Одна минута.
   Он бешено рванулся к группе школьников, спускающихся под гору, догнал и быстро пошел рядом, заглядывая им в лица и встречая недоуменные взгляды. Джим и сам не знал, каким должен быть знак смерти. Он спешил, саквояж молотил его по ногам.
   Пятьдесят секунд.
   Тени сгущались, обволакивая, поглощая солнечный свет.
   Он остановился, обернулся и посмотрел туда, где улица шла на подъем. Там, на перекрестке, стояла женщина с красным флажком, по ее сигналу дети переходили улицу. Пятеро из них как раз шли по переходу.
   Еще несколько малышей приближались к краю тротуара.
   Водитель желтого автобуса окликнул его:
   – Эй! Что случилось?
   Сорок секунд.
   Джим бросил саквояж и побежал к перекрестку. Он все еще не знал, что должно произойти и кому из детей угрожает опасность. Невидимая рука, заставившая собрать вещи и вылететь в Портленд, вела его к цели. Стайка ребят брызнула в разные стороны, освобождая дорогу.
   Взгляд его был устремлен в одну точку – на перекресток, все остальное расплывалось, становилось черным, и белые полосы перехода надвигались на него, как сцена в темном зале, освещенная лучами прожекторов.
   Полминуты.
   Две женщины замешкались, уступая ему дорогу. Джим попытался увернуться, но налетел на блондинку в белом летнем платье и чуть не сбил ее с ног. Не теряя ни секунды, он продолжал свой отчаянный бег, чувствуя, как обжигает лицо холодное дыхание смерти.
   Добежал до перекрестка, перепрыгнул через бордюр и остановился. Четверо малышей семенили по переходу. Один из них – жертва. Но кто? И что должно произойти?
   Двадцать секунд.
   Женщина с флажком окинула его непонимающим взглядом. Трое детей уже достигли противоположной стороны улицы, а четвертый ребенок – маленькая рыжеволосая девочка – немного отстала. На тротуаре дети в безопасности, смерть поджидает свою жертву на дороге. Джим шагнул к маленькой девочке. Девочка удивленно захлопала светлыми ресницами.
   Пятнадцать секунд.
   Нет, ей ничего не угрожало. Он видел это в ее зеленых глазах.
   Теперь вся четверка была на спасительном тротуаре.
   Четырнадцать секунд.
   Еще четверо детей начали переходить улицу. Они шли мимо, поглядывая на Джима с опаской. Он знал, что вид у него не из лучших: искаженное ужасом лицо, дикий, загнанный взгляд.
   Одиннадцать секунд.
   Дорога пустынна. Ни одной машины. Но метрах в ста от перекрестка улица устремлялась вверх и делала крутой поворот. И если какой-нибудь идиот сейчас мчится сюда, утопив в пол педаль акселератора… Эта мысль промелькнула у него в мозгу, и Джим понял, какое орудие выбрала смерть, – пьяный водитель.
   Восемь секунд.
   Надо предупредить детей об опасности. Пусть бегут к спасительному тротуару. Но Джим подавил готовый сорваться крик. А что, если он только испугает детей и подтолкнет обреченного ребенка навстречу смерти?
   Семь секунд.
   Он прислушался и различил шум мотора. Звук этот стремительно приближался, перерастая в оглушительный рев. Из-за поворота вылетел грузовик. Солнце вспыхнуло на ветровом стекле, и он, казалось, завис в воздухе, как огненная колесница в день Страшного суда. Это длилось доли мгновения. Передние колеса с пронзительным визгом вспороли асфальт, с лязгом громыхнул кузов.
   Пять секунд.
   Дети бросились врассыпную. Все, кроме маленького белоголового мальчишки. Он так и остался стоять на дороге, прижимая к груди яркую коробку с завтраком. Широко раскрыв васильковые глаза, он завороженно смотрел, как вырастает черная громада грузовика, точно знал: это сама неумолимая судьба. Малыш восьми-девяти лет, спасти которого могло только чудо.
   Две секунды.
   Джим прыгнул под налетающий грузовик… Ему почудилось, время остановилось, и он, как большая белая птица, медленно парит в воздухе… Сгреб малыша в охапку и, не дотянувшись до края тротуара, скатился к сухой водосточной канаве, засыпанной опавшими листьями. Ужас сковал сознание, и Джим не почувствовал боли от удара о землю, точно не на асфальт упал, а в мягкую глину.
   Дикий рев мотора разорвал барабанные перепонки. Страшная тяжесть, как молот, обрушилась на левую ногу, нечеловеческая сила скрутила и сплющила ступню. Боль с хрустом и шипением прожгла бедро, и перед глазами поплыли огненные сполохи на черном небе.
   Холли бросилась вслед за мужчиной с намерением хорошенько отчитать грубияна, который толкнул ее и даже не извинился. Но не успела она добежать до перекрестка, как из-за поворота, точно камень, пущенный из гигантской рогатки, вылетел грузовик. Холли застыла на месте.
   Рев мотора магическим образом нарушил ход времени. Словно в замедленной киносъемке, она увидела, как незнакомец выхватывает ребенка из-под колес грузовика и прыгает в сторону. Его прыжок был так красив и стремителен, что Холли показалось, будто она наблюдает какой-то сумасшедший уличный балет. Бампер машины все-таки задел мужчину. Холли содрогнулась: в воздухе кувыркался подброшенный ударом ботинок.
   Краем глаза она видела, как мужчина и мальчик катятся к тротуару, женщина-регулировщица роняет флажок, красно-серый грузовик круто виляет вправо, налетает на стоящую машину, заваливается на бок, грохочет вниз по склону, высекая из асфальта снопы желтых и синих искр, – но все это время ее внимание было приковано к черному ботинку, который медленно, очень медленно поднимался в голубом небе, наконец завис – ей показалось, прошла целая вечность, – и стал так же медленно опускаться. Холли не могла отвести глаз от этого зрелища, потрясенная жуткой мыслью, что в ботинке оторванная ступня с торчащими осколками кости и кровавыми лохмотьями артерий и вен. Ботинок медленно опускался, еще миг – и упадет на землю. Холли смотрела, завороженная его падением, сдерживая готовый сорваться крик.
   Ниже, ниже…
   Ботинок, а точнее, кроссовка «Рибок» плюхнулась в канаву в двух шагах от Холли. Она опустила глаза. Вот так, не в силах отвести взгляда, смотрела на монстра в ночном кошмаре, борясь с отвращением и одновременно испытывая неодолимое желание увидеть то, о чем нельзя даже помыслить… Кроссовка оказалась пустой. Ни оторванной ноги, даже ни капли крови.
   Холли проглотила застрявший в горле крик.
   Почувствовала тошноту и сглотнула слюну.
   Грузовик перевернулся и замер в нескольких десятках метров ниже по склону. Холли находилась ближе всех к месту происшествия и первой подбежала к мужчине с мальчиком. Ребенок был цел и невредим, если не считать царапины на руке и небольшой ссадины на подбородке. Он даже не плакал.
   Холли опустилась перед мальчиком на колени и взяла его за руку.
   – Все в порядке, малыш?
   Он был ошеломлен случившимся, но вопрос понял и кивнул:
   – Да, только руку поцарапал.
   Мужчина в белых брюках и синей майке, стянув носок с левой ноги, осторожно ощупывал ступню. Лодыжка была вся красная и распухла. Но ни капли крови, снова удивилась Холли.
   Над мальчиком уже хлопотали подоспевшие учителя, регулировщица, школьник. Но Холли не слышала их возбужденных голосов. Она смотрела на мужчину, который, морщась от боли, продолжал массировать ногу. Он случайно поднял голову. Взгляд ярко-синих глаз был таким холодным, что в первый миг Холли почудилось, что она смотрит в оптические рецепторы машины.
   Но незнакомец улыбнулся, и ощущение холода мгновенно исчезло. Холли поразила красота его глаз, синих и чистых, как утреннее небо. Они казались окнами, в которых можно увидеть душу.
   Холли не привыкла доверяться первому впечатлению. С кем бы ни сводила ее судьба, с монахиней или главарем мафии, она всегда следовала этому правилу. Поэтому мгновенное чувство симпатии к незнакомцу потрясло ее до глубины души. Слова были первой любовью и ремеслом Холли, но сейчас она словно онемела. Просто стояла и смотрела на него.
   – Могло быть хуже, – улыбнулся мужчина, и Холли улыбнулась в ответ.

Глава 4

   Холли ждала Джима Айренхарта в коридоре возле мальчишечьей раздевалки. Все дети и учителя наконец разошлись. В здании было тихо, и только со второго этажа доносилось гудение электрического полотера. Пахло мелом, пластилином и сосновой хвоей от дезинфицирующей мастики.
   На улице все еще возились рабочие из транспортной компании, пытаясь перевернуть и отбуксировать на стоянку разбитый грузовик. Рядом прохаживались полицейские. Водителя, который оказался пьян, отвезли в больницу, и сейчас врачи занимались его сломанной ногой, ссадинами и ушибами.
   Холли собрала все необходимое для будущей статьи: сведения о Билли Дженкинсе – мальчике, который чудом остался жив, описание происшествия, свидетельства очевидцев, полицейский протокол и невнятные извинения водителя, в которых угадывалась пьяная жалость к себе.
   Не хватало только одного, но зато самого важного – информации о герое дня Джиме Айренхарте. Читатели захотят получить мельчайшие подробности, но пока она знала лишь его имя и то, что приехал он из Южной Калифорнии.
   Холли не спускала глаз с коричневого саквояжа, стоявшего у двери раздевалки. Ей до смерти хотелось расстегнуть замки и заглянуть внутрь. Сначала она не поняла, откуда такое желание, но потом сообразила – сработал профессиональный навык или врожденное любопытство: человек с дорожным саквояжем на этих тихих улочках сразу привлекал внимание.
   Звук отворяемой двери заставил Холли виновато вздрогнуть, как будто ее поймали роющейся в чужих вещах. Перед ней стоял Джим. Он причесал свои густые каштановые волосы и постарался отряхнуть грязь с белых брюк. Левый ботинок был порван и измят.
   – Как вы себя чувствуете? – спросила Холли.
   – Отлично. – Он заметно прихрамывал. – Я ведь просил вас: никаких интервью.
   – Я не отниму много времени, – пообещала она.
   – Не сомневаюсь, – улыбнулся он.
   – Всего несколько слов, что вам стоит!
   – Прошу прощения, но героя из меня не выйдет.
   – Но вы спасли ребенку жизнь!
   – Вы правы, но… в остальном я ужасно заурядная личность.
   Что-то в облике Джима заставляло усомниться в этих словах, хотя Холли затруднялась сказать, в чем секрет его обаяния. Высокий мужчина лет тридцати пяти. Стройный, мускулистый. Джим был хорош собой, но ничто в нем не напоминало голливудскую кинозвезду. Да, синие глаза поражали своей удивительной красотой, но Холли была не из тех, кто теряет голову из-за приятной внешности.
   Он взял саквояж и зашагал по коридору, прихрамывая на левую ногу.
   – Вам необходимо показаться врачу. – Холли догнала Джима и пошла рядом.
   – Пустяки, у меня всего лишь растяжение.
   – Все равно это нельзя так оставлять.
   – Куплю эластичный бинт в аэропорту или когда приеду домой.
   Может быть, ее привлекла его манера держаться. Джим был безукоризненно вежлив, улыбался легко и непринужденно, по виду – настоящий джентльмен со Старого Юга, вот только речь правильная, без малейшего акцента. Несмотря на хромоту, он двигался с удивительным изяществом, и Холли вспомнила балетную легкость его прыжка навстречу мчащемуся грузовику. Грация движений и врожденное благородство в мужчине много значили для Холли, и все-таки главным было нечто иное, то, о чем она смутно догадывалась, но не могла выразить словами.
   Они подошли к выходу, и Холли предложила:
   – Могу подбросить до аэропорта.
   – Я вам очень признателен, но, право, не стоит.
   Джим открыл дверь, и они вышли на крыльцо.
   – Пешком вы туда не скоро доберетесь.
   Он остановился и нахмурился.
   – Пожалуй, вы правы… Здесь наверняка где-нибудь есть телефон. Я вызову такси.
   – Послушайте, вы меня боитесь, точно я маньяк-убийца! Честное слово, я не держу в машине циркулярную пилу.
   Джим посмотрел ей в лицо и улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
   – Вообще-то вы больше похожи на любителя поохотиться с тупой бритвой.
   – Ну что вы! Мы, журналисты, предпочитаем остро отточенное перо. Однако на этой недели на моем счету ни одной жертвы.
   – А на прошлой?
   – Две. Но обе были несносными рекламными агентами.
   – Что ни говори, а все-таки убийство.
   – Но при смягчающих вину обстоятельствах.
   – Убедили. Ничего не остается, как принять ваше предложение.
   Синяя «Тойота» Холли находилась в глубине стоянки, через два ряда от машины, в которую врезался пьяный водитель. Тягач транспортной компании как раз тронулся с места и потащил на буксире злосчастный грузовик. Полицейские садились в патрульную машину. На черном асфальте в лучах полуденного солнца блестели неубранные осколки разбитого стекла.
   Некоторое время они ехали молча.
   Затем Холли спросила:
   – У вас в Портленде друзья?
   – Да, еще со студенческих времен.
   – Вы у них и остановились?
   – Да.
   – И они не могли отвезти вас в аэропорт?
   – Если бы самолет улетал утром, конечно, отвезли бы, но днем они на работе.
   – А… – Холли не нашлась что сказать и замолчала.
   Потом обратила его внимание на ярко-желтую цветочную клумбу за железным забором и спросила, знает ли он, что Портленд называют Городом Роз. Он знал.
   Тогда после некоторого молчания она предприняла новую попытку:
   – У них не работал телефон?
   – Простите, не понял?
   – Телефон в квартире у ваших друзей, вы могли бы вызвать такси из дома.
   – Мне хотелось прогуляться.
   – До аэропорта?
   – Когда я выходил из дома, ноги у меня были в полном порядке.
   – Но до аэропорта очень далеко!
   – Мне не привыкать.
   – Очень далеко, особенно с саквояжем.
   – Он почти пустой. И потом, когда я тренируюсь, то беру в руки гантели, чтобы при ходьбе работали мышцы.
   – Я сама люблю ходьбу. – Холли притормозила на красный свет. – Раньше бегала по утрам, но потом стали ныть колени.
   – Со мной была та же история, и я бросил бег и перешел на ходьбу. Она дает такую же нагрузку на сердце, если держать хороший темп.
   Холли хотелось продлить недолгие минуты этой беседы, и она вела машину совсем медленно. Они оживленно болтали о тренировках и диете. Одна из реплик Джима позволила ей совершенно естественно поинтересоваться именами его друзей в Портленде.
   – Нет, – твердо сказал он.
   – Что значит – нет?
   – Я не скажу вам, как зовут моих друзей. Они тихие славные люди, и мне не хочется, чтобы к ним приставали с глупыми вопросами.
   – Благодарю за комплимент, – вспыхнула Холли.
   – Я не имел в виду вас, мисс Торн. Просто мне бы не хотелось, чтобы по моей милости их имена замелькали в газетах и для них кончилась спокойная жизнь.
   – Многие мечтают увидеть свое имя в газетах.
   – Далеко не все.
   – Но, может быть, им будет приятно рассказать о своем отважном друге.
   – Прошу прощения, но… – Он извиняюще улыбнулся.
   Она понемногу стала понимать, что так поразило ее в Джиме Айренхарте – его удивительное самообладание.
   За два года работы в Лос-Анджелесе Холли приходилось встречать немало мужчин, выдающих себя за образец калифорнийского хладнокровия и уверенности: «Положись на меня, детка, и ни о чем не думай, я с тобой, и пусть весь мир катится к чертям». На словах это звучало эффектно, но как только доходило до дела, оказывалось пустым звуком. Иметь безукоризненный загар и подражать голливудскому спокойствию Брюса Виллиса еще не значит быть невозмутимым Брюсом Виллисом. Уверенность в себе приходит с опытом, а с настоящей невозмутимостью нужно родиться, ее можно изображать, но опытный глаз все равно отличит подделку от подлинника. Что касается Джима Айренхарта, то его невозмутимости с избытком хватало на все мужское население маленького штата Род-Айленд. Ни сумасшедшие грузовики, ни вопросы репортера не могли пробить стену его хладнокровного спокойствия. Странное дело, но одно его присутствие вселяло уверенность в собственных силах.
   – У вас интересное имя, – возобновила разговор Холли.
   – Джим?
   Он над ней подшучивал.
   – Айренхарт – «железное сердце». Похоже на прозвище индейского вождя.
   – Было бы неплохо, окажись в моих жилах кровь сиу или апачей. Это придало бы мне ореол таинственности. Но должен вас разочаровать: Айренхарт – всего лишь английский вариант немецкой фамилии Айзенхерц.
   Машина выехала на Восточную автостраду и быстро двигалась к повороту на Киллингсворт. Через несколько минут они будут в аэропорту. Такая перспектива не радовала Холли. Она была репортером, и большинство ее вопросов так и остались без ответа. И, что еще более важно, Холли была женщиной, и впервые в жизни она встретила такого мужчину, как Джим Айренхарт.
   Она быстро прикинула, не поехать ли в объезд и тем самым в два раза удлинить дорогу. Джим не знает города и вряд ли заметит ее хитрость. Но потом ей пришло в голову, что дорожные знаки уже сообщили о приближении к аэропорту. И, даже если Джим не обратил на них внимания, в ярко-синем небе невозможно не увидеть белые силуэты самолетов, которые один за другим взлетали и шли на посадку.
   – И чем вы занимаетесь у себя в Калифорнии? – нарушила затянувшееся молчание Холли.
   – Радуюсь жизни.
   – Я имела в виду, кем вы работаете?
   – А как вы думаете?
   – Ну… во всяком случае, не библиотекарем.
   – Почему вы так думаете?
   – В вас есть что-то таинственное.
   – А разве библиотекарь не может быть таинственным?
   – По крайней мере, я таких не встречала.
   Она неохотно свернула с шоссе на дорогу, ведущую к аэропорту.
   – Может, вы из полиции.
   – Значит, я похож на полицейского?
   – У настоящих полицейских стальные нервы.
   – А я-то считал себя простым и общительным. Вы думаете, у меня стальные нервы?
   – Я хотела сказать, вы очень уверены в себе.
   – И давно вы на репортерской работе?
   – Двенадцать лет.
   – Все время в Портленде?
   – Нет. Здесь я около года.
   – А раньше где приходилось бывать?
   – Чикаго… Лос-Анджелес… Сиэтл.
   – Любите журналистику?
   Поняв, что Джим перехватил у нее инициативу, Холли ответила:
   – Послушайте, это все-таки не игра в вопросы и ответы.
   – Что вы говорите! Выходит, я ошибался.
   Похоже, этот разговор его по-настоящему забавлял.
   Холли почувствовала свое бессилие перед его непонятным, вызывающим раздражение упрямством. Ей не понравилось, что Джим сумел подчинить ее своей воле. Впрочем, он не имел злого умысла, и обманщик из него был неважный. Он не хотел, чтобы кто-то копался в его делах, и Холли, которая в последнее время все чаще задумывалась о праве журналиста вмешиваться в чужую жизнь, в глубине души сочувствовала ему. В конце концов ей не оставалось ничего другого, как рассмеяться.
   – Победа за вами, поздравляю!
   – Вы неплохо держались.
   Машина притормозила у входа в здание аэропорта.
   – Вот уж нет! Будь я на высоте – по крайней мере узнала бы, кем вы работаете.
   Джим улыбнулся. Холли в который раз удивилась, какие синие у него глаза.
   – Вы держались неплохо, но… не победили.
   Он вышел из машины, достал с заднего сиденья саквояж и повернулся к Холли:
   – Понимаете, я просто оказался в определенное время в определенном месте. И по чистой случайности мне удалось спасти мальчика. Неужели будет справедливо, если газеты перевернут мою жизнь вверх дном из-за того, что я совершил хороший поступок?
   – Нет, что вы, конечно, нет, – ответила Холли.
   Джим вздохнул с облегчением:
   – Благодарю вас, мисс Торн.
   – Знаете, мистер Айренхарт, я тронута вашей скромностью.
   Их взгляды встретились.
   – А я вашей, мисс Торн.
   Он захлопнул дверь машины, повернулся и исчез за стеклянными дверями аэропорта.
   Прощальные слова все еще звучали у нее в ушах. «Мистер Айренхарт, я тронута вашей скромностью». – «А я вашей, мисс Торн».
   Холли не спускала глаз с двери, в которую только что вошел Джим. Все случившееся было слишком нереально. Как будто с ней в машине находился призрак пришельца из иных миров. Воздух позолотили лучи заходящего солнца, и Холли вспомнила: похожее свечение она видела в старых фильмах о привидениях.
   Она вздрогнула от резкого жестяного грохота. Обернулась и увидела служащего аэропорта, который костяшками пальцев барабанил по капоту ее машины. Заметив, что Холли смотрит в его сторону, он указал ей на знак: «Зона погрузки». Спрашивая себя, сколько времени она провела здесь, занятая мыслями о Джиме Айренхарте, Холли отпустила ручной тормоз, завела машину и отъехала от блюстителя порядка.
   «Тронута вашей скромностью, мистер Айренхарт». – «А я вашей, мисс Торн».
   На обратном пути Холли не покидало ощущение того, что в ее жизнь вмешались потусторонние силы. Было немного не по себе: она никогда не думала, что случайная встреча с мужчиной может так подействовать на нее. Она чувствовала себя девчонкой, маленькой глупой девчонкой. Однако ощущение приятно волновало, и Холли не хотелось, чтобы оно исчезло.

Глава 5

   Вернувшись домой, Холли принялась готовить на ужин макароны с соусом из арахиса, чеснока и помидоров. Неожиданно она спросила себя: как Джим Айренхарт мог знать, что ребенок в опасности, прежде чем показался грузовик?
   От этой мысли Холли перестала резать помидоры и выглянула в окно. Внизу, совсем рядом – ее квартира находилась на третьем этаже, – раскинулся парк Каунсил-Крест, освещенный багровыми лучами заходящего солнца. Янтарный свет затерянных среди деревьев фонарей выхватывал из полумрака прямые аллеи, окаймленные высокой темной травой.
   …Джим Айренхарт рванулся вверх по улице и столкнулся с ней. Она бросилась вслед за ним, намереваясь хорошенько его отругать. Когда она добежала до перекрестка, Джим стоял посреди улицы, возбужденно оглядываясь. Вид у него был… странный, и дети опасливо обходили Джима стороной. Она заметила испуг на его лице и реакцию детей за одну-две секунды до того, как из-за поворота, точно дьявольская колесница, сорвавшаяся с головокружительной высоты, вылетел грузовик. Только тогда внимание Айренхарта привлек маленький Билли Дженкинс. Джим бросился под грузовик и в последний миг выхватил ребенка из-под колес.
   Может быть, он услышал шум мотора, понял, что к перекрестку на сумасшедшей скорости мчится машина, и, предугадав опасность, бросился на помощь?
   Холли не удалось вспомнить, слышала ли она звук мотора до того, как они с Джимом столкнулись на тротуаре. Может быть, и слышала, но не обратила внимания. А может быть, и нет, потому что была поглощена мыслями о том, как избавиться от неутомимой Луизы Тарвол, вызвавшейся проводить ее до машины. Холли тогда казалось: еще минута поэтических излияний – и дело кончится буйным помешательством. Так что в тот миг она не думала ни о чем, кроме бегства.
   В большой кастрюле на плите закипела вода. Нужно убавить газ, засыпать макароны, поставить часы…
   Но Холли застыла над доской для резки овощей. Она смотрела в окно на темные громады деревьев, но видела тот роковой перекресток у школы Мак-Элбери.
   Хорошо, пусть Айренхарт за полквартала услышал шум приближающейся машины, но как он сумел так быстро определить направление движения грузовика, состояние водителя и опасность ситуации? Женщина-регулировщица и дети находились гораздо ближе к машине, но были застигнуты врасплох.
   Впрочем, некоторые люди обладают повышенной остротой восприятия. Создатель симфоний живет в мире мелодий и ритмов, недоступных уху обычного слушателя; мастер бейсбола способен заметить крошечный мяч, летящий со стороны солнца, но большинство зрителей его не увидит; тончайший букет редкого вина – открытая книга для опытного винодела и пустое место для заурядного пропойцы. Точно так же есть люди, обладающие повышенной быстротой реакции. Достаточно вспомнить хоккеиста Уэйна Грецки, игра которого оценивается в миллионы долларов. Она видела своими глазами: Айренхарт обладал молниеносной реакцией прирожденного атлета. Без сомнения, природа наделила его и необычайно острым слухом. Обычно люди с редким физическим даром обладают и высокими спортивными данными. Все дело в наследственности. Такое объяснение все ставит на свои места. Все проще простого. Никакой мистики. Все дело в хороших генах.
   За окном в парке сгущались тени. По-прежнему горели фонари, но их слабый свет отступал перед надвигающейся темнотой. Аллеи теряли очертания и растворялись во мраке. Казалось, деревья медленно придвигаются друг к другу.
   Холли положила нож, подошла к плите, убавила газ и высыпала макароны в бурлящую воду.
   Потом снова взялась за нож и посмотрела в окно. Алая полоса на горизонте стала кроваво-красной, багровое сумеречное небо быстро погружалось в темноту, и на нем одна за другой загорались крохотные звезды. Почти весь парк утонул в лилово-черной мгле.
   Неожиданно она представила, как из темноты на освещенную аллею выйдет Джим Айренхарт, поднимет голову и посмотрит на ее окно. Он знает, где она живет, и приехал к ней.
   До чего нелепая мысль! Смех, да и только. Но Холли почувствовала, как мороз пробежал у нее по коже.
* * *
   Дело шло к полуночи. Холли присела на край кровати и включила ночник. Она посмотрела на окно спальни, которое тоже выходило в парк, и снова содрогнулась от странного ощущения чужого присутствия. Хотела лечь, но после некоторого колебания встала и, как была в майке и трусиках, прошла через темную комнату к окну и раздвинула щель между шторами.
   Под окнами никого не было. Холли подождала минуту, другую. Джим не появился. Смущенная, она вернулась в постель.