Он откатился в сторону, затем приподнялся, держа в руках автомат. Это был «узи» – он узнал его по форме и весу. Он повел стволом сначала влево, потом вправо, ожидая увидеть еще кого-либо. Но никого не было.
   С того момента, как человек в черном проскользнул мимо дерева, прошло не более пяти секунд.
   Спенсер бросился через газон, подальше от дома, прямо в заросли цветов и кустов. Ноги путались в траве. Твердые стебли азалий били по ягодицам, цеплялись за джинсы.
   Он бросил автомат. Он не собирался ни в кого стрелять. Даже если его арестуют и отдадут на растерзание газетчикам и репортерам, он скорее сдастся, чем станет стрелять.
   Он продрался сквозь кусты между деревьями, пробежал мимо миртового деревца с его белыми, светящимися во тьме цветами и оказался возле стены, разделяющей участки.
   До спасения оставался лишь один шаг. Если они и обнаружат его, то не станут стрелять в спину. Они окликнут, назовутся, прикажут ему не шевелиться и схватят его, но стрелять не станут.
   Бетонный оштукатуренный забор около ста восьмидесяти сантиметров высотой был украшен сверху коническим кирпичом, ставшим скользким от дождя. Спенсер ухватился как следует и подтянулся, упираясь в стенку ногами, обутыми в кроссовки.
   Он навалился животом на холодные кирпичи и только подтянул ноги, как позади раздалась автоматная очередь. Пули ударили в бетонный забор совсем рядом, так что осколки бетона попали ему в лицо.
   Никто не окликнул, не предупредил о выстреле.
   Он перекатился через стену и оказался в соседнем дворе. В эту секунду опять раздалась автоматная очередь – на этот раз длиннее прежней.
   Автоматы в жилом квартале. Это какое-то безумие. Что же за отряд там действует?
   Он упал прямо в розовые кусты. Стояла зима, розы были подрезаны, однако даже зимой в Калифорнии достаточно тепло, чтобы на кустах еще держалась зелень. Колючие ветки цеплялись за одежду и царапали кожу.
   Послышались голоса по ту сторону забора, приглушенные шумом дождя:
   – Вот сюда, давай быстрей!
   Спенсер вскочил на ноги и помчался вперед, не обращая внимания на колючки. Одна из них сильно царапнула непокалеченную щеку и запуталась в волосах, как бы образуя над его головой корону. Он с трудом, раздирая руки в кровь, освободился от нее.
   Он находился в саду возле соседнего дома. На первом этаже горел свет. За окном, усеянным дождевыми каплями, появилось лицо. Молодая девушка. Спенсер понимал, что подвергнет ее смертельной опасности, если не уберется отсюда до появления своих преследователей.
 
   Пробежав какими-то дворами, преодолев не один забор, проплутав множеством тупиков и дорожек, так и не зная, удалось ли ему оторваться от преследователей или они продолжают гнаться за ним, Спенсер все же наконец нашел ту улицу, где оставил свой «Эксплорер». Он подбежал к машине и дернул за ручку.
   Заперта, разумеется.
   Он стал искать ключи по карманам. Нет. Он мог только надеяться, что не потерял их по дороге.
   Рокки наблюдал за ним из окна. Очевидно, ему казались забавными все усилия Спенсера найти ключи в своих карманах. Он улыбался.
   Спенсер бросил взгляд назад, на пустынную улицу. Никого.
   Ага, вот еще один карман. Ух, наконец-то! Он нажал на кнопку дистанционного управления. Раздался сигнал, замок щелкнул. Открыв дверь, он забрался в машину.
   Когда он попытался включить двигатель, ключи выскочили из его мокрых пальцев и упали на пол.
   – А черт!
   Чувствуя тревогу и страх хозяина, Рокки робко забился в угол и прижался к дверце. Он издал какой-то тоненький звук – как будто тоже выражал беспокойство.
   Руки Спенсера все еще болели от резиновых пуль, хотя онемение прошло, однако все же казалось, он целый час шарил по полу в поисках ключей.
   Может быть, лучше лечь на сиденье, чтобы его не было видно, а Рокки спрятать на полу. Подождать, когда полицейские подойдут… а потом пройдут мимо. Если же они появятся в тот момент, когда он станет отъезжать, они сразу заподозрят, что именно он и был в доме Валери, и так или иначе задержат его.
   С другой стороны, он оказался замешанным в какую-то крупную операцию, где задействовано много человек. Они просто так не отступят. Пока он будет прятаться в машине, они перекроют весь район и устроят облаву. Они также будут осматривать все стоящие на улице машины, заглядывать в окна, его сразу же высветят фонариком, и тут уж ему никуда не деться.
   Двигатель включился со страшным шумом.
   Он дернул ручной тормоз, перевел скорость и отъехал от обочины, одновременно включая дворники и фары. Он оставлял машину неподалеку от перекрестка, поэтому сразу же развернул ее в обратном направлении.
   Он посмотрел в зеркало заднего обзора, потом бокового. Никаких вооруженных людей в черной форме.
   Через перекресток промчались несколько машин, направляясь на юг, где улица пересекалась с шоссе. Брызги из-под колес летели во все стороны.
   Даже не остановившись на красный свет, Спенсер повернул направо и влился в поток машин, двигаясь в южном направлении подальше от дома Валери. Ему все время хотелось увеличить скорость до предела. Однако он боялся, что его задержат за превышение скорости.
   «Что же произошло?» – в смятении думал он.
   Собака тихонько взвыла в ответ.
   «Что же она такое могла сделать, что они разыскивают ее?»
   Вода стекала ему на лоб и попадала в глаза. Он промок до нитки. Он потряс головой, и холодные капли полетели с его волос, забрызгивая щиток управления, обивку сиденья и собаку.
   Рокки фыркнул.
   Спенсер включил печку.
   Он проехал пять кварталов и дважды сменил направление, прежде чем почувствовал себя в безопасности.
   «Кто же она такая? Что же она сделала такого
   Рокки почувствовал изменение в настроении хозяина. Он уже больше не сидел, съежившись, в углу, а занял свое обычное место посередине сиденья, и хотя немного еще нервничал, но уже не испытывал страха. Он внимательно изучал мокрый от дождя город и Спенсера, отдавая, однако, предпочтение последнему, и время от времени поднимал одно ухо и вопросительно взглядывал на хозяина.
   – Господи, и чего это меня туда понесло? – вслух произнес Спенсер.
   Хотя из печки шел горячий воздух, его не переставало трясти. Однако он дрожал не только от холода, и никакое тепло не помогло бы унять эту дрожь.
   «Мне там нечего было делать, зачем я пошел? Может быть, ты, приятель, знаешь, чего меня туда понесло? М-м-м? Потому что, убей бог, я и сам этого не пойму. Это была такая глупость».
   Он сбросил скорость, чтобы пересечь перекресток, залитый водой, на поверхности которой плавал всевозможный мусор.
   Лицо его горело. Он взглянул на Рокки.
   Он только что солгал псу.
   Давным-давно он поклялся никогда не лгать себе самому. Он оставался верным своей клятве немногим больше, чем это делает пьянчужка, когда перед Новым годом дает себе торжественное обещание никогда не притрагиваться к проклятому зелью. По правде говоря, он менее многих поддавался искушению самообмана и самоиллюзий, но все же нельзя было утверждать, что он всегда говорил себе правду. Или даже, что он всегда хотел ее знать. В сущности, он только старался быть правдивым с самим собой, но частенько принимал за истину полуправду или лишь намек на истину – и жил вполне спокойно и с этой полуправдой, и с намеками.
   Но он никогда не лгал своему псу.
   Никогда.
   Между ними были самые искренние и честные отношения, которые только возможны между живыми существами, для Спенсера это значило очень много. Нет. Больше, чем много – для него это было свято.
   Рокки, с его большими выразительными глазами, честным сердцем, буквально раскрывавший душу, используя лишь язык движений, главным образом, виляя хвостом, не был способен на обман. Если бы он умел говорить, то был бы совершенно открытым при его абсолютной бесхитростности. Лгать собаке – это даже хуже, чем лгать ребенку. Черт возьми, даже если бы он солгал Богу, он бы не чувствовал себя так скверно, поскольку Бог ожидает от него меньше, чем бедняга Рокки.
   Никогда не лги псу.
   – Хорошо, – произнес он, останавливаясь перед красным светом светофора, – предположим, я знаю, зачем пошел к ней домой. – Рокки с интересом посмотрел на него. – Хочешь, чтобы я тебе сказал? – Пес ждал. – Тебе это так важно – чтобы я сказал тебе? – Собака фыркнула, облизнулась и склонила набок голову. – Хорошо, я пошел туда, потому что… – Собака внимательно смотрела ему в лицо. – …потому что она очень приятная и симпатичная женщина.
   Дождь по-прежнему барабанил по крыше машины. Безостановочно щелкали дворники.
   – Да, она хорошенькая, но нельзя сказать, что красавица. Нет, не красавица. Просто в ней есть что-то… что-то такое. Она какая-то особенная. – Мотор стучал вхолостую. Спенсер вздохнул и произнес: – Ладно уж, на сей раз скажу всю правду. Все как есть, ладно? Больше не буду ходить вокруг да около, ладно? Я пошел в ее дом, потому что…
   Рокки смотрел на него немигающим взглядом.
   – …потому что я хотел найти жизнь.
   Собака отвернулась от него и стала смотреть вперед. Очевидно, его объяснение вполне ее удовлетворило.
   Спенсер стал думать над словами, произнесенными в попытке быть откровенным с Рокки. «Я хотел найти жизнь».
   Он и сам не знал, смеяться ему или плакать. В конце концов, он не сделал ни того ни другого. Он просто поехал вперед, то есть сделал то, что делал все эти последние шестнадцать лет.
   Включился зеленый.
   Рокки теперь смотрел только вперед, и Спенсер ехал домой сквозь дождливую ночь, сквозь одиночество огромного города, под странно расцвеченным небом, которое было желтым, как желток, серым, как пепел крематория, и зловеще черным на самом горизонте.

Глава 2

   В девять часов, после провала в Санта-Монике, Рой Миро возвращался в свою гостиницу в Вествуде и обратил внимание на «Кадиллак», стоящий на обочине шоссе. Красные вспышки аварийных огней дождевыми змейками отсвечивали на мокром ветровом стекле. Заднее колесо со стороны водителя было спущено.
   За рулем сидела женщина, очевидно, ожидающая помощи. Кроме нее, в машине как будто никого больше не было.
   Рой с беспокойством подумал, каково женщине оказаться одной в подобной ситуации, в любом районе Лос-Анджелеса. В наше время этот Город ангелов уже не то спокойное место, которым был когда-то. И весьма сомнительно, что в пределах города можно найти хоть одного человека, живущего по-ангельски. Дьявольски – это сколько угодно. Этого хоть пруд пруди.
   Он остановился на обочине впереди «Кадиллака».
   Ливень был еще сильнее, чем днем. Казалось, его гонит с океана сильнейший ветер. Серебристые струи, колеблющиеся под порывами ветра, напоминали очертания какого-то призрачного корабля во мраке ночи.
   Он взял с пассажирского сиденья пластиковый капюшон и натянул на голову. Как всегда в плохую погоду, на нем были плащ и боты, но он знал, что и несмотря на непромокаемую одежду все равно промокнет. Однако у него хватило совести не проехать мимо застрявшей машины как ни в чем не бывало.
   Пока Рой шел к «Кадиллаку», проезжавшие мимо машины обдавали его грязной водой, и промокшие брюки прилипли к ногам. Ничего, все равно костюм пора отдавать в чистку.
   Когда он подошел к машине, женщина не опустила стекло.
   С опаской взглянув на него, она инстинктивно проверила, заперта ли дверца.
   Ее подозрительность не оскорбила его. Она прекрасно знала нравы этого города, и ее осторожность была вполне понятной.
   Он крикнул, чтобы она могла услышать его через закрытое окно:
   – Вам не нужна помощь?
   В руках у нее был радиотелефон.
   – Я позвонила на станцию техобслуживания. Сказали, что пришлют кого-нибудь.
   Рой взглянул на поток машин, двигающихся в восточном направлении.
   – И давно вы уже ждете?
   Чуть помедлив, она ответила:
   – Целую вечность.
   – Я вам сменю колесо. Вам не нужно выходить из машины или давать мне ключи. Я знаю эту машину – я ездил на такой. Там у вас есть кнопка замка багажника. Нажмите на нее, чтобы я смог достать домкрат и запаску.
   – Вас могут сбить, – сказала она.
   На узкой обочине было маловато места для маневра, а машины проносились совсем рядом.
   – У меня есть аварийные фонари, – ответил он.
   Прежде чем она успела что-либо возразить, Рой вернулся к своей машине и вытащил из аварийного набора все шесть лампочек. Он распределил их вдоль шоссе за пять-десять метров от «Кадиллака», перекрыв первый ряд.
   Конечно, если выскочит пьяный водитель, то тут не спасет никакая предосторожность. А в наше время, кажется, трезвых намного меньше, чем одуревших от наркотиков или алкоголя.
   Нынче век полной социальной безответственности – именно поэтому Рой и старался, где это было возможно, проявить себя добрым самаритянином. Если хотя бы один человек зажжет свечу, то в мире станет намного светлее. Он искренне верил в это.
   Женщина нажала кнопку, и крышка багажника приподнялась.
   Рой Миро чувствовал себя сейчас гораздо счастливее, чем весь этот день. С улыбкой на губах делал он свою работу, несмотря на проливной дождь и ветер и грязные брызги от пролетавших мимо машин. Чем больше трудностей, тем больше тебе воздается. Когда он пытался отвернуть тугую гайку, ключ сорвался и больно ударил его по руке. Вместо того чтобы выругаться, он засвистел и продолжал насвистывать, пока работал.
   Когда он закончил, женщина немного опустила окно, так что ему не пришлось кричать.
   – Все в порядке, – сказал он.
   Она с растерянным видом принялась было извиняться за то, что сначала не очень-то доверяла ему, но он прервал ее, заверив, что прекрасно ее понимает.
   Она была чем-то похожа на мать Роя, и от этого его настроение стало еще лучше. Она была очень симпатичной, лет пятидесяти с небольшим, возможно, старше Роя лет на двадцать, с рыжевато-каштановыми волосами и голубыми глазами. Его мать была темноволосой с глазами цвета ореха, но и мать, и эту женщину роднила какая-то аура необыкновенной доброжелательности и благородства.
   – Вот визитная карточка моего мужа, – сказала она, протягивая ее сквозь щель над приспущенным стеклом. – Он бухгалтер. Если вам когда-нибудь понадобится помощь в этой области, то вы получите ее бесплатно.
   – Я не так уж много сделал, – сказал Рой, беря карточку.
   – В наше время встретить такого человека, как вы, – просто чудо. Мне бы надо было звонить не на эту проклятую станцию, а Сэму, но он допоздна работает у клиента. Похоже, мы все работаем круглые сутки.
   – Экономический спад, – посочувствовал Рой.
   – Господи, когда же он кончится? – посетовала она, роясь в сумочке, как будто искала еще что-то.
   Он прикрыл карточку ладонью, чтобы она не промокла, и повернул ее к свету, падавшему от ближайшей лампочки. У мужа этой женщины была контора в Сенчури-Сити, квартиры там стоили баснословно дорого, так что немудрено, что бедняге приходилось работать с утра до ночи, чтобы держаться на плаву.
   – А вот моя карточка, – сказала женщина, вынимая ее из сумочки и протягивая ему.
   Пенелопа Беттонфилд. Художник по оформлению помещений, 213-555-6868.
   – Я работаю дома. Раньше у меня была своя контора, но теперь, при этом спаде… – Она вздохнула и улыбнулась ему через полуоткрытое окно. – Тем не менее, если я могу быть вам чем-нибудь полезна…
   Он вытащил из бумажника одну из своих карточек и протянул ей. Она еще раз поблагодарила его, закрыла окно и уехала.
   Рой пошел назад к своей машине, собирая по дороге лампы, чтобы больше не мешать движению.
   Усевшись в машину и снова двинувшись на восток в сторону своей гостиницы в Вествуде, он был счастлив, что сумел сегодня зажечь свою свечу. Иногда он переставал понимать, осталась ли у современного общества хоть какая-нибудь надежда, или же оно постепенно скатывается вниз, в пучину насилия и стяжательства; но затем ему встречался человек типа Пенелопы Беттонфилд, с ее милой улыбкой и аурой доброты и благородства, и он чувствовал, что все же можно еще на что-то надеяться. Она доброжелательный человек и отплатит за его доброту, проявив доброту еще к кому-нибудь.
   Однако, несмотря на встречу с миссис Беттонфилд, его благодушное настроение вскоре испарилось. К тому времени, как он съезжал с основной автострады на дорогу, ведущую в Вествуд, его охватила печаль.
   Повсюду наблюдались признаки социальной деградации. Надписи, сделанные аэрозольными красками, обезображивали остатки стены вдоль отходящего в сторону шоссе, покрывали некоторые дорожные знаки, делая их непонятными, – и все это было в окрестностях города, который раньше не ведал о подобном тупом вандализме. Мимо промелькнул какой-то бездомный, толкающий перед собой тележку с жалкими пожитками под проливным дождем, лицо его было лишено всякого выражения, он был похож на зомби, бредущего по лабиринтам ада.
   У светофора рядом с машиной Роя остановилась машина, набитая злобного вида юнцами, – бритоголовые, с блестящими серьгами в одном ухе, они с подозрением воззрились на него, очевидно, пытаясь решить, не похож ли он на еврея. Они осыпали его грязной бранью, старательно произнося ругательства, чтобы он мог если и не расслышать, то прочитать их по губам.
   Он проехал мимо кинотеатра, где шла сплошная дрянь. Насилие и жестокость в самом диком ее проявлении. Извращенный и грязный секс. Эти фильмы снимали известные студии, и в них играли знаменитые актеры, но все равно это была грязь.
   Постепенно его мысли под влиянием встречи с миссис Беттонфилд приобрели другое направление. Он вспомнил, что она говорила о спаде, о том, как много им с мужем приходится работать, о тяжелом экономическом положении, из-за которого ей пришлось закрыть свою контору и продолжать работать на дому. А она – такая приятная дама. Он расстроился из-за того, что ей приходится переживать финансовые трудности. Как и все, она является жертвой системы, пленницей общества, заполненного наркотиками, оружием и лишенного доброты, сочувствия, преданности высоким идеалам. Она заслуживала лучшего.
   К тому времени, когда Рой добрался до своей гостиницы, ему уже расхотелось идти к себе, с тем чтобы заказать ужин в номер и лечь спать – как он планировал раньше. Он проехал мимо гостиницы, добрался до бульвара Сансет, свернул налево и немного покрутился на перекрестках.
   Наконец он остановил машину у обочины в двух кварталах от университета, но двигатель выключать не стал. Он перебрался на пассажирское сиденье, где руль не мешал ему действовать.
   Телефон был заряжен, он выдернул вилку из зажигалки.
   С заднего сиденья взял кейс. Открыл его и вытащил компьютер со встроенным модемом. Присоединил его к зажигалке и включил. Засветился экран дисплея. На нем появился основной перечень, из которого он сделал выбор.
   Он подключил сотовый телефон к модему, который и соединил его со сдвоенным компьютером «Грей» в его конторе. Через несколько секунд включилась связь, и пошел обычный перечень вопросов, начавшийся с трех слов, которые засветились на экране: «Кто сюда подключен?»
   Он нажал на кнопки, указывая свое имя: «Рой Миро».
   «Ваш номер?»
   Рой дал свой личный номер.
   «Пожалуйста, сообщите ваш личный код».
   «Пух», – набрал он. Это имя симпатичного героя книжки – любителя меда, неунывающего медвежонка – он в свое время предпочел для кода.
   «Предъявите, пожалуйста, отпечаток большого пальца правой руки».
   В правом верхнем углу экрана появился белый квадрат, сантиметров по пять в длину и высоту. Рой прижал к нему большой палец и подождал, пока датчики монитора смоделируют рисунок его кожи, направляя на нее пучки лучей. Через минуту раздался негромкий сигнал, свидетельствующий о том, что проверка закончена. Когда он убрал палец, в центре квадрата остался четкий черно-белый отпечаток. Еще через несколько секунд изображение исчезло – оно было закодировано и по телефонной связи передано на компьютер в конторе, где электронное устройство сравнило его с оригиналом, хранившимся в файле, и подтвердило.
   Рой имел доступ к гораздо более сложной технике, чем обычный служащий с окладом в несколько тысяч долларов и адресом ближайшего магазина электронной техники. Электронные устройства, подобные тем, что были в его кейсе, равно как и программы, заложенные в компьютер, не продавались широкой публике.
   На дисплее появились слова: «Подтверждается доступ к «Маме».
   «Мама» – так назывался компьютер в его офисе, расположенном в трех тысячах миль отсюда на Восточном побережье, и посредством сотового телефона Рой имел возможность пользоваться всеми его программами. На экране появилось длинное меню. Он просмотрел его и выбрал программу под названием «Местонахождение».
   Он набрал телефонный номер и нужную улицу.
   Ожидая, пока «Мама» найдет данные по телефонным компаниям и выдаст список, Рой рассматривал потрепанную грозой улицу. На ней не было видно ни единой машины, ни единого пешехода. В некоторых домах огни были погашены, окна других казались тусклыми от плотных и нескончаемых потоков дождя. Можно было подумать, что произошла какая-то тихая, ни на что не похожая катастрофа – конец света, – которая унесла человеческие жизни, оставив нетронутыми лишь плоды деятельности человека.
   Нет, подумал он, настоящий конец света еще только наступает. Рано или поздно начнется страшная война: народ пойдет на народ, раса на расу, религия на религию, а идеология на идеологию – все столкнется в неистовой схватке. Человечество движется к смуте и саморазрушению с той же неотвратимостью, с какой Земля совершает свое обращение вокруг Солнца.
   Ему стало еще тоскливее.
   На экране дисплея под номером телефона появилось имя. Однако адреса не было – он не был занесен в список по просьбе клиента.
   Рой дал инструкцию головному компьютеру проверить все телефонные компании, имеющие электронное оборудование, а также их квитанции на закупку, чтобы найти адрес. Такое проникновение в закрытую информацию считалось незаконным, если на это не было разрешения суда, но «Мама» действовала чрезвычайно осторожно. Поскольку все компьютерные системы в государственной телефонной сети уже находились в указателе субъектов, подвергавшихся ранее несанкционированному вторжению «Мамы», она могла буквально за считаные мгновения вторгнуться в них, изучить их, найти нужную информацию и выйти из системы, не оставив ни малейшего следа своего пребывания там. «Мама» была привидением в их компьютерных системах.
   Через несколько секунд на экране появился адрес одного из домов в Беверли-Хиллз.
   Он убрал изображение с экрана и попросил «Маму» показать схему улиц Беверли-Хиллз. Через несколько секунд она появилась. Но изображение было слишком мелким, и ничего нельзя было разобрать.
   Рой набрал только что полученный адрес. На экране появился квадрат, представлявший для него интерес, а затем часть этого квадрата. Нужный ему дом находился лишь в нескольких кварталах от него, к югу от бульвара Уилшир в менее престижной части Беверли-Хиллз, и найти его не представляло труда.
   Он набрал: «Пух отключился» – и тем самым отключил свой портативный терминал от «Мамы», находившейся в своем прохладном, сухом убежище в Вирджинии.
 
   Большой кирпичный дом, покрашенный белой краской, с зелеными ставнями стоял за белым забором из штакетника. На полянке перед домом возвышались два огромных голых платана.
   В окнах горел свет, но только в задней части дома и только на первом этаже.
   Стоя у входной двери, защищенный от дождя большим портиком с высокими белыми колоннами, Рой слышал, как в доме играет музыка – пела группа «Битлз»: «Когда мне будет шестьдесят четыре». Ему было тридцать три, «Битлз» были в моде еще до его рождения, но ему нравились их песни, поскольку в их мелодиях слышались искренность и доброта.
   Тихонечко подпевая парням из Ливерпуля, Рой просунул в дверную щель свою кредитную карточку. Он чуть потянул вверх и открыл один – не столь сложный – замок из двух имевшихся. Он продолжал держать карточку, чтобы пружина не выскочила из паза.
   Для того чтобы открыть мощный замок с засовом, ему понадобился более серьезный инструмент, чем кредитная карточка, – револьвер для открывания замков «локейд», который продается только служащим органов правопорядка. Он всунул тонкий ствол револьвера в замочную скважину и нажал на курок. В «локейде» щелкнула пружина, и выскочивший острый кончик надрезал один из стальных брусков. Ему пришлось нажать на курок раз шесть, прежде чем замок полностью открылся.
   Стук молоточка по пружине и удар острия по металлу были не очень громкими, однако он был благодарен за шумовое прикрытие со стороны «Битлз». Когда он открыл дверь, песня как раз кончилась. Он подхватил свою кредитную карточку, прежде чем она успела упасть на пол, и, замерев, ожидал, когда начнется следующая песня. При первых звуках «Прекрасной Риты» он перешагнул через порог.
   Положив револьвер на пол, справа от двери, он тихо закрыл за собой дверь.
   В прихожей было темно. Он стоял, прижавшись к двери спиной, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.
   Когда появилась уверенность, что сможет двигаться, не натыкаясь на мебель, он пошел из комнаты в комнату, в глубь дома, туда, где горел свет.
   Ему было жаль, что его одежда так сильно промокла, а боты были такими грязными. Наверное, он здорово испачкал ковер.
   Она была на кухне и промывала листья зелени, стоя у мойки, спиной к двери, через которую он вошел. Судя по овощам, разложенным на столе, она собиралась делать салат.