелся в западный, куда в этот день самосвалы не направлялись.
   Этот лунный ландшафт как ничто другое волновал два его сердца. Именно здесь, а не в зеленом лесу, или на цветущем лугу, или в большом городе он чувствовал себя как дома. Мусор, грязь, плесень, зола, слизь притягивали его, как море притягивает моряка.
   Несколько часов оставалось до прибытия из Нового Орлеана фургона с трупами. Трех городских чиновников, убитых и замененных дублями, и двух полицейских, которых постигла та же участь.
   Годом раньше такие грузы прибывали дважды в месяц. Теперь – дважды в неделю, а то и чаще.
   Интересные наступили времена.
   Помимо пятерых людей, в фургоне должны были привезти трех утраченных – существ, созданных в «Руках милосердия», но не оправдавших надежд Виктора. Обычно на них стоило посмотреть.
   С наступлением темноты, когда на территории «Кроссвудс» оставались только Новые люди, Ник и его команда собирались перенести трупы людей и утраченных в западный котлован. Похороны с годами стали предваряться все более изощренными церемониями.
   Хотя проводить их приходилось все чаще, они по-прежнему доставляли Нику огромное удовольствие. Самому ему убивать запрещалось. Он не мог наброситься на Старых людей до того дня, когда Виктор начнет Последнюю войну. Ник любил смерть, но пока не мог сеять ее. И ему не оставалось ничего другого, кроме как бродить по морю мусора и грязи и рассовывать трупы по смердящим дырам, где они раздувались от жары и гнили, источая вонь, которой он только наслаждался.
   Утром десятки самосвалов начали бы сваливать свой груз уже в западном котловане, и бульдозеры принялись бы разравнивать мусор, засыпая свежие могилы все новыми и новыми слоями городских отходов.
   Ник оглядывал западный котлован, с нетерпением ожидая заката, когда стая толстых ворон, кормящихся объедками, внезапно поднялась в воздух. Птицы взлетели, как единое существо, закаркали в унисон, поднялись выше головы Ника и умчались в солнце.
   А в каких-то ста пятидесяти футах от земляного вала укатанная бульдозерами поверхность задрожала на участке в двадцать футов, а потом выгнулась кверху, словно что-то ее приподняло, опала, снова выгнулась. Может, крысы?
   В последние дни члены команды Ника несколько раз докладывали о подобном явлении, которое происходило в обоих котлованах. Такие прогибы поверхности не имели ничего общего с внезапными выбросами метана.
   А прошлой ночью в восточном котловане раздавались странные звуки, похожие на голоса, крики боли. С фонариками в руках Ник и его люди спустились в котлован. Звуки эти доносились из разных мест, а потом смолкли, до того, как сотрудникам свалки удалось локализовать их источник.
   Участок мусорной поверхности перестал вибрировать. Крысы. Точно, крысы.
   Тем не менее Ник но крутому склону спустился в западный котлован.

Глава 15

   Обри Пику покинул преступный мир, с тем чтобы получить возможность больше времени проводить в саду.
   Жил он в Мид-Сити, на улице, тротуары и мостовые которой были укрыты от прямых солнечных лучей кронами старых дубов. Участок окружал красивый железный забор. Ограждения балконов тоже выковали кузнецы-умельцы.
   На большом переднем крыльце, увитом плющом, стояли два белых раскачивающихся дивана и несколько кресел-качалок, но прохлады здесь было не больше, чем на выжженной солнцем дорожке, которая вела к крыльцу.
   Дверь открыла служанка, Лулана Сент-Джон, чернокожая женщина суровой наружности лет пятидесяти с небольшим. Карсон она встретила мрачным взглядом, но ей с трудом удалось сдержать улыбку, когда она посмотрела на Майкла.
   – Я вижу перед собой двух хорошо известных слуг закона, которые выполняют Божью работу, но иногда допускают ошибку, используя тактику дьявола.
   – Мы – два грешника, – признала Карсон.
   – Как приятно слышать такие лестные слова, – поддакнул Майкл.
   – Дитя, – повернулась к нему Лулана, – подозреваю, ты льстишь себе, думая, что душа твоя спасена. Если вы пришли сюда с тем, чтобы доставить неприятности нашему господину, я прошу вас заглянуть в себя и найти ту свою часть, которая хочет всем мира и добра.
   – Это моя наибольшая часть, – ответил Майкл, – но детектив О’Коннор предпочитает раздавать пинки.
   – Вы уж извините, мисси, – Лулана повернулась к Карсон, – но такова ваша репутация.
   – Не сегодня, – заверила ее Карсон. – Мы пришли, чтобы попросить Обри об одолжении, и, пожалуйста, если вас не затруднит, сообщите ему о нашем приходе. От нас никакие неприятности ему не грозят.
   Лулана всмотрелась в нее.
   – Господь даровал мне отличный детектор лжи, и в данный момент он не звенит. Вы не стали трясти передо мной своей бляхой, что говорит в вашу пользу, и произнесли слово «пожалуйста».
   – По моему настоянию детектив Карсон посещала вечерние курсы, посвященные этикету, – ввернул Майкл.
   – Он – дурак, – поделилась Лулана своим мнением с Карсон.
   – Да, я знаю.
   – Она всю жизнь ела руками, – не унимался Майкл, – а тут на удивление быстро научилась пользоваться вилкой.
   – Дитя, ты – дурак, – повернулась к нему Лулана, – но по причинам, которые известны только Богу, ты всегда мне нравился. – Она отступила от порога. – Вытирайте ноги и заходите.
   В прихожей их встретили персиковые стены и белый мраморный пол с черными восьмигранными вставками, отполированный до блеска. Даже казалось, что он влажный.
   – Обри уже пришел к Иисусу? – спросила Карсон.
   Лулана закрыла дверь.
   – Господин еще не обнял своего Спасителя, но, могу отметить, уже видит Его.
   Будучи всего лишь служанкой, Лулана определенно взвалила на себя и ношу духовной наставницы своего работодателя. Она знала его прошлое, и ее волновала судьба его души.
   – Господин в саду, – добавила она. – Вы можете подождать в гостиной или присоединиться к нему в розарии.
   – Конечно же, в розарии! – воскликнул Майкл.
   В задней части дома, на огромной кухне, старшая сестра Луланы, Евангелина Антония, пела «Его свет сокрушит любую тьму», закладывая тесто в форму для пирога.
   Евангелина работала у Обри кухаркой и на пару с сестрой боролась за бессмертную душу своего хозяина. Она была выше ростом, более худая, но живые глаза и улыбка выдавали родство.
   – Детектив Мэддисон, – Евангелина улыбнулась, – я так рада, что вас еще не убили.
   – И я тоже рад. Какой будет пирог?
   – С пралине, корицей и орешками.
   – После него сразу потребуется коронарное шунтирование.
   – Холестерин не прилипает, – указала Лулана, – если любишь Бога.
   Через дверь черного хода они вышли на заднее крыльцо, где Моисей Бьювеню, шофер Обри и мастер на все руки, красил в белый цвет стойки ограждения.
   – Детектив О’Коннор, – рот растянулся аж до ушей, – я удивлен, что вы до сих пор не застрелили мистера Майкла.
   – Я стреляю метко, – заверила она Моисея, – но он очень уж быстрый.
   Крепкий, мускулистый, широкоплечий, с ладонями в суповую тарелку, Моисей был дьяконом в церкви и пел в хоре вместе с сестрами, Луланой и Евангелиной.
   – Они пришли повидаться с господином, но не будут донимать его, – сообщила Лулана брату. – А если ты решишь, что донимают, возьми их за шкирку и вышвырни на улицу.
   Как только Лулана вернулась на кухню, Моисей повернулся к детективам.
   – Вы слышали Лулану. Вы, конечно, из полиции, но здесь ее слово – закон. Закон и порядок. Я буду у вас в долгу, если вы станете вести себя так, чтобы мне не пришлось вышвыривать вас за шкирку на улицу.
   – Если мы увидим, что ведем себя недостойно, то сами вышвырнем друг друга, – пообещал Майкл.
   Моисей кисточкой указал, куда нужно идти.
   – Мистер Обри за тем языческим фонтаном, среди роз. И, пожалуйста, не насмехайтесь над его шляпой.
   – Его шляпой? – переспросил Майкл.
   – Лулана настаивает, чтобы он надевал солнцезащитную шляпу, когда долго работает в саду. Он же лысый, вот она и тревожится, как бы у него не начался рак кожи. Мистер Обри поначалу возненавидел эту шляпу. И только теперь начал понемногу к ней привыкать.
   Карсон покачала головой.
   – Никогда не думала, что доживу до такого дня, когда у Обри Пику появится босс.
   – Лулана – не босс, – возразил Моисей. – Она так сильно любит людей, что им не остается ничего другого, как подчиняться ей.
   Кирпичная дорожка пересекала лужайку, огибала языческий фонтан и уходила к розарию.
   В центре фонтана находилась скульптурная группа из трех полноразмерных фигур. Пан, с козьими ногами и рогатый, играя на флейте, гнался за двумя обнаженными женщинами (или они гнались за ним) вокруг колонны, увитой виноградной лозой.
   – Я, конечно, не знаток антиквариата, – заявил Майкл, – но уверен, что это Лас-Вегас восемнадцатого столетия.
   Розовые кусты росли рядами, проходы между ними засыпали гранитной крошкой. В третьем из четырех рядов лежал мешок с удобрениями, распылитель и подносы, на которых располагались садовые инструменты.
   Здесь же был и Обри Пику, под соломенной шляпой с такими огромными полями, что белки могли проводить на них кольцевые гонки.
   Пока Пику не заметил их и не поднял голову, он напевал какую-то мелодию. Вроде бы «Его свет разгонит любую тьму».
   У восьмидесятилетнего Обри было младенческое личико (понятное дело, старчески-младенческое), розовое и пухлое. Даже в глубокой тени противоракового головного убора синие глаза весело поблескивали.
   – Из всех знакомых мне копов вас я люблю больше всех, – не стал скрывать свои чувства Обри.
   – А других-то ты хоть чуть-чуть любишь? – полюбопытствовала Карсон.
   – Из этих мерзавцев – никого. Но никто из остальных и не спас мне жизнь.
   – Зачем тебе эта глупая шляпа? – спросил Майкл.
   Улыбка Обри превратилась в гримасу.
   – Ну что будет, если я умру от рака кожи? Мне восемьдесят лет. Я могу умереть от чего угодно.
   – Лулана не хочет, чтобы ты умер до того, как найдешь Иисуса.
   Обри вздохнул.
   – С этой троицей я спотыкаюсь об Иисуса всякий раз, когда поворачиваюсь.
   – Если кто-то и сможет вымолить тебе прощение грехов, – заметила Карсон, – так это Лулана.
   По лицу Обри чувствовалось, что сейчас он скажет что-то резкое. Вместо этого он всего лишь вздохнул.
   – Раньше у меня никогда не было совести. Теперь появилась. И это куда хуже, чем абсурдная шляпа.
   – Почему ты носишь шляпу, если терпеть ее не можешь? – спросил Майкл.
   Обри оглянулся на дом.
   – Если я сниму шляпу, она увидит. И тогда я не получу пирог Евангелины.
   – С пралине и корицей.
   – И с орехами. Я люблю этот пирог. – Обри вновь вздохнул.
   – Что-то ты часто вздыхаешь, – заметил Майкл.
   – Я стал жалким, не так ли?
   – Ты был жалким, – возразила Карсон. – А теперь в тебе появляется что-то человеческое.
   – И дается это нелегко, – добавил Майкл.
   – Как будто я этого не знаю, – согласился Обри. – Так что привело вас сюда?
   – Нам нужно крупнокалиберное, громкое, вышибающее двери оружие, – ответила Карсон.

Глава 16

   Какой же великолепной была вонь: резкой, облепляющей, проникающей сквозь любые преграды.
   Ник Фригг представлял себе, как свалочный смрад насыщает его плоть, кровь, кости, точно так же, как в коптильне дым насыщает куски мяса. Его грела мысль о том, что он до мозга костей пропитается запахами разложения и будет пахнуть как смерть, которой он жаждал, но которая оставалась для него недостижимой мечтой.
   В своих высоких сапогах Ник пересекал западный котлован. Пустые банки трещали под ногами, пластиковые коробки из-под яиц и пакеты из-под чипсов хрустели. Направлялся он к тому месту, где только что приподнималась и опадала мусорная поверхность. Теперь, правда, на том участке никакого шевеления не замечалось.
   Хотя мусор основательно утрамбовали свалочные галеоны (а глубина мусорного слоя составляла шестьдесят с небольшим футов), иногда он проваливался у него под ногами: маленькие пустоты все-таки оставались. Но Ник был настороже, отличался отличными рефлексами, поэтому вовремя переносил вес на другую ногу и практически не сбавлял шага.
   Наконец подошел к тому месту, где поверхность пульсировала. Участок этот внешне ничем не отличался от остального котлована. Раздавленные жестяные банки, осколки стекла, пластиковые изделия, от бутылок до разломанных игрушек, мешки с мусором, завязанные в горловине.
   Он увидел куклу с переплетенными ногами и треснувшей головой. Представив себе, что у него под ногой настоящий ребенок Старой расы, Ник топтал куклу, пока не размозжил ей голову.
   Потом медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, пристально изучая мусор.
   Втягивал в себя воздух, словно надеялся по каким-то запахам определить причину необычных пульсаций поверхности, но запахи вроде были обычными для свалки.
   Крысы. Они были поблизости. Он их учуял. Но кого могли удивить крысы на свалке? Запах этих грызунов Ник мог уловить по всей территории «Кроссвудс».
   Ник ступил на то место, где поверхность котлована изменяла свою кривизну, снова огляделся, принюхался, наконец присел (сапоги заскрипели) и замер. Прислушиваясь, дышал ровно и глубоко.
   Звуки разгружающихся в восточном котловане самосвалов постепенно смолкли, как и рокот галеонов.
   Словно помогая ему, воздух застыл, облепив его липкой массой. Даже самый легкий ветерок не отвлекал его. Только жгучие лучи солнца пронзали тишину дня.
   В такие моменты сладкая вонь свалки могла ввергнуть его в прострацию, обостряя восприятие.
   Он потерял счет времени, поэтому не мог сказать, сколько прошло минут, прежде чем услышал голос. Поначалу не понял, что он говорит, потом все-таки разобрал.
   – Отец?
   Голос мягкий, мог принадлежать и мужчине, и женщине.
   Ник Собачий Нос ждал, по-прежнему медленно и глубоко втягивая в себя воздух.
   – Отец, Отец, Отец?..
   На этот раз вопрос задали четыре или пять голосов, как мужских, так и женских.
   Оглядев котлован, Ник убедился, что он по-прежнему в одиночестве. Как такое могло быть, он не знал, но голоса определенно доносились снизу, из утрамбованной массы мусора, поднимаясь по трещинам из… Откуда?
   – Почему, Отец, почему, почему, почему?..
   В голосах слышалось крайнее недоумение, сходное с тем отчаянием, которое испытывал Ник.
   – Кто вы? – спросил он.
   Ответа не получил.
   – Кто вы?
   Дрожь пробежала по поверхности котлована. Короткая. Едва заметная. Но поверхность не поднялась и не опустилась.
   Ник почувствовал, что загадочное существо или существа уходят.
   – Чего вы хотите? – спросил он, поднимаясь.
   Жаркое солнце. Застывший воздух. Смрад.
   Ник Фригг стоял на дне котлована один. Под ногами никакого шевеления более не чувствовалось.

Глава 17

   С куста с огромными розово-желто-белыми розами Обри срезал одну для Карсон, счистил со стебля шипы.
   – Этот сорт называется «Французский аромат». Благодаря этому удивительному разноцветью я нахожу его самым женственным в моем розарии.
   Майкл с улыбкой наблюдал, как неловко берет Карсон розу. Словно опасалась уколоться шипом. С другой стороны, к розам она не привыкла. Пистолет появлялся в ее руке гораздо чаще.
   Несмотря на невинное личико и широкополую шляпу, хозяин сада и дома казался в розарии таким же инородным телом, как и Карсон.
   За десятилетия, отданные преступной деятельности, Обри Пику никого не убил, даже не ранил. Никого не ограбил, не изнасиловал, ничего не вымогал. Зато сильно облегчал жизнь другим преступникам, убийцам, ворам, насильникам, рэкетирам.
   Изготовлял поддельные документы высочайшего качества: паспорта, свидетельства о рождении, водительские удостоверения… Продал тысячи единиц оружия.
   Если к Обри приходил человек с эффективным планом нападения на инкассаторский броневик или на оптового торговца бриллиантами, тот предоставлял необходимую сумму для подготовки и проведения операции.
   Его отец, Морис, был адвокатом, который умел убедить присяжных присуждать астрономические суммы по гражданским искам, предъявляемым большим корпорациям от индивидуумов или групп граждан, вроде бы пострадавших от употребления того или иного продукта, произведенного корпорацией. Некоторые коллеги прозвали его Морис Молочник за способность выдаивать ведра прибыли из присяжных, тупых, как коровы. Стараниями Мориса Обри окончил Гарвардскую юридическую школу. Старший Пику рассчитывал, что сын продолжит разрабатывать найденную им золотую жилу и тоже будет терроризировать большие корпорации, выдаивая из них многие миллионы долларов.