Страница:
— Судя по тому, как он себя ведет, у него начались месячные, — съязвила Ребекка.
Невецкий метнул на нее уничтожающий взгляд.
"В жизни, пожалуй, нет ничего более зажигательного, чем перепалка полицейских", — подумал Джек.
Блэйн заявил своим вежливым голосом:
— Мы как раз вели наблюдение за Вастальяно, когда его убили.
— Значит, наблюдение не было достаточно плотным, — уколола его Ребекка.
— Такое может случиться с каждым, — начал успокаивающе Джек, мечтая о том, чтобы Ребекка наконец замолчала.
Блэйн сделал вид, что ничего не расслышал, и продолжал:
— Не знаю уж, каким образом, но убийце удалось остаться незамеченным и при входе и при выходе из дома. Мы не видели даже тени.
— Здесь искать бессмысленно, — рявкнул Невецкий, с силой задвигая ящик стола.
Блэйн опять начал свои объяснения:
— Мы видели, как эта девчонка, Паркер, зашла в дом примерно минут двадцать восьмого. Через пятнадцать минут подъехала первая патрульная машина. Так мы узнали, что с Вастальяно что-то стряслось. Конечно, ничего хорошего в этом нет. Думаю, капитан нас по головке не погладит.
— Да, черт подери, старик нас кастрирует и повесит наши причиндалы на новогоднюю елку.
Блэйн согласно кивнул.
— Нам бы очень помогло, если бы удалось найти какие-нибудь деловые записки Вастальяно или выяснить имена его партнеров и покупателей. Словом, серьезные улики, достаточные для ареста.
— Тогда мы даже стали бы героями. Но сейчас я больше забочусь о том, как вытащить голову из унитаза, — дополнил коллегу Невецкий.
Лицо Ребекки отразило всю гамму ее отношения к лексикону Невецкого.
Джек молил Бога, чтобы она этим ограничилась и промолчала. Словно услышав его мольбу, Ребекка пригнулась к стене, на которой висел подлинник, как думал Джек, хотя и не очень в этом разбирался, Эндрю Уита. Картина изображала прелестный деревенский пейзаж. Явно под ее впечатлением Ребекка спросила:
— Так этот Винсент Вастальяно торговал травкой?
— Да уж не гамбургеры толкал в "Макдональдсе", — съязвил Невецкий.
— Он был членом клана Карамацца, — уточнил Блэйн.
Из пяти мафиозных кланов, контролировавших в Нью-Йорке азартные игры, проституцию и рэкет, клан Карамацца был самым могущественным.
— На самом деле Вастальяно был племянником самого Дженнаро Карамацца, и дядя отдал ему сферу Гуччи, — сказал Блэйн.
— Сферу чего?
— Это высшая клиентура торговцев наркотиками. Люди, у которых дома лежит по двадцать пар туфель фирмы "Гуччи", — пояснил Блэйн.
— Вастальяно, — сказал Невецкий, — не продавал это дерьмо школьникам. Его дядя никогда бы не позволил ему заниматься подобными вещами.
Винс работал с представителями шоу-бизнеса и известными в обществе людьми.
Блэйн быстро добавил:
— Не то чтобы он стал одним из них. Просто Вастальяно вращался в нужных кругах и умел подбросить ребятам с лимузинами кокаин в самый нужный момент.
— Он был дерьмом. Все эти вещи, антиквариат, весь этот дом нужны были ему только для создания имиджа босса. — Невецкий по-прежнему не затруднял себя в выборе выражений.
— Он бы не смог отличить резной стол восемнадцатого века от кофейного столика К-MART, — согласился с ним Блэйн. — Приглядитесь внимательнее ко всем этим книгам — это все неполные собрания старых энциклопедий, купленные на вес у торговца-букиниста и поставленные на полки ради украшения. К этим книгам вообще никто и никогда не прикасался.
Джек поверил Блэйну на слово, но Ребекка, так как она была Ребеккой и только Ребеккой, направилась к полкам, чтобы взглянуть на книги.
— Мы следили за Вастальяно уже долгое время. Он казался нам слабым звеном в клане Карамацца. Остальная часть клана дисциплинированна, как морская пехота, а Вастальяно слишком много пил, слишком часто пользовался услугами девочек с улицы, курил травку, а иногда баловался и порошком, — сказал Невецкий.
Блэйн продолжил:
— Если бы у нас было достаточно улик, чтобы упрятать его в каталажку, он бы сразу сломался и дал все нужные показания. Так мы рассчитывали подобраться к шишкам из клана Карамацца.
— Мы получили информацию о том, что Вастальяно должен встретиться с южноамериканским торговцем-оптовиком Рене Облидо. Наш информатор сообщил, что они хотели обсудить новые маршруты поставок. Встреча должна была состояться вчера или сегодня. Вчера она не состоялась... И, конечно же, черт возьми, не состоится и сегодня, так как сегодня Вастальяно превратился в вонючую кучу мяса. — Невецкий выглядел так, будто от негодования готов был сплюнуть на ковер.
Ребекка, осмотрев полки с книгами, обернулась к ним:
— Правильно, ребята, все провалилось. Так что бросайте вы это дело и оставьте его нам.
Невецкий взглянул на нее так, будто хотел испепелить.
Даже Блэйн, и тот смотрел на нее с укором.
Джеку опять пришлось взять на себя роль миротворца.
— Продолжайте осмотр, ребята. Ищите, что вам нужно. Вы нам не помешаете. Нам есть чем заняться. Пойдем, Ребекка, послушаем, что скажут эксперты.
И он пошел в холл, даже не взглянув на Ребекку, поскольку легко мог представить, каким взглядом одарит она его на этот раз. Уходя, Джек остановился в дверях и обернулся к Невецкому и Блэйну.
— Вы не заметили чего-либо странного, необычного вокруг этого дела?
— Что вы имеете в виду? — спросил Невецкий.
— Ну, чего-то неординарного, ненормального.
— Я лично до сих пор не могу понять, как убийце удалось сюда забраться. Именно это чертовски странно, — раздраженно проговорил Невецкий.
— Еще что-нибудь? Что выходит за рамки обычного убийства, связанного с наркотиками?
Блэйн и Невецкий с недоумением уставились на него. Джек сказал:
— Ладно, а что вы скажете об этой женщине, подружке Вастальяно, или кто она там?
— Шелли Паркер. Если хотите с ней поговорить, она сейчас в гостиной.
— Вы с ней уже разговаривали? — спросил Джек Блэйна.
— Немножко поболтали. Она не особо разговорчивая.
— Она — маленький кусок дерьма, — вставил Невецкий.
— Она кажется скрытной, — пояснил его слова Блэйн.
— Ничем не помогающий кусок дерьма. — прорычал Ненецкий.
— Очень замкнутая, зажатая, — снова пришел ему на помощь Блэйн.
— Дешевая проститутка, шлюха. Но тело роскошное, — не сдавался Невецкий.
Джек обратился с новым вопросом:
— Эта Шелли Паркер ничего не говорила о гаитянце?
— О ком?
— Вы имеете в виду кого-то с острова Гаити? С острова?
— Да, именно с острова Гаити, — ответил Джек.
— Нет, ни о каком гаитянце она ничего не говорила, — сказал Блэйн.
— Что это за вонючий гаитянец? — спросил Джека Невецкий — Этого человека зовут Лавелль. Баба Лавелль.
— Баба? — учтиво переспросил Блэйн.
— Что за цирковое имя? — вставил Невецкий.
— Так Шелли Паркер не называла этого имени?
— Нет, по-моему, нет, — ответил Блэйн.
— А какое вообще отношение имеет этот Баба Лавелль к нашему делу? — спросил Невецкий.
На этот раз Джек отвечать не стал, только спросил:
— А мисс Паркер случайно не говорила ничего о чем-либо... ну, о чем-либо странном?
Невецкий и Блэйн смотрели на него, одинаково нахмурив брови.
— Что вы имеете в виду? — спросил Блэйн.
Вчера они нашли еще одну жертву, Фримэна Коулсона, торговца наркотиками среднего пошиба. Он поставлял товар семидесяти-восьмидесяти уличным торговцам в районе Нижнего Манхэттена. Этот район закрепил за ним клан Карамацца, дабы избежать ненужных проблем, в том числе расовых, в преступном мире Нью-Йорка. У Коулсона оказалось более сотни небольших проникающих ран, точно таких же, как и у первой жертвы, в воскресенье. Его брат, Дарл Коулсон, был до того напуган, что весь обливался потом. Он рассказал Джеку и Ребекке историю о каком-то гаитянце который пытался перехватить кокаиновый и героиновый бизнес в Нижнем Манхэттене. Это была самая не правдоподобная история из всех, какие слышал Джек за всю жизнь, но Дарл Коулсон верил каждому своему слову. Это было очевидно.
Если бы Шелли Паркер рассказала о том же caмoм Невецкому и Блэйну, вряд ли бы они забыли об этом, и дополнительные расспросы были бы не нужны.
Джек немного поколебался, затем покачал головой — Ладно, ничего, это не очень важно.
"Если не важно, так зачем об этом спрашивать?" Oн предвидел такой вопрос Невецкого и устремился к двери как можно быстрее, чтобы Невецкий не успел заговорить. Джек вышел из комнаты и попал в холл, где его уже ждала Ребекка.
Вид у нее был недовольный.
Невецкий метнул на нее уничтожающий взгляд.
"В жизни, пожалуй, нет ничего более зажигательного, чем перепалка полицейских", — подумал Джек.
Блэйн заявил своим вежливым голосом:
— Мы как раз вели наблюдение за Вастальяно, когда его убили.
— Значит, наблюдение не было достаточно плотным, — уколола его Ребекка.
— Такое может случиться с каждым, — начал успокаивающе Джек, мечтая о том, чтобы Ребекка наконец замолчала.
Блэйн сделал вид, что ничего не расслышал, и продолжал:
— Не знаю уж, каким образом, но убийце удалось остаться незамеченным и при входе и при выходе из дома. Мы не видели даже тени.
— Здесь искать бессмысленно, — рявкнул Невецкий, с силой задвигая ящик стола.
Блэйн опять начал свои объяснения:
— Мы видели, как эта девчонка, Паркер, зашла в дом примерно минут двадцать восьмого. Через пятнадцать минут подъехала первая патрульная машина. Так мы узнали, что с Вастальяно что-то стряслось. Конечно, ничего хорошего в этом нет. Думаю, капитан нас по головке не погладит.
— Да, черт подери, старик нас кастрирует и повесит наши причиндалы на новогоднюю елку.
Блэйн согласно кивнул.
— Нам бы очень помогло, если бы удалось найти какие-нибудь деловые записки Вастальяно или выяснить имена его партнеров и покупателей. Словом, серьезные улики, достаточные для ареста.
— Тогда мы даже стали бы героями. Но сейчас я больше забочусь о том, как вытащить голову из унитаза, — дополнил коллегу Невецкий.
Лицо Ребекки отразило всю гамму ее отношения к лексикону Невецкого.
Джек молил Бога, чтобы она этим ограничилась и промолчала. Словно услышав его мольбу, Ребекка пригнулась к стене, на которой висел подлинник, как думал Джек, хотя и не очень в этом разбирался, Эндрю Уита. Картина изображала прелестный деревенский пейзаж. Явно под ее впечатлением Ребекка спросила:
— Так этот Винсент Вастальяно торговал травкой?
— Да уж не гамбургеры толкал в "Макдональдсе", — съязвил Невецкий.
— Он был членом клана Карамацца, — уточнил Блэйн.
Из пяти мафиозных кланов, контролировавших в Нью-Йорке азартные игры, проституцию и рэкет, клан Карамацца был самым могущественным.
— На самом деле Вастальяно был племянником самого Дженнаро Карамацца, и дядя отдал ему сферу Гуччи, — сказал Блэйн.
— Сферу чего?
— Это высшая клиентура торговцев наркотиками. Люди, у которых дома лежит по двадцать пар туфель фирмы "Гуччи", — пояснил Блэйн.
— Вастальяно, — сказал Невецкий, — не продавал это дерьмо школьникам. Его дядя никогда бы не позволил ему заниматься подобными вещами.
Винс работал с представителями шоу-бизнеса и известными в обществе людьми.
Блэйн быстро добавил:
— Не то чтобы он стал одним из них. Просто Вастальяно вращался в нужных кругах и умел подбросить ребятам с лимузинами кокаин в самый нужный момент.
— Он был дерьмом. Все эти вещи, антиквариат, весь этот дом нужны были ему только для создания имиджа босса. — Невецкий по-прежнему не затруднял себя в выборе выражений.
— Он бы не смог отличить резной стол восемнадцатого века от кофейного столика К-MART, — согласился с ним Блэйн. — Приглядитесь внимательнее ко всем этим книгам — это все неполные собрания старых энциклопедий, купленные на вес у торговца-букиниста и поставленные на полки ради украшения. К этим книгам вообще никто и никогда не прикасался.
Джек поверил Блэйну на слово, но Ребекка, так как она была Ребеккой и только Ребеккой, направилась к полкам, чтобы взглянуть на книги.
— Мы следили за Вастальяно уже долгое время. Он казался нам слабым звеном в клане Карамацца. Остальная часть клана дисциплинированна, как морская пехота, а Вастальяно слишком много пил, слишком часто пользовался услугами девочек с улицы, курил травку, а иногда баловался и порошком, — сказал Невецкий.
Блэйн продолжил:
— Если бы у нас было достаточно улик, чтобы упрятать его в каталажку, он бы сразу сломался и дал все нужные показания. Так мы рассчитывали подобраться к шишкам из клана Карамацца.
— Мы получили информацию о том, что Вастальяно должен встретиться с южноамериканским торговцем-оптовиком Рене Облидо. Наш информатор сообщил, что они хотели обсудить новые маршруты поставок. Встреча должна была состояться вчера или сегодня. Вчера она не состоялась... И, конечно же, черт возьми, не состоится и сегодня, так как сегодня Вастальяно превратился в вонючую кучу мяса. — Невецкий выглядел так, будто от негодования готов был сплюнуть на ковер.
Ребекка, осмотрев полки с книгами, обернулась к ним:
— Правильно, ребята, все провалилось. Так что бросайте вы это дело и оставьте его нам.
Невецкий взглянул на нее так, будто хотел испепелить.
Даже Блэйн, и тот смотрел на нее с укором.
Джеку опять пришлось взять на себя роль миротворца.
— Продолжайте осмотр, ребята. Ищите, что вам нужно. Вы нам не помешаете. Нам есть чем заняться. Пойдем, Ребекка, послушаем, что скажут эксперты.
И он пошел в холл, даже не взглянув на Ребекку, поскольку легко мог представить, каким взглядом одарит она его на этот раз. Уходя, Джек остановился в дверях и обернулся к Невецкому и Блэйну.
— Вы не заметили чего-либо странного, необычного вокруг этого дела?
— Что вы имеете в виду? — спросил Невецкий.
— Ну, чего-то неординарного, ненормального.
— Я лично до сих пор не могу понять, как убийце удалось сюда забраться. Именно это чертовски странно, — раздраженно проговорил Невецкий.
— Еще что-нибудь? Что выходит за рамки обычного убийства, связанного с наркотиками?
Блэйн и Невецкий с недоумением уставились на него. Джек сказал:
— Ладно, а что вы скажете об этой женщине, подружке Вастальяно, или кто она там?
— Шелли Паркер. Если хотите с ней поговорить, она сейчас в гостиной.
— Вы с ней уже разговаривали? — спросил Джек Блэйна.
— Немножко поболтали. Она не особо разговорчивая.
— Она — маленький кусок дерьма, — вставил Невецкий.
— Она кажется скрытной, — пояснил его слова Блэйн.
— Ничем не помогающий кусок дерьма. — прорычал Ненецкий.
— Очень замкнутая, зажатая, — снова пришел ему на помощь Блэйн.
— Дешевая проститутка, шлюха. Но тело роскошное, — не сдавался Невецкий.
Джек обратился с новым вопросом:
— Эта Шелли Паркер ничего не говорила о гаитянце?
— О ком?
— Вы имеете в виду кого-то с острова Гаити? С острова?
— Да, именно с острова Гаити, — ответил Джек.
— Нет, ни о каком гаитянце она ничего не говорила, — сказал Блэйн.
— Что это за вонючий гаитянец? — спросил Джека Невецкий — Этого человека зовут Лавелль. Баба Лавелль.
— Баба? — учтиво переспросил Блэйн.
— Что за цирковое имя? — вставил Невецкий.
— Так Шелли Паркер не называла этого имени?
— Нет, по-моему, нет, — ответил Блэйн.
— А какое вообще отношение имеет этот Баба Лавелль к нашему делу? — спросил Невецкий.
На этот раз Джек отвечать не стал, только спросил:
— А мисс Паркер случайно не говорила ничего о чем-либо... ну, о чем-либо странном?
Невецкий и Блэйн смотрели на него, одинаково нахмурив брови.
— Что вы имеете в виду? — спросил Блэйн.
Вчера они нашли еще одну жертву, Фримэна Коулсона, торговца наркотиками среднего пошиба. Он поставлял товар семидесяти-восьмидесяти уличным торговцам в районе Нижнего Манхэттена. Этот район закрепил за ним клан Карамацца, дабы избежать ненужных проблем, в том числе расовых, в преступном мире Нью-Йорка. У Коулсона оказалось более сотни небольших проникающих ран, точно таких же, как и у первой жертвы, в воскресенье. Его брат, Дарл Коулсон, был до того напуган, что весь обливался потом. Он рассказал Джеку и Ребекке историю о каком-то гаитянце который пытался перехватить кокаиновый и героиновый бизнес в Нижнем Манхэттене. Это была самая не правдоподобная история из всех, какие слышал Джек за всю жизнь, но Дарл Коулсон верил каждому своему слову. Это было очевидно.
Если бы Шелли Паркер рассказала о том же caмoм Невецкому и Блэйну, вряд ли бы они забыли об этом, и дополнительные расспросы были бы не нужны.
Джек немного поколебался, затем покачал головой — Ладно, ничего, это не очень важно.
"Если не важно, так зачем об этом спрашивать?" Oн предвидел такой вопрос Невецкого и устремился к двери как можно быстрее, чтобы Невецкий не успел заговорить. Джек вышел из комнаты и попал в холл, где его уже ждала Ребекка.
Вид у нее был недовольный.
6
На прошлой неделе в четверг во время партии в покер (а играли они по два раза в месяц вот уже в течение восьми лет) Джек вдруг стал защищать Ребекку. Три детектива — Аль Дюфресне, Уитт Ярдмен и Фил Абрахамс — использовали игровую паузу для того, чтобы воздать ей должное.
— Я не понимаю, как ты с ней уживаешься, Джек? — спросил Уитт.
— Она холодна как лед, — заметил Аль.
— Вылитая снежная королева, — поддакнул Фил.
Пока Аль Дюфресне, как фокусник, тасовал карты своими натренированными руками, остальные развивали любимую тему.
— Она холоднее, чем ведьмина сиська.
— Да, доброжелательности у нее, как у добермана с больными зубами и запором.
— Она ведет себя так, будто в ней нет ничего человеческого.
— Короче, дерьмо! — обобщил все сказанное Аль Дюфресне.
Тогда в разговор вступил Джек:
— Да ну, ребята, не такая уж она и плохая, когда узнаешь ее поближе.
— Да нет, полное дерьмо, — повторил Аль Дюфресне.
— Послушайте, если бы она была мужиком, все считали бы ее крутым, жестким полицейским и, может быть, даже восхищались бы ею. А так как она баба, то ее держат за холодную сволочь.
— Ну, я-то уж в этом разбираюсь, — сказал Аль Дюфресне.
— Нет, дерьмо, определенно дерьмо, — пробурчал Уитт.
— Но и у нее есть свои сильные стороны, — сказал Джек.
— Да? Назови хоть одну, — вставил Фил Абрахамс.
— Ну, например, она очень наблюдательна.
— Грифы тоже наблюдательны.
— Она аккуратна и энергична.
— Муссолини тоже был таким. Он сделал так, что поезда ходили точно по расписанию.
Джек сказал:
— И она никогда не бросит своего партнера в хреновой ситуации.
— Черт подери, да укажи мне хоть одного полицейского, способного бросить партнера на произвол судьбы, — среагировал Аль Дюфресне.
— Есть такие, — не согласился Джек.
— Но их совсем немного, всего единицы. Да и каждый, кто сделает это, уже перестает быть полицейским.
— Она всегда работает на полную катушку и выдерживает все тяготы службы с честью.
Уитт сказал:
— Ладно, ладно. Может быть, она и работает неплохо, но почему при этом не умеет быть человеком?
Фил добавил:
— Мне кажется, я никогда не слышал ее смеха.
— А где ее сердце? У нее, похоже, его просто нет, — не унимался Аль Дюфресне.
— Да нет, сердце-то у нее есть, маленькое-маленькое такое сердечко, — вставил Уитт.
— Но я бы все равно предпочел иметь в качестве партнера ее, а не вас, — подытожил Джек.
— На самом деле?
— Да. Она куда более эмоциональна, чем вы думаете.
— Да ты что! Эмоциональна! Надо же!
— Теперь все ясно. Ты, Джек, видно, вышел за пределы рыцарства в отношениях с ней.
— Ребята, да он в нее втюрился!
— Старичок, она же из твоих яиц сделает себе ожерелье.
— Да вы посмотрите на него! Сдается мне, она давно уже это сделала!
— Да, и теперь в любой прекрасный момент может появиться с брошью из его...
— Ребята, ну что вы несете? Что между нами может быть? — попытался утихомирить их Джек.
— Интересно, она занимается этим с кнутом и цепями?
— Готов поспорить на стольник! Она занимается этим в сапогах и с собачьим ошейником.
— Джек, сними рубашку и покажи синяки, а?
— Неандертальцы, — не успевал отбиваться Джек.
— Джек, я готов биться об заклад, что она носит исключительно кожаные лифчики.
— Кожаные? Да вы что! Такая должна таскать только стальные!
— Идиоты! — не вытерпел Джек.
Аль Дюфресне восторженно завопил:
— Джек, я-то все думал, чего ты такой пришибленный последние два месяца? Теперь понял: тебя регулярно избивают кнутом и насилуют!
— Это уж точно, — поддакнул Фил.
Джек чувствовал, что сопротивление абсолютно бесполезно, его возражения только подливают масла в огонь. Он только улыбался и ждал, пока поток веселья иссякнет и им надоест это глупое развлечение. Наконец он заговорил серьезно:
— Ладно, ребята, вы вволю повеселились, но я не хочу, чтобы здесь было положено начало глупым слухам. Я хочу, чтобы вы поняли: между мной и Ребеккой ничего нет. И я считаю, что она действительно эмоциональный и чувствительный человек, как бы себя при этом ни вела. Под маской крокодила, которую она так упорно носит, есть и сердечность, и теплота, и нежность. Я так думаю, хотя пока не имел случая убедиться в этом на собственном опыте.
Вы меня понимаете?
Фил ответил:
— Может быть, между вами ничего и нет, но, судя по тому, как ты о ней говоришь, ты бы против этого не возражал.
Аль Дюфресне добавил:
— Да стоит тебе заговорить о ней, и ты выдаешь себя с головой.
Перемывание косточек продолжилось, но на этот раз разговор больше соответствовал реальному положению дел.
Джек всегда чувствовал, что Ребекка — человек неординарный, а чувствуя это, он хотел быть ближе к ней. А если точнее, не просто рядом, как это было на работе (шесть раз в неделю вот уже десять месяцев), он хотел бы делить с ней самые сокровенные мысли, которые она всегда ревностно от всех скрывала.
Физическое влечение он тоже ощущал, и достаточно сильное. В конце концов, она была красивой женщиной. Но не только красота привлекала Джека.
Его тянула и ее холодность, тот барьер, которым она отгораживалась от других. Мужчины любят трудные задачи. Тем более что Джек видел и другое.
Изредка, всего на несколько мгновений, случалось так, что она сбрасывала раковину отчуждения, и тогда возникала совсем другая Ребекка — беззащитная и нежная, интересная и желанная. Эти вот проблески теплоты и нежности, исходившее от нее упоительное сияние, которое она тут же глушила, как только замечала брешь в своей маске, больше всего кружили ему голову.
В тот четверг, за покером, под градом насмешек Джек почувствовал, что его желание проникнуть за этот барьер не более чем фантастика, недостижимая цель. Вот уже десять месяцев был он ее партнером, доверяя ей свою жизнь, а она оставалась для него загадкой еще большей, чем раньше.
Но теперь, спустя считанные дни с того четверга, Джеку открылось то, что скрывалось за маской неприступности. Он узнал это из личного опыта.
Именно личного. И то, что обнаружил, оказалось намного красивее, привлекательнее и приятнее, чем то, чего он ожидал. Она была просто восхитительна.
Но сегодня утром в ее поведении не было и намека на ту Ребекку. Как всегда, это была холодная и жесткая амазонка.
Как будто прошлой ночью между ними ничего не было.
В холле, за пределами кабинета, где Невецкий и Блэйн продолжали обыск, Ребекка недовольно сказала Джеку:
— Я слышала, о чем ты их спросил. О гаитянце.
— И что же?
— Джек, ну ради Бога!
— Баба Лавелль — единственная ниточка на данный момент.
Ребекка раздраженно пояснила:
— Меня не волнует, что именно ты спросил у них о гаитянце. Меня волнует то, как ты их об этом спрашивал.
— По-моему, я говорил с ними по-английски, не так ли?
— Джек...
— Я что, был недостаточно вежлив в обращении с этими парнями?
— Ну Джек...
— Тогда я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Да, видимо, это так.
Она стала передразнивать его разговор с Невецким и Блэйном:
— Кто-нибудь из вас что-нибудь странное заметил? Что-нибудь не вполне нормальное? Непонятное, непостижимое?
— Я всего лишь проверял кое-какие свои догадки, — защищался Джек.
— Точно так же, как и вчера, да? Когда ты провел полдня в библиотеке, читая про колдовские обряды?
— Мы были в библиотеке минут пятьдесят от силы.
— Да, а затем помчались в Гарлем, чтобы срочно переговорить с тем колдуном.
— Он никакой не колдун.
— Тогда он просто придурок.
— Карвер Хэмптон никакой не придурок, — решительно заявил Джек.
— Да нет же, полный придурок, — настаивала на своем Ребекка.
— Да, но про него, между прочим, написано в той книжке.
— То, что про него написали в этой книге, ничего еще не значит.
— Он — священник.
— Нет, он — шарлатан.
— Он — священник, занимающийся белой магией. Он зовет себя Хунгон.
— Я могу назвать себя фруктовым деревом, но от этого у меня из ушей апельсины не вырастут. Хэмптон — шарлатан. Он зарабатывает деньги на доверчивости людей. — Ребекка была безапелляционна.
— Его обряды, конечно, достаточно экзотичны на первый взгляд, — осторожно начал Джек.
— Это все глупости. Возьми хотя бы его магазин. Господи! Продавать травы, бутылки с козлиной кровью, отвары, амулеты и всякую прочую чепуху...
— Для него, по крайней мере, это не чепуха.
— Я уверена, что в глубине души он смеется над этим.
— Нет, Ребекка, он во все это верит.
— Потому как он — придурок.
— Ребекка, слушай, реши же ты наконец, кто он — придурок или шарлатан? По-моему, то и другое несовместимо.
— Ладно, ладно. Может, это действительно Лавелль убил всех четверых.
Но тут не пахнет никакой черной магией. Он просто зарезал их. Убил собственными руками, как самый обыкновенный убийца.
Ее глаза стали ярко-зелеными, такими они становились, когда она злилась по-настоящему. Джек осторожно заметил:
— А я никогда не говорил, что эти люди убиты с помощью черной магии. Я не говорил, что верю в колдовство. Но ты видела трупы. Видела, какие странные...
— Заколоты холодным оружием. Каждому нанесли массу ножевых ударов.
Может, сто, может, больше. Да, трупы обезображены, но жертвы убиты без всякой там магии, черной или белой. Обыкновенным ножом.
— Эксперты говорят, если во всех этих случаях применялось оружие, то оно не могло быть больше перочинного ножа.
— Отлично. Значит, это был именно перочинный нож.
— Ребекка, но это же нереально.
— А убийство — это всегда что-то нереальное.
— Подумай сама, кто пойдет на убийство с перочинным ножом?
— Лунатик, например.
— Психи обычно используют оружие внушительных размеров: или ножи для разделки мяса, или мощное огнестрельное оружие.
— Это в фильмах.
— В жизни то же самое, поверь мне.
— Как бы то ни было, это был обыкновенный псих. Только одержимый манией убийства. И ничего необычного в этом деле нет.
— Но каким образом психу удается справиться со своими жертвами? Если у него всего лишь перочинный нож? Почему они не отбиваются или не убегают?
— Этому есть какое-то объяснение. И мы его обязательно найдем.
В доме Вастальяно было тепло. Джек снял плащ. Ребекка не стала раздеваться. Похоже, жара, как и холод, не беспокоила ее.
Джек продолжал:
— В каждом случае есть следы борьбы. Это говорит о том, что жертвы сопротивлялись. Но никто из них не смог хотя бы ранить его. Нигде нет следов чужой крови, только кровь убитых. Это меня удивляет. А Вастальяно к тому же убит в запертой комнате.
Она вдруг пристально посмотрела на него, но промолчала.
— Ребекка, послушай, я не говорю, что убийства связаны с колдовством или еще с чем-нибудь в этом роде. Я не суеверный, ты сама знаешь. Я просто считаю, что здесь действовал убийца, совершающий колдовские обряды. И это — ниточка. Состояние трупов наводит на такие размышления. Еще раз подчеркиваю: я не считаю происшедшее результатом магии, а всего лишь предлагаю версию — убийца связан с колдовскими ритуалами, и эта связь может вывести нас на след, дать улики, чтобы засадить его за решетку. Ребекка покачала головой:
— Джек, в твоих словах проступает одна черта твоего характера...
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, это можно назвать излишней восприимчивостью.
— То есть?
— Когда Дарл Коулсон излагал, что этот Баба Лавелль хотел перехватить контроль над Нижним Манхэттеном с помощью колдовских приемов, ты... ну, ты слушал весь этот бред, широко раскрыв глаза, как дитя, которому рассказывают страшную сказку.
— Этого не было.
— Было. И после мы сразу помчались в Гарлем, в магазин к колдуну.
— Ты понимаешь, если Баба Лавелль действительно связан с колдовством, то Карвер Хэмптон вполне может знать об этом или, по крайней мере, может выяснить кое-что для нас.
— Придурок типа Хэмптона ничем не сможет нам помочь. Ты помнишь дело Хоулдербен?
— А какое это может иметь отношение...
— Старушка, убитая во время спиритического сеанса?
— Эмили Хоулдербен? Помню.
— Ты был заинтригован тем случаем. — напомнила Ребекка.
— Я никогда не говорил, что в нем было что-то сверхъестественное.
— Ты был очень сильно заинтригован.
— Да. Совершенно невероятное, дерзкое убийство. В комнате, конечно, было темно, но ведь в ней находились еще восемь человек, когда прозвучал выстрел.
— Но больше всего тебя заинтриговало не это, Джек. Тебя интересовал медиум, эта мисс Донателла. Ты не мог наслушаться ее рассказов о привидениях и так называемых спиритических опытах.
— И что же из этого?
— Ты веришь в привидения, Джек?
— Ты хочешь спросить, верю ли я в загробную жизнь?
— Нет, именно в привидения.
— Не знаю. Может быть, да, а может, и нет. Никто не знает этого точно.
— Я знаю. Я не верю в привидения. Но ты, похоже, веришь.
— Ребекка! На свете великое множество респектабельных, умных, нормальных людей верят в загробную жизнь.
— Полицейский — тот же ученый. Он должен мыслить логично.
— Но ведь полицейский не обязательно должен быть атеистом, Господи!
Не обращая внимания на его слова, Ребекка гнула свою линию:
— Логика — наше лучшее оружие.
— Все, что я хочу сказать, это то, что мы столкнулись с чем-то противоестественным. А так как брат одного из погибших считает, что здесь замешано колдовство...
— Хороший полицейский должен быть серьезен в своих оценках и методичен.
— ...то мы должны проверить и эту версию, какой бы не правдоподобной она ни казалась.
— Хороший полицейский должен мыслить реалистично.
— Хорошему полицейскому необходимо также богатое воображение и нетрадиционные подходы в решении встающих перед ним задач, — ответил Джек и, резко переменив тему разговора, спросил:
— Ребекка, а что насчет вчерашнего вечера?
Ее лицо порозовело. Отворачиваясь от него, она проговорила:
— Пойдем-ка поговорим с мисс Паркер.
Джек остановил ее, взяв за руку, и сказал:
— Мне казалось, вчера произошло нечто очень важное.
Она не ответила.
— Мне что, приснилось все это? — спросил Джек.
— Давай лучше не будем сейчас об этом говорить.
— Это что, было для тебя неприятно?
— Позже, — ответила Ребекка.
— Почему ты так ко мне относишься?
Но она избегала его взгляда, и это было необычно для нее.
— Джек, это слишком сложно.
— А мне почему-то кажется, что нам все-таки следует об этом поговорить.
— Позже. Ну пожалуйста!
— Когда же?
— Когда у нас будет для этого время.
— А когда это случится? — продолжал настаивать Джек.
— Если нам удастся выкроить время на обед, тогда и поговорим обо всем.
— Хорошо, мы выкроим время на обед.
— Посмотрим, Джек, посмотрим.
— Нет, мы определенно выкроим время на обед.
— Теперь надо заняться работой.
Кажется, ей наконец удалось вырваться за этот круг вопросов.
На этот раз он ее отпустил.
И Ребекка направилась прямо в гостиную, где их ждала Шелли Паркер.
Джек последовал за ней, сокрушаясь над тем, что же он натворил, позволив себе почувствовать нежность к этой женщине. Может быть, она действительно бесчувственна? Может быть, она и не заслуживала того, что он к ней испытывал? А не доставит ли она только душевную боль, и не придется ли ему пожалеть о том дне, когда они встретились? Иногда она и в самом деле бывает очень уж нервной. Лучше держаться от нее подальше. Лучше вообще отстать от нее. Попросить нового партнера? Или перейти из отдела убийств в другое подразделение? Он устал от бесконечных трупов, вереницей проплывающих перед глазами. Он и Ребекка должны разойтись — и в профессиональном, и в личном планах, пока не запутались в отношениях друг с другом. Да, это лучшее, что можно придумать. Именно так и надо поступить.
Но, как сказал бы Невецкий: "К чертям!" Он не станет просить нового напарника.
Он не отступится от нее.
Помимо всего прочего, он, видимо, влюбился.
— Я не понимаю, как ты с ней уживаешься, Джек? — спросил Уитт.
— Она холодна как лед, — заметил Аль.
— Вылитая снежная королева, — поддакнул Фил.
Пока Аль Дюфресне, как фокусник, тасовал карты своими натренированными руками, остальные развивали любимую тему.
— Она холоднее, чем ведьмина сиська.
— Да, доброжелательности у нее, как у добермана с больными зубами и запором.
— Она ведет себя так, будто в ней нет ничего человеческого.
— Короче, дерьмо! — обобщил все сказанное Аль Дюфресне.
Тогда в разговор вступил Джек:
— Да ну, ребята, не такая уж она и плохая, когда узнаешь ее поближе.
— Да нет, полное дерьмо, — повторил Аль Дюфресне.
— Послушайте, если бы она была мужиком, все считали бы ее крутым, жестким полицейским и, может быть, даже восхищались бы ею. А так как она баба, то ее держат за холодную сволочь.
— Ну, я-то уж в этом разбираюсь, — сказал Аль Дюфресне.
— Нет, дерьмо, определенно дерьмо, — пробурчал Уитт.
— Но и у нее есть свои сильные стороны, — сказал Джек.
— Да? Назови хоть одну, — вставил Фил Абрахамс.
— Ну, например, она очень наблюдательна.
— Грифы тоже наблюдательны.
— Она аккуратна и энергична.
— Муссолини тоже был таким. Он сделал так, что поезда ходили точно по расписанию.
Джек сказал:
— И она никогда не бросит своего партнера в хреновой ситуации.
— Черт подери, да укажи мне хоть одного полицейского, способного бросить партнера на произвол судьбы, — среагировал Аль Дюфресне.
— Есть такие, — не согласился Джек.
— Но их совсем немного, всего единицы. Да и каждый, кто сделает это, уже перестает быть полицейским.
— Она всегда работает на полную катушку и выдерживает все тяготы службы с честью.
Уитт сказал:
— Ладно, ладно. Может быть, она и работает неплохо, но почему при этом не умеет быть человеком?
Фил добавил:
— Мне кажется, я никогда не слышал ее смеха.
— А где ее сердце? У нее, похоже, его просто нет, — не унимался Аль Дюфресне.
— Да нет, сердце-то у нее есть, маленькое-маленькое такое сердечко, — вставил Уитт.
— Но я бы все равно предпочел иметь в качестве партнера ее, а не вас, — подытожил Джек.
— На самом деле?
— Да. Она куда более эмоциональна, чем вы думаете.
— Да ты что! Эмоциональна! Надо же!
— Теперь все ясно. Ты, Джек, видно, вышел за пределы рыцарства в отношениях с ней.
— Ребята, да он в нее втюрился!
— Старичок, она же из твоих яиц сделает себе ожерелье.
— Да вы посмотрите на него! Сдается мне, она давно уже это сделала!
— Да, и теперь в любой прекрасный момент может появиться с брошью из его...
— Ребята, ну что вы несете? Что между нами может быть? — попытался утихомирить их Джек.
— Интересно, она занимается этим с кнутом и цепями?
— Готов поспорить на стольник! Она занимается этим в сапогах и с собачьим ошейником.
— Джек, сними рубашку и покажи синяки, а?
— Неандертальцы, — не успевал отбиваться Джек.
— Джек, я готов биться об заклад, что она носит исключительно кожаные лифчики.
— Кожаные? Да вы что! Такая должна таскать только стальные!
— Идиоты! — не вытерпел Джек.
Аль Дюфресне восторженно завопил:
— Джек, я-то все думал, чего ты такой пришибленный последние два месяца? Теперь понял: тебя регулярно избивают кнутом и насилуют!
— Это уж точно, — поддакнул Фил.
Джек чувствовал, что сопротивление абсолютно бесполезно, его возражения только подливают масла в огонь. Он только улыбался и ждал, пока поток веселья иссякнет и им надоест это глупое развлечение. Наконец он заговорил серьезно:
— Ладно, ребята, вы вволю повеселились, но я не хочу, чтобы здесь было положено начало глупым слухам. Я хочу, чтобы вы поняли: между мной и Ребеккой ничего нет. И я считаю, что она действительно эмоциональный и чувствительный человек, как бы себя при этом ни вела. Под маской крокодила, которую она так упорно носит, есть и сердечность, и теплота, и нежность. Я так думаю, хотя пока не имел случая убедиться в этом на собственном опыте.
Вы меня понимаете?
Фил ответил:
— Может быть, между вами ничего и нет, но, судя по тому, как ты о ней говоришь, ты бы против этого не возражал.
Аль Дюфресне добавил:
— Да стоит тебе заговорить о ней, и ты выдаешь себя с головой.
Перемывание косточек продолжилось, но на этот раз разговор больше соответствовал реальному положению дел.
Джек всегда чувствовал, что Ребекка — человек неординарный, а чувствуя это, он хотел быть ближе к ней. А если точнее, не просто рядом, как это было на работе (шесть раз в неделю вот уже десять месяцев), он хотел бы делить с ней самые сокровенные мысли, которые она всегда ревностно от всех скрывала.
Физическое влечение он тоже ощущал, и достаточно сильное. В конце концов, она была красивой женщиной. Но не только красота привлекала Джека.
Его тянула и ее холодность, тот барьер, которым она отгораживалась от других. Мужчины любят трудные задачи. Тем более что Джек видел и другое.
Изредка, всего на несколько мгновений, случалось так, что она сбрасывала раковину отчуждения, и тогда возникала совсем другая Ребекка — беззащитная и нежная, интересная и желанная. Эти вот проблески теплоты и нежности, исходившее от нее упоительное сияние, которое она тут же глушила, как только замечала брешь в своей маске, больше всего кружили ему голову.
В тот четверг, за покером, под градом насмешек Джек почувствовал, что его желание проникнуть за этот барьер не более чем фантастика, недостижимая цель. Вот уже десять месяцев был он ее партнером, доверяя ей свою жизнь, а она оставалась для него загадкой еще большей, чем раньше.
Но теперь, спустя считанные дни с того четверга, Джеку открылось то, что скрывалось за маской неприступности. Он узнал это из личного опыта.
Именно личного. И то, что обнаружил, оказалось намного красивее, привлекательнее и приятнее, чем то, чего он ожидал. Она была просто восхитительна.
Но сегодня утром в ее поведении не было и намека на ту Ребекку. Как всегда, это была холодная и жесткая амазонка.
Как будто прошлой ночью между ними ничего не было.
В холле, за пределами кабинета, где Невецкий и Блэйн продолжали обыск, Ребекка недовольно сказала Джеку:
— Я слышала, о чем ты их спросил. О гаитянце.
— И что же?
— Джек, ну ради Бога!
— Баба Лавелль — единственная ниточка на данный момент.
Ребекка раздраженно пояснила:
— Меня не волнует, что именно ты спросил у них о гаитянце. Меня волнует то, как ты их об этом спрашивал.
— По-моему, я говорил с ними по-английски, не так ли?
— Джек...
— Я что, был недостаточно вежлив в обращении с этими парнями?
— Ну Джек...
— Тогда я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Да, видимо, это так.
Она стала передразнивать его разговор с Невецким и Блэйном:
— Кто-нибудь из вас что-нибудь странное заметил? Что-нибудь не вполне нормальное? Непонятное, непостижимое?
— Я всего лишь проверял кое-какие свои догадки, — защищался Джек.
— Точно так же, как и вчера, да? Когда ты провел полдня в библиотеке, читая про колдовские обряды?
— Мы были в библиотеке минут пятьдесят от силы.
— Да, а затем помчались в Гарлем, чтобы срочно переговорить с тем колдуном.
— Он никакой не колдун.
— Тогда он просто придурок.
— Карвер Хэмптон никакой не придурок, — решительно заявил Джек.
— Да нет же, полный придурок, — настаивала на своем Ребекка.
— Да, но про него, между прочим, написано в той книжке.
— То, что про него написали в этой книге, ничего еще не значит.
— Он — священник.
— Нет, он — шарлатан.
— Он — священник, занимающийся белой магией. Он зовет себя Хунгон.
— Я могу назвать себя фруктовым деревом, но от этого у меня из ушей апельсины не вырастут. Хэмптон — шарлатан. Он зарабатывает деньги на доверчивости людей. — Ребекка была безапелляционна.
— Его обряды, конечно, достаточно экзотичны на первый взгляд, — осторожно начал Джек.
— Это все глупости. Возьми хотя бы его магазин. Господи! Продавать травы, бутылки с козлиной кровью, отвары, амулеты и всякую прочую чепуху...
— Для него, по крайней мере, это не чепуха.
— Я уверена, что в глубине души он смеется над этим.
— Нет, Ребекка, он во все это верит.
— Потому как он — придурок.
— Ребекка, слушай, реши же ты наконец, кто он — придурок или шарлатан? По-моему, то и другое несовместимо.
— Ладно, ладно. Может, это действительно Лавелль убил всех четверых.
Но тут не пахнет никакой черной магией. Он просто зарезал их. Убил собственными руками, как самый обыкновенный убийца.
Ее глаза стали ярко-зелеными, такими они становились, когда она злилась по-настоящему. Джек осторожно заметил:
— А я никогда не говорил, что эти люди убиты с помощью черной магии. Я не говорил, что верю в колдовство. Но ты видела трупы. Видела, какие странные...
— Заколоты холодным оружием. Каждому нанесли массу ножевых ударов.
Может, сто, может, больше. Да, трупы обезображены, но жертвы убиты без всякой там магии, черной или белой. Обыкновенным ножом.
— Эксперты говорят, если во всех этих случаях применялось оружие, то оно не могло быть больше перочинного ножа.
— Отлично. Значит, это был именно перочинный нож.
— Ребекка, но это же нереально.
— А убийство — это всегда что-то нереальное.
— Подумай сама, кто пойдет на убийство с перочинным ножом?
— Лунатик, например.
— Психи обычно используют оружие внушительных размеров: или ножи для разделки мяса, или мощное огнестрельное оружие.
— Это в фильмах.
— В жизни то же самое, поверь мне.
— Как бы то ни было, это был обыкновенный псих. Только одержимый манией убийства. И ничего необычного в этом деле нет.
— Но каким образом психу удается справиться со своими жертвами? Если у него всего лишь перочинный нож? Почему они не отбиваются или не убегают?
— Этому есть какое-то объяснение. И мы его обязательно найдем.
В доме Вастальяно было тепло. Джек снял плащ. Ребекка не стала раздеваться. Похоже, жара, как и холод, не беспокоила ее.
Джек продолжал:
— В каждом случае есть следы борьбы. Это говорит о том, что жертвы сопротивлялись. Но никто из них не смог хотя бы ранить его. Нигде нет следов чужой крови, только кровь убитых. Это меня удивляет. А Вастальяно к тому же убит в запертой комнате.
Она вдруг пристально посмотрела на него, но промолчала.
— Ребекка, послушай, я не говорю, что убийства связаны с колдовством или еще с чем-нибудь в этом роде. Я не суеверный, ты сама знаешь. Я просто считаю, что здесь действовал убийца, совершающий колдовские обряды. И это — ниточка. Состояние трупов наводит на такие размышления. Еще раз подчеркиваю: я не считаю происшедшее результатом магии, а всего лишь предлагаю версию — убийца связан с колдовскими ритуалами, и эта связь может вывести нас на след, дать улики, чтобы засадить его за решетку. Ребекка покачала головой:
— Джек, в твоих словах проступает одна черта твоего характера...
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, это можно назвать излишней восприимчивостью.
— То есть?
— Когда Дарл Коулсон излагал, что этот Баба Лавелль хотел перехватить контроль над Нижним Манхэттеном с помощью колдовских приемов, ты... ну, ты слушал весь этот бред, широко раскрыв глаза, как дитя, которому рассказывают страшную сказку.
— Этого не было.
— Было. И после мы сразу помчались в Гарлем, в магазин к колдуну.
— Ты понимаешь, если Баба Лавелль действительно связан с колдовством, то Карвер Хэмптон вполне может знать об этом или, по крайней мере, может выяснить кое-что для нас.
— Придурок типа Хэмптона ничем не сможет нам помочь. Ты помнишь дело Хоулдербен?
— А какое это может иметь отношение...
— Старушка, убитая во время спиритического сеанса?
— Эмили Хоулдербен? Помню.
— Ты был заинтригован тем случаем. — напомнила Ребекка.
— Я никогда не говорил, что в нем было что-то сверхъестественное.
— Ты был очень сильно заинтригован.
— Да. Совершенно невероятное, дерзкое убийство. В комнате, конечно, было темно, но ведь в ней находились еще восемь человек, когда прозвучал выстрел.
— Но больше всего тебя заинтриговало не это, Джек. Тебя интересовал медиум, эта мисс Донателла. Ты не мог наслушаться ее рассказов о привидениях и так называемых спиритических опытах.
— И что же из этого?
— Ты веришь в привидения, Джек?
— Ты хочешь спросить, верю ли я в загробную жизнь?
— Нет, именно в привидения.
— Не знаю. Может быть, да, а может, и нет. Никто не знает этого точно.
— Я знаю. Я не верю в привидения. Но ты, похоже, веришь.
— Ребекка! На свете великое множество респектабельных, умных, нормальных людей верят в загробную жизнь.
— Полицейский — тот же ученый. Он должен мыслить логично.
— Но ведь полицейский не обязательно должен быть атеистом, Господи!
Не обращая внимания на его слова, Ребекка гнула свою линию:
— Логика — наше лучшее оружие.
— Все, что я хочу сказать, это то, что мы столкнулись с чем-то противоестественным. А так как брат одного из погибших считает, что здесь замешано колдовство...
— Хороший полицейский должен быть серьезен в своих оценках и методичен.
— ...то мы должны проверить и эту версию, какой бы не правдоподобной она ни казалась.
— Хороший полицейский должен мыслить реалистично.
— Хорошему полицейскому необходимо также богатое воображение и нетрадиционные подходы в решении встающих перед ним задач, — ответил Джек и, резко переменив тему разговора, спросил:
— Ребекка, а что насчет вчерашнего вечера?
Ее лицо порозовело. Отворачиваясь от него, она проговорила:
— Пойдем-ка поговорим с мисс Паркер.
Джек остановил ее, взяв за руку, и сказал:
— Мне казалось, вчера произошло нечто очень важное.
Она не ответила.
— Мне что, приснилось все это? — спросил Джек.
— Давай лучше не будем сейчас об этом говорить.
— Это что, было для тебя неприятно?
— Позже, — ответила Ребекка.
— Почему ты так ко мне относишься?
Но она избегала его взгляда, и это было необычно для нее.
— Джек, это слишком сложно.
— А мне почему-то кажется, что нам все-таки следует об этом поговорить.
— Позже. Ну пожалуйста!
— Когда же?
— Когда у нас будет для этого время.
— А когда это случится? — продолжал настаивать Джек.
— Если нам удастся выкроить время на обед, тогда и поговорим обо всем.
— Хорошо, мы выкроим время на обед.
— Посмотрим, Джек, посмотрим.
— Нет, мы определенно выкроим время на обед.
— Теперь надо заняться работой.
Кажется, ей наконец удалось вырваться за этот круг вопросов.
На этот раз он ее отпустил.
И Ребекка направилась прямо в гостиную, где их ждала Шелли Паркер.
Джек последовал за ней, сокрушаясь над тем, что же он натворил, позволив себе почувствовать нежность к этой женщине. Может быть, она действительно бесчувственна? Может быть, она и не заслуживала того, что он к ней испытывал? А не доставит ли она только душевную боль, и не придется ли ему пожалеть о том дне, когда они встретились? Иногда она и в самом деле бывает очень уж нервной. Лучше держаться от нее подальше. Лучше вообще отстать от нее. Попросить нового партнера? Или перейти из отдела убийств в другое подразделение? Он устал от бесконечных трупов, вереницей проплывающих перед глазами. Он и Ребекка должны разойтись — и в профессиональном, и в личном планах, пока не запутались в отношениях друг с другом. Да, это лучшее, что можно придумать. Именно так и надо поступить.
Но, как сказал бы Невецкий: "К чертям!" Он не станет просить нового напарника.
Он не отступится от нее.
Помимо всего прочего, он, видимо, влюбился.
7
В свои пятьдесят восемь Найва Руни напоминала почтенную бабушку, но крепостью не уступала и грузчику. Седые ее волосы были тщательно завиты и уложены. Круглое розовое лицо, довольно крупное, светилось дружелюбием, голубые глаза излучали теплоту. Она была плотной, но никак не толстой, а ее руки не были руками доброй бабушки. Это были сильные, ловкие, мозолистые руки без признаков артрита или других болезней. По улице Найва шла с таким видом, будто ничто не мешало ей на пути — ни люди, ни кирпичные стены. Шла не женщина — шел опытный армейский сержант.
Найва убирала квартиру Джека Доусона с тех самых пор, как умерла его жена Линда. Приходила она каждую среду, иногда присматривала за детьми.
Например, только вчера вечером сидела с Дэйви и Пенни, пока Джек ходил на свидание.
Этим утром, открыв входную дверь ключом, который дал ей Джек, Найва прошла прямо на кухню, вскипятила кофе и выпила полчашки, даже не сняв пальто. Погода была отвратительной, и, хотя в квартире чувствовалось тепло, она не сразу избавилась от дрожи, засевшей глубоко в теле, пока она шла шесть кварталов от своего дома.
Найва убирала квартиру Джека Доусона с тех самых пор, как умерла его жена Линда. Приходила она каждую среду, иногда присматривала за детьми.
Например, только вчера вечером сидела с Дэйви и Пенни, пока Джек ходил на свидание.
Этим утром, открыв входную дверь ключом, который дал ей Джек, Найва прошла прямо на кухню, вскипятила кофе и выпила полчашки, даже не сняв пальто. Погода была отвратительной, и, хотя в квартире чувствовалось тепло, она не сразу избавилась от дрожи, засевшей глубоко в теле, пока она шла шесть кварталов от своего дома.